Темный эльф. Владыка Лисина Александра
– Что? – искренне оторопел владыка Л’аэртэ, а потом вспомнил про девять кругов жизни, ради которых его древний прародитель когда-то пошел на сущее безумие, и вдруг спал с лица.
«Неужели Тир считает, что я способен на такое?! – возмутился про себя владыка. – Могу по капле выцеживать жизнь из своих собственных потомков, чтобы прожить на несколько десятилетий больше, чем отпущено? Что ради этого умолял единственного сына вернуться?! Неужели он полагает, что я опустился до Изараэля и решил забрать чужую жизнь в обмен на свою?! Посчитал, что я уподобился проклятому?!»
Побледнев как полотно, эльф покачнулся и в тот же миг почувствовал, как что-то болезненно сжалось в груди. Да так сильно, что в глазах потемнело, а из горла сам собой вырвался странный звук, больше похожий на стон.
Тирриниэль судорожно сглотнул, не в силах справиться с новыми для себя ощущениями. Оглушенный, ошеломленный и сломленный, он замер посреди белоснежной рощи, тщетно пытаясь избавиться от нарастающего гула в ушах. Нет, не обида это была и не злость. Не горечь от неправедного обвинения. Не предательство, не боль и даже не ярость. Нет. У него будто душу вырвали. А вместо нее внутри осталась лишь пугающая, стремительно разрастающаяся пустота, в которой глумилась и плескалась, не зная границ, тоска.
Тирриниэль потерянно опустился на колени.
«Что ж, мальчик… может, ты и прав. Может, мне действительно пора уходить. Я не смог убедить тебя в самом простом. Не сумел вызвать даже толики доверия, и ты ненавидишь меня, как прежде. Ты никогда не войдешь в мой род. Не станешь под сенью ясеня и не вдохнешь в него новую жизнь. Мой народ погибнет в неверии и сомнениях, проклиная меня за ошибки. Ненавидя, как ты сейчас. Наверное, это и есть тот знак, после которого нет больше смысла верить. Но тогда ты действительно прав: мне стало незачем жить…»
Вокруг повелителя сомкнулась темнота, отсекая посторонние звуки, мысли, печали. Куда-то пропали прежние чувства, а вместо них пришло безразличие и непонятная, но спасительная апатия. И только тяжкий ком в груди стал гораздо больше, да сердце дало непредвиденный сбой.
«Пора…» – шепнуло подсознание, и свет вокруг венценосного эльфа почти померк.
Но вот рядом раздался странный звук, нарушивший гнетущую тишину. Владыка Л’аэртэ поднял остановившийся взгляд и посмотрел в нахмуренное, смутно знакомое лицо, в котором только спустя несколько секунд признал юного эльфа, зачем-то решившего вернуться. Для чего? Неужто померещилось? Но выцветшие от горя глаза не подвели: Тир действительно не ушел. В последний момент все-таки вернулся, а теперь со странным выражением изучал постаревшего владыку. Внимательно оценивал. Сравнивал. Пытался понять и почувствовать, что творится у того на душе. Отчего так изменилось его лицо и почему мучительно искривился красиво очерченный рот.
Тирриниэль даже не сопротивлялся, когда чужая мысль осторожно коснулась его смятенного разума. Просто равнодушно следил, как молодой маг неуверенно ворошит его воспоминания, как читает покорно предоставленные мысли и с досадой кусает губу, понимая свою оплошность. Он только об одном постарался умолчать, одно-единственное постарался скрыть от пытливого взгляда и сделать так, чтобы Тир никогда не узнал, насколько сильно он укоротил жизнь одного старого эльфа, когда рискнул провести свое первое полноценное единение.
Но, кажется, и с этим справился не очень хорошо.
– Извини, – наконец глухо уронил Тир, отводя глаза. – Я не знал, что все так плохо.
Владыка Л’аэртэ с холодным безразличием посмотрел на свою последнюю надежду. Вот теперь ему действительно нечего стало скрывать. Он больше ни на что не претендовал. Не надеялся и уже не требовал. Просто ждал со смирением тысячелетнего старца. И реши Тир сейчас покинуть Темный лес, не стал бы его останавливать. Не ответил бы ни на одно обвинение и принял бы его с такой же несвойственной покорностью. Он бы просто умер, не сходя с этого места, и не пожелал бы иного.
Однако Тир не стал ничего говорить. Недолго поколебавшись, он неожиданно обнял родича за плечи, ненавязчиво подтолкнув в сторону печально шумящих ясеней. А затем осторожно усадил, принес откуда-то свежую воду, проследил, как бессильно упали некогда сильные руки, и, наконец, тяжело вздохнул.
– Торкова лысина! Кажется, я перестарался… Эй, эй! Не спи, кому сказал! Если ты помрешь, думаешь, мне станет легче? Открой глаза, остроухий! – Он потряс усталого эльфа за плечи, но тот только вяло мотнул головой и едва не упал, все больше впадая в непонятное оцепенение. – Ну нет, так дело не пойдет! Я тебе что, нанимался сидеть на этом дурацком троне?! А вот Торка лысого! Не выйдет!
Память Тирриниэля снова услужливо раскрылась перед обеспокоенным Тиром, тихонько подсказывая, насколько опасны для готовящегося к Уходу эмоциональные потрясения. Затем скрупулезно подсчитала, сколько этих потрясений пришлось пережить в последнее время сильно сдавшему владыке. Вежливо сообщила, что в последние дни перед Уходом потомки Изиара нередко утрачивают присущую им жестокость. Становятся податливее, будто природа давала им крохотный шанс переосмыслить прошедшие тысячелетия. Затем деликатно кашлянула, умолчав о последнем инциденте, приведшем Тирриниэля на грань, и, наконец, смущенно сообщила, что бессмертный повелитель, оставшийся накануне без магических резервов, способен умереть прямо тут, в роще, на руках своего чересчур вспыльчивого потомка, если тот немедленно что-нибудь не предпримет. Более того, даже если получится вернуть его к жизни, то оставшееся время вряд ли превысит две-три недели полноценной жизни – Уход нельзя отменить. И даже старший хранитель, несколько лет назад создавший крохотный, воткнутый в левое ухо владыки амулет-накопитель, не способен этому помешать.
Тир раздраженно хлопнул ладонью по колену и до боли прикусил губу, лихорадочно ища выход. Но быстро почувствовал, что у владыки, истощенного морально, магически и физически, просто нет желания сопротивляться, и именно в этом увидел свой единственный шанс.
– Не выйдет! – зло прошептал он, неожиданно решившись. – Не получится сбежать на тот свет раньше времени! Хоть на три недели, но ты у меня оживешь, ясно? Я тебя на это толкнул, я же вытолкну! Вал меня, правда, убьет, когда узнает, но это будет потом. А сейчас тебе придется еще немного пострадать…
Тир рывком разодрал шелковую тунику на груди обмякшего эльфа. Так же безжалостно испортил свою рубаху. Тряхнул буйной головой, отгоняя сомнения, и властно приложил стремительно нагревающуюся ладонь к груди владыки, туда, где едва слышно билось сердце. Тирриниэль не сопротивлялся.
Юный маг сосредоточенно прикрыл глаза, взывая к своей непокорной силе. Почти сразу почувствовал знакомый жар в груди, свирепый огненный вихрь, пронесшийся по венам. Увидел перед внутренним взором пламя «Огня жизни» и направил его вперед – в умирающее, истощенное до предела тело древнего эльфа, который не так давно сделал для него то же самое. Просто отдал, желая всем сердцем жизни своему единственному внуку. И Тир не мог этого забыть.
«Держись, дед. Сейчас тут будет жарко!»
От вспыхнувшего пламени по стволам ближайших ясеней пробежала болезненная судорога. Тонкие ветки жалобно зашелестели и принялись неистово раскачиваться от невидимого ветра. Белоснежные листья мгновенно почернели, ссохлись и скрутились в дымящиеся трубочки. Трава в радиусе нескольких сотен шагов буквально испарилась. Земля прогрелась до состояния лавы. Камни сперва покраснели от жара, а потом начали медленно плавиться, словно пытаясь слиться с почвой и подземными водами. Стена огня, вырвавшись из груди Тира, всей своей мощью ударила в белоснежные стволы. Пронеслась по ним ураганом, срывая серебристый покров, но не тронула больше ничего. Пощадила. В последний момент обошла стороной, чтобы полыхнуть в небе алой дугой, а затем вернуться успокоенной, покоренной и почти послушной. После чего осторожно втянуться в тело умирающего эльфа и свернуться там теплым клубком.
Священная роща вздохнула и, не обращая внимания на бушующий вокруг нее огонь, ласково взъерошила растрепанную гриву своего непокорного сына прохладным ветерком.
– Здравствуй, мой мальчик… – донеслось до него.
Тир непонимающе поднял голову, но ощущение ласковых материнских объятий не исчезло. Напротив, стало сильнее, будто мама стояла совсем рядом и с нескрываемой гордостью смотрела на возмужавшего сына. Непонятно, как это произошло, но она все же была здесь и, оглядывая воцарившийся хаос, загадочно улыбалась.
– Мама? – неуверенно позвал Тир, не понимая, как такое стало возможным. – Мама?!
– Ты молодец, малыш… Ты все правильно сделал…
Он слабо улыбнулся, и в этот момент все закончилось: бешено ревущее пламя так же стремительно улеглось и погасло, а мутная пелена перед глазами Тира исчезла. Пораженный до глубины души эльф увидел абсолютно невредимую рощу, в которой последние сгоревшие листочки спешно заменялись новыми, сквозь пепел стремительно пробивался свежий травяной ковер, а на границе безупречно круглой поляны возвышались не тронутые огнем ясени. А потом заметил ошалело оглядывающегося по сторонам повелителя, у которого седая шевелюра прямо на глазах темнела, а на щеках выступил румянец.
– Что ты сделал?! – пораженно прошептал Тирриниэль, неверяще ощупывая свое посвежевшее лицо и засиявший яркими искрами изумруд на обруче. – Что это вообще сейчас было?!
Юный маг пожал плечами и уселся на землю, ласково поглаживая руками льнущую к ладоням молодую травку.
– Я же говорил, что в нашем огне заложена не только ненависть. Я не хотел тебя убивать, и магия никого не тронула. Пара недель спокойной жизни у тебя есть, я думаю. Но потом – извини. Я все-таки не бог. Просто вернул то, что ты мне отдал. Считай, что это была обычная благодарность.
– Тир!
– А? – вяло отозвался юноша, неожиданно почувствовав навалившуюся усталость.
Владыка эльфов порывисто обнял юного мага, только что сотворившего настоящее чудо. Без подсказок и помощи Тир как-то сумел обратить свою силу на созидание, а не на разрушение и тем самым перевернул новую страницу в жизни своего рода, дома и всего Темного леса. Ведь никто, нигде и никогда прежде не делал ничего подобного. Даже Тирриниэль не догадывался, что огонь не только может сжигать, но и способен стать чем-то гораздо большим. Что он умеет дарить, а не отнимать. Исцелять, а не ранить. Что он живой, почти разумный.
Два до смерти уставших эльфа мирно сидели друг напротив друга, одновременно гордились тем, что произошло, и отчего-то смущались. Один сконфуженно отводил глаза, в которых еще не угасли последние отголоски магии. А второй с восторгом изучал талантливого ученика, сумевшего снова поразить его в самое сердце. Как это стало возможно?! Как вышло, что разрушительный огонь сумел вернуть ему жизнь и утраченные силы, о которых Тирриниэль начал забывать? Торк! Он уже давно не чувствовал себя настолько хорошо! А Тир… боги, неужели он именно об этом пытался рассказать, не ведая, как донести глупому сородичу эту простую истину?! А старый дурак так и не понял!
Тирриниэль с несвойственной ему нежностью вспомнил вырвавшееся у Тира рассерженное «дед» и ласково погладил его растрепанную макушку. Мальчик… чудесный, просто невероятный мальчик, оказавшийся в сотни раз мудрее его самого… долгожданный наследник, ради которого владыка действительно был готов на все. Его спасение, его надежда. Единственный внук, который наконец-то решил ему немного довериться.
– Тир, как ты себя чувствуешь?
– Ага, чувствую, – пробормотал юный гений, вдруг опасно покачнувшись и закатив глаза. – Но как-то паршиво. Ты только не говори Милле, ладно?
Тирриниэль вовремя успел подхватить безвольно осевшее тело и, испытав кратковременный приступ паники, с запоздалым облегчением вздохнул: ничего страшного. Просто обморок.
– Темная бездна! – простонал он, когда проникся тем, что сейчас случилось. – Какой дар! Какой невероятный дар! Боги, боги, боги! Ну почему этот мальчик не мой сын? Я больше не совершил бы прежних ошибок!
Глава 3
Линнувиэль пришел в себя на рассвете. Некоторое время он просто лежал с закрытыми глазами, силясь сообразить, каким образом оказался в постели, если сам ее не разбирал и вообще рухнул в беспамятстве где-то у противоположной стены. Как раз после того как в окно ворвался кто-то злой, шипящий не хуже разъяренного демона, да еще врезал по лбу так, что остальные события слились в череду каких-то совсем уж невероятных вещей.
Он помнил потолок, куда с пронзительным жужжанием взвилась с подоконника потревоженная муха… медленно расползающуюся лужу на дощатом полу… порванную рубаху, под которой чьи-то удивительно сильные пальцы ловко ощупывали рану.
Затем – вспышка боли. Чьи-то голоса – сперва недовольные, а потом встревоженные. Бесконечное звездное небо над головой. Холод… безумный, парализующий волю и разум холод, не позволяющий двинуться с места. Последние слова песни смерти, эхом отдающиеся в вышине. А потом – совсем другие слова: мерные, тягучие, как смола, которые опутывают готовую отлететь душу и упорно тянут обратно. Туда, где тепло. Где ждет его возвращения кто-то, кому он нужен. И куда настойчиво зовет манящий, терпкий запах эльфийского меда, ради которого он все же захотел вернуться.
Линнувиэль вдруг широко распахнул глаза и вскочил с широкого ложа. В голове тут же помутилось, в ушах зазвенело, а в плече вспыхнула боль, заставившая эльфа охнуть и повалиться обратно.
– Тихо, спокойнее. Тебе рано вставать, – с укором произнес мелодичный голос, и на мгновенно покрывшийся испариной лоб хранителя легла прохладная ладошка.
Линнувиэль жадно вдохнул запах тонкого запястья, оказавшегося у него прямо перед лицом, и непонимающе замер: оно пахло солнцем, ветром и зеленой листвой. Он снова приподнялся, шаря по сторонам настороженным взором, вдохнул снова и почти с разочарованием понял, что это был совсем не тот запах, который вернул его к жизни.
– Доброе утро, – поприветствовала хранителя присевшая на краешек кровати Мирена. – Лежи, тебе действительно рано подниматься. Рана еще слишком свежа.
Эльфийка осторожно уложила сородича обратно, прикрыла до середины груди покрывалом и заботливо подоткнула, чтобы не спадало. Загадочно улыбающаяся, поразительно красивая в своем алом платье, но вовсе не ее он хотел сейчас увидеть.
– Где я? – хрипло спросил Линнувиэль, силясь рассмотреть, есть ли в комнате кто-то еще. Ему очень-очень нужно было это выяснить. Но не вышло: Мирена наклонилась слишком близко, снова обдав его тонким, приятным, но совершенно чужим ароматом.
– В своей комнате, конечно. Повязка свежая, не беспокойся. Рана почти закрылась, но тревожить ее пока нельзя, хотя Таррэн нас заверил, что рука будет действовать, как прежде.
– Сколько я?..
Мирена повернулась и внимательно посмотрела на взбудораженного эльфа.
– Сегодня третий день. Ты что-нибудь помнишь из того, что случилось?
– Все, – устало прикрыл веки Линнувиэль, тщетно пытаясь избавиться от видения совсем других глаз, пронзающих его душу до самого дна. – Я помню абсолютно все.
– Почему ты не сказал, что ранен? – вдруг заледенел ее голос. – Почему не воспользовался магией? Зачем тянул столько времени? Ты мог погибнуть!
– Мне нельзя пользоваться магией, миледи.
– Почему? – нахмурилась Мирена.
– Мы не должны привлекать к себе внимания, – равнодушно отвернулся он, уставившись на занимающийся за окном рассвет.
– С ума сошел?! Да кто тебя видит? Кто узнает? Люди? Гномы? Думаешь, им есть дело до кого-то из нас?
– Нет, – устало отозвался Линнувиэль, снова прикрывая глаза. Присутствие леди стало его сильно тяготить. – Просто я слишком тесно связан с владыкой Тирриниэлем и тем зовом, который он отправил своему сыну. Если рядом со мной будет твориться магия, зов станет слышным не только для нас, но и для светлых. А владыка не хотел, чтобы о его состоянии прознали раньше времени. Темный трон не должен опустеть. И преемник должен появиться в чертогах до того, как светлые о нем узнают, поэтому мне было запрещено пользоваться магией в пути за исключением тех случаев, когда этого требовала бы ваша безопасность и безопасность лорда Торриэля.
– Таррэн! Его зовут Таррэн! – прошипела Мирена, резко поднявшись с постели раненого. – Почему ты не сказал хотя бы ему?
Хранитель неопределенно пожал плечами.
– Я маг, миледи, и знаю, когда яд можно обезвредить, а когда не стоит даже пытаться. Та гиена не была обычной. А ее яд был заведомо смертелен, поэтому и не стоило даже пытаться.
– Нет, стоило! Таррэн спас тебе жизнь…
– Это не его заслуга, – тихо отозвался эльф, остро жалея, что не в силах прогнать странную тоску, грызущую нутро не хуже иной гиены.
Он не мог забыть песнь жизни, но не мог и вернуться на двое суток назад, когда эти слова звучали во тьме только для него одного. Когда для него пели, как для самого родного и близкого существа, тем изумительным голосом, от звуков которого хотелось смеяться и плакать одновременно, жить и умирать, кричать и рваться навстречу.
– А чья же тогда? – недовольно поджала губы Мирена.
– Белика… – невольно сорвалось с губ.
– Дурак! – вспыхнула эльфийка и, стремительно развернувшись, выбежала прочь, не забыв при этом хлопнуть дверью.
Линнувиэль тоскливо оглядел пустую комнату и упрямо приподнялся на локтях. В плече немедленно стрельнуло, но, впрочем, не настолько, чтобы он отказался от желания выбраться из постели. Эльф скрипнул зубами и медленно, с усилием, но все же принял вертикальное положение. Некоторое время подождал, пока не пройдет головокружение и не перестанут мелькать разноцветные мушки перед глазами, а затем подтянул кем-то заботливо выстиранные и выглаженные штаны, кое-как натянул их на себя и, покачиваясь от слабости, неуверенно встал.
На какое-то мгновение комната поплыла, звон в ушах стал просто оглушающим, но Линнувиэль не зря считал себя выносливым и упорным – спустя пару минут он упрямо сжал зубы и сделал первый шаг к заветным дверям. Не забыв, правда, ухватиться за стенку. И так, шаркая, как больной старик, но с каждым шагом обретая былую уверенность, понемногу добрался до выхода.
– Ты что тут делаешь?! – несказанно изумился Шранк, когда у него перед носом в коридор вывалился полуодетый, смертельно бледный эльф.
– Линнувиэль?! – донеслось обеспокоенное снизу, и по лестнице торопливо загрохотали сапоги. Слишком громко для его нещадно звенящей головы, о чем последняя и не преминула сообщить. – Ты зачем встал?! Тебе еще рано! Немедленно вернись!
Читать бесплатно другие книги:
