Время прощать Гришэм Джон
— Прекрасно. Мистер Лэнг, вы останетесь в тюрьме окружного шерифа, пока не внесете залог или не будете вызваны в этот суд.
Он слегка стукнул молоточком и подмигнул Уэлшу. На Симеона снова надели наручники и вывели из зала. Уэлш последовал за ним через дверь под задней террасой, где обвиняемых по уголовным делам обычно фотографировали, если их преступления заслуживали того, чтобы стать горячей новостью для прессы.
Думас Ли нащелкал кучу снимков Лэнга и его адвоката. Позднее он побеседовал с Уэлшем, который мало что мог сообщить, но говорил охотно. О причинах, побудивших его взяться за дело, слушавшееся в двух часах езды от его дома, он высказался расплывчато.
На самом деле Уэлша разбудил в пять часов утра телефонный звонок Гарри Рекса Воннера, однокашника по юридическому факультету, с которым они жили в одной комнате. Уэлш вел два из бракоразводных процессов Гарри Рекса, а Гарри Рекс — два уэлшевских, и они стольким были обязаны друг дргу, что отказать в одолжении не могли. Уэлш был нужен Гарри Рексу в Клэнтоне, и он отправился туда, мысленно произнося ругательства все два часа пути. Он не желал представлять Симеона Лэнга после предъявления тому обвинения и собирался отфутболить дело через месяц.
Как объяснил Гарри Рекс в самых цветисто-ругательных выражениях, какие только можно себе представить, было важно, чтобы все местные жители увидели и осознали, что Джейк Брайгенс не представляет интересов негодяя Симеона Лэнга, а делает это подонок, о котором они сроду не слыхивали.
Уэлш прекрасно все понял. Это был еще один пример того, чему их никогда не учили на юрфаке.
В пятницу к концу дня погода была холодной и промозглой. Джейк, как обычно, совершал мучительный ритуал связывания повисших за неделю концов, чтобы они не разболтались за выходные еще больше, не начали гнить и не испортили все дело в понедельник. В числе его неписаных, но непреложных правил было к полудню пятницы отвечать на все накопившиеся звонки. Большинство из них он предпочел бы проигнорировать, но не мог.
Отложить ответный звонок было легко. И он часто переносил их с одного рабочего дня на другой, но никогда не оставлял до следующей недели. Другое правило состояло в том, чтобы никогда не брать нестоящих дел, за которые он получил бы очень мало, а то и вовсе ничего, и не иметь среди клиентов всяких мерзавцев, которых он готов был придушить.
Но, как любой другой адвокат, он привычно говорил «да» какому-нибудь бездельнику, чья мать учила Джейка в четвертом классе или чей дядя был знакомым его отца, или убитой горем вдове из их прихода, которая не могла позволить себе нанять адвоката, но и обойтись без него тоже не могла. Эти дела неизменно оседали в «слезных папках». Чем дольше они лежали в уголке нетронутыми, тем грязнее становились.
Такие есть у каждого адвоката. И все адвокаты их ненавидят. Все клянутся, что больше никогда в жизни не возьмутся за такое дело — ведь его можно учуять почти по запаху в тот самый миг, когда клиент переступает порог вашего кабинета.
Для Джейка свобода означала свободу конторы от подобных дел, и каждый раз перед наступлением Нового года он давал себе обещание впредь отваживать паразитов. Много лет назад Люсьен любил повторять: «Адвоката делают не те дела, которые он взял, а те, от которых он отказался». Нужно просто сказать «нет». Тем не менее особый ящик Джейка для «слезных папок» был удручающе полон, и каждую пятницу к концу дня он мысленно проклинал себя, глядя на них.
В кабинет без стука вошла Порция, явно расстроенная. Она похлопывала себя ладонью по груди, словно ей было трудно дышать.
— Там посетитель… — прошептала она, потому что у нее сел голос.
— С вами все в порядке? — забеспокоился Джейк, в который раз откладывая очередную «слезную папку».
Она быстро замотала головой.
— Нет. Это мистер Ростон. Отец мальчиков.
— Что?! — Джейк вскочил.
— Он хочет видеть вас. — Она продолжала хлопать себя по груди.
— Зачем?
— Пожалуйста, Джейк, не говорите ему, кто я.
Они несколько секунд в недоумении смотрели друг на друга.
— Хорошо, хорошо. Проводите его в конференц-зал. Я буду через минуту.
Джефф Ростон оказался не намного старше Джейка, но, учитывая обстоятельства, выглядел стариком. Он сидел, безвольно опустив плечи, словно на них лежала непосильная тяжесть. На нем были туго накрахмаленная рубашка цвета хаки и темно-синий блейзер, и он больше напоминал обычного школьника, чем человека, выращивающего сою. На его лице застыла маска безысходного отцовского горя. При виде Джейка он встал, и они обменялись рукопожатием.
— Я глубоко вам сочувствую, мистер Ростон, — вздохнул Джейк.
— Спасибо. Давайте называть друг друга Джефф и Джейк, хорошо?
— Конечно. — Джейк сел рядом с ним по одну сторону стола, и они посмотрели друг на друга. — Представить не могу, что сейчас у вас на душе…
— Да, не можете, — отозвался Джефф тихо и медленно, с невыразимой горечью произнося каждое слово. — Я сам еще в полной мере этого не представляю. Знаете, мне все кажется, что это сон наяву: просто автоматически что-то делаешь, пытаешься пережить текущий час, чтобы перейти в следующий. Мы молимся о времени: о том, чтобы дни сложились в недели, потом в месяцы, и может быть, через год наступит день, когда этот кошмар закончится и мы сумеем справиться с болью и горем. Но в то же время знаем: этого не будет никогда. Человек не должен хоронить своих детей, Джейк. Это противоестественно.
Джейк лишь кивал, не в силах найти слова в утешение. Что можно сказать отцу, двое сыновей которого лежат в гробу?
— Это поймет только переживший, — сказал он.
Его первой реакцией на появление Джеффа было: «Чего он хочет?», но и теперь, спустя некоторое время, он не знал ответа на этот вопрос.
— Отпевание завтра? — спросил Джейк после долгой, тяжелой паузы.
— Да, верно. Еще один кошмар. — Глаза у Джеффа были красными, взгляд усталым — явный признак, что он не спал уже несколько ночей.
Бедный отец не мог долго смотреть кому-либо в лицо, поэтому уставился на собственные колени, сложив подушечки пальцев и тихонько постукивая ими друг о друга, будто медитировал.
— Мы получили очень славное письмо от Летти Лэнг, — произнес он наконец. — Его передал шериф Уоллс, который, должен признать, прекрасно проявил себя. Он сказал, что вы с ним друзья.
Джейк кивнул, но промолчал.
— Письмо очень сердечное, — продолжил Джефф, — в нем выражается чувство искреннего горя и вины от имени всей семьи. Это много значит для Ивлин и для меня. Видно, что Летти — добрая христианка, которая ужаснулась тому, что совершил муж. Пожалуйста, поблагодарите ее от нас.
— Непременно.
Джефф снова вперил взгляд в колени, продолжая постукивать пальцами и медленно дыша, словно даже процесс дыхания причинял ему боль.
— Я хочу, чтобы вы еще кое-что сказали им, Джейк, если можно. Мы хотим передать через вас Летти, ее родным и даже ее мужу.
Конечно. Все что угодно. Чего только не сделал бы Джейк для убитого горем отца!
— Джейк, вы христианин?
— Да. Иногда, быть может, не слишком ревностный, но стараюсь.
— Я так и думал. В шестой главе Евангелия от Луки Иисус учит тому, сколь важно уметь прощать. Он знает, что для нас, людей, естественно жаждать мести, отвечать ударом на удар, проклинать тех, кто заставляет нас страдать, но это неправильно. Мы должны прощать, всегда. Поэтому я хочу, чтобы вы сказали Летти и ее родным, и особенно ее мужу, что мы с Ивлин прощаем Симеона. Мы молились, чтобы Бог даровал нам способность простить, мы провели много времени с нашим духовником и поняли, что не сможем жить дальше с ненавистью и злобой в сердце. Мы прощаем его, Джейк. Вы передадите им это?
От потрясения Джейк даже не смог сразу ответить. Он чувствовал, как у него медленно отвисает челюсть, и, не веря своим ушам, смотрел на Джеффа Ростона широко открытыми глазами. Несколько секунд он не мог взять себя в руки. Как можно простить пьяницу, который убил двух твоих сыновей всего каких-то семьдесят два часа назад? Он подумал о Ханне и представил себе невозможное: она — в гробу. Да он бы выл во весь голос, жаждая кровавого возмездия.
Наконец он заставил себя кивнуть:
— Да, конечно, я передам.
— Завтра, когда мы будем хоронить Кайла и Бо, когда будем навсегда прощаться с ними, мы сделаем это с чистой любовью и прощением. В наших сердцах нет места для ненависти, Джейк.
Джейк тяжело сглотнул.
— Та чернокожая девушка, что вас встретила, — дочь Летти. И Симеона тоже. Она у меня работает. Почему бы вам не сказать это ей самой?
Без единого слова Джефф Ростон встал и направился к двери. Открыв ее, вошел в приемную. Джейк следовал за ним.
— Значит, вы — дочь Симеона Лэнга? — спросил Джефф.
Порция едва не лишилась чувств. Тем не менее, медленно встав, она посмотрела прямо ему в глаза.
— Да, сэр.
— Ваша мать прислала нам очень трогательное письмо. Пожалуйста, поблагодарите ее.
— Спасибо, сэр, обязательно, — нервно произнесла Порци.
— И пожалуйста, передайте вашему отцу, что мы с моей женой Ивлин прощаем его за то, что случилось.
Порция прикрыла рот ладонью, ее глаза наполнились слезами. Ростон сделал шаг ей навстречу и мягко обнял. Потом резко отступил.
— Мы прощаем его. — Джефф вышел, не произнеся больше ни звука.
Еще долго после его ухода они стояли, в ошеломлении глядя на дверь и потеряв дар речи.
— Давайте запрем контору и разойдемся по домам, — наконец произнес Джейк.
31
Попытки дискредитации силы рукописного завещания Сета Хаббарда продолжались до воскресного утра, хотя Джейк и его помощники ничего об этом не знали. Рэндал Клэпп мотался по городу Дилвину, на самом юге штата Джорджия, милях в шести от границы с Флоридой, вынюхивая информацию, пока наконец не нашел черную женщину, которую разыскивал уже неделю. Ее звали Джулина Кидд, тридцати девяти лет, разведенная, мать двоих детей.
Пятью годами раньше Джулина работала на большой мебельной фабрике возле Томасвилля, Джорджия. Она была штатной конторской служащей, зарабатывала пятнадцать тысяч в год и в один прекрасный день с удивлением услышала, что компания продана анонимной корпорации с представительством в Алабаме. Вскоре после этого к ним приехал познакомиться новый владелец, некий мистер Хаббард.
Месяц спустя Джулину уволили. А через неделю после этого она подала иск о сексуальном домогательстве и нарушении закона о равной занятости. Иск был отклонен через три недели после подачи. Адвокат Джулины Кидд в Валдосте не пожелал обсуждать это дело с Клэппом, заявил, что потерял всякую связь с Джулиной и понятия не имеет, где она.
Когда Клэпп разыскал ее, она жила в социальной квартире с двумя детьми-подростками и младшей сестрой, работала неполный день у нефтяного маклера. Поначалу женщина не проявила желания беседовать с незнакомым белым мужчиной. Однако Клэпп недаром слыл мастером выуживать информацию, ведь именно этим он зарабатывал на жизнь. Он предложил ей двести долларов наличными плюс угостил ленчем, чтобы Джулина уделила ему час времени и дала прямые ответы на его вопросы.
Они встретились в кафе на стоянке дальнобойных фур. Заказали запеченных цыплят — местное фирменное блюдо. Клэпп, пламенный расист, которого никогда не привлекали черные женщины, изо всех сил старался контролировать себя.
Его собеседница была красоткой: прекрасная темная кожа с кремоватым отливом, пронзительный взгляд карих глаз, типично африканские высокие скулы, идеальные зубы, приоткрывающиеся в соблазнительной легкой улыбке. Женщина была сдержанна, и брови ее постоянно приподнимались, словно каждое его слово казалось ей подозрительным.
Он старался выдать ей как можно меньше информации, по крайней мере сначала. Сказал, что участвует в тяжбе неких сильных мира сего против Сета Хаббарда и знает, что между ними были отношения. Да, он копает в поисках грязи.
Грязь у нее имелась. Сет влюбился в нее, как восемнадцатилетний матрос, сошедший в увольнение на берег. В то время ей было тридцать четыре, и ее скандальный бракоразводный процесс находился в завершающей стадии.
Слабая, напуганная, она тревожилась о своем будущем и не проявила интереса к шестидесятишестилетнему белому мужчине, невзирая на богатство, тем более что пахло от него, как из пепельницы. Но тот был настойчив и много времени проводил на томасвилльской фабрике. Он существенно повысил ее в должности и пересадил поближе к своему кабинету. Выгнав прежнюю секретаршу, назначил Джулину своим «исполнительным референтом». Она не умела печатать.
У него были две фабрики в Мексике, куда часто приходилось ездить. Он выправил для Джулины паспорт и попросил сопровождать его. Женщина восприняла это скорее как требование, а не приглашение. Но она никогда прежде не покидала страну, и ей хотелось повидать хоть кусочек мира, даже притом что было ясно: это потребует компромисса.
— Сомневаюсь, что Сет был первым белым мужчиной, влюбившимся в вас, — заметил Клэпп.
— Да, такое случалось. — Она слабо улыбнулась.
Клэпп снова предостерег себя от грязных мыслей. Отчего она все еще одна? И почему пользуется социальным жильем? Любая женщина с ее лицом и фигурой, все равно, черная или белая, могла бы, используя внешность, гораздо лучше устроиться в жизни.
Свой первый авиаперелет Джулина совершила до Мехико-Сити. Они зарегистрировались в шикарном отеле — в соседних номерах. Пугающий стук в дверь раздался в первую же ночь, и она открыла. Позднее, лежа рядом с ним в постели, Джулина с отвращением думала о том, что совершила.
Секс за деньги. В тот момент она ощущала себя проституткой, однако прикусила язык. Но на следующий день, как только он ушел, взяла такси и помчалась в аэропорт. Вернувшись в Томасвилль через неделю, он тут же уволил ее и велел вывести из здания под вооруженной охраной.
Джулина наняла адвоката, и тот выдвинул иск за сексуальное домогательство против Сета, чей адвокат пришел в ужас от приведенных в нем фактов. Они поспешно капитулировали и предложили сделку. Поторговавшись, Сет согласился заплатить приличную сумму, сто двадцать пять тысяч долларов, на условии полной конфиденциальности. Ее адвокат получил двадцать пять тысяч, а она жила теперь на остальное. Предполагалось, что ей запрещено рассказывать об этом кому бы то ни было, но какого черта! Это было пять лет назад.
— Не волнуйтесь, Сет мертв, — успокоил ее Клэпп, после чего рассказал уже всю историю.
Она слушала, пережевывая «резинового» цыпленка и запивая его сладким чаем со льдом. Никаких чувств к Сету она не испытывала и не притворялась, что испытывает. В сущности, она уже забыла о старике.
— Он когда-нибудь говорил, что предпочитает черных женщин? — спросил Клэпп.
— Он говорил, что не делает различий, — задумчиво ответила она. — И еще — что я у него не первая чернокожая.
— Когда он это говорил?
— Ну… постельный, так сказать, разговор, понимаете? Только я не буду участвовать ни в каком судебном процессе, — предупредила Джулина.
— А я и не говорил, что будете, — постарался приободрить ее Клэпп.
Это еще больше насторожило ее. Клэпп понимал, что наткнулся на нечто очень важное, но никак этого не показывал.
— Хотя я уверен, — гнул он острожно, — адвокаты, на которых я работаю, охотно заплатили бы вам за ваши показания.
— А это законно?
— Разумеется, законно. Адвокаты сплошь и рядом платят свидетелям. Любой эксперт стоит целого состояния. Кроме того, они покроют все ваши расходы на перелет.
— Сколько?
— Не знаю, но мы можем обсудить это позднее. Могу я задать вам… гм-м… деликатный вопрос?
— Почему нет? Что еще мы с вами не обсудили?
— Когда вы с Сетом… ну, понимаете… Каков он был? Все-таки шестьдесят шесть лет. А двумя годами позже он нанял черную экономку. Задолго до того, как заболел. Парень не молодел, но, сдается, был весьма резв.
— С ним все было в порядке. То есть для мужчины его возраста он был весьма неплох. — Она сказала это так, словно знала многих, причем разного возраста. — У меня создалось впечатление, что ему только и хотелось, что запереться в комнате на неделю и балдеть. Такой старичок, знаете, производит впечатление, будь он белый или черный.
Клэпп нашел Уэйда Ланье в загородном клубе, где тот пил пиво. Каждое воскресное утро, ровно в 7.45 он делал первый удар клюшкой, всегда играя с одними и теми же тремя партнерами, проходил восемнадцать лунок, обычно выигрывал больше, чем проигрывал, а потом за покером часа два пил пиво. Тут же забыв о картах и пиве, он заставил Клэппа дважды повторить весь разговор с Джулиной Кидд слово в слово.
Большая часть сказанного ею в суде не пройдет, однако сам факт появления ее на свидетельском месте — пусть жюри хорошенько осознает ее этническую принадлежность — и рассказ об иске к Сету Хаббарду за сексуальное домогательство любое белое жюри наведет на мысль, что Летти подобралась к нему так близко, как только можно, и оказала на него влияние, использовав свое тело, чтобы заставить написать завещание в ее пользу. Ланье не сможет доказать это с помощью лик, но, разумеется, сумеет основательно внедрить подозрение в головы присяжных.
Выехав рано утром из Джексона, Йен и Рамона Дэфо через три часа прибыли в Мемфис, чтобы поговорить с Гершелом за поздним завтраком. Их отношения окончательно испортились, и пора было подремонтировать их. Во всяком случае, так считала Рамона. Задача у них общая, глупо ссориться и не доверять друг другу.
Они встретились в блинной, и после очередных тщетных попыток примирения Йен решительно перешел к делу и потребовал, чтобы Гершел отделался от Стиллмена Раша и его фирмы. Его, Йена, адвокат Уэйд Ланье гораздо опытнее, к тому же, честно признаться, Стиллмен Раш может во время процесса сослужить дурную службу. Он парень привлекательный, но слишком уж работает напоказ, чересчур щеголеват — это может оттолкнуть присяжных.
Ланье внимательно наблюдает за ним уже четыре месяца, и ему не нравится то, что он видит: раздутое самомнение и мало таланта. А процесс может быть проигран только лишь из-за высокомерия адвоката. Уэйда Ланье это очень тревожит. Он даже грозит отказаться от дела.
Более того. В доказательство несостоятельности адвокатов Гершела Йен поведал историю о существовании некого другого завещания, по которому Летти раньше пыталась получить пятьдесят тысяч. Имен он не назвал, поскольку не желал, чтобы Стиллмен Раш совал нос в это дело. Гершел был ошеломлен, но и взволнован.
— Это еще что! — кивнул Йен. — Слушай дальше. Уэйд Ланье нашел чернокожую женщину, которая подавала на Сета в суд за сексуальное домогательство. Вот и сравни: что делает мой адвокат, а что — твой. Твой парень вне игры, Гершел. Ланье знает правила партизанской войны, а твой — всего лишь бойскаут. Давай действовать сообща. У Ланье даже есть предложение: если мы объединимся, избавимся от Раша и доверим ему представлять нас обоих, он снизит гонорар до двадцати пяти процентов от любой сделки. А у него имеется стратегия, как заставить их пойти на сделку, особенно в свете фактов, нарытых его сыщиком. Он выберет самый подходящий момент и вывалит все это на Джейка Брайгенса, который будет раздавлен. Мы сможем получить деньги уже через несколько месяцев.
Гершел еще немного поупрямился, но в конце концов согласился поехать в Джексон и тайно заключить договор с Ланье.
Симеон заканчивал понедельничный обед, состоящий из консервированной свинины с бобами и четырех кусков черствого белого хлеба, когда появился надзиратель и просунул ему через решетку пакет.
— Читай и наслаждайся, — сказал он и ушел.
Пакет был из юридической конторы Гарри Рекса Воннера. Внутри лежало письмо адвоката, адресованное Симеону в тюрьму округа Форд. В нем сообщалось, что к письму прилагается иск о расторжении брака и что у Симеона есть тридцать дней, чтобы дать ответ.
Он медленно прочел документ. С чего такая спешка? Постоянное жестокое и бесчеловечное обращение, супружеские измены, оставление семьи, физическое насилие… Несколько страниц обвинений — какие-то из них дикие, какие-то справедливые. А, какая разница? Он убил двух детей и на долгие годы отправится в «Парчмен». Его жизнь кончена. Летти нужен кто-то другой. Она не приходила навестить супруга ни разу с тех пор, как его взяли под стражу, и скорее всего не придет. Ни сюда, ни в «Парчмен». Порция как-то заглянула, но только поздоровалась и почти сразу ушла.
— Что читаешь? — спросил с верхней полки Денни.
Денни, сокамерника, поймали в угнанном им автомобиле. Симеон уже устал от него. Он предпочел бы сидеть один, хотя иногда было почти приятно иметь рядом кого-то, с кем можно поговорить.
— Жена подала на развод, — ответил он.
— Считай, повезло. У меня их было уже две. Они совсем с катушек съезжают, когда ты попадаешь в тюрьму.
— Тебе лучше знать. А запретительный приказ тебе когда-нибудь выписывали?
— Мне — нет, но моему брату выписывали. Его сука убедила судью, будто он опасен, что вообще-то правда, и судья велел ему держаться подальше от дома и от нее, где бы он ее ни увидел. Да ему-то было до лампочки. Он ее все равно прикончил.
— Твой брат убил свою жену?
— Ага, но она заслуживала. Это было оправданное убийство, только присяжные решили иначе. Признали его виновным в убийстве второй степени.
— И где он теперь?
— В Анголе, штат Луизиана, двадцать лет. Тебе тоже приблизительно столько же впаяют, если верить моему адвокату.
— Твоему адвокату?
— Угу, я с ним сегодня встречался и спросил. Он знает про твое дело. Говорит, весь город о нем трезвонит, люди, мол, по-настоящему рассвирепели. Еще сказал, что твоя жена скоро станет богачкой по тому офигительному завещанию. Только ты-то следующие двадцать лет будешь за решеткой. А к тому времени, когда выйдешь, от денег ничего не останется, все растащат ее новые друзья. Это действительно так?
— Спроси своего адвоката.
— И как твоей карге удалось влезть к старику в завещание? Говорят, он оставил двадцать миллионов или около того. Это правда?
— Спроси своего адвоката.
— Спрошу. Она тебе что, рога наставила?
— Ничего она мне не наставила. Просто я не хочу об этом говорить, понял?
— Ну, дело хозяйское. — Денни взял книгу и вернулся к чтению.
Симеон растянулся на нижней койке и стал перечитывать первую страницу. Через двадцать лет ему стукнет шестьдесят шесть. У Летти будет другой муж и совсем другая жизнь, получше нынешней, дети, внуки, а может, и правнуки. А у него не будет ничего. Его жизнь закончилась. Он не станет возражать против развода. Пусть все достанется ей.
Вот, может, удастся повидаться с Марвисом в тюрьме?
32
Через восемь дней после трагедии в семье Ростон, когда все начало утихать и люди обсуждали уже другие дела, те драматические события снова вышли на авансцену. В еженедельном выпуске «Форд каунти таймс» вышла статья с огромным заголовком на первой полосе: «Округ скорбит о гибели братьев Ростон». Здесь же были помещены большие школьные фотографии Кайла и Бо. В нижней части полосы были напечатаны снимки, запечатлевшие искореженный автомобиль, вынос гробов из церкви, одноклассников покойных ребят со свечами в руках на лужайке возле Клэнтонской старшей школы во время поминальной молитвы.
Думас Ли почти ничего не упустил. Его статья была пространной и подробной. На второй полосе располагалась большая фотография Симеона Лэнга со зловещей повязкой на лице, сделанная в момент, когда его в предыдущий четверг в наручниках выводили из здания суда в сопровождении адвоката по делу[18] мистера Артура Уэлша из Кларксдейла.
В тексте, сопровождающем снимок, не было ни одного упоминания о Джейке Брайгенсе, потому что Джейк пригрозил Думасу и газете иском за клевету, если они позволят себе даже смутно намекнуть, будто он когда-либо представлял интересы Симеона. Упоминалось старое, но все еще висящее над Симеоном с октября обвинение в вождении в состоянии алкогольного опьянения. Однако Думас не муссировал дело и не строил догадки по поводу отсрочки его рассмотрения. Он боялся судебных преследований и обычно легко отступал.
Два пространных некролога рвали душу. Были опубликованы интервью с учителями и одноклассниками погибших, а также интервью с Оззи, взятое на месте трагедии, в котором он сообщал подробности аварии. Свидетель катастрофы охотно рассказывал о том, что видел, рассказ сопровождался его портретом. Молчали только родители. Один из дядьев погибших мальчиков просил всех уважать их горе и неприкосновенность частной жизни.
К семи часам утра Джейк уже прочел все до последнего слова и чувствовал себя измученным. В кофейню не пошел, потому что устал от бесконечных пересудов на тему случившейся трагедии. В 7.30 он поцеловал Карлу и отправился в контору, надеясь вернуться к обычной рабочей рутине. Рассчитывал весь день посвятить делам, не связанным с Хаббардом. У него накопилась куча клиентов, действительно требующих его внимания.
В начале девятого позвонил Стиллмен Раш. Он сообщил, что Гершел Хаббард только что отказался от его услуг. Джейка это заставило задуматься. С одной стороны, ему было приятно, что Стиллмен получил щелчок по носу, он его не любил, но с другой — новость обеспокоила: способность Уэйда Ланье к манипуляциям вызывала серьезные опасения.
В единственном пока другом своем крупном деле, в деле Карла Ли Хейли, Джейк лицом к лицу столкнулся с Руфусом Бакли, который являлся тогда окружным прокурором. И хотя в зале суда тот действовал весьма искусно и обладал отличной реакцией, ловким манипулятором и умелым интриганом он не был. В отличие от Уэйда Ланье, который всегда оказывался на шаг впереди всех.
Джейк не сомневался, что Ланье пойдет на ложь, мошенничество, воровство, укрывательство — на что угодно, лишь бы выиграть процесс. Для этого у него имелись и опыт, и сообразительность, и мешок разнообразных трюков. Джейк предпочитал видеть своим противником в суде Стиллмена Раша, работающего топорно и важничающего перед присяжными.
Он попрощался со Стиллменом, выразив подобающее сожаление, но через час уже забыл о его звонке. Ему нужно было приободрить Порцию. У них уже вошло в привычку в половине девятого утра пить кофе в кабинете Джейка.
За время, прошедшее после аварии, ее семья получила четыре звонка с угрозами, но сейчас звонки, похоже, прекратились. Помощник шерифа все еще дежурил возле их дома, сидя в машине на подъездной аллее и по ночам время от времени проверяя черный ход, так что они чувствовали себя в относительной безопасности. Ростоны вели себя с таким благородством и мужеством, что ожесточение против Лэнгов потихоньку улеглось, по крайней мере пока.
Тем не менее, если Симеон решит предстать перед судом, кошмар повторится. Порция, Летти и остальные родственники с ужасом представляли будущий процесс, во время которого им придется лицом к лицу столкнуться с Ростонами. Джейк сомневался, что это случится, но даже если и случится, то не раньше чем через год.
Три месяца он побуждал Летти найти работу, любую. Во время процесса важно показать присяжным, что она трудится и старается содержать семью, а не бездельничает в свои сорок семь лет, ожидая, когда на нее прольется золотой дождь. Но ни один белый домовладелец не хотел нанимать женщину с таким сомнительным багажом. Для заведения быстрого питания она была слишком стара, а для службы в какой-нибудь конторе — слишком черна.
— Мама нашла работу, — гордо сообщила Порция.
— Прекрасно. Где?
— В методистской церкви. Три раза в неделю убирать у них в подготовительной школе. Зарплата ничтожная, но это единственное, что она смогла в данный момент найти.
— Она довольна?
— Джейк, она подала на развод всего два дня назад, и ее фамилия до сих пор ненавистна всем. У нее сын в тюрьме, полон дом родственников-бездельников, двадцатиоднолетняя дочь с двумя нежеланными детьми. У мамы очень тяжелая жизнь. И работа, за которую ей будут платить три с половиной доллара в час, не добавит ей радости.
— Простите, что спросил.
Они сидели на балконе. Было свежо, но не слишком холодно. В голове у Джейка теснилась куча мыслей, и он выпил уже галлон кофе.
— Помните Чарли Пардью, моего так называемого кузена из Чикаго? — спросила она. — Месяца два назад вы видели его «У Клода».
— Конечно, помню. Вы назвали его темной лошадкой, рыскающей в поисках денег на похоронную контору.
— Да. Мы говорили с ним по телефону, и он сказал, что разыскал того родственника в Бирмингеме. Старик живет в доме престарелых, его фамилия Риндс. Чарли думает, этот человек может оказаться недостающим звеном.
— Но Пардью охотится за деньгами, так?
— Они все охотятся за деньгами. В любом случае я собираюсь в субботу поехать, найти этого человека и задать ему несколько вопросов.
— Вы говорите, что он — Риндс?
— Да, Боуаз Риндс.
— Хорошо. Люсьену вы об этом сказали?
— Да, сказала. Он считает, дело того стоит.
— Суббота — ваш выходной. В этот день я вами не распоряжаюсь.
— Я просто хотела, чтобы вы знали. И еще, Джейк. Люсьен сказал, что часть судебных архивов округа находится в Герли, в старой школе для черных.
— Это действительно так. Я был там однажды, искал старое дело, но не нашел. Там хранится куча макулатуры.
— С какого примерно времени?
Джейк задумался. В кабинете зазвонил его телефон.
— Поземельные книги по-прежнему хранятся в здании суда, — ответил он наконец, — потому что часто бывают нужны. Но огромное количество, в сущности, бесполезных уже документов — записи о браках и разводах, рождении и смерти, тяжбах, судебных решениях и тому подобное — там. Большую их часть нужно давно выбросить, но никто не хочет брать на себя ответственность уничтожать юридические документы, пусть им уже и сто лет. Я слышал, там есть стенограммы процессов, относящихся ко временам до Гражданской войны, все сделаны от руки. Это, конечно, интересно, но никакой ценности сегодня уже не представляет. Жаль, что все это не сгорело в пожаре.
— А когда случился пожар?
— Все суды горят рано или поздно. Наш сурово пострадал в тысяча девятьсот сорок восьмом году. Многие документы были утрачены.
— Можно мне порыться в старых папках?
— Зачем? Пустая трата времени.
— Затем, что я обожаю историю юриспруденции, Джейк. Я часами сидела в архиве, читая старые судебные дела и поземельные книги. Вы, например, знаете, что в тысяча девятьсот пятнадцатом году человека повесили перед зданием суда через месяц после начала процесса над ним? Он ограбил Залоговый банк, стрелял в человека, но даже не ранил его, улизнул с двумястами долларами, но был пойман. Суд над ним учинили сразу же, а потом вздернули.
— Весьма эффективно. Думаю, тогда не было проблем с перенаселением тюрем.
— И скоплением дел, предназначенных к слушанию. В любом случае меня такие бумаги завораживают. Как-то я видела дарственную, датированную тысяча восемьсот сорок седьмым годом, по которой некий белый отдавал в дар всех своих рабов. Болтал о том, как он их любит и ценит, а потом подарил, как лошадей или коров.
— Звучит удручающе. Но ни одного Брайгенса, владевшего хотя бы одним рабом, вы в архивах не найдете. Нам посчастливилось владеть коровой.
— Так или иначе, мне нужно письменное разрешение от члена коллегии адвокатов, чтобы получить допуск. Таково правило.
— Договорились. Напишите, я подпишу. Вы все еще изучаете свою родословную?
— Конечно. Ищу повсюду. Риндсы внезапно покинули этот округ в тысяча девятьсот тридцатом году, не оставив ни следа, никакого ключика к разгадке. Я хочу знать — почему.
Ленч, который подавали в глубине гастрономической лавки Бейтса, представлял собой набор из четырех овощных блюд, раскладываемых из десяти кастрюль и сковород, шипящих на большой газовой плите. Миссис Бейтс лично наполняла тарелки едой, вручала их гостям, давала объяснения. Мистер Бейтс сидел за кассовым аппаратом и брал с каждого по три пятьдесят — в эту сумму входили еще чай со льдом и хлеб из кукурузной муки.
Джейк с Гарри Рексом приезжали сюда раз в месяц, когда нужно было совместить ленч с разговором не для чужих ушей. Здешняя публика состояла из сельских жителей — фермеров, сельскохозяйственных рабочих, иногда, для равновесия, разбавленных одним-двумя рабочими целлюлозной фабрики. Все белые. Какое-то время спустя черных тоже начнут здесь обслуживать, но это еще впереди. Сейчас они могли только покупать продукты в передней части магазина. Три года назад Тони Хейли похитили, когда, сделав покупки именно в этом магазине, она возвращалась домой.
Джейк и Гарри Рекс устроились за самым дальним столиком. Столик качался, древний пол скрипел, а прямо над их головами вращался разболтанный вентилятор, хотя время было еще зимнее и помещение продувалось сквозняками. От стоящей в другом углу бочкообразной плиты шел густой едкий жар, согревающий все помещение.
— Думас хорошо сработал, во всяком случае, для себя — хорошо, — едва приступив к еде, заметил Гарри Рекс. — Этот парень любит автокатастрофы почти так же, как адвокаты.
— Мне пришлось ему пригрозить, но результат налицо: никакого вреда он нам не причинил. Или по крайней мере не усугубил того вреда, который уже нанесен. Спасибо, что вытащили Артура Уэлша на ту эпизодическую роль.
— Уэлш идиот, но лояльный мне идиот. Мы можем рассказывать истории друг про друга часами. Однажды мы провели две ночи в окружной тюрьме, пока все думали, что мы благополучно учимся на юридическом факультете, откуда нас чуть не вышибли. — Он замолчал.
Джейк понимал, что не следует попадаться на крючок, но не удержался и спросил:
— За что же вы попали в тюрьму?
Гарри Рекс, набив рот рагу из брюссельской капусты, с удовольствием приступил к рассказу. Съездили они как-то на длинные выходные в Новый Орлеан, пора было возвращаться в «Оле Мисс». Гарри Рекс сидел за рулем, пил, и где-то в округе Пайк они заблудились.
Увидев сзади синие проблесковые маячки, Гарри сказал:
— Черт, Уэлш, пересаживайся за руль. Вон копы, а я пьян.
— Придурок, я тоже пьян, — ответил Уэлш, — выпутывайся сам.
Но машина была Уэлша, и Гарри точно знал, что Уэлш не так пьян, как он, поэтому возмутился:
— Эй, ты же выпил всего пару банок пива. Я останавливаю машину, а ты давай шевели задницей, пересаживайся.
Полицейская машина их нагоняла, но Уэлш ответил:
— Ни за что. Я пью с пятницы. Кроме того, меня уже привлекали за вождение в пьяном виде, и мой старик убьет меня, если я снова попадусь.
Гарри ударил по тормозам и, съехав на обочину, остановился. Патрульная машина была совсем близко. Гарри Рекс схватил Уэлша, который тогда еще был чуточку полегче, и попытался перетащить его на водительское место. Тот взбесился и врезал Гарри, потом уцепился за ручку своей дверцы и уперся ногами в пол так, что Гарри не мог сдвинуть его с места.
Гарри тоже озверел и ударил Уэлша наотмашь, попал прямо по носу с такой силой, что он отключился. Тогда Гарри сгреб его за волосы и перекинул через себя. Но в машине рычаг переключения передач торчал из пола, и Уэлш застрял, наткнувшись на него. Они сцепились как сумасшедшие, визжали и царапались, как дикие коты.
Когда патрульный наклонился к окну и сказал: «Извините, ребята», Гарри держал Уэлша мертвой хваткой. Они замерли. В участке полицейский поговорил с обоими и объявил, что они одинаково пьяны. То были еще старые добрые времена, никаких алкогольно-респираторных трубок не существовало.
Отпив несколько глотков холодного чая, Гарри Рекс набросился на гору жареной бамии.
— И что дальше? — подстегнул его Джейк.
— Мы боялись звонить своим старикам. А в это время какой-то адвокат навещал в этом участке своего задержанного клиента и прослышал о двух пьяных студентах-юристах из «Оле Мисс», которые сачковали, очухиваясь в камере. Он пошел к судье, подергал за какие-то ниточки и вытащил обалдуев. Декан пригрозил убить нас или, как минимум, лишить права юридической практики еще до того, как мы его получим. Но со временем все забылось. Декан знал, что я буду слишком ценным пополнением адвокатской ассоциации штата, чтобы вышибить меня.
— Само собой.
— Излишне объяснять, что у нас с Уэлшем накопилось богатое общее прошлое. Куча скелетов в шкафу. Так что он позаботится о Симеоне до тех пор, пока не закончится процесс по опротестованию завещания, а потом отделается от него. В любом случае этот тип катится в пропасть, и никто ничего сделать для него не может.
— Насколько это осложнит наше дело?
Люсьен, будучи пессимистом, не сомневался, что урон будет непоправимым, но Джейк не был в этом уверен.
Гарри Рекс вытер лицо дешевой бумажной салфеткой.
— Вы же знаете, как бывает, Джейк. Когда начинается процесс, судья, адвокаты, прокуроры, свидетели и присяжные оказываются в замкнутом пространстве на расстоянии плевка друг от друга. Они все слышат, все видят и даже все чувствуют и склонны забывать то, что делается снаружи, что случилось на прошлой неделе, в прошлом году… Они поглощены тем, что происходит у них на глазах, и решениями, которые им предстоит принять. По моим предположениям, они не будут думать о Симеоне Лэнге и братьях Ростон. А Летти к этой трагедии никакого отношения не имеет. Она изо всех сил старается отделаться от Симеона, которому светит очень долгое отсутствие в округе. — Он отпил еще чаю и откусил кусок хлеба. — В данный момент ситуация кажется угрожающей, но спустя месяц или чуть больше это будет уже далеко не так. Думаю, жюри окажется настолько сосредоточенным на завещании Сета Хаббарда, что им некогда будет думать об автомобильной катастрофе.
— Не уверен, что все забудется так легко. Уэйд Ланье не забудет напомнить.
Читать бесплатно другие книги:
