Курс на прорыв Плетнёв Александр

Американе

Никто, конечно, не заикался о какой-либо мистике – затеряться на просторах Тихого океана вполне допустимо, даже кораблю длиною в 250 метров в сопоставимом водоизмещении.

Все лица: ответственные, участвующие и просто заинтересованные в проведении операции, названной незатейливо «Vagrant»[1], были уверены, что рано или поздно «тяжёлый крейсер-бандит» будет обнаружен. Лишь некоторые, особо волнующиеся делали оговорку «пусть… пусть не рано, лишь бы не поздно».

А хранили свой главный секрет-гипотезу о происхождении «объекта» в какой-то степени вполне оправданно – чтобы не прослыть законченными фантазёрами. И круг посвящённых был очень узок.

Начальник штаба морских операций в тихоокеанском регионе также не был приобщён к этой цэрэушной тайне, поэтому относился к операции «Бродяга», как: «Да! Незаурядной! Да! Дерзкой!» Но не трясся в нервном ожидании – когда же этот проклятый «русский» найдётся и куда он, чёрт побери, мог запропаститься!?

Как реалист, допускал, что планируемая акция откровенно агрессивная и может привести к серьёзному военному конфликту с Советами. «Но ведь “проглотил” Кремль попытку захвата корабля у этих… как их… в общем, находящихся где-то там, в заднице плешивого пингвина островах? – здраво рассуждал адмирал. – И ничего! Ни нот протеста, ни выхода красных эскадр из баз, ни откупориваний крышек межконтинентальных ракет».

И догадывался, что наверняка есть факты, о которых он не знает. Но будучи человеком военной дисциплины, не лез со своим любопытством раньше времени. Считая, что когда надо, его так и так посвятят. А по поводу потерянного крейсера-бандита? «Ну и ничего, что обнаружить “русского” пока не удаётся, – рассуждал адмирал, развалившись в своём кресле, – количество, как известно, перерастает в качество. Не удивлюсь, если вскоре нужная нам информация посыплется сразу из всех источников: воздушной, надводной, их хвалёной космической разведки. И даже сторонние торговые корыта наверняка проявят инициативу». И был прав.

Первый «звоночек» пришёл от базовой патрульной авиации. Экипаж Р-3 «Ориона», патрулировавший зону Французской Полинезии, по возращении на место базирования выложил данные самописца и записи изображения (десяток видеокассет), которые были подвергнуты повторной обработке и анализу. Естественно, просмотр видеоматериала потребовал немало времени, но дал свои результаты – то, что не распознала автоматизированная система обработки данных, смог зацепить обычный человеческий непредвзятый взгляд.

– Бадди, ты у нас спец по тропикам. А ну-ка взгляни на эту картинку – это дымка или птицы над островом? – Оператор остановил «play», и сразу два любопытных рыла уставились в экран.

– Подкрути контрастность.

Изображение поплыло, рассеялось, снова набрало чёткость до максимальной кондиции.

– Вот ублюдство, Стив, по-моему, кто-то хитро спрятался за этим булыжником! – Очкастый капрал быстро извлёк несколько фото с русским крейсером, разложив гирляндой, акцентируя своё внимание на самые верхушки антенн, – и мы это получаем с запозданием в двенадцать часов! Срочно звони наверх!

– Так ночь!

– Приказ был – в любое время!

Не прошло и пяти минут, как офицер по тактической координации предоставил экстренный доклад командующему штаба морских операций в тихоокеанском регионе, которого, естественно, подняли с постели.

Потом поступили снимки из нацуправления фоторазведки. Запоздалые (время на момент съёмки было ещё пополудни прошлого дня), но не менее важные, хоть и не очень чёткие – поверхность океана заволокло маревом из-за высокой температуры воздуха и испарений. Но, казалось бы, неудобный боковой ракурс позволил определить по профилю – вот он! Искомый объект! Ценной информацией в оперативном штабе сочли длинную и хорошо видимую кильватерную полоску, указывающую направление движения корабля.

– Ни о чём особенном это не говорит! Лишь только то, что тактическая группа у Сан-Диего, как и вся континентальная береговая охрана, могут расслабиться, – почти будничным тоном возразил позёвывающий командующий штабом на энергичную реакцию офицеров, – как и большинство бездельников тут –«русский» явно собирается обойти Пёрл-Харбор стороной. Это единственные снимки из космоса?

– Спутник низкоорбитальный, время вращения вокруг Земли – два часа. Но его орбита проходит в более восточной меридиональной плоскости. То есть, как вы видите, снимок сделан под углом к поверхности Земли. И чтобы оптически отсканировать цель, сателлиту надо пронзить оптикой более толстый слой атмосферы… но вот это марево… при повторных пролётах уже ничего не было видно. В общем, такая вот орбитальная механика.

Адмирал кивнул, принимая объяснение.

– Следует ли подключить французов? – спросил офицер по тактической координации. – Насколько нам известно – все их патрульные силы флота на данный момент находятся на базе в Папеэтэ, Таити.

– Перехватить «русского» у островов Туамоту? Возможно. Если только он не сменит курс.

Крейсер

– Петляем, как зайцы, – с мягким сарказмом ворчал командир.

– Надо уйти в оптимально диаметральном направлении от чужого радара, – безапелляционно обозначил командир БЧ-7. И ему поддакивал штурман.

– Спелись, – в том же тоне констатировал Терентьев, поглядывая на карту с тут же прорисовываемым курсом. И конечно понимал, что в целом манёвр правильный – отслеживая перемещение сигнала самолётного радара, держаться к источнику облучения минимальным ЭПР[2]. То есть не показывая профиль, подставляясь исключительно кормой. Типа «вах, вах, савсэм незамэтно».

Поэтому штурман, едва антенны корабля «поймали» РЛС «Ориона», сам стал на управление и, получая доклад с поста РТС с пятиминутным интервалом, перекладывая рули на минимальные градусы, выписал тем самым эдакий разнодужный зигзаг, прежде чем положил крейсер на выбранный основной курс.

А до этого момента, то бишь от группы островов Маротири, «Пётр» прошёл почти строго на норд целых 70 миль, лишь слегка забирая к западу. А командир, заглядываясь за остекление рубки, где миновавшее зенит солнце нещадно выпаривало океан, говаривал:

– Единственное, что мне нравится, так это марево. Ещё полчасика, и полностью будем недоступны для фоторазведки.

Терентьев не знал, что именно на том прямом рывке от Южного пролетавший низкоорбитальный спутник уже сделал своё «чёрное» дело.

Самолёт-разведчик, наконец, провалился за радиогоризонт, и нос корабля повернул на генеральный норд-ост.

– Знатная закорючка получилась! – в который раз окинув пройденную курсовую кривую, заявил штурман. – Теперь бы день достоять, да ночь… а ночь, я думаю, обойдётся без неожиданностей.

Без неожиданностей не обошлось.

На мостик заступил Скопин, уже приведший себя в порядок, однако так и не снявший свою чёрную повязку на глазу.

– Надо что-то с символикой делать. Я про российские гербы и прочее, – предложил он командиру. – А? Или оставим всё как есть? У боцмана, оказывается, в загашнике и краснофлотский гюйс имеется… В конце концов, этот корабль уже носил его…

– Кормовой флаг оставим, – после недолгого раздумья проронил Терентьев, – нас будут встречать, в том числе и замполиты…. Андреевский ещё куда ни шло, а вот царский герб косточкой им в горле запершит.

– А шевроны? Не отпарывать же?

– Согласен. Но где у нас гербы намалёваны – надо бы убрать.

Тропическое марево, расползшись над океаном, проникало и в чрево крейсера, в основном томя влажностью и жарой. И не только в машинном, котельных и прочих помещениях, где грелись блоки аппаратуры.

Погнали воздух вентиляцией и кондиционированием. Жара донимала, особенно тех, кто был занят делом. «Тропичку», видимо, успели получить не все. На палубе и ярусах надстройки сновали матросы, выглядевшие весьма вольно, если не сказать пёстро. Кто в зимней робе на разный манер: оголив торс, повязав рукава вокруг пояса или просто расхристанно, закатав по локоть, кто в тельнике, кто уже довольствовался лёгкой одеждой.

Не редко под пилотки и кепи поддевали белые одноразовые полотенца – наподобие бедуинских накидок.

Командиру это безобразие на глаза особо не попадалось, кроме матросика, который нарисовался с банкой краски на крыле сигнального мостика. Впрочем, увидев командира, тот быстро привёл себя в порядок. Свесившись за планширь, он собирался закрасить щит с двуглавым орлом, когда выглянувший из рубки Скопин остановил его потуги с кисточкой.

– Э-э! Боец! Может, проще открутить эту «беду». Всего несколько гаек…

Окинув взглядом суету на палубах, старпом вспомнил, какая у него должность и чья обязанность всё и вся контролировать.

– Бардак! Где боцман? Почему «тропичку» не всем выдал? Бедуины-разгильдяи, тит вашу мать.

– Ты на себя посмотри, – иронично заметил Терентьев, – «Кутузов». Повязка не натирает? Она у тебя вроде на левом глазу была? Тебя чуть подрихтовать и на обложку советского блокбастера «Пираты XX века» с гиканьем «на абордаж!». Сплошной экшн! Начиная с «Конкерор» и далее по порядку, да по нарастающей… – Последнее он уж скорее пробормотал.

– Не надо меня рихтовать, – Скопин аккуратно потрогал следы гематом, – мне без разницы, какой глаз прикрывать. А экшн? А народ любит экшн! Скажем… нечто броское, даже экстравагантное. Да что там говорить – об этом все повести и киноленты! Только представь – погибнет земная цивилизация, прилетят инопланетяне на раскопки нашей былой жизни. Найдут фильмы, книги… а там сплошные войны, страсти-трахи, зомби и прочая хрень. «Вот жили эти люди!» – подумают! А?

Командир не ответил – прибыл вызванный боцман. Старший мичман без всяких оправданий молча отсопел выговор старпома и незамедлительно растворился.

Затем матросик-срочник, пыхтящий с гаечным ключом (резьбу на шпильках так обильно замазали краской, что гайки скручивались с превеликим трудом), наконец осилив последнее крепление, доложился. Получив от старпома «молодец», с лицом двоечника, заработавшего вожделенный «уд», загремел щитом с гербом и своими инструментами вслед за боцманом.

Вскоре ветер донёс со шкафута обрывки «трёхэтажного» боцманского усердия, принявшегося наводить дисциплину, где самым литературным было «папуасы».

Терентьев, не любивший мата, скривился, на что Скопин иронично попытался оправдать мичмана:

– Боцман на корабле, как сантехник на гражданке – без прикола и мата не проживёт.

Неожиданно и громко ожили висящие за спиной громкоговорители корабельной связи – вахтенный офицер просил командира в рубку.

Получив свой пинок целеуказания, «затанцевали» у визира сигнальщики, разворачивая устройство на указанный пеленг, возбуждённо загалдев: «По-моему, что-то есть!»

Снова высунулся наружу Терентьев, и старший сигнальщик тут же отчитался:

– Пеленг 360. Видимость на пределе. Что-то длинное и низкое!

Крейсер стал едва заметно уклоняться на румб влево.

– Служба радиоразведки перехватила передачу, – пояснил командир Скопину, – какой-то мэрчантшип – торгаш водоплавающий. И РЛС у него, вероятно, не круговая – только и словили слабый сигнал от «боковых». Не думаю, что у него оптика лучше нашей, но нам этот свидетель не нужен.

«Пётр» по-прежнему шел, не включая свои РЛС – в пассиве. Давя 30 узлов, сумел нагнать тот самый контейнеровоз, ради которого «приседал» «Орион». Судно было старое и ползло, едва покрывая 8 миль за час, направляясь в порт Папеэте на Таити. В жарком мареве тропических широт видимость была не более 30 кабельтов, и контейнеровоз выдал себя лишь радиообменом и слабым сигналом паразитных боковых лепестков курсового радара.

Ночь навалилась скоротечно, раскинув чёрную скатерть неба с ноздреватым «караваем» луны, накрошив звёздами, а по краям (по горизонту) бахрома марева, на удивление не осыпалась росой.

Влажные испарения наоборот – загустели, стелясь над океаном, продолжая нервировать сигнальщиков.

Рисковать не стали, периодически кратковременно включали навигационную РЛС и ловили признаки судоходства, по характеристикам говорящие о себе как о сугубо гражданских судах. Хотя вблизи крейсера никого не наблюдалось.

Понятие «затерялись» можно было бы примнить, если обозреть Тихий с орбиты… и не особо изощрёнными средствами. Или с самого низу – с борта корабля. Когда от горизонта до горизонта беспросветные мили и ни одного островка-берега и судёнышка.

Классик, воспевающий, как «тиха украинская ночь», даже не подозревал, как тиха тропическая. Даже диспетчеры управления воздушным движением международного аэропорта Фааа (что на Таити) свели вещание до минимума. А с горизонта слизнулись любые посторонние локаторы.

Вахта КП РЭБ (командного пункта радиоэлектронной борьбы), заступившая в 20:00, ещё застала красный шар солнца, заметными миллиметрами оседающий в океан. Затем смена. И вымученным бдением последовала та самая нелюбимая «собачья», которая в том же нудном режиме почти уж и истомилась, как по закону подлости в самом конце выдала нежданный напряг.

В рубке полумрак. Старшим был Скопин. Ночная вахта почти «просвистела», незаметно и спокойно, за чаями-кофеями, ленивыми разговорами, вконец разморив старпома, бессовестно засвистевшего рулады в командирском кресле.

Утро колышет коварно (нас – спящих) предательски давящим мочевым пузырём, провоцируя стадию сна со сновидениями. Хотя до восхода было ещё не менее часа.

Скопин дёрнулся, подавшись вперёд, блеснув белками в свете приборов, съехал с кресла, застыв вопрошающей статуей:

– Ёпть!

– Что такое? – одновременно с подколом и участием спросил вахтенный – молодой лей[3].

– Да, блин, приснилось… колокола «громкого боя». Фу ты! Думал, «боевая».

– Это не «колокола», а скорей бубенцы твои тебя подняли. Что там за бабёнка боевая приснилась?

– Ох, – уронив взгляд на выпирающую ширинку, почувствовал себя дурацки. То, что выглядело своего рода бравадой перед женщиной, в мужской компании показалось нелепым выпячиванием.

– Ща я, – неоднозначно давая понять, что направляется в гальюн, Скопин у двери обернулся и выложил с непонятным выражением лица: – Ну, было… стоит такая, со спины, ножки стройные, юбчонка короткая по самое «не хочу». Всё понимает, чувствует, но не оборачивается. Зато изогнулась, чуть наклонилась, вообще приоткрыв то… на самой грани: где ещё ноги, уже попка и самое пикантное – манящим затемнением в плавном перекрестье. Так и захотелось ей туда… под хвостик.

– И? – тут же завёлся лейтенант.

– Я ей: «А если тебя соблазнить?»

– А она?

– А она: «Потом видно будет!»

– А ты?

– Говорю: «Когда наступит “потом”, как только станет “видно”, пусть “будет” то, что будет!»

– Красиво! А дальше?

– Да, блин… знаешь, как во снах бывает – засада. Она оборачивается и… преображается, превращаясь в буфетчицу нашей столовки… как её?

– А-а, Зина, – со знанием дела подсказал лей и разочарованно: – И всё?

– Да в ней же центнер…

– Не нравятся толстушки? – скалясь.

– Нафиг! У женщины и без того хватает пикантных складок, чтобы перебирать ещё и жировые.

Лейтенант, продолжая глумливо ухмыляться, показал одобрительный большой палец.

– Вот она-то, Зина эта, пасть и открыла сиреной «громкого боя». Проснулся.

– И торчит…

– Да иди ты… – старпом, наконец, скользнул за дверь, отправляясь по своим надобностям.

А вернулся – летёха уже принимал данные эртээсников.

– На станции РТР «отбилась» отметка, – посвятил он в проблему старпома, – прямо по нашему курсу. Слабый (сигнал, я имею в виду), но вполне чёткий. Обычная навигационная РЛС, судя по параметрам.

Скопин доложил на ГКП, пока не находя особой проблемы, ожидая. На всякий случай уточнил обстановку в радиоэфире – молчок и повода для беспокойства пока нет.

– Периодичность доклада – пять минут.

– Есть.

– Сигнальщиков предупредили?

– Так точно.

Проходит первая пятиминутка с докладами по цели, затем вторая: параметры, пеленг, сила сигнала, которая неизменно растёт.

Наконец реагирует ГКП, уточняя в информационном центре классификацию цели и время её первого обнаружения.

Вот тогда становится понятен предмет беспокойства: почти двадцать минут наблюдается в курсовом секторе работа чужого локатора, дистанция до которого устойчиво уменьшается (потому как сила сигнала растёт), а собственная РЛС («Вайгач»), пусть на кратковременном включении, но ни фига не видит!

Тут ГКП голосом Терентьева выходит напрямую на КП РЭБ, требуя доложить целевую обстановку.

Скопин переглянулся с вахтенным.

– Они что, командира с койки подняли?

Ситуация прямо начинала накаляться. Уже явно вся вахта (ГКП, БИЦ) в полной мере выходит из полудремотного состояния. С КП РЭБ полились данные непосредственно на ГКП, сводя интервалы докладов к минимуму.

На мостике понимают – ситуация чреватая…

– Может, врубить прожектора – пошарить?

– Командир на ГКП – ему решать.

– Что же за хрень-то такая? РЛС сами по океану не плавают, что-то же там должно быть?

Сила сигнала растёт. Пеленг начинает неторопливо уходить вправо – это «Пётр» положил рули «лево на борт». Доклад уже каждые тридцать секунд.

И тут сигнальщики в очередной раз отчитались:

– Навигационные огни на «десять»!

– Ёханый бабай, – вырвалось у Скопина.

А ещё спустя пятнадцать секунд радостный возглас радиометриста с поста РЛС «Вайгач-У»:

– Цель обнаружена!

Это был даже не сейнер! Палиться прожектором не стали, но разглядеть что-то удалось. Судя по фактуре борта – деревянная колымага, пыхтя дизелем, прошла в полутора кабельтовых от крейсера, даже не пытаясь уклониться или хоть как-то сманеврировать. То ли спали, то ли обкурились-перепились… но никаких «радио» от туземцев не словили, словно те и не заметили громаду крейсера.

– Абыдно, да!!! – Скорчил рожу Скопин.

– Шаланды, полные кефали… – фальшивя, пропел вахтенный и перечислил в оправдание: – Малоразмерка, деревянная, марево. «Вайгач» реально даже дистанцию неправильно выдавал.

– А ведь прикинь, боднули бы мы её (а корыто приличное), и если в буле гидролокатор не замяли, то… она ж деревянная – сразу бы не утопла. Протащили бы её до самого юта и сдуру винты ухандокали.

И рулевому:

– Право руля.

«Пётр» величаво вернулся на прежний курс.

Но на этом неожиданные встречи не кончились. Мало того что командир «накрутил хвосты», так и сами радиометристы РТО прониклись моментом. Параметрами «Вайгача» поиграли, выбрав оптимальные характеристики, и не прогадали.

Горизонт уже стал багроветь, как БИЦ выдал пеленг – ещё одна цель, идущая встречным курсом.

– У них тут что – одна «дорога»? – поразился вахтенный.

Посудина шла вообще без каких-либо технических средств обнаружения. То есть о радаре и речи не было!

– Мать моя женщина! Эта вообще идёт на ощупь!

«Шаланда» прочапала на дальности визуального контакта. Снова благодаря уклонению крейсера на правом траверзе. А поскольку солнце словно с нетерпением выпрыгнуло из-за горизонта, уже на раковине рыбацкую шхуну удалось вполне прилично рассмотреть.

На юте, где под невысокой кран-балкой были навалены сети, появились смуглые фигуры, белозубо радуясь и махая руками.

На мостике протопал командир, сразу проследовав на правое крыло.

– Эти лишенцы тебя подняли с койки? – не опуская бинокль, спросил Скопин.

– Сам проснулся, – фыркнул Терентьев, – а вы тут мух не ловите.

Старпом не стал оправдываться, заслуженно, понимая, что и под бдительным оком «первого после бога» было бы то же самое. Обстоятельства!

– Радиообстановка?

– Ты про этих? – Старпом, наконец, отнял бинокль от глаз, лишь затем, чтобы им же и указать в сторону удаляющейся шхуны. – Такое впечатление, что у них и радио нет – тишина!

День наливался голубизной неба, потянуло ветерком, разметав остатки утреннего тумана.

Ещё раз хочется сказать – Тихий океан огромен. Несмотря на то что крейсер намотал от Маротири полновесных 550 миль, хоть и не по прямой, утро застало «Петра» ещё в «объятиях» Французской Полинезии. До ближайших островов архипелага Тубуаи было 100 и 120 миль на левый траверз. До Таити все трста – на правый крамбол.

Часа три шли, вообще никого не наблюдая. Ни судёнышка, ни даже гражданского борта, следующего в аэропорт Таити. Один из сигнальщиков божился, что видел чайку, что было очень сомнительно, всё-таки до ближайшего острова было не менее двухсот километров.

День обещал быть солнечным и жарким. На верхней палубе опять нашлись какие-то дела, и боцман выгнал наружу личный состав, пока тропическое солнце не раскалило металлические части корабля до нестерпимых градусов. В этот раз отцы-командиры, понимая, не противились вольностям в форме одежды матросов. Потому что сами уже в полной мере вкусили тропических прелестей и «плавились» внутри корабля, где от духоты спасали только кондиционеры, которые не всегда и справлялись, особенно в энергетических отсеках.

Матросы то рьяно (под суровым взглядом мичмана), то вяло (в халявные минуты) копошились, потея, похлёбывая воду (Пономарёв настоял), постепенно оголяя торс, тихо костеря пекло, как ещё несколько дней назад дубарь у Фолклендов. У особо расслабившихся появились солнечные ожоги, с запоздалой реакцией на сей факт боцмана, погнавшего этих (с его же слов) «дятлов» в медблок.

А потом воткнули эрэлэску, «пробежались» по кругу и ахнули. И ладно там позади кто-то телепается, да на раковинах пара-тройка меток, а вот на курсовых углах…

– Интересно, – кисло улыбнулся Терентьев, – у них тут всегда так оживлённо, или это исключительно в нашу честь? Проходной двор!

Куда-то уклоняться, сходить с курса не имело смысла – обязательно какая-нибудь посудина на пути да попадется. И не одна. Взяли на румб правее – там маячило всего пару меток, не фонящих радарами. Хотя отсутствие работы судовой РЛС чужаков ещё ни о чём не говорило.

Однако первыми на пути встретились опять лоханки аборигенов. Под мотором и с парусным оснащением, деревянные, а может и пластиковые, эти рыбацкие шхуны брались локатором едва ли за две-три мили. Сигнальщики и то узрели их раньше.

Затем прошли в нескольких кабельтовых от средненького сейнера…

А далее замаячило ещё одно непонятное судно (как потом выяснили, под британским флагом). Этот-то просвещённый мореплаватель на них и «настучал» куда там у них следует.

– Слушай, он вообще внаглую – открытым текстом… – негодовал штурман.

За стеклом рубки на правом крамболе уже не вооружённым глазом набухла тёмная точка «англичанина», а в визир – что-то среднее между торгашом под сухие грузы и прогулочной яхтой.

Приём эфира завели непосредственно в рубку на «громкую», и все слышали, как флегматичный голос на английском ворковал из динамиков, выдавая полный расклад: скорость, курс и прочие комментарии о «крейсере-бандите».

– Во! Гнида-иудушка, может, его того – глушануть РЭБ?

– Поздно, – небрежно проронил Терентьев, – но хочешь, выскажи ему, что думаешь. Мы на его частоте.

Штурман, который в английских сленгах был дока, на удивление не стал особо отрываться на инициативного бритта.

Предварительно пощёлкав тангентой передачи, сказанул в микрофон нечто в духе:

– Ну, ты! Пассивный педераст! «Биг Бэн» тебе в кишку…

Ой! Что тут началось! Английский шкипер подавился своей флегматичностью, и на принимаемой волне панически затараторило, зашкаливая амплитудами, хрипя помехой, что некоторые слова скорей угадывали.

– Ё-моё! Да он, по-моему, «мэйдэй» голосит!

Несмотря на то что с «англичанином» и так однозначно были на расходящихся курсах, тот резко отвернул, чадя из трубы, явно форсируя свои агрегаты.

– И гальюн переполняя… – не удержался вахтенный.

– «Поскакал, говно роняя…» – хохотнул штурман.

– «И исчез, Россией проклят…» – добил Скопин, сумевший незаметно возникнуть за спиной[4].

– Тебе чего – не спится? – обернулся Терентьев.

– Не спится. Что тут у нас происходит?

– Теперь нас обвинят ещё и в том, что нападаем на мирных…

– …добропорядочных… – дополнил штурман.

– …и праведных, – поддакнул Скопин.

– …Аминь, – закончили уже в два штурманско-старпомовских голоса. Терентьев с улыбкой сохранил командирскую дистанцию.

Ждали «Ориона», но появился тот, кого уж совсем не надеялись увидеть – при более близком знакомстве оказавшийся хозяином морей здешних, французским фрегатом.

– И что будем делать? – Командир обозрел своё войско оценивающим взглядом. – Сейчас он подвалит, его ж приветствовать надо… а государственного флага ВМФ СССР у нас нет. Это наши аргентинские «друзья» на нестыковки с символикой изначально плевали….

– Или тупили… – нашёлся штурман.

– Или наоборот… – выдвинул свой вариант Скопин.

– Или… в смысле? – удивился командир.

– А если именно с их подачи нас пиратами и объявили? Флаги-то у нас тогда – ни к одной стране не относились.

Терентьев с прищуром повалял эту мысль в голове и, видимо сделав зарубку себе на память, снова вернулся к более насущному вопросу:

– Гюйс, ты говорил, у нас советский есть…

– Так точно. На гафель его?

– Халтура! А и чёрт с ними – отыграем тем, что есть. Сойдёт и гюйс, если что.

Однако «француз» не стал сближаться. Не заладилось у него. Пока ещё сходились на курсовых углах, дистанция бодро сокращалась. Потом фрегат лёг на параллельный курс и безнадежно стал отставать. Но в эфире приветствиями обменялись.

Французы были предельно вежливы.

И только через три с половиной часа загудел «Орион» австралийских ВВС. Любопытный донельзя. Но совершенно не агрессивный. Если оглядываться на неопределённый статус крейсера, который в некоторых сводках продолжал числиться «пиратом», и весьма неплохое (по данным ТТХ) вооружение самолёта, пусть и скрытого ношения (на подвесках ничего серьёзного не заметили), «австралиец» ни разу не позволил себе выйти на боевой курс. Даже в имитации.

Р-3 зафлюгировал винты на паре моторов и кружил – то на бреющем, то забирался выше, то вдоль борта (левого, правого), то с носа, то с юта.

– Фотосессия, мля, – сразу догадался старпом, – теперь на всех вокзалах повесят наше фото, с надписью «их разыскивает милиция».

– Всё, – согласился штурман, – идиллия закончилась.

Затем австралийский Р-3 сменил американский собрат и тоже, видимо, сделал свою серию снимков с бреющего. Потом поднялся тысячи на две и прилип, нарезая круги.

– Теперь не отцепится. Сколько у него горючки?

Штурман нырнул в справочник Джейн, посопев, извлёк данные:

– Перегоночная дальность более восьми тысяч.

– У-у-у-у, зараза.

Собрались выпустить «камова», дескать: «чего это у них летает, а у нас не летает?», но с мотивировкой ПЛ-поиска, естественно.