Ликвидатор. Книга вторая. Пройти через невозможное. Исповедь легендарного киллера Шерстобитов Алексей

«Алексей с охотой предавался воспоминаниям, с равнодушием патологоанатома, без намека на бахвальство. Его откровенность лишена даже оттенка сожаления, а надгробные плиты, из которых вымощены его девяностые, он не цементировал цинизмом».

Иван Миронов, писатель, кандидат исторических наук, (из книги «Замурованные. Хроники Кремлевского централа»)

«Такой был очень симпатичный, мы даже в него все влюбились».

Лидия Доронина, присяжный заседатель коллегии (из телепередачи «Приговор»)

«У него, вот, присутствовало это обаяние, – это, наверное, от человека зависит каким-то образом… У него очень правильно поставлена речь, его просто было приятно слушать».

Елена Гученкова, Федеральный судья МГС, вынесшая приговор Андрею Пылеву. (из телепередачи «Приговор»)

«Абсолютно вменяемый, лояльный, веселый человек»

Сергей Мавроди, строитель финансовых пирамид (Тюремные дневники)

«Когда он был задержан и подписывал свой протокол… ну как сказать… образно говоря, со „слезами на глазах“ писал свою фамилию, потому что он всю жизнь жил под разными документами, и когда он писал, сказал: „Наконец-то я вспомнил свою фамилию“».

А. И. Трушкин, начальник московского уголовного розыска (из интервью телевизионной программе «Человек и закон»)

«Мы знали, что он убил этого, этого и этого, а доказательств нет, все говорят что Шерстобитов убийца – он всех убил, а доказательств нет… вот и все… все говорят: вроде он убил, а вроде и не он… а кого он убил?! – Да всех, а доказательств нет!»

В. В. Ванин, следователь ГСК СК по Москве (интервью телепрограмме «Человек и закон»)

«Я точно знаю, что Шерстобитов хотел остаться этаким „санитаром леса“ в белых одеждах – не получилось! Он сам говорит, что заслужил Божью кару… Кажется, он мог стать блестящим офицером, но его перемололо одно из самых жестоких десятилетий в России!»

Алексей Пиманов, сенатор, ведущий «Человек и закон» («Человек и закон», интервью А. Л. Шерстобитова)
* * *

Стилистика, орфография и пунктуация автора сохранена

Ликвидатор

Книга 2

Вместо пролога

  • О тебе, обо мне,
  • О могилах в лесах,
  • О судьбе на беде
  • И о наших крестах.
  • О загубленных жизнях,
  • Оборвавших струну,
  • И не сбывшихся днях
  • Поколенья в бреду.
  • Мы надрывной мольбой
  • С пересохнувших уст
  • Сотрясем Божий дом,
  • Ведь он ныне не пуст!
  • Я поставлю свечу
  • У Распятья в углу
  • И акафист прочту
  • На погибель греху.
  • Назову всех убитых
  • Своею рукой,
  • Помяну, об усопших
  • Моля пред Тобой!
  • Ты прости нам грехи,
  • Души наши щадя,
  • А спася, примири,
  • В Своё Царство вводя.
  • Я поставлю свечу…
  • И акафист прочту…
  • На погибель греху…
  • На погибель греху…

Александр Фишер и «Золотые яйца»

Ближе к лету то ли 1996-го, то ли 1997 года своё развитие получила старая история спасения очень талантливого молодого человека. Будучи ещё студентом МГУ, он подавал большие надежды на поприще физики и математики. Там и влип в историю, из которой мы его выручили, конечно, не без выгоды для себя. Уже тогда он занимался оборотом цветных металлов, но ещё только пробуя переходить от ширпотреба на более серьёзную стезю. После, по понятным причинам, я потерял его из вида на некоторое время.

С нашей помощью он организовал компанию, кажется, «Союз-металл», и потихонечку стал забираться всё выше и выше, заботясь об имидже фирмы перед западными инвесторами и банками. «Барклайс Банк» – один из них. Переработка и дальнейший сбыт цветных металлов – прибыльный бизнес, но не дающий моментальной суперприбыли. Вряд ли сам он решил кинуть это кредитное учреждение, но, так или иначе, смог получить кредит в 16 миллионов долларов, которые должны были пойти на осуществление составленной им программы. Следующий же кредит, по возвращению предыдущего, мог быть в два раза больше, но решили остановиться на этом – вот такой бизнес, даже не по-русски, а «по-медведковски».

Эту сумму разделили: половину – Фишеру, а половину – нашему жадному «профсоюзу». Александр переехал жить в Испанию, конечно, под чужим именем и греческим паспортом, в город Марбелья, где я его видел мельком. Не знаю, нравилась ли ему та жизнь, человеку энергичному, рождающему море планов и проектов, так и не реализовавшему свой потенциал, которому просто обрубили крылья. Но на то он согласился сам, опьянев от баснословной суммы. После 2000 года «руководство» задумалось о его доле и попыталось организовать опустошение его счёта, разумеется, безрезультатно. И, как всегда, не подумав перед тем, как пробовать, выманили его в Москву, где и кончилась его жизнь в одном из подъездов дома со снятой для него квартирой. Наверняка, тело его покоится в тех же лесах, что напичканы вывезенными и спрятанными навсегда безымянными останками – жертвами жестоких нравов начала и середины 90-х. Может быть, и стоило ещё тогда, в студенческие годы, лишиться всего и начать всё заново, хотя, возможно, вместо жадных и кровожадных «медведковских» были бы какие-нибудь другие, с не менее приятными аппетитами?

Нашу же долю хитроумные «братья» разделили на пятерых, что называется, основных членов в то время: они сами, ваш покорный слуга, Саша Шарапов – «Шарап» и Сергей Махалин – «Камбала». Что любопытно, доли всем объявили равные, составляющие по 800 тысяч $ на брата, но было решено (понятно кем), что половину суммы каждый оставит в «общаке», для того чтобы образовать, опять же для каждого, «подушку безопасности» на год. По его прошествии эту сумму по желанию можно будет забрать, поэтому на руки мы втроём, кроме Пылёвых, получили по 400 тысяч, что тоже было приятно. Как вы думаете, во что материализовались остальные средства? Правильно: об этом знают только «братья».

Рис.0 Ликвидатор. Книга вторая. Пройти через невозможное. Исповедь легендарного киллера
Саша «Шарап» и А. Пылев – печальные моменты похорон Ананьевского

Через пару лет я хотел купить домик в той же Марбельи, за те же 400 тысяч, которых у меня, разумеется, к тому моменту уже не было. Наскребя по сусекам только половину, за другой обратился к Андрею. Но услышал в ответ: «А чем ты прогарантируешь? У тебя же ничего нет, даже фамилии!». Причём я просил не всю сумму сразу, а по 35 тысяч в месяц. Это было после дефолта, «зарплата» упала до 5-10 тысяч долларов в месяц, расходы по работе и безопасности еле вмещались в эту сумму, а мы якобы отдавали предъявленный иск компании «Русское золото» за неуплату НДС, составлявший несколько миллионов «зелёных», причём делали это поровну с Таранцевым. Хороший, знаете ли, бизнес. Не думаю, что я настолько не разбираюсь в экономике, чтобы не понять, насколько у каждой из этих сторон были разнообразные риски во вложениях: у нас – криминального клана, у другой стороны… Впрочем, немногим отличающейся. Думаю, налоги туда входили точно, а почему мы это делали совместно – вообще не ясно. Объяснение, что за совместный бизнес нужно отвечать сообща, могут удовлетворить разве что первоклассника: где совместный бизнес, а где то, что было у нас?! Точно также неясны и те личные кредиты на год от старшего Пылёва лично господину Таранцеву под один из рынков – Пражский. Разумеется, деньги были не лично Андрея, а ссуда возвращена не вовремя, если вообще была возвращена. Потом я долго выслушивал восторги «комбинатора» об уже идущем переоформлении этого рынка на банк или какую-то «нашу» фирму, то есть, совсем нашу, с известными и преданными учредителями. Это продолжалось год, пока не вылилось в квартиру в жилом комплексе «Золотые ключи», что недалеко от Мосфильмовской улицы, оформленную на кого-то из его родственников и, конечно, прежде принадлежавшую «Петровичу» (Таранцеву).

Подобные ситуации были лишним доказательством того, что жизнедеятельность «бригады» стала личным бизнесом «братьев». Впрочем, это не удивительное, а повсеместное явление.

Максимальная зарплата у совсем не рядового бойца в лучшие времена доходила до 5 тысяч долларов, в голодные – до двух, у обычных же – от тысячи до двух. По пять получали охранники Олега и Андрея. Мои же «архаровцы» – по 2,5–3,5 тысячи, плюс «на бензин», телефоны, машины и так далее – тогда немалые деньги. Но у моих не было ни риска, ни «стрел», да и вообще их никто не знал. Первым выходом на сцену была Греция, и то всего одна встреча через ворота: взять – отдать.

Но об этом имело смысл говорить лишь до 2000 года. В 1999 году был задержан «Булочник», «усадивший» на скамью подсудимых своими показаниями рядом с собой несколько десятков человек. Хотя он ли виноват?

Всё это могли предотвратить Пылёвы и Ося, но не захотели и, как результат, «сели» рядышком. А вся вина Вовы состояла в том, что он позволял себе говорить на свидетельских показаниях, кроме правды, и что-то придуманное, и то, чему свидетелем он не был, от чего пострадали и некоторые безвинные. Скажем, несколько свидетелей показывали, что человек, находящийся на скамье подсудимых, в момент убийства не был в машине, но судья предпочёл версию именно Грибкова, чем условный срок превратил в настоящий. Я же его осуждать не могу, на моём суде он сказал чистую правду, которой знал чуть-чуть. А претензий, предполагаю, ни у кого не будет – после таких сроков найдется более важное, о чём захочется думать и чем предстоит заняться на свободе.

Рис.1 Ликвидатор. Книга вторая. Пройти через невозможное. Исповедь легендарного киллера
Грибков – начало конца «медведковских»

А ОПГ, как и любая другая структура, создаются, как приносящие прибыль для приобретения тем больших благ, чем выше ранг. Но если в бизнес-кругах это понятно, то многие «братки» верят в братство и равноправие, что, кстати, прослеживается и в лагерях, хотя здесь есть свои особенности и уже, увы, подёрнутые временем изменения. О каком равенстве может идти речь между семейным и несемейным, больным и здоровым, богатым и нищим, образованным и неграмотным, наркоманом и спортсменом, между имеющим вес в обществе и возможность обеспечить себе более-менее комфортную жизнь как в лагере, так и после него, и бомжом, который, вдруг получив «портфель» «смотрящего», стал курить Winston, хорошо есть и решать чужие судьбы, совершенно чётко понимая, что, выйдя на свободу, опять запьёт и будет сшибать у магазинов мелочь на очередную бутылку. А ведь есть возможность измениться. Не умолчу, разумеется, и о людях, радеющих за настоящее дело, за которое готовы положить голову, придерживающиеся старых традиций. Но, как ни странно, многие, пытающиеся примкнуть к ним и окунающиеся в поросший уже метастазами и изменившийся до неузнаваемости мир лагерных отношений, разглядев в нём не реальность, а зачастую, просто подделку, старается выйти из всего этого и жить особняком. Что-то похожее на старые традиции осталось лишь на Северах и в редких колониях до Урала.

История с Фишером не единичная и не исключительная, их множество. Фирмы, в них задействованные, называли «курицами, несущими золотые яйца», как, скажем, «Марвелл» или «Союз-металл». Того же типа была история с танзанитами, о которой я узнал после её идиотского окончания и о которой всё-таки надо рассказать.

Суть в том, что, начиная с советских времён, когда СССР обладал какой-то монополией на эти полудрагоценные камни, то ли на обработку, то ли на продажу, взамен на сумасшедшие межгосударственные кредиты, которые Союз раздавал миллиардами, всё это досталось и сосредоточилось в одних руках, владелец которых, испугавшись мощи обладаемого, понял: в одиночку не вытянет. Процент, который он предложил за «крышу» и какое-то участие, был небольшой, но огромный в денежном эквиваленте. При осуществлении проекта можно было больше ничего не делать, так как полученного хватило бы всем участникам от мала до велика, и их детям, внукам и правнукам. Но в процессе разработки «главшпанам» показалось, что со всем можно справиться и самим. И всё бы ничего, но глупость и скупость – попутчики неважные.

Бизнесмена убили, и убили буквально за несколько часов до подписания договора, а без его присутствия иностранные представители свою часть подписывать отказались, даже несмотря на все, казалось бы, правильно оформленные бумаги и имеющуюся доверенность. А золотые яйца, как известно, сами по себе не несутся. Жадность – не порок, а просто диагноз, часто граничащий с идиотизмом! Кстати, во всём объявили виновным молодого человека, проводившего «аудиторскую» проверку и сделавшего вывод, что мы можем справиться сами. Он тоже был из «наших», и уже было начал радоваться, что отошёл от лихих дел, фамилия его Царенко, и лежит он на том же безвестном погосте, где обрели вечный покой и многие другие.

1997 год. Прошло шесть лет. Кем я стал за это время, насколько изменился, к чему привык, и к чему стремился теперь?

Честно говоря, не очень хорошо себя помню в это время. Начался тот год с форсмажора – убийства Глоцера, продолжался подготовкой покушения на «Лучка Подольского» (Сергея Лалакина), «Аксёна» (Сергея Аксенова), Александра Черкасова, прослушиванием его офиса в «Арлекино», проблемами с Чаплыгиным, который уже допивался до таких «чёртиков», что вся работа его шла «коту под хвост», а ребята отказывались с ним работать. Дважды я выкупал его из милиции, потратив 15 тысяч долларов, но основная опасность состояла в том, что он везде болтал, находясь «подшофе», будто был чуть ли не ключевой фигурой в убийстве Солоника, естественно, через «десятые руки» информация дошла до Пылёвых, и мне приказали устранить проблему. Тогда же братья продали свои дома на Тенерифе и купили на материке, на ещё более фешенебельных курортах. Закончился же год приобретением третьего греческого паспорта, о котором никто и никогда не узнает.

Кем я стал? Прекрасно понимая, что тот, кто сделал войну своим ремеслом, не может не быть порочным, а сколько верёвочке не виться, но конец всё равно будет, я очень желал, чтобы всё это закончилось, но не знал, как этого добиться. Скорее всего, я пустил всё это на самотёк. Всё – это значит и дела семейные.

Несмотря на большие затраты, у меня были отложены деньги в достаточном количестве, выбрано и подготовлено место, но я не мог определить подходящего времени. И тут мысль о том, что я стал неотъемлемой частью какого-то большого организма, которая сама отторгнуться не в состоянии, просквозила меня насквозь, пригвоздив, как подошву к полу гвоздём.

Стоило мне задуматься и сделать хотя бы одно движение к отъезду – как всё начинало идти не так, рушиться и становиться опасным, стоило одуматься – и русло выпрямлялось.

Ужасно надоело вести двойственную жизнь, иметь по две машины и снимать по две квартиры одновременно. Мало того, что в обычной жизни это не нужно, что на это уходило в два раза больше средств, квартиру нужно было снять, перевести в неё необходимое оборудование и вещи, а машину купить-продать, и вести все необходимые документы, но еще и занимало массу времени и сил.

Я выходил из дома в одной одежде, садился и ехал в одной машине, не доезжая квартала до стоянки, где припаркована другая, и двух кварталов до другой снимаемой квартиры, доходил до неё, постоянно проверяясь, переодевался, готовясь к «рабочему дню», и шёл ко второй машине, которая была подготовлена непосредственно к работе. Любая встреча в это время представляла некоторую проблему, потому что приходилось проверяться и пешком, и при езде в автомобиле, следуя к месту встречи и обратно. А вечером всё повторялось вновь, только в обратном порядке. Это было не каждый день, но очень часто.

Я не только сжигал свои нервы и деньги, но бешено уставал. В результате такой, постоянно подстёгиваемой дисциплины, а главное – из-за неполного понимания происходящего, напряжение и нервозность передавались хозяйке квартиры и моего сердца. Понимая, что я должен быть вдвойне осторожен, потому что она не только моё слабое место, но и прямая, а главное, короткая дорожка ко мне, объяснить ей или просто сказать, что надо проверять, нет ли слежки, закрывать занавеску, когда включаешь свет, а лучше вообще никогда не открывать, никогда не звонить с домашнего телефона и так далее, было невозможно, но что-то придумывать было нужно, и придумывалось, что являлось частыми причинами для обид. Мне приходилось самому проверять, нет ли за ней «хвоста», но как-то я решил это прекратить, напоровшись на встречу с человеком, который в принципе не должен был быть даже рядом с ней.

Это был ещё один нелёгкий период в моей жизни, где основными врагами стали ревность и недоверие и, скажу вам, врагами сильными.

Дети

Я давно перестал ценить свою жизнь, но пока она была – хотел, как и любой, каких-то положительных мыслей, чтобы разбавить негативы. Светлых окошек было не так много, но 1997 год начался одним из них – последней общей поездкой с Ольгой и сыном в заледенелую Лапландию. Идея состояла в желании отвезти сына к, будто бы, настоящему Деду Морозу. Директора турагентства, услугами которого мы все пользовались в лице Ирины, бывшей скорее волшебницей, чем турагентом, с приятным взглядом и стройной фигуркой, моя просьба удивила, но для неё ничего невозможного не было.

31 декабря я разбудил сынишку. Весь предыдущий вечер ушел на поиски видеокамеры и тёплой одежды в чужой, заиндевевшей стране – в спешке мы всё забыли дома, а встречу с таким Дедом снять надо обязательно, да и доехать до него по такому холоду нужно. Так что теперь в шкафу висели три комбинезона, опираясь на три пары валенок, а рядом валялась всякая тёплая мелочь. Выпили чай и уселись в сани, отделанные мехом и запряжённые в… снегоход, они – на одни, я – на другие.

Ехали по низкорослому лесу тундры, с забелёнными деревцами, чуть выше человеческого роста, то поднимаясь, то скатываясь с постоянных сопок, восходящее солнце слепило, сверкали снежные кристаллы, рассыпанные не только по белому ковру, но и облепившие каждую веточку – красота, смешанная с колючим холодным воздухом, полусонным состоянием и предчувствием чего-то необычного и праздничного. Сын не спал полночи в ожидании небывалого – ещё бы, ждал этого дня полгода и забрался так далеко, как никто из нас, его родителей, никогда не забирался. Поворачиваясь и глядя на него, казалось, что сказочного персонажа он ищет, как подвоха, за каждым деревцем, и даже расстраивается, не увидев его за очередным возвышением. Его глаза увеличились и перестали моргать, когда на пригорке, среди деревьев чётко прорисовалась тройка оленей с большими красными санями. Честно говоря, мы, взрослые, и сами открыли рты.

Поднявшись чуть выше, мы все втроём, даже приподнялись на сиденьях – в углублении стоял небольшой лапландский сруб с двухскатной покатой крышей с трубой, из которой валил дымок, и, казалось, пахло чем-то тёплым и сладко-ягодным.

Мы стояли и мялись, не решаясь зайти. Первым не выдержал Илюшка (я уже снимал на видеокамеру), дверь открылась, иии… мы даже сняли шапки, приподняв брови от удивления. Сначала увидели огромный, с пляшущим огнём очаг и шипящий паром здоровенный чайник, висящий на рогатине. Справа, за мощным дубовым столом со скамьями, сидел в могучей, ярко-красной поярковой шубе, с белой, из настоящих волос, бородой, с алыми щеками, настоящий дед и, уж точно, настоящий Мороз. Рядом не хватало только что спасённой Алёнушки.

Мама слегка подтолкнула мальчика, и общение завязалось, дедуля «угадал» желание сына и подарил то, что он хотел. Илюшка не отрывал глаз от финна, владеющего, хоть и с акцентом, русским языком, мы пили вкусный, цветочно-ягодный натуральный чай и через полчаса раскланялись, более чем довольные исполнением общей мечты, о которой мы в своём детстве и думать не могли.

Рис.2 Ликвидатор. Книга вторая. Пройти через невозможное. Исповедь легендарного киллера
Редкие часы с сыном

По приезду в отель – отдельный трёхкомнатный домик, – разжигая камин, я спросил у помогающего мне сына, чувствовавшего здесь себя как дома (эта хорошая привычка помогать осталась у него и сейчас, во взрослом возрасте), как ему Дед Мороз? Как видно, уже отойдя от сказочности поездки, отрок констатировал, показывая наблюдательность и невозмутимость, узнав мужчину, который вёз нас, сразу после прилёта, в гостиницу: «Нормальный. Я не знал, что Дед Мороз нас и в аэропорту встречал». Не то, чтобы вся поездка пошла насмарку – отдых остался отдыхом, но сказка стала более реальной жизнью, а незатуманенной мечтой с «алыми парусами» надежд.

Да, реальность пробиралась в каждую клеточку не только тела, отогреваемого огнём очага, но и разумом, занятого у каждого из нас троих своими мыслями. Этот Новый Год для нас – мужчины, женщины и ребёнка, – пока ещё семьи, был последним, проведённым вместе.

Сегодня, вспоминая тот день и вечер, пытаюсь понять, чего же мне не хватало, что же мне ещё нужно было, что заставило меня скоро «пропасть» почти на три года, кроме требований безопасности? Ответ прост и банален, хотя вряд ли что-то объяснит постороннему: большее.

Сын – мой отпрыск, рождения которого я ждал с нетерпением, мало того – многие решения были приняты ради его спокойной жизни, нормального питания и комфортного существования. Его и, конечно, жены. Он появился на свет сыном офицера, внуком двух полковников и правнуком третьих. Я был уверен, что он продолжит традицию, но сам сделал первый шаг, чтобы этого не случилось. В год поступления в Суворовское училище, он узнал, кто его отец, но очень расстроился не этому, а внезапно оборвавшейся между нами связи. Я написал письмо, где довольно подробно описал, за что и почему меня постигла такая участь – арест. И ребёнок, достойный лучшего и большего, ответил, что считает: если я так поступил когда-то, значит, не было другого выхода. Фамилию он менять не собирается, и его совсем не смущает, что об этом скажут другие, а карьера и будущая жизнь зависит не от указанных в автобиографии родственников, а от личных качеств, стремлений, связей и стечения обстоятельств.

Гены хорошие – спору нет, но в хорошем воспитании заслуга полностью его матери. Всё, что я мог для него сделать, кроме квартиры (которая сама собой разумеется), – это с десяток поездок на охоту и рыбалку, где мы проводили по одной-две недели вместе совершенно одни, как два увлечённых хобби мужика. Чем больше я уделял ему времени, тем меньше хотел расставаться. Он вёл себя так, словно с самого рождения мы всегда были вместе, хотя и называл, и меня, и отчима – отцами. Я не заметил в нём ни одного качества или черты характера, не желаемого родителями в его возрасте, и сын удивительно напоминал меня самого в мою бытность школьником, правда, совсем не увлекался спортом. На редкость разумный мальчик, затем юноша, а сейчас уже мужчина, с трезвыми оценками и нестандартным для сегодняшнего дня мировоззрением, я бы сказал, как и у меня, старомодным – не думающий о своей выгоде и тщеславии, но рассчитывающий только на себя. Я убеждён, Илья никогда не пойдёт по моему пути, по одной простой причине – он никогда не попадёт в те ситуации, которыми изобиловала моя жизнь, он как будто мудрее меня, не только в сравнении с днями начала этого пути, но и, кажется, с сегодняшним днём тоже. Конечно и я, в свою очередь, не позволю ситуации развиться до критической и смогу вовремя ее остановить.

Рис.3 Ликвидатор. Книга вторая. Пройти через невозможное. Исповедь легендарного киллера
Охота – когда охота

В основу наших отношений была заложена правда, это было оговорено ещё в детстве и очень всё облегчало. Мы не часто общаемся сегодня, по понятным причинам, и нечасто переписываемся, но я чувствую, когда он думает обо мне, и знаю: верит мне беспредельно. Сегодня я могу немногое, от финансовой помощи он отказывается принципиально, считая, что достижение цели только своими усилиями есть настоящая победа, которой можно гордиться и к которой необходимо стремиться. Думаю, что смогу возместить «сэкономленное» на его воспитании его детям – своим внукам, и кто знает, может, и правнукам.

Ныне я помню каждый день, проведённый с ним, от первого до последнего, и очень надеюсь, что тот последний не будет крайним и далеко не самым лучшим из ещё предстоящих.

История отца и ребёнка продолжается и с моей дочерью. Появление на Божий свет твоего чада в конце четвёртого десятка это не то же самое, что стать отцом в 24 года. Рождение девочки для папы – событие очень его меняющее, но и здесь я не смог воплотить все желания и мечты. Ещё долго она останется для меня маленьким порхающим ангелочком, с щебечущим смехом и отдельными забавными словечками, с выписыванием смешных па, со взглядом, в котором я утопал и был абсолютно счастлив, хоть и предчувствовал надвигающуюся беду. До сих пор в памяти остались её глаза ещё полуторагодовалого ребёнка, но с проницательностью взрослой женщины, после беспричинного плача, от которого она успокоилась лишь у меня на руках. Я просто прижал её крепко к себе и, не зная, что делать, долго ходил из угла в угол, пытаясь напевать какой-то мотив в низких тонах и без слов. Со временем всхлипывания превратились в улыбку, пальцы теребили мои волосы, и казалось, что в её взгляде просматривалось большее понимание происходящего внутри меня, чем я мною самим.

Мы стояли у окна 11-го этажа, был вечер, зима, тишина: отец – профессиональный убийца, и дочь, его маленькая девочка, – возможно, воплощение всего хорошего, что во мне осталось. Всё, что я хочу – чтобы моя жизнь не бросила тень на её судьбу, я очень люблю дочь и сделаю всё для её счастья, вплоть до исчезновения из её жизни навсегда, если потребуется.

* * *

Просматривая сериал, можно вернуть запись назад, разглядеть более подробно и внимательно происходящее, сделать вывод, возможно, правильный и своевременный, а в жизни происходящее сегодня воспринимается иначе, чем будет воспринято завтра, а через год, под спудом происшедшего, вообще по-другому. И в очередной раз принимая решения, конечно, учитываешь прошедшее, но не думаешь о том, что оно когда-то тоже было будущим, которое тоже зависело, в своё время, от делаемого выбора.

Жизнь – не сериал, который можно перематывать, а прожитое мною далеко не однозначно. Мало кому выпало пережить столько сколько мне, и именно «пережить», а не перенести.

О многом можно рассуждать и осуждая, и оправдывая, читая эту рукопись, но точно следующее: это пример жизни человека, на котором возможно понять, а на основе осознанного сделать для себя вывод неустойчивости и размытости грани между плохим и хорошим; не ясности противления зла и добра; отсутствия в мире справедливости, как категории присущей обществу в целом, но все же существующей субъективно, завися от действия каждого человека по отношению к другим; о лжи и правде, постоянно занимающих места друг друга, начиная от самого человека в нем же самом, отталкивающиеся и притягивающиеся самооправданием гордыни; о неправде поселившейся в каждом из нас и вызывающей положительные чувства, особенно когда сам человек начинает в нее верить; и обмане, сквозящем ото всюду, что окружает раба Божьего, кроме очевидного, но почему-то не заметного, где даже правду люди умудряются обратить в выгоду.

Лишь пройдя в след в след, с тем же попутным, боковым или встречным «ветром», там же споткнувшись и там же упав, так же поднявшись и так же претерпевая боль, с такой же помощью или, наоборот, перебарывая невзгоды и одиночество под ударами недругов, в те же дни и с тем же настроением, и в том же возрасте можно обрести право рассуждать и осуждать, правда, не забывая о своём (а имеешь ли ты сам право бросить камень).

Если убрать оскомину ужасности, налет некоторого романтизма и кажущейся свободы, то здесь можно разглядеть то, чего необходимо избегать, но главное – понять как! Именно на этом заострив внимание, позволю себе продолжить, в надежде, что делаю это не бесполезно для читателя…

Рис.4 Ликвидатор. Книга вторая. Пройти через невозможное. Исповедь легендарного киллера
Юлия Гузиенко – погибшая при взрыве на Осеннем бульваре. Её случайная гибель – проклятие автора

…Когда-то я прочитал слова Пастернака, написанные им после посещения передовой и общения с солдатами, сержантами и офицерами, уже несколько месяцев бывшими в бессменной позиционной войне, сидевшими в окопах, в грязи, при постоянных перестрелках и смерти, ходившей рядом. В таком же положении приблизительно находились и мы – я и окружающие меня люди в 90-х годах. Разумеется, со скидкой на сегодняшний день, мирное положение государства, и акцентируя внимание лишь на психологическое состояние: чем дальше, тем больше перестают такие люди осознавать своё положение и начинают несколько по-иному оценивать свои действия. Мир, окружающий их, меняется, ощущение присутствия постоянной опасности со временем притупляется, но интуитивное чувство её становится острее, а реакция на него – моментальной.

И действительно, в суете ежедневности подсознательно слышишь предупреждения о надвигающемся где-то вдалеке катаклизме и, ещё не отдавая себе отчёта, уже предпринимаешь что-то, что делает более безопасным твоё будущее существование. Но, наряду с этим, ежедневные, однообразные мероприятия надоедают, тем более те из них, которые успели стать привычкой и которых ты уже не замечаешь, но вдруг, задумавшись, понимаешь, сколько времени и сил они отнимают. Суета забирает силы, рациональная рассудительность начинает оправдывать ненужность лишнего, и огромные силы требуются, чтобы восстановить всё на своих местах и придти к прежним мыслям о том, что забота о безопасности с ежедневными проверками, оглядками, наличием разведпризнаков – есть не пустая трата времени, а уже часть жизни, которая эту самую жизнь и обеспечивает.

Подходит момент, когда какая-то случайность подстёгивает, и ты понимаешь, что показавшийся «хвост» – вовсе не слежка, но могла быть таковой. И, в принципе, уже давно прошло то время, когда ты должен попасться, или совершить ошибку и оступиться, или, в конце концов, получить свою пулю, нож или петлю. Но, как только ты проявишь хотя бы микроскопическую лень, и ничего после этого не случится, эта самая лень начнёт точить, перерезать и прокусывать, делая брешь в стене, с таким трудом и скрупулёзностью тобою выстроенной. И если не сейчас, то позже обязательно начнётся обусловленная необходимостью экономия изношенной нервной системы и латание давно прохудившейся ёмкости духовных сил и, как следствие, постепенный отказ от «колец обороны», хотя бы на выходных, праздниках или во время болезни. А если появится какая-нибудь достойная идея, то её воплощение может затмить не только голос интуиции, но и разума, и зависимость от её выполнения будет отодвигать разумные сроки и границы ровно до того времени, пока не случится то, что случится, а оно произойдёт обязательно.

Итак, я был на гране нервного, физического и любого другого срыва. Состояние моё усугублялось поголовным непониманием меня окружающими, хотя бы потому, что я скрывал многое из того, что могло бы поставить все на свои места. Это самое непонимание, впрочем, лишь предполагаемое, находясь под спудом неподъёмных проблем, неразрешимых сложностей, запутанных связей, ограничений и опасностей, стремилось разъединить наши отношения, чтобы все упростить и обеспечить безопасное одиночество, но я нуждался в них, так же как они во мне, а значит я был нужен и жизнь продолжалась.

Правда, глядя на не имевших даже десятой доли, подобного моему багажа, знакомых, друзей, родственников и тех, с кем общался изредка, я удивлялся тому, как слабо они держат удары судьбы, которой должны были быть благодарны за ее мягкие и несложные уроки, а не гири, привязанные к ногам. Как объяснить им, что бывает гораздо хуже? И как рассказать о том, как это хуже выглядит? Ясно, что это не будет осознано, не принесёт облегчения и пользы, но только всё усугубит. Чтобы быть понятым и понимать их, необходимо было встать на их уровень проблем, нервной нагрузки, мировоззрения, причём нормального, в отличие от моего, но при этом находиться параллельно в том мире, где приходилось жить мне. Двойная жизнь, двойственная сущность, и при этом огромные усилия, затрачиваемые на то, чтобы остаться целым. Лгать, изворачиваться так, чтоб в это верили все без исключения окружающие, не позабыть о сказанном каждому, и притом не поверить в него самому, ведь «хорошая» ложь – это та, в которую начинаешь верить сам.

Порочный замкнутый круг подсказывал, особенно в моменты психовсплесков, что выход один – одиночество. И я порывался неоднократно освободиться от пут своего чувства, но чем усиленнее это делал, тем больше запутывался.

Конечно, это не всё, что у меня было. Вернись я в семью, может, всё бы и встало на свои места… А может и нет. Слишком многое в себе пришлось бы убить. Я уже молчу о том, что был не в состоянии отказаться от большей части моего сердца и, уже раз пытавшись сделать это, потерпел не только фиаско, но и вернувшись, не смог уже застать ту же «реку», в которую вошёл первый раз, до нашей разлуки. Я не смог бы уйти никогда, не потому даже, что уйдя, подверг бы её опасности, а просто потому, что не хотел и не хочу! Даже когда казалось, что мы явные антагонисты, что мнения наши диаметрально противоположны, а желания несовместимы, тяга только увеличивалась. Возможно, это объясняется тем же, что и существование двух половинок одной монеты, разорванной пополам, где половинки совершенно несхожи, но при соединении подходят идеально и составляют единое целое с той лишь разницей, что разные монеты имеют разный номинал.

Проходящее время делает всё очевидным, показывая, что любой организм состоит из противоречий, и к противоречиям же стремится, а их разнополюсность не направлена друг против друга, но наоборот притягивает, имея разный заряд и разное назначение. Куда бы я ни посмотрел, о чём бы ни подумал, везде видел, что это не несовместимость, а необходимое условие сосуществования людей, не терпящих статичности в отношениях друг с другом, хотя, казалось бы, её желающих.

Об этом можно говорить бесконечно, как и бесконечно слушать, но вы можете спросить: «А как же быть с принципами, о которых я пишу и которые въелись в мою кровь вместе с молоком матери? Разве можно убить одного, а после убивать дальше?!». У меня нет прямого и честного ответа на этот вопрос. И вообще, если и возможно пролить на него свет, то лишь комплексно, начиная с того, что любой офицер – потенциальный убийца, а если не так, то грош ему цена как профессиональному военному, задача которого сводится не столько к защите, что скорее относится к мотивированному объяснению уничтожения противника, а именно к самому уничтожению живой силы, то есть себе подобных.

Вся его подготовка, начиная с военного училища или, как сейчас принято называть, военных университетов и академий, кроме изучения технических и специальных наук, сводится к привыканию к «чувству локтя», жёсткой дисциплине, ответственности не только за себя и свои поступки при выполнении приказов, но и за жизнь товарищей и подчинённых. Плюс умение командовать так, чтобы подразделение, находящееся в его подчинении: а) выполнило поставленную задачу, причем заметьте, часто любой ценой; б) понесло как можно меньшие потери, где «а» и «б» выполняются только через… убийство. То есть повторюсь: уничтожение живой силы противника и техники, которой он пользуется, и тем успешнее, чем этого противника останется меньше.

Достаточно вспомнить политзанятия советских времён, когда звучали эпитеты в сторону вероятного противника, вызывающие не только отвращение, но и ненависть, злобу, и чем выше уровень замполита, тем выше степень таких вызываемых им чувств. Тогда, всё это слушая и обсуждая в промежутках между «парами», ловил себя на мысли, что даже глазом не моргну, сколько бы этих самых «воинов империализма» ни было: десятки, сотни или больше, – стрелял бы до последнего патрона. Так кем я был ещё тогда, воспринимая такие мысли как норму?!

Вообще, как вы думаете, зачем человек изобрёл оружие и почему его к нему так тянет? И сильно ошибётесь, если посчитаете, что для обороны. Все войны, начиная аж от племенных в древности до современных локальных и мировых, имеют одну цель – завладевание материальными ценностями, полезными ископаемыми, площадями земли и какими-то на них ресурсами или возобладанием над ними, или же с помощью них влияния над кем-то. А те стороны, которые вынуждены обороняться и, как часто бывает, проигрывают, не имели до начала развития боевых действий в отношении не принадлежащих им материальных ресурсов никаких агрессивных замыслов, но просто владели, чем владели и пользовались. В моей семье из предков по мужской линии нет ни одного, кто ни лишал бы жизни себе подобных, служа Отечеству, а первый из них, о ком дошли сведения, служил в войске князя Пожарского, и служил верой и правдой.

Это никого не оправдывает, ничего не объясняет, но даёт начальную часть мотивации, на которую наложилось то, что наложилось.

Однажды мы с моим «точильным камнем» смотрели фильм «Догвилль» в главной роли с Николь Кидман. Декорации почти отсутствовали, всё снималось в павильоне и имело вид фильма-спектакля советских времён, что, собственно говоря, и вывело на первый план игру актёров и саму суть произведения. Чем дальше мы его смотрели, тем большее впечатление он производил. Преображение главной героини из человека, неприемлющего насилие, гуманного и милостивого, настроенного благожелательно к каждому, с готовностью не только помочь, но и взять чужую боль, отдавая последние силы, – в человеконенавистницу, причём стараниями самих же людей, на помощь которым она направила все свои силы. Причём отец, глава мафиозного клана, не задумывающийся перед убийством виновных или невиновных, не смог показать ей грязь всего мира и раскрыть глаза на чёрную сторону душ людей. Дочь оказалась беззащитна, полагая, что каждый человек достоин не только снисхождения, но и обычного человеческого тепла и понимания. Закончилась эта трагедия выстрелами в юношу, предавшего её, и расстрелом невинных, но издевающихся на нею детей, причём курок «спускала» она сама. Девушка не просто примирилась с отцом и его взглядами, но «встала» впереди, красной же линией проходила одна мысль – у каждого своя цена и своя черта, за которую он всё-таки, может быть, переступит. Деньги, положение, спокойствие, любимая женщина, честь, семья, дети, обида, власть, месть… Разница лишь в мотиве, как искре, из которой может разгореться пламя. Список этот может добавляться до бесконечности, но все могут найти что-то, что определит, потерю чего или кого он вынести не сможет.

Кстати, у нас была жёсткая дискуссия, и я не был согласен, что это шедевр по той простой причине (которую, естественно, не озвучил), что многое из увиденного переживал сам, конечно, не имеющее ничего общего с перенесённым героиней, но сама суть перестроения отношений в какой-то мере оправдана, как и знакомая подгонка к существующей действительности некоторых частей сознания. Но, если несчастная дочь мафиози прошла путь только туда, к дикой ненависти в отношении людей, то я всё же прошёл его не до конца, не утонул в ненависти, а сумел остановиться и попытаться предпринять шаги обратно, и если испытываю неприязнь, то, прежде всего, к самому себе.

Но человеку самому это сделать невозможно! Теперь понятно, что полагаясь только на себя и свои силы, моя попытка шагать обратно, не могла быть прыжком вперёд, к спасению! Вот здесь и начинаешь чувствовать подставленную Кем-то десницу.

Возможно ли было уйти?

«Вожди слепые, оцеживающие комара, а верблюда поглощающие».

(Евангелие от Матвея Гл. 23 ст. 24)

«…оставьте их: они – слепые вожди слепых; а если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму».

(Евангелие от Матвея Гл. 15 ст. 14)

Уйти от всего, просто сказав: «Ребята, мне с вами не по пути»? Или отказаться, как рассуждают некоторые газетчики или ведущие ТВ программ?

Дело не в том, что они, журналисты, никогда не стояли перед таким выбором и, скорее всего, не будут стоять. Дело даже не в том, что и девяностые-то прошли для них совсем в другом ракурсе, чего, кстати, не скажешь об операх МУРа – те-то, отведя взгляд в сторону, всё понимают и иногда, наверно, молятся, что их жизнь сложилась так, а не иначе. И вопрос для них стоит не в осуждении, а в том, будет ли человек, выйдя на свободу, продолжать прежнее или все же одумался?

Позволю себе продолжить: и дело даже не в том, что что-то нужно написать или сказать, и это написанное или сказанное должно, во-первых, звучать, во-вторых, не выходить из общепризнанных разрешенных рамок, а в том, что невозможно понять со стороны ход мыслей людей, стоящих перед выбором, где на одной чаше весов – преступление, а на другой – страх и цена заведомо неподъёмная. Как примеры и осуждение тому времени лежат и гниют кости тех, кто даже не отказался, а просто высказал некоторое осуждение, причем не содеянному, а необходимости делать это, или недовольства, а иногда просто сделав что-нибудь неудачно!

Только святые могли подобному сопротивляться, становясь мучениками и страстотерпцами. Но начинали они с себя… собою и заканчивали. Мы же слабы и далеко не мудры, зато горделивы и меркантильны. Иногда я ловил себя на мысли, что мне даже нравится, когда люди, испуганные рассказами обо мне и предупреждениями «старшеньких» о том, что этот человек любого найдет и превратит в пепелище не только дом и его самого, но и всю его семью, опускали глаза и отводили взгляд, стараясь не вызвать недовольства или подозрений. В том числе и этим держалась железная и даже репрессивная дисциплина. И, слава Богу, что никого из своих я не искал и в пепелище не превращал. А Олег Пылёв настолько заигрался, что на сообщённые ему сведения следователем в комнате допросов тюрьмы о моем задержании, подошел к окну и с выдохом облегчения сказал: «Наконец-то, теперь хоть к окну подойти можно!» О чем мне и сообщил чуть позже И. А. Рядовский – старший следователь по особо важным делам, наверное, чтобы с улыбкой посмотреть на мою реакцию.

Хотя, чести ради, нужно сказать: одному человеку, а именно Сергею Елизарову удалось уйти без особого напряжения. Правда, он сводный брат обоих Пылёвых и уйдя, оставался на виду, занимаясь частным извозом на своей «Газели».

А вот крестника своего Олег не пожалел, когда тот не просто попытался уйти, но даже в монастырь скрылся. Достал и позаботился о нём как «крёстный отец», даже не предав тело земле на кладбище и не дав его душе последнего облегчения. Подобная же участь постигла и второго крестника. Того, якобы после передозировки наркотиков, вынесли в последний путь в коробке из-под холодильника в потерянном навсегда направлении.

Была ли возможность у «главшпанов» откреститься, уйти в тень и жить на скопленном добре – не мне рассуждать. Знаю, что любой бизнес чахнет без личного надзора, даже если поддерживать его драконовскими методами, а именно так они и сделали. С 1995 года, если не раньше, Андрей не появлялся в России, Олег – очень редко, но метко. Отдай они бразды правления «Шарапу», «Лысому» или «Шарпею» и «Шульцу» – не факт, что те не захотели бы избавиться от тех, кто их помнил «никем» и «ничем», или не захотели бы сэкономить на их долях, без чего братья вряд ли захотели бы уйти.

История знает лишь единичные подобные случаи: Сулла и Диоклетиан оставили свои посты диктатора и императора, соответственно, последний правда ненадолго. Можно вспомнить Иоанна IV Васильевича, да личность Симеона Бекбулатовича ясно говорит, зачем он покинул трон, а кровавые последствия подтверждают очевидное.

Да и кто бы им поверил – Пылёвы ушли от дел!? Исчезнуть – дело другое, но родственники, а потом власть и неограниченные возможности, сконцентрированные в твоих руках, отдать крайне тяжело. Я исчезал от отца, сестры и остальных родственников на восемь лет, от жены и друзей – почти на три года, в мыслях они меня похоронили, хоть и получали финансовую поддержку якобы от «профсоюза», но скажу вам: исчезни я по сей день – был бы толк, но это 20 лет! Нужна ли такая жизнь?! Фактически я провел 14 лет в «бегах», насыщенных всем, о чем можно прочитать только в книгах, и не дай Бог испытать это на себе кому-либо.

А рядом жили обычные люди со своей спокойной суетой, в разных по благополучности семьях, и я им завидовал, прежде всего, из-за понимания: у меня такого не будет никогда! И несчастная женщина, которая меня полюбит, и сироты-дети, которые от меня родятся! Вот наказание много тяжелее всего, что может придумать изощренный мозг и ощущаемое уже тогда. Хотя надежда теплилась в душе, ведь многим удаётся не только избежать наказания и жить в шикарных условиях, но даже становиться общественными деятелями, меценатами, чиновниками, губернаторами, а то и депутатами – «народными избранниками» и гораздо выше. Но их жизнь в страхе, хоть и наполненная роскошью и показухой, а у меня после суда появилась надежда, может быть, призрачная, но на всё воля Божья.

И, может быть, просуетившись несколько десятилетий в армии, криминале и тюрьме, я смогу обрести семью и покой, конечно, отдавая себя уже не детям и юной, и желанной, а внукам и любимой, и всегда для меня молодой женщине…

Глоцер

Через неделю после моей поездки в Финляндию Андрей попросил перезвонить своему младшему брату. Ничего хорошего это не предвещало и говорило о том, что старший сдался в очередной раз на настойчивые доводы и уговоры Олега. Какую они имели цель, стало понятно после просьбы Олега Александровича, как теперь было принято их называть. Это, правда, не касалось меня, ибо я по-прежнему обозначался третьим, хоть и тайным «братом», что, впрочем, выгодно влияло и на лучшую, по сравнению с другими, оплату.

Мне нужно было встретиться со старым знакомым по Киеву Сергеем Елизаровым – человеком по складу характера простым и интеллигентным и, в принципе, так и не сросшимся с криминалом. На его «девятке» мы проехались по двум-трём адресам, оценивая обстановку. «Неспокойный» брат просил помочь в том, что не получалось у прежних, пытавшихся кого-то (как оказалось, Иосифа Глоцера) устранить.

Я обещал позвонить вечером. Суть же сказанного мне была в экстремальности, сложности и необходимости «убрать» человека до 20 января, а на дворе было 16 число, то есть чистыми оставалось всего двое суток. Местом покушения я выбрал единственное возможное – клуб «Доллс».

С Греции, с момента, когда «Ося» с «Валерьяном» пытались настоять на покушение на «Аксёна», стреляя почти с открытого места, я не любил подобных мизансцен. Мне было известно от Елизарова о человеке, который нам нужен, только то, что он был каким-то криминальным парнем, но имеющим авторитет больше на американском «Бродвее», якобы отмывая деньги здесь, открыв сеть ресторанов «Панда», вышеупомянутое заведение мужских интересов и ещё что-то, сейчас уже не помню.

Судя по написанному гораздо позже в журнале Forbes, прочитанным материалам дела и свидетельским показаниям, когда-то он имел судимость, где и пересёкся с отбывавшим там же наказание господином Таранцевым Александром Петровичем. Там вроде бы и произошёл конфликт, основанный на противостоянии расположенного к администрации лагеря «Петровича» и стоящего ему в пику «Юника», как называл Глоцера Пылёв. На тот момент мне было рассказано только о его криминальном прошлом и о сути причины, которая повлекла необходимость убийства. Олег рассказал об избиении охраной хозяина «Доллса» Таранцева из-за ссоры, возникшей в какой-то фешенебельной бане, где один не хотел уступать другому часы отдыха. На поверку оказалось, что охрана, причём очень серьёзная, имелась лишь у «Петровича», а у Глоцера только знакомые, и сам факт столкновения так и не был подтверждён, но это стало известно уже после.

Владелец «Русского Золота» был в бешенстве и, по словам братьев, требовал немедленно сатисфакции, ввиду чего и появилось 20-е число как крайнее, обещанное Олегом, до которого вопрос будет решён. Почему-то он не решался, и обратились ко мне.

Честно говоря, я был в полной уверенности, что «работаю» по очередному «братку», пусть даже и «заморскому», однако внешний вид говорил совсем о другом, при этом рассуждать было некогда, для принятия решения оставались секунды, да и отступать некуда. Полагаю, что судимость в советские времена для человека предприимчивого – вещь неудивительная, а удачное ведение бизнеса никогда не обходилось в те времена без криминала, и на сегодняшний день у меня нет причины думать о «Юнике», как о покойном ныне криминальном авторитете.

Я понимал всю абсурдность назначенного срока – ведь распорядок дня человека явно не зависел от меня, уже не говоря о проверках, определении, графика, отходов, подготовки оружия, да и вообще – я его ещё не видел, но делать было нечего. 18 января машина «Фольксваген каравелла», из которой я предполагал «работать», не завелась из-за холода, и её уже готовили к завтрашнему дню, мы же с Сергеем сделали вылазку в лес, где я отстрелялся с двух стволов, но на завтра твердо решил взять другой, третий, вообще не предполагая вести огонь, а просто примерить и к дистанции и к манере входа-выхода, и следованию к транспортному средству «клиента».

С утра девятнадцатого, на всякий случай, обежав район 1905 года, Краснопресненских бань, уже знакомый мне, и зоопарка, просмотрев все ходы и выходы, забрался в натопленный минивен. Окна были прозрачные, без тонировки, и не привлекали внимание, даже наглухо зашторенные белыми занавесками. Сергей, почти не пьющий, после вчерашнего затянувшегося застолья практически отсутствовал, легонько похрапывая. В принципе, он и не был нужен, сегодняшняя цель – опознание, и не больше, поэтому был ещё один человек, просто водитель, хоть и доверенное мне лицо на сервисе, но не более того. Вся его задача состояла в заводе дизельного двигателя в этот мороз. В общем-то, благодаря его стараниям, мои машины поддерживались в великолепном состоянии, хотя «убивал» я их увлечённо.

Мы ждали несколько часов, пока не подъехал тёмный «Лендровер Дискавери», припарковавшийся у самого входа задним бампером, но оставив место для пешеходов. Открывшимся одним глазом Елизаров опознал появившегося и констатировал: «Он», – и нам осталось лишь дождаться выхода, чтобы понять, как он происходит. На самом деле, приезд – вход и выход – отъезд – одни из самых важных моментов безопасности охраняемых персон. «Юник», а это был именно он, случайно избежал до сего дня всех попыток покушения на его жизнь, предпринимаемых Алексеем «Кондратом». Кондратьев говорил, что охрана многочисленна, сегодняшний же день показал полное её отсутствие – может, исключение, а может… Оставалось ждать. Стояли мы через широченную проезжую часть, на противоположной от «Доллс» стороне, примерно в 50 метрах от объекта предполагаемого нападения, про себя я отмечал густой поток машин, изредка пропадающий на время красного сигнала светофора. Именно этот фактор и должен был совпасть со временем выстрела, иначе, была велика вероятность зацепить кого-то из проезжающих. Посторонние никогда не должны страдать, чего бы это не стоило, хотя, как показывает мой опыт, такое не всегда реально.

Пока время проходило, я решил примерить оружие и его удобство применения в этой ситуации, вынул мелкокалиберный револьвер с толстостенным матчевым стволом, «отвалил» барабанчик, вставил патроны калибра 5,6 мм, производства «Динамит Нобель» – наиболее мощные из них, и, что важно, ни разу не дававшие осечку за сотни выстрелов, что я с ними произвёл, у гильз с боковым боем это бывает.

Максимальное расстояние, с которого я из него стрелял и не мазал в пачку сигарет – 85 метров, разумеется, в безветренную погоду. Пули ложились в цель уже с несколько ослабленной энергией, и на звук чувствовалось некоторое время между выстрелом и шлепком о мишень но, несмотря на многое игрушечное в этом оружии, оно мне нравилось, и я часто с ним тренировался. Надеясь рассмотреть получше выходящего человека, я смотрел не отрываясь, иногда прикладывая пистолет, выбирая более устойчивое и удобное положение для стрельбы.

Зачем я зарядил его? Потому что выработалась привычка: оружие без патронов – не оружие, и если оно вынуто, то должно быть снаряжено боеприпасами, что в данной ситуации, да и не только в ней, оправдалось.

Вообще, если вы видите ствол, не важно, и в каких обстоятельствах, то должны безошибочно научиться определять, снаряжен он патронами или нет, если конечно, есть возможность; стоит он на предохранителе или нет; взведён ли курок, чисто ли дуло по нарезам, лежит ли фаланга пальца стрелка на спусковом крючке и как лежит? Опирается на нижнюю часть затворной рамы или на примыкание спусковой скобы к корпусу? Это может спасти жизнь вам или тем, кто с вами. Многое также скажет поведение, речь и особенный взгляд обладающего оружием или собирающегося им овладеть.

Важно также, как держит человек оружие – либо рукоять, либо цевьё, и как собирается прижать приклад, если он есть, к плечу.

Я находился на сиденье, обращённом спиной относительно движения вперёд, позади водительского, от Сергея и шофёра меня отгораживала плотная шторка с тремя просветами – по середине и по бокам. Жёстко устроившись и плотно закрепив револьвер на согнутой в локте руке, опирающейся на спинку сиденья, прицелился. Наблюдению немного мешало не очень чистое стекло, я попросил сидящего впереди курящего водителя, ссылаясь на дым от сигарет, открыть окно хотя бы на одну треть, затем повторил всю процедуру с прицеливанием, потом ещё, и ещё. И вдруг дверь открылась, и тот, за кем мы следили, вышел.

Некоторые машины из потока часто заслоняли его, но рассмотреть удалось во всех подробностях. Неожиданно проезжающие автомобили исчезли, и улица замерла, как и всё вокруг. Какое-то предчувствие пробежало холодком по всему телу и заставило заработать мозг намного быстрее, обострились все чувства.

Будто специально из дверей выбежал охранник, постучал уже севшему за руль автомобиля и закрывшему за собой дверь, и что-то сказал в приоткрывшуюся щель. Наверное, в этот момент я почувствовал удобство занятой позы, почти всё тело было расслабленно, оставалось лишь ждать преодоления упирающейся в какую-то преграду мысль, она оказалась второстепенной, а именно о двух человеках, сидящих в машине: до этого момента я не воспринимал их как будущих возможных свидетелей, наверное, из-за уверенности, что завтра буду работать один. Кроме того, меня свербила цифра 20 и понимание того, что второго такого случая, если человек из «Ленд Ровера» выйдет (а он вышел, отойдя от машины на несколько метров), и отсутствие движения по линии «прицельная планка пистолета – цель» может больше и не представиться. С этой секунды всё замедлило свой ход. Вдохнув половиной груди и плавно выдыхая, я постарался «пробежаться» мысленно всем группам мышц, чтобы расслабить все тело, в случае правильно занятой позы равновесие будет удерживаться скелетом, стенками и креслами автомобиля, соответственно концентрироваться на выстреле станет проще.

Охранник ушёл, попрощавшись, человек развернулся и направился к захлопнувшейся от ветра водительской двери. Если бы она оставалась в открытом положении, думаю, я ничего не успел бы сделать… Медленно взводя курок, задирая острое жало бойка, тихо, но уверенно, так, чтобы никто не испугался, я сказал две фразы: водителю – «Наклони голову вправо», и обоим, железным тоном – «Застыли…»…

…Человек остановился, протянул руку к замку, на долю секунды застыл, чтобы начать обратное движение, в это время прозвучал слабый звук выстрела, почти весь оставшийся внутри салона, что-то упало у «Ленд Ровера», и осталось неподвижно лежать. Поток машин почти сразу возобновился.

Редко так совпадают столько факторов, ещё реже – ими пользуются, но в случайности я не верю…

Пуля попала точно в место прицеливания, до сих пор вызывая уважение точностью попадания из этого оружия. Один минус – теперь двое сидевших впереди меня стали свидетелями, особенно водитель, но мне пообещали его не трогать, оставив, как всегда, под мою ответственность. Олег был в восторге, как и все остальные, а то, что это случилось за день до назначенного срока, только добавило форсу.

Я уже довольно долго ничего подобного не делал, а это подтвердило мои квалификацию и необходимость, что обезопасило меня ещё на некоторое время. Правоохранительные органы вообще ничего не нашли и остались без единой зацепки. Никто ничего не видел и не слышал. Журналисты назвали произошедшее «идеальным преступлением». Я же произнёс фразу, которую запомнил уже пожилой человек, управляющий автомобилем на обратном пути, он повторил её в своих свидетельских показаниях: «Не переживай, это был тоже бандит, и чем их меньше, тем лучше».

Мы отъехали за угол после нескольких минут ожидания, где я вышел, оставив «Рюгер» Сергею в коробке из-под конфет, с обещанием забрать завтра. Тогда я снимал квартиру в трёх километрах от места выстрела, и потому решил проветриться, а заодно и обезопаситься проверкой, петляя по уже тёмным улочкам. Я шёл, чисто автоматически высчитывая идущих за мной прохожих, но тщетно, сегодня я был один.

Произошедшее, с точки зрения профессиональной, – несомненно, успех, даже несмотря на двух мужчин, в принципе, ничего не видевших и особо ничего не понявших. Но почему-то меня это не радовало. Ну, не производил увиденный сквозь прицел человек впечатления отъявленного преступника, ни, тем более, «бандюгана» – обычный, удавшийся бизнесмен. Не мне судить о нравственности его бизнеса в предоставлении развлечений в клубе «Доллс», но он точно мне ничем не угрожал, в отличие от опасности, исходившей от стоявших надо мною.

Опять появилось ощущение того, что человек моими руками лишился жизни просто из-за чьего-то каприза. Гришина тень снова нависала, бахвалясь своим бессмертием.

Настроения не было, я не знал, куда податься, и злился на что и на кого угодно: на сегодняшнюю «удачу», на стечение обстоятельств, на Олега, Андрея, Таранцева, которого видел-то раз десять, не больше, – забывая, что, прежде всего, злость нужно испытывать по отношению к себе. Всё усиливалось ощущением, что если бы это не сделал сегодня я, то не сделал бы никто, ведь не справился же «Кондрат»… Но потом опомнился, подумав в свое оправдание, что, наверное, сегодняшним выстрелом кого-то избавил от возможности стать случайной жертвой, павшей рядом с «Юником», а сделали бы это обязательно. Олег бы не остановился в любом случае – ведь здесь была задета его гордыня и его честь, в его понимании этого слова.

Всё исправила моя «домашняя фея», несмотря на то, что пришла уставшая после тяжёлого рабочего дня. Наверное, видя моё состояние грозовой тучи, взяла меня за руку, посадила на кухне и устроила быстрый и вкусный ужин. Её особенные глаза, притягивающие взгляд, позволили потопить в них все тяжкие думы и забыться хотя бы на некоторое время.

Как же хорошо, что она никогда не требовала объяснений. В тот вечер меня впервые посетила мысль или, даже не знаю, что это было – какая-то уверенность, вселённая в меня, пытающаяся устроить мою жизнь по-другому, направить в другое русло, всё исправить и спасти. Тогда я понял её следующим образом: пока эта женщина со мной, всё будет хорошо! Именно хорошо, где «хорошо» – все доброе, светлое, вечное. Одно главное условие, отчётливо прозвучавшее в унисон: «Не убивай!».

Сегодня пишу эти строки и ясно понимаю: остановись я тогда… Но сразу нахлынувшие мысли пытаются опровергнуть, уверяя, чем это всё могло окончиться, выстраивая стену из кирпичиков самооправдания.

За «работу» Андрей аннулировал мой долг в 50 тысяч долларов, образовавшийся при неудачной попытке покупки дома в Маребльи – той самой истории, когда мне отказали в кредите из «общака», которого, я так понимаю, к тому моменту уже не было, мотивируя моей финансовой несостоятельностью. Кстати, я случайно знал, что испанский адвокат Алехандро, занимавшийся оформлением сделки, вернул часть из затраченных мною средств в размере 60 000 долларов, но до меня они, странным образом, не дошли. Что поделаешь, бизнес! Эх, знать бы…

Размышления на тему – состояние страны

В Москве время «малиновых пиджаков» уже прошло, переместившись на периферию, кожаные куртки были всегда модны, а бритые затылки кому-то скрывали залысины (ведь время шло неумолимо), а кому-то придавали недостающей брутальности. Достигшие чего-то в общей криминальной массе уже не просто вросли в костюмы, рубашки и галстуки, но и научились их носить. «Зена», «Корнелиани», «Картиджиани», «Бриони» уже не просто что-то им говорили, а стали обязательным атрибутом вместе с дорогими часами, коих имелось у каждого по нескольку, дорогих и уже не угнанных автомобилей, охраны при «гаврилке», обращению по имени-отчеству и, как последний писк, – с недвижимостью в Европе или за океаном. Причем каждая бригада и дружественная ей (разумеется, речь идет о «верхушке») выбирали свои страны и города и селились по 3–5 семей, пользуясь, как правило, услугами одного и того же адвоката-мошенника со знанием русского языка и умеющего «лизнуть» где и когда нужно. Последние бессовестно обдирали, зарывались, обогащались и иногда вдруг пропадали.

Вообще, те времена так и можно охарактеризовать – они отличались «вдруг происходящим». Конечно, в основном это касалось чьей-либо жизни – она либо исчезала бесследно вместе с телом, либо покидала его из-за вмешательства из вне нескольких граммов свинца. Вдруг друзья становились врагами, вдруг становились нищими, возмещая убытки или моральные потери крепким ребятам, очень дорого ценящим свои нервы. Вдруг вдова какого-нибудь авторитета становилась женой певца или певец – любовником какого-то антрепренёра. Затмевали все «вдруг» превращения секретарши в главу огромного холдинга или мальчика на побегушках, номинально владевшего фирмочкой, – в миллиардера, а чьей-то жены – в депутата или высокопоставленного чиновника.

Но эти «вдруг» никогда не касались остального подавляющего количества граждан РФ. Здесь «вдруг» только жена могла изменить или водка оказаться некачественной.

Условия жизни не улучшились, забота государства не чувствовалась, инфляция поглощала здоровье, а обещания правительства превосходили только быстро дорожающие продукты. Понятие слова «зарплата», так радовавшее раньше своим приближением, поменяло свое значение и звучало теперь, как «издевательство». Подиумы мод переместились в Госдуму, а честь и совесть – в «дом терпимости».

Укравшие курицу или 5 кг картошки получали срока по три года, вместо трех месяцев, поправляя статистику наказаний, вместо избегающих её бандюков, проворовавшихся чиновников и вечно голодных политиков. Интеллектуальная собственность страны в виде «молодых и талантливых» перемещалась на запад в местечки, подобные «Силиконовой долине», а взамен плавно перемещались интересы западных спецслужб, надежно поселяясь в коридорах власти.

Представители России и бывшие ее граждане, круто влияющие на состояние государства и странно принадлежащие почти одной только национальности, стали завсегдатаями «Бильдербергского клуба». Министерства стали меняться своими назначениями, а то и вовсе своим реальным состоянием издеваться над вывесками входа в свои здания. Названия можно было менять смело, заменяя на выдержки из известного или исторического. Ну, скажем: Минздрав – на «Забудь надежду всяк сюда входящий», Министерство обороны – на «SALE»-скидка при распродаже. Министерство образования – на «спасение утопающих дело рук самих утопающих»… И только за счёт фанатично преданных своему делу людей, перебивающихся с хлеба на воду, страна имеет что-то, что ещё можно восстановить.

Церковь Христова православными общинами прирастала к Телу Господню. Многие растерявшиеся в пустоте духовной вновь по-детски открыли глаза на мир и через проблемы, сложности и невзгоды ощутили поддержку ранее неведомой Силы Царя Небесного. И наполнились храмы, и потекли слёзы раскаяния! Многие ли из рабов и чад Божьих раскрыли своё сердце навстречу любви Божьей или просто предались модному веянию – сие нам не ведомо. Но даже одна настоящая слезинка, выставившего себя напоказ во время службы церковной, и тщеславящегося мецената, губернатора, министра или милиционера, чиновника или преступника, дорогого стоит!

У каждого своя дорога, и всему свое время. И праведный может оступиться, и законченный грешник может спастись, ибо: «В чём Господь найдет нас, в том и будет судить, и праведника, вдруг согрешившего, и грешника, вдруг кающегося». (Архиепископ Сергий Старогородский).

Подобные рассуждения можно продолжать сутками, но книга не о том, а о нашем месте в этом сумбурном круговороте. Какое место в нем занимал я? Мне казалось, что ровно посередине между рвачами наверху и страдальцем-народом. Я был рад, что смог вырваться из безнадёжной беспросветности, но, оглядываясь сейчас назад, в ужасе от того, каким путём!

Но всё-таки что-то я мог сделать и от чего-то мог удержаться и удержался. «Человек с ружьем» всегда опасен, тем более чувствующий вседозволенность и бесконтрольность. Безбашенная стрельба сдуревших, зарвавшихся представителей всех классов унесла много жизней и испортила многие судьбы. Я же всегда предпочитал уступить обычным обывателям, не отвечать на дерзости, пакости и подлости, если, конечно, это не граничило с личной безопасностью. Я скорее заступился бы за кого-то, ту же униженную женщину или обиженного старика, чем ответил на хамство против себя. И здесь не только играло свою роль воспитание и привитые принципы, но и понимание происходящего в обществе, и жалость к обычным гражданам, которые элементарно могли сорваться только из-за одного вида моего благосостояния, хотя я и старался особо не выделяться. Подобные случаи были единичны, из которых большинство исходило от начинающих бандюшков, поверивших в себя, и которые, видя перед собой длинноволосого, хоть и крепкого парня, старающегося избежать конфликта, с лексикой без ненормативной брани и блатного жаргона, наступали безоглядно. Если не было свидетелей, можно было и проучить. Такие в миг осознавали, что всё же терять им было чего. А с лишними глазами и ушами скандалов я пытался избежать, ибо в моём положении нелегальной жизни подобный риск был просто недопустим. А ведь сколько таких стычек заканчиваются и будут заканчиваться членовредительством, а то и смертью.

После того, как удавалось уклониться от подобных ситуаций, я был действительно горд собой, хотя и щемила где-то подорванная гордыня.

Единственный раз я не смог сдержаться и наказал двух представителей негроидной расы, и додумался где – на одной из дискотек о. Тенерифа (посещение подобных мероприятий в России было табу). Прилично выпивший, оставив свою даму на танцполе, я спустился в уборную. Конечно, я виноват сам – привычка класть открыто деньги в карман сыграли злую шутку, и здесь торчащая толстая пачка, сложенных пополам долларов привлекла внимание незадачливых грабителей. На выходе из кабинки мне улыбались две чересчур смуглые физиономии с ослепительно белыми зубами, один схватил за плечо, второй, по всей видимости левша, прижал к моей груди раскрытую опасную бритву и, что-то говоря, потянулся к карману. Не знаю, кого они во мне увидели, но две «подаренные» руки хрустнули, правда, для этого пришлось глубоко присесть, от чего порвались штаны, после чего я быстро ретировался не только из туалета, но и, забрав экстренно свою «половинку», вообще исчез из города Плая де Лас Америкас, оставив грабителей в расстроенных чувствах.

Без пореза не обошлось, и я корил себя за несдержанность: ведь в этом помещении могла быть видеокамера, и тогда пришлось бы отвечать за что-то сломанное и побитое, но, разумеется, живое.

Всё обошлось, хоть и не без волнения и не без совсем понятых «моим сокровищем» действий, ведь с её точки зрения ничего страшного в том, что человек оборонялся, не было. И это действительно так, но для того, у кого в жизни всё чисто и не криминально…

ЧИП (Сергей Чаплыгин)

…В это время настал апогей в моих отношениях с человеком, от которого многое зависело, но чем больше я о нём заботился и прощал, тем больше он себе позволял. Чаплыгин был бы неплохим исполнителем по оперативной части, но водка губила любые начинания. Дважды я выкупал его из милиции, планы мероприятий срывались одно за другим, он начал позволять появляться на встречах со мной в пьяном виде. Дисциплина упала, пора было что-то предпринимать.

Я уже был знаком ещё с одним офицером ГРУ в отставке – Александром Погореловым, человеком более интеллектуальным и знающим, чем Сергей и, в принципе, в «греческом» деле сохранность информации – его заслуга, именно благодаря ей и её наличию я смог «спасти» многое, в том числе и тело Солоника.

Этот более чем разумный человек, начитанный и приятный собеседник, высокий красавец, любимый женщинами, был вынужден находиться под ярмом теперь спившегося пьяницы, каждому собутыльнику рассказывающему о своей причастности к убийству Солоника. Бахвальству не было предела и, как я уже говорил, дошло и до Пылёвых. Подобные шутки мало кто понимал, а они тем более.

Меры требовались моментальные. Прежде всего нужно было убрать Сергея из казино в отеле «Ленинградская», где все мои люди работали для прикрытия, числясь в охранной структуре и посещая это место раз в четверо суток. Далее старшим у них я назначил Александра, определив три месяца и тому, и другому как испытательный срок. Недовольству Чаплыгина не было предела, но оправдаться ему было нечем, пришлось терпеть. Объяснять, что жизнь его болтается на ниточке, было бесполезно и опасно, ведь никто из них не сталкивался с мерами наказания, господствующими в нашем «профсоюзе». Можно быть не только избитым, но и оказаться в тюрьме на год-полтора, и такое устраивалось – заодно и хорошая проверка. Своим же я чуть ли не подгузники менял, понимая эксклюзивность нашего квартета и необходимость его сохранности. Дооберегался…

…Вопрос с «Чипом» стоял ребром, к тому же такой носитель информации никому нужен не был. После Греции двоих уже отправили «на тот свет» за гораздо меньшие знания. И в какую ситуацию я попал? С одной стороны чувствовал ответственность за него как человека, которого привлёк, с другой понимал – шансов тем меньше, чем на большее толкало его хмельное эго. Но чтобы попытаться его выручить и самому не «сгореть», оставалось только одно средство – взять все на себя, в противном случае он пропал бы в течении двух дней, скорее всего, обосновавшись на дне Яузы или Москвы-реки в запаянной бочке с цементом, как это было модным в то время. Кстати, подобное захоронение уже никогда не найти.

Всё, что можно было придумать, дав ему шанс, – инсценировать отравление опиатами. Но я не учёл его «убитую» печень и ослабленный алкоголем организм. Переданную мне «отраву» я несколько разбавил, даже отхлёбывал сам на его же глазах. Происходило все в моей машине, напротив магазина «Мегаполис». План якобы состоял в том, что после принятия жидкости и потери сознания его должны были забрать ждущие (разумеется, тщетно) во дворах парни Олега.

Почему нельзя было обойтись без настоящих средств, а просто инсценировать подобное, поговорив с Сергеем? Да потому, что никто не знал, какое решение примет Олег после неудавшегося покушения. Я всегда оставлял возможность утечки информации, тем более в таком случае.

Итак, по моим расчётам, «Чип» просто не должен был потерять сознание, но почувствовать, на всякий случай, себя очень плохо, что в результате и произошло. Через четыре часа общения мы расстались, он пересел в свою «99», купленную мною, и благополучно уехал, чувствуя недомогание. Олегу я сообщил, что ничего не получилось, рассчитывая завтра сказать о том, что Чаплыгин попал в больницу, а дальше попытаться придумать что-нибудь еще. К тому же я надеялся, что этот балбес поймет причины болезни и прибежит с расспросами, где я ему добавлю и жёстко объясню создавшееся положение.

Но… через 10 минут мне позвонили и рассказали об аварии в пятистах метрах от нашего места встречи. Чаплыгин въехал в стоящее на красном сигнале светофора авто, и подчинённые Пылёва забрали его в полуобморочном состоянии. Он ничего умнее не придумал, как «закинуть» в себя сразу после нашего расставания припрятанную бутылку водки. Ситуация вышла из-под контроля, и всё что я мог сделать, это, ссылаясь на огромное количество свидетелей, попросить просто вывезти его в лес, недалеко от военного городка, где он жил, и, надавав тумаков, выбросить в лесополосе. Что можно еще было придумать? Поначалу мысль понравилась Олегу, но сделано было всё с точностью до наоборот. Его завезли в гаражи и только накинули «удавку», как появился патруль ППС и спас его, отвезя в больницу, а молодцов в отделение милиции, откуда их благополучно выпустили через несколько часов.

У пострадавшего хватило ума не говорить или, скорее всего, не было сил говорить, но так или иначе это сыграло роль и заставило поверить в его разумность. Сергей продолжал жить по тому же адресу, и через несколько встреч наши отношения прекратились, несмотря на все его усилия остаться в команде.

На суде он предстал свидетелем, повествующим о своей нелегкой доле, о нищете, которую он испытывал, будучи под моим руководством, о запугивании и о постоянных преследованиях, свалив всё на Александра, которому, кстати, оставался должен 5000 долларов и жену которого, в отсутствие Погорелова, пытался соблазнить, что чуть было не кончилось его преждевременной насильственной кончиной от руки разъяренного мужа.

Та история с отравлением закончилась мирно, я заплатил за ремонт обеих машин, пострадавшим в аварии 4500 долларов, пару раз ещё одалживал ему деньги, но твёрдо отказывал в работе, несмотря на мольбы на коленях взять его обратно, объясняя, что просто чудом удалось сохранить ему жизнь. Это он в конце концов был вынужден признать на суде под градом вопросов моих, адвоката и судьи.

В отношении Чаплыгина мне не за что себя корить и, если раскаяние – это не просто осознание, признание и осуждение своей вины, но и действие наоборот, то это хороший тому пример, который должным образом, наравне с другими, подействовал на присяжных.

Здесь же вспоминается и ещё одна драма, разыгравшаяся сразу после смерти Солоника.

В Греции я познакомился с Юрой, бывшим офицером-десантником, что нас, как обоих бывших кадровых военных, и сблизило, хотя с его стороны, конечно, сыграл роль и меркантильный фактор – он зарабатывал обслуживанием подобных мне, приехавших получить гражданство, посредничеством, поиском недвижимости и устройством других дел. Бизнес шёл неплохо, а главное – стабильно. Дом я приобретать не стал, но в памяти осталось приятное времяпрепровождение.

При моем отлете из Эллады, будучи уже ее гражданином, от благодарности, выраженной в пачке купюр, он отказался, довольствовавшись ранее обговоренным гонораром, и мы расстались приятелями. Он и его жена были очень похожи на тех греков, к образам которых мы привыкли в детстве: белокурые, крепкого телосложения, радушные и всегда в хорошем расположении духа – нечего сказать, красивая пара.

Впоследствии он помогал с очередным комплектом документов братьям, Осе и иже с ними, естественно, понимая и зная, кто они, был знаком близко с Солоником.

Всё вместе послужило причиной вынесения решения по нему нашими «главшпанами».

Рис.5 Ликвидатор. Книга вторая. Пройти через невозможное. Исповедь легендарного киллера
Последний след «Валерьяныча»

После смерти «Валерьяна» Юрий приехал в Москву, гонимый необходимостью получения денег – около 100.000 долларов от Пылёвых за два комплекта паспортов. Спешка была оправданной – греки арестовали супругу, на которую был оформлен дом, найдя при обыске патроны, подходившие к пистолетам разных марок и, на самом деле, принадлежащие Солонику. В Москве Юра искал встречу с должниками, но те выставили барьер, составной частью которого стал и я.

Через своего приятеля Андрея «Ботаника», общего нашего знакомца по Греции, российского таможенника, он вышел на меня и попросил о встрече, которая и состоялась в отеле «Олимпик-Пента-Ренессанс».

Всё бы ничего, но он был отчаянно настроен на получение своих денег, вплоть до сообщения в милицию об эллинской трагедии, причём явно понимая, с чьей подачи это происходило. Мы вспомнили общие поездки, поговорили о перспективах, я задавал наводящие вопросы, ответы на которые ждали боссы, отдал застарелый долг в пару тысяч, и мы расстались, договорившись встретиться через неделю, когда всё прояснится.

Планы правдоискателя были кем-то доложены до меня, поэтому не особенно шокировали, но заставили поморщиться «главшпанов». Уже предполагая, чем это закончится, я взял разрешение на повторную встречу, совершенно чётко понимая, что как носитель информации он неудобен Буторину, а братьям лишь как человек, которому они должны. Я надеялся предупредить, а, в случае утечки, объяснить это желанием освободить Пылёвых от долга менее криминальным путём, что мог бы поддержать Андрей, который всегда приветствовал бескровное решение проблем. Рисковал отчаянно, ведь если Юра не поймет или не захочет понять и не скроется, то перед тем, как его убить (а в случае моей неудачи, сомнения в этом не было), у него могут выпытать все, что он знает.

На втором рандеву, пытаясь уговорить обоих, и Андрея-«Ботаника» в том числе, исчезнуть хотя бы на год, даже предлагал денег, но тщетно – жена, оставшаяся в Греции в заключении, была беременна, её ждал суд, чего вынести он не мог, как нормальный мужик.

Уверять капитана-десантника, что ему грозит смертельная опасность, объясняя, что судья учтёт всё, говорить о более цивилизованных тюрьмах, по сравнению с нашими, и о сроке не более одного года оказалось делом неблагодарным. Он не послушал меня даже после того, как я уже прямо сказал, что его милой жене явно будет тяжелее и хуже, если он вообще пропадет и тем самым оставит её без поддержки, без средств к существованию и без мужа, а дочку без любящего отца, так как, скорее всего, по причинам, которые он хорошо понимает, никто его жалеть не будет, а убьёт. Вопрос только в том – как?!

Таможенника долго убеждать не пришлось, он исчез в тот же день и появился только на суде, как свидетель обвинения, но с показаниями в мою пользу и благодарностью за спасение жизни, чему очень подивились все, от судьи до присяжных.

А Юрий был приглашен на встречу с Пылёвыми якобы мной, причём мой голос по телефону озвучивал «Булочник», он же и убил его по пути в лес. Причём бывшему офицеру после пересечения МКАД объяснили, что шансов у него нет, в машине, помимо его самого, сидели ещё четверо. Он выпил две бутылки водки, и одному Богу известны мучившие его мысли на пути к смерти. Возможно, также как я, мысленно прощался с любимыми женой и дочуркой в день ареста, по пути в МУР, сидя на полу «Газели» со связанными руками и ногами, прекрасно понимая, что никогда их больше не увижу. Но я хоть сижу за содеянное, и они обеспечены всем необходимым. Поэтому «уходя», я уходил с чувством выполненного перед семьей долга. А Юра?! Он не был гибким и терпеливым и пострадал из-за чьих-то ошибок, трусости и жадности.

Париж, 1997 год

В том году я впервые увидел Париж, но умирать не собирался, и очень было приятно от того, что сделал это не один. Если пишут, что Венецию нужно посещать только с любимой женщиной, то о весенней французской столице можно сказать то же самое. Не знаю, как выглядят сегодняшние «Намазы» на Монмартре – Горе Мучеников с прилегающими лестницами, а тогда веял свободный дух ничему не подчинявшихся чувств, которыми ещё в прошлых столетиях насыщались Рембо и Верлен, Ван Гог и Дега, Пикассо и Золя и еще многие, кто хоть раз посетив Париж, обязательно о нем что-то оставили в своем бессмертном творчестве.

Скорее всего, ощущения усиливались близостью дорогого человека и нашей молодостью, вырвавшейся из оков условностей и правил.

С наслаждением мы передвигались только пешком, прошагав весь центр застройки Наполеоновской эпохи. Ширина улиц и окружавшая архитектура, улыбчивые прохожие, узнаваемые достопримечательности, о которых что-то можно было рассказать друг другу, вызывали восторг, и казалось понятным, почему многое здесь нашими соотечественниками воспринималось близким сердцу и соединённым мостом Александра Первого во множестве пересечений истории Франции и России.

Многое из прочитанного в юности материализовалось в базилике Сакре-Кёр, в Соборе Парижской Богоматери, Эйфелевой башне, Триумфальной арке, Соборе Александра Невского, Лувре – когда-то королевском дворце, Колонне Трояна и ещё во множестве достопримечательностей, в которых утопает этот город.

Елисейские поля, где то ли после героической смерти отдыхают великие воины, то ли бурлит жизнь, как и всегда, бурлила, площади Пигаль, Тертр, кабаре Мулен Руж, Лидо – место феерического наслаждения, танцы на грани искусства и эротизма, и прочее, прочее, прочее.

А вечером медленно фланируя по глади Сены на речном трамвайчике, разглядывая пройденное и посещённое днём, сидя в обнимку, с гудящими от приятной усталости ногами на верхней открытой палубе, весело мечтая о возможном будущем, мы действительно становились единым целым, и не только предугадывая одно и тоже. Вернётся ли то время? Останется ли Париж прежним? Станем ли мы его желанными гостями, если вообще станем?!

Но как всегда, наступало время и мысли же возвращались к печальным прошлым будням и, разумеется, таким же предстоящим.

Кроме магазинов, магазинчиков и бутиков, посещение которых сопутствует любой поездке, гастрономическая тема во Франции неповторима, хотя я и не сторонник сравнивать, а просто люблю изредка наслаждаться. Здесь я впервые попробовал икру морского ежа, поедать которую можно лишь месяц в году, разумеется, ублажал и обнаружившуюся слабость к устрицам, правда, мы не гурманили с выбором вин, а выбирали средненькое, считая, что аристократом нужно родиться, а не становиться им как-нибудь, или с появлением денег и возможностей, изображая из последних сил, обманывая себя и окружающих.

Неплохо, когда есть возможность красиво одеваться, но лучше удобно и аккуратно. Приятно иметь вычурные дорогие украшения, но для меня предпочтительнее иметь то, чем постоянно пользуешься или то, что имеет для тебя какой-то определенный смысл, или ценность, скажем перстень с чуть голубоватым сапфиром, с отделкой кабошон, через который хорошо виден мальтийский крест…

Рис.6 Ликвидатор. Книга вторая. Пройти через невозможное. Исповедь легендарного киллера
Редкое ничего не делание

Ну, а пища, само собой, должна быть здоровой, вкусной, свежей и необильной, машина – та, которая обслуживает тебя, а не наоборот, жилище – достаточное, близкое к реальной мечте и удачное с точки зрения выгодного вложения – таково мое мнение, может, и необязательно верное. Всё это не касается людей с повышенным статусом и запросами, где им, «бедолагам», удержаться крайне тяжело и редко возможно, хотя знавал я и среди них людей самодостаточных и скромных.

«Измайловские» и другие

1996 год плавно перетёк в 1997-й под эгидой скрытого столкновения между Буториным и «Аксёном». Не знаю, что каждый из них думал по этому поводу, но некоторая тень от их противостояния легла и на задачи, которые ставили передо мной. Это затяжное единоборство, начавшееся ещё Ананьевским и им проигранное, продолжалось на протяжении нескольких лет, и ещё продолжится и выльется в несколько смертей, из которых я знаю только о двух: Зайчикова – «Зайца», очень близкого к Сергею человека, занимавшего в структуре «Измайловских» одно из первых мест, и второго, кажется, его названного брата и одного из немногих входившего в личное окружение, тогда еще просто авторитета, а сегодня «Вора в законе» и просто успешного человека.

Прямого отношения к этим смертям я не имел, хотя, признаюсь, некоторые нюансы мне известны, о чем предпочитаю говорить честно, предполагая подобную честность и со стороны, когда-то нам противостоящей.

Ося работал над этой темой не покладая рук. Десяток, а, может, и больше человек было привлечено к поиску и физическому устранению найденных, я сам лично видел показанные мне отчёты ФСБшной «наружки», с отрезанными шапками названия ведомства и адресата, сопровождавшиеся пояснениями Олега Пылёва и его же устными комментариями. На листках подробно описывались передвижения автомобиля «Гранд Чероки» Зайчикова, маршруты передвижения, места встреч и их фигуранты, с уточнением марок и номеров машин, ими используемых. Интересно отметить, что преследования были не всегда удачными из-за скоростной езды с грубыми нарушениями ПДД водителем, что заставляло преследователей «отпускать» преследуемого, дабы не «засветиться».

Моей задачей был только «глава» Измайловского «профсоюза». Несколько раз я выслеживал его, но не был готов действовать моментально, а иногда считал и ненужным. Своеобразие этих обоюдных взаимоотношений, о которых он мог лишь подозревать, с его стороны было именно предположение о возможных чьих-то действиях по его устранению, но без какой-либо конкретики, и моих, как раз таки имеющих чётко обозначенную цель. О наших «встречах» осведомлён был только я, поэтому эти строки могут быть несколько шокирующими не только для него, но и для людей его окружавших и даже родственников.

В конечном итоге для постоянной готовности был приобретен минивэн «Форд-эконолайн-350», оборудованный под съем любой аудио-видео информации, а главное – «работы» по цели из любого места, расстояния и положения, из практически любого стрелкового оружия, сразу по обнаружении объекта или в результате его длительного ожидания.

Кроме тайников под стволы: снайперской винтовки, пистолета-пулемёта с ПББС и пистолета, – которые обретались внутри этой «музыкальной шкатулки», скрытые в чревах мощной акустической системы и огромной люстры на потолке, служившие безотказно верой и правдой, хоть и вынимались на свет не часто, но в случае уже непосредственной «охоты».

Там был и холодильник, и бар, на который, прежде всего, обращали внимание любопытные милиционеры, а также биохимический туалет, тоже вещь необходимая, но служившая второстепенным задачам, изредка он оборудовался взрывным устройством для уничтожения этого дивного передвижного средства.

Также в машине можно было подогреть пищу, пользоваться аппаратурой слежения, записи и перехвата в эфире. С десяток красиво установленных тумблеров и кнопочек управляли «стопами», сигнализаторами заднего хода, сигнализацией и переключением аккумуляторов, дистанционным заводом двигателя, громкоговорителем и всякими другими необходимыми прибамбасами. Всё это стоило в несколько раз дороже автомобиля и могло быть обнаружено лишь при очень глубоком обыске, но мой внешний вид, манера общения и, конечно, привычка коррумпировать в тот период практически любого представителя власти, имеющего вопросы, давали гарантию не только качественной работы, но и безопасности, а если еще прибавить греческое гражданство и права…

Трижды эта машина была «в работе»: дважды я стрелял из неё, но это была череда акций по демонстрации своей «работы», а ещё точнее – для отчётности о проведённой работе, вызванные настойчивостью «начальства» и его небезопасным нетерпением, к которым относились и три взрыва. Один из них из-за пресловутого человеческого фактора закончился трагедией для людей вообще не имеющих отношения к этому противостоянию, правда, к тем взрывам я имею совсем косвенное отношение, примерно такое же как производители оружия к преступлениям им совершаемым…

…Но нельзя играть человеческими жизнями, даже будучи уверенным, что всё учтено и продумано, и если делать, то делать самому. Позволю себе здесь заметить, что, сравнивая ситуации использования стрелкового оружия и даже направленных взрывов, в условиях города всегда предпочтительнее первое, поскольку дает в умелых руках почти стопроцентную гарантию безопасности посторонних. Если вообще об этом возможно говорить.

Так вот, используя этот минивэн, я дважды стрелял через маленькую форточку в задней части автобуса из мелкокалиберного револьвера. Маломощный аппарат со свинцовой, безоболочной пулей для нанесения урона требовал соблюдения некоторых факторов, основным из которых является расстояние и отсутствие преград между стрелком и целью. Бессчётные тренировки из него по всевозможным мишеням, от грелки или воздушного шарика, наполненных водой или желеобразной массой, до стекла, позволили изучить возможности этого оружия и патрона на практике досконально. Я знал, на что способна пуля, выпущенная из такого ствола, именно поэтому при покушении около «Доллса» не было «осечки».

Дальше двадцати метров, через лобовое стекло, человеку ничего не угрожало, а с пятидесяти свинец плющился о блестящую поверхность, распуская лишь паутину трещин, но ясно говоря о себе и своём предназначении. Здесь я говорю о средней длине стволе револьвера, при винтовочном варианте дула было бы по-другому. Это щадящее, но пугающее предупреждение «прилетало» к «Тимохе», в лобовое стекло его «Вольво» у кинотеатра «Пушкинский» зимним вечером, чем не только озадачило его, но и испугало. То же было и с Павликом у ресторана «Щёлковская, 33» в его день рождения, но тогда я дождался, пока он зайдёт за стекло остановки.

Слова «день рождения» в этом аспекте приобретают совсем уж буквальный смысл. Всё это, разумеется, доходило до «Оси» и с их стороны, и со стороны Андрея, которому я докладывал о ведущихся планомерно «акциях», но как назло, «неудачно» оканчивающихся, создавало у них впечатление проводимой работы.

Думаю, старший Пылёв, человек неглупый, возможно, о чём-то догадывался, но суть заключается в другом: позволить себе инсценировать покушение я мог, только будучи уверен, что мой шеф сам не рад подобным задачам, спускающимся сверху. Не являясь сторонником этого противостояния, старший из братьев лишь вынужденно уступал просьбам Буторина, Олег же наоборот, увлекался, и был убеждён в их необходимости.

Кроме всего прочего, я накопил кучу материала, собранного параллельно поискам «Аксёна», и более всего не столько о местах сбора или принадлежности «точек», сколько о местах проживания его близких людей, их родственников и родственников родственников, что давало мне возможность находить их вновь и вновь, при любых переездах или передвижениях. Когда я рассказал Олегу, что контролировал некоторое время назад проводы матери Аксёнова с женой одного из его парней в Сочи, где собрались все его парни: Костя – «Костос», «Крот», Сергей «Курнос» и Тимоха, а потом точно так же встречал, мало того, командировал своего человека с проживанием в отеле «Жемчужная» и был сам в готовности вылететь туда, при появлении «Аксёна» в этой гостинице, что он обещал сделать, но волею случая не появился, Олег сказал: «Нужно было пользоваться первой возможностью и палить по провожающим, потом было бы проще». Да, действительно, такой метод действенен в уничтожении противников, но для меня и «Аксён»-то врагом не был, а здесь просто парни и ещё женщины, а ведь, как мне кажется, должен существовать негласный закон о неприкосновенности родственников, тем более жён и детей. Кстати, не только между криминалитетом, но и между криминалом и милицией.

Понимание того, что у меня накопилась в избытке информация, мало того, проанализированная и с конкретными выводами, привело к тому, что ею пришлось делиться. На этом настаивал и «Ося», а потому мне и пришлось расстаться с небольшой ее частью, хоть и не с самой свежей, но, как оказалось, все еще точной. В принципе, мне было сказано, что пяти адресов будет достаточно, и использоваться они будут в виде отправных точек для поиска того же «Аксёна», с чем я, в принципе, был согласен. Действительно, на тот период мест, которые было необходимо проверить, оказалось слишком много для моих возможностей, я еле справлялся с одной третью, с трудом успевая обрабатывать поступающие сведения, крайне важные для поиска «Осиного» противника, напомню – война прежнего нашего предводителя – «Культика» с «измайловским» предводителем закончилась смертью первого и ранением второго, так что шуток или преувеличений не было, а цена этой захватывающей игры – смерть или жизнь!

Полагая, что поиски могут увенчаться успехом, если и вторые две трети начнут кем-то проверяться, я передал требуемое не задумываясь. В результате, «главшпаны», не долго думая, решили воспользоваться методом «взятия языка», и в тупую выкрали человека, который дома больше никогда не появился. Насколько я понимаю, информации больше не стало, и смерть человека оказалась бесполезной, как и всё мероприятие.

«Ося» опасался возрастания «Аксёна» до «вора в законе», хотя, насколько я знаю, все были уверены в невозможности этого по ряду причин, однако я в такие вещи никогда не вмешивался. Тогда он был одним из основных представителей такого же «профсоюза», как и у нас. Не могу сказать, что в этом особенно ничего не было, тогда всё представлялось эксклюзивным, но примерно в тот же период я пытался достать и «Лучка Подольского».

Предыстория моего знакомства, заочного, разумеется, с Сергеем Лалакиным имеет развитие от звонка Андрея Пылёва и состоявшейся после встречи на его вилле в Марбелье. Приятное место, чуть, на мой взгляд, жарковатый климат и высокие цены. Самое фешенебельное побережье Средиземноморья – почему именно оно? В отличии от Франции, не такое спокойное для нашего российского криминалитета, коим считается каждый выходец из Российской Федерации. Так вышло, и, значит, по-другому быть не могло.

Не помню, как именно, но в разговор вклинилась тема «Подольских» развёрнутая, конечно, в интересах Буторина. Андрей обрисовал вкратце историю «Лучка», сделав некоторые акценты на основных вехах, впрочем, ничего не значащих, и констатировал просьбой «Оси» поработать в этом направлении.

Позднее были даны ориентиры, самый точный из которых – трасса, на которой случайно была замечена его Volvo, и примерное место, где её потеряли. Другими словами – небольшой участок дороги Подмосковья, в районе которого могло быть нечто, а что именно – предстояло выяснить.

Достаточно быстро проявилось то, что притягивало сюда человека, передвигавшегося на иномарке шведского производства – его дом! Удача была налицо, и я взялся за это дело даже с некоторым азартом, ибо всё, кроме последнего – выстрела, было интересно. Оставалось надеяться, что конечной фазы, как часто бывало, не будет.

Небольшой участок, огороженный кирпичным забором, калитка с домофоном, на территории – почти квадратный дом с четырёхскатной крышей, позади него баня. На тот период частный сектор был ещё далеко не достроен и в окружении находились 2–3 дома с прогалами пустых окон и без крыш, на разном расстоянии от места парковки машин перед калиткой.

Можно было воспользоваться и панельным домом, длинною в несколько подъездов, стоявшим вдоль правого бока дома, если стоять к нему лицом. Здесь два варианта: либо пробовать снимать квартиру, что я не любил – приходилось «светить» своего человека, или пользоваться чердачным перекрытием, которое, как ни странно, было закрыто и опечатано – тоже неприятный нюанс.

Фасад выходил на огромное поле, которое тоже могло стать пристанищем для моей «лежанки». Вообще, выбрать было из чего, но я решил не спешить, но постараться, собирая информацию, наблюдать за местностью и народом, её населяющим. Для этого мы поставили «Ниву» и из неё фотографировали всех приезжающих, которых оказалось ограниченное количество.

Было очевидно, что работу с проживанием в этом доме Сергей не совмещает: домработница, два молодых человека – эти появлялись почти каждый день, женщина, по всей видимости – супруга, и… остальное неважно, и пошла информация, на кого оформлены автомобили, адреса проживания, номера домашних телефонов а, по возможности, и мобильных с их распечатками. Телефоны по месту проживания сразу попадали под прослушивание, как и попытка перехватить на месте мобильную связь, что дало кое-какие плоды.

Потихоньку определился режим передвижений не только обитателей этого дома, но и соседей, что для такого места тоже важно, одновременно взвешивая оптимальность каждой возможной для стрельбы точки, исходя из её удобства, безопасности и путей отхода. Отходить же было решено по навесному мосту через маленькую речку, расположенному с обратной стороны, относительно панельного многоподъездного дома к самой даче «Лучка».

Ориентир этот был в нескольких стах метрах, добравшись до него и оборвав двумя слабыми зарядами, несущие стальные тросы, что отрезало бы соединение двух берегов, можно было обеспечить 100% гарантию обреза преследования при любых обстоятельствах.

Проторчав более двух недель, я решил немного автоматизировать процесс регистрации гостей, применив и довольно успешно, уже ранее опробованное на других точках покадровое видеонаблюдение, правда это потребовало ещё несколько, кроме имеющихся аккумуляторов. Зато все 24 часа событий оставались на видеоносителе, причём без вызывающего подозрения человека, вынужденного торчать с фотоаппаратом в машине.

Страницы: 12 »»

Читать бесплатно другие книги:

Сергей Богуславский не только старается найти свое место в новом для себя мире, но и все делает для ...
Тяжело наладить личную жизнь чистокровной суккубе, но ещё сложнее найти приличную работу. Чтобы изба...
«Когда вы осознаете, насколько вы уникальны – в вас проснутся дремлющие силы, и вы сможете управлять...
Четверо великих воинов планеты Земля – лейтенант НКВД, офицер СС, японский адмирал и морской пехотин...
«Не просто роман о музыке, но музыкальный роман. История изложена в трех частях, сливающихся, как тр...
Свадьба волчьего князя и кошачьей княжны – событие долгожданное. Шутка ли, без малого двадцать лет п...