Закон ее прошлого Крамер Марина
– Да я особенно и не упорствую. Она бывает в консерватории всего два дня в неделю, остальное время проводит дома, ей, разумеется, тоскливо, а Макар все-таки вносит в ее жизнь оживление. Ничего, что я о нем говорю? – вдруг спохватился Светик, и я махнула рукой.
– Перестань. Я нормально отношусь к существованию Макара в твоей жизни, привыкла уже.
– Но все равно не можешь удержаться от колкости, да? – чуть грустно улыбнулся он.
– Светик, не начинай. Мы встретились спустя столько времени не для того, чтобы ворошить прошлое и вспоминать, кто кому какие гадости сделал.
– Ну что ты… конечно, мы не будем говорить об этом. Просто я подумал, что зря упомянул о Макаре.
– Он твой сын – о чем и о ком тебе еще говорить? Нормально.
Официант принес закуски, снова наполнил наши бокалы. Светик поднял свой и чуть коснулся им края моего бокала.
– Давай выпьем за встречу, Варенька. Честное слово, я очень обрадовался, когда увидел тебя в зале. Это было так неожиданно, но так приятно. Спасибо тебе за то, что пришла.
– И отдельное спасибо за то, что после ужина уйду, правда? – неловко пошутила я, отпивая вино.
– Грубовато, Варя.
– Да, извини, действительно неудачная шутка.
– Ты очень изменилась, Варя. Я понимаю, у тебя тяжелый период в жизни, но ведь это не означает, что нужно обороняться от всех. Я тебе не враг, – негромко сказал Светик, дотягиваясь до моей руки, лежавшей на столе. – Даже развод не заставил меня относиться к тебе иначе, чем прежде, ведь, в конце концов, основная вина лежит на мне…
Я убрала руку:
– Не надо этого, Светик. Прекрати этот сеанс прекраснодушия и покаянно склоненной головы, выглядит смешно и глупо. Ты ведь не считаешь себя виновным – да и нет виновных в том, что мы перестали совпадать во взглядах. Мы разошлись мирно – и хватит. Сегодня вот встретились, вина попили – и разойдемся опять на неизвестный срок. Всех все устраивает, ведь так?
Он со вздохом кивнул головой:
– Наверное, ты права. Видимо, это Париж на меня так действует – романтика, вечер, вино. Ты ведь знаешь, что я всегда чувствую атмосферу вокруг и она определяет мое поведение и эмоции.
Я сдержанно хмыкнула. Светик вообще довольно чувствителен во всем, что касается тонких материй, я совершенно другая, и даже странно, что мы прожили вместе столько лет. Наш развод был неизбежен, что уж скрывать.
– Ты не хочешь пройтись немного? – предложил он. – Я бы потом проводил тебя.
– Можно и пройтись, почему нет. Погода вроде позволяет.
Светик оплатил счет, снова накинул мне на плечи плащ, и мы вышли на улицу.
Каждый город имеет свой запах – во всяком случае, у меня это именно так. Прага пахнет горячими трдельниками и пивом, Москва – душным металлическим воздухом из метро, Санкт-Петербург – Невой и ветром, Барселона – раскаленным песком и рыбой. Париж пах фиалками, хотя сейчас их еще и в помине не было. Я, казалось, кожей ощущала этот аромат, и он успокаивал и расслаблял меня. Мы медленно брели по Елисейских Полям и молчали. Бывают моменты, когда ни о чем не хочется говорить, да и не нужно – хорошо просто идти рядом, не произнося ни слова. Все-таки внутри мы остались родными людьми, даже после всего, что между нами произошло, и я подумала, что это очень важно – иметь родного человека, которому можно ничего не объяснять.
– Знаешь, а ведь я решила вернуться, – вдруг сказала я, не понимая даже, зачем говорю это.
– В Москву? – казалось, не удивился Светик. – Я думаю, что это правильно.
– Почему?
– Потому что ты не можешь жить где-то еще. Москва – это тот город, который полностью соответствует тебе. Ты такая же амбициозная и вечно спешащая куда-то, это твой ритм жизни, твой стиль, твой воздух. Я очень удивился, узнав, что ты вдруг решила ее оставить.
– Наверное, ты прав. За это время я тоже пришла к подобной мысли. Дело даже не в языке, а в том, что во Франции я никто. Просто женщина, живущая каждый день, как предыдущий и как следующий. А я, как выяснилось, для этого не создана. Мне скучно, я не знаю, чем занять себя. Сколько книг можно прочесть, сколько фильмов посмотреть, сколько выставок посетить? Все имеет свой предел. И мой настал.
– Тогда возвращайся, в чем дело? Не думаю, что в деньгах.
– Не в них, это ты точно подметил. Но никакие деньги не в состоянии стереть память. Но парадокс в том, что я и здесь ни на секунду не забыла того, что со мной случилось. Так какая разница – где? В Москве я хотя бы смогу работать.
Светик легко приобнял меня за плечи:
– Так возвращайся. Можешь рассчитывать на мою помощь.
– Ты всегда был чертовски любезен, Светик.
– Вот уж не думал, что ты это замечаешь.
Я остановилась и посмотрела Светику в глаза:
– Ты это серьезно? Ты действительно думал, что я всегда зациклена только на себе?
– Варя, какая теперь-то разница, о чем я думал тогда? – уклонился он. – Мы больше не вместе – разве это не ответ на все вопросы? Я стал тебе не нужен, и ты пошла дальше, оставив меня в прошлом. Я это принял.
– А вот не передергивайте, Святослав Георгиевич. Мы развелись вовсе не поэтому, правда? Напомнить? Или все-таки прекратим портить отличный вечер разборками из прошлого? – прищурившись, спросила я.
Светик пожал плечами:
– Как-то все время сворачиваем к этой теме. Наверное, не договорили тогда, а теперь пытаемся это исправить.
Это заявление бывшего мужа меня одновременно рассмешило и огорчило. Всегда неприятно осознавать, что человек, проживший с тобой много лет, так ничего в тебе толком и не понял.
– Не договорили? Я-то думала, что ты меня лучше знаешь.
Я не люблю расставаться без объяснений. Почему-то это напоминает мне следы бурно проведенной ночи, медленно застывающие на простынях. Вроде как была ты – и все, нет тебя, только пятно осталось. Высказав же все, я обретаю словно бы какое-то бессмертие, которое невозможно вывести при стирке, как то самое пятно. Не знаю, почему с годами мне стало важно это – запомниться, остаться, врезаться в память. И уж в памяти Светика я должна бы сохраниться так четко, как цветная татуировка. Странно, что это оказалось не так.
– Наверное, я что-то упустил, – уклонился от дальнейших разбирательств Светик. – Ты не замерзла?
– Если ты устал, можем расходиться.
– Я не об этом. Стало прохладно, может, ты хочешь зайти к себе и переодеться? И мы могли бы гулять хоть всю ночь.
Предложение оказалось слишком заманчивым, чтобы от него отказываться. Все-таки хорошо, что мы со Светиком оказались довольно цивилизованными, чтобы разойтись без особых скандалов, что позволило нам остаться друзьями и вот так гулять теперь по ночному Парижу.
– Думаю, ты прав. Мы практически у моего отеля, давай зайдем.
Светик отказался подняться в номер, уселся в лобби с чашкой чая, а я отправилась переодеваться. Выбор был невелик – я же не собиралась разгуливать здесь, потому, кроме джинсов, в которых приехала, надеть было нечего. Но Светику всегда было безразлично, в чем я хожу, он доверял мне и моему вкусу и не был зациклен на каких-то презренных шмотках. У меня же всегда было иначе. Иногда вещи говорят о людях куда больше, чем могла бы сказать, например, двухчасовая исповедь. Мы – то, что носим, то, чем пользуемся, на какой машине ездим, какую косметику выбираем. Поколение понтов. Рабы брендов, заложники торговых марок. И я – не исключение. Я вращалась в тех кругах, где твои наручные часы скажут о тебе больше, чем резюме, а марка портфеля, в котором лежат бумаги по процессу, выдаст твое истинное лицо. Внешний вид – наше все…
Когда я появилась в лобби, Светик внимательно изучал французскую газету.
– Для рецензий на твой концерт еще рановато, – заметила я, и он, аккуратно свернув газету, улыбнулся:
– Я не читаю рецензий на свои концерты.
– Странно. Раньше читал.
– Все меняется, Варенька.
Мы вышли на улицу, попав в довольно прохладную парижскую ночь. Запах фиалок преследовал меня, как навязчивая идея, и я сказала об этом Светику. Тот удивился:
– Не сезон еще.
– Вот и мне странно. Но ничего не могу поделать.
И тогда Светик затянул меня в ближайший открытый цветочный магазин, оказавшийся маленькой оранжереей, и купил там букет фиалок.
– Замкнем цепь, – улыбнулся он, протягивая мне цветы.
Мы гуляли до самого утра, и, вернувшись в отель, я решила не ложиться спать, дотерпеть до поезда и подремать уже под стук колес. О назначенной встрече с художником Луи я, разумеется, забыла.
Глава 3. Планы на будущее
Большая рыба не плавает в маленьком пруду.
Японская пословица
Риелтор позвонил через три дня после моего возвращения из Парижа. Представившись Петром, он сразу обрушил на меня поток названий жилых комплексов и московских улиц, где, по его мнению, я могла бы приобрести жилье.
– Погодите, Петр, вы так частите, что у меня в голове все поплыло, – взмолилась я, прерывая эту череду названий. – Давайте действовать последовательно. Я продиктую вам адрес моей почты, а вы пришлете мне свои предложения. Я их посмотрю, выберу понравившиеся, и вот их мы будем обсуждать детально. Хорошо?
– Анна предупреждала, что вы юрист и любите четкость, но я как-то мало верю в женщин-юристов, – извиняющимся тоном сказал риелтор. – В случае с вами вынужден признать, что ошибся.
– Вы еще и сексист, – вздохнула я. – Пишите адрес, Петр, и не отнимайте мое время болтовней, пожалуйста.
Избавившись от чересчур энергичного риелтора, я набрала номер Вяземской.
– Ты где выкопала этого Петю? – накинулась я на подругу, едва та сняла трубку. – Он же невменяемый какой-то!
– Тебе вечно все не так, – надулась Аннушка. – Нормальный он, просто говорит быстро.
– Ага – и женщин считает существами второго сорта, а так-то душевный человек.
– Тебе с ним что – детей совместно воспитывать? Тебе квартира нужна, а не общение, правильно? Вот и выбирай квартиру, а Петькины взгляды на баб оставь ему.
– Спасибо, дорогая, я непременно воспользуюсь твоим советом, – сладким голосом ответила я. – Как твои дела?
– Ничего нового. Видела на днях Мельникова. Его что, освободили уже?
Я едва не упала. Пол качнулся, уходя из-под ног, пришлось ухватиться за край стола. Этого не может быть…
– Погоди… ты не ошиблась? – охрипшим от ужаса голосом переспросила я, и Аннушка беззаботно рассмеялась:
– Ты чего хрипишь? Простыла? Конечно, не ошиблась – что я, Кирилла не помню? Похудел слегка, кожа на лице потемнела, а так – вполне себе еще… Красавчик.
– Но этого не может быть! Ему восемь лет дали, а прошло… сколько прошло, не помнишь?
– Мне делать нечего, что ли? – изумилась подруга. – Твой мужик – ты и подсчитывай.
Но я была не в состоянии что-то подсчитывать. Как ни крути, выходило, что выйти из мест заключения Кирилл еще не мог. Если только по условно-досрочному… Если без эксцессов отсидел половину срока, то вполне мог, да. Надо как-то проверить, кому-то позвонить…
– Все, Анька, мне надо бежать… – глуповато оправдалась я и бросила трубку.
Вцепившись в волосы, я опустилась на пол и принялась раскачиваться вперед-назад, пытаясь свыкнуться с неприятной новостью.
Мой стародавний любовник Кирилл Мельников, мой первый мужчина, едва не отправивший меня на тот свет, подставивший под удар вместе с дядей, оказавшимся к тому же моим отцом, натравивший на меня злополучного Лайона Невельсона… Нет, это все слишком. Если он вышел, то непременно будет меня искать – не зря же с пунктуальностью маньяка отсылал каждый месяц по письму из колонии. Он уже попытался сломать мне жизнь, и пару раз ему это почти удалось, а теперь мне даже за помощью обратиться не к кому – я совершенно одна. И возвращение в Москву в этих условиях, конечно, равносильно самоубийству.
Но что-то внутри подсказывало, что пройдет неделя, и я возобновлю и поиски квартиры, и позвоню Кукушкину насчет работы. Такой уж характер.
Несколько ночей меня мучили кошмары. Я давно не признаю красного цвета, не ношу вещей этого оттенка и паникую всякий раз, увидев капли от красного вина на белой скатерти. Теперь же мне снились реки крови, озера, моря… Я барахталась в этой жуткой жиже и просыпалась от собственного крика. Хорошо, что в доме я одна… Одиночество, кстати, пугало значительно меньше, чем приближение очередной ночи, потому что я точно знала – непременно увижу этот сон снова и снова. Странное дело – я никак не могла вспомнить лица Кирилла. Лица, черты которого помнила всю свою жизнь. Теперь же вместо него всякий раз возникало лицо Руслана – такое, каким я его запомнила в наш последний проведенный вместе день. Наверное, это было к лучшему. Мне даже начало казаться, что, если я вспомню, как выглядит Мельников, моя жизнь немедленно пойдет под откос – как, собственно, и бывало всякий раз с его появлением около меня.
Наконец, устав от кошмаров и неопределенности, я позвонила Диме Кукушкину и сообщила, что намерена вернуться. Димочка, похоже, здорово испугался, что я потребую вернуть управление конторой, но я успокоила его, сказав, что не собираюсь покушаться на его руководящий пост, а просто хочу работать у него и заниматься тем, что у меня хорошо получалось.
– Конечно, Варвара Валерьевна, – все еще кислым голосом отозвался Кукушкин. – Я буду рад…
– Ты насчет радости не привирай, – рассмеялась я, – и успокойся – мне даже партнерство не нужно, я хочу просто получать заказы через твою контору, вот и все. Что сама заработаю – то и будет моим, твоя репутация не пострадает, претендовать на главенство я тоже не стану. Ты ведь понимаешь, что я делаю это не ради денег. Мне просто хочется снова быть кому-то нужной и полезной, Дима. Помоги мне.
Кукушкин, похоже, повелся на мой проникновенный тон и поспешно сказал:
– Что вы, Варвара Валерьевна! Как вы могли обо мне такое подумать… да я только рад буду, если вы вернетесь и станете снова работать со мной. К нам же клиенты рекой потекут, это же ясно.
– Видишь – все будут счастливы, и ты, и я, и клиенты. Значит, мы договорились?
– Разумеется! – совсем повеселел Димочка. – Вы мне звоните, если нужна какая-то помощь, я с удовольствием!
– Непременно.
Ну вот, теперь у Димки есть время, чтобы свыкнуться с мыслью о моем возвращении. Я могла, конечно, открыть собственную контору – это не составило бы особого труда, как и обрасти снова клиентурой. Меня хорошо знали в этом мире, моя репутация открывала определенные перспективы, в том числе и финансовые, однако в деньгах я нуждалась меньше всего, а возиться с созданием конторы просто не хотела. Поэтому работа на Димку Кукушкина казалась мне лучшей перспективой из всех возможных. Он дает мне дело, я его веду и представляю в суде. Все. А слух о моем возвращении, тут Димка прав, разнесется очень быстро и привлечет в контору клиентов, желающих, чтобы именно Варвара Жигульская по прозвищу Щука представляла их интересы. Все просто.
Еще через пару дней я окончательно пришла в норму и вплотную занялась поисками квартиры. Женоненавистник Петр прислал около двух десятков вариантов, на просмотр которых я потратила три дня, отметая одну квартиру за другой. Мне не хотелось оказаться, например, в том доме, где я жила – а там как раз продавали неплохую трехкомнатную квартиру. Но – воспоминания, знакомые лица, вот это все… Я понимала, что Москва при всей ее густой заселенности и многолюдности все-таки порой оказывается маленькой, и шанс встретить знакомого не так уж мал, но способствовать этим встречам все же не хотела. Не годились и такие места, как Ордынка, например – я ее почему-то не любила. Якиманку я отвергла, едва увидев номер дома – это был жилой комплекс, в котором находилась квартира Руслана, и жить там для меня равносильно тому, как отрезать себе каждый день по пальцу. Круг сужался постепенно, и наконец я остановилась на двух квартирах, расположенных примерно в одном месте, устраивавшем меня и с точки зрения географии, и с точки зрения отсутствия негативных воспоминаний. Отправив ссылки на них Петру, я в сопроводительном письме попросила уточнить цену, условия сделки и сроки, в которые планировали уложиться хозяева. Я решила, что посмотрю обе квартиры сразу по приезде и уже на месте определюсь, что именно выбрать. Осталось только решить, где пожить первое время.
Вариант с бабушкиной квартирой я отмела сразу же, хотя он казался единственным приемлемым и логичным. Но – нет. Обида на бабушку так глубоко сидела во мне, что я просто не в силах оказалась справиться. Головой я уже давно понимала, что с этим нужно заканчивать, и Светик прав – в случае чего я буду страшно грызть себя, но сердце ни в какую не желало подчиняться разумным доводам. Бабушка предала меня, встав на сторону Светика в ситуации, когда, казалось бы, логичнее было защищать меня. Но она сделала такой выбор, это ее право, но я не могла ей этого простить. И жить у нее даже неделю тоже не хотела.
Устав изобретать велосипед, я решила остановиться в гостинице – собственно, это был самый логичный выход. Деньги есть, могу позволить себе любой отель, хоть самый дорогущий. И нечего ломать голову.
Чтобы не дать себе возможности передумать, я купила билет на рейс Париж – Москва и забронировала номер в «Балчуге». Вот и все. Можно собирать чемодан и договариваться с Жанетт о частоте ее визитов в дом для уборки и поддержания порядка. Я не планировала продавать этот дом – сюда вполне можно приезжать, к примеру, летом. Буду платить Жанетт – или вообще предложу ей жить здесь в мое отсутствие.
Глава 4. Возвращение
Прямой человек, что прямой бамбук, встречается редко.
Японская пословица
Я вернулась в Москву первого мая, в самом начале праздников. В это время город резко пустеет – все, кто могут себе позволить, уезжают либо за границу, либо на дачи. Это оказалось весьма кстати – после маленького городка в провинции попасть сразу в водоворот мегаполиса казалось мне не самой удачной идеей.
Встречала меня Вяземская – сама предложила, хотя я отказывалась и говорила, что не хочу нарушать ее планы.
– Какие у меня могут быть планы? – возмутилась подруга.
– Мало ли. И потом, выходные. Может, ты уехать куда-то хотела.
– Ерунду не говори, Жигульская! Никаких планов у меня нет, ехать никуда не собиралась, а у нынешнего кавалера свои планы, в которых меня пока нет. Так что говори номер рейса – не на такси же тебе ехать.
Я была ей очень благодарна. Все-таки почти трехгодичное отсутствие на родине немного волновало меня – вдруг что-то глобально изменилось? И столкнуться с этими изменениями в одиночку было, признаться, страшновато.
К счастью, изменений я не заметила. И Шереметьево все то же, и дорога из него до Москвы – словно я и не уезжала. Аннушка, с визгом повисшая у меня на шее возле выхода из зала прилета, тоже изменилась мало. Та же коса, перекинутая через плечо, те же распахнутые глаза. И та же потрясающая наивность, ставшая уже визитной карточкой.
– Я так рада, что ты вернулась, – лопотала подруга, пока мы шли к стоянке. – Хоть будет, с кем иной раз свободный вечер скоротать.
– Что – совсем все плохо? – насмешливо спросила я, сдвигая на лоб черные очки.
– Ой, да мужики измельчали, – сморщив нос, сказала Аннушка. – Ни тебе романтики, ни тебе каких-то шагов. Так и ждут, что ты все сама сделаешь. Нахлебники.
– Ань, ты меня удивляешь. Неужели в тех структурах, где ты вращаешься, нет ни одного мало-мальски приличного мужчины, а? Ни за что не поверю.
– Есть. Но приличные уже женаты, а это дополнительная возня – развод, алименты, истеричная супруга, то-се… Этот вариант мне, если прижмуриться, еще годится, но сложноват – нервная система не та. А холостые ведь сплошь мудаки, потому и холостые. Или уже разведены – как раз потому, что мудаки. Так зачем мне такие приключения?
– Выбываешь из борьбы? – уточнила я со смехом, и Аннушка тоже беззаботно рассмеялась:
– Скажем так – на рынке брачных услуг я ищу себе новую нишу. Хотя пытаюсь пока выжать все из нынешнего кавалера.
– Главное – не затягивай, – пошутила я, садясь в машину. – Ликвидность твоя падает с каждым годом, помни об этом.
– Вот в кого ты, Варька, такая злая, а? – устраиваясь за рулем и вставляя ключ в замок зажигания, поинтересовалась Аннушка. – Вроде семья приличная, бабушка в консерватории преподает, мать актриса, а ты? Чисто выродок же!
– Я, Анечка, не злая, я реалистка. Не обижайся.
– Ох, Жигульская, я перестала обижаться на тебя лет в восемь, когда поняла, что ты никогда не поменяешься. Ладно, куда едем-то?
– В «Балчуг».
– Красиво жить не запретишь.
– Ой, да какая разница, – отмахнулась я. – Отель как отель, зато место удобное. Отлежусь пару дней, приду в себя – и можно квартиру смотреть.
– Кстати, о квартире. Не определилась еще?
– Пока нет. Есть пара вариантов, но хочется не на фотографиях посмотреть, а самой.
– Зря ты на Якиманку не хочешь, – выезжая с парковки, сказала Аннушка. – Там же отличный жилой комплекс, люкс, все дела.
– Можно подумать, ты не понимаешь, почему я не хочу там жить.
– Если так рассуждать, тебе вообще не надо было возвращаться. В Москве кругом места, так или иначе связанные для тебя с Русланом. У тебя даже офис окнами на Кремль выходит – так что же, прикажешь Кукушкину их кирпичами закладывать? Ведь глупо, Варя. Жить надо. Понимаешь – дальше жить. Руслана не вернешь, а ты живая. Ему бы не понравилось.
Это было последней каплей. Я держалась, сколько могла, с того самого момента, когда ступила ногой на трап в Шереметьево. Но сейчас Анькины слова показались мне такими ужасными и такими безоговорочно правдивыми, что я не выдержала и расплакалась, скорчившись на сиденье. Аннушка погладила меня по волосам:
– Ты поплачь, Варенька. Невозможно носить все в себе, это для любого тяжело. Поплачь. Сегодня отдохнем, а завтра я тебя на кладбище свожу – побудешь там, подумаешь, вспомнишь. И все, дальше начнешь жить.
Удивительно, но иногда Аннушка, такая бесхитростная и примитивная, умела вдруг найти именно те слова, которые нужны в данный момент времени и в конкретной ситуации. Этим ценным качеством она пользовалась крайне редко, но всегда к месту. Я обдумала сказанное ею и поняла – а ведь она права. Я вернулась не затем, чтобы страдать и хоронить себя. Я должна жить дальше. Руслан бы это одобрил.
Аннушка осталась у меня в номере. Мы лежали на широкой кровати, между нами стоял поднос с фруктами, а на тумбочке – бутылка шампанского – комплимент от администрации отеля.
– Слушай, Аня, – вспомнила вдруг я. – А ты где Мельникова видела?
– Так он в офис к нам приходил, – блаженно прикрыв глаза, сказала подруга. – Кажется, они с моим новым шефом какие-то приятели.
– Приятели… но ты точно не ошиблась?
– Варь… я его вот как тебя видела. Он меня кофе пить приглашал, да работы много было.
– Про меня… спрашивал? – облизав пересохшие губы, спросила я.
– Первым делом.
– И… что ты ему?..
– А ничего. – Аннушка перевернулась на живот и внимательно посмотрела мне в глаза. – С чего ради я должна ему что-то о тебе говорить, когда ты из-за него чуть с крыши не шагнула?
Это был, пожалуй, самый стыдный эпизод в моей жизни. Не справившись с навалившейся негативной информацией, я действительно едва не шагнула вниз с крыши собственного дома, хорошо еще, что подоспел телохранитель. Удивительно, но обе попытки свести счеты с жизнью были связаны с именем Кирилла Мельникова. Не самый украшающий биографию факт.
– А… как он спросил? Что именно?
– Ты чего, Жигульская? – возмущенно воскликнула Аннушка. – Тебе не все ли равно, а?
– Раз спрашиваю – значит, не все равно.
– О, господи… – закатила глаза Вяземская. – Так и спросил – мол, как там Варька, где, с кем? Я ему и ответила, мол, не твое это, Кирюша, дело. Ты все, что мог, для нее сделал уже. Теперь гуляй потихоньку и лучше в другую сторону, чтоб с Варькой не пересекаться.
Я закрыла глаза, и вот тут мне впервые явилось лицо Кирилла. Я увидела его так явно, что вскрикнула от испуга и села.
– Ты чего? – удивленно уставилась на меня Аннушка.
– Я его увидела только что, – пробормотала я. – Столько лет не видела – и вдруг… я даже забыла, как он выглядит, понимаешь? И только сейчас…
Аннушка подползла ко мне, обняла и зашептала на ухо:
– Варя, перестань. Уж кто-кто, а Мельников вообще не стоит ни твоих нервов, ни твоих слез. Почему такие не самовоспламеняются и не горят заживо, а? Ведь мерзавец, каких поискать! Варька, разве можно простить то, что он сделал?
– А с чего ты решила, что я его простила? Мне не дает покоя его освобождение. Не могу понять, как он вышел. Если по УДО… все равно вроде как рано… не понимаю.
– Думаешь, он тебя искать будет?
– Не сомневаюсь даже, – снова закрывая глаза, сказала я. – Он же мне из колонии каждый месяц написывал. Собственно, и про Невельсона и его истинные мотивы я узнала из такого письма. Хотел, видишь ли, грех с души снять, сам ведь меня подставил. И не отстанет от меня – у него больше нет никого.
Мы легли на кровать лицом в подушки и затихли. Не знаю, о чем думала Аннушка, а мне уже не казалась такой удачной идея вернуться в Москву. Но кто знал, что все так обернется. Отступать я не привыкла, и сейчас тоже не сделаю этого. Попробую жить, делая вид, что никакого Кирилла Мельникова не существует.
Прежде, чем смотреть квартиры, я назначила встречу Кукушкину. Прекрасная погода располагала к прогулкам, и мы договорились пройтись по набережной. Димочка крайне удивил меня, явившись с букетом бледно-розовых тюльпанов. Он немного заматерел за то время, что мы не виделись, стал выглядеть более мужественно и уверенно – сказывалось, видимо, руководство собственной конторой. Мы обнялись, и я пробормотала:
– Кукушкин, ты заставляешь меня проявлять сентиментальность.
– Вам это идет, – улыбнулся Димка, протягивая цветы. – Я очень рад вас видеть.
– Ну что – погуляем и обсудим? – предложила я, беря его под руку.
Мы пошли по набережной, совершенно пустой в этот довольно ранний час. Я вдыхала московский воздух и чувствовала, как ко мне возвращаются силы. Это было то, чего мне так недоставало в тихом французском городке.
– Дима, чтобы не было недопонимания… – начала я, понимая, что он сам не решается заговорить первым. – Я не собираюсь, как и говорила, претендовать на руководство или партнерство. Это честно. Мне не особенно нужны деньги, я хочу просто что-то делать. Считай это капризами богатой вдовы.
Кукушкин посмотрел на меня сверху вниз и улыбнулся:
– Вы вообще не изменились. Что думаете – то и в эфир выдаете.
– А какой смысл юлить? Так всем будет проще. Ты не будешь бояться, что я тебя подсижу, а мне будет спокойнее знать, что ты ничего не опасаешься с моей стороны и ничего не скрываешь. Согласись, в этом есть рациональное зерно.
– Вот это мне в вас всегда и нравилось. Знаете, я после вашего звонка довольно много размышлял на эту тему. Честно скажу – опасался, что вы попробуете опротестовать нашу прежнюю сделку. Но потом понял, что ошибаюсь. Вы не оглядываетесь назад и принятых решений не меняете, так почему в случае со мной что-то должно быть иначе? А ваша работа в конторе только пойдет мне на пользу. Клиенты, то-се… Нет, Варвара Валерьевна, вы сделали мне очень щедрое предложение, отказываться от которого было бы крайне глупо.
– Значит, мы поладим, – улыбнулась я. – Обещаю прислушиваться к твоему мнению.
– Это лишнее, – улыбнулся он в ответ. – Вы и без меня отлично справляетесь с делами, так что это я обещаю не влезать.
– По рукам? – Я протянула ему ладонь, и Кукушкин крепко ее пожал:
– По рукам. Контора начинает работать десятого числа, у вас будет время немного обжиться. Если нужна помощь – обращайтесь, я всегда рад. А сейчас предлагаю пообедать и отметить наше воссоединение.
Мы выходили из ресторана, довольные общением и обедом, и ничего вроде не предвещало неприятностей. Но есть вещи, которые просто не в нашей власти, и уж если что-то должно произойти, то оно произойдет непременно, как ни старайся избежать этого.
Я неловко оступилась на брусчатке тротуара, попав каблуком туфли в выбоину между камней, охнула и присела, схватившись за противно занывшую лодыжку. Кукушкин бросился на помощь, и когда я снова поднялась, то внезапно увидела метрах в пяти от нас… Лайона Невельсона. От ужаса у меня перехватило дыхание, я вцепилась в рукав Димкиного пиджака и зажмурилась, но когда открыла глаза, то увидела лишь спокойно удаляющуюся от нас мужскую фигуру, лишь отдаленно напоминавшую Невельсона. Обозналась. Конечно же, я обозналась, потому что вот этого как раз и не может быть – ему дали слишком много и ни о каком условно-досрочном освобождении речи идти не могло. По его статье это не предусмотрено.
– Что-то случилось?
– Д-да… ногу подвернула, болит, – пожаловалась я, хотя лодыжка уже не беспокоила.
– Может, в травмпункт поедем?
– Ну уж нет! – запротестовала я. – Мне только постельного режима не хватало, дел полно, что ты! Давай посидим немного, и все пройдет.
Мы облюбовали лавочку в одном из дворов на Пятницкой, Димка сбегал в ближайший магазин за мороженым, и мы ели его, радуясь, как дети. Нога моя немного припухла, но я решила, что все пройдет к утру, нужно будет в отеле приложить лед. Димка проводил меня до входа в отель, мы распрощались, договорившись, что десятого числа ровно в девять я буду в офисе, и он откланялся. Я же поднялась в номер, попросила принести лед и улеглась на кровати, обняв подушку. Мне не нравилось то, что происходило со мной сейчас. Все эти призраки из прошлого… но Невельсона я видела настолько отчетливо, что могла поклясться – это был он. Вопреки здравому смыслу. Нужно все-таки проверить, не случилось ли чего за время моего отсутствия и не мог ли господин Невельсон как-то обойти законодательство и выйти из тюрьмы досрочно. Черт возьми, меня окружают сплошные уголовники, неведомо как оказавшиеся на свободе раньше положенного… Заодно можно и про Мельникова справки навести. Имелся у меня знакомый в главном управлении службы исполнения наказаний, нужно завтра же ему позвонить и успокоиться. Когда владеешь информацией – владеешь миром. Почти.
Ночью мне приснился Мельников. Я видела его так ясно, что, проснувшись, не сразу поняла, что это был только сон, и зашарила рукой по второй подушке, пытаясь обнаружить там голову Кирилла. Окончательно проснувшись, я села в постели и щелкнула кнопкой бра. Часы показывали половину пятого. Завтракать определенно рановато… но и спать больше тоже не хотелось. Я вынула из ящика тумбочки сунутую туда в день прилета книгу, которую читала в самолете. Это был купленный случайно в какой-то маленькой букинистической лавчонке Парижа сборник испанских поэтов шестнадцатого века. Не знаю, по какому наитию моя рука потянулась к этой небольшой книжке в довольно потрепанном переплете, но весь полет я не отрывалась от ее страниц, хотя читать по-французски было не особенно легко. Любовь к поэзии мне привил папа – он знал множество стихов, часто их декламировал и заставлял меня повторять. Так странно – я всю жизнь считала отцом совершенно чужого мне по крови человека, но у нас с ним была такая связь, разорвать которую не смогла даже его смерть, даже известие о том, что он мне не родной. Зато родного, так сказать, биологического, я ненавидела и после смерти – столько подлости по отношению ко мне совершил этот человек. Так что родным для меня навсегда остался тот, кто вырастил, выучил и вложил в меня всю душу. Вот как любовь к стихам, например.
Нацепив на кончик носа очки, я погрузилась в прекрасный мир витиеватых фраз. Порой мне было даже жаль, что сейчас прошла мода на такие высокопарные высказывания и речевые обороты. Но дело даже не в них – стихи проникали в душу, вызывая самые разные эмоции.
- Порой, что было сердцу мило,
- Утратит прежние черты –
- Не вспоминай, кого любила,
- Не выходи из темноты.
- Найдется золотая жила,
- И сердце радостно споет –
- Не забывай, кого любила,
- Возьми их всех с собой в полет.
- Когда тебя покинут силы,
- Ты в круге света золотом
- Не предавай, кого любила,
- Чтоб вспомнить их еще потом.
- И только в тишине могилы
- Последний явится мираж –
- Ты вспомнишь всех, кого любила
- Потом забудешь и предашь[1].
Вот как так? Почему именно это и именно сейчас? Ведь тут каждая строчка обо мне… На глаза навернулись слезы. Чем старше я становилась, тем более сентиментальной делалась, оставаясь наедине с собой и своими мыслями. Хорошо еще, что напоказ не рыдаю.
Но что же все-таки происходит? Если я ошиблась вчера, то все равно – почему именно Невельсон пригрезился мне в том незнакомце? Почему не Руслан, не Мельников, в конце концов? Я не вспоминала этого жуткого человека довольно давно – это было равносильно повторному прочтению триллера, где всех убили с особой жестокостью. Я вообще старалась выбросить из памяти этот эпизод своей жизни, который уложил меня в клинику неврозов и заставил общаться с психотерапевтами и психологами. Не каждый день находишь в сумке отрезанную руку, а потом проводишь несколько часов наедине с человеком, расчленившим собственную супругу…
Бр-р-р… даже сейчас, когда прошло время, у меня по спине поползли мурашки, а руки сделались ледяными. Я включила второе бра и закуталась в одеяло. Пятна света сделали темноту номера более мягкой, и мне уже не казалось, что в каждом углу роятся ужасные монстры. Нет, надо срочно позвонить Игорю, тому самому приятелю в управлении службы исполнения наказаний. Иначе я точно с ума сойду.
Игорь оказался рад меня услышать, но, к сожалению, находился с семьей во Франкфурте. Да, я как-то забыла, что праздники все еще продолжаются…
– Да ты не переживай, Варюха, как вернусь – сразу тебе всю информацию выдам, – пообещал он. – Кстати, здорово, что ты вернулась. Мне кто-то из ваших рассказал, что ты вроде как за границу перебралась.
– Да, попыталась. Но ты знаешь, оказывается, за границу лучше ездить на отдых, во всяком случае, мне. А вот жить там – нет, это не то.
– А говорят, что с баблом везде рай, – рассмеялся Игорь.
– Врут, Игорек, бессовестно врут, – притворно вздохнула я. – Вот у меня вроде как и проблем материальных нет, а на работу тянет со страшной силой. Не умею сидеть без дела. Так что имей в виду – если кому-то нужен адвокат в сфере недвижки – милости просим.
– Даже не сомневайся. Кого-кого, а тебя с чистой совестью порекомендую.
– Спасибо. Когда тебе позвонить?
– Я тебе сам наберу десятого ближе к обеду.
Я поблагодарила еще раз и, положив трубку, немного расслабилась. Ладно, сегодня четвертое, осталось всего шесть дней…
Глава 5. Новая старая жизнь
Терпение – одно из жизненных сокровищ.
Японская пословица
Все оставшиеся дни я провела в отеле, выбираясь только в ресторан. Не знаю, почему, но выходить на улицу мне казалось опасным. Видимо, паранойя… Пару раз приезжала Вяземская, и мы проводили вечера в том же ресторане при отеле, потягивая вино и разговаривая. Аннушка опять находилась в поиске спутника жизни, но этот процесс у нее носил характер постоянный, так что я слушала вполуха – ничего нового явно не услышу. Личная жизнь Вяземской была на удивление цикличной и предсказуемой, и я никак не могла взять в толк, почему она сама-то этого не понимает и не пытается изменить хоть что-то в подходе к поиску избранника и его дальнейшему удержанию рядом.
Я никого не жду, приучила себя не делать этого. Аннушка никогда этого не понимала. Для нее «не ждать» – равносильно «не любить». Не испытывать привязанности и эмоциональной вовлеченности в отношениях. Она всегда трактовала это довольно прямолинейно – если ты не сидишь у окна, подперев щеку кулаком, а за спиной у тебя не благоухает яствами накрытый скатертью стол (пусть даже готовить ты не умеешь и используешь для этого домработницу) – то все, нет никакой любви в твоем жестоком сердце. Я же всегда считала, что подобное ожидание только раздражает мужчину. Он словно бы постоянно ощущает прицел на лбу или спине от этого ждущего женского взгляда. И потом, процесс бездейственного ожидания мешает тебе же самой, не оставляет времени на собственную жизнь и какие-то рядовые вещи типа чтения, театров, общения с подругами. Какое может быть общение, когда постоянно поглядываешь на дисплей мобильного и ждешь сообщения или звонка, после которого срываешься с места и мчишь к вожделенному финишу не хуже олимпийца?
Мы с Аннушкой очень ярко демонстрировали две абсолютно разные модели поведения и их результаты. Мягкая, пушистая, идеально кукольная и даже приятно для мужчин глуповатая Аннушка всегда была обделена мужским вниманием, ко мне же – холодной, расчетливой и себялюбивой, по словам подруги, – всегда как магнитом тянуло совершенно разных представителей противоположного пола. Не знаю, чем объяснялся подобный феномен, никогда не интересовалась причинами, но факт оставался фактом – к сорока годам Вяземская не то что ни разу не была замужем, но даже ухитрилась не прожить совместно с мужчиной ни дня. Я не могла понять, чего именно не хватает в Аннушке мужчинам, а моя бабушка совершенно конкретно однажды назвала причину. При всем хорошем отношении к моей подруге бабушка считала ее даже не предметом мебели, а просто кошкой, а не все готовы терпеть шерсть в качестве приправы и аксессуаров. Под «шерстью» бабушка понимала те мелкие женские штучки, которые так любила оставлять Аннушка в квартирах своих любовников, чтобы «пометить» территорию. Все эти заколки, помады, расчески и даже нижнее белье. Не знаю, почему, но бабушка была права. Аннушка мгновенно начинала строить матримониальные планы на любого мужчину, посмотревшего в ее сторону, спросившего у нее время или пропустившего вперед на входе. Тут я отлично понимала ее несостоявшихся кавалеров – на их месте я бы тоже неслась в противоположном направлении со скоростью «Сапсана». Казалось бы – только время спросил, а уже женат, отец троих детей и постоянно всем должен. Страшно же. В конечном итоге несостоявшийся кавалер сгребал все оставленные Аннушкой улики в пакет и возвращал вместе с сообщением о прекращении отношений.
Вот и сейчас в очередной раз я выслушивала историю о том, как Аннушка встретила «того самого единственного», с кем готова провести остаток жизни и ковылять под ручку по бульварам в старости. Разумеется, избранник был женат, но, как всегда водилось у Аннушки, «жил с женой из жалости» и «ждал, пока дети встанут на ноги». Сотни раз я говорила ей, что подобные оправдания выдумывают себе в утешение оказавшиеся в такой ситуации студентки первых-вторых курсов вуза, а не взрослые состоявшиеся тетеньки ближе к пятому десятку, но Вяземская только отмахивалась и обижалась, называя меня циничной сволочью без души и сердца.
– Ты пойми – он, как честный и порядочный человек, не может уйти и оставить ее одну с двумя подростками – это же им психику сломает! А потом начнутся проблемы – наркотики, дурные компании, самоубийства… Зачем мне такой груз на душе, я ведь буду себя виноватой чувствовать! – покручивая бокал с белым вином, говорила Аннушка.
Мне хотелось взять ее за шиворот и хорошенько встряхнуть – большей глупости выдумать просто невозможно, но, похоже, моя подруга в очередной раз свято верила в свою правоту. Осталось засечь время, через которое я услышу вторую часть этой саги – о том, как прекрасный принц превратился в мерзкую жабу и ускакал в родное болото.
– Тебе не кажется, дорогая, что честные и порядочные люди в первую очередь не заводят романов на стороне?
– Вот ты снова за свое, Варька! Мы же не виноваты, что у нас любовь! И потом, он такой… ты же его даже не видела…
Я пожала плечами:
– А зачем мне? По-моему, все ясно.
– Вечно тебе все ясно! Ты всегда делаешь выводы, даже не видя человека!
– Слово «мачо» составляется вовсе не из тех же букв, что слово «козел», я не понимаю, почему ты-то не хочешь признать этот очевидный факт?
Аннушка округлила глаза и застыла с чуть приоткрытым ртом, переваривая сказанное мной, а потом фыркнула:
– Очень остроумно, ага!
Читать бесплатно другие книги:
