Линкор «Альбион» Конофальский Борис

Глава 1

Ах, что это было за утро! Просто удивительно светлое и чистое раннее утро одного из первых дней мая. По-летнему горячее солнце едва выплыло из-за крыш соседних домов и сразу выкрасило весь район в нежно-розовый цвет. Она открыла глаза.

– Молоко, сливки, сыр! – доносится с улицы. – Сливочное масло.

Девушка выпрыгивает из кровати и подбегает к окну, открывает его настежь. Розовый цвет рассвета и серый цвет уходящей ночи. И утренняя свежесть. По мостовой под окном хромой торговец сосисками Клаус уже толкает свою тележку к углу квартала. Тележка молочника Рёдля с бидонами стоит недалеко от бакалеи фрау Левенд. Дверь в бакалею открыта, там рабочие, идущие в порт, покупают кофе. И рядом в пекарне Круйера берут себе большие солёные брецели или сладкие цвейбаки.

Этот тёплый свет и красота утра подействовали на девушку возбуждающе, не хуже утреннего запаха кофе, что разносился по улице едва уловимым движением утреннего воздуха. Но время не ждало. Пора было собираться, ведь это был очень важный день в жизни девушки. Сегодня ей предстояло выполнить первое своё задание. Настоящее задание. Ей нужно было попасть к девяти часам на станцию дирижаблей, что находилась на севере города, в районе Фульсбютль, а от Гамбургер-штрассе, на которой она жила, это больше часа бодрой ходьбы. Поэтому потягиваться и нежиться у окна она не собиралась. Тем более в своей полупрозрачной ночнушке. Ведь в доме напротив снимали квартиры студенты инженерной школы. Лоботрясы и повесы, любители поглазеть в окна, не раз пытавшиеся завести с нею знакомства. Она отошла от окна и сразу пошла умываться, сбросив на ходу ночнушку. Стала мыть лицо, грудь и подмышки душистым мылом и прохладной водой из кувшина, заодно по уже сложившейся привычке тихо повторяя неправильные глаголы:

– Ритен – ритт – гериттен.

Девушка гордилась тем, что за небольшое время так хорошо выучила язык, и ей нравилось, когда горожане, замечая её акцент, спрашивали:

– Фройляйн Зоя, вы, судя по всему, родом из Дрездена?

– Почти, – отвечала она с улыбкой, – я с востока, я из Кёнигсберга.

То есть собеседники в лаках и кафе, соседи и просто случайные люди были согласны с тем, что германский – её родной язык, просто говорит она на каком-то восточном диалекте. Но и с этим изъяном девушка собиралась покончить, поэтому внимательно слушала своих собеседников, надеясь, что избавится от акцента уже к осени. Впрочем, возможно, что в этом необходимости и не будет, ведь она не знала, где окажется осенью.

– Глитен – глитт – геглиттен…

Одежда. Выглядела она, конечно, немного вызывающе, даже капельку эпатажно. Так как почти никто из девушек этого города не осмеливался носить юбку «амазонка» с большим запахом, из-под которой были иной раз видны почти мужские панталоны голубого шёлка. К ним шли чёрные лакированные сапожки «а-ля кавалерист». Верх был более женственный, состоял он из белой блузки с кружевным воротником под горло, с такими же кружевными манжетами, и узенького жакетика в тон юбки. К жакетику очень подходили шарф цвета жирного молока и перчатки тончайшей выделки. А венчала её костюм шляпка. Ну, если, кончено, настоящий мужской и суровый цилиндр непонятно-рыжего цвета с очками «авиатор» на резинке поверх тульи можно мило миновать женской шляпкой.

Первый раз увидав её в этом наряде, фрау Геберних, шестидесятилетняя хозяйка доходного дома на Гамбургер-штрассе, где Зоя снимала квартиру, поджав губы для пущей нравоучительности, жестом остановила девушку и едко заметила:

– Фройляйн Зои, ваш костюм уместен разве что на ипподроме или на авиашоу, здесь он смотрится вызывающе, если не сказать вопиюще.

Зоя же была умна, посему дерзить вздорной старухе, у которой она снимала квартиру, не стала; но и стелиться перед ней девушка не собиралась и поэтому ответила очень вежливо и на хорошем, как ей казалось, литературном языке:

– Этот костюм подарил мне мой горячо любимый жених сразу после обручения, уж извините, фрау Геберних, но я буду носить эту одежду из любви и уважения к своему будущему мужу, безотносительно её уместности.

Домовладелица опять поджала губы, теперь уже с видом глубокого неудовлетворения, но критиковать подарок жениха и уважение девушки к своему избраннику не решилась. И Зоя проскочила мимо неё по лестнице вниз на улицу. Теперь же, для посещения такого места как аэростанция, её вызывающий костюм будет уместен, как нигде больше. Тем более… Тем более, что именно в этой её необычной юбке, за отворотом у левого бедра, находился удобный потайной карман для маленького двухзарядного пистолета системы Порфирьева. Пистолетик был так мал, что мог спрятаться даже в женской ладони, поэтому и снаряжён он был небольшими шестимиллиметровыми патронами. Калибр, конечно, был невелик, как и убойная сила оружия, но слабость пули Зоя нивелировала филигранной стрельбой. На десяти шагах девушка поражала ростовые фигуры оппонента исключительно в глаза. Только в глаза. И добилась в этом деле весьма высокого коэффициента попаданий. Восемь и восемь. Почти девять выстрелов из десяти она укладывала точно в цель. Причём мишени при этом двигались, раскачивались, да и сама дева не стояла на месте. В общем, стрелять к своим шестнадцати годам Зоя Владимировна Собакина умела изрядно. Проверив оружие, она положила пистолетик и два запасных патрона к нему на столик возле зеркала, как раз между помадой и коробочкой с пудрой.

Помимо пистолетика, в её личный арсенал входил также и двадцатисантиметровый стилет, больше напоминавший очень острое трехгранное шило, вернее трехлучевую звезду, выкованную из отлично закалённой стали. Стилет, искусно упрятанный, замаскированный в стек для верховой езды, был всегда смазан свежим и крепчайшим экстрактом водяного болиголова. (Вчера вечером она смазывала его, готовясь к сегодняшнему делу). Ядом преопаснейшим. Одного пореза на коже человека, даже если это был очень сильный мужчина, хватило бы для того, чтобы через минуту у него начались мышечные судороги и, возможно, смертельные спазмы диафрагмы. И он, если и не умирал, то уже точно становился недееспособным. Неопасным.

Зоя вытащила стилет из стека, проверила, не высох ли на чёрном трёхгранном клинке яд. Нет, жирное вещество поблёскивало на оружии. Всё было в порядке, и она, спрятав стилет в ножны, положила его на столик. Последним её оружием была безобидная на вид и очень красивая заколка для волос из черепахового панциря. Казалось, что это обыкновенная вещица из тех, что предназначены для удержания в собранном состоянии тугого пучка густых светло-русых волос девушки, когда те нужно убрать под шляпку. Но вещица была не так проста, внутри неё была спрятана игла, похожая на те, которые называют цыганскими. Почти похожая. Один конец иглы был приплюснут и утоплен в прочном кусочке черепашьего панциря, чтобы её удобно было держать. Второй же конец… В нём находилось ушко иглы, а это ушко было заполнено почти прозрачной густой жидкостью, которую вполне заслуженно можно было считать быстродействующим ядом. В общем, дева Зоя Владимировна Собакина, которую на Гамбургер-штрассе знали под именем Зои Лейденталль, была девушкой отнюдь не простой.

Она уселась на пуфик возле зеркала и стала быстро приводить себя в порядок – на это у неё ушло не более десяти минут, – потом оделась, обулась, упрятала пистолет в карман юбки, собрала волосы в тугой узел, заколола его своей опасной заколкой и накрыла этот узел модным цилиндром с очками «авиатор». Взяла в руки стек и взглянула на себя в зеркало. Зоя пришла к выводу, что она просто неотразима в этом модном наряде.

Правда, Поликарп Евграфович или, проще, отец Поликарп всё время повторял ей, что она должна быть серой, блёклой, незаметной, что должна покупать одежду самую, как он выражался, «затрапезную», но молодая дева просто физически не могла не купить себе этот наряд. Тем более, что средства ей были выделены, а отца Поликарпа она не видела уже два месяца как.

Она ещё раз осмотрела себя внимательно. Да, всё было прекрасно, ну а то, что юбка при ходьбе будет двигаться и, возможно, кто-то увидит шёлк её панталонов на коленке… Ну и что?! Это вовсе даже и не вульгарно. Говорят, что некоторые дамы в Париже для верховой прогулки вообще не надевают юбок, а напротив – надевают мужские панталоны. Ах, Париж! Как там, наверное, прекрасно. Конные прогулки, Сен Дени, Елисейские поля, дамы в мужских панталонах. Вот в Петербурге никто из дам не позволит себе появиться на публике в мужских панталонах. Ну, за исключением княжны Бельской или Агафьи Воротынской. Эти барышни смогут, не испугаются. Зоя была в том уверена. Она вообще хотела походить на этих светских львиц и записных красавиц. Девушка и свой вызывающий наряд купила, потому что видала подобный на Воротынской прошлой осенью. Впрочем, мечтать о Париже и о променадах по Невскому она будет потом, а сегодня ей нужно выполнить своё первое задание. И дева, ещё раз взглянув на себя в зеркало, и убедившись, что она неотразима, пошла к двери.

Эти балбесы из инженерной школы – они как раз сейчас пьют кофе у бакалейной лавки – будут ей кланяться и желать доброго утра. Она же лишь кивнёт им в ответ. Холодно кивнёт. Обычная вежливость, и не более. И пройдёт дальше, не удостоив их ответом.

Она выскочила из парадной своего дома и быстро пошла по улице. Есть ей совсем не хотелось. Ей часто не хотелось есть по утрам, а сегодня не хотелось особенно. Девушка волновалась из-за задания.

«Всё ли пойдёт по плану? Прилетит ли вовремя дирижабль… Нет, дирижабль – это в Париже или Петербурге… А здесь цеппелин, только цеппелин, и никак иначе. Не забывать об этом!».

Конечно же, у бакалеи стоят будущие инженеры, их легко узнать по тёмно-синим сюртукам с золотыми петлицами и маленьким фуражечкам. Их четверо. Они пьют кофе стоя, не садясь на выставленные у лавки стулья. Блюдца и чашки держат в руках.

Один из них замечает девушку и сразу кричит:

– Фройляйн Зои! Доброго вам утра!

– О! Фройляйн Зои! – тут же подхватывает другой.

– Фройляйн Зои! Вы ещё прекрасней, чем нынешнее утро! – кричит третий и салютует ей кофейной чашкой. А после добавляет: – Этот костюм вам очень идёт. Вы собрались на прогулку?

– Ах, фройляйн Зои, вы разбиваете нам сердца!

И другие люди на улице начинают выглядывать её, чтобы рассмотреть, кому это там инженеры расточают комплименты. И этих людей тут немало. Приказчики, что уже идут в порт, но остановились выпить кофе, широкоплечие рабочие, в своей простой одежде, поедающие кренделя и булки, пожилая фрау в старомодной шуте и не очень чистом платье, – все оборачиваются на неё и видят девушку в необычном костюме. Ах, как это приятно. Особенно когда все слышат, как эти оболтусы ею восхищаются. Её щёки чуть покраснели от удовольствия, излишнего внимания и капельки стыда, но она и вида не подаёт, что эти комплементы её трогают; правда вместо простого кивка головы студенты ещё получают и её улыбку. Но улыбку сдержанную. Фройляйн Зои не какая-то там белошвейка или модистка, готовая флиртовать с повесами на улице. Фройляйн Зои – серьёзная девушка, и помолвленная к тому же, так что кокетство ей не к лицу. Она проходит мимо студентов, лишь бросив на них быстрый взгляд. И вскоре она добирается до угла дома, за которым начинается узенькая улочка Эльза-штрассе, и по ней идет на север.

Молодая, сильная и тренированная дева умела ходить быстро и держать высокий темп продолжительное время, хотя и не всегда это было нужно, тем более сейчас, когда, несмотря на ранний час, солнце начинало припекать весьма ощутимо, а ей не хотелось попасть на станцию дирижаблей вспотевшей. К тому же ей нужно было останавливаться. Что она и делала возле вывесок галантерейных лавочек, или у дверей модных в городе портных, или у открывающихся кондитерских.

И останавливалась она не просто так. Делая вид, что глазеет на вывеску или витрину, она оглядывала улицу, смотрела, нет ли поблизости людей, которых она могла видеть чуть раньше. Она искала тех, кто мог за нею следовать. И один раз ей показалось, что какая-то старенькая, крытая пролётка двигается следом, но как только Зоя заметила её, как та тут же благополучно свернула в какой-то проулок и скрылась из виду.

Показалось. И она чуть быстрее, чем до этого, двинулась к пункту своего назначения.

Гамбургская станция дирижаблей работает с раннего утра и до позднего времени. Поэтому вокруг неё всегда людно, и даже в двенадцать ночи здесь можно найти работающий ресторан. Уже с первых метров Кляйн-Борштеля и до самой станции всё свободное пространство было заставлено экипажами, дилижансами и почтовыми фургончиками с дремлющими на козлах возницами и кучерами, тут же была масса снующих служащих, встречающих, провожающих и, конечно же, пассажиров с сундуками и коробками. Толчея и суета.

Она замерла, когда из репродуктора на высоком столбе красивый женский голос объявил:

– Цеппелин «Померания», рейс Берлин-Гамбург, прибудет на станцию согласно расписанию в девять ноль пять.

Зоя взглянула на большие вокзальные часы, что висели на углу здания станции. И на тех часах было восемь сорок две. Ещё куча времени. И она подумала, что быстрая ходьба вызвала у неё здоровое чувство голода. А тут, в десятке шагов от неё, стояла тележка сосисочника, в которой на маленьком огне, в большом котле, в кипятке плавали разные сосиски. От белых баварских до коричневых бараньих. Конечно, воспитанная девушка не должна есть на улице, но уж больно здорово пахли те сосиски и так аппетитно смотрелись они в сладкой горчице и в белых булках.

Да, приличные девы из хороших семей не должны есть уличную еду как какие-то подёнщики, извозчики или рассыльные, но… Но ведь это был аэровокзал. Да и не было тут никого, кто мог бы её осудить. Здесь – она огляделась в который раз – вообще не было ни одного знакомого ей человека.

А к торговцу сосисками всего два человека в очереди, почему бы ей не взять себе одну? И она встает за последним. Продавец обслуживает покупателей очень быстро: деньги, сдача, булка, сосиска, горчица – готово, следующий. Бойкий дядечка. Не прошло и пары минут, как подошла её очередь:

– Баварскую, пожалуйста, – произносит девушка и протягивает продавцу монетку в пять пфеннигов.

– Конечно фройляйн, – отвечает торговец и, бросив на неё взгляд, добавляет: – баварская сосисочка для прекрасной фройляйн.

Пока он берёт из-под полотенца тёплую булку, пока ловит сосиску в чане, пока кладёт на неё горчицу, Зоя глядит по сторонам. И когда уже блюдо готово, когда сосисочник кладёт вкуснятину на бумагу и протягивает её девушке – «Прошу вас, фройляйн», – она замечает то, от чего у неё пробегает холодок меж лопаток. Зоя сразу отвернулась: «Если заметишь опасность, первым делом сделай вид, что ты опасности не видишь».

Это была одна из первых заповедей, которой её обучил наставник Поликарп Евграфович Щеглов, а ещё он говорил ей: «Запомни, дева, любое совпадение надобно проверить. Любое. Так как может статься, что это и не совпадение, и не случайность, а лютая закономерность. Всегда будь начеку!».

Она, не поворачивая головы к тому предмету, что интересовал её сейчас больше всего, машинально взяла у продавца сосиску в булке и улыбнулась вежливо:

– Спасибо.

– На здоровье, фройляйн, на здоровье.

Но она уже не слушала его; она сделала вид, что хочет отойти в сторонку и съесть сосиску, сама же снова, быстро и почти не поднимая головы, взглянула в нужную ей сторону.

Нет, это была не случайность. И Зоя уже знала это.

Глава 2

Среди суеты и многолюдья дева снова нашла её глазами. Сомнений не было… Это была она, та самая фрау, которую час назад девушка видела на Гамбургер-штрассе возле своего дома. И ошибка была исключена. Глаз Зои был натренирован, как и её память. «Всё видеть, всё помнить, анализировать быстро». Так её учил иеромонах Поликарп. Приговаривая после: – «Запомни, информация без анализа – пустое, так что думай быстро, ибо в сложной ситуации иного способа уберечься у тебя не будет».

Она прекрасно запомнила это замызганное зелёное платье – фрау давно не была у прачки, – эту шляпку-шуте с зелёной лентой… Чуть сгорбленная, немолодая и, судя по раскачивающейся, ковыляющей походке, ещё и не совсем здоровая женщина… Добралась сюда так же быстро, как и Зоя.

«Думать быстро!».

«Она нипочём не угналась бы за мной пешком, значит, наняла экипаж! Двадцать пфеннигов. Сюда доехать дешевле не получится. Потратилась, но зачем? Зачем приехала? Что нужно весьма небогатой на вид фрау на станции дирижаблей? Улетать она не собирается, у неё даже дамского ридикюля с собой нет. Да и не по карману ей должны быть перелёты. Встречает кого-то? Кого? На дирижаблях летают люди состоятельные, вряд ли эта замарашка имеет таких знакомых. Приехала поглядеть на дирижабли? Уж лучше бы к прачке сходила». Слишком много вопросов возникало в этой, казалось бы, простой ситуации. Слишком много. Девушка, чувствуя волнение, уже понимала, что появление этой женщины здесь – не простое совпадение, но всё ещё надеялась на лучшее.

«А вдруг?!».

Теперь её задание было под вопросом. Она просто не могла рисковать, поэтому не знала, что делать дальше. И чтобы сделать следующий ход, ей необходимо было разобраться в ситуации. Знать, что называется, наверняка: появление этой дамы на станции – случайность или закономерность?

Есть сосиску ей расхотелось, от слова «совсем», но она, чтобы не вызвать подозрения, если вдруг за нею наблюдают, с видимым удовольствием откусила большой кусок одновременно и булки, и сосиски. И, почти не чувствуя вкуса, начала жевать. Приличной девушке не пристало есть на улице, а уж тем более есть на ходу… Но сейчас приличия волновали её в последнюю очередь.

Смотровая площадка.

Чуть в стороне от здания аэровокзала была небольшая возвышенность с перилами-ограждениями, на которой вечно толпились зеваки, пришедшие на станцию, чтобы посмотреть на прилёт или отлёт дирижаблей. Молодые люди, юноши с романтическими мечтаниями о дальних странах, приходили туда с подзорными трубами и театральными биноклями, чтобы видеть, как медленно огромные сигары цепеллинов спускаются с неба и плавно швартуются у специальных штанг-пирсов. То было завораживающее зрелище, что уже не первый год собирало изрядное количество благодарных зрителей. Делая вид, что она наслаждается сосиской, девушка отправилась на смотровую площадку и поднялась на неё по лестнице.

Народ там толпился и сейчас, но Зоя уже привыкла к тому, что ей тут же позволят пройти и уступят лучшее место. Для красивой девушки подобное поведение мужчин было не в новинку. И конечно же, так и случилось, и её пропустили вперёд к самым перилам.

– Вон «Померания» идёт. – воскликнул один из молодых людей.

– Да где же? – вопрошал другой, глядя в небо через подзорную трубу. – Не вижу!

– Да что же ты, слепой, что ли?! – кричал третий. – Болван! Цеппелина в небе не увидел! Вон с виража заходит на швартовку!

Зоя и без увеличительных приборов прекрасно видела, как огромный дирижабль совершает швартовочный манёвр. Но сейчас деву интересовали вовсе не передовые чудеса техники. Её со всех сторон окружали молодые мужчины и юноши. Она взглянула на стоящего рядом молодого человека с театральным биноклем и, поняв, что он тоже смотрит на неё, произнесла с заискивающей и обворожительной улыбкой:

– Молодой господин, не позволите ли вы мне воспользоваться вашим биноклем?

– О да, да, – молодой человек обрадовался, что к нему обратилась столь милая и столь яркая особа, и сразу отдал ей свой бинокль; попроси она у него кошелёк, наверное, он расстался бы и с ним без размышлений. – Конечно, фройляйн, прошу вас.

– Благодарю вас, – всё так же улыбаясь, произнесла Зоя, бросила вниз, за перила, недоеденную булку с сосиской и взяла бинокль.

Молодой человек немного удивился, поняв, что девушка смотрит не на приближающийся цеппелин, а совсем в другую сторону.

– Фройляйн, «Померания» вон там, – указал он в небо.

Но фройляйн только и ответила ему:

– Да-да, прекрасно.

И продолжила рассматривать всё что угодно, но только не дирижабль. Мало того, делала она это, необыкновенно близко подойдя к молодому человеку и выглядывая из-за его плеча.

И тут её как будто обожгло изнутри. Как там говорил ей её наставник? Не совпадение и не случайность, а лютая закономерность. Вот именно так и было. Появление старухи на станции не было случайностью. И шляпу старомодную, которая почти всегда скрывает лицо женщины, она нацепила, чтобы её рыло не бросалось в глаза. Старуха была здесь не случайно и была здесь не одна. Это стало ясно девушке, когда она нашла глазами крупную фигуру, что торчала на углу аэровокзала. Это был высокий человек с необыкновенно широкими плечами. На нём был «глухой» чёрный сюртук и глубокая, до бровей, чёрная шляпа. Он стоял вплотную к стене, тщетно пытаясь быть незаметным. Но его длинные руки в перчатках, мощный торс, тяжёлая челюсть не дали Зое усомниться в его причастности к происходящему.

И пожилая фрау, и этот чёрный человек-шкаф были тут неслучайно. И ждали они… Надо полагать, её, Зою Владимировну Собакину или, скорее, фройляйн Зою Лейденталль, проживающую на Гамбургер-штрассе в доме фрау Геберних. Девушка уже в этом не сомневалась, как и в том, что этими двумя всё не ограничится.

– Фройляйн, куда же вы смотрите? – произнёс вежливо хозяин бинокля. – Цеппелин там, вон он, смотрите, идёт на малом ходу к штангам пирса, он уже скинул швартовые фалы. Вон те верёвки видите?

– Ах вот как? А я, что, смотрела не туда? – удивлялась девушка с завидным для её случая хладнокровием. Сама же продолжала рассматривать в бинокль толпы народа, что собрались возле и вокруг здания аэровокзала.

И снова она не ошиблась. Снова её молодые, цепкие серые глаза нашли подтверждение её правоты. Ещё одно. Точно такой же «чёрный человек-шкаф» стоял у входа в здание и прятался за лотком с табаком.

Её хладнокровие, кажется, заканчивалось. Тугая удавка страха стала сдавливать её горло. Дело и вправду было нешуточным. Совсем нешуточным. Не зря отец Поликарп учил её не верить в совпадения.

Да и какие это совпадения, какие случайности – одна и та же старуха в шуте попадается ей на глаза сначала у дома, а теперь ещё и тут, на аэровокзале, – громилы из секретной службы Короны. И всё это именно в тот день и в тот час, когда сюда, в Гамбург, из Варшавы через Берлин прибывает курьер со средствами для планируемой операции. Или, как говорили сами участники, «для акта».

А курьером, что вёз деньги, был славный Ванечка. Молодой, румяный, двадцатилетний человек приятной наружности и доброго нрава Иван Андреевич Солдатов, которого Зоя знала лично. Поэтому её и послали его встретить. Зоя, услышав о таком задании, обрадовалась, она даже представляла, как будет удивлён Ваня, когда увидит её в таком смелом наряде на аэровокзале среди встречающих. После этого она должна была отвезти его на тихую и чистенькую улочку Кругкоппель, усадить за столик одного небольшого и тихого кафе, что находится на берегу озера, и уйти. На том её миссия заканчивалась. А теперь что? Что ей делать теперь? Само собой разумеется, что к Ване ей подходить и близко нельзя. Их сразу схватят, схватят обоих. Для этого ей дали сюда прийти, хотели выйти на курьера. И она их сюда привела. Но как они узнали об этом?

«Это провал! Среди нас есть предатель!».

В этом у девушки сомнений не было.

– Фройляйн, – вежливо продолжал хозяин бинокля, – вы всё время смотрите не туда, смотрите же, вон… Цеппелин уже швартуется.

– Ах да, конечно, – Зоя развернула бинокль к цеппелину.

Ей нужно было несколько секунд, чтобы принять решение. И решение это было очень, очень непростое. Ведь у неё были чёткие инструкции, которым дева должна была неуклонно следовать. И один из пунктов этой выученной наизусть инструкции гласил:

«В случае малейшей опасности немедленно покинуть опасное место, а покинув его и убедившись, что нет слежки, – затаиться в укромном месте и сообщить старшему о произошедшем. И сделать это при помощи телеграфа или почты».

Зоя глядела в бинокль на огромный швартующийся дирижабль и думала о том, что она может легко уйти с аэростанции. Эти мужики в чёрном не бегуны. Конечно, если твари из Интеллидженс сервис проводят тут операцию, скорее всего где-нибудь рядом отирается пара кривоногих, от которых ни один человек убежать не сможет, но для них у девушки был припасён в потайном кармане двухствольный аргумент и стек для верховой езды. Кривоногие – прекрасные бегуны, но бойцы из них никудышные. Девушка была уверена, что сможет уйти с аэростанции, но вот… Ванечка…

Она, конечно, уйдёт, но у тварей из Интеллидженс сервис наверняка уже есть список прибывающих на «Померании».

«Они молниеносно отсортируют пассажиров и найдут его. Это они умеют. Найдут его, найдут… Для этого им нужно будет только заговорить с ним. У него иногда проступает русский акцент. Они вычислят его, лишь только заговорив с ним. Сразу поймут, что он и есть тот, за которым я сюда пришла. И тогда…», -Зоя знала, что будет тогда. Но даже думать не хотела о том, что может случится с Ванечкой. – «Уж лучше ему сразу принять яд».

– Фройляйн, мне неудобно просить вас об этом, но мне было бы проще обращаться к вам по имени, поэтому разрешите представиться: Генрих Ройке, – чуть волнуясь, произнёс владелец бинокля, склонившись к её уху.

Зоя оторвалась от бинокля. Дева смотрит на этого, в общем-то, приятного молодого человека, и у неё в голове рождается план. План, при котором у Генриха Ройке, милого хозяина бинокля, нет почти никаких шансов выжить. Но ей становится жаль этого ни в чём не повинного человека, и она отвечает ему немного высокомерно:

– Извините, но я помолвлена. А ещё… Я не из тех, кто знакомится с мужчинами на улице, – и после протягивает ему бинокль: – Благодарю вас, господин Ройке.

Девушка идёт к спуску с площадки. Она не показывает вида, но, зная, что на неё смотрят, держит, что называется, марку. Её носик вздёрнут, и она чуть-чуть улыбается. Ей ужасно страшно, по-настоящему страшно, ведь опасность совсем рядом с нею. Но Зоя не показывает вида. Мало того, она совсем не скрывается. Пусть старуха в шуте, огромные мужики в чёрных сюртуках и все те, кого она не смогла отыскать глазами, её видят, они должны считать, что ей о них ничего не известно. Но Ванечку… Ванечку она спасёт, отведёт от него опасность, а потом уже и сама уйдёт от тварей. Она сможет. Не зря её готовили с самого детства.

Глава 3

Кривоногий. Она заметила его у места выгрузки багажа. Этот урод с кроткими и кривыми ногами отирался там, полагая, что его не видно. Но дева сразу различила его в толпе. Невысокий тип в дурацкой шапочке и грязном, кургузом кафтанчике. На вид выглядел, как мальчишка-подросток, но его неприятная, обезьянья физиономия заросла густыми бакенбардами. Ноги его были кривы, но убежать от такого уродца простому человеку, да и непростому, было сложно. Вернее, невозможно. А ещё они имели большие, по-обезьяньи приплюснутые носы, которые использовали так же, как их используют собаки-ищейки. Опасная в преследовании тварь, но, слава Богу, не очень эффективная при непосредственном контакте. Правда, об этом девушка знала лишь из теории, а на практике… Ну откуда у неё могли взяться практические знания, если поездка в Гамбург была её первой командировкой. Первым её делом.

Может поэтому, столкнувшись с заклятым и по-настоящему страшным врагом воочию, она испытывала сильное волнение и… настоящий страх. Страх. Это удушающее чувство, от которого у неё останавливалось дыхание и которое ей удавалось подавлять только усилием воли. А с дрожью в руках дева справилась, лишь сжав кавалерийский стек изо всех сил.

Вот и сейчас, проходя мимо кривоногого и приближаясь к человеку-шкафу, что торчал на углу здания, она едва сдерживала себя, чтобы не развернуться и не пойти из этого ужасного места прочь. Убраться, скрыться, сбежать как можно дальше от этого всего требовал от девушки её природный инстинкт. Но несмотря на это, она шла как раз в самую гущу, в самый эпицентр опасности. И чего ей стоило заставить себя делать это, Зоя и сама не понимала.

Тем не менее, через это оглушающее чувство опасности пробивались и здравые мысли, она даже пыталась анализировать сложившуюся ситуацию:

«Интересно, а кто из ИС руководит этой операцией? Скорее всего, леди Рэндольф. Конечно, она». Зоя знала, что леди Джорджиана или, как её ещё называли, Холодная леди Кавендиш, руководительница гамбургского отделения ИС, редко выходила из своего дворца из-за преклонного возраста и, как правило, посылала работать «в поле» свою юную помощницу.

Увидеть саму леди Рэндольф девушка, конечно, не могла. Зоя прекрасно понимала, что англичанка сидит где-то в крытом экипаже и лишь отдаёт приказания через посыльных, но девушка прекрасно представляла её себе. Перед операцией деву в обязательном порядке знакомили с оппонентами, с теми, кто будет ей противостоять, показывали их фотографии, и Зое врезались в память облик молодой и строгой или, скорее, жёсткой женщины с темными волосами, колкими карими глазами и тяжёлой челюстью балаганного боксёра.

Дева вдруг подумала, что нынче ей предстоит увидеть леди Рэндольф не на фотографии, а воочию.

– Внимание, встречающие! Цеппелин «Померания», прибывший из Берлина, пришвартовался у четвёртого пирса. Прибывших можно будет встретить у четвёртых ворот. Повторяю…

Зоя немного судорожно вздохнула и ещё крепче вцепилась в свой стек. Дева понимала, что пока она не встретит курьера, её «брать» не будут. Но до выхода Ванечки из ворот номер четыре оставались считанные минуты, а значит, скоро, очень скоро всё, чему она училась почти всю свою жизнь, ей понадобится, по-другому и быть не могло. Но пока пассажиры ещё не начали появляться у выхода с пирсов, ей нужно было осмотреться. Дева подошла к лавке с газетами, сделала вид, что читает свежие заголовки. Сама же быстро осматривала огромный зал здания станции. Кресла в зоне важных гостей, лавки для обыкновенной публики, кофейные лотки, дамские уборные, пекарня, ресторан, мужские уборные, кассы, выход в служебные помещения, полицейские… Пара крепких мужчин в форме и касках стоят, лениво болтая, у зоны для важных господ. Ещё один облокотился на стену возле огромных ворот входа в здание. Полицейских тоже можно считать врагами, они всегда действуют в интересах англичан. Такова политика вольного ганзейского города Гамбурга. И ещё одна старуха в шуте, копия той, которую уже видела дева, и на этой тоже грязное платье, правда, некогда оно было красного цвета.

Шуте. Зоя быстро отвела от старухи глаза.

«Прекрасная шляпка, чтобы прятать уродливое лицо переделанного человека, но им нужно как-то разнообразить наряд своих филёров. А то они начинают бросаться в глаза».

Кажется, её начинал покидать страх. Да… Чем ближе подходила минута встречи, тем твёрже она брала себя в руки и тем спокойнее становилась.

Служебный вход. Ах, как жаль, что ей не пришла в голову мысль прийти сюда, например, вчера и изучить всё здание на предмет непредусмотренного отхода. А ведь отец Поликарп говорил ей неоднократно: «всегда и заранее исследуй место, где будет происходить акт, ты должна знать местность досконально!».

Но разве она могла знать, могла предположить, что простое задание встретить и проводить в условленное место курьера станет её настоящей проверкой. Настоящим испытанием. Акцией. «Ты всё должна знать, ты всё должна предвидеть, быть ко всему готовой».

Должна была. Но… Не получилось. И теперь ей придётся импровизировать. Работать, как говорится, с листа. Зоя переводит свой взгляд в сторону и встречается глазами… с одним из полицейских, стоявших метрах в двадцати от неё. Да, этот человек смотрел на неё, и это был взгляд осмысленный, внимательный и холодный. Она часто ловила на себе заинтересованные взгляды мужчин всех возрастов, но это был совсем другой взгляд.

«Полицейские тоже в курсе, – сразу поняла девушка. – Значит, к тварям присоединятся ещё и они! Задача усложняется!».

Это понимание могло вызвать у совсем юной девушки новый приступ страха или даже отчаяния… Но вместо страха, который после таких мыслей, казалось, должен был снова овладеть девушкой, у неё лишь укрепилась решимость.

«Они непременно вычислят Ванечку, если я уйду», – решила Зоя и, сделав над собой усилие, двинулась к воротам, что вели на четвёртый пирс, вслед за другими встречающими.

А прибывшие на дирижабле наконец стали выходить. Первыми были шумные дамы, как правило, с детьми и гувернантками, – Зоя знала, что женщин и детей всегда выпускают первыми, – а уж за ними стали появляться в проходе и господа. Протискиваясь среди обнимающихся людей, появился и он. Едва увидав его, дева поняла, что поступила правильно, оставшись на станции. Его было трудно не заметить.

«Ах, Ванечка, какой же вы болван!».

Иван Солдатов был неотразим: молод, высок, румян и великолепно одет. Короткий сюртук темно зелёного бархата, который прекрасно сочетался с расписным жилетом синего шёлка, бежевые панталоны и в тон им великолепный цилиндр, что следовало последней петербургской моде, перчатки, трость, небольшой изящный саквояж и великолепный алый галстук… Просто петербургский щёголь, собравшийся прогуляться по Невскому проспекту.

«Господи, Ванечка, ну разве так должен выглядеть унылый берлинский бюргер, прилетевший по делам семьи в Гамбург?!».

Он искал её среди десятков людей, а Зоя, заметив его, остановилась и не сходила с места. Теперь ей нужен был тот, на кого отвлекутся твари и полицейские. И она, быстро отбраковывая неподходящих пассажиров, нашла такого господина.

Это был крупный мужчина с заметным животом и большими усами, он носил котелок, тёмный добротный сюртук и жилет, увенчанный золотой цепочкой для часов. В крепкой руке он легко нёс немаленький саквояж, что говорило о его силе.

Именно он и должен был спасти Ванечку. Этот немаленький человек не знал, что его выбрали и что его ждёт незавидная участь. А дева знала, но для неё его судьба не имела значения, сейчас нужно было спасать курьера любыми возможными способами, иначе акт возмездия, задуманный святыми отцами, мог и не осуществиться.

Она двинулась вперед и, зная, что за ней следит не одна пара глаз, подняла руку и призывно помахала. Те, кто за нею следил, не могли узнать, кому она машет, так как девушке в ответ никто рукой не помахал. Но она уверенно шла вперёд, стараясь попасться на глаза курьеру. И Ванечка её увидал. Среди суеты и толкотни, среди людей, багажа и носильщиков он нашёл её глаза. А Зоя нашла его. Но как только их взгляды встретились, как только Ванечка готов был улыбнуться ей, она тут же отвела свой взгляд и в одно мгновение подлетела к тому крупному мужчине с усами, которого выбрала из толпы прилетевших. Подлетев к нему и загородив ему путь, она сделала быстрый книксен и, улыбаясь господину со всей возможной для неё обворожительностью, произнесла:

– Гер Шнайдер, я рада вас приветствовать на земле вольного ганзейского города Гамбурга. Вас ждёт оплаченный номер в гостинице, – при этом она рукой указала ему на выход. – А на стоянке экипаж.

Этот усатый господин поднял на неё удивлённый взгляд.

– Номер? Какой ещё номер? Фройляйн, вы, судя по всему, ошиблись, – заговорил он с заметным богемским акцентом. – так как я вовсе не Шнайдер. Моя фамилия Поланек.

Всё это господин говорил вежливо, тоном доброй снисходительности к красивой девушке, которая, как ему было понятно, с кем-то его перепутала.

– Вот как?! А я думала, что это именно вы герр Шнайдер из Берлина, – она разговаривала с господином Поланеком, но сама из-за его плеча искала взглядом Ванечку, который должен был вот-вот подойти. И нашла его. Их взгляды снова встретились. И дева тут же отвела от курьера глаза и теперь уже с видимой любезностью продолжила разговор с усатым господином: – Ах, как я глупа. Неужели я ошиблась?

Иван Солдатов был достаточно умён, чтобы понять, что всё это неспроста, он знал, что Зоя не могла ошибиться, что она видела его и не подошла к нему, и если она так себя ведёт, значит, что-то пошло не по плану. Иван не стал останавливаться, не стал заглядывать девушке в глаза, махать ей, а просто непринуждённо прошёл мимо Зои вместе с другими пассажирами дирижабля «Померания».

И дева, убедившись, что он удаляется в сторону выхода из здания аэровокзала, продолжила свою игру:

– Ах, я такая рассеянная, – говорила она мужчине, который хоть и торопился, но из вежливости всё ещё не уходил от неё. – Просто должен был прилететь наш адвокат из Берлина, бабушка посла меня встретить его. А вы на него очень похожи, но я его давно не видела.

– Я очень сожалею, фройляйн, что не я ваш адвокат, – отвечал мужчина, улыбаясь юной красавице.

– А знаете, герр Поланек, всё равно экипаж уже оплачен, почему бы вам не воспользоваться им? – вдруг предложила Зоя и смело взяла мужчину под руку, и… тот неожиданно согласился:

– У вас оплачен экипаж? – спросил он. После чего без лишних рассуждений пошёл с нею.

– Да-да, оплачен, – говорит дева, сама же при этом вглядывается вперед и с чувством некоторого облегчения убеждается, что Ванечка уже выходит из здания аэровокзала.

Теперь ей осталось только самой покинуть вокзал. Там, на улице, лёгкая и быстрая, она почувствовала себя намного увереннее. Но, кажется, это понимали и те, кто пришёл за нею и курьером. Те самые два полицейских, один из которых её рассматривал, двинулись к ним с господином Поланеком. К ним, к ним, сомнений в этом у Зои не было, так как на этот раз оба стража порядка внимательно смотрели на них и приближались, быстро обходя людей, что попадались им на пути.

«Меня не выпустят из здания! -Зоя поняла это сразу, как только заметила полицейских. – Всё. Как говорит Евграф Савельевич: карты вскрыты!».

Поняв это, девушка больше не могла держать себя в руках, больше не могла улыбаться и выглядеть хладнокровной; она, не отрывая глаз от полицейских, выпустила руку Поланека, который как раз спрашивал её про экипаж, и стала бочком, бочком уходить в самую гущу народа, решив затеряться среди людей. Но полицейские тут же перешли с шага на бег. Один из них достал свисток и засвистел звонко и протяжно. Для неё такие грузные мужчины не были проблемой, их налитые пивом животы не позволили бы стражам порядка и приблизиться к быстрой девушке, но… Нырнув в плотную толпу людей, она нос к носу столкнулась с мерзкой бабой в грязном старом платье и этой уродской шляпе-шуте. Баба сразу вцепилась ей в рукав. И лишь подняв глаза и заглянув бабе под шуте, дева поняла, почему та носит шляпу, скрывающую от людей лицо. Подбородок этой женщины порос жиденькой растительностью – «фу, как это некрасиво», – а приплюснутый нос и круглые глаза отдалённо походили на… обезьянью морду.

Отец Поликарп, конечно, показывал ей фото людей, которых в лабораториях Лондона вивисекторы скрещивают с разными животными, но то фотографии, а то… Рыло бабы было омерзительно, и усиливало омерзение Зои то, что ей в рукав впиявились тёмные, также поросшие волосами пальцы мерзкого существа, а само оно, разинув рот, полный крепких зубов, заорало гортанно и резко:

– Воровка! Воровка!

«Воровка? Это ты, гадина, про меня, что ли?». Зоя на какое-то мгновение опешила от обиды и возмущения, но тут же пришла в ярость, которую усиливал ещё и страх, что полицейские уже движутся к ней.

«Раз, бьёшь – бей со всей силы!», – учил её отец Поликарп. И так закрепил в ней этот простой постулат, что по-другому девушка бить и не умела. К тому же она была натренирована бить туда, где её в общем-то не очень сильный, девичий удар может нанести противнику наибольший урон. Или как минимум шокировать его и вывести на время из строя. Ещё не успела баба набрать воздуха, чтобы в третий раз проорать: «воровка!», как дева вырвала из её мерзких пальцев рукав своего жакетика и со всей силы пнула её прямо в колено. С размаху, с оттягом, пыром. И попала Зоя на удивление точно. Прямо под коленную чашечку. В сапожках, может быть, немного неудобно бегать, но для удара их подошва из многослойной кожи подходит как нельзя лучше. Существо тут же запрокинуло голову, раззявило пасть еще шире и заорало натужно:

– А-а-а…!

Зоя же локтем, как учили, резко дала ей в её большие зубы и, повернувшись к удивлённо смотрящему на неё господину Поланеку, прокричала:

– Поланек! Это засада! Уходите!

Звонкий девичий голос разнёсся по всему зданию вокзала, перекрыв все остальные звуки, разве что свистки полицейских звучали громче. И на аэровокзале случилось некоторая кутерьма, а дева, увидев, как полицейские налетели на Поланека и сбили его с ног, дальше смотреть не стала; она что было сил бросилась бежать в сторону служебного входа, так как понимала, что из главных ворот ей выйти не дадут.

Глава 4

Тюки, чемоданы, баулы, коробки для шляп, она перепрыгнула через целую кучу ручной клади. И полетела, огибая испуганную публику, едва касаясь бетонного пола своими сапожками. Люди шарахалась от неё, носильщики уворачивались, испуганный начальник станции, увидав её, выпучил глаза и тоже принялся свистеть в свисток, а молодые мужчины начали залихватски посвистывать деве вслед и даже подбадривать её, дамы же испугано вскрикивали, гувернантки мужественно прикрывали от неё детей своими телами, а она бежала ко входу в служебные помещения, надеясь укрыться там от лишних глаз и найти выход на улицу. И у неё почти получилось. Она бы проскользнула в проход, не перехвати её маленький, но ловкий и быстрый человек с кривыми ногами и в форме посыльного. Он буквально прыгнул на девушку, сбив ей с головы её залихватский цилиндр с очками, обхватил за плечи сзади, крепко приник к ней, едва не свалив её, и закричал мерзко, срываясь на визг:

– Держу её, держу её…! Все ко мне-е-е, помогайте…!

Зоя даже почувствовала его отвратное дыхание на своей щеке. Мускус, едкий пот и давно не чищеные зубы, и от этого запаха её чуть не стошнило. Глядя на фотографии этих неприятных существ, девушка и подумать не могла, что твари к тому же ещё и так воняют. Это был как раз один из тех кривоногих, от которых так трудно было убежать. Но с этой нечистью, в отличие от полицейских, святые отцы разрешали не церемониться. Как-то само собой из ножен выскочило чёрное жало стилета, она половчее перехватила оружие, чтобы то поудобнее легло в руку, и сунула его себе под мышку и за спину.

Секунда, вторая. Зое даже показалось, что лезвие её смертельно опасного оружия прошло мимо цели, так легко оно вошло в плоть уродца, но орущая пасть вдруг сомкнулась, а через стиснутые жёлтые зубы донёсся слюнявый судорожный всхлип. Хватка существа сразу ослабла. А девушка вернула своё оружие из-за спины и спрятала его в ножны, даже не очистив от чужой противной крови, а ещё обнаружив на своём правом белоснежном манжете парочку ровных красных кружков. В иной раз она бы расстроилась – пачкать свою прекрасную одежду Зоя очень не любила, – но теперь дева лишь спрятала стилет в ножны, а кровь на манжетах… Зоя тут же забыла про кружева. «Да Бог с ними». Всё это произошло так просто и так быстро, что она и не заметила первой своей победы. Враг, оседающий на чистый бетонный пол, был ещё жив и чем-то булькал в своём вонючем горле, но его время было сочтено. С ядом, которым было смазано оружие девы, организм кривоногого не совладал бы. В своих мечтаниях и мыслях будущие схватки с врагами она представляла совсем не так, как это случилось только что. А сейчас дева даже не взглянула на поверженного уродца. Ни пафоса, ни героизма, просто убитая тварь сучит своими стоптанными набок ботинками по чистому бетону.

– Убили! Убили! – завывала бабка в грязном платье и шуте; она, держась за колено, валялась, как и кривоногий, на полу, но была, в отличие от него, жива. И визжала на весь вокзал: – Воровка человека убила! Хватайте её!

Терять время было больше нельзя, и Зоя, даже не взглянув на кривоногого и на визжащую старуху, летела дальше, лавируя меж пассажирами и встречающими к такому близкому уже входу в подсобные помещения. Но потраченные на кривоногого секунды разрушили её планы: у прохода, видимо, направляемый чьей-то волей, уже появился огромный, как шифоньер, человек в чёрном сюртуке, шляпе и перчатках. Ещё одна тварь, с которой управиться так же быстро, как и с кривоногим, у неё точно не получилось бы.

Девушка сделала по инерции несколько шагов к проходу, но, пробежав эти шаги, поняла, что в подсобные помещения ей не проскочить, уж больно проворно эта горилла в чёрном спешила перекрыть ей путь. И тогда под продолжающийся ор старухи, под вскрики женщин и под звонкие звуки свистков она решает бежать к большим дверям главного выхода из аэровокзала. Тут же изменяет направление и летит в сторону выхода, опять перепрыгивая через кучи багажа.

Не сделав и десятка шагов, Зоя вдруг поняла, что у неё не получится вырваться из здания…

«Всё, что ли? – мелькнула мысль в голове у девушки, когда она увидала у дверей вокзала трёх полицейских и с ними рядом двух кривоногих. – Неужели всё?».

Нет-нет, она в это не верила, тем более её с детства учили сражаться до конца. Сражаться до конца и принимать быстрые решения. Дева снова меняет направление своего движения. Дамские комнаты.

В стенах здания вокзала окна есть, они огромны, чтобы в зал проникал свет, но окна находятся высоко над полом, до них не дотянуться, а вот в дамских комнатах непременно должны быть окна, через которые она сможет выбраться на улицу.

И Зоя снова меняет направление, теперь она бежит к красивым дверям дамских уборных. И, чуть не сбив с ног одну почтенную даму, влетает в помещение. А там светло, чисто, пахнет духами, и не слышно криков и свистков, но деву это всё не интересует… Главное – окна.

Ура! Окна тут имеются.

Дамы, находящиеся у зеркал, с удивлением оборачиваются на влетевшую в помещение деву, а та, и не взглянув на них, пробегает мимо зеркал, кресел, мимо кабинок и подлетает к первому попавшемуся окну.

И вот только теперь у разгорячённой бегом и двумя короткими схватками девушки по-настоящему похолодела спина. Похолодела от ужаса. Она стояла у окна и не верила своим глазам: окно было зарешечено. Дева делает шаг и смотрит на другое окно, но оно тоже за решёткой. Тогда она, не обращая внимания на взгляды дам, открывает окно, вскакивает на подоконник и пытается каблуком своего сапога ударить, сбить решётку…

– У тебя ничего не выйдет, – слышит она за спиной грубый голос с плохим немецким произношением.

Зоя сразу оборачивается. Одного взгляда, одного мгновения было ей достаточно, чтобы понять, кто перед нею. Рыхлые телеса, торчащие из декольте, жирные плечи, руки, шея со складкой и легко узнаваемый подбородок, выглядывающий из-под вуали. Слишком тяжёлый для женщины. В общем, перед Зоей стояла сама Дженнет Рэндольф Черчилль, или попросту леди Рэндольф. Ментал третьего уровня и второе лицо Интеллидженс Сервис в Гамбурге. Сразу за нею, в своей дурацкой шляпе охотника на оленей и с постной физиономией, стоял Эбердин Тейлор, один из постоянных помощников леди Рэндольф, матёрый контрразведчик, отличный боксёр и, как поговаривают, заплечных дел мастер высокого уровня. Он ввалился в дамскую уборную, не обращая внимания на возмущённые крики присутствовавших там дам, и встал за спиной у леди Рэндольф. Кажется, его рот кривился в усмешечке, которая ничего хорошего Зое не сулила: ну-ну, давай-давай, сломай решётку. А уже за ним, закрывая своими широким плечами весь выход, вошёл и человек-шифоньер.

– Дамы, – резко и безапелляционно произнесла на своём дурном немецком леди Рэндольф, – прошу вас покинуть помещение, мы здесь ловим эту воровку.

Зоя подумала, что дамы начнут возмущаться, но то ли леди Рэндольф применила свои ментальные способности, то ли с детства дисциплинированные немки не могли противиться приказному тону, в общем, дамы стали быстро покидать помещение уборной, даже те, что были в кабинках, и те поспешили уйти.

«Вот дуры!». Зоя и сама не знала, что она хотела от женщин, покорно покидавших помещение, может, надеялась, что те начнут возмущаться, и ей удастся улизнуть… Но… Этого не вышло, и дева поняла, что ей придётся драться. Она была возбуждена, может, поэтому не подготовилась к атаке как следует и, прекрасно понимая с кем имеет дело, она не замаскировала свои мысли – и, конечно же, леди Рэндольф опередила её. Девушка даже ещё не успела сунуть правую руку в запах юбки, чтобы выхватить оттуда пистолет, а англичанка уже рявкнула по-бульдожьи:

– Оружие!

И сразу, как по волшебству, перед нею вырос тот самый человек-шифоньер, полностью заслонив собою противную бабу. Как он только так успел?! Зоя же, выхватив оружие, решила сначала вывести из стоя его. Пусть он огромен, пусть пуля мала, всё равно её кинетической силы хватит, чтобы пробить ему глаз и если не убить, то вызвать болевой шок. За это время девушка собиралась прикончить злобную бабу, а уж потом она достанет стилет, – Зоя сморщила носик и даже хищно оскалилась, – и тогда она ещё посмотрит, кто выйдет живым из дамской комнаты.

Девушка вскинула пистолет, во время движения взведя курки, и сразу выстрелила, ни мгновения не сомневаясь, что попадёт в большой, полуприкрытый глаз твари.

Пах! И сизоватый дымок поплыл по дамской уборной.

Выстрел, как почти все выстрелы девушки, должен был быть точен.

Но… Этот огромный человек успел в последнюю долю секунды просто опустить лицо, и небольшая пуля ударила в его массивную надбровную дугу, выбив не глаз, а всего-навсего каплю почти чёрной крови. Зоя знала, что в лоб этому монстру стрелять нужно только из хорошего револьвера или винтовки, иначе толку не будет. Эти твари на удивление прочны. В общем, выстрел оказался… плох. Она только зря потратила патрон, но это не обескуражило деву, и она, уже прицелившись, делает ещё один, последний выстрел, снова пытаясь выбить глаз монстру. И на этот раз дева достигла своей цели; огромный, как у коровы, глаз дёрнулся и закатился, тварь заорала, заревела от боли:

– Оо-оааа…!

И схватилась за уничтоженный орган. Всего на секунду он остановился, чтобы прийти в чувство, но этой секунды девушке было достаточно. Ножны её ручного оружия, что были выполнены в виде стека для верховой езды, ещё не успели упасть на пол, а она, уже крепко сжимая клинок в руке, бросилась к великану и мгновенно, чуть присев, прямым выпадом снизу пронзила диафрагму существа так, что клинок точно вошёл ему в сердце.

Она убила его одним движением. Почти бескровно. И сама была горда этим, вот только гордиться ей пришлось всего одну секунду, пока громадная туша твари не рухнула на пол. А когда рухнула, Зоя поняла, что осталась безоружна, так как она не смогла высвободить свой стилет, намертво застрявший в грудине существа. Увидав всё это, Эбердин Тейлор побледнел и сразу выхватил из кармана панталон револьвер. Но англичанка, заметив его оружие, рявкнула на него:

– Уберите оружие, болван. Брать только живой.

Зое было не до них, она даже наклонилась и попыталась вытащить стилет, но оружие застряло в скрючившимся трупе накрепко, словно в застывшем бетоне, а перемазанная кровью рукоять была скользкой.

А тут с шумным ударом дверь в уборную распахнул и второй человек-шкаф. А за ним появился и ещё один кривоногий. Как только они ввалились в помещение, леди Рэндольф крикнула:

– Взять её, Чарли, взять живой!

Ах, как всё это было неприятно. Очень неприятно. Как хорошо начинался этот день, день первого её настоящего задания. И вот чем всё закончилось. Зое стало грустно. Так грустно, что захотелось плакать. Вот только плакать она не собиралась. Дева знала одно: попадать в лапы к англичанам нельзя. Нет ничего хуже их лап. Поэтому, видя, как большой человек в чёрном сюртуке и чёрных перчатках двинулся к ней, она легко вспорхнула на подоконник и сразу вытащила заколку из тугого узла. Роскошные, с серебряным отливом волосы девушки рассыпались по её плечам, а поганая леди Рэндольф, ментально почувствовав, что девушка и не собирается сдаваться, завизжала:

– Быстрее, Чарли, хватай её!

И тот кинулся на Зою, но та, стоя на подоконнике, уверенно встретила его сапогом в мясистый нос и отшвырнула от окна, но недалеко, всего на шаг, а пока он отшатнулся, дева выдернула из своей заколки страшную иглу. Может, она и хотела продлить свои секунды, постоять тут, на подоконнике, пожалеть себя и повздыхать, вот только времени у неё на то не было.

Залитая кровью харя чёрного человека уже не была перекошена от боли, и он уже тянул свою огромную лапу в чёрной перчатке к ней. Зоя взглянула на леди Рэндольф и… безжалостно воткнула отравленную иглу себе в запястье.

Раз…

Человек-шкаф схватил её и стянул с подоконника.

Два…

Она почти не сопротивлялась, но не давала скрутить себя и вытащить иглу из своей руки.

Три…

Всё! Она быстро вытащила иглу и воткнула её воняющему потом бугаю в шею, до конца, до упора…

«Вот тебе, тварь!».

А потом её затошнило, сильно, – хорошо, что не вырвало, наверное, нечем было, а потом у неё всё поплыло перед глазами, и она поняла, что просто не может сделать вдоха, не может вздохнуть, словно огромная и сильная рука сжала ей живот, грудь… А после… Просто погас свет.

Глава 5

Подтянутый, строгий господин с моноклем, в котелке и с тростью шёл от двух мостов к узенькой улочке Альтер Вандрам. Этот совсем не старый ещё господин был ничем не примечателен: ни одеждой, ни телосложением. Ну разве что выправкой и видимой опрятностью и строгостью в костюме. Судя по всему, мужчина был учителем гимназии или, скорее, офицером, переодевшимся для прогулки в партикулярное платье. Монокль, усики и серьёзный вид как раз и натолкнули бы всякого, его увидавшего, на подобные мысли. Строгий господин размеренно шагал, при том держа левую руку на бедре, словно по привычке придерживал саблю. Казалось, что передвигался он беззаботно, тем не менее у каждого поворота, угла или, например, на выходе с моста мужчина останавливался и стряхивал какую-то нитку с рукава или пушинку с лацкана сюртука, или отряхивал штанину, или делал ещё что-либо подобное. Тем временем он исподлобья, но внимательно изучал улицу. На предмет слежки. Смотрел, не попадётся ли ему на глаза кто-то необычный для этой части города. И, убеждаясь, что никого подозрительного на улице нет, он продолжал свой путь всё с той же видимой беззаботностью.

Так он дошагал до дома номер четырнадцать, на одном из углов которого висела старая, полустёртая вывеска: «Пивное заведение Хольца. Пиво, сосиски, капуста, музыка». Строгий господин уверенно открыл дверь в заведение, как будто делал это не в первый раз, и вошёл внутрь.

Вывеска не обманывала: в полутёмном помещении, куда через грязные окна попадало совсем немного света, пахло пивом и кислой капустой, возможно и сосисками. Народу тут сейчас было немного – рабочий день в самом разгаре, а именно простые, рабочие люди из порта и с верфей и были основными посетителями этого заведения. Мужчина сразу же направился к автоматической пианоле и, бросив в прорезь монетку, запустил автомат. Аппарат поначалу зашуршал, а потом стал выдавать весёлую мелодию, этакую незатейливую пародию на раннего Моцарта. Удовлетворившись мелодией, он огляделся.

Две трети столов в пивной были свободны, но строгий господин сел за стол, что находился в углу, у выхода из кухни, за которым уже сидел другой господин. Сел он туда без приглашения, даже не произнеся ни одного слова. Просто подошёл, отодвинул старый, тяжёлый стул и уселся. Не сняв ни котелка, ни перчаток, даже монокля из глаза не убрал. Только поставил трость между ног и руки положил на её рукоять.

Мужичина, сидевший за столом, был чуть лысоват, хотя на висках и на затылке его головы начавшие седеть волосы весело кучерявились, а ещё, словно в пику строгому и подтянутому господину, этот человек не был чрезмерно опрятен, зато был полноват, нехорошо выбрит и держал несвежий свой жилет вызывающе расстёгнутым, рубаху под ним вовсе не накрахмаленной, а ботинки изрядно стоптанными. Трость же его, приставленная к облупленной стене пивной, была стара, тяжела, оббита и потёрта во многих местах. То был резидент ордена в Гамбурге брат Тимофей. А в миру Тимофей Сергеевич Елецкий.

Он отпил из большой кружки пива и спросил пришедшего очень тихо, почти шёпотом, хотя рядом с ним, за соседними столами, никого не было:

– Выпьешь чего-нибудь?

Строгий господин только покачал головой: нет. А потом выронил монокль из глаза, зажмурился, давая веку отдохнуть, крякнул почти удовлетворённо и спросил так же тихо, как и собеседник: