Время прощать Гришэм Джон

Внутри маленькой юридической конторы Брайгенса царило общее согласие: утро прошло как нельзя лучше. Представление предсмертной записки, распоряжений относительно отпевания и похорон, рукописного завещания и письма Джейку делало очевидным, что Сет Хаббард все спланировал и контролировал до самого конца. Вступительное слово Джейка было убедительным. Хотя и речь Ланье оказалась не менее искусной. В целом неплохое начало.

Дневное заседание Джейк начал с вызова преподобного Дона Макэлвейна, пастора Ирландской церкви Христианского пути. Пастор сообщил присяжным, что 2 октября после службы, то есть за несколько часов до самоубийства Сета, они с ним поговорили накоротке. Пастору было известно, что Сет неизлечимо болен, хотя он не знал, что врачи отмерили ему всего несколько недель жизни. В то утро Сет, как казалось, пребывал в хорошем настроении, был бодр, даже улыбался и сказал Макэлвейну, что ему очень понравилась проповедь. Будучи больным и слабым, он не производил впечатления человека, одурманенного лекарствами. Сет Хаббард являлся членом общины уже двадцать лет и обычно посещал церковь раз в месяц. За три недели до своей смерти он за триста пятьдесят долларов купил место на церковном погосте — то самое, на котором теперь похоронен.

Следующим выступал церковный казначей. Мистер Уиллис Стаббз показал, что Сет оставил на тарелке для пожертвований чек на сумму пятьсот долларов, датированный 2 октября. А за год он пожертвовал церкви две тысячи шестьсот долларов.

Мистер Эверетт Уокер, заняв свидетельское место, поведал о разговоре, видимо, последнем в жизни Сета. Когда после службы они шли на автомобильную стоянку, мистер Уокер поинтересовался, как идет его бизнес. Сет саркастически заметил, что сезон ураганов, увы, запаздывает, а ведь чем больше ураганов, тем больше разрушений и тем больше потребность в древесине. Сказал, что обожает ураганы.

По словам мистера Уокера, приятель был энергичен и остроумен, как всегда, и не было похоже, что его мучают боли. Конечно, он был слаб. Но когда позднее мистер Уокер услышал, что Сет мертв и что он сам наложил на себя руки вскоре после их разговора, его это потрясло. Сет казался таким спокойным, даже довольным. Мистер Уокер знал его много лет как человека, не расположенного к общению. Скорее, он был замкнутым, неразговорчивым и держался особняком. Но в тот день, выезжая со стоянки, он улыбался, и мистер Уокер еще сказал жене, что редко можно увидеть Сета улыбающимся.

Миссис Гилда Четем сообщила жюри, что они с мужем во время службы сидели позади Сета. Когда служба закончилась, перебросились с ним несколькими фразами, и им даже в голову не пришло, что он на пороге столь ужасного события. Миссис Нети Винсон засвидетельствовала, что поздоровалась с Сетом, когда они выходили из церкви, и тот ответил с несвойственным ему обычно дружелюбием.

После короткого перерыва онколог, лечивший Сета, доктор Толберт из регионального медицинского центра в Тьюпело, умудрился за несколько первых минут утомить аудиторию занудной лекцией о состоянии своего пациента. Он наблюдал Сета в течение последнего года и, сверяясь со своими записями, все вещал и вещал о хирургической операции, последующих курсах химиотерапии и облучения, а также медикаментозном лечении.

Поначалу надежды было мало, но Сет отчаянно боролся. Однако, когда опухоль дала метастазы в позвоночник и ребра, стало ясно, что конец близок. Доктор Толберт видел Сета за две недели до смерти и поразился, как решительно тот был настроен не сдаваться. Тем не менее боли мучили его ужасно.

Доктор Толберт увеличил ему дозу демерола в таблетках до ста миллиграммов каждые три-четыре часа. Но Сет предпочитал обходиться без демерола, поскольку тот вызывал сонливость. Он не раз говорил, что старается жить без обезболивающих, поэтому доктор Толберт не мог сказать, сколько именно таблеток принимал Сет на самом деле. За последние два месяца он выписал ему двести.

Джейк преследовал две цели, вызвав доктора для дачи показаний. Во-первых, желал подчеркнуть, что из-за рака легких Сет находился в двух шагах от смерти. Тогда, возможно, факт самоубийства не будет казаться столь драматичным и безрассудным. Впоследствии Джейк намеревался доказать, что Сет в последние дни жизни мыслил абсолютно ясно, невзирая на то, что решил свести счеты с жизнью. Боль была невыносимой, конец близок, он просто его ускорил. Во-вторых, нужно было открыто ввести тему побочных действий демерола. У Ланье был припасен свидетель-тяжеловес — эксперт, который станет утверждать, что сильный наркотик, принимаемый в количествах, которые прописывали Сету, серьезно деформировал его сознание.

Странным в этом деле выглядело то, что последний выписанный ему рецепт не был найден. Сет купил по нему лекарство в одной из аптек Тьюпело за шесть дней до смерти, а потом, видимо, выбросил, таким образом, невозможно было доказать, много или мало таблеток он принимал на самом деле. Согласно его последней воле вскрытие не проводилось.

Несколько месяцев назад Ланье — без протокола — предложил провести эксгумацию тела на предмет токсикологической экспертизы. Судья Этли — также без протокола — сказал «нет». А содержание опиатов в крови Сета в день его смерти нельзя было автоматически считать идентичным их содержанию на день раньше, когда он писал завещание. Для судьи Этли оскорбительной была сама мысль выкопать человека из земли после того, как он в ней упокоился.

Джейк остался доволен своим допросом доктора Толберта. Они отчетливо дали понять, что Сет старался обходиться без демерола и что не существует возможности определить, какова была концентрация лекарства в его крови в день написания завещания.

Уэйду Ланье, правда, удалось заставить доктора признать, что пациенту, ежедневно глотающему от шести до восьми таблеток демерола в стомиллиграммовой дозировке, не рекомендуется принимать важные решения, особенно касающиеся крупных денежных сумм. Такой пациент должен находиться в полном покое и тишине — не водить машину, избегать физических нагрузок, не принимать жизненно важных решений.

После того как врача отпустили, Джейк вызвал Арлин Троттер, давнюю секретаршу и офис-менеджера Сета. Она последней, если не считать Летти, видела его живым. Поскольку время приближалось к пяти, Джейк решил придержать показания Летти до утра среды. С Арлин он разговаривал много раз после смерти Сета и, по правде сказать, опасался выставлять ее в качестве свидетеля. Но выбора не было. Если бы он ее не вызвал, это обязательно сделал бы Уэйд Ланье. Ее уже опрашивали в начале февраля, и ответы она давала, по мнению Джейка, уклончивые. В начале пятого он почти не сомневался, что ее натаскал сам Уэйд Ланье или кто-то, работающий на него. Тем не менее она провела с Сетом на последней неделе его жизни больше времени, чем кто-либо другой, и ее показания были чрезвычайно важны.

Произнося клятву говорить только правду и усаживаясь на свидетельское место, она казалась крайне напуганной и бросила на внимательно наблюдающих за ней присяжных тревожный взгляд. Но Джейк задал ей несколько ничего не значащих вопросов, предполагающих очевидные ответы, и она, судя по всему, немного успокоилась.

Было установлено, что с понедельника по пятницу на неделе, предшествующей его смерти, Сет приезжал в контору каждое утро около девяти, то есть позже обычного. В основном он выглядел бодрым и пребывал в хорошем расположении духа до полудня, потом ложился вздремнуть на диване у себя в кабинете. Никогда не ел, хотя Арлин постоянно предлагала ему принести что-нибудь перекусить. И все время курил — бросить так и не смог. Как всегда, Сет держал дверь закрытой, поэтому Арлин не могла точно сказать, чем он там занимался.

Тем не менее всю ту неделю он был очень занят продажей трех участков строевого леса в Южной Каролине. Вел много телефонных переговоров, в чем, впрочем, не было ничего необычного. Минимум каждый час он покидал здание и ходил по цехам, останавливался поговорить с некоторыми служащими, по обыкновению флиртовал с Камилой, девушкой-администратором. Арлин знала, он страдает от боли, потому что временами ему было трудно это скрывать, хотя он не признавался. Однажды обмолвился, что принимает демерол, но она никогда не видела у него флакона с этим лекарством.

Нет, у него не было ни остекленелого взгляда, ни невнятной речи. Порой он казался усталым и часто клевал носом. Уезжал обычно в районе трех-четырех часов.

В общем, вырисовывался портрет человека все еще делового, хозяина, исполняющего свои обязанности так же, как если бы все с ним было в порядке. В течение пяти дней, предшествовавших написанию завещания, Сет Хаббард много времени проводил в конторе, звонил по телефону, активно занимался делами.

Уэйд Ланье свой перекрестный допрос начал с предложения:

— Давайте поговорим о строевом лесе в Южной Каролине, миз Троттер. Удалось ли Сету Хаббарду продать те три участка?

— Да, сэр, он их продал.

— И когда же?

— В пятницу утром.

— В пятницу накануне того дня, когда написал завещание, так?

— Правильно.

— Он подписал контракт?

— Да. Я получила его по факсу, отнесла мистеру Хаббарду, он его подписал, и я отослала обратно по факсу адвокатам в Спортаберг.

Ланье взял со стола документ:

— Ваша честь, у меня в руках вещественное доказательство за номером С-5, которое уже было предъявлено и признано доказательством.

— Продолжайте, — разрешил судья Этли.

Ланье вручил документ Арлин.

— Вы можете подтвердить, что это тот самый документ?

— Да, сэр. Это контракт, который Сет подписал в пятницу утром — о продаже трех участков земли в Южной Каролине.

— Сколько должен был по нему получить Сет?

— Восемьсот десять тысяч.

— Восемьсот десять. А теперь скажите, миз Троттер, за какую сумму Сет Хаббард купил этот лес?

Она запнулась, бросила нервный взгляд на присяжных.

— У вас ведь есть вся документация, мистер Ланье.

— Разумеется.

Ланье взял со стола еще пачку бумаг, которые были уже ранее зарегистрированы. Они ни для кого не представляли сюрприза, Джейк и Ланье неделями корпели над этими документами, и судья Этли давным-давно разрешил включить их в состав вещественных доказательств.

В выжидательной тишине зала Арлин просмотрела документы и наконец сказала:

— Мистер Хаббард купил эту землю в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году, заплатив за нее миллион сто тысяч долларов.

Ланье сделал пометку у себя в блокноте, словно это для него новость, и, глядя поверх очков и подняв брови в крайнем изумлении, произнес:

— Триста тысяч убытка!

— Похоже на то.

— И это случилось за сутки до того, как он написал последнее завещание?

Джейк вскочил:

— Протестую, ваша честь. Адвокат подталкивает свидетеля к домыслам. Пусть прибережет их для своего заключительного слова.

— Принимается.

Ланье, не обращая внимания на шум, снова обратился к свидетельнице:

— Как вы думаете, миз Троттер, почему Сет заключил такую невыгодную сделку?

Джейк снова встал:

— Протестую, ваша честь. Опять склонение к домыслам.

— Принимается.

— Он мыслил здраво, миз Троттер?

— Протестую.

— Принимается.

Ланье помолчал и перелистал несколько страниц в блокноте.

— А теперь скажите нам, миз Троттер, кто делал уборку в офисе, где работали вы с Сетом?

— Мужчина по имени Монк.

— Расскажите нам об этом Монке.

— Он давно работает на этом лесном складе, ну, такой помощник без определенных обязанностей. Выполняет разные поручения, в основном производит уборку. А еще красит, все чинит, даже мыл машины мистера Хаббарда.

— Как часто Монк убирал ваше помещение?

— Каждые понедельник и четверг с девяти до одиннадцати, очень исправно, уже много лет.

— Делал ли он уборку в четверг двадцать девятого сентября прошлого года?

— Да.

— А Летти Лэнг когда-либо убирала ваше помещение?

— Насколько мне известно, нет. В этом не было необходимости. Это была обязанность Монка. Я вообще до сегодняшнего дня не видела миз Лэнг.

Весь день Майрон Панки передвигался по залу суда. Его обязанностью было постоянно наблюдать за присяжными. Чтобы делать это незаметно, он прибегал к разным хитростям. Пересаживался с места на место, менял точки обзора, переодевался в разные спортивные куртки, прятал лицо за желательно широкой спиной впереди сидящего, надевал разные очки.

Всю свою профессиональную жизнь он провел в залах суда, выслушивая показания свидетелей и наблюдая за реакцией присяжных. По его компетентному мнению, Джейк, излагая дело, добротно сделал свою работу. Ничего затейливого, ничего запоминающегося, но и без промахов. Большинству присяжных он понравился, и они поверили, что он искренне хочет найти истину. Только о трех членах жюри этого нельзя было сказать. Фрэнк Доули, номер двенадцатый, твердо на их стороне и никогда не проголосует за то, чтобы отдать деньги черной экономке.

Панки не знал трагической истории, случившейся с племянницей Доули, но по его реакции на вступительные речи адвокатов мог определенно сказать, что этот человек не доверяет Джейку и ему не нравится Летти. Десятый номер, Дебби Лэкер, пятидесятилетняя белая женщина деревенского вида, несколько раз за день выстрелила в Летти тяжелым взглядом — Майрон никогда не упускал подобные мелкие «послания». Номер четвертый, Дороти Йейтс, другая пятидесятилетняя белая женщина, едва заметно кивала, когда доктор Толберт говорил, что человек, находящийся под действием демерола, не должен принимать важных решений.

Первый день допроса свидетелей Панки оценил как ничью. Оба адвоката хорошо выступали, и присяжные не пропустили ни слова.

Поскольку Энсил разговаривать не мог, Люсьен арендовал машину и целый день ездил, осматривая ледники и фьорды в окрестностях Джуно. Ему хотелось уехать, рвануть в Клэнтон, чтобы поприсутствовать на процессе, но он был очарован красотой Аляски, ее бодрящим воздухом и почти идеальным климатом. В Миссисипи уже наступала жара, с долгими-долгими днями и липким воздухом. Сидя за ленчем в кафе на склоне горы и любуясь каналом Гастино, протянувшимся внизу во всем своем великолепии, он решил отложить отъезд до завтра, среды.

В какой-то момент, уже скоро, Джейк сообщит судье Этли, что местонахождение Энсила Хаббарда установлено и признание получено, хотя признание ненадежно, потому что объект в любой момент мог передумать и назваться каким-нибудь другим именем. Тем не менее Люсьен в этом сомневался, так как Энсил вряд ли захочет потерять деньги.

Сделанное Люсьеном открытие вряд ли окажет влияние на процесс. Уэйд Ланье прав: Энсил не сможет ничего сказать о завещании брата и о его дееспособности. Поэтому Люсьен собирался предоставить его собственным проблемам. Он подозревал, что Энсилу придется несколько месяцев провести в тюрьме. Правда, если повезет и удастся найти хорошего адвоката, он может и соскочить. Люсьен не сомневался, что обыск и изъятие кокаина в комнате Энсила были явным нарушением Четвертой поправки. А если оспорить обыск и исключить кокаин из обвинений, Энсил вполне может остаться на свободе.

Если бы Джейк выиграл процесс, Энсил смог бы в один прекрасный день осуществить-таки столь долго откладываемое возвращение в округ Форд и востребовать свою долю наследства. Если же Джейк проиграет, Энсил исчезнет в ночи, и никто уже его больше никогда не найдет.

После наступления темноты Люсьен отправился в гостиничный бар и приветливо поздоровался с барменом Бо Баком, с которым они успели подружиться. Когда-то, до того как обстоятельства сложились так, что жизнь его оказалась сломанной, Бо Бак был судьей в Неваде, и они с Люсьеном охотно обменивались историями из собственной практики. Пока Люсьен ждал свой первый бокал виски с колой, они немного поболтали. Потом он взял бокал и сел за стол, наслаждаясь одиночеством: только человек и выпивка. Минуту спустя из ниоткуда материализовался Энсил Хаббард и уселся напротив.

— Добрый вечер, Люсьен, — как ни в чем не бывало произнес он.

Ошеломленный, Люсьен несколько секунд смотрел на него, не в силах поверить глазам. На Энсиле были бейсболка, трикотажная фуфайка и джинсы. Еще утром он без сознания лежал на больничной койке, опутанный трубками.

— Вот уж не ожидал вас здесь увидеть, — признался Люсьен.

— Мне надоела больница, поэтому я ушел оттуда. Конечно, теперь я беглец, но мне не привыкать. Мне в общем-то нравится быть в бегах.

— А как же ваша голова и инфекция?

— Голова у меня, конечно, повреждена, но далеко не так сильно, как они думают. Вы же помните, Люсьен, из больницы мне предстояло отправиться в тюрьму, но я предпочел избежать этого маршрута. Скажем так: я был без сознания не настолько, насколько они предполагали. А инфекция под контролем. — Он достал из кармана пузырек с таблетками. — Уходя, я прихватил свой антибиотик. Со мной все будет в порядке.

— Как вам удалось улизнуть?

— Я просто вышел. Меня везли в кресле вниз, на сканирование. Я попросился в туалет. Они думали, что я не в состоянии ходить, а я сбежал по ступенькам, нашел подвал, в нем служебную раздевалку и там переоделся, потом вышел через служебный пандус. Последний раз, когда я проверял обстановку, полицейские там кишмя кишели, а я пил кофе на другой стороне улицы.

— Это маленький город, Энсил. Вы не сможете прятаться долго.

— Что вы знаете об этом? У меня есть кое-какие друзья.

— Хотите выпить?

— Нет, а вот бургер с жареной картошкой съел бы с удовольствием.

Гарри Рекс сердито посмотрел на свидетельницу:

— Вы прикасались к его пенису?

Летти, смутившись, отвела взгляд.

— Да. Да, прикасалась.

— Ну разумеется, прикасались, Летти, — встрял Джейк. — Сет не мог мыться сам, поэтому вам приходилось это делать неоднократно. Купаться означает мыть все тело. Он сам не мог, поэтому приходилось вам. В этом не было ничего интимного, а тем более даже отдаленно сексуального. Вы просто выполняли свою работу.

— Я не смогу. — Летти беспомощно глянула на Порцию. — Он ведь не будет меня об этом спрашивать, правда?

— Можете не сомневаться, черт возьми, будет, — прорычал Гарри Рекс. — Об этом и о многом другом, и лучше вам иметь ответы заранее.

— Давайте сделаем перерыв, — предложил Джейк.

— Мне нужна банка пива, — заявил Гарри Рекс, вставая.

Он затопал из комнаты с таким видом, словно все они ему до чертиков надоели. Они репетировали уже два часа, было почти десять вечера. Джейк задавал простые вопросы, имитируя прямой допрос, Гарри Рекс безжалостно поджаривал ее на костре перекрестного. Порой он бывал слишком груб — грубее, чем Этли позволит быть Ланье, но лучше быть готовым к худшему. Порция сочувствовала матери, но ее тоже приводила в отчаяние ее слабость. Летти умела быть жесткой, но иногда словно разваливалась на куски. Ни у кого не было уверенности, что ее допрос пройдет гладко.

— Помните правила, Летти, — снова и снова повторял Джейк. — Улыбайтесь, но без пренебрежения. Говорите отчетливо и медленно. Можно заплакать, если вы почувствуете искреннее душевное волнение. Если не уверены в ответе, лучше промолчите. Присяжные наблюдают очень пристально и ничего не упускают из виду. Время от времени смотрите на них, но только с доверием. Не позволяйте Уэйду Ланье уболтать вас. Я все время буду рядом, чтобы вас защитить.

Гарри Рекс хотел выкрикнуть еще один совет: «Речь идет о двадцати четырех миллионах, так что уж постарайтесь устроить спектакль, какой устраивается один раз в жизни!», но сдержался.

— Джейк, по-моему, достаточно, — забормотала Порция, когда он вернулся с пивом. — Мы поедем домой, посидим на крыльце и еще немного поговорим, а завтра рано утром будем здесь.

— Хорошо. Думаю, мы все устали.

Женщины уехали, а Джейк и Гарри Рекс поднялись в кабинет Джейка и уселись на балконе. Ночь была теплой и ясной — настоящая весенняя ночь. Потягивая пиво, Джейк расслабился впервые за много часов.

— От Люсьена есть известия? — спросил Гарри.

— Нет, но я забыл проверить сообщения на автоответчике.

— Знаете, нам повезло. Повезло, что он на Аляске, а не сидит здесь и не брюзжит по поводу всего, что произошло за день.

— Это ведь ваша прерогатива, не так ли?

— Да, но пока жаловаться не на что. У вас был хороший день, Джейк. Вы произнесли хорошую вступительную речь, которая дошла до жюри и была оценена. Потом вы представили двенадцать свидетелей, и ни один из них не спалился. Доказательства работают в вашу пользу, по крайней мере пока. Так что лучшего дня и желать трудно.

— А присяжные?

— Вы им понравились, но пока рано говорить о том, насколько они симпатизируют или не симпатизируют Летти. Завтра это выяснится.

— Завтра будет решающий день, приятель. Летти может выиграть дело, а может проиграть.

43

Адвокаты собрались в кабинете судьи Этли в среду утром, в 8.45, и пришли к общему мнению, что у них нет нерешенных вопросов, которые нужно уладить, прежде чем продолжать работу. На третий день процесса его честь был бодр, почти возбужден, словно волнение, связанное со столь крупным делом, омолодило его. Адвокаты не спали всю ночь — либо работали, либо тревога не давала уснуть — и выглядели вымотанными, что отражало действительность. Старый судья, однако, был готов к бою.

Войдя в зал, он всех поприветствовал, поблагодарил аудиторию за живой интерес «к юридической системе» и велел приставу привести присяжных. Когда те расселись, он тепло поприветствовал и их тоже и спросил, нет ли у них проблем. Имелись ли у них несанкционированные контакты? Не заметили чего-нибудь подозрительного? Все ли хорошо себя чувствуют?

— Ну и славно. Мистер Брайгенс, продолжайте, — кивнул судья.

Джейк встал:

— Ваша честь, защита вызывает миз Летти Лэнг.

Порция посоветовала матери не надевать ничего обтягивающего или даже отдаленно сексуального. Они обсуждали этот вопрос рано утром, задолго до завтрака. Порция победила. Выбрали хлопчатобумажное платье цвета морской волны, чуть прихваченное на талии поясом, достаточно милое, но такое, какое скромная экономка вполне могла надеть на работу, ничего похожего на то, что Летти надевала в церковь. На ногах — сандалии на низком каблуке. Никаких украшений. Никаких часов. Ничего такого, что говорило бы о лишних деньгах или о том, что она рассчитывает разжиться богатством. В прошлом месяце она перестала закрашивать седину. Теперь ее волосы выглядели естественно, и ей вполне можно было дать ее сорок семь лет.

Принося присягу, Летти почти заикалась и в поисках поддержки устремила взгляд на Порцию, сидящую позади Джейка. Дочь улыбнулась, чтобы напомнить, что Летти тоже должна улыбаться.

Когда Джейк поднимался на подиум, в набитом до отказа зале царила тишина. Он попросил свидетельницу назвать свое имя, адрес, место работы — пробные мячики, которые Летти успешно отбила. Имена ее детей и внуков. Да, Марвис, ее старший сын, сидит в тюрьме. Ее муж, Симеон Лэнг, тоже в тюрьме, ждет предъявления обвинения. Она подала на развод месяц назад и надеется, что получит его через несколько недель.

Немного биографии: образование, принадлежность к церкви, предыдущие места работы. Все это было заранее расписано, и иные ее ответы звучали механически, потому она их заучила наизусть. Летти посмотрела на присяжных, но испугалась, увидев, что они в упор глядят на нее. Наставники учили: если почувствуете, что занервничали, смотрите на Порцию, и временами она не могла перевести взгляд с дочери на кого-нибудь другого.

Наконец Джейк перешел к мистеру Сету Хаббарду. Или просто мистеру Хаббарду, как она должна была всегда называть его в суде. Ни в коем случае не Сетом. И не мистером Сетом.

Мистер Хаббард нанял ее приходящей помощницей по дому три года назад. Откуда она узнала об этой вакансии? Она не знала. Он сам позвонил ей и сказал, что кто-то из его друзей сообщил, что Летти сейчас без работы, а ему как раз нужна приходящая домработница.

Затем они с Джейком поговорили о ее работе у мистера Хаббарда: его правила, привычки, режим, предпочтения в еде. Позднее три дня в неделю превратились в четыре. Он повысил ей жалованье, потом еще раз.

Мистер Хаббард много разъезжал, и частенько ей нечего было делать в доме. За три года он ни разу не приглашал гостей, никто не приходил к нему на обед или ужин. Она была знакома с Гершелом и Рамоной, но видела их редко. Рамона приезжала раз в год и всего на несколько часов, визиты Гершела были не более частыми. Она никогда не видела никого из четверых внуков мистера Хаббарда.

— Но я не работала по выходным, поэтому не знаю, кто бывал у него в эти дни, — добавила Летти. — Мог приходить кто угодно. — Она старалась выглядеть справедливой, но лишь до определенной степени.

— Но вы работали по понедельникам, правильно? — спросил Джейк в соответствии со сценарием.

— Да.

— Вы видели следы воскресного пребывания в доме гостей?

— Нет, сэр, никогда.

На данном этапе в их планы не входило быть любезными по отношению к Гершелу и Рамоне, в планы которых, в свою очередь, не входило быть любезными по отношению к Летти. Исходя из их предварительных показаний, можно было с уверенностью ожидать, что они будут врать напропалую.

Проведя час на свидетельском месте, Летти почувствовала себя свободнее. Ее ответы стали более четкими, более импровизированными, и время от времени она улыбалась присяжным.

Наконец Джейк перешел к болезни мистера Хаббарда. Она описала, как через дом ее хозяина прошла череда невыразительных сиделок и как в конце концов он попросил Летти работать у него пять дней в неделю. Обрисовала тяжелые периоды, когда химиотерапия укладывала его в постель и едва не убивала, когда он не мог сам дойти до туалетной комнаты и поднести ложку ко рту.

— Не показывай своих эмоций, — наставляла ее Порция. — Не показывай вообще никаких чувств к мистеру Хаббарду. У присяжных не должно создаться впечатление, будто между вами была эмоциональная связь. Разумеется, она существовала, она не может не возникнуть между умирающим человеком и человеком, ухаживающим за ним, но ты не должна это признавать, находясь на свидетельском месте.

Джейк коснулся основных моментов, но не стал задерживаться на болезни мистера Хаббарда. Это, безусловно, сделает Уэйд Ланье. Джейк спросил Летти, писала ли она когда-нибудь завещание.

— Нет, никогда, — прозвучал ответ.

— Видели вы когда-нибудь чье-либо чужое завещание?

— Нет, сэр.

— Обсуждал ли когда-нибудь мистер Хаббард с вами свое завещание?

Ей удалось изобразить смешок, и получилось довольно удачно.

— Мистер Хаббард был очень замкнутым, — ответила Летти. — Он никогда не обсуждал со мной ни свои дела, ни что-либо другое. Никогда не говорил о родственниках или детях. Просто он был не такой человек.

На самом деле Сет дважды обещал Летти оставить ей что-нибудь после своей смерти, но никогда не упоминал о завещании. Они с Порцией говорили об этом. По мнению Порции, признай она, что такой разговор был, Уэйд Ланье и его соратники непременно раздули бы этот факт до невероятных размеров, исказили и превратили в нечто убийственное. «Ах, значит, вы обсуждали с ним его последнюю волю!» — вопил бы Ланье перед присяжными.

Есть вещи, о которых лучше умолчать, и никто никогда о них не узнает. Сет мертв, а Летти болтать не станет.

— Говорил ли он с вами о своей болезни и о том, что умирает? — спросил Джейк.

Она глубоко вздохнула и поразмыслила над вопросом.

— Конечно. Бывали времена, когда боль так донимала его, что он хотел умереть, он сам так говорил. Думаю, это естественно. В последние дни мистер Хаббард знал, что конец близок. Он просил меня помолиться с ним.

— Вы молились с ним?

— Да. Мистер Хаббард глубоко веровал в Бога. Он хотел перед смертью привести душу в порядок.

Джейк сделал паузу, чтобы присяжные мысленно представили себе эту небольшую драму: Летти и ее хозяин молятся вместе, а отнюдь не занимаются тем, что большинство людей нафантазировали себе. Потом он перешел к утру 1 октября, и Летти рассказала, как все было.

Они выехали из его дома около девяти часов, Летти сидела за рулем его новенького «кадиллака» последней модели. Прежде она никогда не возила мистера Хаббарда, он никогда ее об этом не просил. Это был первый и единственный раз, когда они вместе ехали в машине.

Когда они вышли из дома, Летти сказала какую-то глупость насчет того, что никогда не водила «кадиллак», и Хаббард настоял, чтобы она села за руль. Летти нервничала и ехала медленно. Он пил кофе из картонного стаканчика и казался спокойным, будто у него ничего не болело. Такое впечатление, что ему нравится, как осторожно Летти ведет машину по практически пустому шоссе.

Джейк спросил, о чем они разговаривали во время этой десятиминутной поездки. Она немного подумала, взглянула на присяжных, которые не пропускали ни единого слова.

— Мы разговаривали о машинах. Он сказал, что большинство белых больше не любит «кадиллаки», потому что в наше время в них разъезжает много черных, и спросил, почему для чернокожих так важно иметь именно «кадиллак». Я ответила: меня не спрашивайте, я никогда не мечтала иметь его, да у меня его никогда и не будет. У меня двенадцатилетний «понтиак». Но, наверное, черные их любят, потому что это очень хорошая машина и это способ показать другим, что вы смогли ее себе позволить: у вас есть работа, немного денег в кармане, и вы добились кое-какого успеха в жизни. То есть все у вас хорошо. Вот и все. Он сказал, что ему тоже всегда нравились «кадиллаки», что первый свой «кадиллак» он потерял при первом разводе, второй — при втором, но с тех пор как покончил с семейной жизнью, никто не докучает ни ему, ни его «кадиллакам». Вроде как его это смешило.

— Значит, он был в хорошем настроении и даже шутил? — спросил Джейк.

— В очень хорошем, да, сэр. Он даже посмеялся надо мной, над тем, как я веду машину.

— И сознание у него было ясным?

— Как стеклышко. Он сказал, что я веду его седьмой «кадиллак» и что он помнит их все. Еще сказал, что меняет их каждый год.

— Вам известно, принимал ли он в то утро лекарство от боли?

— Нет, сэр, это мне не известно. Он с иронией относился к таблеткам, не любил их принимать и держал в портфеле, подальше от меня. Я их видела единственный раз, когда он лежал пластом, смертельно больной, и просил меня достать их. А в то утро… нет, не похоже, чтобы он их принял.

Под руководством Джейка она продолжила свой рассказ. Они приехали в контору «Берринг Ламбер» — тогда она была там первый и единственный раз. Пока мистер Хаббард, заперев дверь, занимался делами у себя в кабинете, она убирала. Пылесосила, вытирала пыль, отскребла большинство оконных рам, сложила разбросанные журналы, даже вымыла тарелки в небольшой кухоньке. Нет, мусорные корзины не вытряхивала.

С той минуты, когда они вошли в контору, до момента, когда они ее покинули, Летти не видела мистера Хаббарда, не разговаривала с ним и понятия не имеет, что он делал у себя в кабинете, ей бы и в голову не пришло спрашивать. Он вошел в кабинет с портфелем и вышел с ним же. Она отвезла его обратно домой и около полудня вернулась к себе. А поздно вечером в воскресенье позвонил Кэлвин Боггз и сказал, что мистер Хаббард повесился.

В 11.00, после почти двух часов, проведенных ею на свидетельском месте, Джейк передал свидетельницу оппоненту для перекрестного допроса. Во время короткого перерыва он сказал Летти, что она все сделала превосходно. Порция была взволнована и очень горда: ее мать сумела сохранить самообладание и была убедительна. Гарри Рекс, наблюдавший за ней из последнего ряда, признал, что выступить лучше было невозможно.

А уже к полудню их дело лежало в руинах.

Он не сомневался, что укрывательство беглеца — дело противозаконное в любом штате, включая Аляску, так что тюремный срок вероятен, хотя сейчас это Люсьена не беспокоило. Энсил занял его постель. Он хотел лечь на полу или спать в кресле, но Люсьен боялся за его раненую голову и настоял, чтобы тот спал в кровати. Обезболивающее вырубило Энсила, и Люсьен долго сидел в темноте, смакуя последний стакан виски с колой и слушая храп старика.

Тихо одевшись, он вышел из номера. Коридор был пуст. Никаких полицейских, шныряющих в поисках Энсила. Чуть дальше по улице он купил кофе с булочками и принес их в комнату, где проснувшийся к тому времени Энсил смотрел по телевизору местные новости.

— Ни слова, — доложил он.

— Неудивительно, — ответил Люсьен. — Сомневаюсь, чтобы они пустили бладхаундов по вашему следу.

Они поели, по очереди приняли душ, оделись и в восемь часов покинули номер. На Энсиле были черный костюм Люсьена, белая рубашка, пестрый галстук и бейсболка, надвинутая так низко, что почти скрывала лицо. Они быстро прошли три квартала до юридической конторы Джареда Волковича, о котором упоминал Бо Бак из бара гостиницы «Глетчер».

Люсьен навестил мистера Волковича накануне поздно вечером, нанял его в качестве адвоката и организовал снятие показаний под присягой наутро. Судебный секретарь и видеооператор уже ждали в совещательной комнате. У дальнего конца стола стоял мистер Волкович. Подняв правую руку, он повторил за секретарем клятву говорить только правду, после чего сел перед камерой.

— Доброе утро. Меня зовут Джаред Волкович, я адвокат, имеющий лицензию на адвокатскую практику в штате Аляска. Сегодня, в среду, пятого апреля тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, я нахожусь в своем офисе на улице Франклина в городе Джуно, Аляска. Здесь со мной Люсьен Уилбэнкс из Клэнтона, Миссисипи, и человек по имени Энсил Эф Хаббард, временно проживающий в Джуно. Цель этой записи — запечатлеть показания мистера Хаббарда. Я ничего не знаю о деле, из-за которого мы здесь собрались. Моя роль состоит в том, чтобы просто засвидетельствовать показания и тот факт, что запись того, что здесь будет происходить, верна и действительна. Если кто-либо из адвокатов или судей, имеющих отношение к делу, захочет переговорить со мной, звоните — я к вашим услугам.

Волкович встал со стула, и его место занял Люсьен. Он также был приведен к присяге секретарем суда, после чего сел перед камерой.

— Меня зовут Люсьен Уилбэнкс, я хорошо известен судье Этли и адвокатам, ведущим дело об опротестовании завещания Сета Хаббарда. Работая с Джейком Брайгенсом и его помощниками, я сумел найти Энсила Хаббарда. Я провел с ним несколько часов, и у меня нет сомнений, что он действительно является братом Сета Хаббарда. Он родился в округе Форд в тысяча девятьсот двадцать втором году. Его мать Сара Белле Хаббард. В тысяча девятьсот двадцать восьмом году его отец Клеон Хаббард нанял моего деда Роберта И. Ли Уилбэнкса представлять его интересы в земельном споре. Этот спор имеет отношение к нынешнему делу. Представляю вам Энсила Хаббарда.

Люсьен освободил стул, и его занял Энсил. Подняв правую руку, он поклялся говорить только правду.

Уэйд Ланье начал свой язвительный перекрестный допрос с того, что спросил о Симеоне. Почему он в тюрьме? Предъявлено ли ему обвинение? Как часто она его навещает? Возражал ли он против развода? Это был прямолинейный, но эффективный способ напомнить присяжным, что отец пятерых детей Летти — пьяница, убивший мальчиков Ростонов. Уже через пять минут Летти вытирала слезы, а Ланье выглядел мерзавцем, но ему было все равно. Разволновав ее и отчасти лишив бдительности, он сделал разворот и подвел к ловушке.

— А теперь скажите, миз Лэнг, где вы служили до мистера Хаббарда?

Летти вытерла щеку тыльной стороной ладони и постаралась собраться с мыслями.

— Ну-у… у мистера и миссис Тингли, здесь, в Клэнтоне.

— Что это была за работа?

— Работа по дому.

— Как долго вы у них прослужили?

— Точно не помню, около трех лет.

— И почему вы ушли?

— Они умерли. Оба.

— Оставили ли они вам по завещанию какие-нибудь деньги?

— Если оставили, то мне никто об этом не сказал.

Этим замечанием она вызвала улыбку у нескольких присяжных.