Мир-ловушка Орлов Антон

– Нет.

– Почему? – Нэрренират тоже взглянула на Шертона. – Я знаю, вы любите друг друга, но разве я требую, чтобы вы расстались? Всегда можно найти компромиссный вариант… Как вы отнесетесь к идее любви втроем?

Шертон от неожиданности слегка растерялся, а Роми растерялась не слегка – ее бледное после Облачного мира лицо залила краска, ресницы испуганно дрогнули.

Нэрренират улыбнулась:

– В этом облике я нравлюсь вам обоим, так что же вас пугает?

– Великая, не стоит ли нам вначале заглянуть в Панадар? – невпопад возразил Шертон (главное – выручить Роми, совсем смутившуюся, готовую расплакаться). – Мы слишком долго отсутствовали…

– Стоит, – после секундной паузы согласилась Нэрренират. – Кто-то в Панадаре ко мне взывает… Кто-то из моих! Да что за дерьмо у них там случилось?

Это не имело ничего общего с обычным переходом из междумирья в трехмерный мир. Никто не успел опомниться – а за иллюминаторами вместо туманной пустоты появилось сиреневое небо, залитая полуденным солнцем пыльная площадь, здания с обветшалыми портиками, живописно раскрашенными под мрамор. Нижний Город. Панадар до сих пор существует. Они успели.

– Кто испакостил мою эстакаду?! – прошипела Нэрренират.

Нижняя часть эстакады виднелась за левым иллюминатором, в просвете между строеньицем с обшарпанной колоннадой и кустами жасмина. Ее вдоль и поперек покрывали корявые надписи (особенно выделялась одна: «Поклонники лжебогов, убирайтесь из Панадара!»), какая-то засохшая гадость, неопределенного цвета пятна, грязные потеки.

Глаза Нэрренират сузились, в них вспыхнуло яростное лиловое пламя. Боги очень не любят, когда кто-то портит их творения!

В следующий миг богиня уже стояла снаружи, около машины. Шертон открыл дверцу, люди друг за другом тоже выбрались на площадь, в полуденную жару и духоту, напоенную ароматом цветущего жасмина.

– Что они делают? – оглянувшись, возмутилась Роми. – По закону с рабами нельзя обращаться так жестоко!

Группа измученных мужчин и женщин в кандалах вручную растаскивала сложенный из светлого ракушечника обветшалый фонтан. Их волосы свалялись в колтуны, кожу покрывали струпья, синяки, ссадины, кровоточащие рубцы. На лбу у каждого багровело клеймо, выжженное каленым железом. Буква «Н».

Вокруг прохаживались стражники, время от времени тот или другой хлестал кого-нибудь бичом.

– Покайтесь, глупые! – звучным умиротворенно-ласковым голосом призывала девушка в белых одеждах, стоявшая под сенью кустарника. – Все мы – ничтожные букашки, не смеющие роптать на свою участь, все мы – заблудшие рабы доброй Омфариолы! Признайте это – и получите послабление!

Застыв, Нэрренират молча взирала на эту сцену. Пыльный ветер слегка шевелил ее полупрозрачную искрящуюся накидку. Ни пленники, ни охрана почему-то в упор не видели богиню.

Женщина с темным от грязи и размазанной под носом крови лицом пошатнулась и выронила камень. Стражник лениво ткнул ее носком ботинка под колено, она упала на четвереньки.

– Покайся, Эвса! – с подчеркнутым состраданием обратилась к ней девушка в белом. – Ведь это делается для твоей же пользы, ради твоего исправления! Признай, что ты, как и мы все, несмышленая раба светлой Омфариолы!

– Нет, – пытаясь встать на ноги, прохрипела Эвса. – Я поклоняюсь Нэрренират, но я ничья не раба…

Стражник вытянул ее бичом вдоль спины, она издала глухой стон.

– Тебя наказывают для твоего же блага, глупая! Ты должна поблагодарить за это Омфариолу!

– Этот мудак бьет мою верховную жрицу, – сквозь зубы процедила Нэрренират. – Эй, что здесь происходит?

Словно некая завеса соскользнула с глаз людей на площади – они вдруг увидали и богиню, и ее спутников, и помятую машину Департамента Налогов и Сборов. Пока все глазели на появившуюся из ниоткуда компанию, бич вырвался из руки стражника, избивавшего Эвсу, захлестнулся вокруг его горла тугой петлей. Стражник зашатался, выпучив глаза, судорожно разинул рот. Ноги подкосились, он рухнул на землю и через минуту затих.

– Колдовство! – гневно крикнула жрица Омфариолы. – Запрещенное колдовство! Кто из вас это сделал?

– Я. – Нэрренират усмехнулась.

– Ты убила верного служителя доброй Омфариолы! – указав на нее пальцем, строго произнесла девушка. – Не спеши радоваться, наша светлая госпожа воскресит его в новом теле для нового самоотверженного служения! Твоя вторая вина много хуже – ты колдуешь, а великая Омфариола запретила людям творить всякое колдовство! Люди должны научиться сознавать свою малость и свое ничтожество!

– Слыхали? – Нэрренират оглянулась. – Видно, у Омфариолы проблемы… Те из нас, кто по-настоящему в силе, не стремятся ограничивать способности теряющих память. Раз Омфариола до этого докатилась, у нее должна быть на то причина!

– Всякая магия для людей греховна и недозволена, – убежденно заявила девушка в белом. – Ты будешь наказана, ведьма. Возьмите ее!

К Нэрренират двинулись два стражника. Богиня схватила первого за шиворот и отбросила в сторону. Пролетев с дюжину ярдов, тот рухнул на кучу битого ракушечника. В толпе пленников раздались злорадные возгласы.

Второй вытащил меч из ножен на боку. Не пытаясь увернуться, Нэрренират подставила под клинок согнутую в локте руку… нет, уже не руку, а покрытую стальной чешуей когтистую лапу. Клинок отскочил, не причинив ей вреда. Стражник, кряжистый смуглый парень с косматой челкой, вновь замахнулся (он был фанатично предан Омфариоле, но быстро соображать не умел). Богиня перехватила и сжала лезвие, воцарившуюся на площади тишину разорвал противный скрежет сминаемого металла. Изуродованный меч упал на булыжник, лапа одним ударом разодрала горло служителя Омфариолы. И снова превратилась в изящную женскую руку с серебряными ногтями, вполне человеческую.

Нэрренират повернулась к другим стражникам и жрице в белом. Те только сейчас начали понимать, что происходит нечто неподконтрольное им, непредусмотренное. Но это запоздалое понимание не могло их спасти. Чудовищная сила швырнула всех четверых на стену ближайшего дома, расплющив тела всмятку. В этот раз богиня даже пальцем не шевельнула.

– Это Нэрренират! – пытаясь остановить тыльной стороной ладони текущую из носа кровь, крикнула Эвса. – Нэрренират к нам вернулась!

– Я вернулась, – подтвердила богиня.

Зазвенели распадающиеся цепи, на несколько секунд людей окутал мерцающий лиловый туман – а когда он рассеялся, на их телах не осталось ни ран, ни следов от каленого железа. Собранные здесь мужчины и женщины выглядели сильно истощенными, их одежда истрепалась до состояния лохмотьев, но все они радостно улыбались и с энтузиазмом приветствовали свою богиню.

– До Омфариолы, наверно, уже дошло, что ты в Панадаре, – подойдя к Нэрренират, тихо заметил Шертон.

– Пока нет. Я заэкранировала этот кусок пространства.

В той стороне, где вставала над крышами белая гора Верхнего Города, в небе сверкнула вспышка – и возникло лицо Омфариолы.

– Люди, чаша моего терпения до краев переполнилась зловонной желчью ваших грехов! – звонко провозгласила «светлая» богиня. – Трепещите же, ибо гневом прорастает моя великая скорбь! Грядет час возмездия!

Шертон решил, что экранировка Нэрренират, видно, не так надежна, как она хвастает, но потом понял: все в порядке. Омфариола до сих пор не ведает, что на узурпированную территорию проник неприятель. Ее речь обращена к смертному населению Панадара.

– Люди, предаваясь грехам, вы все вокруг себя загадили – и землю, и небо, – а потому реку я вам в своем неизреченном милосердии: быть моему праведному гневу, быть вашему концу, быть вихрям огня и боли, которые выжгут скверну из ваших ничтожных душонок! Только во мне жизнь, только во мне свет! Вне меня не ищите ни жизни, ни света! Я реку, люди Панадара: в своей бесконечной любви к вам, ничтожным и недостойным, неумным и неприлежным, сотрясу я без снисхождения эту землю, вашу мерзостную обитель!

– Каков стиль! – ухмыльнулась Нэрренират. – Вот за это ее и прозвали Чокнутой.

– Люди, я добра, милосердна и непостижима для ваших жалких умишек! Обрушу я на ваши жилища огненный дождь, раздавлю своей пятой ваши города, истреблю вас, как пожирающих тучную пашню зловредных насекомых! Не следовали вы моим заветам, а иные из вас предавались самому тяжкому из грехов – подвергали сомнению истинность моих поучений! И за то я вас покараю! Истек ваш последний час! Восславьте же мое милосердие, люди!

Пока Омфариола говорила, цвет неба менялся, сиреневое постепенно перетекало в багровое. Солнце померкло, стало пепельно-бледным. Кое-где в небе заплясали призрачные язычки пламени.

– Она уже начинает! – схватив Шертона за руку, шепнула Роми.

Шертон повернулся к Нэрренират:

– Теперь только ты можешь ее остановить.

– Могу. – Лиловые глаза, вроде бы человеческие, но с вертикальными зрачками, слегка прищурились. – А ведь ты знал об этом? Из-за этого ты и вернулся за мной в Суаму?

Он промолчал.

– Наступил конец света, люди Панадара! – купаясь в золотом сиянии посреди страшного, пустого, умирающего неба, счастливо объявила Омфариола. – Ради своего очищения умрете вы в адских муках, молитесь же мне, пока можете!

– Омфариола, ты зарвалась! – Более низкий, в диапазоне контральто, голос Нэрренират прозвучал столь же громко, и его тоже услыхали все. – Хочешь в своем неизреченном милосердии всех тут покалечить и опутать заклятьями? Лучше я тебе, Чокнутая, сейчас персональный конец света устрою!

В повисшее над крышами громадное лицо врезался сгусток пламени, оно исчезло в ослепительной вспышке. Небо снова стало сиреневым, солнце – ярким.

Нэрренират обернулась к своим людям:

– Те из вас, кто владеет магией, поставьте ментальный щит. Бирвот, присоединяйся к ним.

Она больше не была похожа на человека – лилово светящаяся, сотканная из одной лишь энергии фигура неопределенных очертаний. Над площадью пронесся порыв горячего ветра. С хрустом лопались оконные стекла, кустарник пригибался к земле. Жители окрестных домов, вышедшие на улицу, когда Омфариола начала говорить, прижимались к стенам, хватались за колонны.

На крыше одной из построек тощий рыжий зильд цеплялся за лепной карниз. Померещилось Шертону – или Нэрренират, перед тем как исчезнуть, покосилась в его сторону и чуть слышно пробормотала: «Потом поймаю…»?

Новый шквал. Мимо протащило сорванную с петель дверь, скребущую о булыжник.

– Ложитесь! – крикнул Шертон, увлекая за собой Роми.

Небо то вспыхивало от горизонта до горизонта лиловым огнем, то выцветало. Вздрагивала земля. Порой воздух становился невыносимо горячим и плотным, порой обжигающе холодным. Сама реальность начинала трещать по швам. Роми прижалась к Шертону, а он пытался прикрыть ее своим телом от камней и хлещущих пылевых вихрей и думал: если они сейчас погибнут, это будет всего лишь очередная смерть, без порабощающего заклятья Омфариолы. Плохо, но не страшно.

Драка все продолжалась, и он начал бояться за Нэрренират: слишком долго та пробыла в мире-ловушке с заблокированными способностями, вдруг не выдержит? Он не мог ей помочь, он мог только желать ей победы.

Пошел секущий ледяной град, через минуту прекратившийся. В воздухе плавали сгустки мутного огня.

– Арс, – позвала Роми, повернув к нему перемазанное пылью лицо, – я не хочу тебя забыть, если мы умрем. Не хочу потерять память. Я хочу всегда быть с тобой.

– Мы обязательно найдем друг друга, благодаря Связующему Сердцу. – Он вспомнил, что так и не успел сказать ей об этом. – В Облачном мире я наложил на нас заклятье Связующего Сердца. Прости.

– Тогда мы встретимся. – Роми прижалась к нему теснее. – И мы все равно вспомним друг друга!

Шертон прильнул к ее прохладным нежным губам.

Физические катаклизмы прекратились, однако битва не закончилась. Короткое затишье – и на людей обрушился поток стремительно чередующихся смутных образов. Там были живые существа, пейзажи, постройки, машины, пространства, много чего еще… И все это тягостно-знакомое, вызывающее в душе отклик – печаль, страх, тоску, сожаление, безнадежность, боль.

Потоков было два. Нацеленные друг на друга, они сталкивались, сплетались, как две змеи, а людям доставалось лишь рикошетом – но и этого рикошета сполна хватит, чтобы сойти с ума. Шертон понял, зачем нужен ментальный щит. И еще он понял, что эти ускользающие неясные образы обладают гораздо большей убойной силой, чем все, использованное богинями до сих пор. Если Нэрренират может помочь его мысленная поддержка, пусть она ее получит…

Ощущение сдавливающей горло тоски отступило. Ураганный ветер стих, земля перестала дрожать. Было жарко, но не горячо. В сиреневом небе весело сияло полуденное солнце.

– Великая Нэрренират выбросила Омфариолу из Панадара в междумирье! – объяснила Эвса, верховная жрица храма Нэрренират на площади Зовущего Тумана. – Можно убрать щит.

Люди поднимались на ноги. Свежие синяки не мешали радоваться благополучному исходу. Рыжий зильд, чудом уцелевший, в течение всего сражения так и просидевший на карнизе, встряхнулся и сиганул на соседнюю крышу.

– Арс, она скоро вернется, – потирая ушибленное плечо, прошептала Роми. – Если мы примем ее предложение, она всегда будет нами командовать, она ведь богиня!

– Тогда у нас времени в обрез.

Отперев заднюю дверцу машины, Шертон вытащил багаж Бирвота, Лаймо и Паселея.

– Ребята, мы с вами прощаемся. Вот ваши вещи и ваша доля золота. Лаймо, извини, что забираем машину, нам без нее никак.

– Так она же все равно не моя. – Лаймо хлопал глазами, он еще не полностью пришел в себя. – А вы куда?

– Удачи тебе, Лаймо, – улыбнулась Роми.

Машина с облупившейся эмблемой Департамента Налогов и Сборов поднялась в небо, отбросив на усыпанный мусором булыжник овальную тень, и исчезла в сиреневой бездне.

– Куда это они? – удивился Бирвот.

– Не куда, а от кого, – поправил Лаймо, сообразивший, что к чему.

– Я могу смотреть на ваше солнце! – осознал вдруг маг Облачного мира. – И глаза совсем не болят… Красивый мир.

– Разве ж бывает где-нибудь столько света зараз? – оглядываясь по сторонам, пробормотал Паселей.

Эффектная радужно-лиловая вспышка – и перед людьми предстала Нэрренират.

– Все-таки я ее отдубасила! И за эстакаду, и за остальное… Вы бы видели, как я врезала ей напоследок энергетическим лучом! – Богиня приложилась к бутылке темного граненого стекла, которая возникла из ниоткуда прямо у нее в руке. – Вот это была драка! А когда мы вывалились в междумирье, налетели все, кого она повышибала из Панадара. Они там до сих пор лупят Чокнутую.

– Мы славим тебя, великая! – опустившись на колени, крикнула Эвса.

Другие служители Нэрренират и люди, смотревшие на них с прилегающих к площади улиц, последовали ее примеру.

Лаймо заметил, что эстакада рельсовой дороги уже в полном порядке: ничем не запятнанный бледно-розовый мрамор, ни грязи, ни надписей.

Богиня опять приготовилась отхлебнуть из бутылки, но тут на ее прекрасном лице появилось раздосадованное выражение.

– Так… – процедила она. – А где Роми и Шертон? Лаймо, куда они делись?

Лаймо беспомощно развел руками:

– Улетели… Вместе с машиной… А мне еще за машину перед Департаментом отчитываться… Не гневайтесь, великая, разве я мог бы остановить Арса Шертона?

– Не мог бы. – Нэрренират фыркнула. – Они думают, раз у них кристаллы Сойон, я их не найду? Ну, посмотрим, посмотрим… Ладно, Лаймо, можешь послать в задницу свой Департамент, я беру тебя на работу. Эвса, – сделав несколько жадных глотков, обратилась она к верховной жрице, – вот эти трое меня выручили, когда я капитально вляпалась в дерьмо. Позаботьтесь о них, а мне тут еще многое надо привести в порядок.

И богиня исчезла, только пустая бутылка граненого стекла осталась стоять на камнях мостовой. Эвса бережно подняла и прижала к груди новоявленную священную реликвию.

– Слава избавителям великой Нэрренират! – изрек пожилой жрец, низко поклонившись Лаймо, Бирвоту и Паселею.

Остальные начали повторять это вслед за ним, тоже кланяясь. Лаймо против воли расплылся в глуповатой улыбке. «Избавитель великой Нэрренират» – это звучит гораздо лучше, чем «придурок налоговый»! Шествуя в окружении жрецов по улицам Нижнего Города, под восторженные возгласы толпы, в лавровом венке, который кто-то, протиснувшись сбоку, водрузил ему на голову, он время от времени щипал себя за руку. И очень боялся проснуться.