Воображаемый друг Чбоски Стивен
Брэйди Коллинз ударил Кристофера в челюсть. Не вполсилы. Не для острастки. А по-взрослому. Но что самое странное… Кристоферу было не больно. Скорее щекотно. А Брэйди не успокоился. От злости он хотел уничтожить Кристофера. И уже бросился на него, выставив кулаки, чтобы добить. Кристофер даже не загородился руками. Он просто стоял и ждал.
Будто каменный идол, на которого опускается перышко.
Брэйди замахнулся для сокрушительного удара, как вдруг откуда ни возьмись ему в челюсть прилетел кулак. Брэйди обернулся и увидел Тормоза Эда.
– Отвали от него! – потребовал Тормоз Эд.
Глаза Брэйди полыхнули бешенством. Через толпу на выручку Тормозу Эду пробился Майк со своим младшим братом Мэттом.
– Не смей, Коллинз! – выкрикнул Майк.
В считаные секунды завязалась драка.
Шайка Брэйди и Дженни втрое превосходила числом друзей Кристофера, но это не имело значения. Тормоз Эд и Эм-энд-Эмсы стояли спина к спине, будто Мстители. Сначала Брэйди кинулся с кулаками на Тормоза Эда. Майк размахнулся своим школьным рюкзаком и ударил Брэйди под дых. Брэйди упал на пол перед Дженни Херцог. Дженни прыгнула на Майка и впилась зубами ему в руку. Мэтт вцепился ей в волосы. Все толкались, кусались и орали.
Битва разгорелась не на шутку.
Кристофер молча наблюдал за происходящим; в висках стучал жар, сродни всеобщей злости. В следующий миг он заставил себя подняться с пола. Затем спокойно подошел к дерущимся. Выбросил вперед свою разгоряченную руку и схватил Брэйди за локоть.
– Все будет нормально, – тихо повторил он.
Жар потек по руке Кристофера. Иголками спустился до кончиков пальцев и вонзился в кость Брэйди.
Раскаленным железом.
– Кончай! Больно! – вскрикнул Брэйди.
Кристофер заглянул ему в глаза. Тот перепугался. Кристофер его отпустил, и Брэйди увидел, как у него на локте вздуваются волдыри. Кристофер бросился к Дженни Херцог, успевшей расцарапать Мэтту лицо. Она уже сунула пальцы под его повязку на ленивом глазу, но Кристофер подоспел вовремя.
– Все постепенно наладится, Дженни. Вот увидишь, – заверил он.
Жар из кончиков его пальцев хлынул ей под рукав. От боли Дженни с воплем стиснула руку. И принялась расчесывать мелкие волдыри.
Кристофер наклонился, чтобы помочь друзьям подняться.
– Пошли отсюда, парни, – сказал он.
Тормоз Эд и Эм-энд-Эмсы приняли его протянутую руку. По их коже разлился жар, который, впрочем, не оставлял ожогов. Он действовал благотворно, как растирание от кашля. У них разрумянились щеки. Тормоз Эд чувствовал в голове странную легкость, там будто пенилась газировка. У Майка в мышцах будто прибавилось силы. У Мэтта слегка защипало в ленивом глазу. Лоб Кристофера раскалился. Боль ослепляла.
– Что здесь происходит?! – раздался в отдалении суровый окрик.
Подняв глаза, Кристофер увидел библиотекаршу миссис Хендерсон, бегущую по коридору. Зуд с огромной скоростью менял в пульсирующем мозгу Кристофера дидактические карточки.
Миссис Хендерсон… в тоске.
Мистер Хендерсон… больше ее не любит.
Мистер Хендерсон… не ночует дома.
Мистер Хендерсон… возвращается только к завтраку.
Кристофер с улыбкой повернулся к миссис Хендерсон.
– Все будет нормально, миссис Хендерсон. Обещаю, – сказал он.
Последнее, что ему запомнилось – как он одной рукой хватает ее повыше локтя. Как ни старался Кристофер удерживать жар внутри, он хлестал наружу, как вода из проколотого воздушного шарика. Через пару секунд Кристофер ощутил на кончиках пальцев какие-то слюнявые поцелуи. Отдернув руку и подняв ее перед собой, он наконец увидел, что это было.
У него из носа хлестала кровь.
Глава 41
Приехав в школу, мать Кристофера заметила у входа Бетти, мать Тормоза Эда, которая, словно пылесос, поспешно затягивалась сигаретой в ожидании внепланового педсовета. Рядом в нетерпении переминалась с ноги на ногу миссис Хендерсон.
– Все вызванные родители уже собрались в кабинете директора, – сообщила она.
До Бетти этот довольно прозрачный намек так и не дошел: она в последний раз хорошенько затянулась и затоптала окурок подошвой своего угги.
– Нет, что за фигня, а? – обратилась она к матери Кристофера, обдавая ее сладковатым запахом шардоне, выпитого за ланчем. – Из массажного салона меня выдернули!
– Где мой сын? – обратилась мать Кристофера к миссис Хендерсон.
– В медпункте, вместе с другими детьми, миссис Риз. Скоро вы его увидите, – ответила та, явно радуясь, что может перепоручить кому-то Бетти.
Войдя в кабинет директора следом за миссис Хендерсон, женщины заняли свободные места. Матери Мэтта и Майка сидели с удрученным видом – на них, вероятно, добрых четверть часа орала миссис Коллинз. Увидев, что пришла подмога, обе мамаши заулыбались.
– …а иначе как вы, черт возьми, объясните, что у него вся рука в ожогах? – негодовала миссис Коллинз.
– Миссис Коллинз, я понимаю, как вы расстроены, – начал директор Смолл.
– Да что вы можете понимать? – перебила его миссис Коллинз. – Вот когда с вашей школой разберутся адвокаты моего мужа, тогда вы действительно поймете, насколько я расстроена.
– То есть вы собираетесь засудить школу из-за того, что ваш сын начал драку? – ахнула Бетти.
– Мой сын ничего не начинал. Во всем виноват ее сын, – взвилась миссис Коллинз, тыча пальцем в сторону матери Кристофера.
– Миссис Коллинз… – твердо проговорил директор. – Я ведь уже объяснил. Кристофер намочил штаны, а Брэйди их у него отнял и затеял нелепую игру в собачку.
– И это дает право ее ребенку наносить ожоги моему сыну? – прошипела миссис Коллинз.
– Я видела, как все случилось, миссис Коллинз, – осторожно вмешалась миссис Хендерсон. – Удерживая ребят за руки, Кристофер пытался их разнять.
– Мой сын не умеет драться, миссис Коллинз, – наконец произнесла мать Кристофера.
В директорском кабинете воцарилась напряженная тишина. Миссис Коллинз явно прокручивала в голове варианты развития событий. В конце концов пелену молчания прорезал чей-то голос.
– Давайте я вам переведу, миссис Коллинз, – вызвалась Бетти. – Сынок ваш – клинический социопат, он затеял драку и сорвал мне сеанс глубокого внутримышечного массажа.
К счастью, мать Кристофера сумела подавить смешок, иначе она тут же осталась бы без работы. Но у матерей Эм-энд-Эмсов таких ограничений не было. Обе так заразительно хохотали, что к ним присоединилась и мать Тормоза Эда. Миссис Коллинз вспыхнула, но глаза ее выдавали правду. Члены семейства Коллинз не привыкли, чтобы им перечили. С помощью денег и связей они решали любые проблемы. Но «трудный ребенок» – совсем другое дело. Смех прекратился, и наступила оглушительная тишина.
– В таком случае приношу миссис Риз свои извинения, – выговорила миссис Коллинз. – Мы продолжим разговор сегодня вечером, на работе.
– Это очень любезно с вашей стороны, миссис Коллинз, но, право, не стоит.
– Ну почему же. Продолжим этот разговор после вашей смены, – светским тоном повторила миссис Коллинз.
– Я договорюсь, чтобы сегодня меня заменили. Хочу побыть дома с сыном.
– К сожалению, у моей матери сейчас не лучший период. На ее этаже сегодня должна дежурить лучшая сиделка. И это вы.
– Но у моего сына жар!
– А у моей матери – болезнь Альцгеймера.
Кабинет снова погрузился в молчание: до смешливых женщин постепенно доходило, что они сейчас всерьез испортили жизнь матери Кристофера.
– Да ладно вам, Кэтлин. Не надо придираться. Это же я пошутила. Меня и наказывайте, – сказала Бетти.
– О наказании речь не идет. Просто мы не можем, чуть только ребенок зашмыгал носом, сразу перекладывать свои обязанности на других и отсиживаться дома, – ответила та.
Миссис Коллинз подождала, не решит ли Кейт Риз заспорить и тем самым дать повод для собственного увольнения. Но мать Кристофера молчала. Потому что лотерейный выигрыш покрыл только прошлое, но никак не будущее. Ей нужно выплачивать ипотеку. Ей нужно поднимать сына. Ей по-прежнему нужна работа.
– Кэтлин, – сказала Бетти, – вы же в церкви сидите в первом ряду. Как получается, что вы ни фига не слышите?
– Я слышу больше, чем вы думаете, – отозвалась миссис Коллинз.
После напряженной минуты обмена репликами матери двинулись в медпункт за своими отпрысками. Видя, как миссис Коллинз тащит своего Брэйди к парковке, Кейт похолодела. Она привыкла ненавидеть мелкое хулиганье, задиравшее Кристофера, но в этот раз на нее нахлынуло совсем другое чувство. Перед ней был неуправляемый, озлобленный ребенок, которого тащила в свой «Мерседес» раздосадованная, озлобленная женщина.
– Быстро в машину! – рявкнула миссис Коллинз.
– Мам… они первые начали! Честное слово! – канючил Брэйди.
Не будь Кейт в курсе всей ситуации, она могла бы запросто ему поверить. Конечно, ей было известно, что Брэйди еще слишком юн и обходителен (сказывалось посещение воскресной школы), чтобы причинить кому-нибудь серьезные неприятности. Но когда он будет старшеклассником, Господи, помоги всем хорошеньким девушкам, которые выстроятся в очередь за шансом побывать на заднем сиденье его машины. Девушкам вроде Дженни Херцог, которые окажутся в салоне пикапа своего сводного братца. Девушкам, которым есть что хранить, но не дано понять, кто из парней хранить себя не желает. Девушкам, которые никогда не признают, что парни только рады втоптать в грязь ту, которая сама только рада такому обращению. Однажды она увидела фото Джерри в детстве. Милый мальчик с невинными глазами. Этот милый мальчик вырос и пристрастился избивать всех, кто меньше него. Кейт Риз вздрогнула, когда к ней пришло простое осознание: в детстве даже чудовища прелестны.
Кейт повернулась к Кристоферу, укрывшему свои вельветовые штаны ее курткой, а забинтованную шею – воротником свитера, совсем как еще дошколенком, когда боялся вампиров. Ей сообщили, что он заснул после контрольной и увидел страшный сон, из-за которого обмочился и ногтями разодрал себе шею.
Прямо как после смерти отца.
Но тогда дело этим не ограничилось. Была гематома на руке. Было хождение во сне, в результате которого он расшибся о стену и угодил в реанимацию. Кейт сумела наскрести денег, чтобы показать его нескольким психологам. У каждого была своя методика, но все они сошлись в одном: чтобы Кристофер мог справиться с травмой, вызванной смертью отца, должно пройти время.
Тем более что это он обнаружил тело.
Времени действительно потребовалось немало, но кошмарные сны все же прекратились. А вместе с ними – и нанесение себе увечий. Она не могла взять в толк, почему сейчас все возвращается. И почему каждая попытка его разговорить наталкивается на односложный ответ. Изредка ответ получался трехсложным: «Не знаю».
У Кейт Риз накопился миллион вопросов, но ее работа не оставляла для них времени. Да и вряд ли ее сын выдержал бы сейчас допрос с пристрастием. Поэтому она приняла стратегическое решение: оставить его сейчас в покое и задать только один вопрос, на который он наверняка захочет ответить сам.
– Слушай… мне сейчас надо возвращаться на работу… хочешь, купим мороженого?
От его улыбки у нее защемило сердце.
Кристоферу это было невдомек, но его мать уже давно изо всех сил пыталась разобраться, что же с ним происходит. В частности, сделала то, от чего прежде зарекалась. Она перерыла вещи сына, чтобы найти хоть какую-нибудь подсказку. Рисунок. Письмо. Дневник. Что угодно. Но нашла только фотографию его отца на книжном шкафу, оклеенном утиными обоями, и зачитанные книги.
Не обнаружив ничего подозрительного у сына в комнате, Кейт Риз накинула куртку и вышла на улицу. Пройдя через задний двор, она остановилась у Леса Миссии. Задержала взгляд на деревьях. Понаблюдала, как ветер целует ветви.
Кейт Риз зашла в лес. Решительным шагом. Точно зная, куда направляется. Она не могла с уверенностью сказать, почему решилась на эту вылазку только сейчас. Возможно, ей мешал страх. Возможно, не хватало собранности. Как бы то ни было, шериф ее заверил, что в лесу безопасно. И добавил: конечно, случай с братом Эмброуза – невыразимая трагедия, но то было давным-давно.
А где гарантия, что такое не повторится?
Дорогу она нашла быстро. Перешла козий мостик, а дальше – мимо полого бревна и в самое сердце леса.
Поляна.
Дерево.
Домик на дереве.
Поразительно. Когда сын сказал ей, что построил домик на дереве, ей представился хлипкий шалаш, в котором щелей больше, чем брешей между зубами ее двоюродного деда. На самом деле домик оказался необычайно красив. Каждая деталь – загляденье. Краска. Отделка. Продукт болезненно педантичного ума.
Как у ее мужа.
Все должно быть правильно, иначе – катастрофа. Оставалось только радоваться, что муж обладал врожденной добротой и его маниакальная энергия никогда не обрушивалась на нее.
И вот обрушилась.
Кейт пригляделась.
– Есть тут кто-нибудь? – громко спросила она.
Молчание. Спокойное, дышащее. Кейт подождала, не моргнет ли какой-нибудь огонек.
– Не знаю, здесь ты или нет, – продолжила она. – Но если здесь, оставь моего сына в покое, черт побери!
Она еще постояла на месте, чтобы нечто, притаившееся с той стороны ветра, убедилось, что ее злоба намного перевешивает страх. А потом, не оглядываясь, пошла домой.
Едва переступив порог, она тут же полезла в интернет. Каких-то два месяца назад такой запрос показался бы ей смехотворным, но теперь, сопоставив появление домика на дереве и неожиданно открывшихся способностей Кристофера к математике и чтению, она все-таки внесла эти слова в строку поиска.
Внезапная гениальность.
Если у нее и были какие-то сомнения, все они развеялись, стоило ей увидеть результаты поиска.
Ссылок насчитывалось без малого миллион. Прочитав несколько статей на медицинском портале, она чуть не довела себя до помешательства: чего только не было среди возможных причин этого «чуда». Опухоли. Кисты. А от одного материала она и вовсе впала в панику на целых два часа.
Психоз.
Закрыв статьи, она принялась обзванивать всех городских педиатров, но записаться на прием так и не смогла. Грипп свирепствует, отвечали ей. Так что недели через две, не раньше. Но сейчас, глядя, как сын уплетает рожок с ванильным мороженым в кафе «31 вкус»[51], она возобновила свои попытки, чтобы выбить время пораньше. Ее оставили ждать на линии, а материнская интуиция кричала ей в ухо:
Помоги ему, Кейт. Он в беде.
И под аккомпанемент безвкусной обработки песни «Голубая луна», доносящейся из телефона, ей вспомнилась шутка, которую рассказал муж после одного из своих самых тяжелых приступов.
Есть два типа людей, способных видеть то, чего на самом деле нет. Знаешь, какие, Кейт?
И эффектно прошептал ответ:
Фантазеры и психопаты.
Глава 42
Когда в тот день поступил вызов, Мэри Кэтрин сидела у себя в комнате и ужасалась грядущим перспективам. Рождественские каникулы уже на носу, а она непозволительно затянула составление заявки для приемной комиссии частного католического университета «Нотр-Дам». Плюс ко всему у нее еще и вечерняя смена в пансионате. Волонтерствует она достаточно долго, сертификат для поступления уже, можно считать, в кармане. Но ее мучила совесть, что работа выполнялась только ради получения бумажки, а раз так, то это не настоящая благотворительность. А раз так, то Бог ее накажет и она не поступит в «Нотр-Дам», а ведь папа, мама, бабушка, дедушка и вся родня в свое время поступили. Итак, чтобы доказать, что волонтерствует она не только ради проформы, и чтобы Бог помог ей поступить в этот самый университет, нужно и дальше помогать престарелым. План абсолютно логичный, но была в нем одна загвоздка.
Если честно, она терпеть не могла это старичье.
– Пойми меня правильно, – обращалась она в молитве к Иисусу. – Есть и хорошие. Вот мистер Олсон, к примеру, очень добрый и веселый. А миссис Эпстайн научила меня делать печенье с корицей и какие-то шарики под названием «кнейдлах»[52]. Но сложно сосредоточиться на позитивном, когда мать миссис Коллинз четыре часа подряд во все горло кричит «Мы умрем!». Пока рядом со мной работал Даг, было еще терпимо, но потом он ушел. Даг уже отправил заявки в Массачусетский технологический институт и в Корнелльский университет. Когда я спросила, будет ли он вместе со мной подавать заявление в «Нотр-Дам», Даг ответил, что да, «на всякий пожарный». Я была готова его прикончить. Понимаю, что неправильно просить об этом Тебя, но мне очень нужно поступить в «Нотр-Дам». У меня получится?
Она выждала, но никакого знака не последовало. Только ветер шевелил ветви у нее за окном. Мэри Кэтрин снова задумалась о предстоящем дежурстве в пансионате. На самом деле идти не хотелось, и ее мучила совесть. Они такие старые. И воняют. А от тех, кто выжил из ума, совсем не по себе. Иногда она останавливалась посреди коридора и думала: «Иисус любит всех этих людей. Всех до единого».
– Как Тебе удается любить всех, Иисусе? – спросила она. – Дай мне знак.
Тут у нее зазвонил телефон – от неожиданности она даже вскрикнула.
– Алло? – выпалила она, успев пожелать, чтобы на том конце провода был Иисус (предпочтительно с доброй вестью).
– Мэри Кэтрин, – раздался голос миссис Риз. – Ты не смогла бы сегодня посидеть с Кристофером?
Мэри Кэтрин взвесила оба варианта. Сидеть с сыном миссис Риз или слушать, как мать миссис Коллинз орет про какую-то «колдунью», которая всех убьет на Рождество.
– Извините, миссис Риз, но у меня сегодня смена в «Тенистых соснах», – с грустью произнесла Мэри Кэтрин.
– Я тебя подменю. Мне срочно нужна няня. Ты меня просто спасешь.
– Ну раз так, то конечно! Охотно посижу с вашим сыном! – обрадовалась Мэри Кэтрин.
Записав адрес, она положила трубку. Конечно, Иисус заметит, что сначала она выбрала пансионат. А что миссис Риз попросила ее посидеть с сыном, так это уже не от нее зависит. К тому же миссис Риз лучше нее управляется со стариками. Ситуация – не подкопаешься. Мэри Кэтрин почитает старших тем, что сидит с ребенком, а не волонтерствует в пансионате. Пока сидишь с ребенком, можно и заявление в «Нотр-Дам» составить.
Все это она посчитала очень хорошим знаком.
Направляясь к дому миссис Риз, Мэри Кэтрин поглядывала на обочину – не появится ли олень? Ей казалось, она приняла верное решение, когда согласилась присмотреть за ребенком. Ведь Кристофер – тот самый потерявшийся мальчик, которого она спасла, а отец Том сказал, что, по верованиям некоторых народов, ты в ответе за жизнь, которую спас. И все же подстраховаться не мешало.
– Боже, если я поступила неправильно, то сделай так, чтобы я сбила оленя.
Увидеть оленей так и не удалось, и Мэри Кэтрин включила радио, чтобы остаток поездки не скучать. Она планировала послушать христианский рок, но Даг оставил переключатель на станции классического рока. Там играла песня группы «Дорз»[53], той самой, в любви к которой Мэри Кэтрин стеснялась признаться даже себе.
- This is the end, my only friend, the end
- Of our elaborate plans, the end[54].
Песня еще не закончилась, а она уже доехала до места, так и не встретив никаких оленей.
– Его лихорадит, – объяснила миссис Риз. – Необходим постельный режим. Понимаешь?
– Не волнуйтесь, миссис Риз. Я прошла курсы оказания первой помощи при молодежной группе, у меня даже есть удостоверение спасателя. Кристофер будет лежать в постели.
– Но, мама, еще совсем светло, – взмолился Кристофер. – Разве мне нельзя на улицу?
С твердым «нет» и мягким «люблю тебя» мать Кристофера поцеловала сына и вышла из его комнаты. Мэри Кэтрин последовала за ней в гараж. Миссис Риз просматривала список экстренных телефонов, инструкций и правил.
– Только что дала ему тайленол. Через два часа во время еды можно дать адвил. Надеюсь, потом он заснет, но если нет, то отбой у него в восемь тридцать. И после девяти уж точно не позволяй ему куролесить, – наставляла она.
– Не волнуйтесь, миссис Риз. С отбоем у меня строго. Будьте уверены.
Мать Кристофера уехала, и Мэри Кэтрин вернулась в дом, в тепло. По пути через кухню и гостиную она подыскивала место, чтобы поработать над заявкой-эссе для «Нотр-Дама». Остановив выбор на кухонном столе, она положила книги и двинулась к холодильнику.
Взяв пакет молока, она задумалась об эссе. Требовалось написать о значимой для себя личности, но как выбрать самую значимую, пока непонятно. Про маму с папой – слишком очевидно. Про какого-нибудь политика – рискованно. Хорошо бы про Иисуса, но про Него будут писать все кому не лень, так как университет католический. А если не про Него, то про кого же? Про папу Франциска? Про Иоанна Павла Второго?
Дева Мария.
Мысль появилась словно из ниоткуда. Мать Иисуса. Восхитительный выбор. Великолепно!
Налив себе молока, Мэри Кэтрин закрыла пакет. Ее взгляд упал на фотографию пропавшей девочки, Эмили Бертович. Бедняжка. Хотелось бы знать, найдется ли она? Поступит ли в колледж? А кто с ней сидел, когда родители были заняты?
От этих мыслей у нее по коже пробежал мороз.
Мэри Кэтрин остановилась и осмотрелась. Внезапно появилось чувство, что нечто пошло не так. Слишком тихо. Слишком тепло. Как будто в доме что-то есть. Часы с кукушкой отсчитывали секунды до 16.00. Тик-так, тик-так.
– Эй, – позвала она. – Кто там?
Мэри Кэтрин подождала ответа. Молчание. Она снова посмотрела на пакет молока. С него на нее смотрела Эмили Бертович. Улыбаясь беззубой улыбкой. Сердце Мэри Кэтрин заколотилось. Она не понимала, что пошло не так, но чувствовала нутром. Как суставы ее отца предсказывают грозу за час до прогноза погоды.
– Кристофер? Если это ты, то возвращайся в постель, – произнесла она.
В ответ – оглушительная тишина. Мэри Кэтрин быстро вернула Эмили Бертович в холодильник. Затем поспешно обошла кухню, столовую, гостиную. Ничего. Только это чувство. Она уже собралась пойти наверх и проверить спальни, как вдруг сквозь раздвижные стеклянные двери, ведущие на задний двор, увидела его. Он стоял в снегу и смотрел на нее.
Олень.
В часах прокричала кукушка. Ку-ку. Ку-ку. Ку-ку. Ку-ку. Мэри Кэтрин чувствовала, что происходит нечто жуткое. Она побежала наверх, в комнату Кристофера.
– Кристофер! – позвала она. – Отзовись!
Распахнув дверь, она увидела, что Кристофера в кровати нет. Оконные рамы нараспашку, ветер шевелит занавески. Мэри Кэтрин бросилась к окну и высунулась на улицу.
– Кристофер? Где ты?! – прокричала она.
Затем посмотрела вниз и увидела на снегу его маленькие следы.
А рядом – оленьи.
Ведущие в Лес Миссии.
Глава 43
За ним наблюдали.
Кристофер это почувствовал, открыв дверь в домик на дереве. Пристальный взгляд. Под ним тяжело дышать, как под одеялом. Наблюдает, приглядывается. Словно что-то ищет.
Охотится.
Кристофер знал, что рискует, заходя в воображаемый мир в одиночестве. Он обещал славному человеку так не делать, но сейчас выбора не было. Славный человек попал в плен. Хорошо, если он жив. Нужно искать. Найти доказательство. Подсказку. Что угодно. Однако Кристофер даже представить не мог, что ждет его за этой дверью.
Никогда не приходи сюда без меня. Никогда не приходи сюда по ночам.
Кристофер взглянул в окно и увидел, что солнце уже клонится к закату. До темноты остается совсем немного времени. Сейчас или никогда. Он приложил ухо к двери. Сначала не услышал ничего особенного. Потом раздался тихий звук.
цап-цаРап. цап-цаРап. цап-цаРап.
Что-то под деревом.
цап-цаРап. цап-цаРап. цап-цаРап.
Кристофер повернулся к окну. По поляне, оставляя на снегу следы, расхаживали олени. Подходя к дереву, они скребли его копытами.
цап-цаРап. цап-цаРап. цап-цаРап.
– Помни, Кристофер, – наставлял его славный человек. – Олени – ее приспешники.
Олени топтались у основания дерева и что-то вынюхивали. Может, пищу. Может, его. До наступления темноты у Кристофера оставался только час. Нужно как-то проскочить мимо них. Он наблюдал, как молодой самец жует листок с нижней ветки. И тут кое-что неподалеку привлекло внимание Кристофера.
Белый пластиковый пакет.
Он так привык видеть этот пакет на реальной стороне, что перестал его замечать. Но на воображаемой стороне что-то было иначе. Пакет висел ниже обычного. Как большая рыбина, согнувшая удилище. Наверное, пакет тянуло к земле. Потому что… Потому что…
Внутри что-то есть.
У Кристофера екнуло сердце. Судя по всему, славный человек ему что-то оставил. Точно. Но что же это? Карта? Подсказка? Обязательно нужно посмотреть. Кристофер дождался, пока олени, утолив голод (или любопытство), уйдут с поляны.
И медленно отворил дверь.
Он быстро спустился по лесенке из брусков. Из молочных зубов, прибитых к дереву. Подошвы коснулись хрусткой земли, и он на цыпочках подкрался к белому пакету. Запустил туда руку и вытащил памятку, оставленную славным человеком.
Рождественскую открытку.
На лицевой стороне был изображен Санта-Клаус, подгоняющий красноносого северного оленя Рудольфа, чтобы тот быстрее тащил сани по снегу.
В СМЫСЛЕ – ТЫ ЗАБЫЛ ОЧКИ?!
Щелк.
Кристофер обернулся. Олени вернулись. Молодой самец уставился прямо на него и навострил уши, будто слушая, не крадется ли хищник. Ветер, шевеливший волосы Кристофера, внезапно умер, как подбитая в полете птица. Кристофер затаил дыхание, ожидая атаки оленей. Но ничего не произошло.
Потому что они меня не видят.
Кристофер вернулся к рождественской открытке. Санта-Клаус покрикивал на оленя Рудольфа.
В СМЫСЛЕ – ТЫ ЗАБЫЛ ОЧКИ?!
Это и есть подсказка. Кристофер снова вгляделся в домик на дереве: его собственное тело по-прежнему там. Поэтому оленям казалось, что он все еще в домике на реальной стороне. Играющий в одиночестве маленький мальчик.
Но здесь он невидим.
– Чем дольше ты остаешься в воображаемом мире, тем больше набираешься могущества, – учил его славный человек. – Но за могущество надо платить.
Кристофер дождался ухода оленей и принялся рассматривать открытку. Он надеялся обнаружить какое-то послание от славного человека, но увидел только печатную надпись:
КОГДА НЕ ВИДИШЬ СВЕТА… ИДИ, КУДА ВЕДЕТ ТЕБЯ НОС!
Кристофер двинулся вперед.
Вышел за пределы поляны и стал углубляться в лес. Увидел тропинку, чистую и ровную. Она привела его к выдолбленному бревну возле козьего мостика. Человек-долбунец оказался внутри, ладно пристроившийся, как сосиска в тесте. Он спал. Веки его шевелились. Долбунец хныкал, как маленький ребенок:
– Пожалуйста, положи этому конец! Я не буду ему помогать!
Кристофер огляделся – не подстерегает ли поблизости шептунья? Вокруг никого. Тихо отойдя от долбунца, он пустился прочь. Хлюпая ботинками по грязи, он бежал из Леса Миссии, пока не очутился на подъездной площадке у собственного дома.
В поисках новой подсказки Кристофер внимательно оглядел свою улицу. В сумерках она напоминала негативы старой фотографии отца. Несомненно, это его улица. Но лево теперь справа. А право – слева. А солнце, если всмотреться, превращалось в лампочку, оставляющую вспышки под веками.
Он смотрел на мир с обратной стороны одностороннего зеркала.
Видел Мэри Кэтрин, которая в панике металась по заднему двору.
– КРИСТОФЕР! – кричала она. – ГДЕ ТЫ?!
Мэри Кэтрин… наблюдает за оленями.
Мэри Кэтрин не знает… что олени наблюдают за ней.
Мэри Кэтрин кинулась мимо оленей в Лес Миссии. Кристофер снова посмотрел на улицу и заметил человека в девичьей скаутской форме. Он ходил во сне, вертясь вокруг своей оси, словно вода, утекающая через сток. Подергиваясь, он хныкал:
– Пожалуйста, положи этому конец! Я не буду ему помогать!
Кристофер не понимал, что делать и куда идти. Сумерки сгущались. Мэри Кэтрин скоро его найдет. Время на исходе. Он снова открыл рождественскую открытку.
КОГДА НЕ ВИДИШЬ СВЕТА… ИДИ, КУДА ВЕДЕТ ТЕБЯ НОС!
Он посмотрел вверх: по небу плыли облака. На миг ему вспомнилось видное собой, милое облачное лицо. В волосах Кристофер почувствовал ветер. Этот ветер нес едва уловимый запах горячих сэндвичей с сыром.
КОГДА НЕ ВИДИШЬ СВЕТА…ИДИ, КУДА ВЕДЕТ ТЕБЯ НОС!
Запах долетал из деревянного строения через дорогу.
В чердачном окне Кристофер заметил старуху. Прокрался по подъездной автомобильной дорожке. Как мышь. Он понятия не имел, что его ждет впереди: подсказка, ловушка, шептунья – но инстинктивно продолжал двигаться. Отворил дверь. На реальной стороне за столом обедала семья. В комнате стоял запах томатного супа и сырных сэндвичей, жарящихся на сковородке.
– Как думаешь, маме оставить? – спросила жена.
Эти слова затопили мозг Кристофера. Он пошатнулся. Здесь гораздо сильнее, чем на реальной стороне, его терзал зуд. Как сверло, завернутое в наждак.
Читать бесплатно другие книги:
