Воображаемый друг Чбоски Стивен

Ему тут же стало ясно, что муж ненавидит тещу. Желает ей смерти, чтобы им с женой снова зажить нормальной жизнью. Человек он неплохой. Но иногда задается вопросом: а что, если тайком перестать кормить «эту, на чердаке». Конечно, не всерьез. Но иногда, за просмотром футбольного матча, все же прикидывает, долго ли теща будет умирать от голода, прежде чем у них начнется спокойная жизнь.

– Как думаешь, мама поест? – досадливо переспросила жена.

– Она наверняка проголодалась, – ответил муж. – Хочешь, я отнесу ей тарелку?

– Нет, это сделаю я, как и все в этом доме, – обиженно сказала жена.

Мое дело предложить. Какого рожна тебе еще от меня надо? – подумал муж в наступившей тишине.

Боже, ну почему он не предложит сделать это вместе? – подумала жена в наступившей тишине.

Жена ушла на кухню. Кристофер неслышно поднялся по лестнице на чердак. Старушка сидела в развернутом к окну плетеном кресле. Раскачиваясь туда-сюда, туда-сюда. Словно камертон на рояле. Она смотрела в окно на облака. И недовольно фыркала, пытаясь не рассыпать стопку каких-то карточек.

Это были рождественские открытки.

Кристофер вздрогнул, но не отступил. Новое послание от славного человека. Точно. Кристофер покосился на старуху. Верхняя открытка у нее в руках оказалась пожелтевшей от времени. Краски и чернила выцвели.

СЛИШКОМ ЧАСТО МЫ НЕДООЦЕНИВАЕМ СИЛУ ПРИКОСНОВЕНИЯ…

Кристофер тронул ее за плечо. А через мгновение он закрыл глаза и увидел инсульт, забравший у нее половину рассудка и большую часть слов. Увидел, что эта старуха некогда была молодой. Красивой. Кристофер взглянул на ее руки и увидел пальцы, скрюченные артритом. Узловатые, словно ветви дерева на поляне. Он взял ее за руки. Вроде бы к ней потекло тепло от его тела.

Кристофер разжал ладони. Старуха пошевелила пальцами, как бабочка шевелит крыльями, выбираясь из кокона. Она вдруг вспомнила, что когда-то играла на пианино и однажды один из гостей ее матери, красивый юноша, похвалил выбранную ею песню. «Голубая луна». Уже во время медового месяца, в том огромном отеле у Ниагарских водопадов, они отыскали пианино, и она снова сыграла ему эту песню. Старушка улыбнулась. Ее рука достаточно расслабилась, чтобы перевернуть рождественскую открытку текстом кверху.

ДРУЖЕСКОЕ ОБЪЯТИЕ, УЛЫБКА, ДОБРОЕ СЛОВО ИМЕЮТ СВОЙСТВО ПОЛНОСТЬЮ ИЗМЕНЯТЬ ЖИЗНЬ.

После этой фразы шла приписка, сделанная от руки.

Сейчас же навести мать.

Ей без тебя плохо.

Неожиданно на чердак пришла дочь старушки с сэндвичами и супом на подносе.

– Помнишь, как отец подарил тебе эту открытку? – улыбаясь, спросила старушка.

– Да, мама. Мы вчера это обсуждали. Забыла? – откликнулась дочь.

– Я сыграла для него на пианино. Твой отец был таким видным парнем. Мы вместе купались в реке Огайо, – вспомнила старушка.

Дочь аккуратно взяла рождественскую открытку у матери из рук.

– Слушай, мам, – радостно заметила она, – у тебя руки выглядят гораздо лучше. Да и речь намного яснее! Как себя чувствуешь?

– В комнате кто-то есть, – произнесла старушка.

– Ладно, мама. Давай успокоимся.

– Сейчас же навести мать! Ей без тебя плохо! – закричала старушка.

– Мам, пожалуйста, успокойся, – повторила ее дочь.

– Сейчас же навести мать! Ей без тебя плохо! Сейчас же! Сейчас же! – продолжала вопить та.

– Гэри! Помоги! – крикнула жена мужу, находящемуся внизу.

Если первая открытка приказала Кристоферу идти, куда ведет его нос, то вторую понять было еще проще. Она звала его к матери в «Тенистые сосны». Как раз когда в комнату вбежал муж, Кристофер попятился и скоро оказался на улице.

Он снова осмотрел улицу и почти вскрикнул, когда увидел их. Все пространство неожиданно заполонили люди. Стояли они неподвижно, как почтовые ящики. Толпились во дворах. Женщина в синем платье. Мужчина в желтой шляпе. Неправильная желтизна. Нездоровая желтизна.

У всех зашиты веки.

У одних застегнуты на молнию.

У других прихвачены нитью.

Как у детей в его кошмаре.

Человеки-почтари держались за веревку. Каждый. Веревка тянулась от одного к другому. Дальше и дальше. Вниз по улице. Насколько Кристоферу хватало обзора. Откуда они взялись? Что им тут надо?

Никогда не приходи сюда без меня. Никогда не приходи сюда по ночам.

Кристофер посмотрел на небо. Солнце садилось. Висело низко, как белый пластиковый пакет на ветке. До заката в лучшем случае минут сорок пять. Нужно идти к матери, но до «Тенистых сосен» бежать слишком далеко. Водить машину он не умеет. Нужен какой-то транспорт. Он еще раз осмотрелся, и взгляд его упал на…

Велосипед.

Трехскоростной. У таких раньше делали корзины на руле. Но этот был совсем старый. Ржавый. Стоял на подпорке у подъездной дорожки, один-одинешенек.

Возле углового дома.

Кристофер бросился по улице к велосипеду. Пробежал мимо пары почтарей, стоявших посреди проезжей части. Они спали, словно манекены, застыв в поцелуе, а с их уст стекала кровь. Они шептали:

– Пожалуйста, положи этому конец. Мы не будем ему помогать.

Кристофер уже схватил велосипед, но замер при виде маленькой таблички на руле.

д. олсон

Угловой дом – это…

Угловой дом – это…

Дом Дэвида Олсона.

Кристофер тяжело сглотнул. Не иначе как это ловушка. Но возможно, и какое-то сообщение. Вдруг там сидит шептунья, готовясь на него напасть. Но все инстинкты кричали ему, что срочно нужно ехать к матери в «Тенистые сосны» и успеть до заката.

Он начал крутить педали. Мчась по улице в горку, переключился на первую скорость. Когда дорога пошла вниз, переключился на вторую, а потом и на третью. Набирал скорость. Приближался к шоссе. С каждым поворотом педалей ноги наращивали силу, а на улицу высыпало все больше и больше почтарей. Девочки-близняшки, пожилой мужчина-азиат, женщина арабской внешности, истощенная голодом.

У всех были защиты глаза и рты.

Они бродили во сне.

До поры до времени.

Воображаемый мир просыпается ночью. Тогда-то и начинается страшное.

Кристофер все крутил педали. Быстрее и быстрее. Сначала он не замечал, с какой скоростью едет. Думал только о том, что солнце садится и нужно добраться к матери в «Тенистые сосны», потому что он ей нужен. Но увидев, что улица проносится мимо одним смазанным пятном, он перестал понимать, что к чему. Холм не такой уж и крутой. Велосипед не такой уж и легкий. Но так быстро ездить ему не приходилось никогда в жизни. Он повернул на девятнадцатое шоссе. На реальной стороне там мчались автомобили.

А он, не отставая, ехал вровень с ними.

Тротуар мелькал с ошеломительной скоростью. От ледяного воздуха слезились глаза. В ногах прибывало силы. Впереди Кристофер увидел допотопный «Мустанг», в который набились подростки. Без труда его догнал. Поравнялся. И оставил подростков позади, вращая педали с такой силой, будто в жилах его текла и их кровь. Кристофер свернул с шоссе на дорогу, ведущую к «Тенистым соснам». Солнце катилось к горизонту, а на улице появлялись все новые человеки-почтари.

Как заградотряд.

У меня мало времени.

Кристофер спрятал велосипед неподалеку и побежал к «Тенистым соснам». Заглянул в окно, чтобы убедиться, что его не поджидает ловушка. И прокрался в пансионат, открыв дверь со…

Скр-р-р-рипом.

На цыпочках прошел по длинному коридору. В гостиную. В углу на пианино играла медсестра. Песню «Голубая луна». Несколько обитателей пансионата сражались в шашки и шахматы.

– Нашла, мистер Олсон, – произнес женский голос.

Кристофер знал этот голос. Он принадлежал его матери. Кристофер обернулся. Его мать поднималась из подвала, держа в руках небольшую коробку.

– Были ровно там, где вы сказали, – произнесла она.

Кристофер смотрел, как в гостиной его мать подходит к Эмброузу Олсону, сидящему в старом кресле-качалке. И вручает ему старую обувную коробку. Старик снял крышку и достал сверток, перевязанный старым белым шнурком.

Рождественские открытки.

Через комнату пронесся зябкий ветерок. Кристофер услышал, как некоторые старушки жалуются медсестрам на холод и закутываются в шали. Тем временем Эмброуз Олсон вытащил из конверта первую открытку. На лицевой стороне был изображен Санта-Клаус, покрикивающий на красноносого северного оленя Рудольфа:

В СМЫСЛЕ – ТЫ ЗАБЫЛ ОЧКИ?!

Комната замерла. Кристофер наблюдал, как Эмброуз разворачивает старую, пожелтевшую открытку. Ту же самую, что лежала в белом пластиковом пакете.

КОГДА НЕ ВИДИШЬ СВЕТА… ИДИ, КУДА ВЕДЕТ ТЕБЯ НОС!

А ниже нацарапано…

Прости, что иногда тебя пугаю.

Я не нарочно.

Веселого Рождества

С любовью,

Дэвид

P. S. Спасибо за бейсбольную перчатку. И отдельно – за книги.

Подсказки ему давал вовсе не славный человек.

КОГДА НЕ ВИДИШЬ СВЕТА… ИДИ, КУДА ВЕДЕТ ТЕБЯ НОС!

А Дэвид Олсон.

– Что такое? – спросил голос. – Ты что-то услышал?

Кристофер глянул в коридор – в комнату отдыха заходила шептунья. На плечах у нее, наподобие норкового палантина, болтался Дэвид Олсон. Он был ее домашним зверьком. Маленький демон без передних зубов. Вселяющий ужас.

Прости, что иногда тебя пугаю.

Я не нарочно.

– Какой красивый почерк, – заметила мать Кристофера.

Веселого Рождества

С любовью,

Дэвид

P. S. Спасибо за бейсбольную перчатку. И отдельно – за книги.

– Благодарю вас. – Эмброуз сложил открытку. – Дэвид любил читать.

У Кристофера зашлось сердце. Он переступил с ноги на ногу. Пол едва слышно скрипнул. Шептунья обернулась.

– Что это? Кто здесь? – прошептала она.

И уставилась в упор на Кристофера, замершего, как олень в свете автомобильных фар.

В СМЫСЛЕ – ТЫ ЗАБЫЛ ОЧКИ?!

Но он был для нее невидимкой.

Шептунья осмотрела помещение. Принюхалась. Что-то почуяла.

– Ты здесь? – прошептала она. – Ты здесь, Кристофер?

Потихоньку Кристофер начал пятиться из гостиной. Мелкими шажками. Не дыши. А то она услышит.

– Отзовись. Я тебя не трону, – шептала она.

Кристофер глянул в окно. Смеркалось. Человеки-почтари теперь толпились по обеим сторонам дороги. Шептунья переместилась к матери Кристофера.

– Тебе видно, Кристофер? – спокойно спросила она.

Кровь стучала у него в висках. Он знал, что это ловушка. И наживка в ней – его мать. Пригнувшись, он остался стоять в коридоре. Готовый броситься на нее, если та хоть пальцем тронет его мать. Шептунья шептала что-то матери на ухо. Мать рассеянно почесала ухо.

– Если не покажешься, твоя мать умрет, – прошипела шептунья.

Она сложила губы трубочкой и подула в затылок его матери. Та содрогнулась и невольно протянула руку к регулятору комнатного термостата. У Кристофера зашлось сердце.

– Готов? Тогда гляди, что будет дальше, Кристофер, – проговорила шептунья.

Тут в гостиную разъяренной змеей ворвалась миссис Коллинз.

– Ваш сын обжег моему руку, но вам все мало! – рявкнула она матери Кристофера.

– Извините, миссис Коллинз, не понимаю, о чем вы.

– Вы оставили мою мать без присмотра. И она снова куда-то пропала!

– Извините, миссис Коллинз. Мне нужно было помочь мистеру Олсону. Волонтеры ушли. У нас сегодня нехватка персонала, – устало ответила мать Кристофера.

– Получай вы по доллару за каждую свою отговорку, уже сами бы нанимали меня на работу.

– А вы почему за ней не смотрели, миссис Коллинз? – взвился Эмброуз. – Она же ваша родная мать, черт побери!

Кристофер чувствовал, как комнату затапливает гнев.

– Это только начало, Кристофер… – ухмыльнулась шептунья. – Все будет длиться… и длиться… и длиться… Ну-ка, смотри!

Неожиданно в холл на инвалидной коляске въехала мать миссис Коллинз.

– Мама, слава Богу! – воскликнула миссис Коллинз.

Старуха поднялась на свои искривленные ноги. И посмотрела в упор на Кристофера.

– О, вот же! Ты здесь. Ты меня видишь! – прокричала она.

– Кто тебя видит? – спросила шептунья.

– Мальчонка. Вон там стоит, – указала она. – Они все думают, что я несу бред. Но он-то знает. Он знает.

Шептунья наклонилась и прошептала ей в ухо:

– Вы все умрете.

– Мы все умрем, – повторила старуха.

– Все в порядке, мэм, – обратилась к ней мать Кристофера. – Успокойтесь.

– Смерть уж близко. Все мертво. Мы умрем на Рождество! – подсказала шептунья.

– Смерть уж близко. Все мертво. Мы умрем на Рождество! – прокричала старуха.

– Мама, возвращайся к себе! – рявкнула миссис Коллинз. – Миссис Риз, помогите мне!

Но старуха не умолкала. Все выла и выла. Насколько хватало дыхания.

– Смерть уж близко. Все мертво. Мы умрем на Рождество!

Шептунья отстала от нее и повернулась в сторону Кристофера. С ухмылкой.

– Странно, что ты не издал ни звука, – сказала она. – Но все это я показывала тебе не зря. Просто нужно было чем-то тебя отвлечь до заката.

Солнце скрылось за горизонтом. Дэвид Олсон наконец отцепился от ее шеи.

Кристофер почувствовал, как в воздухе холодает. Запах сахарной ваты превращается в кровь. Он посмотрел на шептунью. Та осклабилась.

– Потому что ночью ты для нас прекрасно видим, дружок. Вот ты где. Какой красивый мальчик.

И побежала прямо на него.

– Ты не на асфа-а-а-а-льте! – кричала она.

Кристофер кинулся к выходу. Шептунья прыгнула на него как раз в тот момент, когда он отворял дверь, и тут ему в глаза ударил луч фонарика.

– КРИСТОФЕР! СЛАВА БОГУ! – воскликнула Мэри Кэтрин, распахнув дверь в домик на дереве.

Фонарик в ее телефоне ослепил Кристофера. На секунду он перестал понимать, где находится. Думая, что это шептунья, он схватил ее за руку. Жар потек ото лба к его пальцам.

– Ай! – вскрикнула Мэри Кэтрин. – Перестань! Мне больно!

Кристофер осмотрелся и понял, что больше не в пансионате. А снова в домике на дереве. Шептунья больше не пытается его схватить. Это Мэри Кэтрин. Кристофер отпустил ее руку. Она содрала с себя куртку и закатала рукав свитера. Кожа покраснела. На руке вздулись мелкие волдыри.

– Прости, – произнес Кристофер.

– Где тебя носило, скажи на милость? – поинтересовалась сердитая, перепуганная Мэри Кэтрин, потирая ожог.

– Мне не спалось, вот я и решил прийти сюда поиграть, – ответил он.

– Ты в курсе, что из-за тебя у нас обоих могли быть огромные неприятности?

– Я не хотел. Ты меня простишь?

– Только Бог может тебя простить. И Он простил бы. Поэтому да, я тебя прощаю. Пойдем. Нужно отвести тебя домой. Посмотрим твой нос.

Кристофер поднес руки, чтобы вытереть нос, и увидел на кончиках пальцев кровь, мокрую и красную. Лицо у него горело. Суставы болели. А зуд разгорелся до ослепляющей головной боли. Никогда в жизни не чувствовал он себя таким больным. Даже когда лежал с гриппом.

Кристофер вспомнил, как гнал по шоссе. Невидимкой. Как благодаря зуду четко соображал. Если из-за этих способностей на реальной стороне он чувствует себя настолько плохо, то вряд ли выдержит такое испытание повторно.

Это может его убить.

Мэри Кэтрин дружески помогла Кристоферу выбраться из домика на дереве. При каждом шаге у него скрипели суставы. Кристофер посмотрел вверх. Уже стемнело. Небо прочертила падающая звезда. Еще одно солнце. Еще одна душа.

Спустившись на землю, он посмотрел на белый пакет, висящий на ветке рядом с деревом. Инстинктивно открыл его – пусто. Ни рождественских открыток. Ни тайных записок. Только зуд. Кристофер вернулся мыслями к следу из хлебных крошек, приведшему его в «Тенистые сосны», и к последней строке на открытке Дэвида.

P. S. Спасибо за бейсбольную перчатку.

Кристофер вспомнил и другие моменты, когда чувствовал запах бейсбольной перчатки. Иногда это случалось у него в комнате. Иногда в автобусе. Чем дольше он размышлял, тем яснее осознавал, насколько реальным был запах. Бейсбольный сезон давно завершился. Дети давно не носили с собой перчатки, только футбольные мячи. Поролоновые или пластмассовые. Но запах бейсбольных перчаток оставался рядом.

Прости, что иногда тебя пугаю. Я не нарочно.

Кристофер закрыл глаза. Позволил зуду хозяйничать у себя в мозгу. Увидел перед собой след из хлебных крошек. Пробелы между словами. Мысли, играющие в прятки. Ведущие его по следу. Первая открытка приказала ему ИДТИ, КУДА ВЕДЕТ ТЕБЯ НОС – к старушке на чердаке, чья открытка велела сейчас же навестить мать. Ей без тебя плохо. И велосипед, появившийся у дома Дэвида Олсона ровно с таким расчетом, чтобы Кристоферу хватило времени добраться до матери ровно в тот момент, когда она вручала Эмброузу рождественскую открытку от Дэвида, заканчивавшуюся словами P. S. Спасибо за бейсбольную перчатку, последним кусочком пазла.

И отдельно – за книги.

Зуд прекратился. Кристофер открыл глаза. Он чувствовал, что из его носа течет кровь, и даже чувствовал ее на языке. Но ему было все равно. Потому что наконец-то он поймал мысль, игравшую в прятки. Дэвид – не демон. Только маленький мальчик, передающий записки. И существует лишь одно место, где один ребенок может оставить записку другому. Даже если их разделяют десятилетия. Место, куда каждый ребенок из Милл-Гроув ходит за книгами.

Библиотека миссис Хендерсон.

Мэри Кэтрин снова наставила фонарик на тропинку. Обратила внимание на двух оленей, замерших при виде света.

– Господи Иисусе. Ненавижу оленей, – произнесла она, крестясь. – Короче, как отсюда выйти?

Кристофер увел Мэри Кэтрин с поляны. Откуда-то издалека доносился звук бульдозеров, выкорчевывающих деревья. Мистер Коллинз выиграл суд. Строительство возобновлено. Кристофер так и думал. Скоро мистер Коллинз прокорчует себе дорогу до самого домика на дереве.

– А для чего именно служит этот домик на дереве? – спрашивал он славного человека.

ты построил портал в воображаемый мир.

Может статься, славный человек в плену, может статься, под пытками – Кристофер не знал.

Не знал, жив ли славный человек вообще.

Все, что он знал: пока славного человека нет рядом, некому защитить мир от шептуньи.

Кроме него самого.