Воображаемый друг Чбоски Стивен

Глава 93

В ванне кто-то сидел. Окутанный облаками пара.

Кристофер прирос к полу. Огляделся по сторонам. В ванной комнате все оставалось по-прежнему. Запотевшее зеркало. Аромат крема для бритья «Ноксзема». Брошенная на раковину отцовская рубашка. Пропахшая сладковатым табаком.

– Знаешь, где ты находишься? – спросил голос.

Кристофер лишился дара речи. Отрицательно помотал головой. Нет, не знаю.

– А хочешь узнать?

Кристофер кивнул.

– Да, хочу.

– Хорошо, только это секрет. У меня могут быть неприятности. Так что подходи ближе. Я тебе на ушко шепну.

Кристофер не сдвинулся с места.

– Не бойся, малыш. Я тебя не обижу. Присядь сюда.

Говорящий похлопал рукой по бортику ванны. Из запястий на белый фаянс тонкими ручейками потекла кровь. Кристофер хотел развернуться и убежать, но не тут-то было: ноги сами понесли его вперед. Сквозь пар. Сквозь облака.

– Вот умница. Подойди к папе. Вскоре ты все поймешь.

Кристофер сделал микроскопический шажок. Второй. Третий. К нему потянулись руки. Ладонь оказалась мягкой и гладкой, с табачными пятнами между пальцев.

– Молодец, Кристофер. Давай, обними меня.

Кристоферу на плечо легла чья-то рука. И, как одеяло, закутала его целиком.

– Где я нахожусь, папа? – спросил Кристофер.

Кристофер стоял совсем близко; до него долетало табачное дыхание.

– Ты не на асфальте.

Облака развеялись и открыли ухмыляющуюся фигуру.

Это была шептунья.

Глава 94

41,5°

биИп.

Сквозь застекленное окно на противоположной стороне коридора мать Кристофера смотрела на своего сына: тот боролся за жизнь. Она была обязана его спасти. Она была обязана раздобыть послание Дэвида Олсона, хранившееся у нее дома, на старом книжном шкафу.

Но по милости Мэри Кэтрин она осталась без машины.

Оба охранника, пробежав по коридору, распахнули дверь в палату шерифа. Они чесали свои красные лица. Одутловатые, потные. Загораживали собой выход. Из-за их спин появилась медсестра, которую мать Кристофера прежде не видела.

– Миссис Риз, все в порядке? – спросила она.

– Да. Все хорошо, – солгала мать Кристофера.

Улыбаясь, медсестра закашлялась от гриппа, который не был гриппом. Она чуть дольше, чем требовалось, задержала взгляд на матери Кристофера.

– Что почитываем? – спросила медсестра.

Вопрос на один тягостный миг завис в воздухе. Медсестра почесала локоть.

– Стесняюсь сказать, – вступил Эмброуз. – Она читает подборку писем моей покойной жены. Некоторые из них довольно откровенны. Если хотите – можете тоже почитать их мне вслух. Миссис Риз как раз собиралась отлучиться – принести мне кое-что из моей машины.

Эмброуз выудил из кармана ключ и поднял его перед собой.

– Вы же помните, где я обычно паркуюсь, правда? Старый битый «Кадиллак» на углу? Весь щербатый и помятый, как я.

– Помню, мистер Олсон, – сказала мать Кристофера.

– Вот и хорошо. Я посижу с Кристофером, пока вас не будет.

Он вручил ей ключ в обмен на дневник брата.

– Спасибо вам, мистер Олсон, – сказала она.

– Не за что. Это вам спасибо, мэм, – исправил положение старый солдат.

Сжимая в руке ключ, мать Кристофера протиснулась мимо двух сомнительного вида охранников и вышла из палаты. Она направилась прямо к выходу из отделения интенсивной терапии; там пришлось подождать автоматического открытия дверей. От боли под ребрами она содрогнулась. Действие обезболивающего заканчивалось, но время поджимало.

Да открывайтесь же. Ну. Быстрее, черт побери.

Она обернулась: медсестра везла Эмброуза на кресле-каталке обратно в палату Кристофера. Сын лежал на больничной койке.

41,6°

биИп.

Двери зажужжали, как стая саранчи. Мать Кристофера выбежала из отделения.

Глава 95

Внезапно миссис Хендерсон содрогнулась. От противного холодного сквозняка, который дул откуда-то изнутри. И напоминал зубную боль. Она понимала, что опаздывает. Это недопустимо. Так твердил ей голос.

Недопустимо.

Она ускорила шаг. Прошла мимо кранов и бульдозеров строительной компании «Коллинз Констракшн» – они застыли без движения, точь-в-точь как ее благоверный в больнице. Огромные бесполезные железяки, совсем как те, что поддерживают жизнь в этом мерзавце. В отличие от нее, врачи не могли взять в толк, почему он не умер. Но она-то соображала, что к чему. Знала, как это аукнется. Всем. И в первую очередь Кристоферу.

Припарковав автомобиль шерифа на обочине, миссис Хендерсон вошла в Лес Миссии.

Бывать здесь ей не доводилось, но куда идти – она знала назубок. Голос подсказывал. У дерева – налево. За валуном – направо.

Прямо по этой тропе, миссис Хендерсон.

Миссис Хендерсон бросила взгляд на грунт под ногами. И увидела следы всевозможных размеров. Все они вели к одному и тому же месту. Куда направлялась и она сама.

Быстрее. Еще быстрее.

Еле передвигая усталые ноги, миссис Хендерсон пустилась бежать. Из-за раны в боку, которая с каждым шагом раскрывалась, чувствовался легкий дискомфорт. Но, как любили повторять школяры, не надсадишь пупок – не срубишь дубок. В походных ботинках она пробиралась сквозь снег с грязью. Пробежала через тоннель, где за ней вприпрыжку, по-щенячьи, увязалось с десяток оленей. Голос в голове подгонял все громче и громче.

Шевелись. Время поджимает.

Миссис Хендерсон добралась до поляны и остановилась.

Вид был прекрасен. Прекрасней, чем ее муж, стоявший рядом с нею у алтаря. Прекрасней их клятвы верности. И первой брачной ночи. Миссис Хендерсон в жизни не видела ничего прелестнее. На поляне расположилось великолепное старое дерево, а на ветвях – красивейший домик.

Дерево окружили сотни людей.

Все хранили молчание, как в церкви.

Кое-кого из присутствующих она знала по школе – например, миз Ласко, Брэйди Коллинза, Дженни Херцог. Некоторых выпускников, которые в мгновенье ока превратились из милых ребятишек в лысых пожилых мужчин. Знакомы ей, однако, были не все. Кого-то она, возможно, видела в продуктовом, на заправке или во время краткого пребывания за решеткой. Так что в целом создавалось впечатление, будто она знала всех. Поэтому она чувствовала себя непринужденно.

Поэтому все они чувствовали себя непринужденно.

Она шла через поляну, и толпа расступалась перед ней, как воды Красного моря[71]. Все лица повернулись в ее сторону. Все лица улыбались. Все были рады друг другу. Наступил день славы. Никакой боли. Никакого страдания. За всю свою жизнь миссис Хендерсон не ощущала духа Рождества как чуда.

Миссис Хендерсон подошла к миз Ласко. Женщины улыбнулись и кивнули в знак приветствия, а потом рассмеялись над этой глупой чопорностью. Потом обнялись, как некогда разлученные родные сестры. А они случаем… не родные? А все присутствующие? Миссис Хендерсон удержала миз Ласко в объятьях. Затем каждая по-матерински положила руки на плечи тех, что помоложе: Брэйди Коллинза и Дженни Херцог. Всем им вдруг стало легко. В какой-то миг всех посетила одна и та же мысль.

Наконец-то меня понимают.

Ведь миз Ласко больше не придется изображать трезвенницу, Брэйди Коллинзу больше не придется ночевать в конуре, а Дженни Херцог больше не придется раздеваться перед сводным братом. А если какие-нибудь презренные личности, вроде матери или дружков Кристофера, вроде шерифа или Эмброуза Олсона, будут путаться под ногами, их можно просто пырнуть ножом столько раз, сколько потребуется. От непонимающих надо избавляться. А коли дело дойдет до войны – понятно, кто победит.

Потому что в войнах побеждают хорошие парни.

Все четверо опустились на колени и вместе прикоснулись руками к дереву. Дерево излучало приятное тепло, как попка младенца. Они испытали ни с чем не сравнимое умиротворение. Для них будто бы смешались ощущения от прохладной стороны подушки и от теплой ванны. В одно мгновенье лихорадка улеглась. Зуд в руках прекратился. Они наконец обрели покой. Затишье перед бурей.

Мир перед войной.

– Час настал, – изрекла миссис Хендерсон.

Она подтащила свой дорожный чемоданчик. Руки ощупали мягкую кожу. Холодная молния податливо разошлась, будто позвонки разлетелись в стороны. Порывшись в чемоданчике, миссис Хендерсон достала остро заточенный мясницкий нож.

– Вам помочь? – предложил Брэйди Коллинз.

– Конечно, Брэйди. Спасибо. Ты так любезен. Бабушка могла бы тобой гордиться, – ответила она. – Почему бы тебе, к примеру, не постоять на страже?

Улыбаясь, Брэйди Коллинз достал из своего рюкзака пистолет. И начал расхаживать взад-вперед, охраняя соратниц от Тормоза Эда, который, понятное дело, прятался где-то в лесу.

– Можно мне тоже? – с горячностью спросила Дженни Херцог.

– Конечно, можно, Дженни. Не прохлаждаться же тебе тут попусту, голубушка.

С гордой улыбкой Дженни запустила руку в чемоданчик. Она выудила оттуда дюжину швейных иголок и моток черной шерстяной пряжи. Тогда миссис Хендерсон повернулась к собравшимся и пристально вгляделась в беспокойные лица.

– Можно первым вызвать моего сводного брата? – тихо спросила Дженни Херцог.

– А ты точно не хочешь приберечь его напоследок? – уточнила миссис Хендерсон.

– Точно, мэм, – ответила Дженни.

– Хорошо. Скотт… прошу сюда.

Сводный брат Дженни подошел и улыбнулся.

– Вызывали, мэм? – пылко спросил он. – Чем могу быть полезен?

– Можешь до скончания века испытывать то, что ты делал с Дженни, и никто этого не прекратит. Как тебе такой вариант?

– Супер, – ответил он.

Скотт в трансе кивал, а его сводная сестренка Дженни тем временем отмотала черную нить, вдела ее в игольное ушко и передала миссис Хендерсон. Старушка ласково погладила девочку по голове и двинулась к Скотту. Левой рукой она сомкнула ему губы, а правой, натренированной на уроках домоводства, принялась наглухо зашивать мальчишеский рот.

За этим занятием она даже не слышала его душераздирающих криков из-за белого шума в собственной голове. Улыбаясь, миссис Хендерсон лелеяла какие-то воспоминания. Раньше было проще. Когда девочкам предписывалось посещать уроки домоводства, а мальчикам – ручного труда. Когда мужчины хранили верность женам и даже не помышляли о разводе. Когда старые добрые времена еще были новыми добрыми временами. Когда все было лучше. И снова будет, как тогда. Тонкий голосок обещал, что это непременно сбудется. Вот тогда-то муж станет ее ценить.

А требовалось от нее всего ничего: играть свою роль.

И остальных натаскивать.

Накладывая стежок за стежком, она разглядывала дом на дереве. Прелестный маленький домик. По ту сторону двери находился ее муж. Она почти разбирала его шепот.

– Дорогая, давай-ка уедем прямо в пятницу на все выходные.

– В смысле? – удивилась она.

– Хочу провести время с женой. Жаль, что у нас не собраны вещи.

– Ну почему же: собраны! Я в библиотеке припрятала. Вот, смотри!

– Ты лучшая жена, о какой только можно мечтать.

На сей раз можно будет забросить чемоданчик в багажник его автомобиля и уехать. Не важно куда. Ведь она вновь станет молодой. Рыжеволосой. Прекрасной телом. И будет проживать этот день до скончания века. Глядишь – и закалывать мужа ножом не придется.

– Куда же мы отправимся, дорогой? – в конце концов спросила она.

– В домик на дереве, куда же еще? Здесь такая красота.

Миссис Хендерсон, погрузившись в мечты о новой реальности, даже не заметила, что уже превратила Скотта в почтаря.

– Скотт, до Рождества – всего ничего. А тут ветви голые. Украшений бы раздобыть, – сказала она.

Дженни вручила Скотту веревку, которую миз Ласко обрезала мясницким ножом до нужной длины. С этой веревкой Скотт стал взбираться на дерево по лестнице из маленьких колобашек, похожих на молочные зубы. Нащупав первый толстый сук, долез до его края. Затем привязал к нему один конец веревки, а другой обмотал вокруг шеи. Когда Скотт прыгнул вниз, шея хрустнула, будто вилочковая косточка, но он не умер. Миссис Хендерсон так и предсказывала: он не умрет. Никто больше не умрет.

– А когда можно будет умертвить его в потопе? – спросила Дженни.

– Как только мы выиграем эту войну, Дженни, – улыбнулась миссис Хендерсон. – Следующий!

Миссис Хендерсон повернулась к сторожу со стройки «Коллинз Констракшн», который прикидывал размер сверхурочных, положенных ему за ночное дежурство, причем в сочельник. Толстыми черными нитками старуха зашила ему веки; его истошные крики утонули в ее беспокойных мыслях. За годы работы в государственной школе она научилась обходиться подручными средствами. У нее на примете имелись сотни горожан, которые прямо напрашивались на превращение в почтарей. Она бы и рада была прошить их всех вручную, как Скотта, но, увы, время поджимало. Близилась полночь. А ведь им еще предстояло подготовиться к жертвоприношению Кристофера. А значит, ей придется отпустить бразды правления и доверить людишкам зашить себе глаза и рты самостоятельно, тогда как миз Ласко, Дженни и Брэйди будут выдавать иглы, застежки-молнии, шерстяную пряжу и простые нитки.

Мне одной нипочем не управиться.

– Следующий!

Глава 96

Шептунья поднялась из ванны. Нагая. Испещренная пулевыми отверстиями, колото-резаными ранами и ожогами. Кристофер завопил. Рванул к двери. Шептунья ступила на мокрый кафельный пол. Кристофер дотянулся до дверной ручки. Заперто.

Его заманили в ловушку.

Шептунья напала сзади. Приподняла его над полом, хотя он трепыхался, как рыба. И распахнув пинком дверь, вышвырнула его на сук. Кристофер и рад был бы отползти подальше, но руки приклеились к дереву, как липучки.

А шептунья остановилась на пороге домика на дереве. На ней было ее лучшее выходное платье – изодранное в клочья, с кровавыми потеками. Затворила за собой дверь. И мертвыми кукольными глазами уставилась на Кристофера.

– Криссстоффферрр. Часссс нассстал, – прошипела она.

Шептунья неспешно подступала к нему. Кристофер вскрикнул.

– НЕТ! ПРОШУ!

Натянув улыбку, она подтащила к себе Кристофера за уши. Потом обхватила его обеими руками и змеей скользнула вниз по стволу.

Кристофер оглядел поляну. Там, внизу, собралось все ее войско. И не сводило с него глаз. Шептунья ползла дальше. Вниз. Они миновали десятки домов на деревьях. Двери всюду заперты. Шторы задернуты. Что там внутри – не видать, зато Кристофер уловил голоса. Детское хихиканье. Тут заерзала одна дверная ручка.

– Не сейчас. Устроим ему сюрприз, – шепнул голосок.

И ручка замерла. Шептунья скользила все ниже. Вот и следующий домик на дереве. С розовой дверью. Откуда слышалось дыхание.

– Из него бы получился чудный домашний зверек, – прошептала маленькая девочка.

Она скребла дверь ногтями, как школьную доску. Они поравнялись со следующим домиком. Занавески сине-белые, как платье сказочной девочки Дороти.

– Он хоть знает, где находится? – раздался тихий мужской голос.

– Скоро узнает, – чуть слышно ответил женский.

Шептунья приземлилась у самого корневища. Прямо перед огромной дверью в гигантском стволе. Она окинула победным взором свое войско. И воздела руки Кристофера. Сонм взревел, как Таймс-сквер в новогоднюю ночь. До Кристофера доносился барабанный бой. Четверо почтарей ухватили его за руки, за ноги. Придавили к стволу. Спиной он чувствовал не кору. А живую плоть. Влажная и теплая. Кристофер испустил вопль.

– Прошу! Не убивай меня! Пожалуйста!

– И не собираюсь, – невозмутимо сказала шептунья.

– Тогда что ты со мной сделаешь? – Кристофер испугался еще больше.

– Не скажу. – Шептунья улыбнулась.

Она запустила длинные грязные ногти себе под кожу. Выдрала из груди ключ. И кистью руки пронзила древесную плоть. Ладонь ее завертелась в утробе дерева, будто там ее перемалывал измельчитель отходов. Вместе с кровью. И с мясом. Наконец она нащупала в трухлявой плоти замочную скважину. И повернув ключ, отомкнула замок…

Щелк.

Наверху тут же заревел сонм обитателей домов на деревьях. Истошный крик ворвался в голову Кристофера. Он обшаривал поляну. В поисках спасения. Но на всех тропах дозором стояли человеки-почтари.

– Час настал! Час настал! – хором взывали голоса.

Шептунья погрузила ключ обратно под кожу, как в жидкий цемент. Кожа тотчас же стянулась. Ключ замурован. Шептунья открыла дверь. Из ствола хлынул свет. Прямо на Кристофера. Его ослепило. По телу пробежал холодок.

– Что это за место?! Где я?! – кричал Кристофер.

– Я-то думала, ты вспомнишь, – произнесла шептунья.

Дерево – Кристофер чувствовал – излучало энергию. Статическое электричество от миллиона воздушных шариков. Он вспомнил, как шел по следам. И дерево ощущалось ладонью как плоть. Вспомнил. Как провел тут шесть дней. Как его согревали. Как выхаживали. Наделили мозгами. Оставили на верхушке этого дерева, чтобы он напитался всем.

Но внутри он никогда не бывал.

– Кристофер, ради твоего же блага, – сказала шептунья.

И подтолкнула его к свету. Слепящему глаза. Из древа пушистыми белыми облаками валил пар. Не переставая кричать, Кристофер упирался ногами. Царапался. Вырывался. Шептунья подняла его над землей. Он брыкался. Различал запахи внутри света. Кухня. Ржавые ножи. Вода в отцовской ванне. Больничный дух.

– НЕТ! НЕТ! – заголосил он.

А сам руками вцепился в ствол. Горячий, будто в лихорадке. Шептунья отодрала руки Кристофера. Но он извернулся. Уперся ногами в дверную коробку. Тут его облепили человеки-почтари. Кристофер отбивался что было сил. Раскидал почтарей во все стороны. С его силой им не совладать. Но Кристофера опять сгребли изрытые шрамами лапы шептуньи. Шершавые, как наждак. Сжав его мертвой хваткой, она притянула к себе его лицо. И буравила взглядом. Горевшим злобой и безумием.

_{– ЧАС НАСТАЛ!!!!!!!}

Кристофер оглядел поляну. Там проступили десятки следов. Хотя сами люди были недоступны его взору. Но они там. Он их чувствовал. Горожане на реальной стороне. С заштопанными глазами. Превращенные в почтарей. Весь мир кричал от боли. Глаза слепило. Размывались границы миров. Воображаемого и реального. Разделявшее их стекло вот-вот грозило разлететься вдребезги.

Кристофер запрокинул лицо к небу. Падали звезды. На миллионы кусочков разбивались созвездия, точно рассыпанный по полу пазл. До полуночи оставалось шесть минут. Шесть минут до Рождества. Кристофер закрыл глаза. Успокоил рассудок. И прошептал:

– Молю, Господи. Помоги мне.

Откуда ни возьмись на горизонте замаячило облако. Облако-лицо. Заполонявшее собой все небо. И тотчас по телу Кристофера разлилось спокойствие. Шумы вокруг умолкли, будто на пульте выключили звук. Он слышал только собственное сердцебиение. Пиканье медицинских аппаратов. Голос ветра.

– Кристоферрррр, – позвал ветер.

Шептунья подтолкнула его вперед. Кристофер почувствовал, как его левая ступня пересекла границу света и тьмы.

– Не преступай светового порога, Кристофер. Сразись с ней, – шептал голос.

Не могу. Она сильнее.

Руки Кристофера налились свинцом. Теперь и правая нога переступила ту же черту. Он хотел одного: уснуть. Крепко-крепко.

– Надо убить ее до полуночи! – завывал ветер.

Мне не справиться с ней в одиночку.

– Почему же не справиться? Ночной кошмар – это всего лишь сон наизнанку. Повтори, Кристофер!

– Ночной кошмар – это всего лишь сон наизнанку, – произнес Кристофер вслух.

Шептунья перевела на него взгляд.

– Ты с кем там болтаешь?! – возмутилась она.

– Еще разок повтори! – шептал ветер.

– Ночной кошмар – это всего лишь сон наизнанку, – возвестил Кристофер.

И тут шептунья заверещала.

– С кем ты болтаешь? – без остановки повторяла она, но Кристофер уже не слышал ее голоса.

Все вопли стихли. Воцарилась тишина. Воцарился мир. В воздухе повеяло свежестью и прохладой. И только ветер нашептывал:

– А во сне мои возможности безграничны.

– А во сне мои возможности безграничны, – повторил Кристофер.

– Потому что здесь… – продолжал ветер.

Кристофер закрыл глаза. Мысленным взором он представил, как шарит в темноте у себя под веками в поисках выключателя. А когда удалось зажечь свет, ему открылось нечто большее, чем просто знание. Это была сила. Дикая и яростная. Подняв веки, Кристофер уставился на шептунью. Глаза у нее забегали. Она пришла в ужас.

– …я – Бог, – закончил Кристофер.

Одним прыжком он отскочил от светового проема, отшвырнув с дороги шептунью. Она грохнулась на краю поляны, в сотне метров от него. Почтари с оленями, замерев, вылупили свои глазищи. Руки Кристофера казались ему чужими. Он не мог поверить в свое могущество.

Шептунья поднялась с земли. Кипящая гневом. Или это розыгрыш? Почтари с оленями обернулись в сторону Кристофера. Тысячи глаз. И все горели жаждой мести за властительницу. Но Кристофер застыл. Не бежал. Не прятался. А медленно опустил руку в карман и вытащил кожаный чехол. Из которого достал тупой серебряный клинок.

– Ты сошла с асфальта, – спокойно изрек Кристофер.

Он разглядел замурованный под кожей ключ. Потом занес над головой серебряный клинок и бросился прямо на нее.

Глава 97

Мать Кристофера бежала по шоссе. За пятнадцать минут она домчалась до пансионата «Тенистые сосны», возле которого Эмброуз держал свой видавший виды «Кадиллак». Пятнадцать минут езды мимо горящих магазинов, вдоль брошенных разбитых автомобилей, где в полутьме хозяйничали устрашающего вида субъекты. Ни такси. Ни полиции. Кругом – только насилие. У нее разламывались ребра. От болеутоляющего остались одни воспоминания. Мать Кристофера держала в поле зрения часы на приборной панели.

Десять минут до полуночи.

Свернув с девятнадцатого шоссе, она сбросила скорость почти до нуля. Ей представлялось, что весь район будет сверкать иллюминацией, что семьи будут поднимать предпраздничные бокалы. Что детей будут загонять в постель – ведь Санта-Клаус обходит стороной дома тех, кто не ложится спать вовремя.

Но ей открылось совсем иное.

Улицы застыли в жуткой тишине. Ни один фонарь не горел. По обеим сторонам дороги столбами застыли олени. Их черные глаза сверкали в лунном свете. Наблюдали за ней. Выжидали.

Она свернула на Хейз-роуд.

Там заглядывала в каждый дом. На елках мерцали украшения. Но гостиные пустовали. Никто не смотрел рождественские телепередачи. Люди как сквозь землю провалились.

Остались одни олени.

А вот и поворот в ее квартал. Мать Кристофера проехала угловой дом – бывшее жилище Олсонов. Не увидела ни Джилл, ни Кларка. Миновала дом Херцогов. Ни Дженни Херцог, ни ее сводного брата не заметила. Ни следа автомобилей на подъездных дорожках. На улице, ведущей в Лес Миссии, она тоже не увидела никого и ничего.

Но что-то почувствовала.

На кончиках волос. Назойливое. Нечто жуткое исходило от этого леса. И ширилось. И бежало.

Она продвигалась по улице.

К своей подъездной дорожке.

И тут на крыльце бревенчатого особнячка напротив показалась жившая там старуха. В белой ночной рубашке. С кружевными оборками. Босая. И бросилась под колеса. Фары выхватили ее лицо. Старушечьи глаза и рот были зашиты черной шерстяной нитью. Мать Кристофера с криком ударила по тормозам. Старуха замычала сквозь стежки…

– Ууууж тааакой был вииииидныыый паааарень!

…и ринулась в Лес Миссии, как вставшая на дыбы олениха. Мать Кристофера вгляделась в лес – посмотреть, что будет дальше. Но ничего не произошло. Витало лишь ощущение. Смерть уж близко. Все мертво. Мы умрем на Рождество. Мать Кристофера взглянула на часы.

До полуночи оставалось шесть минут.

Шесть минут до Рождества.