Мир-ловушка Орлов Антон
Лаймо смотрел вслед уходящим, засунув руки в карманы форменной суконной куртки налогового чиновника. На всякий случай он переоделся в официальный костюм, вариант для местности с прохладным климатом, однако в окрапосском филиале Статистического подразделения Департамента Налогов и Сборов так и не побывал. Арс не пустил, да и сам он туда не рвался. «Когда будешь объясняться с начальством, вали все на меня», – сказал Шертон и вручил ему туго набитый мешочек с золотыми скерами в качестве компенсации за возможные мытарства. Лаймо смутился, но деньги взял.
Вид коричневой равнины с далеким полуразрушенным зданием на фоне темно-красного заката и устало бредущими группами паломников наводил на него печаль. Отчего-то защемило сердце, и он отвернулся к роще. Десятифутовой высоты грибы с бледными шляпками, измочаленными ветром; их ножки густо облеплены мелкими грибами разнообразных форм и оттенков. За ними проглядывало вспененное в результате какого-то природного либо магического фокуса озеро.
Около машины сидела на валуне Роми в потертой кожаной куртке, купленной еще в Суаме. Под рукавами тускло поблескивал металл: широкие, от запястья до середины предплечья, браслеты панадарской ковки, которые Шертон купил для нее в Жафе. Умеючи, такой штукой можно и клинок отбить, и ногу противнику сломать. И Знака не видно.
Лаймо не знал, куда они с Шертоном собираются отправиться после Панадара. Зато видел, что Роми по уши влюблена в Арса, и трепетно-нежное отношение Арса к ней тоже не ускользнуло от его внимания. Он умел подмечать детали и делать выводы, а после того, как его чуть не съела великая богиня, наконец-то усвоил, что говорить о своих выводах вслух не всегда полезно. Поэтому Лаймо пожелал им счастья молча.
Отбросив со лба прядь белых волос, Роми улыбнулась:
– Хорошо тебе, завтра будешь дома… Я бы тоже хотела домой, но теперь уже никогда не получится.
– Зато много других миров увидишь, а я, наверно, так до конца и останусь в Нижнем Городе. – Он вздохнул. – Буду в этом Департаменте маяться…
– Тебе не нравится твоя работа?
– Ну… там неинтересно. И никому не нужно то, что я могу. Я способный аналитик, я не хвастаюсь, а меня посадили перебирать бумажки. Скучно. И платят мало.
– А почему ты не пойдешь управляющим в какую-нибудь частную компанию?
– Кто меня туда возьмет? – Лаймо уныло пожал плечами. – Рекомендации нужны… У меня нет знакомых, которые бы их дали.
– Если б я не влипла, я бы порекомендовала тебя в торговый дом До-Энселе. Может, и сработало бы… Но сейчас моя рекомендация – это улика. Прости, что я тебе тогда голову разбила…
– Ну, я ведь сам начал… – Он присел на другой валун, сцепил худые пальцы с обгрызенными ногтями и отбитыми в ходе долгих тренировок костяшками. – Хотел арестовать… Я же не знал тогда, какая ты на самом деле. Кстати, я даже о награде за поимку не думал, только арестовать – и все! Словно какое-то помрачение… Действительно, похоже на заклятье, но я-то помню, что никто на меня заклятья не накладывал. Не могло же оно само собой ко мне прицепиться!
Тупо заныла рука, раздробленная челюстями Драгохранителя и потом исцеленная. Лаймо потер ее и слегка поморщился.
– Арс сказал, мы сядем на базе контрабандистов в квартале Стеклянных Куполов, у него там контакты. Знаешь это место?
– Знаю. – Он оживился. – Там очень красивая иллюминация по праздникам. Ты ни разу там не была?
– Нет.
– Завтра увидишь! Каждый купол светится своим цветом, на деревьях фонарики развешаны, в окнах лавок всякие украшения… Там живет мамина подруга, мы по праздникам всегда ходили к ней в гости.
– А горячий шоколад там продают?
– Сколько угодно. Там полно кондитерских.
Роми попыталась представить разноцветные стеклянные купола, толпы гуляющих, новогоднюю суету… И в небе плывут две серебряные луны, Омах и Сийис. В последний раз она увидит Панадар веселящимся, в праздничных блестках – и таким он останется с ней на всю жизнь.
Под источенными временем каменными сводами колыхались тени, металось многоголосое эхо. Сквозь трещины заглядывало внутрь чернильно-черное ночное небо.
Зал озаряли факелы. Магический источник света был только один – панадарская лампа в виде звезды, прикрепленная к стене над высеченным из камня алтарем. Место около алтаря пустовало, жрец-проповедник еще не появился. Паломники в темных бурнусах и плащах, их набилось в зал не меньше тысячи, терпеливо ожидали чуда.
Шертон и Бирвот стояли в толпе, неотличимые от остальных. Оба молчали: разговор выдал бы чужаков.
Из неосвещенного проема сбоку вышел жрец с выкрашенным алой краской лицом. Паломники, издав восторженный вопль, пали ниц, лазутчикам пришлось последовать их примеру. Осторожно приподняв голову, Шертон заметил, что шкатулка возникла на алтаре внезапно, словно выскочила из каменной плоскости. Механика. Или магия? Одновременно со всеми он поднялся на ноги.
Благословив паломников, жрец-проповедник провозгласил:
– Отворите свои уши, дети Божии! Ибо приобщитесь вы сейчас к Его мудрости, узнаете новое о деяниях Его! Бог дает и Бог берет! Внимайте!
Он на мгновение наклонился над шкатулкой, и та заговорила хорошо знакомым Шертону голосом ректора Императорского университета:
– «Шестой день месяца Стрелы. Керлоний, этот негодяй из Высшей Палаты, пальцем не шевельнул, чтобы пробить новый закон о торговой надбавке на манглазийскую шерсть, а ведь все у нас было обговорено, и я обещал Вазениусу, что закон пройдет! Подвел Керлоний… Итак, чтобы не забыть: завалить на вступительных отпрыска Керлония, а Вазениусу придется вернуть те эсиприанские статуэтки… Да, и завтра же попробовать новый порошок для освежения памяти. А, вот еще: жену Зуптана из умеренного крыла Палаты видели на балконе голой. Не забыть бы послать к его дворцу смышленого раба с запоминающим зеркалом. Авось еще покажется, пригодится потом против Зуптана. Ох, тяжела ты, жизнь… Конец записи».
Шкатулка умолкла. В зале царила мертвая благоговейная тишина. А Шертон смотрел на жреца с невольным уважением: надо же, каков мастер, сумел взломать магический пароль!
– Что хотел сказать этим Господь наш? – сверкая глазами, вопросил жрец. – Профаны подумают, что в Его послании речь идет о мелочном и суетном, потому и нуждаются речи сии в посвященных толкователях! Ибо манглазийская шерсть – это благодать, и пробьет она сердца наши, как стрела пробивает натянутое полотно. А кто встанет на пути благодати, того завалит Господь каменьями своего гнева, и не только его самого, но и отпрысков его недостойных до десятого колена! И это есть Божий закон. А новый порошок для освежения памяти суть преклонение и послушание! Чьи уши открыты, тот и помнит. Возвращает Господь праведнику Вазениусу его эсиприанские статуэтки, и так любому щедрому за его щедрость воздастся сторицей. А голая жена – это бесчинство, и всегда она против мужа своего и рода, потому надлежит бесстыдно оголившуюся на людях жену оставить на равнине одну без воды и пищи. Тяжкое бремя наша жизнь – вот заповедь Господа. Внемлите же Его безмерной мудрости!
Стискивая зубы, чтобы не расхохотаться, Шертон оглядывал храм, запоминал местоположение колонн, проемов, алтаря, двух малых алтарей справа и слева… Между тем жрец, проявив редкостную даже для жреца находчивость, закончил истолковывать запись профессора Ламсеария от шестого дня месяца Стрелы, и начались хоровые песнопения.
– Что за дар принес Господу нашему Матиций из Высшей Палаты? – вопрошал другой священнослужитель, безбородый, с богатым мелодичным тенором (скорее всего, кастрат). И сам же отвечал: – Средство от спины и средство для живота, и еще лампаду-цветок, испускающую золотой свет, коя открывается и закрывается…
– От спины и от живота… золотой свет… открывается и закрывается, открывается и закрывается… – нестройным хором подхватили паломники.
– А что даровал за это Господь наш Матицию? Дочку его Миэйлу протащил на вступительных, хоть она и дуреха…
– Протащил, хоть она и дуреха… – воодушевленно вторил хор.
– Трудно человеку войти в рай, дети Божии! – прокомментировал это жрец-проповедник. – Однако безгрешных Господь наш собственноручно туда протаскивает, а грешных еще на подступах к раю заваливает каменьями своего гнева. Будьте же послушными детьми Господа и не забудьте сделать приношение храму! Не скупитесь перед лицом Бога!
Прислужник с глиняной чашей начал обходить паломников. Когда подошла их очередь, Шертон и Бирвот тоже бросили туда по горсти грубо отчеканенных окрапосских медяков. После прощального благословения они вместе с толпой вышли в темноту, на продуваемую ветром равнину.
«Надо поскорее изъять шкатулку, – подумал Шертон, – а то местные жрецы состряпают на этом материале феноменально уродливое вероучение!»
На следующий вечер он проник в храм один. Забрался через окно и, миновав несколько сильно разрушенных пыльных коридоров, оказался на пороге задрапированного коврами полутемного помещения, освещенного единственной масляной плошкой. Прямоугольный проем вел отсюда в зал с алтарем и приглушенно гудящей толпой паломников.
На полу, на подушках, отдыхало шестеро жрецов, в том числе проповедник с алым лицом. Шертон не издавал ни звука, не смотрел на них, не ощущал ни беспокойства, ни нетерпения, ни заинтересованности – ничего, что могло бы выдать его присутствие. Благодаря этому приему он благополучно миновал ловушки, установленные в заброшенной части здания (скорее всего, жрецы кочевников унаследовали их от древних строителей каменного колосса), – те реагировали на человеческие эмоции, но Шертон двигался к цели, не испытывая эмоций. Заурядный вор не прошел бы дальше первого коридора.
Жрецы встали, проповедник направился к алтарю. Бесшумно отступив во тьму, Шертон распахнул плащ – на груди у него висело на цепочке запоминающее зеркало. Сохраняя полную бесстрастность, он дождался, когда жрец, особым образом дотронувшись до грубой каменной резьбы, заставил верхнюю плиту сдвинуться, а нижнюю, на которой покоилась шкатулка, занять ее место, – и тем же путем покинул руины.
В машине он внимательно просмотрел запечатленную зеркалом сценку: жрец с лоснящимся от краски лицом, с угловато очерченным горбоносым профилем, трижды касается резьбы в одном и том же месте. Его губы остаются сомкнутыми – значит, слова-ключа нет.
После полуночи Шертон снова посетил храм. Проскользнул, как тень, в опустевший зал; три раза, строго выдерживая интервалы, дотронулся до середины пятого справа каменного завитка – верхняя плита отошла в сторону, шкатулка поднялась из недр алтаря. Шертон сунул ее в карман. Вдоль неровной стены, иссеченной трещинами и нишами, добрался до выхода, занавешенного потрепанным окрапосским ковром. Снаружи по-прежнему бесился ветер – Окрапос не знал, что такое безветренная погода.
Столько хлопот из-за ерунды… Но он обещал, что Венцлав получит назад свое сокровище.
Два часа спустя машина поднялась в воздух. Шертон набрал комбинацию Окрапоса, а потом, когда безлунная, проколотая лучами редких звезд ночь сменилась неподвижной золотой мглой междумирья, – комбинацию Панадара.
Манящий сиреневый простор, море ярко освещенных крыш внизу. В Панадаре был день.
Шертон снова нырнул в междумирье: разумнее будет совершить посадку в темноте.
– Боже мой, что это там было? – спросил Бирвот.
– Что? – повернулся к нему Шертон.
– Это белое пламя в небе!
– Это солнце, – подсказал Лаймо.
– Солнце?.. Я видел одно в Окрапосе и думал, что они похожи друг на друга… Ваше в десять раз крупнее!
Пока тянулось ожидание, Лаймодий и Роми рассказывали магу, что он увидит в Нижнем Городе. Говорил в основном Лаймо, у Роми впечатлений было немного – и она тоже с интересом слушала.
– Раз мы сядем в квартале Стеклянных Куполов, мы выйдем на длинную такую улицу с торговыми павильонами и кафе. У павильонов купола стеклянные, и по ночам они иногда светятся, а уж по праздникам обязательно! Вдоль всей улицы стоят статуи великих богов в их любимых обликах. Из белого мрамора. Музыка играет, народу полно…
И Роми, и магу не терпелось на это посмотреть.
– Пора, – сказал наконец Шертон, взглянув на часы.
На этот раз их встретило темно-лиловое вечернее небо. Только на западе все еще тлела у самой земли розово-желтая кайма, на ее фоне чернели выведенные угольным карандашом шпили и крыши.
Стеклянные Купола, излюбленный контрабандистами ориентир, почему-то не светились, да и вообще оба города, и Нижний, и Верхний, были до странного скудно освещены. Шертона это в первый момент удивило, во второй насторожило, но сейчас для него главным было сориентироваться и найти нужный квартал. С этой задачей он все-таки справился. Было двойное полнолуние, лучи Омаха и Сийис омывали купола павильонов прохладным серебряным сиянием.
Машина скользнула над домами к заросшему акацией и бурьяном пустырю с единственным сараем-развалюхой, Шертон сжал в пальцах амулет в виде глиняного осколка на золотой цепочке и прошептал заклинание-пароль. Крышу сарая расколола щель, половинки разошлись, как дверные створки, – и машина ухнула вниз. В катакомбы Нижнего Города.
Не сказать, чтобы власти Панадара не знали, где находятся базы контрабандистов. Знали. Но власти – это, в конечном счете, конкретные люди, а конкретные люди предпочитали улаживать дела с контрабандистами к обоюдному удовольствию, не следуя букве закона.
Попетляв по подземным туннелям, Шертон оставил машину в одном из боковых закутков и запечатал вход. Вчетвером, никого по дороге не встретив, путешественники дошли до главной шахты, поднялись по металлической винтовой лестнице, через лаз выбрались в сарай.
– Здесь пол! – удивилась Роми. На ней была легкая светлая рубашка с воротом-стойкой, шаровары из такой же ткани, боевые браслеты и черный медолийский парик с двадцатью четырьмя косичками – его Шертон тоже приобрел на рынке в Жафе. На шее висела ладанка с обломком кристалла Сойон. – А как мы провалились вниз?
– Пол тоже раскрывается, – отозвался Шертон. – Не задерживайтесь.
Дверь со скрипом отворилась, выпустив их в теплую, насыщенную цветочными ароматами ночь.
– Странно, что так тихо, – прошептал Лаймо. – Новый год ведь…
Они пересекли пустырь, обогнули несколько ветхих построек и вышли на знаменитую улицу с павильонами. Пустую, безлюдную. В сиянии двух лун на стеклянных куполах чернели зигзагообразные трещины. Из окошек светилось разве что по одному на дюжину. Вдоль улицы двумя цепочками выстроились тумбы с останками разбитых статуй, на тротуаре белела россыпь обломков. Было очень тихо, лишь где-то за домами время от времени выли собаки.
– Может быть, уже полночь и все позапирались? – охрипшим от внезапного страха голосом высказала догадку Роми.
Шертон молча указал на механические часы на стене одного из павильонов: до полуночи еще далеко.
– Или мы не в Панадар попали, а в какой-то другой мир, просто очень похожий, – предположил Лаймо.
– Это Панадар, – возразил Шертон. – Мы вернулись домой. Но за время нашего отсутствия что-то здесь изменилось…
Часть третья
КОНЕЦ СВЕТА
Глава 1
Четверо людей шли по тротуарам, освещенным двумя полными лунами. Над улицами плыл многоголосый вой невидимых собак. Редкие прохожие выглядели апатичными или подавленными. Даже зильды присмирели – не шумели, не проявляли обычного для зильдов нахальства, тихо сидели на крышах и карнизах, словно несчастные скрюченные изваяния.
Расспрашивая встречных, Шертон выяснил, что комендантского часа, как он предположил вначале, в Нижнем Городе нет. И в правительстве никаких перемен, и законы все те же, и морового поветрия не было. И в расчетах он не ошибся: сегодня третий день месяца Серебряной Змеи, и полагалось бы вовсю веселиться, отмечая наступление Нового года. Но никто почему-то не веселился.
Услыхав доносившийся из-за угла шум гулянки, Шертон сделал знак спутникам и направился в ту сторону. Хоть кто-то здесь празднует Новый год… Нет, не то. По-свински безобразная оргия, ее участники не производили впечатления беззаботных людей. Так ведут себя те, кто хочет любой ценой забыться, хотя бы ненадолго отвлечься от чего-то очень страшного.
– С праздником вас! – поздравил Шертон, мягко отстранив от себя голую красотку, которая попыталась повиснуть у него на шее.
– С праздничком! – Женщина пьяно усмехнулась. – В этом году конец света будет, забыл? Все мы чтим светлую Омфариолу… Присоединяйся к нам, парень, растрясемся напоследок!
Вернувшись к своим, ожидавшим за углом, Шертон сказал:
– Ничего я пока не понял… Тут неподалеку есть гостиница, ее содержит моя знакомая. Пошли туда.
Гостиница «У Тиборы» помещалась в двухэтажном доме, оплетенном диким виноградом. За путаницей стеблей проглядывали на стенах цветные пятна – остатки старых-престарых фресок, смытых дождями.
Тибора, статная полная медолийка с проседью в черных как смоль волосах, в далеком прошлом – подружка Арса Шертона, встретила гостей в небольшом зале на первом этаже. С последнего раза, когда Шертон сюда заглядывал, зал не изменился: все те же рассохшиеся, покрытые рыжим лаком панели, та же плетеная мебель, только в стенной нише, где раньше висела позолоченная рогатая маска Шеатавы, покровителя Тиборы, теперь появилась фарфоровая маска Омфариолы. Странно, ведь люди обычно не меняют богов-покровителей… Тем более что Шеатаву Тибора искренне чтила, считая его лучшим среди великих богов Панадара.
– Арс! – Она шагнула навстречу, выдавив усталую, несчастливую улыбку. – Кого это ты привел?
– Это мои друзья. Лаймодий, Бирвот, Мирана. – Они решили, что Роми лучше называться другим именем. – Нам бы поужинать и переночевать.
– Это можно. Клиентов почти нет… Все мы чтим светлую Омфариолу, единственную истинную богиню!
– Все мы чтим Омфариолу, а также остальных богов, – поправил Шертон, в первый миг растерявшийся.
Пусть Тибора переметнулась к Омфариоле, это ее личное дело, но сейчас она сморозила непростительную для здравомыслящего панадарца глупость: а ну как кто-нибудь из других великих услышит…
– Нет иных богов, кроме доброй Омфариолы, – глядя на Шертона с непонятным страдальческим выражением, возразила Тибора. – Ты только что из междумирья, бродяга?
– Да. Послушай…
– Видимо, ты долго отсутствовал. Отныне светлая Омфариола – единственная богиня Панадара. Остальные, ложные боги, ушли. Она их изгнала, дабы уберечь наши души от их тлетворного влияния.
– Но ведь есть установленный самим Создателем Закон Равнове… – начала Роми.
– Значит, все мы чтим светлую Омфариолу, богиню Панадара, – перебил Шертон. – Когда это случилось?
– Давно. В первых числах месяца Малой Рыбы. Добрая Омфариола собирается устроить конец света для исправления грешного рода человеческого. – Тибора тяжело вздохнула. Не чтила она Омфариолу. Втайне, в глубине души, она как была, так и осталась преданной поклонницей Шеатавы. – Идемте, я соберу вам поужинать. Завтра утром, как обычно, образ доброй Омфариолы появится в небесах и она обратится к людям с мудрыми наставлениями. Надо встать пораньше, а то пропустим.
Утром Тибора разбудила постояльцев чуть свет, и все вышли на большой деревянный балкон, затененный листвой дикого винограда. На балконах соседних домов и внизу, возле крылечек, тоже стояли люди. Все смотрели на восток. Внезапно в розовеющем небе вспыхнула звезда, во все стороны ударили лучи, и над крышами появился прекрасный кроткий лик Омфариолы, окруженный сияющим нимбом.
«Эффектно», – оценил Шертон. Поскорее бы разобраться, что здесь произошло в первых числах месяца Малой Рыбы… Что-то доселе небывалое! Насчитывающая десятки тысячелетий история Панадара прецедентов не знала.
Рядом с ним стояла Роми, встревоженная, охваченная противной внутренней дрожью. Она в принципе плохо относилась к богам, но Омфариола, за свои странности прозванная Чокнутой, принадлежала к числу тех, кто ей особенно не нравился. И надо же, чтоб именно она захватила власть в Панадаре! Как это могло получиться? Из древних книг, проштудированных перед вступительными экзаменами, Роми знала, что великие боги уравновешивают друг друга. Значит, и Омфариолу кто-то должен уравновешивать… Но кто? Она никак не могла вспомнить. И почему эти божества до сих пор не вмешались?!
Лаймо рассеянно поглаживал шероховатые занозистые перила. Он пытался разложить все по полочкам, как привык, но ничего не получалось. Возможно, испуг мешал ему думать.
Бирвот щурился: свет был для него слишком ярок. Из реплик своих друзей он уловил, что в Панадаре за то время, пока они странствовали, произошли неприятные для них, почти катастрофические перемены. Однако для него этот мир в любом случае был чужим и непривычным. И он впервые видел воочию настоящую богиню! Оглушенный льющимся с небес светом, маг отступил в тень и приготовился впитывать новые впечатления.
– Я скорблю, взирая на вас, люди! – печально произнесла Омфариола. На ее бледной щеке алмазно блеснула слеза. – И скорбь моя велика! Не ведаете вы своего блага, и потому весть о воцарении моем встретили без истинного ликования. Люди, вы предо мной малы и ничтожны, как козявки перед мирозданием, но я, в своей безмерной милости, научу вас добру! И будете вы, глупые, идти по моим стопам, спотыкаясь и оскальзываясь, и научитесь радоваться своей малости, не мечтая о большем. Реку я вам, люди, внимайте: и грядет конец света, и будет выжжено зло, захватившее ваши души! Радуйтесь!
Никто не обрадовался. Панадарцы внимали в оцепенении.
– А если кто-то из вас, в гордыне своей преступной, мнит, что сие неправильно, то он заслуживает наказания в первую очередь! – Тонкие брови богини гневно дрогнули. – Ибо во грехе вы живете, во грехе погрязли! Все вы жестокие убийцы и гнусные прелюбодеи, чревоугодцы и богохульники! Безмерна ваша вина, и тот из вас, кто дерзнет свою вину пред моим лицом отрицать, станет еще стократ виновней! Вы купаетесь во блевотине греха, вы лжете, насильничаете, предаетесь тщеславию, гадите под стенами чужих домов, крадете у соседа последнюю корку хлеба и выбрасываете на улицу своих домашних животных. Вы пали так низко, что разучились меня чтить! И при этом вы бахвалитесь своим жалким умом и рассуждаете об уважении к человеку! Возглашаю я: человек не может быть уважаем, ибо он грязь под моими стопами, песчинка на моей ладони! Познайте же свое ничтожество, люди!
Омфариола сделала паузу. Ее громадное сияющее лицо взирало с небес на Нижний Город, и панадарцы все больше сникали – даже те, кто ни разу в жизни не гадил под чужими стенами, не крал у соседа последнюю корку и не выбрасывал на улицу домашних животных. Правда, были исключения. Шертон заметил, как напряглись желваки на скулах у Роми, как сузились ее темные глаза.
– Тихо, – шепнул он, дотронувшись до локтя девушки. – Потом. И голову лучше опусти.
В драку стоит лезть, когда есть хотя бы тысячная доля шанса на победу. Против великой богини Омфариолы у них этой тысячной доли не было.
– Изгнала я демонов, коим вы поклонялись, ложных богов, заморочивших ваши маленькие глупые души! Ради вас, люди! Оцените ли вы сие благо? Много было в Панадаре черных разрушительных культов, сама земля от них плакала! Культы Шеатавы и Юмансы, Яамеса и Нэрренират, Паяминоха и Карнатхора и многих других, чьи имена прокляты мною. Они вымогали у вас деньги и требовали жертвоприношений, опутывали вас заклятьями и подавляли вашу свободную волю, они лгали вам и делали вас безумными!
«Можно подумать, ты всем этим не занималась. – Шертон насмешливо приподнял бровь. – И как будто сейчас ты занимаешься чем-то другим!»
Спохватившись, он вернул на лицо бесстрастное выражение. Только что одергивал Роми, а сам, как мальчишка…
– Но я, люди, ради вашего блага повела борьбу против черных разрушительных культов и я изгнала из Панадара этих лжебогов! Я – ваша единственная истинная богиня! Молитесь мне, поклоняйтесь мне, идите в мои храмы! Ибо я – светлая, ибо я – мудрая, и вы предо мной – как пылинки перед солнцем! – Бездонные голубые глаза Омфариолы счастливо светились. – И реку я вам, люди: я – это все! Все добро во мне, а зло покинуло Панадар вместе с демонами-лжебогами! Склонитесь же предо мной, люди!
Лик богини ослепительно засиял и исчез. Из-за крыш поднималось солнце.
– Ну, идемте завтракать, – тихо позвала Тибора и побрела в комнату, шаркая.
Остальные последовали за ней.
– Не знаешь, как дела в Верхнем Городе? – нагнав хозяйку, спросил Шертон.
– Добрая Омфариола велела разрушить периметр, но грешные теологи ее не послушались. Тогда она испепелила канатную дорогу. В Верхнем сейчас живут впроголодь. Торговцы с товаром туда ходят, но только пешком, и платят большие деньги служителям богини, которые стоят в оцеплении вокруг лестниц. Чтобы впустили или выпустили, надо заплатить. Милостивая Омфариола сказала, что Верхний Город вместе со своим периметром тоже погибнет в огне, когда наступит конец света.
– Кто же будет поклоняться доброй Омфариоле, если все погибнут в огне?
– После огненного очищения она опять возродит род человеческий и люди вновь заселят Панадар. Светлая богиня сама так сказала.
Шертон пожал плечами. Ломать, чтобы снова построить, – идиотский замысел… Вполне достойный чокнутой богини.
– Рельсовая дорога, скорее всего, не работает?
– Работает, как раньше, но поезда ходят пустые. Подвижники великой Омфариолы дежурят около каждой станции и никого туда не пускают.
Значит, придется тащиться до Верхнего пешком… После завтрака Шертон переоделся, спрятал за пазуху шкатулку Венцлава и вышел на разогретую утренним солнцем улицу. Бирвот и Роми остались в гостинице, в одной из потайных комнат, а Лаймо отправился к себе домой. Миновав первые несколько кварталов, они с Шертоном простились и разошлись в разные стороны.
Шагая по улицам, Шертон замечал все больше изменений. Информарии закрыты – свободное циркулирование информации доброй Омфариолой не поощрялось. Витрины некоторых лавок и кондитерских разбиты вдребезги. Большинство прохожих одето скромно, неярко. Мраморная эстакада рельсовой дороги заляпана высохшими потеками помидорной мякоти и яичного желтка, испещрена оскорбительными надписями в адрес Нэрренират. Неграмотно, зато от души. Так же выглядели и храмы покинувших Панадар великих богов, попадавшиеся Шертону по дороге. Деловая и частная жизнь, торговля, повседневная суета – все это пока продолжалось, но вяло, приправленное тоской, без прежней энергии.
Верхний Город. Там, у теологов, живущих под защитой периметра Хатцелиуса, можно найти ответы на все вопросы. И Шертон собирался получить эти ответы сегодня же ночью.
Лаймо спешил домой. Дорогу от квартала Стеклянных Куполов до квартала Битых Кувшинов он знал хорошо. В Верхний Город не попасть – значит, идти в Департамент и оправдываться перед начальством не придется… А денег, которые дал ему Арс, до конца света с лихвой хватит, так что на работу можно вообще не ходить. При других обстоятельствах он бы обрадовался, но сейчас его понемногу опутывало цепкими незримыми щупальцами уныние.
По сторонам он почти не смотрел, но все-таки обратил внимание на группы изможденных мужчин и женщин в цепях, которые копали либо, наоборот, закапывали какие-то ямы на пустырях, переносили с места на место обломки разбитых каменных колонн или выполняли другую похожую работу, изнурительную и бессмысленную. За ними присматривали стражники с плетьми. Жрецы и жрицы Омфариолы в белых одеяниях бродили среди работающих и что-то непрерывно говорили.
Такие группы попадались ему раза два или три. Одна из них трудилась возле закусочной, куда он завернул выпить холодного чаю.
– Это служители черных разрушительных культов, которые отказались отречься от своих лжебогов, – печально ответила на вопрос Лаймо хозяйка заведения. – Добрая Омфариола милостиво приговорила их к исправительным работам до конца света. Как же вы всего этого не знаете?
– Я из командировки, из Окрапоса. Только вчера вернулся.
На нем была туника налогового чиновника, это придавало вес объяснению. Хозяйка безразлично кивнула, забрала пустую чашку и ушла.
Последний отрезок пути – вдоль эстакады рельсовой дороги, накрывшей своей тенью тротуар. Иногда поверху бесшумно проносились пустые поезда, их тени стремительно скользили по залитой солнцем улице. Создание Нэрренират даже в ее отсутствие продолжало исправно функционировать.
На станциях перед входными арками дежурили воины Омфариолы, чтоб ни у кого не возникло искушения прокатиться. Возле нежно-розовых мраморных опор эстакады расползлись дурно пахнущие кучи отбросов – раньше о таком нельзя было даже помыслить! А около станции Ирисы, ближайшей к дому Гортониусов, не осталось ни одного ириса, их подчистую вытоптали. На смену им пришли все те же мусорные кучи. Добрая Омфариола знала толк в конкурентной борьбе.
Никого не встретив на улице, Лаймо распахнул калитку, пересек дворик, взбежал по ступенькам. Мать сидела в гостиной и что-то шила. Вот она повернула голову, и у него заныло под ложечкой, когда он встретил ее тусклый, безжизненный взгляд. Никогда раньше его мать так не смотрела…
– А, ты вернулся… – произнесла она тихо, не выказав удивления. – Все мы чтим великую светлую Омфариолу, единственную истинную богиню!
– Все мы чтим великую Омфариолу, – отозвался Лаймо. – Мама, как ты себя чувствуешь? Ты не заболела?
– Все мы во власти Омфариолы, я хорошо себя чувствую, – прошептала мать, хотя ее больной вид противоречил словам. – Доброй Омфариоле каждый день молюсь, и ты тоже молись… Я раскрыла для нее свою душу.
В стенной нише вместо бронзовой маски Благосклонной Юмансы висела маска Омфариолы. Ну да, от этого теперь никуда не денешься… Но вот Тибора, к примеру, отдавая дань новым правилам, все же способна и о других вещах говорить, а с мамой творится что-то неладное!
Она постоянно твердила об Омфариоле, благодарила ее, просила у нее прощения, кланялась маске в нише, и с ее лица не сходило безучастно-покорное выражение. Она ни разу не повысила голос на Лаймо, даже не поинтересовалась, где он столько времени пропадал. Молча приготовила обед, принесла чистую одежду. Все ее движения были вялыми, замедленными. Он отдал ей деньги, оставив десяток скер себе на расходы, и мать, не проявив по этому поводу никаких эмоций, убрала мешочек в комод с бельем у себя в спальне.
После обеда Лаймо зашел в продуктовую лавку на перекрестке, где работала соседка Гортониусов. Вот она нисколько не изменилась – все та же болтливая назойливая тетка с неискренне-ласковым шныряющим взглядом. После положенных славословий в адрес Омфариолы и расплывчатого объяснения насчет командировки Лаймо спросил:
– Госпожа Авдония, не знаете ли вы, что случилось с моей мамой? Она не больна?
– Ох, что ты… – таинственно прошептала Авдония, перегнувшись через прилавок. – Сама на себя накликала, а все потому, что была строптивая! Да спасет наши души добрая Омфариола. Твоя мать не захотела от лжебогини Юмансы отречься, тьфу на нее, на эту Юмансу, и тогда святые жрецы милостивой Омфариолы забрали ее в храм Омфариолы, вместе с другими такими же, и уж там промыли мозги от всего дурного… Ты скажи спасибо, что твоя мать не была служительницей культа Юмансы, а то бы сейчас в цепях работала! Простым людям великая Омфариола даровала прощение, ибо доброта ее не знает пределов. Вот так, и не забывай благодарить Омфариолу за милость, оказанную твоей матери, и молись, каждый день молись…
– Сколько стоит миндальное печенье, госпожа Авдония? – спросил Лаймо, как только она остановилась перевести дух.
Купив фунт печенья в бумажном пакете (законный предлог для прекращения разговора), он отправился домой. Солнце клонилось к западу, маленький, чисто подметенный дворик перечеркнули косые тени. Печенье Лаймо отдал матери к чаю. Та приняла пакет равнодушно, хотя раньше ей нравился этот сорт.
Лаймо поднялся к себе в комнату, уселся на подоконник. К нему в душу заполз тоскливый холодящий страх, и этот страх превосходил тот, который он испытал, когда его чуть не съела Нэрренират. «Промыли мозги от всего дурного…» Он не хотел, чтобы его мать была такой, как сейчас! Да, раньше у нее был тяжеловатый характер, она нередко ругала его или говорила неумные вещи – но, несмотря на это, он любил ее. А сейчас ее превратили в ходячего мертвеца. «Вот оно, по-настоящему ужасное, – подумал Лаймо, – и я бессилен что-либо с этим сделать…» Его охватила унылая безнадежность.
Он довольно долго так просидел, солнце за это время наполовину ушло за крыши, а потом во дворе скрипнула калитка, и Лаймо, вздрогнув, поднял голову – посмотреть, кого там принесло.
Глава 2
В Верхний Город Шертон проник, минуя оцепление у подножия лестниц. Элементарнейшим способом, через канализацию. Вначале он собирался, заплатив дань людям Омфариолы, подняться вместе с торговцами, но, понаблюдав, понял: номер не пройдет. Охранники всех подряд обыскивали и изымали предметы, которые казались подозрительными присутствовавшим при сей процедуре жрецам доброй богини. Информационную шкатулку наверняка сочтут подозрительной вещью.
Ближайший вход в катакомбы находился на задворках склада стройматериалов, что располагался около грузовых эскалаторов. Длинные здания из белесого кирпича, с маленькими зарешеченными окошками выглядели заброшенными. Да они и были заброшены: после того, как Верхний Город оказался на осадном положении, там вряд ли велись строительные работы.
Окинув взглядом окрестный кустарник, Шертон вытащил из-за пазухи и пристегнул к поясу кобуру, два ножа в ножнах; натянул плотно охватывающую шапочку с плоским кружком магической лампы на лбу, запихнул под нее волосы. Поднял ржавую крышку люка.
Этим люком регулярно пользовались. По крайней мере, запор был сломан еще до Шертона, а внутреннюю поверхность крышки покрывало множество царапин. Плохой признак.
Конус исходившего от лампы света выхватывал из тьмы покрытые плесенью стены, заполненный блестящей жидкой грязью канал, каменный потолок. Пройдя с десяток шагов вдоль кромки канала, Шертон резко повернулся. Ослепленная светом тварь, которая начала было подкрадываться к нему со спины, с пронзительным стрекотом отскочила.
Вот чьи когти оставили следы на крышке! Нечто щетинистое, с шестью суставчатыми лапами и мордой, напоминающей печальное сморщенное личико, пародийно-человеческое. Размером оно не превосходило собаку, зато могло бегать по стенам. Создание из тех, что выбираются на поверхность после полуночи и охотятся на запоздалых прохожих в Нижнем Городе. Нежить.
Свет лампы ее отпугивал, но стоит повернуться к твари спиной, и она атакует. Шертон атаковал первый: метнул в голову нож. Суча лапами, существо забилось в агонии на каменном полу. Шертон отсек все шесть конечностей, ловко уклоняясь от ядовитых шипов, и пинком сбросил останки в канал.
Некоторые разновидности нежити способны регенерироваться, даже если изрубить их на мелкие кусочки. Он предполагал вернуться обратно этим же путем, и не исключено, что его ждет еще одна драка с этим же противником. Отрубленные лапы продолжали дергаться; в том месте, где тварь свалилась в канал, грязь колыхалась, на поверхности возникали и лопались пузыри.
Держа наготове ножи, Шертон двинулся вперед. Никто больше не выскакивал из темноты, не крался за ним по пятам.
Ему предстояло второй раз в жизни преодолеть барьер, создаваемый защитными установками Верхнего Города. Он был готов к неприятным ощущениям – и все же, когда на него обрушилась ломающая волю тоска, а к горлу подкатила тошнота, непроизвольно попятился.
Присев на корточки у стены, он в течение нескольких минут приходил в себя. Наконец встал, убрал оба ножа в ножны (дальше они не понадобятся) и шагнул вперед.
Его обожгло, оглушило, скрутило болью, однако на этот раз он прорвался. Получасовой отдых, потом – вперед и наверх. Хоть он и знал, что, несмотря на зловещую тьму, невыносимую вонь и обилие дерьма вокруг, места здесь безопасные, ибо за периметром Хатцелиуса нет и не может быть никакой нежити, рефлексы реагировали на каждую тень, на каждый шорох.
Прошло довольно много времени, и впереди забрезжил свет. Туннели стали шире, их теперь освещали прикрепленные к потолку магические лампы. В некоторых туннелях вместо каналов с нечистотами пролегали трубы водопровода. Туда-сюда шныряли крысы, Шертону приходилось поглядывать под ноги, чтобы не давить их.
Шахта. Наверху, за вычурной литой решеткой, чернело усеянное звездами небо. Пока он добирался до цели, наступила ночь.
Возблагодарив Создателя за то, что так и не довелось искупаться в дерьме, Шертон поднялся к выходу, цепляясь за скобы. Поковырявшись гвоздем в замке, откинул решетку, вылез наружу и с удовольствием вдохнул свежий воздух.
– Эй, кто вы такой?
Вопрос задал офицер городской стражи, с профессиональным интересом наблюдавший за его появлением.
– Меня зовут Арсений Шертон. – Не было причин скрывать свою личность. – Я пришел навестить друга, ректора Императорского университета. Не хотел неприятностей с молодчиками Омфариолы, вот и пришлось через канализацию.
– Вы говорите о профессоре Баланиусе? – уточнил офицер.
– Нет, о профессоре Ламсеарии.
– Профессор Ламсеарий больше не ректор. Он ушел на пенсию.
– Тогда не подскажете, где его можно найти?
– Почетный придворный советник профессор Ламсеарий живет в своем дворце на проспекте Грез. Вам в ту сторону.
– Спасибо.
Кивнув стражникам, Шертон пошел вдоль расписанной причудливыми фресками стены какого-то учреждения. Судя по характеру росписи, учреждение принадлежало Лиге Императорских Магов. Возле поворота на миг обернулся: офицер смотрел ему вслед.
Дворец Венцлава, двухэтажный, с классическим рихойским портиком и позолоченными статуями в нишах, находился в самом конце длинного проспекта Грез. Его окружала фигурно подстриженная туя и магические фонари в виде светящихся змей, обвивающих бронзовые столбы.
Бывший ректор отдыхал у себя в опочивальне. На столиках вокруг кровати громоздилось множество склянок, пакетиков, коробочек с лекарствами. В кресле сидела невзрачная светловолосая девушка, совсем юная. Вначале Шертон принял ее за рабыню, потом заметил на тунике Эмблему целителя-ученика.
– Я привез твою шкатулку, Венцлав.
– Не имеет значения, – прохрипел Венцлав, слабо махнув отечной рукой. – Видишь, я уже совсем… Ладно, садись… Марела, ты иди, отдохни, и пусть нам вина принесут.
Девушка тихо выскользнула из комнаты.
– Марела – дочка моей племянницы, – объяснил Венцлав. – Хорошая девочка… Хотела стать целительницей, да теперь уже не станет. Не успеет, потому что конец света. – Его голос дрогнул, опухшее лицо сморщилось. – Арсений, ну если б хоть кто-нибудь знал, куда делась эта проклятая сука!
– Какая сука? – опешил Шертон.
– Нэрренират!
Шертон промолчал. Он-то знал, куда делась великая богиня Нэрренират. Вероятно, до сих пор сидит в королевском зверинце в Суаме… Либо же удрала оттуда и слоняется по лесам Облачного мира, поедая разбойников и крестьянский скот.
– Ты не слыхал о ней что-нибудь в других мирах?
– А кому она нужна? – ушел от ответа Шертон.
– Всем! Всему Панадару! Разве ты не видел, что случилось? Чокнутая Омфариола захватила власть, разогнала остальных богов и собирается устроить конец света. Только два существа во Вселенной способны остановить ее. Во-первых, это Создатель Миров, но до него не докричишься… А во-вторых, Нэрренират. Она уравновешивает Омфариолу в Панадаре, она и больше никто! Знаешь, Арсений, про Закон Равновесия?
– В общих чертах.
Он совершил ошибку, громадную ошибку… Даже хуже. Нельзя было бросать Нэрренират в Облачном мире. Во время путешествия он порой испытывал умеренные угрызения совести, но глушил их одним и тем же неопровержимым доводом: если Нэрренират вновь обретет свою божественную силу, она отнимет у него Роми. И Шертон оставил ее в беде, хотя при других обстоятельствах сам назвал бы такой поступок не вполне порядочным. А теперь он сидел и с непроницаемым лицом слушал объяснения профессора Ламсеария:
– Никто не знает, почему Закон Равновесия именно такой, а не иной. То же самое, Арсений, можно сказать обо всех фундаментальных законах Вселенной. Боги уравновешивают друг друга, причем в каждом мире по-разному. И если чей-то противовес вдруг исчезнет, сие божество обретет в данном мире громадную силу! Слыхал про Вантарию? Слыхал, конечно, она принадлежит Божественным Супругам. Это, кстати, не супруги, а одна и та же божественная сущность в двух лицах. Так вот, раньше там было, как везде, но потом исчезли Убалокас, Зиффа и Манаэра. Неизвестно, что с ними стало. То ли угодили в ловушки, то ли ушли из нашей Вселенной… Тогда Божественные Супруги поступили, как Омфариола: всех прочих богов из Вантарии повыгоняли, людям организовали конец света – и катаются там как сыр в масле…
Он с хрипом вздохнул, вытер со лба испарину, откинулся на подушки. Шертон отметил, что сейчас он рассуждает более здраво и логично, чем полгода назад, хотя выглядит хуже. Когда тебя держит за шиворот необходимость, не до маразма…
– Что ж, Омфариола оправдала свое прозвище. Сначала все подчистую разрушить, потом восстанавливать, не считаясь с затратами… Пускай для богини это не затраты, все равно затея дурацкая.
– Арсений, ты не теолог… – Венцлав закашлялся. – Ты не знаешь, что такое конец света и зачем он нужен. Это не просто массовая смерть и разрушения, это много хуже…
Негромко постучали, в опочивальню заглянула Марела:
– Дядя Венцлав, к вам пришли. Там профессор Баланиус, господин председатель Высшей Торговой Палаты и другие…
Этот ночной визит представителей верховной власти застал врасплох не только Шертона, но и бывшего ректора. Теологи и влиятельные сановники друг за другом заходили в комнату, слуги Венцлава торопливо вносили стулья из соседних помещений. Некоторые из гостей были одеты небрежно, словно их посреди ночи выдернули из постели и потащили на важную встречу.
– Вы Арсений Шертон? – спросил председатель Палаты. – Нам доложили, что вы в Верхнем Городе. Шертон, Панадар близок к катастрофе! Надо разыскать Нэрренират, где бы она ни была. Вы не раз успешно проворачивали дела, которые считались безнадежными… У вас есть машина для выхода в междумирье?
– Есть. Если не стащили.
– Надеюсь, что не стащили. Мы не сможем предоставить вам машину. Мы тут полностью заблокированы, машин у нас больше не осталось.
– Куда они делись? – удивился Шертон. – Были ведь.
– Их захватили те, кто успел раньше, – слабым голосом пояснил Венцлав. – Бегство началось, когда Чокнутая объявила о конце света. Сбежали немногие, ибо машин было не очень много…
– Шертон, мы дадим вам золото, магические амулеты, что-нибудь еще, чем располагаем, – перебил председатель Палаты. – Вы беретесь найти Нэрренират?
– Берусь. За плату.
– Да-да, если вы вернете нам богиню, вы получите все, что угодно…
– Авансом, – возразил Шертон.
– Много вы отсюда не унесете. Вам придется уходить через катакомбы, как пришли.
Читать бесплатно другие книги:
