Воображаемый друг Чбоски Стивен
Брэйди подбежал к матери Кристофера, взводя курок. Он уже готов был нажать на спусковой крючок, но замер. Вся толпа заговорила разом. Каждый голос принадлежал славному человеку. Город был его рупором. Тысячью стереоусилителей.
– Я заставлю их делать это веЧно, – заявил он. – Буду убивать твою мать раз за разом, и в мире никогда не возникнет дефицит патронов.
Кристофер почувствовал резкий скачок температуры тела. До него наконец-то дошло, что это такое. У него под кожей клокотал Ад. Через толпу пробивался Тормоз Эд, за ним – Майк и Мэтт. Все трое заговорили одновременно.
– Все твои приятели у меня. Твой домик на дереве принадлежит мне. Вот увидишь, на что я теперь способен, – сказал славный человек.
Тормоз Эд подошел к шерифу и помог ему подняться. У шерифа так и не открылись глаза. Но смотрел он в сторону Кристофера, в отчаянии тщетно пытаясь разомкнуть веки.
– Прошу тебя, Кристофер, не давай мне больше спать. Всякий раз, когда я засыпаю, она меня ждет, но я ее не спасаю. Каждый раз опаздываю. Прошу, положи этому конец. Я не вынесу, если она вновь скажет мне «папочка».
Шериф боролся с собственным телом, но не мог ему помешать. Против своей воли он полез на дерево. Прибитые в беспорядке маленькие бруски смахивали на изломанную ухмылку.
– Нет! Я туда не хочу! – кричал шериф.
Кристофер дернулся вперед, чтобы ему помочь, но толпа отрезала его от шерифа.
– Нет! Стой! – завопил Кристофер.
Невидимые руки управляли шерифом, как марионеткой. Он преодолел всю лестницу и распахнул дверь в домик на дереве.
– Умоляю! Мне невыносимо смотреть, как она умирает снова и снова!
– Отпустите его! Проснитесь, шериф! – закричал Кристофер.
Но шериф был потерян. Домик на дереве осветился мягким сиянием. Шериф шагнул внутрь и затворил за собой дверь. Тотчас же раздались его вопли.
Потом все стихло.
Славный человек заговорил вновь. Его голос сверлил Кристоферу мозг хуже бормашины.
ктО пойдет следующим?
На глазах у Кристофера толпа приближалась к телу его матери. Ее подняли на плечи, как носят гроб, и потащили к дереву.
– НЕТ! – завопил Кристофер.
Он стал прорываться сквозь толпу к матери. Мистер и миссис Коллинз схватили его за руки. И зашипели:
– А знаешь ли ты, что увидит, проснувшись, твоя мать?
– НЕТ! НЕ НАДО! УМОЛЯЮ! – взвыл Кристофер.
Вырвавшись, он побежал к матери. Джерри сбил его с ног.
– Она проснется с Джерри. УгаДай: что будет дальше?
Кое-как поднявшись, он стал опять продираться к матери. Температура тела ползла вверх.
– Она увидит, что некто подглЯдывает за ней из ванны. Твой отец. Он поднимется из воды с ножом.
– НЕТ, ВЫ ЭТОГО НЕ СДЕЛАЕТЕ! НЕ ТРОНЬТЕ МОЮ МАМУ! ПОЖАЛУЙСТА!
– Но он не собирается ее убивать. Он уБьет тебя.
Толпа уже втаскивала его мать по лестнице за волосы. Она болталась из стороны в сторону, словно карманные часы на цепочке.
– Она посмотрит, как ты будешь умираТь, а наутро проснется с Джерри. Потом заметит, как некто следит за ней из ванны. Это окажется твой отец. Он поднимется из воды с ножом. Но он не собирается ее убивать. Он уБьет тебя. Она только будет смотреть. А на другое утро…
– НЕТ!
Подскочив к дереву, Кристофер успел схватить маму за ноги. Попытался стянуть ее с лестницы. Но сам рухнул на колени, утопая в боли. Удержать ее он не смог. К нему подошли Майк и Мэтт. Каждый положил руку ему на плечо и одновременно с братом открыл рот.
– кристофеР. я большЕ не могУ за тобоЙ гонятьсЯ. я выжидаЛ двЕ тысячИ леТ, чтобЫ вырватьсЯ иЗ этоЙ тюрьмЫ. либО тЫ принесешь мнЕ клюЧ и убьешЬ шептуньЮ, либО я навеК оставлЮ у себЯ твоЮ матЬ вместО игрушкИ. иныХ возможностеЙ неТ. кто-тО определеннО умреТ на роЖдествО. либО шептуньЯ, либО твоЯ матЬ. а сейчаС…
– выбираЙ.
Мистер и миссис Коллинз распахнули дверь, готовясь втолкнуть в дом на дереве мать Кристофера.
– Ладно! Стойте! Я сам. Отпустите ее! – прокричал Кристофер.
Настал миг тишины, а потом из тысячи ртов вырвался шепот:
– спасибО, кристофеР…
Город бережно спустил мать Кристофера по лестнице на землю. У нее был такой мирный вид. После всего, что выпало на ее долю. После всего, что делала с нею жизнь.
Опустившись на колени рядом с ее телом, Кристофер погладил мать по лбу, как делала она, когда он лежал с температурой. Взял ее за руку. Если и был у нее пульс, Кристофер не сумел его нащупать.
– Мама, теперь я должен идти, – вполголоса сказал он.
У него разгорался жар. Какого не было еще никогда. Волосы на затылке встали дыбом. Нагретый живот потрескивал от электричества. По всему телу нагревался колючий шепот, но для его матери начинался он не в мозгу и не в руках у Кристофера.
Начинался он в сердце.
Закрыв глаза, Кристофер прижимал ее к груди. Колючий шепот двигался сквозь него, как великие облака. Он втягивал носом растирание, которое она наносила ему на грудь, когда он болел. Пиво со льдом, которое он наливал, как Мэри Кэтрин – церковное вино, странно похожее на кровь, хлеставшую сейчас из носа Кристофера.
Различия стерлись.
Кристофер ждал, что из него вот-вот вытечет вся кровь, но остановиться уже не мог. Невзирая на муки. Не зная, что можно для нее сделать. Колючий шепот заставил Кристофера прочувствовать застрявшую у нее в теле пулю. Каждую надежду и каждый страх, нажимавший на курки. Каждое нарушенное обещание, каждую изломанную жизнь.
Жар нарастал. Голова у Кристофера вопила. Череп раскалывался пополам. Сейчас ему стало известно все. Все, что пережила его мать. Все, что мать для него сделала. Глядя на ее жизнь, он наконец-то разобрался в своем потаенном ощущении.
Это было не ощущением мук.
Это было ощущение могущества.
Он был всеведущ. И всемогущ. Он приблизился к Богу, насколько способен приблизиться просто смертный. Он нагревал ее сломанные ребра. Каждую впадинку. Каждую морщинку. Каждую тупую боль и острую муку. Все это бежало сквозь него, чтобы исчезнуть в облаках.
Мать Кристофера открыла глаза. Она была жива.
– Кристофер, – шепнула она. – Что происходит?
– Ничего, мама. Теперь с тобой все в порядке.
Он не прерывал касаний. Давал ей все больше и больше жизни. Видел все ее воспоминания. Не только фактическую сторону. Но и ощущение от каждого. Слезы, гнев. Ненависть к себе. Незримые шрамы.
– Мама, я могу забрать все твои муки. Ты позволишь?
– Что-что? – тихо переспросила она.
– Тебе не придется больше испытывать боль. Ты позволишь мне это для тебя сделать?
– Да, солнце. Все, что захочешь, – ответила она.
Положив ладонь ей на плечо, он скользнул по коже между ее грудью и ключицей. В первый миг она не почувствовала никакой разницы.
А потом это началось.
Она подняла взгляд на сына. У него из носа капала кровь.
– Что не так, солнце? – спросила она Кристофера. – У тебя носовое кровотечение?
– Я не пострадаю, мама. Ты просто наблюдай, – сказал он.
Инстинктивным движением она утерла его лицо от крови. Он с улыбкой взял ее руку в свою. У нее по коже разливалось его тепло, и она видела, как вся ее жизнь проходит у него перед глазами. Раз от раза она прятала слезы, не собираясь учить сына бояться. Раз от раза улыбалась, чтобы он чувствовал себя в безопасности, а потом уходила в другую комнату и пересчитывала оставшийся у них тридцать один доллар. Раз от раза принимала на себя все удары. Раз от раза отдавала все ради него. Ночами поправляла ему одеяло. Вскакивала с постели, потому что не могла махнуть рукой на Кристофера, как махали рукой на нее. Вновь и вновь пропускала через себя каждое мгновение, проведенное с сыном.
Но не так, как все это виделось ей.
А так, как все это виделось ему.
Поначалу она не узнавала это ощущение, но когда узнала, из глаз полились слезы. Она почувствовала, как это бывает, когда тебя ставят превыше всего. Как это бывает, когда тебя безоглядно любит кто-то большой, способный защитить и решить все трудности. Она стала сама себе родительницей. Она оказалась в безопасности. Никогда еще за всю свою жизнь не знала она такого счастья. Здесь было даже нечто большее, чем счастье. Большее, чем надежность. Ощущение это сводилось не к тому, что она чувствовала. А к тому, чего не чувствовала.
Она больше не чувствовала боли.
Боль ушла. Ушло все чувство вины. Ушел страх. Ушли терзания из-за его дислексии. Из-за их бедности. Из-за их положения. Все это растаяло. Не осталось неудач. Она видела себя только такой, какой видел ее он. Героиней. Всемогущей. Всезнающей. Самой потрясающей из всех людей, когда-либо ходивших по этой земле.
Она посмотрела на сына: тот улыбался ей, как улыбался каждую кинопятницу. Каждый раз, когда выбирал для нее книгу. Каждый раз, когда ради нее притворялся, будто ему нравится фильм. Каждый раз, когда приносил ей пиво со льдом. Она испытала ощущение своих объятий. Своей стряпни. Своей красоты. Вечность мгновений, протянувшихся перед ними во время созерцания света сотни миллиардов звезд.
– Мам, – окликнул он. – На самом деле ты такая и есть.
В этот миг Кристофер закрыл глаза и отдал матери такую же любовь, какую она всегда дарила ему.
Для нее это был рай.
У Кристофера остановилось носовое кровотечение. Он положил ей на лоб теплую ладонь, и она свернулась калачиком, как девочка, готовая погрузиться в сон.
– Поспи, мама, – сказал он. – Это все был дурной сон. Утро вечера мудренее.
– Хорошо, солнце. Спокойной ночи, – выговорила она.
– Спокойной ночи.
Наклонившись, Кристофер поцеловал ее в теплый лоб. Чтобы она видела хорошие сны.
– Я никогда не позволю им причинить тебе зло, – сказал он.
Потом Кристофер встал. Он принял на себя всю ее боль. У него распухли суставы. Затрещали колени. Руки ослабели и высохли. Он оглядел поляну. Горожане ответили ему взглядом своих мертвых глаз. Славный человек забрал их всех к себе. Всех, кроме матери Кристофера. Не осталось больше никого. Кристофер был один.
Подняв свое разбитое тело, он захромал к дереву.
Город расступился, как воды Красного моря. Как сотни лягушек, не понимающих, почему им вдруг стало так паршиво. Кристофер знал, что движется навстречу собственной смерти, но ему оставалось идти только вперед. Ради нее. Ради них. Он дошел до основания дерева. Вскинул тощие руки и стал подниматься по мелким брускам, похожим на молочные зубы.
Кристофер достиг домика на дереве.
Открыл дверь, заглянул внутрь. Тесная комнатка, холодная и пустая. Только шериф и Эмброуз лежали на полу, подергиваясь от ужаса во сне и бормоча о страшном. Запах неправильный. Свет слишком яркий. Что-то переменилось. Теперь властелином портала был славный человек. Кристофер не знал, что изменится, если затворить дверь. Знал он только одно, причем наверняка: без его помощи славный человек не сможет убить шептунью.
И единственной преградой между Адом и Землей оказался Кристофер.
Кристофер переступил порог, держа в кармане ключ шептуньи, как проверенный амулет – кроличью лапку. Обернулся и посмотрел на мать, мирно спящую на земле. Единственный свет, оставшийся в мире.
– Я люблю тебя, мама, – выговорил Кристофер.
А потом затворил дверь и сошел в Ад.
Часть VII. Смертная тень
Глава 121
Кристофер открыл глаза.
Он по-прежнему находился в домике на дереве. Физическое его тело – он это видел – потерянное, подрагивающее, лежало рядом с Эмброузом и шерифом. Но кое-что стало по-другому. Кое-что изменилось. Кристофер переместился к двери. Припал к ней ухом. Проверил, не слышно ли каких-нибудь признаков славного человека. Но услышал только шепот. Незнакомых голосов. Шипящих его имя.
– Криссстофер.
– Мы знаем, ты слышшшишь наасссс.
Он выглянул изо всех окошек – посмотреть, кто ему шепчет, но стекла так запотели, что разглядеть ничего не удалось. Кругом висели облака. И плотной повязкой скрывали обе стороны мира.
– Криссстофер… у тебя кончается воздух.
Голоса были правы. Внутри домика на дереве воздух сделался горячим и плотным, будто дыхание под одеялом. Шепотки скреблись в дом.
– Так случается с теми, кого кладут в гроб.
– У них кончается воздух.
– А вообще-то под землей они еще живы, Кристофер.
– Они извиваются.
– Не выйдешь – умрешь, как они, – шептали голоса.
У Кристофера не осталось выбора. Он потянулся к дверной ручке. Приоткрыл совсем чуток, чтобы только немного проветрить. Ветерок оказался сладким, с привкусом угля – ни дать ни взять сахарная вата, приготовленная на открытой жаровне. Кристофер поглядел в щелку. Увиденное повергло его в ужас.
Воображаемый мир был прекрасен.
Трава зеленая. Небо голубое. И черное. И звездное. И ясное. Все разом. Солнце яркое, а рядом – такая же яркая луна. Листья шевелятся от ветерка, зеленые, сочные, как плоды. Погода – идеальная смесь тепла и прохлады. Упоительная, сухая. Чудный весенний день с примесью осенней ночной свежести. Лучший сезон. Лучшее время. Не то чтобы день. Не то чтобы ночь. Лучшее из всего – и ничего худшего.
Лес Миссии уподобился райским кущам.
Кристофер опустил взгляд на этот прекрасный мир и увидел.
Сотни оленей.
На знакомой поляне.
Уставились на него.
Голоса спрятаны в глубине ветра.
– Ну здравствуй, Кристофер.
– Привет, друг.
– Спускайся. Никто тебя не съест. Еще не время.
Эти шепотки он чувствовал шеей. Резко обернулся – и увидел, что одна из ветвей тянется вниз, как змея с головы Медузы. Ветка простерла к нему руку и помогла спуститься по ступеням. Легкая, точно перышко.
– Вот сюда, Кристофер, – позвал дружелюбный голос.
Этот голос был повсюду. Этого голоса не было нигде. Кристофер посмотрел на голубую луну, что рядом с оранжевым солнцем. Они, как один фонарь, освещали поляну. Гирляндами рождественских огней мигали звезды.
Кристофер ступил на лестницу. Сырую и склизкую. Белую и блестящую. Брусочки превратились в молочные зубы. Он начал путь.
Вниз по гигантскому дереву.
В теле Кристофера с каждой ступенькой нарастала боль. После исцеления матери он был еще слаб. И мог полагаться только на рассудок. Где-то здесь, внутри, затерялся шериф. И Эмброуз тоже. У них заканчивалось время. На поляне сгрудились олени. Старались не показывать, как они отощали – кожа да кости. Облизывали носы длинными, шершавыми языками.
– Вот, хорошо, Кристофер. Не оступись, – предупредил голос.
Кристофер спускался, не останавливаясь. Туда, где его мать. Где его друзья. Где его город. Ступив на землю, он увидел, что олени зашевелились. Стали ему кланяться. Отвешивали земные поклоны у его ног. Каждый норовил ткнуться носом ему в ладонь.
От слабости Кристофер не мог убежать. Не мог взлететь. Но заставил себя шагать вперед. Олени обступали его, как стража. Обеспечивали ему безопасность. Давали возможность продвигаться дальше. Он посмотрел вперед, туда, где чаща. Ветви деревьев теперь улыбались, извиваясь кошачьими хвостами. Больная хмурость.
Ветерок старательно маскировал все звуки, но Кристофер все же различал отдаленные вопли. Крики «Положи этому конец!» на воображаемой стороне смешивались с криками «Вот и мы!» на стороне реальной. Оба мира вместе истекали кровью. У лягушек начинался зуд.
Миз Ласко откупорила бутылку виски. Понюхала. Запах восхитительный. Поднесла горлышко ко рту. А рот зашит.
Кристофер слышал, как миз Ласко всхлипывает через стежки. Времени у него оставалось совсем мало. Он шел через дивный лес. Ветви похлопывали его по плечам. Ерошили волосы. Мягко направляли вдоль по тропе.
– Мама? – почувствовал он вопль миссис Коллинз. – Мама?! Почему же ты не впускаешь меня в кухню? Ты ведь обещала! Ну пожалуйста! Здесь такой мороз!
Кристофер ковылял по тропе. Смотрел под ноги и видел следы. Каких здесь только не было. Тут прошли мужчины. Женщины. Юноши. Девушки. С каждым шагом следы уменьшались. Люди исчезали.
– Мама?! – почувствовал он крик Брэйди Коллинза. – Мама?! Почему же ты не впускаешь меня в кухню? Ты ведь обещала! Ну пожалуйста! Здесь такой мороз!
Путь лежал мимо козьего мостика. Кристофер чувствовал, как на реальной стороне в ручье что-то плещется.
Дженни Херцог заталкивала своего брата Скотта под воду, чтобы умертвить в потопе. Но не может взять в толк, почему ручей вдруг превратился в ее кровать. «Мама! Умоляю! Положи этому конец!»
Кристофер – теперь дело оставалось за ним – окинул взглядом козий мостик. Дженни нужно было спасать. Нужно было спасать их всех. Плеск ручья становился все настойчивей.
Старушка-соседка из дома напротив пошла с мужем купаться, но не может взять в толк, почему он так обессилел. Нужно выплывать, родной! Умоляю тебя! О Боже! Он тонет!
Кристофер знал, что должен одолеть славного человека, или мир будет раздирать злейшая вражда. Скопившиеся на поляне люди восстанут друг против друга. Поднимется раздор. Славный человек собрал их вместе, чтобы свести в дворовых матчах. По пояс голые против тех, кто в майках. А из небольших команд легко составить целые племена. И начать на этой поляне. Один сосед ударит другого. За того впишется двоюродный брат. Потом еще кто-нибудь из сородичей. И следующий. Чтобы в конце концов оказалось: у каждого есть мать с отцом, или брат с сестрой, или законный супруг, или сын с дочерью, которых обидели чужие мать с отцом, или брат с сестрой, или законный супруг, или сын с дочерью. Вот тогда-то и разгорится нескончаемая вражда двух сторон. Никто не будет умирать. Никто не будет слушать другого. Все будут просто истекать кровью. И на Землю придет Ад.
Пока Кристофер смотрел вверх и вперед, вдоль тропы, ведущей из Леса Миссии, распускались цветы.
Кристофер вышел на улицу.
И там остановился при виде этого зрелища. Его район. Его дом. Бревенчатый особнячок. Тупик, в котором прекрасный ночной туман смешивался с утренней росой. Все, что он видел, отчаянно пыталось создать ощущение счастья, а на деле горело в пламени. До его слуха из домов доносились приглушенные вопли. Были еще тысячи тех, которые угодили в западню стежков. Эти пытались издавать крики радости.
– Он вернулся! Вернулся! Здравствуй, Кристофер! – говорили они.
Кристофер увидел человека в девичьей скаутской форме, который приветственно поднял софтбольный солнцезащитный козырек. Громко чмокая, целовалась парочка, да так крепко, что зубы камешками сыпались на асфальт. Человеки-почтари стояли плечом к плечу, как пассажиры переполненного вагона. Без дверей. Без скамей. Без надежды. Улица тянулась в вечность, а почтари стояли по обочинам, чтобы все знали свое место, а проклятые неумолчно кричали одно и то же под масками улыбок.
– Положи этому конец! Смилуйся, Господи!
И только на одном лице не было улыбки. На лице той, которая лежала на газоне у асфальта. Связанная по рукам и ногам. Окруженная оленями.
Это была шептунья.
– Ты сошел с асфальта, – сказала она, поверженная.
Кристофер шагнул в тупик. Олени принялись ходить кругами, как змея вокруг своего выводка. В сторону Кристофера направился силуэт, окутанный тенями. Протянул руку. А потом медленно снял с себя тени, как другие снимают одежду после долгого дня.
Это был славный человек.
Видный собой. И чистый. Обаятельный человек в сером костюме. Так приветливо улыбался. Полным ртом молочных зубов.
– Ну здравствуй, – сказал он. – К сожалению, тебе придется ее убить. Час насТал.
Кристофер воззрился на него. У славного человека в руке не было оружия. Он смотрел приветливо. И покровительственно кивал.
– потому что бог пРедает смерти.
Глава 122
Папочка.
Шериф отворил дверь.
Окинул взглядом коридор старого жилого дома гостиничного типа. На миг удивился, почему он сейчас не в домике на дереве. Ему ясно помнилось, что он отворил дверь домика на дереве, но здесь-то определенно старый жилой дом с коридорной системой. Дверь с тяжелым щелчком замкнулась у него за спиной.
Дзынь.
В прихожей остановился лифт. Оттуда вышла юная парочка. Парню было лет шестнадцать. Девушке – семнадцать. Он – чернокожий. Она – белая. На руках она держала ребенка.
Ребенок плакал.
– Папочка!
Шериф на мгновение замер с таким чувством, будто уже здесь бывал. Будто все это с ним уже происходило. Но это чувство он поспешил стряхнуть.
Его привели сюда служебные обязанности.
– Прошу прощения. Мне поступила жалоба на неприятный запах из квартиры номер двести семнадцать. Не знаете, кто проживает…
Парочка тотчас же отвела глаза и без единого слова проскользнула к себе. Шериф услышал, как изнутри задвигают засовы. Щелк. Щелк. Щелк. К тому, что население не жаждет общаться с полицией, он привык. Но впервые после своего перевода в пригород столкнулся с тем, что к двери приварено три засова. У него внутри что-то оборвалось.
Он направился по коридору в сторону лифта. Лифт был допотопный, с позолоченным механическим индикатором этажей. Похожим на половину часового циферблата с одной стрелкой, двигающейся от девяти до трех.
Но тут стрелка показывала точно на цифру шесть.
Видимо, индикатор был неисправен.
Шериф нажал на кнопку. Золоченая стрелка заскользила по шкале не в ту сторону.
Дзынь.
Дверь лифта открылась. Шериф увидел пару средних лет. Мужчина – чернокожий. Женщина – белая. С ними была их дочка, одетая как для церкви – в нарядное белое платьице. Девочка плакала: она чем-то закапала платье. Похоже, виноградным соком. Или кровью.
– Папочка! – вскричала она.
– Прошу прощения, – сказал шериф. – Мне поступила жалоба на неприятный запах из квартиры номер двести семнадцать. Не знаете, кто там проживает?
– Нет, – ответила мать. – Зато вы зНаете.
И улыбнулась. У нее не было зубов. Ее муж приобнял их обеих, быстро увел в квартиру и запер дверь изнутри. Щелк. Щелк. Щелк.
Шериф вошел в лифт и нажал на кнопку с номером двадцать один. Дверцы закрылись, и включился музыкальный фон. «Голубая луна». Эти звуки почти отвлекли его внимание от запаха нечистот. Шериф давно притерпелся к запахам нечистот, но здесь пахло, как от грязной пеленки младенца. Младенец плакал поблизости.
Лифт остановился на двадцать первом этаже.
Из лифта шериф ступил в темноту. Мерцали огоньки. Под ногами был вытертый ковер. Оглядевшись, шериф разобрал номер двести семнадцать в самом конце коридора.
Дверь была приоткрыта.
Шериф зашагал туда. За каждой дверью что-то скреблось. Он прислушался: не выдадут ли какие-нибудь звуки присутствие кошек или собак, но никаких звуков не услышал. Только это царапанье. И дыхание.
Вот и квартира двести семнадцать.
Шериф попытался заглянуть внутрь, но в квартире не горел свет.
– Добрый день. Управление шерифа. По поводу жалобы на запах.
Тишина. Шериф толкнул дверь – и пожалел, что вышел из лифта. Из комнаты несло сладковатым дымом, тухлым мясом и прогорклым молоком. Шерифа чуть не вырвало; он прикрыл лицо носовым платком. Глаза слезились; из-за этого все было как в тумане. Или там действительно висел туман? Не исключено. Сейчас уже не вспомнить.
Он щелкнул выключателем.
Заглянул в холодную кухню. На столе стояла картонная упаковка молока. Сновали тараканы. Здесь же были коробка хлопьев для завтрака и миска.
И тут он увидел эту женщину.
Она упала лицом в миску. Туловище вздулось и начало разлагаться. Из вены торчал шприц. Перетягивавший плечо ремень был ослаблен. Судя по всему, труп находился там уже давно, и никто о нем не знал.
Кроме собачонки.
Шериф бросился к женщине. Оттолкнул тощую псину от обглоданных хозяйкиных ног. Поднял женскую голову из миски. Быстро проверил пульс – скорее по привычке
Из спальни донесся какой-то скрип. Скриип. Скриип. Скриип.
Шериф подскочил. По коже побежали мурашки.
– Кто здесь? – спросил он.
И подошел к дверям спальни.
Скриип. Скриип. Скриип.
– Кто здесь? – повторил он.
Шериф медленно открыл дверь. Заглянул в комнату и увидел ее. Руки и ноги, каждая по отдельности, были привязаны мужскими галстуками к ржавому железному каркасу. Вся грязная, она умирала от голода. По весу не потянула бы и на двадцать кило. Она так яростно пыталась вырваться, что на запястьях и лодыжках запеклась кровь. Но кисти рук и ступни почему-то оставались чистыми.
Это была девочка с накрашенными ноготками.
Сперва он подумал, что это похищение, но по старой фотографии узнал в девочке дочь мертвой наркоманки. Шерифу не потребовалось проводить экспертизу, чтобы определить: ребенка продавали извращенцам за дозу для матери.
Он бросился к девочке. Пульс оказался крайне слабым. Но она была жива! На сей раз он мог ее спасти! Не заносило ли его сюда раньше? Он хотел включить радио, но репродуктор отсутствовал. Телефона, чтобы набрать девять-один-один, тоже не было. Развязав ей руки, он наклонился, чтобы освободить ноги. И вдруг почувствовал на локте крошечные пальчики.
– Папочка? – прошептала она.
Шериф отпрянул и оглянулся. За окном спальни открывался вид на чахлую рождественскую елку, как в мультфильме про Чарли Брауна, из окна больницы Милосердия, куда доставили эту девочку. Что-то тут не срасталось. Они сейчас находились в ее спальне. Или в больничной палате? Так где же?
– Папочка? – шептала она.
– Нет, детка. Я офицер полиции. Это я тебя нашел.
Читать бесплатно другие книги:
