Омытые кровью Зверев Сергей
– Прошу любить и жаловать, – сказал Раскатов, тыча в меня пальцем. – Боец молодой, но ухватистый.
– Ох, юный, красивый, – всплеснул руками нэпман так радостно, будто в самый первый раз встретив дальнего родственника, коего всю жизнь мечтал увидеть. – И видно, что неженат. Хочешь, жену тебе найду? Есть на примете – тоже совсем юная восточная красавица. Наша, ассирийка. Лучше ассириек жен нет и быть не может! Верная, заботливая.
Я немножко ошалел от такого напора. Думал, суровый начальник взорвется и поставит много позволяющего себе осведомителя на место, но тот едва сдерживал улыбку, готовую перейти в едкий смех и гомерический хохот.
– В общем, теперь тебе с ним работать, купец ты наш, – хлопнул ладонью по столу, будто ставя печать, Раскатов. Как он за сегодня руку себе не отбил? Вот что значит ежедневная сноровка.
– Буду любить как сына, – заулыбался осведомитель.
– Главное, не забывай информацией делиться, – сурово посмотрел на него начальник. – Утаивать ничего не надо, Даниэль Ашурович. Боком ведь выйдет.
– Да уж знаю я ваши манеры, – заворчал обиженно осведомитель. – Все норовите старыми грехами укорить.
– Еще такой грех будет, то так тебя укорю, нэпманская душонка, что век помнить будешь.
Погрустневший торговец покивал. Это были их старые дела. Но стало понятно, что с осведомителем надо держать ухо востро. Если он нашего чугунно-стального начальника хотел вокруг пальца обвести, то я для него просто букашка неразумная и неопасная. Ничего, разберемся по ходу пьесы.
– Давай к делу, – строго проговорил Раскатов. – Нам не о женитьбах и разводах, а о врагах советской власти думать надо.
– А я думаю, – затараторил осведомитель. – Спать ночью не могу, все думаю.
– И чего надумал по зерну?
– Ой, Акимов, Моршанский. Ну знаешь же их, Максимильян Данилович. Шайтаны такие жадные. Жадность из любого человека шайтана делает. В прошлом году они на закупках столько заработали, что сейчас решили две-три цены против госзакупок крестьянину выставить. Так что опять страна без хлеба останется.
– И не боятся нас? – прищурился начальник.
– Боятся, как же вас не бояться. Но жадность сильнее.
Осведомитель из старенького, потёртого, много раз зашитого портфеля аккуратно извлек мелко исписанный тетрадный лист и начал с выражением зачитывать драматическое повествование по зерну. Там было о том, кто скупает. Кто будет скупать. Кто наверняка спекулянт и подлая морда. Информация была интересная, но сыроватая. Кто будет участвовать, когда, где будет храниться и как переправляться зерно, с кем в сговор вступят – на эти вопросы осведомитель пообещал добыть ответы как только, так сразу.
– Ты кота за хвост не тяни, уже на этой неделе ждем раскладку с подсчетами, – напутствовал начальник. – Теперь пиши.
– Дела идут, контора пишет. А касса деньги выдает. – Усевшись за стол и прикусив смешно кончик языка, ассириец принялся излагать свои наблюдения в сообщении.
По окончании сего процесса Раскатов, тут же на месте поставив резолюцию, сложил листок вчетверо и протянул мне:
– Это тебе для рабочего дела осведомителя. Считай, первая твоя информация от Султана.
Для оперативного сотрудника действо это волнительное. Потому как он силен своим негласным аппаратом, который забирается во все самые темные уголки общества и освещает их фонариком любопытства. Новый осведомитель – это более широкие возможности. Это как новое, гораздо более эффективное оружие получить.
Судя по всему, оружие я и правда получил острое. С ценной оперативной информацией теперь перебоев не будет. Главное, как ее реализовывать. А это дело тоже сноровки требует. Но ничего. Дрожите, нэпманы, доблестный уполномоченный ОГПУ вместе с оруженосцем Султаном идет на вас войной. Я вам не Дон Кихот. С ветряными мельницами не воюю. Я потрошу своим копьем спекулянтов и прочий гнусный сброд.
А потом эйфорическое настроение стало растворяться как сахар в чае. Стал глодать червячок. Все слишком плотно переплелось – саботаж, срыв хлебных поставок. Буянящий в лесах атаман Шустов. У меня была уверенность, что мы еще зальемся кровью. Притом в самое ближайшее время. Такой узел скрутился, как раз для виселицы.
– Что пригорюнился? – спросил начальник, когда мы шли по улице в отдел.
– Готовлюсь к битвам и походам, – отрапортовал я.
– Какой же ты все же воробей легкомысленный, – беззлобно сказал Раскатов.
– Я не легкомысленный. Просто говорливый.
– Тогда попугай.
– А вот это обидно…
Глава 11
В кабинете я еще раз перечитал оперативное сообщение, только что полученное мной, и стал прикидывать дальнейшие агентурные мероприятия. Все упиралось в то, на каких складах спекулянты прячут зерно. Это главное – найти его и изъять. И не дать поджечь.
Еще недавно в городах России свободно можно было купить и маслица, и хлеба в достатке, и конфет с пряниками. Дороговато, не для всех, но было все. Сейчас или шаром покати, или цены взлетели до неба. И хлеб начал исчезать. Враги кричали, что это следствие коллективизации, раскулачивания. В какой-то мере так и было. Это результат ломки векового уклада. Это как операцию делать. И больно. И опасно. И лечиться потом долго. Но без нее просто умрешь, хотя и легко, под обезболивающими лекарствами. НЭП – это и есть такое обезболивающее для больного государственного организма. Вот только во что встанет нам отказ от него и хирургическое излечение?
Только я погрузился в бумаги, которых оказалось сегодня особенно много, как затренькал внутренний военный телефон, и с поста сообщили, что меня желает видеть какой-то настырный гражданин. Нет, фамилии и имени моих он не назвал, но внешность описал очень точно.
Я спустился с крыльца и увидел рослого бугая, топчущегося перед отделом. Узнал его, и в груди заныло. Ну только этой пьяни не хватало сейчас. Это был тот самый идиот, который приставал к медсестричке в больнице.
Увидев меня, он пошел на сближение, и я смог рассмотреть его во всех подробностях при свете дня. Ну что ж, высок, плечист, смугл, по виду лет двадцать пять, в вышитой рубахе и лихо заломленном картузе. И настолько хорош он был своей какой-то нахальной цыганской привлекательностью, что мне тут же захотелось еще раз засветить ему кулаком в подбородок.
– Чего надо? – недружелюбно спросил я, напрягаясь, готовый к любому развитию событий.
Что его сюда принесло, спрашивается? Жаловаться пришел на меня или дальше конфликт продолжать? Конечно, вытаскивать с рабочего места уполномоченного ОГПУ, чтобы учинить ему разбирательство с мордобоем, пальбой или ножевыми ранениями – это слишком. С другой стороны, по практике своей я убедился, что предела человеческой глупости, наглости и самоуверенности просто не существует. Что у таких баранов в голове – предсказать трудно.
И представление не замедлило начаться. Хулиганствующий субъект, подойдя ко мне, вдруг вздохнул поглубже да рухнул на колени.
– Не губи! Пьяный был! – заголосил он.
– Ты чего творишь? – изумился я. Поборол в себе порыв тут же кинуться к нему и поднять его на ноги. Так можно и финку в живот получить – черт знает, что он задумал.
– Не погуби, начальник! Не погуби!
Я с ужасом подумал, что он сейчас начнет биться лбом о брусчатку, как в церкви, и гаркнул:
– А ну встать!
Да, сейчас не те времена, чтобы на коленях ползать. Теперь даже к стенке стоя ставят.
– Пьяный был, – поднявшись, отряхнувшись и потупив взор, голосил парень. Глаза он упорно прятал в пол. – А пьяному его язык не принадлежит. Сам болтается. А так и советскую власть, и ОГПУ я люблю. Они трудовому человеку как родные.
Так вот оно какое, признание народное. Похоже, меня в городе уже боятся.
– Как тебя зовут? – спросил я.
– Хватовы мы. Артем Александрович. С кооперации. Тоже, можно сказать, власти нашей служу.
– Ладно, живи. Авансом. По средам я людей не расстреливаю, – сказал я, гордо выпятив грудь, ощущая себя сейчас величественным. – Будешь еще советскую власть костерить, или медсестра на тебя пожалуется – ну тогда не взыщи. Все припомню.
– Я понял. Не повторю.
А у меня вдруг возникло неприятное ощущение. И чего я, как павлин, хвост распушил? Вроде и порядок навел, и сатисфакцию получил. А все равно честнее – просто зарядить по-мужски в ухо. Тут же получается – я еще и власть свою использую. Впрочем, никуда теперь от этого не деться. Власть у меня есть, и она всегда со мной. Надо просто не кичиться ей. И не наслаждаться. И не злоупотреблять. Хотя нам еще преподаватель на курсах говорил – эта самая власть такая зараза, с ней справиться в душе тяжело. Оглянуться не успеешь, а ты уже и не коммунист, а такой сатрап мелкого розлива, и сам не замечаешь этого.
Я махнул рукой. Мол, ступай.
Хватов поднял глаза. Быстро так взглянул. Мимолетно, все еще угодливо улыбаясь. Но глаза… Видел я такие глаза. Они обычно бывают у людей, которые твердо решили тебя убить…
Глава 12
Я наконец добрался до главврача больницы Ивана Афанасьевича Крутицына. Тот оказался милейшим человеком, с мягкими интеллигентными манерами, сухощавый, уже в возрасте, с бородкой клинышком и добрыми глазами. Типичный земский врач, чем-то похожий на Чехова. Принял он меня без предубеждения, которое нередко встречается, особенно у людей старого разлива, по отношению к представителям наших органов. Ну это у таких людей профессиональное – видеть в каждом в первую очередь пациента, а уже потом большого начальника или маленького крестьянина-единоличника.
Читать бесплатно другие книги:
