Он, она и пушистый детектив Полякова Татьяна

1

Ах, как хороша, как нежна, как упоительна весна – но вдвойне хороша она в прекрасном городе Париже. Вдоль бульваров каштаны распустили зеленые гривы, воздух пронизан золотом, и даже лошади, уносящие в сказочные дали какой-нибудь ладный, словно игрушечный, экипаж, цокают копытами по-особому звонко. Всюду праздник – в беззаботном смехе детей, в глазах кошек, которые щурятся на солнце, лежа на подоконниках, в оживленных лицах хорошеньких женщин. Даже угрюмый Рейно, в чьи обязанности входит приглядывать за порядком на улице Риволи, и тот преподнес мадемуазель Николетт, горничной из дома двести бис, букетик собственноручно сорванных цветов. И плутовка приняла подарок, даром что предметом ее мечтаний был вовсе не этот усатый брюнет с унылой физиономией язвенника, а слесарь Монливе, блондин и весельчак, который не так давно чинил в особняке замок. Но в конце концов, мало ли что – вдруг слесарь, к примеру, окажется женатым, тогда и унылый полицейский на что-нибудь сгодится. Николетт была так создана, что не строила далеко идущих планов.

Только один человек в этот день оставался совершенно равнодушным к чарам весны и, похоже, даже не радовался ее приходу. Это был старый седой слуга из ничем не примечательного домика, каким-то чудом затесавшегося среди богатых особняков, модных магазинов и обветшавших аристократических дворцов улицы Риволи. Каждое утро Рейно видел, как слуга выходит на прогулку в сопровождении дряхлой собаки неопределенной породы с длиннющим пятнистым туловищем, смахивающим на колбасу. Лапы у собаки были короткие, как у таксы, в глазах застыла вселенская грусть, а уши свисали до самой земли. По словам Николетт, чем собака уродливей, тем она породистей, и это чудо природы, вероятно, считалось в собачьем царстве чем-то вроде принца крови; но хотя Рейно для виду согласился с горничной, он все же не мог избавиться от ощущения, что эта колбаса на кривеньких ножках – не собака, а недоразумение. Вообще, по его мнению, и пес, и слуга были вполне под стать друг другу – оба старые, медлительные, неповоротливые и молчаливые. Вот и сейчас они неторопливо прошли мимо и, как обычно, направились к саду Тюильри.

Сад был полон трепещущих солнечных лучей, детского смеха и женского говора. По дорожкам прогуливались влюбленные парочки, одна или две старушки, сидя на скамейках, что-то с увлечением вязали, прочие женщины делали вид, что присматривают за детьми, но на деле обменивались последними сплетнями – какое платье сшила Берта на помолвку, когда выходит замуж Люсиль и как едва не разорился какой-то Франсуа, но все-таки не разорился, потому что успел получить наследство от тетки Сюзетты. Проходя мимо той, что с увлечением обсуждала с соседкой неведомого Франсуа, слуга вздохнул так громко, что собака с удивлением оглянулась на него. Женщины проводили старика сочувственными взглядами и вновь углубились в беседу об общих знакомых.

А слуга в сопровождении безмолвного пса продолжил свой путь, и чем дальше он уходил от беззаботных парижанок, тем печальнее становились его мысли. Он думал о том, как скверно быть стариком, на которого никто не обращает внимания, а если и обращает, то лишь для того, чтобы сразу же его забыть. Впрочем, так как он питал некоторую склонность к философии, то сразу же утешил себя, что быть старым и больным хуже, чем просто старым, а еще хуже – старым, больным и нищим. Собака трусила возле него, и ее длинные уши мотались из стороны в сторону. Старик поглядел на нее и подумал, что человеку приходится нелегко, а собаке, должно быть, совсем невмоготу, хотя этой еще повезло: недаром же ее хозяин – знаменитый ученый Мезондье, который души в ней не чает. Правда, ученый скуповат, и ему, Антуану Валле, назначил гораздо меньше того, что полагается приличному слуге, но Антуан на него не в обиде. В конце концов, в его возрасте уже можно довольствоваться малым, да и хорошее место отыскать не так-то легко.

Пес вопросительно смотрел на своего спутника, виляя хвостом. Антуан очнулся от размышлений и увидел, что они находятся уже возле выхода из сада. Пора было возвращаться. Покинув сад, слуга и собака вернулись на улицу Риволи и медленным шагом двинулись по ней. Вероятно, в тот день они бы прибыли домой без всяких приключений, но тут мимо них проехал открытый экипаж, из которого выглядывала злобного вида морщинистая дама в бриллиантах, а на руках у нее была белая болонка. Болонка тявкнула, и тут с безразличным ко всему на свете спутником Антуана произошла невероятная перемена: он залаял и, натянув поводок, помчался за экипажем.

– Не так быстро! О, боже мой! Не так быстро! – кричал бедный Антуан, который едва поспевал за псом.

Увы, погоня за мечтой окончилась тем же, чем кончается любая такая погоня: экипаж с болонкой и сопровождающим ее существом женского пола скрылся из виду. Пес нехотя остановился, признав тщету своих усилий, и Антуан получил возможность перевести дух. В пылу погони они свернули с улицы Риволи и теперь оказались где-то в глухом переулке, который не редкость в самом центре Парижа. Сделав несколько десятков шагов в обратном направлении, Антуан узнал ближайший дом: это был особняк двести бис. Слуга вспомнил, что его снимала какая-то богатая русская, которая жила здесь наездами, – не то княгиня, не то княжна, если верить болтушке Николетт. Верный своей философии, Антуан подумал, что хорошо быть богатым русским, особенно если ты не слишком стар. Впрочем, княгиня и в самом деле была молода – слуга пару раз видел ее издали. Он со вздохом поглядел на закрытые окна и повернулся, чтобы уйти, но тут откуда-то из глубины дома донесся мягкий фортепианный аккорд, и слуга замер на месте. Ему показалось, что он знает эту мелодию, но никак не мог вспомнить, кто ее автор.

В следующее мгновение окно во втором этаже распахнулось, из него вылетел какой-то предмет и упал недалеко от Антуана, стоявшего за деревом. Фортепиано умолкло, заглушенное взрывом беспечного смеха, а окно закрылось так же быстро, как и отворилось.

Антуан в изумлении покосился на собаку, словно только она могла втолковать ему, что происходит, но, разумеется, никакого объяснения не получил. По привычке вздохнув, слуга наклонился и подобрал неведомый предмет, оказавшийся мешочком из довольно плотной ткани. Запустив руку внутрь, Антуан вытащил из него несколько колец с крупными камнями и ожерелье, сверкающее яркими рубинами.

Тут философия начисто отказала Антуану, зато включился здравый смысл. И здравый смысл весьма кстати шепнул ему, что ожерелья не бросают куда попало, что ожерелья с настоящими рубинами вообще не бросают, особенно из окон, даже самые эксцентричные и самые что ни на есть богатые русские и что, если вдуматься, все происходящее выглядит довольно-таки подозрительно.

Неизвестно, какие именно выводы сделал Антуан, зато доподлинно известно, что пять минут спустя полицейский Рейно видел, как неповоротливый обычно старик непривычно быстрым шагом возвращается домой, держа одну руку в кармане пальто. Возле слуги бежал, пыхтя от напряжения, верный пес.

2

Дзззззыыынь!

Давно известно, что неожиданный звонок в дверь производит совершенно разное действие на людей, у которых совесть нечиста, и на тех, которым нечего скрывать. Если первые бледнеют, краснеют и стремятся делать вид, что их нет дома, то вторые пожимают плечами, разводят руками и спрашивают у своей половины (двадцать лет совместной жизни, полгода любви, девятнадцать с половиной взаимного безразличия, трое детей, один от соседа напротив – не считая того, что у мужа на стороне от дочери консьержки, но об этом жене знать не обязательно, так же как и мужу о соседе):

– Мари! Это, случаем, не твоя маман? А то я вспомнил, что уже давно не уезжал за город проветриться.

– Обойдешься! – с типично парижским шикарным презрением отвечает супруга. – Наверняка этот твой папа, который уже спустил все свои деньги в карты и теперь хочет спустить наши! Ты как хочешь, а я считаю, что ему у нас делать нечего! Если хочет отобедать, пусть идет в ресторан!

– Ну, нехорошо как-то, – сомневается супруг, – и потом, он же мой отец, что скажут соседи?

Жене отлично известно, что соседи – к примеру, сосед напротив – ничего не скажут, а если и скажут, никакого значения это иметь не будет. Но страх перед общественным мнением делает свое дело, и она поджимает губы, меж тем как муж велит служанке – неповоротливой, как все служанки, – открыть дверь.

За дверью и в самом деле обнаруживается шестидесятилетний папа, сияющий, как фальшивая монета, с белым цветком в петлице. Папа обнимает сына, пропускает мимо ушей слова невестки о том, что у них ну прямо совсем нечего есть и Аннетта до сих пор не ходила за провизией, и сообщает, что он женится на вдове генерала такого-то, имеющей годовую ренту в десять тысяч полновесных золотых франков.

Сын бледнеет, невестка краснеет, а счастливый жених добавляет, что не смеет больше их беспокоить, и вообще, они с женой сразу же после венчания укатят в Монте-Карло, где будут вдвоем в счастье и согласии просаживать состояние покойного генерала. Но сына с супругой они будут рады у себя видеть при условии, что те не будут занимать деньги и вообще являться с визитами слишком часто.

…Ах, отчего у Антуана нет супруги и трех законных детей, пусть даже один из них от соседа напротив? Тогда бы он не вздрагивал, заслышав проклятый звонок, и не съеживался, делая вид, что его нет дома, в то время как его сердце стучит так громко, что его наверняка слышно на том конце улицы Риволи!

– Полиция! – донесся с той стороны двери начальственный голос. – Немедленно отворите!

И он пошел, шаркая ногами и горбясь, и отворил дверь.

За нею обнаружился складный светловолосый господин с проницательными глазами, какие и подобает иметь настоящему полицейскому при исполнении служебных обязанностей. Увидев эти серые неприятные глаза, Антуан съежился еще больше.

– Это дом Фредерика Мезондье? – осведомился молодой полицейский, прямо-таки сжигая слугу взором.

Еле слышным голосом Антуан подтвердил, что это именно так.

– Ваше имя и звание? – безжалостным казенным тоном продолжал полицейский. Как-то незаметно он просочился в дом и теперь наступал на Антуана, который пятился от него к двери гостиной.

– Антуан Валле, – пробормотал старик, угасая. – Я… я слуга. Господин Мезондье сейчас в Египте на раскопках. Он… он ученый.

Господин полицейский соблаговолил слегка притушить свой смертоносный взор.

– Мне известно, кто такой господин Мезондье, – сухо промолвил он. – И разумеется, я в курсе его заслуг перед Францией.

Судя по его интонации, если бы не эти неоспоримые заслуги, господин Мезондье заслуживал по меньшей мере немедленной казни через замуровывание заживо в египетский саркофаг. Однако Антуан сделал попытку улыбнуться.

– Простите, месье, но чему мы обязаны чести…

– Мы? – тотчас же подхватил въедливый тип. – Значит, вы в доме не один?

– Нет, – честно ответил Антуан и показал на пса, который стоял на пороге гостиной, с любопытством глядя на незваного гостя. – Есть еще Сарданапал. – Господин полицейский озадаченно нахмурился, и слуга поспешно пояснил: – Так его назвал господин Мезондье.

И тут случилось невероятное: господин полицейский улыбнулся.

…Он улыбнулся, и Антуан почувствовал, как у него отлегло от сердца.

– Любопытная у вас тут компания, я погляжу, – уронил полицейский. – Кстати, что вам известно о княжне Орловой?

Это было вовсе не «кстати», и слуга отлично понял, что скрывается за этим вопросом.

– Почти ничего, – ответил он, не погрешив против истины. – Кажется… то есть я почти уверен, что она живет где-то неподалеку.

– Так оно и есть, – подтвердил полицейский. – Княжна Мари Орлова, русская… богатая дама, между прочим… А проживает она в доме двести бис по улице Риволи.

И он вновь предпринял попытку испепелить Антуана своим убийственным взором, но на сей раз старик даже ухом не повел. Ибо даже самые смертоносные взгляды обладают способностью терять свою силу при слишком частом применении.

– Разумеется, вы ее не знаете, – добавил полицейский.

– Боюсь, – дипломатично ответил старый слуга, – что мы вращаемся в разных кругах.

– Ну да, ну да, – протянул полицейский, и взгляд его сделался еще более колючим. – А об Огюстене Бернаре вам что-нибудь известно?

– О ком? – искренне изумился Антуан.

– Огюстен Бернар – знаменитый вор, – пояснил полицейский. – Несколько раз мы выходили на его след, но нам пока не удается его поймать. Неужели вы не читали о нем в газетах?

– Э… – пробормотал Антуан в замешательстве, – дело в том, что месье Мезондье… не слишком поощряет… Я хочу сказать, современность его интересует меньше, чем…

– Ясно, – вздохнул полицейский. – Так вот, сегодня Огюстен Бернар пытался ограбить княжну Орлову.

– О боже! – воскликнул Антуан и на всякий случай побледнел.

– Но ему это не удалось, – продолжал его собеседник, – потому что ему в этом помешали. Вы!

– Я? – пролепетал старик. – Но как я мог…

– Все очень просто, – отозвался полицейский. – Огюстен Бернар проник в дом – как мы полагаем, под видом слесаря Монливе, которого вызвали чинить замок. Он запомнил расположение комнат, втерся в доверие к горничной Николетт и испортил другой замок. Дальше все просто: его снова вызывают, он отвлекает горничную, крадет драгоценности княжны и выбрасывает их в окно, рассчитывая подобрать их после того, как выйдет из дома. К несчастью, он не заметил человека, который прятался за деревом.

– Я не прятался! – возмутился Антуан. – Я слушал му…

И он умолк, поняв, что выдал себя с головой, с потрохами и прочими органами.

– Дорогой, дорогой господин Валле, – с бесконечно презрительной жалостью промолвил полицейский. – К чему все это? Вы же видите, я все знаю. Одного моего слова будет достаточно, чтобы вы оказались в тюрьме, откуда вам не выбраться до конца ваших дней. Вы старый человек, и я полагал, что вы окажетесь умнее. К чему вам эти украшения? Вы не знаете ни скупщиков краденого, ни ювелиров, которые согласятся взять их у вас и не выдадут вас полиции. Отдайте их мне, и мы разойдемся по-хорошему. Потому что, дорогой месье, – добавил он вкрадчиво, – мы можем разойтись и по-плохому. Но плохо от этого будет только вам.

Пес, откликающийся на имя Сарданапал, шумно вздохнул и опустил голову. Антуан беспомощно поглядел на него. Что, в самом деле, старик мог сказать этому молодому полицейскому?

– Я хотел вернуть эти украшения, – пробормотал Антуан. – Я вовсе не собирался…

Полицейский нетерпеливо кивнул:

– Разумеется, разумеется. Вы вернете драгоценности мне, а я отдам их хозяйке. Потому что, скажу вам по секрету, сегодня у меня еще много дел. Так где они?

Антуан с тоской поглядел на Сарданапала, как будто именно пес выдал его, и шагнул в гостиную. Полицейский остановился на пороге. Из-под стопки книг, которые были как попало навалены повсюду, старый слуга вытащил мешочек с драгоценностями и нерешительно повернулся к полицейскому.

– Я бы только… – начал Антуан неуверенно. – Не надо говорить, что я их брал, хорошо? Ведь я же ничего… Я только нашел…

Полицейский вздохнул и забрал мешочек из его цепких старческих пальцев, которые никак не хотели отпускать неожиданное сокровище.

– Я и понятия не имел, что их украли… – пролепетал Антуан и угас.

Сарданапал покосился на солнечный луч, падавший сквозь пыльное стекло, и чихнул. Полицейский спрятал драгоценности и сухо улыбнулся.

– Разумеется, вы никак не могли об этом догадаться, – сказал он. – До свидания, месье Валле. И в следующий раз, если под ноги вам упадет неожиданное сокровище, будьте поосторожнее. Мало ли кому оно принадлежит.

Он кивнул совершенно раздавленному Антуану, осторожно переступил через Сарданапала, стоявшего на пороге, и двинулся к выходу. Шаркая ногами, слуга проследовал за ним и запер дверь.

Полицейский вышел на улицу, поправил шляпу и приосанился. Дальнейшие его действия, вероятно, слегка озадачили бы Антуана, если бы тому вздумалось следить за незваным гостем. Меж тем тот двинулся не к дому двести бис, где хозяйка украденных украшений второй час оплакивала пропажу, а в совершенно противоположном направлении. Однако точности ради следует заметить, что далеко посетитель Антуана Валле все равно не ушел.

Недалеко от перекрестка с полицейским поравнялся фиакр – невзрачный, обшарпанный, с разбитым фонарем. Экипаж остановился возле тротуара, а затем случилось нечто совершенно неожиданное. Средь бела дня полицейский увидел разом все звезды, но причиной тому была вовсе не аномалия астрономического порядка, а чей-то крепкий кулак, с размаху въехавший ему в челюсть. Дело, впрочем, не ограничилось омерзительным и перечащим закону рукоприкладством, ибо через минуту прохожие могли наблюдать, как какие-то личности весьма подозрительного вида затаскивают в экипаж светловолосого молодого человека, причем последний сопротивляется изо всех сил. Полицейскому, который стал жертвой нападения, почти удалось вырваться, но тут какой-то угрюмый тип схватил его за воротник и швырнул внутрь, после чего захлопнул дверцу. Изнутри некоторое время доносились звуки борьбы, но в конце концов они стихли. Очевидно, банда, схватившая излишне ретивого стража закона, сумела заставить его замолчать, и методы, которыми она действовала, не оставляли никаких сомнений в ее намерениях.

3

– Так я и знала, – произнес укоризненный женский голос. – Это опять вы!

Полицейский, которого угрюмый тип с размаху бросил на пол, осторожно поднял глаза. Сначала он увидел изящные туфельки цвета слоновой кости, затем подол светлого платья, расшитого розовым и сиреневым, потом маленькую ручку, которая сердито стиснула расписной веер. Взор полицейского поднялся выше, еще выше – и наконец достиг лица. Оно принадлежало хорошенькой белокурой молодой даме с карими глазами, которые то ли от солнца, то ли от весеннего воздуха казались в это мгновение почти золотыми. За спиной дамы виднелись очертания фортепьяно. На пюпитре стояли растрепанные ноты. Кроме дамы, в комнате находились еще трое – растерянный дворецкий, полицейский Рейно, тот самый, который столь нелюбезно приволок сюда своего коллегу, и еще одна дама лет двадцати пяти в голубом платье, сидевшая на софе. За дверями кто-то всхлипывал и сморкался.

– Слесарь Монливе, – уронила дама в пространство. – Вы меня поражаете, Валевский! Мне всегда казалось, что ваша специальность – вскрывать замки, но уж никак не чинить их.

Лжеполицейский, он же пан Валевский, подданный российского императора, он же Васнецов, он же Красовский, он же Дюмурье плюс десятка полтора других имен, мрачно покосился на нее.

– Должен признаться, сударыня, я просто сражен, – объявил он на чистейшем русском. – Вы всюду следуете за мной, как верная жена! Куда бы я ни поехал, я непременно натыкаюсь на вас!

– Ну, если я и следую за вами, – парировала белокурая дама, – то уж в верности вы меня точно не заподозрите!

Валевский растерянно моргнул. Ах, ведь не зря же про баронессу Корф говорят, что она за словом в карман не лезет! Но до чего же неприятно, что именно баронесса, в чьих сыщицких талантах он уже не раз имел несчастье убедиться, вновь оказалась на его пути!

– Я не понимаю, Амалия, – беспомощно промолвила дама в голубом. – Ты что же, знакома с этим господином?

– О да, Мари, – сказала Амалия. – Это господин Валевский, авантюрист и проходимец, каких поискать. Кроме того, он польский патриот и большой поклонник Наполеона, в честь сына которого и взял себе имя2. Помимо всего прочего, у господина Валевского есть особый талант – сколько его ни сажали в тюрьму, он всякий раз сбегал оттуда. Господин Валевский! Полагаю, вы уже знакомы с княжной Орловой?

– Совершенно верно, – кротко подтвердил пленник, поднимаясь на ноги и трогая распухшую скулу.

– А ято думала, что он слесарь, – проговорила княжна удрученно. – А он, оказывается, вместе с Николеттой захотел ограбить меня!

За дверью отозвались громким плачем.

– Николетта тут ни при чем, – хладнокровно возразил Валевский. – Не в моих привычках делиться, знаете ли. И вообще, если бы госпожа баронесса не наведалась к вам с визитом, вы бы никогда меня не нашли.

– Мы с Мари давние знакомые3, – отозвалась Амалия с улыбкой. – Кроме того, я не верю в случайности. Когда в доме происходит ограбление, а незадолго до этого в нем было постороннее лицо, чинившее замки, я сразу же начинаю подозревать его… А когда мне описали вашу внешность, у меня отпали последние сомнения. Где драгоценности?

– Откуда мне знать? – отозвался ее собеседник. И вслед за тем с непостижимой быстротой ринулся к окну.

Всхлипнуло и развалилось на части стекло, ахнул дворецкий, закричала княжна Орлова – но Рейно успел в последний момент ухватить супостата и втащил его обратно в комнату. Амалия укоризненно покачала головой.

– Обыщите его, – велела она Рейно.

И как ни упирался Валевский, но мешочек с драгоценностями был у него изъят и передан княжне.

– Разрешите я позабочусь о нем, сударыня? – мягко спросил Рейно. Не то чтобы он страдал излишним служебным рвением – просто ему совсем не нравился этот тип, из-за которого Николетту, честнейшую девушку, заподозрили в воровстве. И Рейно, злопамятный, как все язвенники, решил, что просто так он этого блондину не спустит.

– Разрешаю, – ответила Амалия после паузы. – Только заприте его понадежней. Надолго это, конечно, не поможет, потому что он опять сбежит, но все-таки постарайтесь.

Рейно кивнул и покрепче ухватил Валевского за руку, чтобы не дать тому возможности вновь попытаться прыгнуть в окно или еще куда-нибудь, но внезапно в беседу вмешалась княжна Орлова:

– Амалия!

– В чем дело? – насторожилась баронесса.

– Это не мои украшения! Амалия, это совсем не они! Это не жемчуг, то есть не настоящий жемчуг… и не мое ожерелье с рубинами! Это дешевая бижутерия из большого магазина! Боже мой, Амалия, он обманул нас!

Баронесса обернулась к Валевскому, намереваясь потребовать у него объяснений, но изумление, написанное на лице вора, лучше всяких слов говорило, что он тут ни при чем. Валевский перевел взгляд с расстроенного лица княжны на стеклянные бусы, лежавшие перед ней на столике, и неожиданно разразился беззаботным мальчишеским смехом.

– Чертов старик! – проговорил он в перерывах между приступами хохота. – Такой тихоня с виду и все-таки провел меня! Ну надо же! И ведь кто бы мог подумать, в самом деле!

– Что за старик? – уже сердито спросила Амалия. – И имейте в виду, Валевский, вам придется рассказать мне все!

4

Дзззыыынннь! Дзыынннь!

– Наверняка он уже скрылся с драгоценностями, сударыня, – прошептал Рейно. – Если ему удалось обвести вокруг пальца даже такого, как этот Валевский… – Он поморщился, как от боли, и с удвоенной силой вцепился в звонок, который возмущенно взвизгнул и умолк. Сколько ни дергал Рейно, звонок больше не подавал признаков жизни.

Изнутри донесся сердитый собачий лай.

– Кто-то идет, – внезапно сказала Амалия.

Рейно приосанился и стиснул в руке полицейский свисток, чтобы в случае чего звать подкрепление. Свободной рукой он несколько раз стукнул по двери, чтобы поторопить слугу.

– Боже мой, ну что такое, в самом деле… – С этими словами человек, находящийся внутри дома, открыл дверь.

Полицейский озадаченно моргнул. Стоявший на пороге оказался вовсе не Антуаном Валле. Это был господин выше его, шире в плечах, а главное – гораздо моложе, лет сорока или около того. Он заметил Амалию, приосанился и поправил очки.

– Прошу прощения, сударыня, но слуга, как нарочно, куда-то запропастился, так что мне пришлось самому открывать дверь… кхм! С кем имею честь говорить?

– Простите, месье, но кто вы такой? – спросил Рейно, в котором полицейская настороженность взяла верх.

Господин, казалось, сильно изумился.

– Однако! Вы битых полчаса звоните в дверь, не зная, кто вам нужен?

– Нам нужен Антуан Валле, – коротко ответил Рейно.

Господин покосился на его униформу и, судя по всему, решил, что дальнейший разговор будет куда более уместен в помещении. Он пошире отворил дверь и жестом пригласил полицейского и его спутницу войти.

– Прошу, сударыня, и вы, месье… Не знаю, что там натворил Антуан, но искренне надеюсь, что это недоразумение скоро разъяснится.

Вслед за Рейно Амалия вошла в гостиную, которая больше походила на библиотеку или запасники в каком-нибудь музее – столько в ней было книг, гравюр и различных предметов старины. Посреди гостиной стояли два больших чемодана, возле которых блуждала смешная собака с туловищем, похожим на колбасу.

– Мои извинения, но я только что приехал… буквально с четверть часа тому назад, а Антуана почему-то не оказалось дома. – Господин говорил и одновременно убирал чемоданы, после чего принялся освобождать кресло от стопок книг. – Сарданапал, не мешай!

– Сарданапал? – удивленно переспросила Амалия.

Господин улыбнулся.

– Да, так зовут мою собаку. Я Фредерик Мезондье, – пояснил он. – Хозяин этого дома. Возможно, вам доводилось слышать обо мне. – И он с надеждой покосился на Амалию.

– Баронесса Амалия Корф, – представилась молодая женщина. – Кажется, вы занимались раскопками в Италии?

– О, Италия, Древний Рим – это в прошлом, – отмахнулся Мезондье. – Теперь я живу одним Египтом. Там необъятное поле для исследований, в отличие от Италии, в которой не копался только ленивый. Представьте себе…

– Вы не знаете, где мы можем отыскать Антуана Валле? – напрямик спросил Рейно, которому наскучили археологические тонкости.

– Хотел бы я знать, – пожал плечами ученый. – Я нанял его, чтобы он ухаживал за моей собакой, пока я занимаюсь исследованиями в Египте. Все-таки Сарданапал слишком стар и может не выдержать поездку со мной. – Он сел на диван, и собака тотчас же подошла и преданно улеглась у ног. – А в чем дело, собственно? Неужели Антуан совершил что-то… противозаконное?

– К сожалению, – ответила Амалия. – Он украл драгоценности у моей подруги, княжны Орловой.

Ученый всплеснул руками.

– Быть не может! – вырвалось у него. – Помилуйте, но это же совершенно безобидный старик! Как он мог?..

– И тем не менее он это сделал, – отозвалась Амалия и рассказала, как известный вор Валевский проник в особняк под видом слесаря, чтобы украсть драгоценности, и выбросил их в окно, рассчитывая позже подобрать. Однако Валевскому не повезло, потому что драгоценности попали к Антуану, который выгуливал собаку. После чего Антуан подменил их, обвел вокруг пальца знаменитого грабителя, как младенца, и, судя по всему, скрылся в неизвестном направлении.

– Нет, это поразительно, просто поразительно! – вскричал Мезондье. – Простите, сударыня, но я… Мне надо проверить, не прихватил ли он с собой чего-нибудь из моего добра. А ведь с виду такой скромный человек!

Он зметался по комнате, выдвигая и задвигая ящики.

– Так, папирус… средневековый манускрипт… на месте… и шкатулка… Слава богу! Похоже, у меня он ничего не взял.

– Нам нужно узнать об этом Валле как можно больше, – вмешался Рейно. – Как вы его наняли? У вас остались его рекомендации?

– Да, разумеется! – вскинулся ученый. Он подошел к секретеру и стал выдвигать и задвигать ящики. – Прекрасные рекомендации… одна от графа, другая от почтенной вдовы… где же они? – Он в недоумении остановился.

– Что такое? – спросила Амалия.

– Их нет! – сердито воскликнул ученый. – Я же прекрасно помню, они лежали сверху… Кроме того, в этом ящике я хранил несколько золотых монет, которые привез с раскопок… они тоже исчезли.

Рейно вздохнул.

– Значит, он забрал рекомендации, потому что они могли привести к нему, а заодно прихватил и монеты, – подытожил он. – Вы не помните, от кого были его рекомендации?

– Вы полагаете, меня интересуют такие мелочи? – высокомерно осведомился ученый, поправляя очки. – Я нанял его, потому что он согласился на жалованье, которое я готов был платить. Может быть, оно было не слишком… гм… значительным, но все же… Мои монеты! – Он сокрушенно покачал головой. – Согласен, я платил мало, но разве это повод, чтобы обворовывать меня? – Он сурово поглядел на собаку. – А ты, Сарданапал! Как ты мог позволить, чтобы меня обокрали! Ты должен был задержать его, слышишь?

Сарданапал зевнул и отвернулся.

– Мне придется искать нового слугу, – сердито продолжал Мезондье. – Ох уж эти слуги, вечно они норовят содрать с хозяев побольше, а работать как можно меньше… Мучение, честное слово! – И он поник головой. – Придется осмотреть и остальные комнаты. Мало ли что он мог с собой унести…

– Но вы хоть что-то помните о нем? – настаивала Амалия. – Место, где он родился, или как зовут его жену, или…

– Он не женат, насколько я помню, – отозвался ученый. – А откуда он родом… Сам он вроде бы упоминал, что из Бордо. Хотя, может быть, это была Бретань. Я не запоминаю такие подробности, право! Интересно, а те монеты, которые я нашел в Помпее, он тоже с собой прихватил? Хотя вряд ли они могли его заинтересовать, они серебряные…

Ученый нырнул в шкаф, заставленный бронзовыми фигурками и коробками с какой-то рухлядью. Амалия и Рейно обменялись выразительными взглядами.