Вечерняя звезда Соловьева Екатерина
© Соловьева Е., 2021
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021
Глава 1
Я проснулась оттого, что кто-то присел на край моей кровати. У него светились глаза. Жёлтым, как диоды с температурой накаливания от трёх до пяти тысяч кельвинов. Остальное растворилось во тьме. На мой крик соседи выразительно постучали по батарее.
В комнате, разумеется, никого не было.
Пошла на кухню, выпила воды. Керамическая плитка холодила босые ступни, возвращая в реальность. Но сон был неотличим от яви! Мне снилась спальня, уличные фонари пробивались сквозь занавеску, и кто-то сидел на кровати… Деликатно, на уголочке.
Конечно, он мне тоже снился, убеждала я себя. Легла, укуталась одеялом. Наволочка вкусно пахла морозцем.
Почему чистая наволочка всегда пахнет морозцем?
Додумать эту мысль я не успела: голову уже затопил сонный туман, прямоугольник окна смазался, веки сомкнулись, и… он появился снова. Только я собралась побить прошлый рекорд громкости, как незнакомец прижал к скрытому мраком рту мохнатый когтистый пальчик и грустно покачал головой.
Я с трудом разлепила губы и прохрипела:
– Вы кто? – почему-то решив обратиться к ночному кошмару на «вы».
– Мне запрещено называть своё имя, сударыня, это – часть моего проклятия, но вы вправе выбрать, какое нравится вам. И я приму его.
Я заметила печаль в огромных, чуть раскосых глазах. И услышала скорбный вздох.
У него был чарующий баритон такого редкого тембра, что захотелось спросить, не исполняет ли он партию Вольфрама фон Эшенбаха в «Тангейзере», а если исполняет, то, может быть, споёт мою любимую «Abendstern»[1].
– Вы позволите называть вас Вольфрамом?
– Вольфрамом? Хм… Никогда не слышал этого имени.
Его голос нужно было записывать, чтобы потом засыпать с диктофоном под подушкой.
– Но не вижу никаких препятствий, – поспешил заверить он. – Зовите, пожалуйста. Только не будете ли вы так добры объяснить, что оно значит?
– Чёрный волк. Цвета ворона, если быть точной.
Он вздохнул ещё более скорбно.
– Вам не нравится?
– Почему же, нравится. А вас как зовут?
Меня зовут Лиза. Всё моё детство прошло под непрерывное «Лиза-подлиза» и «Лиза-зализа». Согласитесь, это слабо вдохновляет. А я мечтала об имени Симона, как у моей любимой актрисы старого кино Симоны Синьоре. Знаю, есть актрисы красивее и талантливее, но сердцу не прикажешь. В нашей семье уже была одна Лиза – моя прабабка, Елизавета Сергеевна, женщина ничем не примечательная, кроме ужасного характера. Слава богу, он мне не передался. Злые люди – несчастные люди. А я очень-очень хотела стать счастливой. С детства. И даже, наверное, ещё раньше. К тому же Елизавета переводится как «Бог мой – клятва», а Симона – «услышанная Богом». Я не хочу никаких клятв, они опасны, за них спросят, и хочу быть услышанной.
А, возможно, прабабкин характер миновал меня потому, что в душе я всегда была Симоной. Я так ему и представилась, без лишних подробностей.
– Искренне рад знакомству! – Гость поднялся, и моя маленькая спальня ещё уменьшилась, а он оказался совсем рядом: массивный и… на четырёх лапах. Слегка склонённая крупная голова, без сомнения, была волчьей.
По спине пробежал холодок. Неудобно спрашивать едва знакомое чудовище о его видовой принадлежности, как и об упомянутом им проклятии. Вдруг он обидится. И я не стала. Но поинтересовалась целью его визита:
– Извините, пожалуйста, вы пришли специально ко мне или ошиблись адресом?
– Специально к вам, – ответил он, вновь становясь двуногим и присаживаясь на край кровати. Руки он скрестил на груди. – Кстати, я вас не стесняю?
– О, нет. Сидите, если вам удобно. Я бы предложила вон то кресло, но, кажется, оно будет маловато. А у вас ко мне какое-то дело?
– Не знаю точно, но, скорее всего, – да. Меня сюда забрасывает СВС.
– Что забрасывает?
– СВС. Стихийная волшебная сила. Неужели не слышали?
– Никогда.
– Видимо, ваш мир немагический.
– А ваш?
– Мой – магический. Волшебство, остающееся в эфире при произнесении заклинаний, при проклятиях и сотворении артефактов, объединяется в вихри, и они, достигнув определённой концентрации и размеров, становятся СВС. Она обладает подобием разума. Мы не всегда понимаем её логику, но действие волшебной силы лишь поначалу кажется хаотичным, а в итоге поражает целенаправленностью.
Тяжеловатый академизм его формулировок подкупал. Я вспомнила, что в соннике, лежавшем в книжном шкафу, была строчка: «СИЛА – несёт или уносит – к завершению дел». Как, однако, издалека растут некоторые ноги! Мне никогда не снился такой сон. В моём случае сила, обзаведясь близкой моему родному миру одёжкой в виде аббревиатуры, никуда меня не уносила, но принесла волка и чудовище. О завершении дел речи пока не шло.
– Как же разобраться в намерениях вашей волшебной силы?
– Со временем их смысл обнажится, подобно башням дворца, скрытого песками пустыни. Если подует правильный ветер.
Вдруг зазвучало allegro con brio из пятой симфонии Бетховена. По словам великого автора, «так судьба стучится в дверь». Совершенно не сообразуясь с размеренным течением нашей беседы, она стучалась всё громче и настойчивее, и я проснулась, даже не успев извиниться перед чудовищем за внезапное исчезновение.
Согласитесь, очень важно, под какую музыку человек готов просыпаться. Моя приятельница Люся Окулова, девушка с внешностью куклы (недорогой, китайской, но куклы) и принципами, на которые, тактично подменив одну букву, намекает её фамилия, просыпается под песню «На лабутенах». Поэтому мы с ней никогда не поймём друг друга.
«Ну надо же, до чего удивительны бывают сны!» – размышляла я у окна троллейбуса по пути на работу.
– Вид у тебя чересчур довольный, – заявила в обеденный перерыв Света, наша офисная femme fatale, критически просвечивая меня не хуже рентгеновского аппарата.
– Светик, а какой вид должен быть у человека за честно заработанным обедом? – встал на мою защиту муж главной, Феня.
– Вчера у неё такого вида не было, – не унималась Света.
– Выспалась. – Я надеялась, что разочаровала её своим ответом.
Феня, он же Афанасий, в нашей архитектурной студии всегда был оплотом мира и спокойствия. Наверное, именно за это его и полюбила (или просто женила на себе) владелица студии Азарина Полина Романовна, сокращённо Аполинэр[2], по первому образованию – специалист в очень востребованной и популярной области: французская поэзия первой половины двадцатого века. Эфемерность специализации не мешала Аполинэр иметь бульдожью деловую хватку и волю, как у толстовского мистера Роллинга – «крепости молибденовой стали»[3]. Но у мистера Роллинга не было роскошного узла рыжеватых волос, «державного» набоковского бюста и прозрачных русалочьих глаз, которыми она гипнотизировала заказчиков не хуже, чем Каа – жалких бандерлогов. При этом Каа своих откровенно пугал, а Аполинэр своим улыбалась.
Она умела выгрызать совершенно недоступные заказы, выходить победителем в тендерах с участием маститых конкурентов, могла подвигнуть к ремонту граждан, поклявшихся страшной клятвой никогда не связываться со стройкой. А также обладала способностью смотреть на человека в упор немигающим чекистским взглядом.
– Полина Романовна, сворачивай свою Лубянку, – говорил Феня, мужчина ироничный, но нежный. Он отвечал за архитектурную часть. Аполинэр – за финансовую. По второму образованию она была экономистом, а по третьему – дизайнером. Благодаря её талантам мы никогда не сидели без работы. И без денег.
– Евгений опять дурит, – включилась в обеденную беседу начальница, предпочитавшая любой разговор свернуть на профессиональные рельсы.
– Господи… Что ещё? – простонал Феня.
– Ему не нравится расположение перегородки между кухней и гостиной.
– Там несущая стена. Если он её тронет, я первый настучу в Мосжилинспекцию. Избить его в подворотне? Сломать руки? Чтобы он не писал тебе вацапы на три экрана.
– Секретарше надиктует.
– Тогда ещё и челюсть.
Евгений был нашим кошмаром последний год. Его первое появление в офисе не предвещало ничего плохого, но мне почему-то стали сниться тревожные сны. Я сообщила о своих предчувствиях Полине, которая внимательно относилась к информации любого рода: ТВ, радио, интернет – так-так, интересно. Бывшая жена, любовница, домработница, няня – ещё лучше. Сны, предчувствия, пророки, белые маги, чёрные маги – всех давайте, всё обсудим.
Она внимательно слушала с неподвижным, но неопасным взглядом.
– Хорошо, Лизок, – сказала она мне тогда, – мы будем предельно аккуратны.
И мы были. Но при параноидальной тяге заказчика менять решения каждые два дня нужно быть не предельно аккуратными, а абсолютно недосягаемыми. В географическом смысле.
– Не переживайте, я всё оплачу, – говорил высокий кудрявый блондин в очень дорогом костюме, с очень дорогими часами, вальяжно развалясь на нашем кожаном диване. И не платил.
От его румяного пухлого лица, в котором было что-то лисье, и тонких капризных пальцев сводило скулы. И не потому, что я не выношу пухлых лиц и тонких пальцев. Не потому. Единственное, чего я добилась от главной, – не задействовать меня в его проекте. Никоим образом. На архитектуру бросили Феню. На декор – Свету. Инженерку поручили Саше Тихонову. Через месяц Света пила горстями успокоительное, а Феня с Сашей, скрываясь от Аполинэр, – коньячок из фляжки (Феня при этом крякал, а Саша морщился). И все тихо матерились.
Обычно Евгений являлся без звонка и с охраной точно к концу рабочего дня, скользкой улыбкой встречая в дверях сотрудников, потянувшихся было в сторону дома, и излагал идеи. Одну безумнее другой.
– А давайте поменяем ванную комнату с кабинетом.
– Это невозможно, нельзя выносить мокрую зону в жилую.
– Вы начерти`те, я посмотрю. И гардеробная спальни мне не нравится. Без окна. А при искусственном освещении одеваться… – он морщил острый носик.
– Тогда за счёт кабинета. В нём два окна.
– Э-э! – хитрый прищур. – Кабинет должен быть светлым!
– Откуда ж я возьму дополнительное окно?
– Подумайте. Я же вам деньги плачу, – ухмылка. – А что, если в гостиной поставить камин?
– Биокамин.
– Нет, я хочу нормальный. С дровами.
– Пожарники не разрешат.
– Вы рассчитайте, начертите, я побеседую с кем надо, разрешат. Представляете, за окном метель, а ты сидишь с бокальчиком… Искорки летят…
Он уже напоминал лисичку, подобравшуюся к курятнику, и шаловливо делал лапкой, чтобы мы поняли, как летят искорки.
Феня шёл курить, некурящий Саша – за ним.
– Нет, я убью его, – кипятился Феня. И это уже звучало не пустой угрозой. – Прямо сейчас.
– Успокойся. Сам окочурится.
– Когда?!
Но, как ни странно, политый кровью нашего коллектива, обмотанный нервами прораба и плотно упакованный в проклятия работяг, ремонт квартиры Евгения подходил к концу. В неё завезли красивый паркет и сантехнику, полумёртвые малярши доводили стены до зеркальной гладкости, готовя к обоям в нежный цветочек («Спальня!» – лукаво улыбался Евгений, показывая жилище друзьям) и в пастельную полоску («Кабинет, место уединения и размышлений! Ха-ха-ха…» – «Чтоб ты сдох…» – тихо шипели малярши).
– Я обнаружил, что проём в стене кухни на полметра короче запланированного, – обиженно сказал Евгений, по обыкновению нагрянув в офис в полдевятого вечера.
– Это всё, что утвердил архитектор дома, – с ледяным спокойствием ответил Тихонов.
– Но меня это не устраивает, – лисичка зло сверкнула глазками.
– Увы, каждый сантиметр свыше – нарушение закона.
– Значит, нужно было подумать ещё.
– О чём?
– Как выйти из создавшейся ситуации.
– Самое лучшее – не входить в неё.
Лисичка опасно покраснела, сжала губки и раздула ноздри.
– Вы мне хамите?
А дальше случилось нечто невообразимое.
Тихонов длинным изящным движением взял свою чашку кофе с журнального стола, невозмутимо положил одну ногу на другую, откинулся на мягкую спинку дивана и начал с удовольствием пить, глядя на Евгения в упор.
Лисичка превратилась в ошпаренную курицу. Причём ошпаренную живьём.
– Да что вы себе позволяете?! – кричал Евгений.
Тихонов молчал.
– Я тебя уволю, дерьмо! Дворником не возьмут! – Заказчик подскочил на месте.
Саша поставил чашку, встал и с видом человека, не интересующегося вопросами трудоустройства, пошёл к выходу.
– Я с тобой разговариваю! Эй, куда намылился?
– Домой. Рабочий день закончился два часа назад, – сообщил Саша в дверях. – Вы тут остаётесь?
Евгений бросился прочь, оглашая помещение яростной бранью.
Феня почесал макушку и голосом главного героя мультика «Ёжик в тумане» произнёс:
– Псих.
Самое интересное, что никаких последствий выступление Тихонова не имело.
Во второй раз мой ночной гость из магического мира явился через пару дней. Я стояла на балконе и любовалась звёздным небом. Наяву оно было затянуто толстой пеленой туч, а во сне сияло бриллиантами, высыпанными на чёрную бархатную бумагу. Под стать небу был и ветер – тёплый и влажный, с ароматом сладких цветов, будто долетел до нас из далёких краёв, оставив в тоске безутешное море.
– Доброй ночи, сударыня, – двуногое чудовище галантно поклонилось.
Теперь я рассмотрела его получше: покрытое шерстью лицо напоминало волчью морду, как и в четвероногой ипостаси. У чудовищ лицо или морда?
– Здравствуйте, Вольфрам. Как вы поживаете?
– Здравствуйте, Симона. Спасибо, неплохо. А вы?
Я поругалась с прорабом, он обозвал меня недоделанной идиоткой и получил: «От идиота слышу!», забыла вовремя заплатить штраф за нарушение ПДД, и тот удвоился, как штамм гриппа. На юбку пролился кофе из сломанной кофемашины, и по дороге домой потерялась набойка. Но с Вольфрамом я была изысканной светской дамой, кофе которой подают специальные люди, они же прибивают набойки. Штрафы платят водители. А прорабы… Что-то из древней истории? Рабы? На галерах? Ах, дома строят…
– Красивое небо! – сказал он. – Что это за звезда?
– Оранжевая? Арктур, альфа созвездия Волопаса. А в зените, на ковшик похоже, Большая Медведица. По легенде одной древней цивилизации, верховный бог Зевс воспылал страстью к нимфе Каллисто. Его супруга Гера из ревности превратила Каллисто в медведицу, а Зевс, пожалев её, сделал созвездием. Арктур, в переводе «медвежий страж», – это сын несчастной нимфы. Он обречён вечно охранять мать, рассердившую капризную богиню.
– А внизу, у горизонта?
– Спика из созвездия Девы, она – колосок, который держит богиня плодородия и земледелия Деметра.
– Вы хорошо разбираетесь в астрономии. И в древней истории.
– Моя мама была астрофизиком. Любовь к древней истории – тоже от неё.
– В вашем мире дамы занимаются наукой? Астрофизика – наука о звёздах?
– Да. Совершенно верно.
– О! Я полон восторга. А чему посвящаете себя вы, сударыня?
– Я… строительству.
– Потрясающе!
– А вы, сударь?
– В настоящее время… я, – он вздохнул, – чудовище.
С утра снова пришлось выдерживать испытующие взгляды коллег: они видели во мне что-то непривычное. Может, отблески звёзд?
Избежать лишних вопросов помогли наушники – под Брамса отлично чертится.
Классическую музыку я привыкла слушать с детства. В первый раз она настигла меня в возрасте четырёх с половиной лет. Я шла с кухни, натягивая колготки и одновременно жуя коржик, и остановилась на льющейся через соседское окно «Pace, pace, mio Dio!»[4], а на «Crudas ventura m’astringe, ahim, a languir»[5] застыла, как кролик перед удавом, с надкусанным коржиком в руке. И не могла пошевелиться. До последних страстных и трагичных «Maledizione! Maledizione! Maledizione!»[6] Шесть минут я отсутствовала в подлунном мире. Соседям кто-то подарил итальянскую пластинку, глуховатая тётя Наташа включила проигрыватель на полную громкость. С тех пор «Сила судьбы» стала моей любимой оперой, Рената Тибальди, лучшая в мире Леонора, похитившая детское сердце, – любимой певицей, а опера – частью жизни. Потом я училась в музыкальной школе и остро завидовала ровесникам, игравшим в казаков-разбойников и вышибалы, пока я играла гаммы, с грустью подглядывая за чужой радостью в окно. Лишь изредка мне удавалось присоединиться к ним, возвращаясь с занятий и бросив скрипичный футляр в кусты.
Однажды я так увлеклась, что не заметила, как солнце мстительно вылезло из-за тучки – «Я тут тружусь день-деньской, а она скачет!» – и пробралось сквозь боярышник к моей скрипке. Вдоволь натешившись потертой чёрной клеёнкой, оно растопило спрятанную внутри канифоль, залившую полфутляра и испортившую кусок старинного шёлкового бархата, в который я заворачивала инструмент. Бархат погиб безвозвратно (канифоль не отстирывалась ничем!), но спас скрипку, а заодно и мою головушку – страшно предположить, что бы сделали со мной родители! В общей сложности страдала я десять лет: вместо казаков-разбойников у кого-то уже были свидания и поцелуи, а у меня по-прежнему – специальность, фортепиано, сольфеджио, ансамбль, хор и музлитература. Но Эвтерпа[7] оказалась благодарной и щедрой особой: в утешение она дала мне счастье любви. К классической музыке.
Дождавшись обеденного перерыва, я побежала в магазин белья.
– Мне нужна ночная сорочка, – обратилась я к жгучей (даже несколько пережжённой) блондинке, застывшей между двумя вешалками. Перебрала щедро развешенные кружева на бретельках и уточнила: – Закрытая. И желательно с рукавом.
Все закрытые были какими-то «тёткинскими». В цветок, больше похожий на кочан капусты, и с пуговичками.
– Нужна красивая, понимаете?
– Вам, извините, для чего?
– Спать… – Я покраснела. Ложиться в постель в одежде было как-то глупо. И нарочито.
– Спать можно по-разному, – заметила она и была права.
– Ну…
Я не знала, как сформулировать требования к сорочке, чтобы не умереть от стыда и не купить мешок в капустку и с пуговичками.
– Вам для свидания? – тактично понизила голос продавщица.
– Не совсем. Я должна выглядеть привлекательно, но прилично. И снимать её я не собираюсь. Просто мы будем находиться в одной комнате.
Скромный набор нестандартных требований обошёлся недёшево, но уходила я с улыбкой. На дне глянцевого пакета стоимостью в треть зарплаты лежала синяя сорочка из шёлкового трикотажа на тончайших бретельках и халатик к ней с нежным кружевом по краю воротника – мило, элегантно, дорого.
– Чем разжилась? – Света полезла в пакет, едва я отошла к кулеру сделать себе чая.
– У одноклассницы день рождения. Подарок купила.
– Ни фига себе подарочек! – коллега округлившимися глазами бесцеремонно рассматривала чек.
Ну что за фамильярность!
– С выпускного не встречались, вот, скинулись с девчонками. Она шикарный ресторан заказала.
– У меня тоже «дэрэ» скоро. Давайте вы мне скинетесь! – обратилась Света к коллективу.
Аполинэр отсутствовала, подписывая очередной контракт и одновременно давая нам возможность отвлекаться на нерабочие разговоры.
– Светик, – подал голос Феня. – Шикарный ресторан, понимаешь? Они скидываются, чтобы погулять в шикарном ресторане и расстаться с ней ещё на десять лет, а мы должны кучу денег отвалить, чтобы завтра твои хвосты подчищать?
Она надулась и села за компьютер, а я не могла дождаться заветных восемнадцати тридцати.
– Куда это в такую рань? – возмутилась Света, наблюдая мои спешные сборы. Зависть – штука неугомонная.
– Как «куда»? – удивилась я. – А причёска?
– Правильно, Лизок, – поддержал Феня. – Давай, детка, жарь, пока драйв есть. С плохими не целуйся. И водку холодную не пей – у тебя горлышко слабое.
– Фенечка, да у нас девичник.
– Печально, Лизок. Очень печально.
Маникюр и педикюр я сделала вчера. И квартиру пропылесосила.
Укладку попросила максимально лёгкую и естественную.
– Мне для пикника. Не надо лака.
Парикмахер, дама предпенсионного возраста, солидной комплекции и в обязательном леопарде, скептически прищурилась.
– А если ветер?
– Там нет ветра.
За окном пролетел полиэтиленовый пакет.
– В оранжерее, что ли?
– В зимнем саду. В частном.
Толстуха скривилась, но зауважала.
Я навела в спальне лоск и поставила на туалетный столик букет садовых ромашек, купленный у бабушки возле метро. Оставался вопрос: подкраситься или нет. Как волки относятся к макияжу? А двуногие чудовища?
У кого бы узнать…
Наволновавшись ожиданием, я никак не могла уснуть, а два предыдущих раза он приходил, когда я спала.
Что же делать?
Помучилась ещё полчаса и приняла снотворное. А засыпая, подумала: «Капли-то – на спирту. А как волки – к этанолу?»
Проснулась я в четыре ночи, вернее утра. Вольфрама не было. Такое со мной уже случалось. В институте мне нравился один мальчик. Он учился на соседней кафедре и заходил на перемене к бывшему однокласснику. Симпатичный, спортивный. Смотрел и улыбался, а у меня – то свитер старый, то, как назло, стрелка на колготках. Зайдя в очередной раз, он поинтересовался, что я читаю. Это были Стругацкие – «Волны гасят ветер».
– Интересно? Дашь почитать, когда закончишь?
– Конечно.
На следующий день я надела новое платье и намазала губы блеском с запахом клубники. А мальчик не пришёл. Его друг сказал, что он сломал ногу на тренировке.
Я лежала на кровати в отделанном кружевом халатике поверх восхитительной ночной сорочки и огорчалась. Укладка обошлась в стоимость универсального проездного на месяц! От обиды наворачивались слёзы. И всё-таки заснула.
Мне снился лес. Несомненно, лес другого мира. Растения были похожи на наши, а некоторые почти совпадали с ними. Под почти берёзами алела почти земляника. Она не выглядывала из-за листиков (её было очень много!), а выпрыгивала маленькими взрывами. А на почти орешнике завязались орехи.
Я шла в обновках из магазина белья и с голливудскими локонами. Навстречу бежал огромный волк. На четырёх лапах. Он запыхался.
– Простите, сударыня, не мог раньше.
– Перестаньте, пожалуйста! Вы и не должны. Мы же не договаривались.
– Вы необычайно красивы сегодня! Случилось что-то хорошее?
– А… Это? – я небрежно указала на причёску. – Подруга пригласила на торжество по случаю её дня рождения.
– Вы приятно провели время?..
– Великолепно! Повеселилась от души. Ужин был чудный! И танцы.
Он погрустнел и будто хотел ещё о чём-то спросить, но не осмелился. Тогда я сама прервала затянувшуюся паузу.
– Не совсем понимаю, я сплю или нет.
– И да, и нет. Скорее спите. Я подумал, что жестоко приходить к вам наяву, бессонница вредна для здоровья. А так – вы сможете отдохнуть, и мы увидимся…
Его забота трогала, а желание увидеться согревало сердце.
– А где мы находимся?
– В одном из магических миров. Он называется Ассез.
– Есть и другие магические миры?
– Да. Множество. – Волк превратился в двуногое чудовище.
– А мой мир?
– Относится к материальным. Магия в нём существует, но её гораздо меньше, чем здесь.
– Вы говорили, что и ваш мир магический. Должно быть, это удивительно.
– Ну, как вам сказать… Когда волшебство окружает с детства, к нему привыкаешь, и оно становится не интереснее… ну… Предмет с длинной палкой у вас на балконе?
– Пылесос?
– Да. Не интереснее пылесоса, который для моих сограждан подобен магии.
– Наверное, вы правы.
Он начал приходить по ночам. Мы разговаривали. Он был философом. Особенно в виде двуногого чудовища. А в виде волка – заботливым и немного ворчливым, но покорял добротой и мягкостью. Я перестала замечать его странный облик, он меня больше не пугал. И казалось, что во тьме, скрывавшей лицо чудовища, иногда мелькала улыбка, хотя обычно оно было загадочно-печальным. Я не расспрашивала о его проклятии, а он не упоминал о нём. И молчал о своём прошлом. Вероятно, на это распространялся запрет, затронувший и настоящее имя Вольфрама. А может, тема прошлого была слишком болезненной для него.
Мою личную жизнь мы тоже, конечно, не обсуждали.
С самого детства на восторги маминых подруг по поводу моей внешности: «Ах, картинка!», «Принцесса из сказки!», «Нет, вы когда-нибудь видели такие волосы?» – мама строго отвечала: «Обычная. Как все», считая вредным хвалить ребенка. «Хвалить надо за дело, а не за глазки», – говорила мама. А мне так хотелось за глазки! Я всегда ужасно завидовала сыну маминой сестры тёти Зои, Арсению, которого тётя тискала и целовала без устали (брат отпихивался и ворчал), и прекратила, перестав дотягиваться до мальчика, вымахавшего в тринадцать лет до метра восьмидесяти пяти.
Мои родители были требовательны, а папа даже суховат, но что поделать, такой уж у меня папа. В старших классах, а потом и в институте я с удивлением наблюдала, как мамы подруг привечали мальчишек, которых дочки приводили в дом.
– Жениха подыскивает, – хихикала рыжая Лилька. Мы пили чай у неё на кухне, девчонки понимающе улыбались, а я растерянно замирала с недоеденным пирогом в руке.
Моя мама никого мне не подыскивала, относясь к любому мальчику в дверях нашей квартиры с настороженностью уполномоченного по делам несовершеннолетних при виде хулигана. Она заболела, когда я училась на третьем курсе. Никто не сказал, насколько серьёзно.