Счастье любит тишину Алюшина Татьяна

Решив, что домик под Ростовым подождет еще немного, свадьбу молодой жених оплатил сам, ну, кроме платья невесты и полной ее экипировки, на этом настояли родители Варвары, утверждая, что так полагается.

Они поженились и повенчались в один день. Венчание предложила Варвара, даже не предложила, а скорее настояла.

– Так правильно, – заявила она решительно. – Говорят, что при венчании к семье ангел прикрепляется и ее охраняет. Хочу, чтобы нас охраняли.

– Я нас охранять буду, – посмеялся ее серьезности Юрий.

– Это само собой, – рассмеялась Варя и добавила: – Но пусть нас еще и высшие силы охраняют. Не помешает.

Они и охраняли эти высшие. Да вот не доглядели…

Молодые сразу хорошо зажили. Уютно, радостно, легко, весело.

Почему-то им было все время весело.

Варюха переехала к Юрию, и они оба как-то сразу привыкли жить вдвоем, устроились в этом совместном житие практически с первых же дней, словно жили так уже много лет – одним бытом, одним дыханием.

Она оказалась великолепной хозяйкой, такой по-старинному правильной, что ли: прекрасно готовила, Костромину очень по вкусу пришлась ее кулинария, все ее блюда, даже чай она заваривала особенный, вкусный, душистый и вела дом легко, не предъявляла немыслимых требований к мужу, без психоза на идеальном порядке, наверное, всего за месяц ощутимо преобразив его холостяцкое жилье в уютное семейное гнездо, даже с намеком на аристократизм. Например, полным сервированием стола на завтрак с ножами-вилками, салфетками, особой посудой.

А ему нравилось. Ему нравилось все, что она делала.

Варвара – такая женщина-женщина-женщина во всех смыслах, и она как бы вручила ему корону мужчины-мужчины: мудрого мужа, защитника и в чем-то учителя-наставника, главы их совместной жизни, ответственного за семью. И так это у нее получалось естественно, как дышать, она просто надеялась на него во всем и полагалась. При этом не теряла свою индивидуальность и ни в чем не ущемляла особую яркость своей личности.

Ну вот женщина! Костромин умилялся ярким и явным проявлениям ее истинной женской сущности, хоть и ворчал для порядка в воспитательных целях, но по большей части смеялся.

Она постоянно теряла или забывала где-то перчатки сразу парой, а чаще по одной, зонты растворялись за пределами квартиры, как в черной дыре, терялись какие-то мелочи, важные для нее и совершенно непонятные ему, солнечные очки так вообще являлись расходным материалом и чуть ли не одноразовым атрибутом. Засовывала куда-нибудь ключи от квартиры и ужасно нервничала, паниковала, начиная их искать, а не находя, звонила Костромину, и он мчался спасать, и каждый раз делал дубликаты ключей, а предыдущие странным образом вдруг находились в другой сумке через какое-то время – в летней, например, зимой, а в зимней летом.

Помотавшись так пару-тройку раз, Костромин вручил связку ключей Вариным родителям и устроил особый тайник под окном на лестничной клетке, где спрятал запасную связку специально для Варвары.

Она страшно пугалась, когда что-нибудь кликало или глючило в ее компьютере или выскакивали какие-нибудь левые объявления, и кричала, призывая мужа немедленно на помощь:

– Юра!! Тут что-то случилось ужасное с моим компом! Все пропало!

И он спасал, а она кидалась ему на шею, крича на сей раз от радости и восторга:

– Ты самый лучший!! Самый умный, самый крутой-разкрутой!! Гений! Ты мой герой и мой спаситель!!

Когда Варвара работала или рисовала, то мир вокруг переставал для нее существовать и все остальное было как бы вне пространства ее творчества, она скручивала волосы в пучок, засовывала в него карандаши, которые потом там и забывала частенько, могла даже так в магазин выйти, если срочно вдруг что-то понадобилось, и тихонько что-то напевала, рисуя или делая чертежи. Он как-то спросил:

– Ты что поешь?

– Я пою? – удивилась необычайно она.

– Ну да, вот сейчас рисовала и пела.

– А-а-а, – отмахивалась Варюха. – Это какая-то мелодия в голове звучит, я ее и напеваю.

Он умилялся этой ее привычке и мог долго с наслаждением наблюдать, как она работает и подпевает себе, за ее движениями и как меняется выражение ее лица: то сосредоточиваясь, когда что-то не получается, то вдруг освещаясь улыбкой, когда приходит интересная идея или что-то очень хорошо получается. Рядом с большим чертежным столом Костромин поставил кульман специально для ее работы, у другого же окна теперь располагался его рабочий стол с монитором базового компа и двумя ноутбуками, и все это в их единственной комнате, сочетавшей в себе гостиную и спальню, два «кабинета» его и ее, благо пока большая площадь позволяла.

Варвара никогда не бралась за мужские дела, даже если легко могла с ними справиться и ей было срочно нужно, а Юрия не оказывалось рядом, даже крышки консервных банок не откручивала сама, не говоря уж про что-то иное по хозяйству, тем более таскание тяжелых сумок из магазинов. Этого она вообще категорически не делала, у меня же есть муж, говорила она с гордостью.

Зато прекрасно управлялась со всеми женскими хозяйственными делами и только посмеивалась над привычками Юрия, присущими большинству мужчин, давно объясненными всяческими заумными психологами как некое особенное устройство мужской психики и мозгов, и так хорошо «воспетыми» женщинами.

Костромин недавно прочитал где-то одно высказывание, источник не помнит, но очень ярко подмечено:

«Только женившись, я узнал, что можно неправильно поставить пакет молока в холодильник».

Вот это совсем не их история.

Его разбросанные носки она молча собирала и кидала в специальную корзину для грязных носков, вешала на плечики и убирала его пиджаки и брюки, скинутые на диван или кровать, молоко и другие продукты спокойно переставляла в холодильнике так, как ей было удобно, перед тем как включить, проверяла переключен ли смеситель с душа на кран и исправляла еще десятки таких вот мужских ляпов, весело смеясь над всеми этими мелочами.

Ну не нервировало ее это, и все, веселило только.

Справедливости ради надо отметить, что разбрасывал свои вещи Костромин довольно редко, только если совсем уж уставал на работе и приходил домой совершенно вымотанным. Дело в том, что отец приучал его с детства:

– Запомни, сынок, электричество не терпит беспорядка и разгильдяйства и сильно за него наказывает: забудешь шурупчик какой или поврежденный кабель подключишь – и произойдет замыкание. А от него пожар, и беды не миновать, могут и люди погибнуть. Порядок нужен четкий! Тогда и в голове, да и в жизни порядок будет.

Запомнил, да еще подкрепил ценной практикой, то бишь один раз так отхватил током – долбануло будь здоров! – что отлетел на полтора метра от кабеля поврежденного, в глазах искры вспыхнули, руки-ноги еще час, наверное, не слушались, а волосы до следующего утра торчком стояли.

Как жив остался, вообще загадка.

Вот после этого уж точно порядок в голове выправился у него правильный. И не бывает так, что ты аккуратист на работе и все у тебя там по полочкам и по линеечке, а в быту раздолбай, в грязи и бардаке живешь. Так что, считай, повезло Варюхе, мужик Юра оказался аккуратный, и еще больше повезло, что не до педантизма с элементами шизофрении.

Прямо пастораль и идеальная картинка!

Ну и что? А им было замечательно вместе, да еще и в сексе все у них получалось просто супер! Частенько так и покруче, чем просто супер!

Господи, как же хорошо им было тогда! Как же хорошо!

Варвара как-то очень быстро забеременела, наверное, месяца через два после свадьбы. Прямо за несколько дней перед Новым годом они узнали, что ждут ребенка.

Праздник в тот год получился в семье классный.

Во-первых, их первый совместный Новый год. Приехали его родители из Ростова и остановились пожить у родителей Варвары.

Родители молодых нашли общий язык еще перед свадьбой, на стадии сватовства и знакомства. Ну а что им не найти тот самый общий язык и взаимную симпатию? Разница в возрасте, правда, ощутимая имелась – Добродеевы постарше на пятнадцать и восемнадцать лет, но Леонид Николаевич и Максим Петрович оба по профессии инженеры, технари, оба работали на производстве еще при Советском Союзе, оба интеллигентные, крепкие мужики, рукастые-головастые, с большим жизнелюбием, и интересы, в общем-то, похожие. Ну а женщины, те мгновенно поладили, так же признав друг в друге родственные души. Так что между сватами царило полное понимание, взаимное уважение и начинающаяся крепкая дружба.

Были на празднике еще друзья и родственники Добродеевых, женщины приготовили и накрыли замечательный стол, и когда провожали тостом уходящий год, Юрий с Варварой сообщили родным новость…

Все! Выключился мысленный проектор! Ушли воспоминания. Отхлынули.

Костромин сел на кровати, поставил локти на колени и опустил лицо в ладони. Вот так всякий раз – яркая солнечная картинка о прошлом, и Варюха в нем такая родная, красивая, радостная, улыбается, сверкает своими ямочками, сияет поразительными весенними глазами с огоньками внутри, и в один момент – раз, и все, темнота вокруг.

Такое вот наказание.

Он сидел, спрятав лицо в ладонях, и думал о ней. О своей Варюхе.

Наверное, месяца через полтора-два после свадьбы Костромин неожиданно обнаружил, что взгляд ее удивительных глаз всегда с ним. Как-то застрял в пробке, обдумывал рабочий момент и спросил вдруг вслух, так автоматически, безотчетно, как частенько делает каждый из нас, когда размышляет в одиночестве:

– Ну, Варюх, что думаешь, так будет правильно?

И поймал себя на том, что видит перед мысленным взором ее улыбающееся лицо, на котором ярче всего выделяются прекрасные глаза – весь лик ее как бы размыт, словно дымкой поддернут, а вот глаза ясно и четко видны, прямо сияют, и она ему весело отвечает:

– Не-а! Что-то ты, Юрий Максимович, тут не доглядел!

Костромин было удивился, посмеялся такому видению, но оно повторилось еще несколько раз в тот же день и на следующий, а потом и вовсе стало привычным. Он рассказал жене об этой странности, но Варя даже не удивилась.

– Правильно, а как же! Так и должно быть, – убежденно заявила она. – Я же о тебе думаю постоянно, настроена на твою волну, и наши души таким вот образом общаются на расстоянии. А знают они побольше нашего земного, вот я тебе через душу или какое-то там эфирное тело и подсказываю, разговариваю с тобой и утешаю.

– Это ты что-то закрутила эзотерическое, Варюх, – засомневался он, усмехаясь.

– Нет, не накрутила. Так и есть, – уверила она и поразила признанием: – Я же с тобой тоже постоянно разговариваю и советуюсь, когда мы врозь, и также тебя вижу.

– И что я тебе подсказываю? – развеселился Костромин.

– Правильное решение или просто пообщаешься со мной, пошутишь, поддерживаешь в трудную, так сказать, минуту, – улыбалась радостно она.

Варваре было так уютно и радостно жить с Юрием, что она словно каждый день проживала в празднике. Праздник, счастье, все сияет вокруг, и невозможно не улыбаться, не смеяться от переполняющей радости!

Вот так ей было тогда!

Она легко приняла все устои Юрия и его личные правила быта во многом потому, что в быту и в жизни Костромин напоминал ее папу.

Он был такой же рукастый, хозяйственный и, как и Леонид Николаевич, сразу, с первых же дней взял на себя всю меру ответственности за их семью и лично за нее, Варвару.

У нее порой возникало подспудное ощущение, что некие высшие силы как бы взяли и нежно переместили ее от родителей в столь же уютное и привычное семейное гнездо, но только с Костроминым, прибавив к ее обычной жизни еще и море счастья.

И она с восторгом рассказывала об этом всем! Всем-всем-всем!

На работе коллегам, подругам, родственникам и знакомым Варя говорила и говорила про своего замечательного Юрочку, какой он сильный, умный, талантливый, надежный, прекрасный, как им хорошо вдвоем и какое это счастье и так далее. Так далее…

Ей было так хорошо с ним!

Он часто ездил в короткие командировки, и Варя пекла пироги в дорогу, купила удобный пищевой термос и обязательно готовила горячие блюда с собой, чтобы не ел всухомятку, и заваривала специальный чай с травами, медом и лимоном, который заливала в отдельный термос и сама складывала все его вещи в дорожную сумку. Провожая, она целовала, желала удачи и обязательно восхищенно называла: «Мой Король».

Костромин посмеивался над этой ее восторженной влюбленностью, но совершенно определенно ему это нравилось.

Она любила все в нем! Все-все-все!

Она любила его до головокружения, обожала его голос, запах, его смех, его мужскую веселую снисходительность к ее женским слабостям и рассеянности, видела и принимала с благодарностью его любовь и заботу. Господи, да часами можно перечислять, что она в нем любила и как она его любила!

Родные и друзья посмеивались над ними, постоянно застукивая целующимися или обнимающимися где-нибудь в укромном уголочке, и все предрекали – молодожены, скоро пройдет! Но оно как-то не проходило, а только усиливалось.

На любом мероприятии, вечеринке, семейном празднике или выезде на природу они с Костроминым пытались уйти куда-нибудь в сторонку, находили укромные места и целовались, как подростки, и почему-то непременно кто-нибудь из гостей натыкался на них и принимался шутить по этому поводу.

Они ждали ребенка на Новый год. Когда радостную весть сообщили родным, у Варвары было уже два месяца, и вся семья пребывала в восторге – ну, а как же! Первый внучок и у тех, и у других родителей!

Юра оберегал жену, холил, заботился с особой интенсивностью, носился с Варей, как с хрупкой драгоценностью, а она смеялась над этой его чрезмерной заботой и пугала, что с завтрашнего дня пойдет бегать по утрам…

А в конце марта у Варвары вдруг открылось кровотечение.

Еще утром она чувствовала себя замечательно. Юрий, как теперь стало обычным, отвез ее на работу и проводил до самых дверей офиса. А ближе к обеду она вдруг ощутила резкую боль внизу живота.

В туалете Варя увидела, что у нее по ногам течет кровь…

Она испугалась ужасно, до ступора, до остановки сердца, крик отчаяния и боли застрял у нее в горле комом, перед глазами повисла пелена… Единственное, что она смогла подумать в тот момент: требуется срочно позвонить мужу!

Звонить мужу, потому что только он может ее спасти!!

Она позвонила и прохрипела, проталкивая слова через застрявший в горле комок не вырвавшегося крика, и смогла услышать только одно, как он прокричал в ответ:

– Держись!! Я еду!!

И ее сознание ухватилось за это обещание, в голове зазвучал Юрин голос: «Держись! Держись! Я еду!!»

И она опустилась на кафельный пол туалетной комнаты и ждала только его, точно зная, что только в нем их с малышом спасение.

Надо просто дождаться Юру!

Дальше она ничего не помнила, все растворилось в тумане боли – какие-то люди бегали, кричали и суетились вокруг. Ее подняли, понесли куда-то, кто-то что-то спрашивал, но она не могла отвечать, балансируя на грани сознания и повторяя про себя мысленно только одно: «Надо дождаться Юру! Надо дождаться Юру!»

И он успел!

Он приехал, когда ее уже выносили к машине «Скорой помощи», Варвара ухватилась за его руку и прохрипела, приподняв голову:

– Юра…

– Я здесь, я здесь, с тобой! – уверил он, непроизвольно-сильно сжав ее ладонь.

– Не уходи, – попросила она и наконец потеряла сознание.

Он не уходил. Все время оставаясь возле нее, его пытались гнать врачи и медперсонал, но он игнорировал все требования и продолжал держать ее за руку до того момента, пока каталку с Варварой не вкатили в операционную.

Она пришла в себя поздним вечером и, еще не открыв глаза, почувствовала мужа рядом.

– Юра, – позвала Варя.

– Я здесь, – тихо ответил он и взял ее за руку.

Варвара с усилием разлепила веки. В палате, в которой она обнаружила себя, было темно, только неярко светила лампа на тумбочке, и в свете этого ночника невозможно было различить выражение лица мужа, который наклонился к ней.

– Ребенок? – спросила Варя, уже зная ответ.

Чувствуя всем своим существом это знание.

– Нет, – тихо сказал он и покачал головой.

– Почему? – просипела сухим горлом Варвара.

– Непонятно, – помолчав, ответил Юрий. – Врачи говорят, никаких видимых причин для выкидыша не имелось, – и перевел разговор: – Тебе надо спать, набираться сил. Мы потом обо всем поговорим.

Она заплакала. Беззвучно и страшно. Закрыла глаза, из них лились слезы, и ей казалось, что они настолько ядовитые, что прожигают следы на коже лица…

Костромин не стал уговаривать жену не плакать и не произносил глупых призывов успокоиться, не начал объяснять, что ей сейчас нельзя нервничать, и все такое – тупое, дежурное и никчемное в данной ситуации. Он обнял ее осторожно, просунув одну руку ей под шею, расцеловал ее закрытые глаза и ручейки слез на щеках, наклонился, прижался лицом к ее лицу и плакал вместе с ней.

Они так и замерли – два несостоявшихся родителя, оплакивающих свое не родившееся дитя…

– Не оставляй меня здесь одну, – попросила Варвара, когда они немного пришли в себя от слез и Юрий, чуть откинув голову, заглянул ей в лицо. – Я не смогу без тебя тут.

– Не оставлю, – твердо пообещал Костромин.

Он остался, как ни протестовал медперсонал и лично лечащий врач Варвары. Юрий только сказал ему жестко:

– Я не уйду.

Врач посмотрел внимательно и, тяжко вздохнув, велел медсестре выдать Костромину медицинскую форму, чтобы он переоделся в стерильное.

Он переоделся и лег на кровать рядом с женой, когда их наконец оставили все в покое, уложил ее голову себе на руку, обнял и всю ночь охранял ее сон.

Каждую ночь до самой выписки из больницы Юрий проводил рядом с женой, сменяя на «вахте» кого-нибудь из родственников, в том числе и маму, приехавшую поддержать сына с невесткой в их беде.

Беда была общей, свалившейся страшным потрясением и на родителей, словно придавив чугунной плитой. Держались одним кулаком друг за друга, успокаивали, как могли, и уговаривали, что надо жить дальше.

Жить, конечно, дальше надо.

Тем более врачи объяснили, что со здоровьем все в полном порядке.

Причину, по которой произошел выкидыш, так и не смогли диагностировать. На самом деле непонятки какие-то – Варвару и Юрия подвергли всяческим исследованиям, и они оба сдали кучу всевозможных анализов и тестов, маркеров и еще какой-то там фигни, которые совершенно четко и однозначно показали, что оба абсолютно здоровы, у них прекрасная физическая совместимость и никаких противопоказаний для возникновения нормальной беременности и полноценного вынашивания ребенка не имеется и в помине.

Плод так же был здоров и замечательно развивался, Варвара правильно питалась, вела правильный образ жизни, берегла себя и ребенка. Так же никаких внешних факторов, спровоцировавших выкидыш, не имелось, она не ударялась, не делала резких движений, не поднимала тяжестей, не отравилась никакой пищей, не нервничала и не перетруждалась…

Одним словом – не имелось никаких причин, из-за которых мог бы произойти выкидыш! И как это понимать, ни врачи, ни тем более Варя с Юрием не знали!

– Из позитивных новостей, – сказал лечащий врач при выписке. – Вы оба совершенно здоровы, и у вас, Варвара, нет никаких препятствий и противопоказаний для новой беременности. Вы ее прекрасно выносите и родите здорового ребеночка. Но не раньше, чем через полгода.

Хорошая новость, жизнеутверждающая.

Вот только Варвара находилась в состоянии депрессии и никак не могла смириться, принять гибель ребенка.

Ну это понятно.

Наверняка все нормальные женщины, которым пришлось пройти через такую беду, находились в таком состоянии, с единственной только разницей – кому и насколько быстро удавалось из него выйти. Вот это главное!

Варвара отдавала себе отчет, что не только она потеряла ребенка, его потерял и Юра, и их родители, она понимала и то, что надо бы поберечь душевное состояние родных людей, но не могла. Не могла!! – думала только о себе и о страшной своей потере, вся погрузившись в нее.

Помог случай. Как водится, вершитель судеб – случай!

Нет, нет! – сопротивлялась во сне Варвара. – Зачем ей воспоминания про потерю ее малыша?! Зачем?! Нет, она не хочет!

Она плакала и требовала вернуть ей память о других событиях, о таких днях, где всегда светит солнце и синие-синее высокое небо, в котором быстрыми росчерками носятся стремительные стрижи, пахнет счастьем и где-то совсем рядом чувствуется море…

Не надо ей про ту боль и те душевные страдания!

Она проснулась, почувствовав, что подушка под щекой мокрющая от пролитых во сне слез, и подумала – вспомнила, что страдала тогда не она одна…

Костромин всегда оберегал ее, хранил, вот и не показывал, скрывал свою личную боль утраты. Носился с Варей, как с ребенком малым, все пытался порадовать чем-то, вырвать из ее мрачного депрессивного состояния, придумывал всякие занятия, а сам…

Варвара однажды проснулась отчего-то посреди ночи, а мужа в кровати нет, полежала, прислушалась к ночной тишине и услышала какие-то непонятные тихие звуки, доносящиеся из кухни.

Выбралась из кровати, пошла туда и увидела Юру.

Горела только одна лампа над рабочей столешницей, чуть разбивая темноту, он сидел за столом, поставив на него руку, опустил лицо в ладонь и плакал. Такими тяжелыми, мужскими безысходными слезами безмерной боли, оплакивая сыночка, так и не появившегося на свет…

И она кинулась к нему, обняла, целовала торопливо, бестолково, куда попадала губами, и просила прощения за свой эгоизм, за глупость свою, за то, что не уберегла ребенка, целовала и говорила, говорила между поцелуями сбивчиво, бессвязно, пока он не схватил ее руки, не прижал их к бокам и не обнял своими сильными руками, останавливая эту ее покаянную неосознанность.

Они так и сидели какое-то время, молча, но вместе, не порознь переживая волну душевной боли и очищения. И Юрий тихонько покачивал Варю, успокаивая и покачиваясь с ней и сам.

Зачем она все это сейчас вспоминает? Ей не нужно в больные воспоминания, ей надо в светлые!

А Костромин не назначал очередность воспоминаний, они сами приходили, властно вторгаясь в его сознание, не спрашивая разрешения и не подчиняясь его желаниям.

Он тоже не хотел проживать заново потерю малыша и того, что испытал тогда. Не хотел! Но они сами явились без его желания и ведома, правда, пощадили – лишь краем, росчерком напоминания коснувшись той больной раны…

Как же жутко он тогда испугался за Варюху!!

Ужасно.

Она позвонила и прохрипела чужим, незнакомым голосом:

– Юра! У меня кровь!!

Он все сразу понял, подскочил с кресла и проорал:

– Ты где?!

– Я на работе… В туалете… – сипела горлом Варвара.

– Держись! – кричал он. – Я еду!!

И, выбегая из кабинета, торопливо набирал телефон Гондарова и кричал ему в трубку:

– Варвара в туалете, у нее началось кровотечение, пошли туда Зинаиду и вызывай «Скорую»! Я еду!!

Он успел в самый последний момент, когда Варюху выносили из офиса. А дальше потянулись страшные часы ожидания вердикта врачей. И та долгая больная ночь, когда жена спала у него на плече, истерзанная болью и слезами, а он размышлял, за что им такое наказание.

Или для чего?

Варя быстро оправилась физически, но никак не могла отойти душой от боли и потери. Изменилась, совсем перестала шутить, улыбаться, пропал ее звонкий смех, и только мерцали весенние глаза лампадками, теперь отчетливо освещая ее внутреннюю боль, а не радость жизни, и Юрий не знал, как помочь жене, и страдал от этой своей беспомощности.

И была та ночь, когда он оплакивал потерянного сына, а она застала его и кинулась успокаивать, и что-то произошло тогда с ними странное, какой-то перелом в них обоих – перелом к жизни, к свету, словно они очистились вдвоем от тяжелой болезни.

Не исцеление еще, но поворот к нему.

Бог знает, Юра не мог бы объяснить, только чувствовал.

На следующий день он заехал за Варей на работу, а ее коллеги сообщили, что она ушла. Костромин перепугался тут же ужасно – заболела, решил с перепугу! Давай звонить, а она таким вялым голосом отвечает:

– Нет, не заболела. Так просто.

В его понимании, если жена говорит «Так просто» про свою обожаемую работу, значит, точно заболела – у нее про работу и рисование все только в восторженных тонах. Несся домой, нарушая правила дорожного движения, передумал бог знает что, прикидывая, что могло случиться на самом деле, и, ворвавшись в квартиру, с порога прокричал:

– Варвара, что произошло?!

– Нормально все, – спокойно ответила она, выходя ему навстречу из комнаты.

– Если бы нормально, ты бы с работы не ушла! – шумел Костромин.

– Там мне все сочувствуют, делают скорбные лица при моем появлении, жалеют и шушукаются по углам, зыркая на меня глазами. Я так больше не могу, – пожаловалась она.

– Прямо-таки зыркают? – ворчливо уточнил Костромин, чувствуя натуральный отходняк после адреналиновой атаки, устало опускаясь на диван в прихожей.

– Зыркают, – подтвердила она, первый раз за все это время слабо улыбнулась и вдруг попросила: – Юр, пойдем в церковь, прямо сейчас, в ту, где мы венчались, к тому батюшке. Почему-то вот в голову пришло.

Они пошли. Прямо сейчас.

– Детки все ангелы, – сказал им батюшка в утешение, – а те, кто не рожденные, ангелы вдвойне. Коль вы греха не творили по умерщвлению младенца, то и душа ушедшая не мучилась. Светлая и чистая ушла, в любви зачатая. Помолитесь за себя и за дитя не рожденное и отпустите со светлой душой. А унынию предаваться нельзя. Грех, – попенял он Варваре.

Помолились, как велел, но с унынием справились не сразу. Случай великий помог, тот самый, который с большой буквы.

Фирма Гондарова получила крупный заказ на проект загородного дома-усадьбы, и не какого-нибудь навороченного новорусского закидона с изысками и выкрутасами дурного вкуса или полного его отсутствия, а с изысками, но в определенном стиле.

Словом: интересный проект, богатый и дорогой.

Работали совместно с группой дизайнеров, и вот руководитель этой группы увидела на стене в приемной Гондарова два рисунка Варвары, выполненные углем, очень ими заинтересовалась и спросила у Зинаиды Кузьминичны:

– Кто автор этих рисунков?

– Замечательно, правда? – заулыбалась та, как счастливая мать, гордящаяся достижениями своего ребенка. – Это девочка одна у нас работает, прекрасно рисует, я ее и попросила сделать рисунок для меня. И дома повесила. Мне очень нравятся.

– Мне тоже, – сдержанно улыбнулась ей в ответ дизайнер и повторила вопрос: – Так что за девочка, с ней можно поговорить?

Варвару срочно вызвали в приемную и первое, что спросила ее дизайнер, как только они поздоровались:

– Вы гравюру сможете изготовить, работали в этой технике? – очень строго, между прочим, спросила, приняв ее за девочку-стажерку лет восемнадцати от силы.

Варя, продолжая находиться в своем депрессивном состоянии, не красилась, прическу не делала, да и одевалась попроще, не прихорашивалась, как раньше, вот и выглядела соответственно не сильно-то серьезно.

– Могу, – не слишком уверенно ответила она и пояснила: – Я всего лишь два раза работала в этой технике, нарезала «доски» для эстампа, но оттиски делали в граверной мастерской.

– Вот и замечательно, – порадовалась, но снова сдержанно, великолепная дама-дизайнер и попросила тоном приказа: – Можете сделать мне для примера одну гравюру. Небольшую, посмотреть, как у вас получается.

– Могу-у… – задумчиво и не слишком уверенно подтвердила Варюха и, уже обдумывая детали, добавила: – Надо только с мастерской договориться. У меня своего станка нет.

– Я договорюсь, – величаво пообещала женщина.

Варя выполнила заказ. И получилось у нее так, что разговаривать теперь ее пригласили в кабинет к Гондарову.

– Я хочу сделать вам заказ, – сразу же перешла к делу дама-дизайнер, как только Варвара села за стол переговоров. – Наш с Антоном Михайловичем клиент, – почтительный полукивок в сторону Гондарова, – человек очень известный и очень богатый, но, слава богу, с хорошим вкусом, хоть и несколько нестандартным, и особыми требованиями к тому, что мы для него делаем. В общую концепцию дизайна дома вписываются именно гравюры. Ваши очень хороши и идеально подошли бы. Мы хотели вам заказать серию гравюр и рисунков, но есть одно обязательное условие: для этого придется выехать на натурные работы. Дело в том, что наш клиент родом из Алтая, начал там свое восхождение в большой бизнес и политику и влюблен беззаветно в родной край. И у него имеются особо любимые и памятные места, вот их-то вам и надо будет запечатлеть как можно подробней в рисунках и перенести на гравюры и эстампы. Справитесь?

– Справлюсь, – растерялась немного Варвара и посмотрела на Гондарова. – Но… насколько это уехать? У меня же здесь работа, Антон Михайлович?

– Это тоже будет твоей работой, Варвара, – поспешил заверить Гондаров, – оформим как командировку, рисуй сколько понадобится.

– Скорее всего, Антон Михайлович, – вступила снова дизайнер, – придется нанимать проводников и уходить в небольшие экспедиции. Потому как наш клиент подготовил список тех самых любимых мест, запомнившихся ему на всю жизнь и запечатленных светлым образом в его памяти, и все они находятся в диких горах-лесах.

– Даже так? – протянул удивленный Гондаров и поделился сомнением: – Ну, тогда не знаю, отпустит ли ее муж по лесам-то шастать.

Муж не отпустил. Одну.

А взял первый за сто миллионов лет своей работы на холдинг отпуск и поехал вместе с Варварой.

Это даже не обсуждалось. Когда она вечером того же дня рассказала о сделанном ей интересном предложении, Костромин, отметивший про себя, как она, впервые после трагедии, оживилась и вдохновилась, спокойно заявил:

– Хорошо, значит, поедем на Алтай.

– Ты поедешь со мной? – аж задохнулась Варвара от радости, боясь окончательно поверить в такую возможность.

– Не, ну а как? – не понял Юрий ее удивления. – Не могу же я отпустить тебя одну с какими-то незнакомыми мужиками-проводниками по лесам-горам путешествовать?

– Боже, Юра, – воскликнула Варюха, сложив ладошки замочком на груди от полноты чувств, – как же это здорово, что не отпустишь! – и повторила на счастливом выдохе: – Как же это здорово!

Это был их первый совместный отпуск, первый выезд в путешествие. Вообще-то в настоящую трудную, выматывающую порой, на полном серьезе опасную и даже где-то экстремальную экспедицию.

Поскольку дядька тот предоставил целый список своих любимых природных мест, отметив точками на карте и подкрепив еще и фотографиями – здесь он первый раз охотился с отцом, здесь ловил рыбу, здесь учился скакать на лошади, а здесь прошел свой первый многодневный поход, а вот по этим местам они с друзьями путешествовали, здесь он покорял горы, а вот тут чуть не погиб, а здесь еще какая-то экстремальная запоминающаяся байда с ним приключилась, а здесь еще одна…

Помотались они по тому Алтаю от души и на долгие годы набрали воспоминаний. Столько прошли, испытали и натерпелись!

Пришлось учиться ездить на лошадях, да не развлечения ради, а для многодневного перехода, сплавляться по рекам – это из общих новых навыков на двоих, так сказать. У Юрия же сама собой образовалась отдельная программа обучения и приобретения новых знаний экспедиционной жизни, опыта и приемов выживания в тайге.

Ставить палатки, устраивать толковые стоянки, рыбачить и чистить рыбу, охотиться и разделывать добычу, разводить костер и готовить на нем походную еду, сторожиться медведя и не пугать другую живность, дружить с лесом и природой и уметь их слушать – и многое, многое, многое…

Охотиться самому Юре, правда, Варвара запретила.

– Ты, Юрочка, зверушек не убивай, ладно? – попросила серьезно она.

– Почему? – все же задал он вопрос.

– Ну, они живые, хорошенькие, им больно – разъяснила Варюха.