Будь моей Линдсей Джоанна
— Вполне, если вы не имеете ничего против весьма обременительных сцен на людях.
— Прошу прощения.
— Я просто предупреждаю. Если мне придется выйти за вас замуж, вы будете принадлежать мне; а я ни с кем не делюсь тем, что считаю своим. И вам не удастся пренебрегать мною, обещаю это.
Выдержав паузу, девушка бросила графу в лицо его же собственные слова:
— Как вам это кажется — приемлемым? Василий навис над ней, стараясь подавить ее своим ростом и вызвать замешательство, но Алин не отступила.
— Я не люблю угроз, сударыня.
— Разве это угроза? Вы показали мне, каков будет наш брак, а я всего лишь объяснила, как я это восприму. На вашем месте, граф, я бы хорошенько выспалась. Вполне возможно, это последняя ночь, когда вы можете спать спокойно.
Глава 9
Александре удалось закрыть дверь так же тихо, как и выходя из кабинета отца, но своей, расположенной дальше по коридору, она хлопнула так, что задрожали стены. Девушка была в такой ярости, что готова была плеваться и кусать ногти. Эта свинья посмела угрожать ей браком без любви, любовницами — она правильно поняла его намеки — и больше того — детьми? Дети! Этот хам искушал ее, сам не понимая, что делает! Высокомерная свинья! Дети — единственное, что ей мучительно хотелось иметь! Но не от него. От кого угодно, но не от него!
В ее комнате кто-то был. Грохот, произведенный Алин, когда она вошла, напугал Дашу, склонившуюся над раскрытым чемоданом, и Терзая, с угрожающим ворчанием выскочившего на шум. Но, узнав хозяйку, пес ринулся к ней, всем своим видом выражая раскаяние.
По привычке днем Александра заперла его, потому что ожидала гостей, а пес не очень хорошо ладил с чужими. Пожалуй, не следовало этого делать. Надо было выпустить его и пусть творит с этими кардинскими выскочками, что заблагорассудится! Возможно, кусок мяса, вырванный у этого щеголя, сделал бы их беседу куда более приятной, и окончилась бы она гораздо успешнее.
Алин попыталась взять себя в руки. Она и не подозревала, что может желать мести, по крайней мере в душе. Жаль, что Терзая всегда использовали лишь для защиты, потому что мысль о кардинце, воющем от боли, доставила ей невыразимое удовольствие.
Уверив огромную овчарку, что на нее не сердятся за не слишком ласковую встречу, Алин перевела взгляд на Дашу, на сундук и на кучу одежды, разбросанной по постели.
— Так ты уже знаешь?
— Слухом земля полнится, — бесстрастно ответила Даша, — а вот чего мы не знаем, так это ваших намерений. Вот я и решила упаковать ваши вещи — вдруг вы решите выйти за этого кардинца.
Ни единым движением Даша не выдала своих чувств, не показала, какой ответ предпочла бы услышать, хотя у нее наверняка уже сложилось свое мнение.
Преданная хозяйке, она бы согласилась с любым ее решением, хотя весьма вероятно, что и поспорила бы с ней. За это Александра и любила свою подругу.
Их социальное положение было неравным, и выглядели они совершенно по-разному. Черные вьющиеся волосы Даши были пышными и непокорными, а светло-голубые глаза — огромными, отчего она немного смахивала на сову, и, когда бывала серьезной, сходство это несколько обескураживало. В остальном же Даша была этакой милой пышечкой, круглолицей, невысокой, с ямочками на щеках и грубоватым юмором. Девушки были очень близкими подругами.
Александра присела на край кровати и провела пальцем по розовато-лиловому бальному платью, вспоминая, как надевала его — первый и последний раз в жизни. В тот вечер ее впервые поцеловал Кристофер, причем именно так, как она и воображала себе любовный поцелуй.
Алин приподняла платье на растопыренных руках и спросила:
— Зачем ты его укладываешь?
— Но вам же понадобится подвенечное платье, — ответила практичная Даша.
Александра горячо надеялась, что до этого не дойдет, но, уж если брачная церемония состоится, она сумеет настоять, чтобы ее свадебное платье было роскошным и сшито на заказ, потому что это дало бы возможность выиграть время.
Хотя не исключено, что она потребовала бы черное платье.
— Выбрось из головы этот чемодан, — сказала Алин решительно. — Мне нужны сундуки, много сундуков. Пусть кто-нибудь пороется на чердаке и поищет их, а потом попроси, одолжи или даже укради еще несколько в городе. Мне нужно столько сундуков, чтобы заполнить доверху две повозки.
Даша перестала сдерживаться. Ее улыбка стала всепонимающей.
— Стало быть, вы и в самом деле будете женой королевского кузена?
Александра холодно посмотрела на подругу:
— Нет. Я дала слово, но это не значит, что свадьба состоится, если я смогу что-нибудь предпринять. Мой жених считает, что не вправе отказаться от помолвки, а я знаю, что и я в таком же положении. Уговаривать его бессмысленно. Поэтому мне остается только одно — показать ему, какой я буду ужасной женой.
— Но вы будете великолепной женой, — преданно возразила Даша.
— Нет, только не для него! Впрочем, он об этом все равно никогда не узнает, он даже думать об этом не захочет к тому времени, когда я с ним покончу.
Даша села рядом и неуверенно спросила:
— А может, проще было бы выйти за него?
— И предать Кристофера?
— Кристофера следовало бы предать, — пробормотала Даша.
Александра вздохнула, потому что не была готова опять вступать в эти бессмысленные споры о единственной в своей жизни любви. Ни у кого из Разиных не находилось больше добрых слов о Кристофере, и особенно у Даши: Александра устала выступать в его защиту, тем более что сказать ей было нечего.
— Даже не будь Кристофера, ни за что я бы не вышла за этого надменного кардинца! А чтобы мы окончательно уяснили суть дела, скажу тебе, что и он не горит желанием жениться на мне.
Даша недоверчиво, если не сказать — негодующе, уставилась на хозяйку:
— Он сам это сказал?
— Да. Но он, понимаешь ли, собирается пожертвовать и собой и мной, потому что, хотя отец его и умер, он не может его опозорить, отказавшись от этой помолвки. А хочешь узнать, как ему представляется наш брак? Сначала я рожу ему ребенка, а потом он обо мне забудет. Он сказал мне прямо в лицо, что у него куча любовниц и он не собирается с ними расставаться. Конечно, он проявит «великодушие» и позволит мне тоже иметь любовников.
— Он и это сказал?
— Сказал.
Даша вся ощетинилась:
— Ну так плюньте на эту помолвку! Я вам не позволю выйти за него! Барон тоже будет на вашей стороне, когда вы ему расскажете.
Александра фыркнула:
— И не надейся. Я уже говорила ему, что этот павлин пытался со мной заигрывать, не зная, кто я такая, и отец был в восторге. Петровский уже показал себя человеком крайне свободных нравов, а мой папочка видит в этом только то, что я ему понравилась. Разве он поверит мне? Он решит, что я все это выдумала, и заявит, что говорить об этом с графом чересчур неудобно и затруднительно. И даже если папа и заведет такой разговор, голову даю на отсечение, что этот надменный хлыщ струсит и будет все отрицать. У них была долгая беседа, и, кажется, они прекрасно поладили. Если тогда этот человек скрыл свои подлинные чувства, то теперь и подавно их не откроет — он оказал такую честь только мне.
Даша задумчиво посмотрела в пол, прежде чем ответить:
— Похоже, у вас будет настоящий аристократический брак…
Александра с хохотом рухнула на постель. Даша хмуро посмотрела на нее и заметила:
— Ничего смешного.
— Знаю. — Александра все еще улыбалась. — На этих чертовых балах я замечала все, ведь я не слепая — особенно в Санкт-Петербурге. Половина женатых людей заводит романы, а самое ужасное, что женщины как ни в чем не бывало это обсуждают, сплетничают о других и хвастаются собственными победами. То, что предложил кардинец, по-видимому, вполне обычное дело для людей его круга. Просто, видимо, он считал, что мне это неизвестно и пытался разозлить меня, чтобы я сама расторгла помолвку, вместо того чтобы предложить мне нормальный брак.
— К чертовой матери такой брак! Вы слишком собственница, чтобы… терпеть…
— Нет, вовсе нет.
— Да знаю я вас! Вы бы избили хлыстом неверного мужа!
— Да нет же! — с жаром запротестовала Александра. Она помнила, что говорила Василию прямо противоположное. Но ведь те слова предназначались для того, чтобы его оттолкнуть. На самом деле она так не думала.
Для большей убедительности Александра добавила:
— А что касается кардинца, то мне в высшей степени наплевать, с кем этот человек спит — сейчас или потом. Впрочем, это не имеет значения: я уже сказала тебе, что никакого брака не будет.
— Если вы сумеете с этим справиться, — таковы были ваши собственные слова, — но как же вы собираетесь это сделать?
Александра прикрыла глаза рукой и шумно выдохнула:
— Не знаю. Пока что мне пришло в голову только затянуть наш отъезд — вот я и придумала все эти повозки и сундуки.
— Он только разозлится, но от брака не откажется, — заметила Даша.
— Я знаю, так давай подумаем вместе. Что может заставить мужчину отказаться от брака, на который он уже дал согласие.
— Отвращение, — предположила Даша.
— Стыд, — добавила Александра.
— Омерзение…
— Подожди-ка, это хорошая мысль! — возбужденно вскочила Алин.
— Не знаю, не знаю… Вызвать у него отвращение вам не удалось, как ни старались., так как же вы хотите вызвать у него омерзение?
— Этого я уже добилась, — улыбнулась Александра. — Он высокомерен, надменен и полон презрения и уж точно находит омерзительной, по крайней мере, мою одежду. Во всяком случае, рожа у него была именно такая. И можешь не сомневаться, моя откровенность ему тоже не по вкусу. Вот так-то, милочка!
— Что так? Вы все еще обручены с ним, значит, это не сработало?
— Пока, Дашенька, пока! Он видел меня всего только раз, а у меня в запасе еще полно всяких штучек!
— Ах, немножко притворства, — кивнула Даша. — Это я понимаю.
— Бездна, бездна притворства! — воскликнула Александра, воодушевляясь. — Граф уже считает меня провинциальной, но я окажусь худшей из всех провинциалок, каких он когда-либо встречал. Я буду грубой и вульгарной, плохо воспитанной, я стану для него сущим бедствием. Он будет бояться одной только мысли, что придется представлять меня семье и друзьям, и быстро поймет, что даже его отец расторг бы помолвку, едва увидев меня.
— Это звучит как шутка, — улыбнулась Даша.
— Но ты поедешь со мной?
— А вы думали, что сможете от меня избавиться? Александра рассмеялась и обняла подругу.
— У него займет не больше недели, чтобы как следует познакомиться со мной и отослать обратно, поэтому мы уезжаем ненадолго. Но все-таки я захвачу все свое имущество.
— То есть вы все же хотите потянуть время с этими повозками?
— Я не хочу, чтобы какая-нибудь случайность спутала наши карты. А так у меня будет запас времени, чтобы убедить его, что он сваляет дурака, женившись на мне. Но не беспокойся об укладке моих вещей. Просто запихни все в сундуки — и дело с концом. Я выставлю ему счет за все, что будет испорчено, потому что у меня не было времени уложить вещи, как полагается. Как только помолвка будет аннулирована, я это сделаю.
— Это все равно, что сыпать соль на раны, — заметила Даша.
— Вот именно!
Даша отправилась на поиски сундуков, а хозяйка решила поподробнее обдумать свое решение. Но пришла Анна, и чувство обиды, которое Александра пыталась в себе подавить, вспыхнуло с новой силой.
— Твой отец сказал мне, что ты не выйдешь к нам обедать, — начала Анна.
— У меня слишком много дел — я укладываюсь.
От Анны не ускользнуло, что в голосе девушки прозвучала горечь.
— Я очень сожалею, Алин. Я понимаю твои чувства, но все же согласись, что твой отец раздобыл тебе в мужья очень красивого мужчину.
"Очень красивого и очень испорченного мужчину, — подумала Алин, — о котором и говорить-то не хочется».
— Так ты знала о помолвке, — утвердительно заметила Александра, имея в виду близкие отношения Анны и барона.
Анна вздрогнула:
— Поверь, я сделала все, что могла. Но твой отец просто не согласился с моим мнением.
— Но ты могла меня хотя бы предупредить!
— Конечно, я твой друг, дорогая, но ты же знаешь, что в первую очередь я храню верность твоему отцу.
Александра это знала и была рада за отца. Она даже надеялась, что в один прекрасный день Анна уступит и выйдет за него замуж. Но вместе с тем Алин знала и то, что Анна никогда не одобрила бы что-либо столь архаичное, как помолвка, и надеялась, что она будет на ее стороне.
— Мне кажется, он просто боялся, что ты сбежишь, если узнаешь об этом заранее, — продолжала Анна.
Алин смягчилась и даже улыбнулась Анне. Конечно, та не виновата, что обстоятельства сложились именно так.
— Ничего, не беспокойся. Я уже смирилась, — сказала Александра, и это была чистая правда, потому что она имела в виду вовсе не брак, — но ты должна позаботиться об отце.
— Не волнуйся, все будет в порядке.
— И, кстати, подготовь его к тому, что я могу и вернуться.
Анна испугалась на секунду, но тут же расхохоталась:
— Господи, ты, наверное, имеешь в виду визиты? Алин почувствовала, что прежняя горечь и боль возвращаются к ней.
— Если мне придется наносить визиты, значит, я его никогда не прощу.
— О Алин, — вздохнула Анна, — он просто хочет, чтобы тебе было хорошо.
— Жаль только, что наши мнения на этот счет не совпадают. Разве я не права? Анна печально покачала головой:
— Если ты передумаешь и захочешь пообедать с нами…
— Не передумаю.
Но Александра все же передумала: по крайней мере ей пришло в голову, что неплохо будет появиться в столовой и обнаружить некоторую грубость и вульгарность в присутствии и кардинца, и отца, возможно, это послужит для графа прекрасным предлогом разорвать помолвку. Она, конечно, не сделает ничего из ряда вон выходящего, поэтому отец не сможет сказать, что она ведет себя «вопиюще», но это даст ему возможность убедиться в том, что Василий ее презирает, и понять, что влечение, которое тот якобы испытал к ней при первой встрече, не может устоять перед отвращением и презрением.
Момент, для этого был выбран самый подходящий: шел роскошный обед, который, как надеялся барон, произведет на кардинца впечатление, и как раз подали главное блюдо. Анна была в своем самом лучшем наряде, да и Константин в торжественном вечернем костюме выглядел весьма внушительно. А граф Петровский — ей бы не следовало на него смотреть: при одном взгляде на его великолепное тело и божественное лицо Алин чуть не забыла, зачем она здесь. Конечно, граф выглядел безукоризненно; иного от этого привередливого хлыща она и не ожидала. Его спутник, тот самый, с ласковыми синими глазами, был точно так же расфуфырен. Он, кажется, первым заметил, как Алин вошла и, судя по всему, ничуть не удивился, что она не переоделась к обеду и была по-прежнему в одежде для верховой езды, а волосы специально растрепала еще больше. Впрочем, Алин явилась сюда не для того, чтобы присутствовать на обеде.
— Не обращайте на меня внимания, Я быстренько перехвачу чего-нибудь, потому что сегодня у меня нет времени обедать.
Александра рассчитывала на то, что это замечание смутит присутствующих, но не глядела по сторонам, а гордо прошествовала к столу и схватила уже намазанный маслом кусочек горячего хлеба прямо с тарелки синеглазого. Они не были представлены друг другу, и, стало быть, инцидент грозил выглядеть скандально, но неожиданно Алин поняла, что этот человек единственный, кому нет решительно никакого дела до ее поведения.
Взглянув на него, она приветливо улыбнулась, как бы в знак благодарности, а потом повернулась посмотреть, какое впечатление произвела ее выходка. Анна прикрыла рот рукой — вероятно, чтобы не расхохотаться вслух. Щеки Константина побагровели, и не только от замешательства. Несомненно, барон готов был устроить дочери невиданный доселе разнос, если бы только она оставалась в поместье. Но завтра она уезжает, и, значит, баталия не состоится…
— Александра, — придушенным голосом ухитрился сказать Константин.
Девушка одарила его вопросительным взглядом, в котором ясно читалось, что она с нетерпением ждет проявления бурного отцовского негодования. Но барон н" пошел ей навстречу. Когда он осознал это, ему пришлось проглотить свою досаду и только надеяться, что на сегодня ее фокусы окончены.
Впрочем, скоро стало ясно, что план Александры провалился. Вместо того чтобы воспользоваться удачным моментом, граф поднялся из-за стола и оказался у нее за спиной.
— Я счастлив, что вы решили, хотя и ненадолго, но все же присоединиться к нам, баронесса. Это дает мне возможность исправить свой досадный промах. Не соблаговолите ли дать мне вашу руку?
Насторожившись, Алин повернулась к нему. Руку? Если он решил хлопнуть ее по руке, как напроказившего ребенка, она даст ему сдачи! Но когда Александра нерешительно протянула ему свободную руку, он отвел ее и взял ту, в которой она сжимала похищенный рогалик. С непроницаемым выражением лица, за которым, несомненно, скрывалось отвращение, граф двумя пальцами отнял у нее рогалик, отложил в сторону и, прежде чем Алин успела отдернуть руку, надел ей на палец кольцо.
Оно налезло не без усилия и, возможно, вообще бы не подошло, если бы не масло, в котором были испачканы ее пальцы. Алин в изумлении уставилась на кольцо, смущенная тем, что оно оказалось таким красивым. Кольцо было украшено огромным сверкающим алмазом, окруженным поблескивающими и переливающимися сапфирами, изумрудами и рубинами.
— Теперь, когда я выполнил свой долг, вы можете вернуться к вашим делам и закончить приготовления к отъезду, — сказал Василий. — Я понимаю, что возложил на вас лишние заботы и приношу свои извинения, но мы действительно должны оправиться не позднее завтрашнего дня. Я выражаю надежду, что вам удастся сегодня все же немного поспать, но, тем не менее, прошу поторопиться.
Его извинения были настолько же фальшивыми, как и выраженная им надежда, что ей удастся немного поспать, по крайней мере Алин восприняла их именно так. Остальные же, вероятно, сочли эту тираду вполне искренней. Теперь этот человек вызывал у нее еще большую ярость своим лицемерием в присутствии отца — ведь Алин знала его подлинные чувства. Она пришла сюда, чтобы разыграть комедию, но, судя по всему, потратила время зря.
Алин схватила свой злосчастный рогалик, потому что действительно хотела есть, и удалилась.
Глава 10
На следующее утро Василий вскочил ни свет ни заря, но не затем, чтобы выехать пораньше, а потому, что провел на удивление беспокойную ночь и сумел уснуть всего лишь на пару часов, и, когда показались первые лучи солнца, он уже давным-давно проснулся. Граф не мог припомнить, когда в последнее время ему выпадала такая адская ночь.
Отчасти причиной тому были слова Александры насчет того, что это его последняя спокойная ночь, и Василий долго гадал, на что, черт возьми, она намекала. Неужели ему предстоят еще худшие бессонные ночи? Другая причина заключалась, как это ни удивительно, в самой Александре. Василию редко приходилось видеть столь неприбранную и растрепанную женщину, как она, разве только в собственной постели. А еще этот чертов красный кушак, так бесстыдно подчеркивающий, как хорошо она сложена! И эта белая сорочка: он никогда не видел, чтобы рубашка выглядела так привлекательно и так красиво очерчивала упругую божественную грудь.
Алин возбуждала его. И, несмотря на те сердитые слова, которыми они обменялись в его комнате, и всю эту досадную историю с помолвкой, Василий до сих пор испытывал волнение. И черт бы его побрал, если он не почувствовал дрожь, когда она появилась в столовой, такая же взлохмаченная, как и раньше.
Надо было что-то предпринять, хотя бы найти какую-нибудь из этих хихикающих субреток, что не давали ему вчера проходу, без конца интересуясь, не нуждается ли он в чем-нибудь. Любая из них охотно бы ублажила его, но Василий твердо решил, что ради Константина Русинова будет вести себя как подобает и исключил всякую возможность поразвлечься с какой-нибудь служанкой в то время, как его невеста спит всего через несколько комнат.
К счастью, барон не собирался сопровождать их, и, стало быть, Василий мог покончить с примерным поведением, едва выехав за ворота. Там была одна девушка, чье имя граф забыл, делившая с ним постель на придорожном постоялом дворе в одну из прошлых ночей. Сегодня ночью они снова будут ночевать в этой корчме, и, конечно, он не упустит случая пустить в ход свои чары и позаботиться о том, чтобы Александре это стало известно. Чем скорее она разобидится и попросится обратно к отцу, тем скорее он избавится от ощущения, что угодил в капкан. И раз уж Василий все равно проснулся, он решил, что пора поднимать людей и немедленно отправляться в путь. Он искренне надеялся, что Александра всю ночь, как и обещала, укладывала вещи. Ведь если дама поднимается с постели раньше, чем рассчитывала, она весь день ходит в кислом настроении, а именно этого и добивался граф.
Однако все его старания причинить своей невесте дополнительные неудобства пропали втуне. Видя, что прислуга в этот ранний час уже не спит, Василий послал одну из горничных разбудить Александру. Та вернулась с ответом, что «Алин» уже, весьма вероятно, в своей конюшне. Граф был несказанно удивлен, услышав, что служанка называет госпожу столь фамильярно, поэтому не обратил внимания на слова: «в своей конюшне».
Скверное настроение графа еще усугубилось тем, что Александра его опередила. Василий погнал ворчащего Лазаря завтракать с бароном и обнаружил, что его невеста и на сей раз не собирается составить им компанию.
Как ни странно, но после этого он решил не спешить и целый час праздно сидел за столом, не обращая внимания на многозначительные покашливания Лазаря и его осторожные кивки на дверь.
Когда же Василий наконец покинул столовую, вчерашние три горничные тут же слетелись к нему: одна — со шляпой, другая — с плащом, а третья — с перчатками. Собственный слуга графа, Борис, обязанный прислуживать ему и Лазарю, увидев эту сцену, только пожимал плечами в знак своего бессилия справиться с женщинами и пробиться сквозь этот заслон.
К счастью, Василий, считая такой интерес к своей особе совершенно нормальным, едва обратил на него внимание и преспокойно позволил радостным девушкам одеть себя, даже не замечая, как красноречиво их руки задерживаются на его теле. За этим занятием и застала графа Александра, решившая выяснить, что задержало кардинцев; Увидев служанок, вьющихся вокруг Василия "с таким видом, словно бы некие интимные отношения с графом давали им на это право, Александра истолковала эту сцену абсолютно однозначно и с едким сарказмом заметила:
— По-моему, кто-то говорил вчера, что ему не терпится вернуться в Кардинию. Конечно, мне следовало бы догадаться, что человек ваших наклонностей и Темперамента не сможет оторвать задницу от постели в нужное время.
Она вышла, прежде чем Василий успел придумать достойный ответ. Служанки испарились при первых же звуках голоса хозяйки, а Лазарь, прикрывая рот ладонью, давился смехом. Но барон, стоявший в дверях столовой, казался не на шутку огорченным и смущенным, правда, не более, чем вчера за обедом, когда извинялся за поведение своей дочери.
— Она, гм, она…
Василий сжалился над несчастным, которого господь наградил такой дочерью:
— Не нужно никаких объяснений, господин барон. Как вы уже говорили, с ней требуется обращаться… э-э… с большим вниманием.
Теперь уже он с нетерпением дожидался этой возможности. Высмеивать его?! Да будь он проклят, если еще до исхода дня не заставит эту девицу проливать слезы. В конце концов презрение в умелых руках может стать смертельным оружием, а его руки в этом смысле были не просто умелыми — совершенными!
Когда Василий со своими людьми добрался до конюшен, Александра уже восседала на своем белом жеребце. Вчера граф отказался осмотреть имение и не знал, что у Русиновых было пять просторных конюшен, расположенных на пути от усадьбы до ближайшей деревушки.
Собственно, ему было плевать на поместье Русиновых. Сейчас Василия интересовал только один, предмет, вызвавший его досаду. На Алин была точно такая же рубашка, как вчера, и те же непривычного вида штаны, правда, на сей раз чистые. Сегодня она подпоясалась синим кушаком и надела более нарядный камзол, отороченный черным мехом, таким же, как и шапка, совершенно скрывавшая волосы.
Василий по-прежнему не мог забыть ее последнее оскорбление и, тем не менее, увидев Алин, был почему-то разочарован: по какой-то необъяснимой причине он рассчитывал увидеть ее одетой более подобающим образом и с нетерпением этого ждал. Даже если она наденет костюм для верховой езды, думал он, это должен быть женский костюм. Граф предвкушал подобное зрелище: Александра в женском платье — ведь ему говорили, что эти ужасные штаны были ее рабочей одеждой, а так как по пути в королевство работать ей явно бы не пришлось, то и носить их не следовало. Тем не менее Алин сидела на коне в этом своем мужском костюме и в бледном утреннем свете казалась трепетно красивой.
Бросив взгляд на ее левую руку, Василий заметил, что кольца нет. А, собственно, что удивительного? Вне всякого сомнения, она дождется удобного момента и бросит это кольцо ему в лицо.
Графу было достаточно мгновения, чтобы охватить взглядом повозки, и его глаза подозрительно сузились. Неизвестно, чего там она с собой набрала, но они были набиты битком и выглядели чрезвычайно громоздкими и, конечна, слишком тяжелыми, чтобы их сдвинули с места всего четыре лошади.
Но Василий промолчал и, не глядя на свою невесту, весело наблюдавшую за ним, решил все-таки посмотреть, что в них такое. В одной обнаружилась дюжина сундуков, в другой — тоже сундуки, но, кроме того, огромное количество сбруи, веревок, седел и тому подобного, а также множество мешков с зерном. Неужели она считает, что он не в состоянии ее прокормить?
Александра подъехала к графу и остановилась позади, все так же молча наблюдая, поймет ли он ее намерения.
Василий обернулся и, поглядев на нее, просто и недвусмысленно сказал:
— Нет.
Алин даже не попыталась сделать вид, что не поняла его, а лишь упрямо вздернула тонкую бровь.
— Мы еще не женаты, граф. Надеюсь, вы не считаете, что можете диктовать мне свои правила, пока мы не сочетались браком?
Василий был уязвлен, но сохранил невозмутимое выражение лица. Он тоже поднял бровь — и сделал это гораздо выразительнее, чем она, и отпарировал:
— Неужто вы и вправду так думаете? Девушка одарила его принужденной улыбкой:
— Я вижу, вы хотите попробовать. Но в таком случае только зря потратите время. Я еду к вам не с кратким визитом: мы вступаем в новую жизнь, и я не собираюсь оставлять дома свои вещи. Если вы вообразили, что я это сделаю, вы заблуждаетесь.
— Никто вас об этом и не просит, — возразил он.
— Тогда и говорить больше не о чем.
— Напротив, я даю вам пятнадцать минут, чтобы выбрать из этой кучи все необходимое для путешествия — что, кстати, не включает те мешки с зерном, — а затем…
Алин перебила его:
— Это зерно высшего качества, И оно предназначено для моих «деток». Я не собираюсь кормить их соломой, поставляемой почтовыми станциями.
Василий был совсем обескуражен; слова показались ему совершенно лишенными смысла и не имеющими отношения к делу.
— Деток?
Но ей не пришлось отвечать: в эту минуту конюх вывел из конюшни трех чистокровных белых скаковых лошадей. За ними, ведомые другим конюхом, следовали еще три лошади… а затем еще три… и еще…
Когда Василий кончил считать, их оказалось шестнадцать, и эти великолепные животные заполнили весь конный двор.
— Ваши? — ровным голосом осведомился Василии.
— Все до единой, — с нескрываемой гордостью ответила она.
— Ваш отец до смешного щедр, — язвительно заметил он.
— Мой отец подарил мне Гордость Султана в день моего шестнадцатилетия. — Алин любовно похлопала животное, на котором сидела, чтобы у Василия не возникло сомнений, кого она имеет в виду. — Остальных детишек я купила, воспитала и вынянчила сама. Невероятное достижение, если знать в этом толк!
Но Василию было не до того, он видел только, что она собирается взять их с собой и тащиться с ними по горам, в то время как приближается зима и за каждым камнем прячутся разбойники, готовые за любого из этих коней продать и родную мать.
— Это просто смешно, — возразил Василий. — Вы можете, если так настаиваете, взять с собой и ваших «деток» и ваши пожитки, но я не допущу, чтобы они задерживали нас в дороге.
Девушка улыбнулась, давая понять, что ожидала от него как раз чего-нибудь подобного:
— Вы прекраснейшим образом можете отправиться и без меня. Разумеется, я обойдусь без вашего общества, и если мне случится заблудиться и я окажусь не в Кардинии, а в какой-нибудь другой стране, то не буду иметь ничего против.
Василий не мог поверить, что опять проиграл. Конечно, он с радостью бы отправился в путь и без нее, но как в таком случае убедить невесту отказаться от помолвки? Значит, он вынужден настаивать на том, чтобы ехать вместе. С другой стороны, ее отказ подчиниться был совершенно неприемлем: помолвка давала ему право руководить ею, а до нее это, по-видимому, еще не дошло. Но до тех пор, пока Александра находилась под защитой отца, Василий не мог заставить ее выполнять его требования. Ее отец. Внезапно Василий улыбнулся:
— Барон вряд ли сочтет ваш вариант приемлемым, сударыня, и вы это знаете. Пожалуй, мне стоит дать ему возможность объяснить вам, насколько мое предложение разумнее и лучше.
— Вполне типично для вас, — насмешливо фыркнула она. — Маленький мальчик не сумел настоять на своем, и вот он бежит к папе — правда, в данном случае к моему. Ну что же, если вам не жаль времени, которым вы так дорожите, обратитесь к нему, вернее сказать, попытайтесь обратиться. Но предупреждаю: вы лишь убедитесь, что я уже сделала для него все, что могла, и оказала ему все содействие, на какое только способна. Или я И впрямь показалась вам примерной и послушной дочерью? Так это ошибочное впечатление.
Василий настолько вышел из себя, что был готов смахнуть ее с седла и надавать тумаков. По-видимому, она это понимала, но всем своим видом выражала равнодушие, возможно, потому, что между ними вдруг оказалась большая овчарка. Жеребец, на котором сидела девушка, не дрогнул ни одним мускулом, будучи, по-видимому, уже знаком с этим зверем. Но Александра, должно быть, знала собаку еще лучше, потому что негромко приказала:
— Сидеть, Терзай! — И собака тотчас же подчинилась.
Голос Василия прозвучал почти как рычание:
— Вы хотите захватить и его?
— Конечно. Мой пес сопровождает меня всюду.
— Есть что-нибудь еще, о чем мне следует знать?
Тон графа был саркастическим, но Алин ответила вполне серьезно:
— Только моя горничная и мои люди.
— Ваши люди?
Алин кивнула в сторону конюшен. Молодой человек посмотрел туда и увидел у ворот трех верховых казаков, крупных мужчин с грубыми лицами, вооруженных до зубов, и все трое смотрели на него с выражением, не поддающимся определению. Эти мужчины были до того безобразны, что невозможно было понять, выражают ли их лица враждебность, насмешку или просто любопытство.
— Они будут охранять меня в пути, — сообщила Александра.
Онемев, Василий воззрился на нее:
— Я полагаю, что это моя обязанность. Она откровенно рассмеялась:
— Не говорите глупости! Судя по вашему эскорту, вы не способны обеспечить даже собственную безопасность, не говоря уже о чужой. — И добавила с презрением, которое Василий мог бы использовать в своих целях:
— Впрочем, это вполне понятно, граф. Мой опыт говорит мне, что вы, придворные щеголи, — абсолютно никчемные люди и годитесь только на то, чтобы сплетничать и распутничать.
Когда она закончила фразу, щеки Василия уже пылали гневным малиновым румянцем, и он был так рассержен, что с трудом выдавил:
— Это ваш личный опыт?
Ее щеки тоже заалели, и, бросив на графа гневный взгляд, Алин двинулась в путь, охраняемая с флангов своими головорезами. Овчарка бежала впереди, а следом катили повозки, и пятеро конюхов вели в поводу табун призовых лошадей.
Глядя на эту процессию, Василий впервые подумал, а не поехать ли ему в противоположную сторону.
Глава 11
Первый день пути выдался чрезвычайно долгим. Жеребец Василия оказался норовистым и никак не хотел приспосабливаться к размеренному движению подвод, и графу волей-неволей приходилось устремляться далеко вперед, а затем возвращаться к обозу, но Александра была уверена, что это делается с единственной целью — лишний раз показать недовольство их медлительностью.
Ее жеребцы вели себя куда спокойнее. Они тоже тосковали по движению и скорости, но, после того как им было решительно отказано в этом, смирились. И даже, когда ближе к полудню Василий подскакал к невесте, чтобы сообщить ей, что они не остановятся ни на обед, ни даже на отдых, Гордость Султана не обратил никакого внимания на лошадь Василия, в то время как графу пришлось приложить немало усилий, чтобы удержать свою чалую, то и дело норовившую укусить жеребца Александры.
Василий сообщил свою новость с таким торжеством, что Александре стало смешно, но она ухитрилась не выдать своих чувств. Иначе им не успеть добраться до первой почтовой станции, пояснил граф. По плану они должны прибыть туда на закате, но, судя по всему, будут там не раньше глубокой ночи.
Александра легко сообразила, что Василий хочет поквитаться за медленное продвижение, вызванное тем, что она захватила с собой подводы, но она предусмотрела такую задержку. Все ее люди захватили с собой то, чем можно перекусить на ходу, но у Василия и его эскорта такой еды не было. Алин не сомневалась, что его голодный желудок скоро даст о себе знать и не позволит ему выдерживать такой темп больше дня или двух.
Что же касалось Александры, то она выиграла первую схватку не пошевелив и пальцем, что вызывало у нее приятное чувство, столь необходимое, чтобы противостоять печали, тугим и плотным кольцом охватившей ее после расставания с домом. Последний взгляд, брошенный Алин на барона, был мимолетным, но образ отца крепко запечатлелся в ее памяти.
Она задержалась перед крыльцом, где он стоял, только на секунду, и то лишь затем, чтобы дать ему последнюю возможность удержать дочь. Девушка даже не подъехала к дому, и, когда стало очевидно, что отец не собирается произносить слова, которые она так хотела услышать и которые были ей столь необходимы, Александра сказала только: «Прощай, папа!» — да и то так тихо, что вряд ли он их расслышал. Таково было их расставание — ни объятий, ни поцелуя, ни просьб изменить решение.
Отец был уязвлен непреклонностью дочери и ее нежеланием простить его. Перед тем как дать коню шпоры, Алин прочла эти чувства на лице барона, и на нее навалилась такая тяжесть, что ей показалось, будто она сейчас задохнется, но ее собственная гордость не давала смягчиться и попрощаться с отцом, как полагается.
И, ведомая обидой, Александра приняла решение никогда больше не видеть его. Она покончит с этой проклятой помолвкой так, чтобы не пострадала ее честь, но домой не вернется. Вместо этого она поедет в Англию, как ей следовало сделать еще три года назад.
К тому времени, когда они наконец достигли почтовой станции, Александра смертельно устала. Была поздняя ночь, и хотя день прошел удачно, девушка не собиралась повторять завтра этот трудный путь.
Ее повозки предназначались для того, чтобы замедлить движение, но вовсе не для того, чтобы с утра до ночи торчать в седле, наверстывая упущенное. Кроме того, она опасалась, что в темноте ее «детки» могут не заметить какой-нибудь каверзной рытвины и получить увечье. Если завтра до наступления темноты они не доберутся до следующей почтовой станции, города или деревни, то, с разрешения ее жениха или без него, в его компании или нет, разобьют лагерь прямо у обочины.
Не дожидаясь графа, Алин вошла в здание почтовой станции. Она уже бывала здесь, когда ездила на запад покупать кобылу, поэтому знала хозяина и взяла на себя смелость сделать необходимые распоряжения о комнатах на ночь. Она будет спать с Дашей, остальные же четыре комнаты мужчины вольны разделить, как им угодно.