Вопрос и ответ Несс Патрик

1

Старый Мэр

Мистер Коллинз толкал меня по узкой лестнице без окон, вверх, и вверх, и вверх, то и дело поворачивая на площадках, но все равно только вверх. Когда я решил, што ноги сейчас отвалятся, перед нами оказалась дверь. Он открыл ее и пихнул меня так крепко, што я кубарем влетел в комнату и рухнул на деревянный пол. Руки совсем онемели, подставить их я не смог. Только застонал, с трудом перекатился на бок…

…и уставился в тридцатиметровый обрыв.

Я поскорей отполз по-паучьи от пропасти под хохот мистера Коллинза. Вдоль стен квадратной комнаты шла полка всего в каких-нибудь пять досок шириной. Посередине зияла кошмарная дыра с какими-то свисающими вниз через центр веревками. Я проследил их вверх по высоченной шахте – до самого гигантского, какой я в жизни видел, комплекта колоколов: два висели на одной деревянной балке, громадные такие, сами с целую комнату – хошь живи в ней! В стенах комнаты были пробиты арки, штобы звон было слышно на всю округу.

Мистер Коллинз хлопнул дверью. Я подскочил. В замке раздался такой уверенный клик-клак, што мысли о побеге как-то все разом кончились.

Я кое-как сел, привалился к стене и закрыл глаза, ожидая, когда снова смогу дышать.

Я – Тодд Хьюитт, думал я. Я – сын Киллиана Бойда и Бена Мура. У меня через четырнадцать дней день рожденья, но я уже мужчина.

Я – Тодд Хьюитт, и я – мужчина.

(мужчина, который сказал мэру, как ее зовут)

– Прости, – прошептал я. – Прости меня.

Прошло время.

Я открыл глаза и огляделся. По всему периметру этажа светились маленькие прямоугольные отверстия – на уровне глаз, по три на стену; сквозь завесу пыли внутрь сочился гаснущий свет.

Я отправился к ближайшему. Конечно, это колокольня собора, очень высоко над землей, а внизу – площадь, первое, што я увидел в городе. Всего только сегодня утром, но кажется, целую жизнь назад. Смеркалось. Видимо, я довольно долго провалялся в отключке, прежде чем мэр привел меня в чувство. За это время он мог сделать с ней што угодно, мог даже…

(заткнись, просто заткнись)

Я окинул взглядом площадь. Все так же пуста, тиха тишиной безмолвного города. Города без Шума. Города, ждущего, когда придет армия и его завоюет.

Города, который даже не пытался сопротивляться.

Просто здесь объявился мэр, и они сдали все ему. Слухи об армии подчас эффективнее самой армии, или как он там сказал? Чистая правда, а?

Все это время мы бежали сюда со всех ног, даже не думая, што мы найдем, на што будет похоже Убежище, когда мы до него все-таки доберемся, не произнося этого вслух, но надеясь, што тут будет безопасно, што тут рай.

Говорю тебе, надежда есть, сказал Бен.

Но он ошибался. Никакое это не убежище.

Это Новый Прентисстаун.

Я сморщился, потому што грудь сдавило, и посмотрел на запад: там, за площадью, были деревья и еще молчаливые дома и улицы, а потом – водопад, рушащийся с края долины, – довольно близко, кстати, – и дорога, зигзагом исчеркавшая склон ближайшего холма… дорога, где я дрался с Дэйви Прентиссом… где Виола…

Я вернулся к комнате.

Глаза уже привыкли к вянущему свету, но смотреть здесь все равно было не на што: доски и слабая вонь. До веревок с любой стороны было метра два. Я уставился наверх, сощурился, пытаясь разглядеть, где они там прикрепляются к колоколам, штобы звонить… потом заглянул в дыру, но там было темно, хоть глаз выколи, и што внизу, все равно не поймешь… Кирпичи, наверное.

Хотя, если так посмотреть, два метра – это не так уж много. Можно одним прыжком их одолеть, вцепиться в веревку, слезть по ней вниз…

Но тогда…

– А што, довольно изобретательно, – заметил голос из дальнего угла.

Я отшатнулся, вскинул кулаки, вздернул Шум. Там просто вставал человек – вставал, где сидел. Еще один бесШумный мужик.

Только…

– Если ты попытаешься сбежать по веревкам, которые тут так соблазнительно висят, – пояснил он, – все до последнего в городе об этом узнают.

– Кто ты такой? – спросил я; в желудке было на редкость высоко и легко, но кулаки так сжатыми и остались.

– Да, – сказал он. – Я так и думал, что ты не из Убежища.

Он выступил из угла, дал свету упасть на лицо. Подбитый глаз, рассеченная губа, видимо, только-только заросшая. Пластырей на него пожалели, это как пить дать.

– Забавно, как быстро забываешь его громкость, – пробормотал он почти себе под нос.

Маленький это был человек, меньше даже, чем я, зато шире в плечах. И старше Бена, хотя и ненамного. Весь какой-то мягкий, даже с лица. Такую мягкость я побью, ежели придется.

– Да, – кивнул он, – может, и побьешь.

– Ты кто такой? – повторил я.

– Кто я? – негромко повторил он и повысил голос, словно собирался кого-то сыграть. – Я – Кон Леджер, мальчик мой. Мэр Убежища. – Он растерянно улыбнулся. – Но точно не мэр Нового Прентисстауна.

Покачал головой, глядя на меня.

– А ведь мы даже начали давать беженцам лекарство, когда они к нам хлынули.

Тут до меня дошло, што на лице у него никакая не улыбка, а гримаса.

– Бог ты мой, мальчик, – сказал он. – Какой же ты Шумный.

– Я тебе не мальчик, – заявил я, но кулаков не опустил.

– Честно признаться, не вижу в твоем замечании ни малейшего смысла.

Я мог бы ему сказать десять миллионов разных вещей, но любопытство решительно протолкалось вперед.

– Так лекарство все-таки есть? Лекарство от Шума?

– Конечно. – Он слегка поморщился, глядя на меня, словно попробовал што-то гадкое. – Одно местное растение с натуральным нейрохимикатом в составе, плюс еще несколько веществ, которые можно синтезировать, и пожалуйста. Новый свет наконец-то погрузился в тишину.

– Но не весь Новый свет.

– Разумеется, нет. – Он отвернулся посмотреть в прямоугольную бойницу, руки за спиной. – Его, между прочим, нелегко изготовить. Процесс долгий, медленный. Мы его довели до ума только в конце прошлого года – и это после двадцати лет непрерывных попыток. Мы сделали достаточно для себя и уже как раз собирались начать экспортировать, когда…

Он рассеянно умолк, пристально глядя куда-то в город внизу.

– Когда решили сдаться без боя, – бросил я, низко и ало рокоча Шумом. – Как последние трусы.

Он повернулся обратно ко мне; болезненную улыбку смело с лица без остатка.

– И почему мне должно быть интересно, что думает мальчик?

– Я не мальчик, – повторил я.

У меня што, до сих пор так стиснуты кулаки? Кажись, да.

– Очевидным образом, мальчик, – отрезал он. – Потому что мужчина знал бы, что бывает вынужденный выбор, который приходится делать, когда стоишь на грани уничтожения.

– Про уничтожение вы мне ничего нового не расскажете, – свирепо сузил глаза я.

Он даже сморгнул слегка, увидав эту правду у меня в Шуме – она так и пылкала на него короткими слепящими вспышками, – а потом обмяк, сломался.

– Прости, – сказал он. – Это так на меня не похоже.

Он яростно потер лицо руками, стараясь обходить черный синяк вокруг глаза.

– Вчера я еще был добрый мэр прекрасного города, – хохотнул словно какой-то одному ему понятной шутке. – Но вчера давно кончилось.

– Сколько народу в Убежище? – спросил я, пока не собираясь никого прощать.

– Мальчик… – начал он.

– Мое имя – Тодд Хьюитт, – перебил я. – Можете называть меня мистер Хьюитт.

– Он обещал нам новое начало…

– Даже я знаю, што он лжец. Сколько здесь народу?

– Включая беженцев – три тысячи триста, – вздохнул он.

– Армия втрое меньше. Вы могли сражаться.

– Женщины и дети, – покачал головой он. – Фермеры.

– В других городах женщины и дети прекрасно сражались. Женщины и дети умирали от их руки.

Он шагнул на меня; лицо на глазах наливалось бурей.

– Да! А наши женщины и дети не умрут! Потому што я заключил мир!

– Это мир вам глаз зачернил, – кивнул я. – И губу разбил.

Он секунду смотрел на меня, потом печально фыркнул.

– Слова мудреца. В устах жлоба.

И отвернулся смотреть в свою бойницу.

Именно тогда я ощутил тихое жужжание.

Вопросительные знаки заполнили Шум, но не успел я и рта раскрыть, как мэр… старый мэр сказал:

– Да, это меня ты слышишь.

– Вас? – не поверил я. – А лекарство как же?

– А ты бы дал побежденному врагу его любимое снадобье?

Я облизнул губу.

– Так он возвращается? Шум?

– Еще как. Если не принимать ежедневную дозу, он очень даже возвращается. – Он побрел к себе в угол и медленно опустился на пол. – Кстати, ты заметил, что здесь нет уборной? Заранее извиняюсь за неприятные стороны нашего бытия.

Я смотрел на него; Шум громыхал – воспаленный, красный, полный вопрошаний.

– Стало быть, это был ты, я не ошибся? – сказал он. – Сегодня утром? Тот, ради кого они очистили весь город? Кого наш новый президент самолично встречал верхом?

Я не стал ему отвечать. Ответил Шум.

– Так кто же ты такой, Тодд Хьюитт? – спросил он. – Что в тебе такого особенного?

А вот это, подумал я, очень хорошее вопрошание.

Ночь пала быстро и сразу. Мэр Леджер все меньше говорил и все больше как-то ерзал, вертелся беспокойно, пока и вовсе не вскочил и не принялся мерить наше гнездо шагами. Жужжание его делалось все громче. Теперь, даже захоти мы поговорить, обоим придется орать в голос.

Я стоял со стороны фасада и смотрел с башни, как высыпают на небо звезды, как ночь укутывает долину внизу.

Я думал – и старался не думать, потому што когда я думал, желудок у меня сводило и начинало тошнить, или в горле вставал ком и начинало тошнить, или в глазах появлялась вода и начинало тошнить.

Потому што где-то там, неизвестно где, была она.

(пожалуйста, будь где-то там, неизвестно где)

(пожалуйста, будь в порядке)

(ну, пожалуйста)

– Тебе обязательно быть таким, к черту, громким? – взорвался мэр.

Я развернулся к нему, собираясь взорваться в ответ, но он поспешно поднял руки вверх.

– Прости. Прости. Это совсем на меня не похоже. – Он снова принялся ерзать и крутить пальцами. – Нелегко, когда лекарство вот так внезапно отнимают.

Я отвернулся и стал смотреть на Новый Прентисстаун. В домах начали зажигаться огоньки. Там целый день было никого не видно, все сидели за дверями – наверняка по приказу мэра.

– А они там внизу недурно справляются, – пробормотал я.

– О, у всех дома есть запасы, – отозвался мэр Леджер. – Которых они неизбежно скоро лишатся, надо думать.

– Вряд ли это будет проблемой, когда сюда дойдет армия, – буркнул я.

Вставали луны, крались на небо неспешно, словно торопиться было решительно некуда. Они светили достаточно ярко, штобы озарить весь Новый Прентисстаун. Река разрезала город пополам, но к северу ничего особенно не было, кроме полей, пустых в этом черно-белом свете, а за ними черно взлетал зазубренный скалистый обрыв – северная стена долины. С севера же из холмов выбегала худенькая дорожка и вонзалась в город – та самая, по которой мы с Виолой не пошли после Фарбранча. Зато по ней пошел мэр и поспел сюда прежде нас.

К востоку река и основная дорога уходили бог весть куда, петляли, огибали дальние холмы, а город постепенно разрежался, сходил на нет. От площади бежала и еще одна дорога, даже не особо мощенная, – на юг, мимо домов, в лес и на холм с зарубкой на вершине.

Вот и весь Новый Прентисстаун.

Дом трем тысячам тремстам людям, которые сидят, попрятавшись по своим норам. Так тихо, што впору подумать: уж не умерли ли они там, чего доброго?

Никто из них и пальцем не шевельнул, штобы спасти себя и своих от того, што на них надвигалось, – в надежде, што ежели они будут достаточно смиренны, достаточно слабы, чудище смилуется и не пожрет их с потрохами.

Вот сюда-то мы всю дорогу и бежали.

Што-то зашевелилось внизу, на площади… мелькнула тень – нет, просто псина. Дом, дом, дом, донеслись до меня ее мысли. Дом, дом, дом.

У собак человечьих проблем нет.

Собакам ничего не мешает быть счастливыми.

Я посидел еще, сдышивая туготу в груди, воду в глазах.

Подождал, пока уйдут мысли про мою собаку.

Потом поднял глаза и увидел – вовсе даже не собаку.

Понурив голову, медленно, шагом, через площадь ехал человек. Копыта звонко клацали по кирпичам. И хотя жужжание в голове у мэра Леджера уже стало такой докукой, што хрен его знает, как я сегодня буду спать, я слышал его аж с самого низа. Его слышал. Шум.

На фоне тишины замершего, ждущего города я слышал человеческий Шум.

А он слышал мой.

Тодд Хьюитт? – подумал он.

И я услышал, как по его роже расползлась улыбка.

Я тут кой-чо нашел, Тодд, сказал он, вверх, через всю площадь, взглядом нашаривая меня сквозь лунное марево. Твое кой-чо нашел.

Я ничего не сказал. Даже не подумал ничего.

Просто смотрел, как он полез рукой назад, вынул што-то, поднял ко мне.

Даже на таком расстоянии, даже в скудном свете лун я знал, што это.