Будь моей Линдсей Джоанна
На следующий день рано утром, основательно вооружившись и оставив человека охранять Дашу и повозки, они выступили в путь. Процессия представляла весьма внушительное зрелище, и Александра была вынуждена признать, хотя крайне неохотно и, конечно, не вслух, что мысль Василия была правильной. Их триумфальное возвращение внушало определенное уважение. Так или иначе, она получит назад своих лошадей.
Лишь немногие из обитателей деревни очнулись после пирушки, но положение быстро изменилось к тому времени, когда кавалькада не спеша приблизилась к дому Лятцко. Кто-то побежал будить Павла, и этот кто-то как раз, спотыкаясь, взбирался на крыльцо. Никто из всадников не спешился, и все держали ружья наготове. Павел вышел на крыльцо без рубахи и сапог — видно было, что его вытащили прямо из теплой постели, и, конечно, не очень обрадовался, увидев Василия на коне, в окружении верных людей, тем более что накануне оставил его совсем в ином положении.
— Кто тебя выпустил? — прорычал Павел.
— Я вышел сам и теперь вернулся за лошадьми, — ответил Василий.
Напоминание о том, что еще не все потеряно, круто изменило поведение Павла.
— Ах да. — Он сверкнул белозубой улыбкой. — Лошади короля Штефана очень ценные. Я полагаю, они-то не освободились сами?
Василий подождал, пока разбойники вдоволь насмеются над этой шуткой, но ему самому было не — 'до смеха. Графу хотелось поскорее покончить с этим и спуститься в долины, где климат значительно теплее. Никогда больше он не решится идти через Карпатские горы в это время, года.
— По-моему, я уже говорил тебе, что эти лошади не для Штефана, Павел, — сообщил Василий. — Однако я вчера слегка погрешил против истины, потому что они не принадлежат и мне — по крайней мере пока. Их владелица — вот эта женщина, а у нее нет таких денег, каких ты просишь.
— Но я обещал ей вернуть лошадей. Сто рублей за каждую — и мы в расчете. Подумай, прежде чем ответить.
Но Павел не принял этот совет, а ответил немедленно:
— Двести или ничего, и тебе придется принять ;мой вызов.
— Как удачно, что у меня нет времени, — ответил Василий скучным голосом.
— Выходи на, бой, иначе одну из лошадей я оставлю себе.
Василий выпучил глаза. Кто же знал, что дело обернется так? В некоторых отношениях Павел удивительно непредсказуем, и вот, пожалуйста, результат.
Граф бросил взгляд на Александру, но тупо-упрямое выражение ее лица ясно говорило, что она не смирится с потерей даже одной из ее «деток». «.Впрочем, это не удивило Василия.
Однако она неожиданно вмешалась и сказала Павлу:
— Лошади мои. Если вам непременно нужно с кем-нибудь сразиться, пусть это буду я.
Павел бросил взгляд на троих окружавших ее казаков и рассмеялся:
— Павел не дурак, женщина.
Разумеется, это было спорное утверждение, и Александра попыталась было высказать свое мнение на этот счет, но, догадавшись о ее намерениях, Василий быстро заметил:
— Ладно, Павел, но только в доме, если ты не возражаешь. И выбор оружия за мной. Эй, кто-нибудь, принесите мою саблю, которую вы отобрали вчера вечером.
Заметив, что Павел слегка опешил, граф участливо спросил:
— Нет опыта в обращении с саблей? Ну, никто не скажет, что я воспользовался своим преимуществом. Ладно, выбирай ты, но должен предупредить, что у нас со Штефаном были одни и те же учителя.
Кстати, как там твое плечо?
При упоминании о плече Павел покраснел, и Василий подумал, что хватил через край, напомнив о ножевой ране, нанесенной Штефаном. Но Павла так легко было раздразнить, что граф не мог справиться с искушением. Однако в следующую минуту он уже раскаялся.
— Кнуты, — бросил Павел.
Выбор бандита оказался столь неожиданным, что послышался общий вздох, вызванный изумлением. Василий отважно попытался скрыть свой испуг:
— И ты называешь это оружием?
— Мой кнут искромсает тебя в лохмотья. И ты говоришь, что это не оружие? — возразил Павел, посмеиваясь.
— Выбор оружия был за тобой. Петровский, — вмешалась Александра, — воспользуйся своим правом.
Василий понимал, что она не рассчитывает на его победу, если дело дойдет до кнутов. Это было очевидно. Черт, Александра думала, что вне зависимости от оружия он не может выиграть у этого здоровяка, вот почему она пыталась вмешаться. Так же точно, как Василий заранее счел Алин развратной, она считала его ни к чему не пригодным, беспомощным придворным щеголем и упорствовала в своем мнении. А его минутное благородство было глупостью: конечно, следовало настоять на сабле.
Граф и сам теперь сомневался, что сможет выиграть бой с помощью оружия, которым никогда не пользовался.
Но, честно говоря, он не мог последовать ее совету, хотя и очень этого желал. Александра сочла бы это слабостью и лишним доказательством его никчемности. Конечно, с одной стороны, неплохо, но Василия почему-то не устраивала репутация придворного модника. Черт бы побрал Павла с его дурацким самолюбием! Боже милостивый, кнуты!
И как же, черт возьми, ими сражаться? Хлестать»; друг друга, пока кто-нибудь не упадет?
Павел уже послал кого-то за кнутами, а сам поспешил в дом готовиться к поединку. Стоявший справа от Василия Лазарь поймал друга за руку, когда тот начал слезать с коня:
— Это же нелепость. Он хочет использовать тебя как суррогат Штефана.
— Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю, — буркнул Василий, отпихнув Лазаря.
— А если я скажу, что ты должен отказаться? Василий и сам прекрасно это понимал. Ему хотелось заплатить выкуп, разорвать помолвку и отправить Александру со своими кобылами в Россию. Разумеется, ему вовсе не нужна была ее благодарность, потому что она только бы осложнила дело. Но сказать, что он согласен уступить одну из кровных лошадей, было как-то неловко. Так почему же все-таки он принял вызов? Чтобы отплатить за дар, полученный прошлой ночью?
Испытывая отвращение к себе и ко всему происходящему, Василий спешился, но успел тихонько сказать Лазарю:
— Успокойся, друг мой, если это окажется слишком больно, я сдамся и заплачу двойную цену.
— Ну хорошо хоть, что ты не совсем свихнулся, — заметил Лазарь. Это, кстати, был спорный вопрос, но Василий ничего не ответил и направился к дому. Александра тоже соскользнула с седла и преградила ему путь. Она не слышала его разговора с Лазарем, и слава Богу, потому что у графа не было никакого желания вновь вступать в спор, а она, вне всякого сомнения, стала бы настаивать на своем до самого конца.
— Петровский…
— Беспокоишься обо мне, любовь моя, — , оборвал ее Василий, и его сарказм ясно показывал, что он не поверит ей, даже если она попытается притвориться, что действительно волнуется за него.
Этот сарказм мгновенно вызвал ответную реакцию, и Александра прошипела:
— Конечно, нет! — Хотя это не в коей мере не отражало ее истинных чувств.
— Тогда прочь с дороги. Выиграю я или проиграю, ты все равно получишь своих лошадей.
Василий обошел ее и быстро захлопнул дверь у нее перед носом. Но если он вообразил, что может удержать Александру, то заблуждался. Ей хотелось поглазеть на его поражение. Василий непременно выгнал бы ее, но остальные тоже поспешили за ним, и он только пожал плечами:
— Может, она и заслужила это прошлой ночью?!
Обнаженный до пояса, Павел убирал походные кровати, чтобы освободить пространство. Похоже, он собирался сражаться без рубашки, но являлось ли это обязательным условием?
Но так или иначе, Василий решил подчиниться ему хотя бы для того, чтобы не портить впечатления о себе.
Он видел, как Павел дважды сражался со Штефаном и оба раза проигрывал. Преимущество Василия заключалось в том, что Павел никогда не видел его в деле. Однако граф не имел ни малейшего понятия о поединке на кнутах, и тут он явно уступал Павлу. Дернул же его черт согласиться.
В идеале Павла нужно было бы убить потому, что тот, в отличие от Лятцко, не имел ни малейшего понятия о чести, и нельзя было доверять его слову, если б он проиграл. Но у Василия не было желания убивать его даже обычным Оружием. Этот разбойник был несчастным озлобленным человеком, и таким его сделала женщина. В этом отношении граф даже сочувствовал ему.
Альтернативой убийства было просто сбить его с ног и лишить сознания, потому что проиграй Павел аристократу в третий раз, он бы мог вскипеть до такой степени, что в отместку приказал бы поубивать их всех.
Кое-кто, может, и не послушался бы, но остальные вполне могли подчиниться приказу, а рисковать не следовало. Но так как у Василия Не было никакого опыта в обращении с кнутом, то оставалось единственное, на что он был в настоящем случае способен: проиграть Павлу, дать ему возможность насладиться минутой славы, поставить на этом точку и убраться отсюда подобру-поздорову. И он уже обещал Лазарю, что сдастся, если окажется, что победить не удается… Но такой вариант противоречил его натуре…
— Наконец-то, — сказал Павел.
Василий обернулся и увидел входящего в дверь человека, который в каждой руке нес по свернутому кольцом кнуту.
Они казались почти одинаковыми, но только на первый взгляд. Граф видел кнут своей нареченной лишь мельком, да и не стремился его рассматривать, но все-таки каким-то чудесным образом понял, что один из них принадлежит ей. Быстрый взгляд, брошенный на Александру, сказал Василию, что и она без труда его узнала.
Не пытаясь понять, почему он предпочитает именно ее кнут, граф выступил вперед и сказал:
— Думаю, что выбор оружия все еще за мной. Я возьму кнут моей бабы?
— Какой бабы? — спросил Павел, и недоуменно взглянул на Александру.
— Разве ты не говорил, что прошлой ночью отобрал у нее кнут? — возразил Василий.
Павел нахмурился и подозрительно посмотрел на него:
— Это ты научил ее орудовать кнутом, дружок?
Василий недолго колебался: солгать ли ему ради собственной выгоды, или в поддержку своей войны против Александры?
— Тебе повезло, — ответил он. — Я не настолько давно знаю эту девицу, чтобы успеть научить ее чему-нибудь важному.
На Александру граф даже не взглянул, и хорошо сделал, потому что в противном случае он понял бы, что свалял дурака, и ему пришлось бы извиняться. Делать вид, что сегодняшняя ночь была чем-то весьма незначительным, позволяла себе и Александра, но слышать такие слова было для девушки просто мучительно, и выражение ее лица выдало на короткое мгновение чувства прежде, чем она сумела скрыть их под маской равнодушия.
К счастью, никто, кроме нее, не понял тайного смысла этого замечания, и, когда граф добавил:
"Так покончим с этим». — Павел охотно согласился.
Развернув кнуты, волочившиеся по щербатому неровному полу, противники начали описывать замысловатые круги: Василий в надежде уяснить основы этого боевого искусства, а Павел, стараясь углядеть возможность нанести первый удар таким образом, чтобы он оказался и последним.
Но пока что никому не удавалось добиться своей цели.
Когда, наконец, Павел сделал первый выпад, Василий едва успел увернуться и потому не заметил, как это делается: щелканье кнута наводило ужас даже когда он всего лишь рассекал воздух. А первая попытка Василия нанести удар была просто смехотворной: жало его кнута упало на пол еще до того, как коснулось Павла.
Непривычный к этому виду оружия, граф держал кнут, как меч и размахивал им, как мечом или саблей, и его удары, возможно, достигли бы цели, если бы цель оставалась неподвижной. Но дело обстояло иначе. Необходимо было нанести удар, одновременно стараясь избежать удара противника, и пока что Василию удавалось добиться только второго.
Александра с отвращением наблюдала за их схваткой. Павел и сам не слишком много знал об этом искусстве, но, конечно, гораздо больше Василия, и только благодаря везению и быстрой реакции графу до сих пор удавалось избегать ударов.
А потом удар все-таки был нанесен. Он не был особенно мощным. Кнут обвился вокруг спины Василия, хлестнул его по бокам и груди. Самый тяжкий урон причинял конец кнута, оставляя на золотистой коже красные диагональные отметины. Граф всего лишь вздрогнул, а вот у Александры вид вспухающих багровых рубцов вызвал совершенно Неожиданную реакцию.
Она вдруг ощутила жгучее желание вырвать кнут из неумелых рук Василия и превратить бандита в отбивную котлету. Это заняло бы не более минуты или двух. Александра знала каждое уязвимое место на теле, и рука ее была безжалостна и безошибочна. Через несколько секунд Павел уже корчился бы на полу…
Она буквально заставила себя сунуть руки в карманы и собрала всю силу воли, чтобы удержать их там. Кроме того, значительная часть ее волевых усилий ушла на то, чтобы остаться на месте. Но Александра была слишком разгневана, чтобы стоять спокойно.
— Вся сила удара в твоем запястье! — крикнула она Василию. — Используй ее!
Граф ее услышал — не мог не услышать. И был крайне раздражен, поняв, что если бы она приняла участие в этом поединке вместо него, то, по-видимому, схватка уже закончилась бы. Ну почему из всех возможных видов оружия Павел предпочел то, которым она владела в совершенстве?
Но Василий понятия не имел, о чем она говорила.
Второй удар раскаленной змеей обвился вокруг его бедер, обжег низ живота, и у Василия возникло ощущение, что кнут рассек его живот и все внутренности вот-вот вывалятся наружу. Но, посмотрев вниз, он увидел только красный выпуклый рубец, пересекавший кожу. Однако и этого было достаточно и даже слишком, чтобы поставить точку.
Он уже открыл рот, чтобы сказать об этом Павлу, когда Александра снова крикнула, обращаясь к нему:
— Черт возьми, это же не меч! Не держи его так! Скрипнув зубами, Василий сделал новую попытку. Но в результате кнут лишь дразняще соприкоснулся с телом атамана, скорее, как надоедливый комар, а не как жалящая пчела. Конечно, у Павла такой проблемы не было, и он нанес еще два молниеносных обжигающих удара, и на тыльной стороне графского плеча выступила кровь. И тут Александра закричала:
— Сдавайся, Петровский! Ты не сможешь выиграть!
Но Василий решил доказать ее не правоту. Конечно, не кнутом. Глупо было надеяться, что он сумеет пользоваться этой штуковиной, не получив хотя бы парочки уроков, а учиться этому посреди поединка как-то несвоевременно. Поэтому он опустил свой кнут, и, когда кнут атамана засвистел в воздухе, не сделал попытки увернуться. Вместо этого Василий поймал его и, резко дернув, уронил свой кнут на пол и нанес Павлу удар кулаком в лицо.
Ноги бандита подкосились, и он рухнул на пол. Вне всякого сомнения, граф сломал ему нос, но в эту минуту атаман не чувствовал тяжести увечья. Он был без сознания, и Василий казался себе героем, уложив противника одним ударом — по крайней мере пока не напомнили о себе его собственные пульсирующие острой болью рубцы.
— Если ты с самого начала собирался это сделать, то почему, черт возьми, так медлил?
Александра подошла к нему сзади, и голос ее был язвительным, как и следовало ожидать. Василий не обернулся, собираясь полностью ее игнорировать, но, когда она подошла с левой стороны, у него само собой вырвалось:
— Заткнись, Алин!
С другого бока подошел Лазарь:
— Рана неглубокая, но надо ее промыть и перевязать прежде, чем мы уедем.
Александра подошла к тому месту, где Василий уронил кнут.
., — Вот это удар кнутом, — объяснила она и продемонстрировала его.
Кольцо метнулось через комнату, кончик кнута обвился вокруг ножки стула и, скользнув по полу, ударился о колени Василия.
Мрачность графа уже достигла предела, но Алин ничего не замечала.
— Сядь и пусть твой друг поухаживает за тобой, — сказала она, вернее, приказала — таким жестким и повелительным был ее тон.
— Заткнись, Алин!
Она снова обращалась с ним как с ребенком, да еще при всех, и свои дурацкие советы во время поединка давала только потому, что считала его совершенно неспособным сражаться, он это понял. Конечно, может, она и беспокоилась, хотя вероятность этого была невелика, но при мысли об этом Василий впал в панику и совершенно потерял контроль над собой. Прояви сейчас Александра хоть тень благодарности, он, наверное, убил бы ее.
Алин, в свою очередь, тоже была в смятенных чувствах, на две трети состоящих их чистой паники, но у нее это началось еще прошлой ночью, когда она услышала, что они приближаются к Кардинии. Во время поединка Александра боялась за Василия, и сейчас это приводило ее в бурную ярость. Положение ухудшалось еще и тем, что теперь она чувствовала себя обязанной этому человеку. Чувство благодарности к графу как-то не вязалось с ее отношением к нему. А то, что она все-таки собиралась высказать свою благодарность, разъярило Александру еще больше. Но хуже всего было то, что она чувствовала его боль и испытывала какую-то нелепую потребность облегчить его страдания, но не знала как и даже не осмеливалась попытаться это сделать.
Все эти противоположные Эмоции сводили ее с ума, и девушка была абсолютно не в силах справиться с ними.
Конечно, в другой ситуации она заметила бы, что и он не в себе и что вовсе не боль вызывает его раздражение, а сама Александра. Ей и в самом деле надо было последовать его совету и замолчать. Воистину упрямство иногда чревато ошибками.
— Я должна поблагодарить…
Помимо убийства, Василий знал еще один верный способ избежать ее непрошеной благодарности, и не замедлил им воспользоваться.
— Прежде чем ты пожалеешь о своих словах, Алин, тебе следует узнать, что я не верну тебе лошадей. Если произойдет худшее и дело кончится нашей свадьбой, я собираюсь не упустить своей выгоды и продам их.
Реакция не обманула его ожиданий. С минуту Василий опасался, что Александра обрушит на него удар своего кнута, и с таким мастерством, с которым он не хотел познакомиться.
Граф никогда не видел ее в такой ярости. Но, взяв себя в руки, Алин ответила с ужасающим спокойствием, хотя каждое слово давалось ей с трудом и она говорила сквозь зубы:
— Ты не продашь моих лошадей.
— Вряд ли у тебя будет возможность поспорить на эту тему, — возразил граф.
Плотина сдержанности прорвалась, и голос ее поднялся до крика так, что содрогнулись стропила:
— Сначала я увижу тебя в аду! Он проревел в ответ:
— Ты увидишь меня там, если не покончишь с этой проклятой помолвкой!
— Я уже говорила тебе, что не могу. Я дала обещание!
— Господи! Женщины каждый день нарушают обещания. Чем же так отличаешься от них ты?
— Честью, — уксусным тоном ответила она, — но я не удивлюсь, если окажется, что ты не имеешь о ней ни малейшего представления.
С этими словами Александра вышла из комнаты, и Лазарю пришлось оттащить Василия от двери, когда тот бросился за ней.
— Ради Бога, оставь ее, пока она не исполосовала тебя еще хуже.
Василий обернулся к нему:
— Ты слышал, что она сказала?
— Да, и ты сам на это напросился, — решительно возразил Лазарь. — Какой черт дернул тебя сказать, что ты продашь ее лошадей?
— Это было необходимо. Или ты не понял? Она собиралась излить на меня потоки своей благодарности.
— Боже милостивый! Ну и что?
— Благодарность и ненависть не могут идти рядом, — сказал граф и тяжело вздохнул. Почувствовав внезапное изнеможение, он опустился на стул, принесенный Александрой. — Знаешь, Лазарь, у меня такое чувство, черт бы его побрал, что я угодил в ловушку, из которой мне не выбраться.
Перемена темы и внезапная усталость Василия настроили Лазаря на мирный лад:
— Возможно, это оттого, что ты теперь целиком зависишь от матери и не уверен в том, что она примет Александру так, как ты надеялся.
— Нет, она будет в ужасе от Алин, я ничуть не сомневаюсь, но дело не в этом. Мое чутье говорит мне, что я никогда не избавлюсь от этой девицы.
Глава 24
В окутанной туманом долине столица королевства казалась яркой жемчужиной в тусклой оправе. Александра увидела город издалека, и мрачная погода прекрасно подходила к ее настроению. Даже когда они достигли первых вымощенных булыжником улиц и туман рассеялся и выглянуло солнце, настроение не улучшилось.
Это был большой город, давно вышедший за пределы своих первоначальных границ, — крепостных стен, которые теперь крошились от старости и, скорее, наводили на мысль о запустении, чем об обновлении. «Прочь старое, да здравствует новое! Но неудачная помолвка не входит в эту последнюю категорию», — размышляла девушка.
Перед тем как покинуть предгорья Карпат, путешественники провели ночь в личном охотничьем домике короля Штефана. Слово «личный» как нельзя лучше отвечало назначению этого жилища, ибо так уж повелось, что король посещал его в тех случаях, когда хотел побыть в одиночестве, и единственная спальня в домике ясно говорила о том, что обычно Штефан не приглашал с собою друзей или семью. Конечно, у короля имелись и другие охотничьи домики, куда просторнее, но этот был ближе всего к горам. В конюшне не хватило места для всех лошадей, но снег еще не Добрался до подножий холмов, и погода здесь была не намного хуже той, к которой они привыкли на русских равнинах. Зато домик оказался достаточно просторен, чтобы разместить всех людей.
Александра все еще кипела от злости, вспоминая угрозу Василия продать ее лошадей, и даже не стала спрашивать разрешения занять единственную спальню, а поставила графа перед фактом.
Тот и сам был не в лучшем расположении духа и, казалось, хотел возмутиться:
— Ах, так?
— Пора привыкать к неудобствам, — заявила Александра. — Скоро у тебя будет жена.
— И тогда мы будем делить…
— И не надейся! — Она захлопнула дверь прямо у него перед носом.
С тех пор невеста с ним не разговаривала. Но ее гнев продлился не очень долго, и скоро его сменило уныние. Последние несколько дней были мрачными и пасмурными, путешественники брели в тумане, и настроение Александры было самым скверным с того момента, как она начала свой путь в Кардинию.
Ни Даша, ни ее братья не могли развеселить Алин, хотя даже Федька считал, что Василий не собирался выполнять свою угрозу насчет лошадей. " — Он слишком богат, чтобы так мелочиться! Зачем ему их продавать?
— Чтобы поквитаться со Мной за то, что я не спасла его от участи худшей, чем смерть, — объяснила Алин.
С присущей ему простотой Федька заметил:
— Если он хочет спастись, пусть сам этим занимается.
— Ты думаешь, я ему не говорила? Накануне Даша попыталась развеселить ее, сообщив, что «Лазарь спрашивал, почему Алин не хочет выходить замуж за Василия».
— Но ты же ему не сказала или все-таки не удержалась?
С самым невинным видом Даша спросила:
— А что, разве это секрет?
— Просто это не его собачье дело. Даша фыркнула:
— Конечно, но это, безусловно, дело Василия, и вам следовало бы сказать хотя бы ему.
— Он никогда меня не спрашивал… Ты не сказала Лазарю всего или все-таки проболталась?
— Вы имеете в виду эти пропащие годы? — уточнила Даша и, увидев, как порозовело лицо Александры, солгала:
— Конечно, нет. Я сказала, спросите у нее самой.
И Александра решила, что раз он не подходит к ней с таким вопросом, то, должно быть, потерял к этому интерес.
Она надеялась, что Лазарь ничего не скажет Василию, но не смогла бы объяснить, почему не хочет, чтобы он знал.
Разве что-нибудь изменилось бы, узнай Василий о существовании Кристофера? Даже если бы он решил проявить благородство и уступить дорогу другому мужчине, то сделал бы это только ради себя. И потому Алин не беспокоилась о том, что его может смутить этот вопрос. Ясно было, что не может, просто ей не хотелось, чтобы Василий знал, что его невеста семь лет дожидалась мужчины и все еще продолжала ждать.
Проезжая по улицам города, которого Александра надеялась не увидеть никогда, девушка чувствовала себя еще более подавленной. Она сделала все возможное, все, что сумела придумать, чтобы заставить Василия расторгнуть помолвку, и все безрезультатно, а времени оставалось так мало. Они ехали к его матери. Кто-то упомянул об этом, но Алин не помнила, кто именно… Она лишь знала, что ей предстоит встреча с графиней Петровской, и страшилась этой встречи, потому что именно она должна была все решить.
А между тем Алин еще колебалась, продолжать ли ей использовать свои простодушные деревенские хитрости в присутствии графини или прекратить их. Для Василия ее поведение не имело особого значения, так будет ли это важно для графини? Если да, то достаточно ли у нее власти над сыном, чтобы заставить его изменить свои планы? Вероятно, нет, но Александра считала, что пока есть хоть маленькая надежда на успех, она должна использовать каждый шанс. Однако, нелегко будет строить из себя неотесанную деревенщину в присутствии другой женщины дворянского происхождения — гораздо труднее, чем в обществе Василия и его людей. К тому же эта благородная дама была вдовой лучшего друга ее отца. Кроме того, какой-то слабый, но зловредный голосок, вторгавшийся в мысли девушки с тех самых пор, как они покинули разбойничью деревню, нашептывал ей, что следует прекратить борьбу и выйти замуж за графа Петровского. Конечно, Алин старалась его заглушить. Существовала по меньшей мере сотня причин, по которым она не хотела выходить за него или по которым ей не следовало этого делать, и лишь одна, позволяющая все-таки допустить мысль о браке, но как раз она-то и должна была бы остаться неизвестной, по крайней мере до свадьбы.
Алин бранила себя за то, что слишком часто думала о графе, даже тогда, когда Василия не было поблизости. Но, когда он оказывался рядом, или просто смотрел на Александру, девушка так живо вспоминала его ласки, что у нее захватывало дух. И ночью, когда уже ничто не отвлекало ее от этих мыслей, девушка не могла им противостоять — и воспоминания осаждали ее. Уныние и страх усугублялись предчувствием, что, если она все же будет вынуждена выйти за него, ей придется забыть о его многочисленных недостатках, и компенсировать свои несчастья наслаждением.
Она могла сколько угодно твердить себе, что этого не случится, но в глубине души сама не верила, что не поддастся искушению, ибо один раз это уже случилось. Итак, это было вполне возможно, а ее собственное нежелание в последнее время перестало служить для Алин серьезным утешением.
Ведь она и в Кардинию не хотела ехать, а вот оказалась здесь и скоро должна выйти замуж. Когда произойдет это событие — ее свадьба? Через несколько дней? Через неделю? Неважно. Какую бы отговорку она ни придумала — все равно, отсрочка продлится недолго.
Впрочем, одна из этих отговорок прямо напрашивалась, потому что Алин так волновалась, что ее начало слегка подташнивать. Или это просто излишняя нервозность перед встречей С матерью Василия? Если эта дама кинется к ней с распростертыми объятиями, ее может вырвать прямо на графиню.
Александра содрогнулась, представив это Зрелище, и решила, что с помощью небольшого трюка Их встречу можно хоть чуть-чуть отсрочить. Она повернула Гордость Султана и оказалась рядом с Василием, ехавшим на своем чалом.
— Вы с матерью живете вместе, Петровский? Он удивился, но изумление было фальшивым. Алин поняла это сразу.
— Ты снова со мной разговариваешь? Она не отказала себе в удовольствии ему подыграть:
— А ты и вправду заметил, что я не разговариваю с тобой?
Василий вздохнул и тотчас же сдался:
— Предпочел бы не заметить, что ты снова заговорила.
— Так как насчет моего вопроса?
— Нет, я живу один.
— Вот и покажи, где ты живешь. На этот раз он удивился искренне:
— Сейчас?
— Конечно, сейчас.
Василий подумал о Фатиме, о той бурной радости, с которой она всегда встречала его даже после самых кратких отлучек, и покачал головой:
— Это жилище холостяка. Вот поженимся, тогда и покажу.
Отрицательный ответ только подстегнул решимость Александры:
— Если бы ты был умнее, то не женился бы на мне. Покажи мне свой дом или я разобью лагерь Прямо на улице.
— Тогда тебя арестуют.
— В самом деле? — с интересом спросила она. — Ты полагаешь, что я не предпочла бы тюремную камеру?..
Василий начал злиться:
— А как насчет камеры в донжоне[2]? Я могу это устроить.
К слову сказать, в Кардинии не было ни одного донжона, но в эту минуту Василий всерьез подумывал, не построить ли его специально для Алин. Его уклончивость вызвала у девушки определенные подозрения, особенно учитывая то, что ее просьба была самой простой.
— У тебя дома есть что-то, чего мне не полагается видеть?
— Просто сегодня у меня много дел, и в их число не входит экскурсия…
— Прекрасно! — резко перебила его Алин. — Тогда я как-нибудь обойдусь без тебя, чтобы не расстроить твоих планов. Я уверена, любой из слуг твоей матери покажет мне его.
Разумеется, любой из слуг графини мог это сделать, и ничего бы не случилось, но она уже угрожала отрезать слишком много ушей, чтобы Василий мог пойти на такой риск.
— Ты всегда будешь такой упрямой и трудной? — с неудовольствием спросил он. Алин натянуто улыбнулась:
— Ради тебя. Петровский, конечно, постараюсь.
— Тогда милости просим, вот моя скромная обитель, — едко ответил он и указал на дом, мимо которого они как раз проезжали.
Алин бросила на него кислый взгляд.
— У тебя это заняло так много времени, верно? — с ледяным сарказмом сказала она и повернула коня к не такому уж скромному особняку.
Василий ничего не ответил и окликнул Лазаря, сопровождавшего повозки и лошадей. Когда Александра осознала, что останется с ним одна в пустом доме, она едва не передумала. Впрочем, большой трехэтажный дом наверняка не был пустым. Там, должно быть, куча слуг. Ни один богатый человек не станет распускать слуг, если отлучается на месяц или два. Как выяснилось, здесь она оказалась права, Василий догнал ее у парадной двери и постучал. Пока они ждали, Алин почувствовала, что граф не только раздосадован тем, что теряет время. Он казался… Уж не нервничал ли он? Неужели он и в самом деле беспокоится о том, какое впечатление произведет на нее его дом?
В высшей степени сомнительно. Должно быть, ей кажется, да и какое, в сущности, ей до этого дело? Алин была слишком разочарована тем, что его дом оказался так близко, и к ней вернулось угнетенное состояние, а с ним какая-то смахивавшая на самозащиту апатия. Ну какая ей разница, понравится она матери Василия или нет? Разве имело значение, что ее отец будет уязвлен, узнав о ее поведении? И что случится, если даже она потеряет Кристофера, когда состоится этот брак?
Дверь открылась, и Василия приветствовал сварливый слуга, поразивший Александру своими габаритами. Это был самый высокий и крупный мужчина, когда-либо встреченный ею, по правде говоря, настоящий гигант, хотя и совсем древний старик, морщинистый и седовласый. Судя потому, как он выглядел, ему следовало отойти от дел еще лет двадцать или тридцать назад. Конечно, он был слишком стар для дворецкого, но, тем не менее, видимо, все-таки занимал этот пост, потому что тут же начал раздавать указания многочисленным лакеям, в том числе отправив одного присматривать за лошадьми. Алин догадывалась, что в дни молодости для него не составляло никакого труда отшивать нежелательных визитеров. Да что там в молодости? Ему и сейчас это было раз плюнуть.
Василий называл его по имени — Марус — и сообщил, что не собирается задерживаться в доме, а вернется сюда позже, сегодня вечером. Он не счел нужным представить Александру, поэтому и она решила не обращать на них внимания и осмотреться.
Ее поразили белый мраморный пол и переливчатые блики гигантского витража над дверью, превращающие подвески трех больших хрустальных люстр, свисавших с потолка второго этажа, в сверкающие самоцветы.
Вестибюль был длинным и просторным, с огромной и широкой лестницей в конце и коридорами по обе стороны ее, ведущими в глубину здания.
По левой стороне вестибюля располагалось множество закрытых комнат, а справа — только две пары двухстворчатых дверей; одна из них была распахнута, и в ней виднелся белый ковер. Александре удалось рассмотреть еще кое-какую мебель розового дерева и светло-синюю с золотом обивку на софе и нескольких стульях, и она поняла, что это гостиная.
Высокие стены были украшены превосходными картинами и изящными зеркалами в тяжелых рамах, а вдоль стен тянулись оранжерейные цветы на подставках или длинных столах — наверное, восхитительное зрелище зимой. Поймав собственное отражение в зеркале над белыми розами, Александра вздрогнула. Лицо ее не было пыльным, как обычно: дороги в Кардинии содержались в порядке, но рядом с тщательно уложенными локонами из-под меховой шапки выбивалось несколько прядей, а на подбородке красовалось черное пятно неизвестного происхождения. Одежда, разумеется, была вся измята, и сама она выглядела усталой — более того, измученной, но в этом не было ничего удивительного: путешествие, которое должно было занять три недели, обернулось пятью из-за повозок, но зато все переходы совершались в светлое время суток. А круги под глазами, конечно же, следствие постоянного недосыпания — этот докучливый голосок, мучивший ее последние несколько дней, в основном звучал как раз поздними ночами.
Алин раздумывала о том, следует ли ей сохранить такой ужасный вид для первой встречи с будущем свекровью или, наоборот, потратить несколько минут и привести себя в порядок. Конечно, с кругами вокруг глаз ничего не сделаешь, но, вероятно, в этом доме есть прислуга, которая быстро вычистит и погладит ее одежду. А волосы можно легко…
— Господин!
Резко обернувшись на голос и звук шагов, Александра сначала увидела выпученные глаза Василия и лишь потом — маленькую черноволосую женщину в развевающемся цветастом шелковом кафтане, столь тонком, что он больше напоминал пеньюар. Женщина торопливо бежала по лестнице. На вид лет двадцати с небольшим, она была чрезвычайно красива: длинные черные волосы, ниспадающие почти до колен, большие темные глаза, тело — изящное и стройное, а движения полны грации. Эта грация была заметна даже в том, как она бежала, а черты ее лица казались экзотичными и чувственными.
Александра подняла бровь и переспросила:
— Господин?
— Фатима была рабыней, когда мне ее подарили, — раздраженно пояснил Василий. — Я дал ей свободу, но она выросла в гареме и упорно называет меня…
Читать бесплатно другие книги:
