Сердце бури Мантел Хилари

Глава 5

Жгут тела

(1792)

Седьмое августа.

– Уехал? – спросил Фабр. – Дантон уехал?

Катрин Мотэн округлила глаза.

– Повторяю, мсье, мадам Дантон в Фонтене с родителями, а мсье Дантон в Арси. А не верите, можете зайти за угол и спросить мсье Демулена. Я уже спрашивала.

Фабр рванул на себя дверь и через Кур-дю-Коммерс выскочил на улицу Кордельеров, затем вошел в то же здание с другой стороны и поднялся по лестнице. Почему бы Жорж-Жаку с Камилем не прорыть нору сквозь стену, подумал Фабр, будет гораздо удобнее, учитывая, что они и так живут под одной крышей.

Люсиль сидела, подобрав под себя ноги, читала книгу и ела апельсин.

– Держите. – Она протянула ему дольку.

– Где он? – резко спросил Фабр.

– Жорж-Жак? Уехал в Арси.

– Но зачем? Зачем? Матерь Божья! Где Камиль?

– Лежит на кровати. По-моему, плачет.

Фабр рванулся в спальню, на ходу сунув в рот дольку, и навалился на Камиля сверху.

– Нет, прошу вас, не надо, – взмолился тот, закрывая голову руками. – Не бейте меня, Фабр, я болен, я этого не вынесу.

– Что задумал Дантон? Выкладывайте, вы должны знать.

– Он уехал повидать мать. Свою мать. До сегодняшнего утра я не знал. Ни записки, ни письма, ничего. Я этого не переживу.

– Жирный ублюдок, – сказал Фабр. – Держу пари, так и было задумано.

– Я покончу с собой, – простонал Камиль.

Фабр скатился от кровати и вернулся в гостиную.

– Я ничего от него не добился. Говорит, хочет покончить с собой. Что нам делать?

Люсиль убрала закладку между страниц и отложила роман. Было видно, что она сыта этим по горло.

– Жорж сказал мне, что вернется, и у меня нет оснований ему не верить – но вы можете сесть и написать ему. Напишите, что сами не справитесь, тем более что это правда. Скажите, Робеспьер говорит, что без него не справится. А как закончите, можете сходить к Робеспьеру и попросить, чтобы зашел к нам. Когда Камиль решает покончить с собой, он всегда его успокаивает.

Разумеется, девятого августа в девять утра Дантон вернулся.

– И нечего на меня кричать. Я должен был устроить дела. Я занимаюсь опасным предприятием.

– Не могу сосчитать, сколько раз на моей памяти вы устраивали дела, – заметил Фабр.

– Видите ли, я богатею.

Дантон поцеловал жену в макушку.

– Ты разберешь мои вещи, Габриэль?

– Разберешь? вы не ошиблись? – переспросил Фабр. – Или соберешь?

– Мы решили, вы снова уезжаете, – сказал Камиль.

– Что значит «снова»?

Он схватил Камиля за рукав и протащил за собой по комнате, другой рукой сгреб в охапку своего сына Антуана.

– Я скучал по тебе, любовь моя, – сказал он. – Все два дня. Почему ты здесь? – спросил он у малыша. – Ты должен быть за городом.

– Он плакал, – объяснила Габриэль. – Вчера я не могла успокоить его до поздней ночи, пока не пообещала, что завтра он тебя увидит. Моя мать заберет его после обеда.

– Превосходная женщина, превосходная! Заботится о детях под пушечным жерлом.

– Хватит кривляться, – сказал Камиль. – Не то меня стошнит.

– Это все деревенский воздух, – сказал Дантон. – Бодрит. Вам следует почаще выбираться из Парижа, Камиль. – Дантон притянул голову Камиля к плечу и погладил его по волосам. – Бедняжка перепугался.

Полдень.

– Осталось только двенадцать часов, – сказал Дантон. – Даю слово.

Два часа пополудни.

Пришел Марат. Он выглядел грязнее обычного. Словно из солидарности с его трудами, кожа приобрела оттенок плохо напечатанной газетной страницы.

– Мы могли бы увидеться в другом месте, – сказал ему Дантон. – Я вас сюда не звал. Не хочу, чтобы моей жене и детям потом снились кошмары.

– Когда-нибудь вы еще сочтете за честь меня пригласить. К тому же при республике я могу и отмыться. Что ж, – резко добавил он (Марат никогда не забывал уязвить собеседника), – подозреваю, бриссотинцы заключили сделку с двором. Они общались с Антуанеттой, и я могу это доказать. Пока нам нечего бояться, но впоследствии мы им это припомним.

Впоследствии. Это слово не сходило у него с уст.

Дантон покачал головой:

– Я вам не верю. Жена Ролана на такое не способна. Помните, она вышвырнула их из кабинета? Не могу представить, чтобы она сговаривалась с Антуанеттой.

– Выходит, я лгу? – спросил Марат.

– Я признаю, некоторые из них захотят вступить в переговоры, чтобы вернуть свои посты. Это просто лишний раз доказывает, что нет никаких бриссотинцев.

– Только если это выгодно нам, – сказал Марат.

Четыре часа пополудни, улица Кордельеров.

– Но вы не можете просто так уйти.

Камиль был потрясен. Нельзя явиться солнечным днем и сказать, двадцать лет я был счастлив считать вас своим другом, а теперь я ухожу на смерть.

– Можно, – неуверенно ответил Луи Сюло. – Вполне.

Ему, летописцу «Деяний апостолов», везло. И в восемьдесят девятом, и в девяностом толпа могла разорвать его – толпа, которую науськивал Фонарный прокурор. «Проходя мимо фонарного столба, я вижу, с какой жадностью он ко мне тянется», – писал Сюло.

Потрясенный Камиль молча смотрел на друга, хотя ему следовало знать, следовало ждать такого исхода. Луи был за границей, в лагерях эмигрантов. Зачем он вернулся в Париж? Разве только решил свести счеты с жизнью.

– Вы сами рискуете, – сказал Сюло. – Мне незачем вам рассказывать, как это бывает. Я оставил надежды сделать из вас роялиста. По крайней мере, это в нас общее – мы верны нашим принципам. Я готов умереть, защищая дворец, но кто знает, вдруг королю повезет. Мы еще можем победить.

– Ваша победа станет моей погибелью.

– Я этого не хочу, – сказал Сюло.

– Лицемер. Вы должны этого хотеть. Нельзя выбирать путь и отказываться от последствий того, куда он вас заведет.

– Я не выбирал путь. Я сохраняю веру.

– Веру в этого грустного толстого болвана? Если хотите, чтобы вас принимали всерьез, нельзя жертвовать жизнью ради Капета. Это просто нелепо.

Луи отвел взгляд:

– Не знаю… возможно, я в чем-то с вами согласен. Но медлить больше нельзя.

Камиль раздраженно махнул рукой:

– Разумеется, медлить нельзя. Ступайте к себе и сожгите все, что вам могут вменить. Тщательно переберите бумаги – сами знаете, с революцией появляются новые преступления. Соберите только самое необходимое – пусть никто не догадается, что вы бежите. Потом передадите мне ключи, и я обо всем позабочусь впоследствии… в смысле, на будущей неделе. Сюда не возвращайтесь: у нас ужинают марсельцы. Ступайте к Аннетте Дюплесси и затаитесь, пока я за вами не приду. Подготовьте мне очень подробную записку о том, как следует уладить ваши финансовые дела. Но собственноручно не пишите, попросите моего тестя вам помочь и не пренебрегайте его советами. Бумагу не подписывайте и не оставляйте на виду. Тем временем я раздобуду вам паспорт и другие документы. Вы говорите по-английски?

– А вы умеете распоряжаться. Можно подумать, вам не впервой переправлять людей из страны.

– Бога ради, Луи.

– Спасибо, но нет.

– В таком случае возвращайтесь сюда к девяти, – взмолился Камиль. – Завтра я отвлеку их, вас никто не заметит. У вас появится шанс спастись.

– Но, Камиль, вы сильно рискуете. Вы можете навлечь на себя большие неприятности.

– Так вы не придете?

– Нет.

– В таком случае что толку продолжать этот разговор?

– Потому что я боюсь за вас. Вы ничем мне не обязаны. Мы оказались… нет, мы выбрали… мы выбрали разные стороны. Учитывая обстоятельства, я и вообразить не мог, что наша дружба продлится так долго.

– Когда-то вы так не думали – вы смеялись, заявляя, что человек выше политики.

– Я помню. Свобода, веселье, королевская демократия. Когда-то я в это верил, но не сейчас. Королевской власти придет конец; лично мне свобода по душе, к тому же впереди сражения, не говоря о гражданской войне, нам будет не до веселья. Вы должны понять, что после того, что случится завтра, верность друзьям будет значить очень мало.

– Вы требуете от меня признать, что ради революции – такой, какой вы ее воображаете, – я позволю человеку, которого я люблю, сгинуть из-за собственной глупости.

– Я не хочу, чтобы вы пожалели об этом впоследствии.

– Я вам не позволю. Сегодня же вечером вас арестуют. Я не позволю вам покончить с собой.

– Едва ли этим вы окажете мне услугу. Я так долго насмехался над Фонарем и теперь не хочу, чтобы меня выволокли из камеры и на нем вздернули. Никто не заслуживает такой смерти. Я знаю, вы можете отправить меня в тюрьму, но это будет предательством.

– Чего?

– Принципов.

– Что вам до моих принципов, а мне до ваших?

– Спросите Робеспьера, – устало ответил Луи. – Спросите совестливого человека, что важнее: друг или страна? Спросите его, какова нынче цена человеческой жизни? Старинные приятели или новые принципы? Спросите Робеспьера, Камиль. – Он встал. – Зачем я вообще к вам пришел, от меня одни неприятности.

– Никто не способен создать мне неприятности. Нет такой власти, которой это под силу.

– Однако, полагаю, к этому все идет. Простите, я так и не повидал вашего сына.

Луи протянул руку. Камиль отвернулся.

Луи сказал:

– Отец Берардье в тюрьме, дорогой мой. Вы не могли бы посодействовать его освобождению?

Пряча лицо, Камиль сказал:

– Марсельцы разойдутся после ужина в половине девятого, если не затянут песню. Потом я буду с Дантоном, где бы он ни находился. Можете заходить в любое время. Ни он, ни его жена вас не выдадут.

– Я не знаю Дантона. Конечно, я его видел, но ни разу с ним не беседовал.

– Вам незачем вступать с ним в беседу. Просто скажете, что я прошу его спрятать вас, такая у меня причуда.

– Вы не посмотрите на меня напоследок?

– Нет.

– Воображаете себя женой Лота?

Камиль улыбнулся, повернул голову. Дверь за Луи закрылась.

– Думаю, мне незачем возвращаться в Фонтене, – сказала Анжелика. – Виктор приютит меня. Хочешь повидаться с дядей?

– Нет, – ответил Антуан.

Дантон рассмеялся:

– Каков боец, хочет остаться.

– Надеюсь, у Виктора будет поспокойнее? – От переживаний лицо Габриэль выглядело болезненным, желтоватым.

– Да, да, да. Иначе я бы его не отпустил. А, Лолотта, и ты здесь.

Люсиль пронеслась по комнате и положила руки на плечи Дантону.

– Хватит хмуриться, – сказала она. – Я знаю, нас ждет победа!

– Вы перебрали с шампанским.

– Все вокруг меня балуют.

Он понизил голос, прошептав ей в волосы:

– Будь вы моей, и я бы вас баловал.

Люсиль со смехом отстранилась.

– Как вы можете? – резко спросила Габриэль. – Как вы можете смеяться?

– Почему нет, Габриэль? Все равно скоро заплачем. Возможно, уже вечером.

– Что будем брать с собой? – возвысила голос Анжелика, обращаясь к внуку. – Хочешь, возьмем волчок? Думаю, хочешь.

– Держи его в тепле, – машинально промолвила Габриэль.

– Моя дорогая девочка, стоит такая жара, что проще задохнуться, чем замерзнуть.

– Хорошо, мама.

– Проводи ее, – сказал Дантон. – Пока светло.

– Я не хочу.

– Идемте. – Люсиль рывком встала с кресла.

Анжелика ощущала легкое раздражение. За все эти годы ее дочь так и не научилась понимать, когда мужчинам необходимо побыть без женщин. Она не понимает или и впрямь не в силах сдержать недовольства всем происходящим? У двери Анжелика обернулась:

– Думаю, Жорж, мне незачем напоминать вам об осторожности?

Кивнув Камилю, она вывела молодых женщин из комнаты.

– Надо же, как он это делает, – заметил Дантон, глядя из окна, как сын большими прыжками пересекает Кур-дю-Коммерс, поддерживаемый с обеих сторон матерью и бабушкой. – Хочет перейти двор, не касаясь земли.

– Отличная идея, – сказал Камиль.

– У вас несчастный вид, Камиль.

– Приходил Луи Сюло.

– Понятно.

– Он намерен защищать дворец.

– Ну и глупо.

– Я сказал ему, чтобы приходил к вам, если передумает. Я поступил правильно?

– Рискованно, но морально не подкопаешься.

– Вы против?

– Не особенно. Видели Робеспьера?