Воображаемый друг Чбоски Стивен

Глава 79

В халате и шлепанцах миссис Коллинз направилась в главную ванную комнату и распахнула дверь. Красота да и только: повсюду стекло и мрамор. Мастера из фирмы ее мужа сейчас изготавливали новые шкафчики; вдоль стены стояло несколько банок с краской и разбавителем. Но очень скоро этот уголок обещал вновь стать ее царством.

Вода была приятно теплой. Бросив туда горстку ароматической лавандовой соли, миссис Коллинз залюбовалась бурлящими пузырьками. Перед тем как лечь в ванну, она протерла запотевшее зеркало – как будто смахнула облака с ветрового стекла. У нее на шее сверкало бриллиантовое колье; миссис Коллинз с гордостью подумала, что малышка Кэти Кайзер сумела-таки вырваться из стылого заднего двора. Исключительно за счет силы воли она преобразила алюминиевый сайдинг в эту великолепную ванну, стоящую на мраморном полу.

Гляди на эту халупу, Кэти. Дай срок – у тебя будет просторный особняк.

Самый большой в городе. Гляди: вот отражение завидного мужа. Гляди: вот отражение прекрасного сына.

Нагое тело миссис Коллинз погрузилось в ванну. Трудно сказать, что было приятней – теплая вода или охлажденное вино. Яблочно-алые рубцы на ладонях мягкими красноватыми облачками просвечивали сквозь толщу воды. Закрыв глаза, миссис Коллинз хотела поскорее согреться до самых костей. Сумеет ли она когда-нибудь избавиться от этого холода, который сковал ее в юности на заднем дворе? Пока что ей не помогали даже семейные поездки на Гавайи, где она старательно замазывала тональным кремом уродливые шрамы от сигаретных ожогов и рубцы от собственных ногтей. Они напоминали о себе постоянно.

Боже, какая ты уродина, Кэти Кайзер.

Она решила не слушать этот голос. Во всяком случае, сегодня вечером. Никакой Кэти Кайзер больше не существовало. Ей врезался в память тот миг, когда священник объявил прихожанам: «Прошу любить и жаловать: мистер и миссис Брэдфорд Коллинз». С той поры она всегда представлялась полным именем Кэтлин. Миссис Кэтлин Коллинз.

Кэти Кайзер для нее умерла, как умер ее отец.

По возвращении из свадебного путешествия по Европе Кэтлин Коллинз хотела только одного: построить дом своей мечты. Муж предпочел бы поскорее обосноваться в Дирфилде, поближе к девятнадцатому шоссе и к своему офису. Однако новоиспеченная миссис Коллинз не для того сутками мерзла на заднем дворе, чтобы после свадьбы вселиться в какой-то «чужой» дом. Она была согласна только на новое. На элегантное. Современное. Из стекла и стали. Без алюминиевого сайдинга. С большим камином, чтобы возле него отогреться до костей. С красивой ванной, чтобы смыть всю грязь воспоминаний. А мистер Коллинз был согласен на все, потому что в ту пору он ее любил. Ему жена виделась тогда такой же, как ей – этот придуманный дом.

Боже, какая ты уродина, Кэти Кайзер.

– Меня, черт побери, зовут Кэтлин Коллинз, – рявкнула она.

И прислушалась: ее голос эхом отразился от импортных мраморных плит. Эти плиты вернули ее к третьему путешествию по Италии, которой папаша так и не увидел ни разу в жизни. Закрыв глаза, она сцепилась с этим подлым голосом. Ей случилось поступать так и раньше, и всякий раз она одерживала верх.

Тебе никогда не скрыть эти шрамы, Кэти Кайзер.

Тебе никогда не согреться, Кэти Кайзер.

Боже, какая ты уродина, Кэти Кайзер.

Этот голос она победила даже на отцовских похоронах. При всей своей ненависти к тому, кто лежал в гробу, она сумела выжать из себя слезу, раз у Коллинзов так заведено. В зимнюю стужу его опускали в промерзший кладбищенский грунт. В этом стылом подземелье он остался на веки вечные. А вместе с ним и все тайны, поскольку она не собиралась козырять своим прошлым перед людишками на каталках. Она не собиралась становиться очередной героиней идиотского ток-шоу – жертвой, пребывающей в убеждении, что все родители, истязающие своих детей, сами подвергались истязаниям в детстве. Она примет меры к тому, чтобы ее не зарывали в землю. Пусть ее кремируют. Она больше не собиралась мерзнуть.

– Мам?

Миссис Коллинз открыла глаза. На пороге стоял Брэйди.

– Брэйди, что тебе тут надо?! – возмутилась она.

– Я замерз, – ответил он.

И начал подступать к ней.

– Что ты прячешь за спиной, Брэйди?

– Это секрет.

– Так не отвечают.

– Другого ответа я тебе дать не могу, мам.

Брэйди приблизился еще на шаг.

– Ну, вот что, мистер. Вы хотите всю ночь провести в конуре? Собаке – собачья жизнь.

– Это ты – собака, мам. А твое бриллиантовое колье – собачий ошейник. Ты – собачонка на службе у богача.

Брэйди сделал еще один шаг. Она смотрела ему в глаза. Он и раньше, случалось, упрямился. Но сейчас творилось нечто другое. Пугающее. Что-то подсказывало: это их последнее противоборство. Кто-то из двоих должен был моргнуть первым. Это война.

И она не собиралась проигрывать.

– Вот что, мистер, вон отсюда или отсидишь в этой поганой конуре целую неделю, понял меня?

Брэйди не ответил. Он подступал ближе и ближе. На лице не дрогнул ни один мускул. Страха перед матерью больше не было.

– Брэдфорд Уэсли Коллинз, считаю до трех.

– Отлично. Я тоже.

Еще шаг. Под взглядом миссис Коллинз каждый встречный отводил глаза, но сейчас на лице Брэйди отразилось тупое, безмолвное исступление – такое она уже где-то видела. Ей показалось, будто она играет в гляделки со своим отражением.

– РАЗ! – прошипела она.

Брэйди перекосила нездоровая кривая усмешка.

– ДВА!

Брэйди выбросил вперед руки.

– ТРИ-И-И-И-И, – заорал он.

С воплем он занес нож и одним прыжком достиг ванны. Оттолкнув сына, миссис Коллинз выскочила из воды. Все мысли о наказании сына разом улетучились. Сейчас приходилось думать только о самообороне. Поскользнувшись на гладких плитах, она не устояла на ногах и ударилась головой. Миссис Коллинз застыла на привозном итальянском мраморе. Над ней великаном возвышался сын. Ее сковал какой-то дурман. Она уже не понимала, что происходит: то ли наступило пробуждение, то ли все еще длился сон в теплой воде.

– Мам? – окликнул Брэйди. – Бабуля переживает, что дед такое вытворял, но сейчас нам пора об этом забыть. Ясно?

Брэйди тронул маму за локоть. Ее обожгло до кончиков пальцев, будто тлеющими углями лагерного костра. Брэйди вложил ей в руку нож. На мгновение у миссис Коллинз мелькнула мысль перерезать себе горло. Ну или пырнуть сына. Однако нож предназначался не для этого. Он предназначался для другого. Выдвинув ящик комода, Брэйди передал матери ее любимые косметические средства. Тени для век. Тональный крем. Губную помаду.

– Бабуля говорит: довольно чувствовать себя уродиной. Ты больше не Кэти Кайзер. Ты Кэтлин Коллинз. Она велела мне сделать так, чтобы ты поскорее увидела себя красавицей, ясно?

Сын помог ей встать. У нее все еще кружилась голова, но Брэйди осторожно придерживал мать за руку. Потом он подвел ее к зеркалу. Они вдвоем, как голливудские звезды, смотрелись в подсвеченное зеркало туалетного столика. Сын накинул ей на плечи роскошный шелковый халат, чтобы прикрыть шрамы от ожогов.

– Бабуля говорит, что ты не псина, мам. Слушай бабулю, – говорил Брэйди.

Он расстегнул на материнской шее замочек бриллиантового колье. Миссис Коллинз осмотрела свою длинную шею. Когда-то у Кэти Кайзер была тугая, гладкая кожа. Теперь шею миссис Коллинз избороздили морщины. Да еще появился зуд; пришлось почесаться. Но это не помогло. Зуд только усилился. Тогда она переключилась на другое. Взяла тональный крем и начала маскировать отталкивающие красные вмятины, оставленные на коже бриллиантами.

– Вот-вот, мам. Пора избавиться от Кэти Кайзер, – сказал Брэйди.

Красные отметины не исчезали; пришлось добавить крема. Когда шея была заштукатурена полностью, миссис Коллинз переключилась на лицо. Перед Рождеством требовалось привести себя в порядок. А иначе что о ней подумают? Она ведь нынче Кэтлин Коллинз. Нельзя допустить, чтобы посторонние заметили Кэти Кайзер.

Боже, какая ты уродина, Кэти Кайзер.

Она жирно накрасила губы ярко-алой помадой, но получилось как-то нелепо. Ну не выглядела она как Кэтлин Коллинз. А выглядела как жалкая Кэти Кайзер, впервые в жизни накрасившая губы и тут же ставшая похожей на проститутку. На гулящую девку. На клоуншу. Да, физиономия в самом деле клоунская.

– Бабуля хочет, чтобы ты почувствовала себя красавицей, – настаивал Брэйди.

Миссис Коллинз не жалела тонального крема. Накладывала слой за слоем. Мазала, как масло на хлеб. А все равно было недостаточно. Она порылась в ящике. Достала жидкий бронзатор и налила в ладонь. Господи, о ладонях-то она совсем забыла. На ладонях сплошные шрамы. Они не имели никакого отношения к ухоженным рукам Кэтлин Коллинз. Они остались от Кэти Кайзер.

Боже, какая ты уродина, Кэти Кайзер.

Миссис Коллинз нанесла бронзатор на кисти рук. Поверх всех шрамов. Поверх всех воспоминаний. Но слой оказался недостаточно толстым. Сквозь него все равно просвечивала девочка под окном теплой кухни. Пришлось добавить еще. Потом тени для век. Подводку для глаз. Помаду всех оттенков. Натерла все тело. Все равно недостаточно. Шрамы было не спрятать. Миссис Коллинз не жалела дорогого макияжа, но Кэти Кайзер просвечивала сквозь любой слой. В слепой панике заметавшись по ванной комнате, миссис Коллинз искала, чем бы еще замазать каждый дюйм своего тела, но все косметические средства закончились.

Осталась только краска.

Миссис Коллинз сгребла оставленные рабочими банки и одну за другой откупорила ножом сына.

– То, что надо, мам, – поддержал ее Брэйди.

Остановившись перед зеркалом, она стала наносить на лицо краску. Сначала нежно-серую грунтовку. Затем толстый слой белил. Потом начала поливать прямо из банок. На голову. На все туловище. А зуд под шеей так и не прошел. Сколько ни лилась краска, миссис Коллинз никак не могла ощутить себя красавицей.

Это потому, что ты уродлива нутром, Кэти Кайзер.

Голос вернулся. Она заподозрила, что в этот раз не сумеет одержать верх. Вероятно, голос был прав. Ну конечно же, подумалось ей. Голос прав. У меня уродливое нутро, все в шрамах. Там-то и прячется Кэти Кайзер. Вот там и нужно залить ее краской.

– Мам, – негромко позвал Брэйди.

– Что, Брэйди? – откликнулась она.

– Помнишь, как ты подумала: должен ведь найтись хоть кто-то, хоть какой-нибудь родитель, который мучит своих детей, притом что его самого в детстве не мучили?

– И что дальше?

– Ты сказала, что, услышав про такой случай, сможешь умереть спокойно.

– Да, – подтвердила она, и по белилам на щеках потекли слезы.

– Так вот: я доподлинно знаю, что такой человек существует, – тихо сказал ее сын.

У нее гора с плеч свалилась. Миссис Коллинз с улыбкой принялась ножом размешивать краску, словно походный суп на костре. А затем поднесла банку к губам. И подумала, что все это, скорее всего, не взаправду. Наверняка она уснула в ванне и видит сон – иначе как объяснить горящий взгляд сына? Черные глаза светились, как два уголька, брошенных в детский чулок.

– Скажи, мама: ты хочешь узнать, кто был первым родителем, который обрек своих детей на муки, хотя его самого в детстве никто не мучил?

– Хочу, Брэйди. Говори, не тяни.

Брэйди уселся на мраморную столешницу лицом к матери. У него почему-то изменился голос, и у нее в жилах похолодела кровь, будто какая-то сила отбросила ее в юность, на задний двор. Она узнала этот голос. Голос отца. Протяжный, как на его допотопной сорокапятке, поставленной на тридцать три оборота в минуту.

– ОтвЕт: боГ.

Вот тогда-то миссис Коллинз и опрокинула в себя банку краски, дабы полностью замазать нутро Кэти Кайзер.

Глава 80

Убить шептунью.

Раздобыть ключ.

Славный человек поднял чердачную лестницу, и они выбрались из укрытия. Из холодильника. На утренний свет. Кристофер был невидим для всех, кроме славного человека, но это не помогало разогнать страх. Всю ночь шептунья рыскала по воображаемому миру. Караулила их. Расставляла западни. Готовилась.

– Идем, – сказал славный человек. – Отыскать ее нужно засветло. Это даст нам преимущество.

Поиск начали в лесу. Шли по своим следам в обратную сторону. Тропа привела на поляну, а поляна привела к дому на дереве. Славный человек повторно взобрался по лестнице, чтобы проверить, нет ли следов взлома. На двери появилась краткая надпись. Сделанная кровью.

ТИК-ТАК

Славный человек попытался спрятать свой страх, но Кристофер все подмечал. Страх прибывал с каждым шагом. Страх внушало не то, что уже найдено. А то, что еще не найдено.

Лес будто вымер.

Казалось, воображаемый мир опустел. Или прячется за углом. Выбирает удобный момент, чтобы нанести удар. Битый час они искали ее в лесу, но все напрасно. Им попадались лишь оленьи следы. Попробовали идти по этим следам, но следы замыкались в круг, как начало дороги, вымощенной желтым кирпичом. Это была обманка. Это была игра. С каждым шагом Кристофер все острее чувствовал, что шептунья играет с ним в кошки-мышки. Как маленькая девочка – в прятки. Пережидая светлое время суток. Дожидаясь темноты, когда можно будет прокричать…

«Кто не спрятался – я не виновата!»

Они вышли из леса. Кристофер едва поспевал за славным человеком, который быстро и бесшумно пробирался сквозь заросли кустарника. На улицах было безлюдно. Даже человеки-почтари не попадались на глаза. Но свежие следы остались. Тысячи следов на асфальте. Точечные, оставленные каблучками-шпильками. Большие, оставленные ботинками, сандалиями и босыми ногами. Попадались и детские. Некоторые сопровождались отметинами от стариковской трости. А иные – от одной ноги. Или от ступни без пальцев.

– Откуда к нам пришли почтари? – спросил Кристофер.

– Они обитали здесь всегда. Это ее войско.

– Может, нам удастся изменить их судьбу? Разрежем путы, что удерживают их вместе, и всех освободим, – предложил Кристофер.

– Как-то раз я попробовал. Распорол пряжу, которой были зашиты рты одной маленькой девочки и ее сестры.

– И что произошло?

– Они чуть не съели меня живьем.

Славный человек приблизился к старому угловому дому, где некогда жил Дэвид Олсон. Сейчас там никого не было. Ни шептуньи. Ни Дэвида. Ни почтарей. Зато осталась начертанная кровью надпись на окне спальни Дэвида.

ТИК-ТАК

Славный человек с горечью смотрел на эти буквы. А Кристофер, изучая то же самое окно, представлял, как полвека назад шептунья привела в ту комнату Дэвида Олсона. И почти воочию видел мальчика, который, не просыпаясь, уходит в лес. Чтобы никогда больше не вернуться. Славный человек молчал, но Кристофер ощущал его мысли, что просачивались через кожу, как из подтекающего крана. Слова, приправленные тоской и душевными муками. Ведь Дэвид Олсон погиб именно тогда, когда славный человек в очередной раз пытался убить шептунью. Кристофер ощущал ту тяжесть, которую славный человека нес, как крест, на своих плечах.

Я не могу допустить…

Я не могу допустить… повторения.

Славный человек наблюдал, как солнце близится к зениту. Облака темнели и опускались ближе к земле.

– Кристофер, дневного света хватит ненадолго. Ты здесь Бог. Тебе нужно собраться с мыслями. Тебе нужно ее отыскать.

Кристофер попытался установить, где находится шептунья, но всякий раз, когда он закрывал глаза, на ум приходило безумие, крепнущее на реальной стороне. Смыкая веки, он будто бы менял слайды с фотографиями. И при этом слышал, как пуля разнесла череп клоуна. Пробовал на вкус краску, что клокочет в горле миссис Коллинз. Содрогался от прикосновения к пропитанной кровью ночной сорочке миссис Хендерсон: библиотекарша гоняла на автомобиле шерифа, врубив радио. А полицейских, которые могли бы ее задержать, не осталось. Сам шериф на хирургическом столе истекает кровью. Теплой и липкой, как кровь из стреляной раны на виске клоуна. Патроны сами идут в руки Тормозу Эду. Он заряжает револьвер. Готовится к войне. Его друзья в опасности. Ему нельзя сидеть сложа руки. На плечо Кристоферу легла рука славного человека.

– Не отвлекайся на реальную сторону. Просто дыши.

Сделав глубокий вдох, Кристофер наконец-то почувствовал присутствие шептуньи. Но не в каком-то определенном месте. Она была повсюду. Шепот ее звучал в голове каждого. На миг Кристоферу даже почудилось, будто она нашептывает свое прямо в ухо его матери. Он втянул носом запах маминых духов и почувствовал у себя на груди теплую мамину ладонь. Его мать находилась совсем рядом. Где-то тут. Шептунья отравляла весь город. Если сидеть сложа руки, она завербует на свою сторону их всех.

– Мне нужно отсюда выбраться, чтобы спасти маму, – сказал Кристофер.

– Следуй за этой мыслью, – ответил славный человек. – Следуй за матерью.

Кристофер послушался. Он закрыл глаза, и под веками заплясал звездный свет. Мысль привела за собой воспоминание, теплое и мягкое, как хлеб. В первый день учебного года мать везет его в школу. На их старенькой сухопутной акуле. Они решили скрыть свое настоящее место жительства, чтобы его приняли в лучшую школу. Вот как сильно мама его любила. Ради него она была готова на все. Ради него она была готова умереть. У Кристофера дрогнули веки, и перед ним возникла школа. Большая, хорошо освещенная.

– У тебя дрогнули веки. Что ты увидел? – встревожился славный человек.

– Мою школу.

– Пошли.

– Там сейчас прячется шептунья? – спросил Кристофер.

– Не уверен. Но твердо знаю: нам туда.

Славный человек зашагал по улице. Быстро, бесшумно. Не теряя бдительности. Постоянно прислушиваясь. Он превратился в охотника. Или в дичь. Старался держаться за деревьями, пригибался за кустами, изучал каждый дюйм дороги, чтобы не угодить в капкан. Но ни единого капкана им не встретилось. Зато их преследовали все те же буквы, начертанные кровью на дверях домов и дорожном покрытии. И даже процарапанные на автомобилях.

ТИК-ТАК

Путь в школу лежал вверх по склону. Они подошли к окну туалета для мальчиков. Славный человек приложил ухо к стеклу – хотел понять, что творится в школе. Кристоферу почудилось какое-то присутствие. Холодное и злое.

– Держись за моей спиной, – приказал славный человек. – Если попадем в засаду, ты сможешь убежать.

Он со скрррипом отворил окно. Залез на подоконник и спрыгнул на холодный кафельный пол. Как воин, вгляделся в темноту. Прислушался глазами. Присмотрелся ушами. Спустя долгую минуту он поднял голову и кивком дал понять Кристоферу, что путь свободен.

Кристофер тоже спрыгнул на пол, и они вдвоем пошли к выходу из туалета. Сквозь темноту и звуки капающей воды. Славный человек приоткрыл дверь и выглянул в коридор. Безлюдье, тишина. Они миновали ряд металлических шкафчиков. Неподвижных, стылых. Ни дать ни взять – вертикальные гробы в склепе. Кристофер вспомнил свой первый кошмар. Как дети пришли съесть его живьем. В конце коридора находилось хорошо знакомое Кристоферу помещение.

Библиотека.

Туда они и направились. У Кристофера сердце стучало где-то в горле. Славный человек приложил ухо к двери и прислушался. Ни звука. Он медленно отворил дверь. В библиотечном зале было темно и вроде бы пусто. Кристофер помнил, как беседовал здесь с миссис Хендерсон. Она рассказала ему о любимой книге Дэвида Олсона, а потом отправилась домой и зарезала мужа. На цыпочках Кристофер подошел к стеллажам. К знакомой полке. К знакомой книге.

«Франкенштейн».

Раскрыв книгу, Кристофер заулыбался: он увидел, что оставил им Дэвид Олсон на воображаемой стороне.

Очередную рождественскую открытку.

Без единого слова они оба на нее уставились. Еще одно послание. Еще одна подсказка от Дэвида. На открытке был изображен красивый заснеженный домик с белым забором из штакетника. Кристофер раскрыл ее, но никакого личного послания от Дэвида там не оказалось. Только типографские строчки.

Кристофер еще раз всмотрелся в это послание. Оно его озадачило. Никакого особого смысла в этих строчках он не увидел. Повнимательнее разглядел картинку. Белый забор из штакетника. Красная дверь. Он повернулся к славному человеку – хотел выяснить, как это понимать. Но когда увидел, какое у того сделалось лицо, попросту оторопел.

Славный человек был в ужасе.

– Что не так? – только и спросил Кристофер.

– Я знаю, куда она сейчас направляется.

– Так скажи мне, – сдавленным голосом попросил Кристофер.

Немного помолчав, славный человек заговорил шепотом:

– Кристофер, тебе когда-нибудь снились такие кошмарные сны, после которых ты даже не мог припомнить ни одной подробности?

– Да, – ответил Кристофер, уже страшась продолжения.

– Это место здесь, поблизости. Именно там она держала тебя шесть дней и шесть ночей.

Кристофер сглотнул застрявший в горле ком, а затем попытался собраться с духом и представить, что же там было. Но так ничего и не увидел.

– Что ж, мы хотя бы узнали, куда она сейчас направляется. – Кристофер храбрился. – А значит, сможем заполучить ключ. Сможем ее прикончить.

– Ты не понимаешь. Пройти по этой тропе не так-то легко. Там стоит охрана. Сотенная. Или даже тысячная.

– Но ведь я – невидимка. У меня получится. Застигну ее врасплох.

– То же самое твердил и Дэвид, – с расстановкой ответил славный человек. – До той поры, покуда она не превратила его домик на дереве в черный ход, ведущий сюда. Покуда она не сыграла эту гнусную шутку. В назидание остальным.

– Дэвид знал, где ее можно убить, а иначе он не оставил бы нам эту подсказку, – заметил Кристофер. – Мы же собрались раздобыть ключ. Разве у нас есть другие способы?

Славный человек покачал головой. Возразить было нечего.

– Пошли, – решился он наконец.

И вывел Кристофера из школьного здания. Облака заслонили солнечный свет, чтобы пометить этот день кроваво-красными мазками. В воздухе похолодало. А от горизонта поднялся оглушительный вопль, который прицельно посланным бильярдным шаром ударил в небо и разогнал облака. Можно было подумать, тысячу человек бросили в огонь и сжигают заживо.

– Что это? – спросил Кристофер.

– Ее войско.

Он решительно повел Кристофера к школьному стадиону. Кристофер уставился на квадратную игровую площадку и бейсбольное поле. Славный человек опустился на одно колено.

– Кристофер, слушай очень внимательно. Может статься, у меня не будет другой возможности объяснить тебе вот что. Воображаемый мир – это как сон. Во сне твое могущество безгранично, правда ведь? А теперь закрой глаза, успокой рассудок и включи воображение. Здесь делается так и только так. Все, что ты увидишь мысленным взором, будет тебе подвластно. Ты сможешь летать, как Железный Человек. Силой превзойти Халка. Смелостью превзойти Капитана Америку. Могуществом…

– …превзойти Тора? – подхватил Кристофер.

– …превзойти молот Тора, – поправил славный человек. – Если мы соберемся пройти сквозь эти врата, нужно будет действовать бесшумно. Попытаешься?

Славный человек прервал свою речь, но не прерывал мыслей. Все сказанные слова – Кристофер это чувствовал – трепетали у него на коже.

Ты сможешь летать, как Железный Человек.

Кристофер кивнул. Он закрыл глаза и успокоил рассудок. По телу вереницей муравьев потянулся зуд. На лбу выступил пот. Жар был такой, как от горелки аэростата. Кристофер посмотрел, что показывает его мысленный взор, и увидел себя, взмывающего над землей, как воздушный шарик, выпущенный во время школьного турнира воздушных шариков. Воздух почему-то стал разрежаться. Кристофер вообразил мир с высоты трех метров. С высоты шести метров. С высоты полета яркого воздушного шарика.

Джерри нашел выпущенные шары!

Джерри собирается убить мою мать!

Этот голос ворвался ему в мозг. Кристофер открыл глаза – и увидел, что летит на высоте шести метров. Он пришел в панику и с глухим стуком рухнул на землю. Славный человек помог ему подняться.

– Как стыдно, – выдавил Кристофер.

– Стыдиться нечего. Просто тебе еще не хватает сноровки. Это мое упущение. Попробуем иначе.

Они немного помолчали. Кристофер смотрел на горизонт. Он увидел, как в облака взмыла птица. А другая птица упала оттуда камнем. Это напомнило ему качели. Он стал прокручивать в уме тот день, когда впервые увидел в небе облако-лицо. Он забрался на качели. Спрыгнул – и «Пираты» стали чемпионами страны по бейсболу. Тогда он еще не умел летать, как Железный Человек.

Зато сейчас приземлился так же.

– А качели не подойдут? – спросил он.

Славный человек взглянул на качели и оценил их траекторию.

– Сгодятся, – сказал он. – Пойдем-ка.

Одни качели занял Кристофер. На соседние уселся славный человек.

– Доберись до шептуньи засветло.

Кристофер кивнул. Славный человек достал из кармана какой-то мягкий кожаный чехол и вложил в руку Кристоферу.

– Это подарок моего отца. Теперь он твой.

Кристофер откинул кожаный клапан и увидел тупой серебряный клинок. Ничто в нем не напоминало сверкающий меч, какие показывают в фильмах. Клинок был ничем не примечателен. Как и он сам.

– Без надобности не используй, сынок.

Кристофер кивнул, и они начали что есть мочи работать руками и ногами. Состязались, кто взлетит выше – точно так же в Мичигане Кристофер сто раз соревновался с Ленни Кордиско. Они с ним раскачивались – выше некуда, а потом с высоты полутора метров спрыгивали в яму с песком. Но здесь-то выходило более полутора метров.

Здесь качели взлетали до горизонта.

Кристофер перехватил взгляд славного человека. Никогда еще он не видел на человеческом лице такого просветления. Оно граничило с отцовской гордостью, но славный человек не был ему отцом. Если не считать матери, на Кристофера никто еще не смотрел с такой любовью.

– Закрой глаза. Успокой рассудок, – напомнил ему славный человек.

Кристофер послушался. Он сделал глубокий вдох, закрыл глаза и потерялся за собственными веками. Вообразил, как ухватился за цепи, и, сделав мах ногами, взмыл кверху еще один раз. Потом во второй раз. И в третий.

Прыжок.

Перед своим мысленным взором Кристофер отпустил цепи качелей и, словно из пращи, бок о бок со славным человеком взлетел ввысь. Он вообразил, будто мир замедлил свое движение, когда они поднимались к облакам. Выше и выше. Школа сжалась до размеров детского конструктора. Перед его мысленным взором проплывало все. Бейсбольное поле. Автомагистраль на реальной стороне. Перевернутые автомобили. Мертвый олень. Дорога разрушения показала себя почти полностью.

Даже не успев ничего почувствовать, он уже увидел, как его тело врезается в облако.

Облако оказалось мягким и податливым. По ощущениям оно напоминало пар из увлажнителя с холодной водой, который включала мама, когда он болел. Кристофер сам не знал, почему вспомнил о ней в этот миг. Она ведь сейчас должна сидеть с ним в больнице. Приглаживать ему волосы и повторять, что все будет хорошо. Ему не терпелось вернуться и рассказать ей про облака.

– На языке, мам, совсем как сахарная вата, только без сахара.

Они дрейфовали все выше и выше, поднимаясь в заоблачную даль. Глядя вниз, Кристофер видел, как облака, огромные и прекрасные, неспешно движутся над городом. Временами они схлестывались, как в драке подушками. Потрескивали, выпуская молнии. Через несколько секунд налетели теплые и мягкие пары озона, с ними – громовые раскаты. Начался снегопад. Ласковым снегом смывало все страхи.

Не хуже, чем потопом.

Кристофер вообразил, как поднимается еще выше в небо. Как снежинки в сумерках, поблескивали звезды. На миг ему подумалось: так выглядит Царство Небесное. Сидишь на облаке. Любуешься звездами. Ощущаешь на лбу вечное тепло маминой ладони. Он вспомнил, как отец Том объяснял сущность Святой Троицы: Бог един в трех лицах. Для наглядности: вода – это и просто вода, и лед, и пар.

И облака.

Сейчас они не столько летели, сколько плыли сквозь воды небес. Одно соединилось с другим. Могущество Кристофера ограничивалось только его воображением. В голове промелькнуло: не потому ли шептунья охотится на детей. Взрослые не любят вспоминать о своем могуществе, потому что их когда-то стыдили за буйное воображение.

Подумать – все равно что сделать.

– Приготовься, – скомандовал славный человек.

Кристофер почувствовал, что они начали падать, снова пронзая облака, но куда более стремительно. Он не мог судить, далеко ли они унеслись. Долго ли парили в небесах. Время заблудилось в лабиринтах его воображения. Он падал все быстрее и быстрее. Миновал толщу облаков и посмотрел вниз. Весь город остался позади.

Они очутились над Лесом Миссии.

Вот только лес выглядел совсем по-другому. Он сделался более обширным и каким-то более коварным. Солнце растопило снег на верхушках деревьев, но поляна белела, как прежде. В центре этой белизны точкой чернело знакомое дерево. Кристофер не сразу сообразил, что видит перед собой.

Лес превратился в исполинский глаз.

Глаз этот, устремленный в небеса, следил, как падают звезды. Всякий раз это возносилась душа или умирало солнце. Или умирал «сын-солнце». Поляна превратилась в белок этого глаза. Дерево стало его зрачком. Его учеником. Но отнюдь не новичком.

Падение длилось. Славный человек был тяжелее, а потому и падал быстрее. Расстояние между ними увеличивалось.

– Я ее отвлеку! Доберись до нее засветло! – наказал, падая с неба, славный человек. – Помни, кто ты такой!

Мысленным взором Кристофер увидел, как славный человек ударился об асфальт, тогда как сам он полетел дальше, к опушке леса, которую успела расчистить строительная бригада фирмы «Коллинз Констракшн». Вокруг свежевырытого котлована были свалены гигантские древесные стволы. Они смахивали на зубы, вырванные из десен свирепой рукой. Надгробьями торчали пни. Они окружали вывороченные пласты земли, лужи грязи и скопление техники.

Тут-то он и увидел шептунью.

Она стояла в слякоти с ордой из сотни оленей. Стояла молча. Лишь изредка дотрагиваясь до оленьих лбов, отчего животные начинали кланяться, как богомольцы. Их окружали тысячи почтарей. Каждый держался за веревку, которая обеспечивала стройность их рядов. Ряды тянулись до горизонта.

Это было ее войско.

С открытыми глазами Кристофер упал на землю. Его тело шумно плюхнулось в грязь. От силы удара из него едва не вышибло дух. Ему казалось, что грудная клетка просто раздавлена: он ловил ртом воздух, как золотая рыбка, выброшенная из аквариума. Кристофер не сомневался, что его засекли, но стоны почтарей заглушали все остальные звуки. Он смотрел в небо. Солнце ласкало макушки деревьев.

Кристофер оказался в самом центре вражеского логова.

Славного человека рядом не было.

До захода солнца оставалось десять минут.

Глава 81

Мать Кристофера подняла голову, когда ее сын вдруг зашевелился на больничной койке. Под плотно закрытыми веками дрогнули зрачки. Держа его за руку, она всем сердцем и душой надеялась встретить его взгляд. Взгляд его необыкновенных глаз. Как у отца. Но всякая надежда угасла от неумолимого «биип-биип-биип», исходившего от аппаратуры, которая поддерживала жизнь в детском теле. За окном садилось солнце. Мать Кристофера пронзило холодом. Страшная ночь близко. И готовится забрать ее сына.