Лунный камень Коллинз Уилки

ЭПИЛОГ

КАК БЫЛ НАЙДЕН АЛМАЗ

Двадцать седьмого июня я получил инструкции от сыщика Каффа следить за тремя людьми, подозреваемыми в убийстве, судя по описанию, индусами. Их видели на Тауэрской пристани в это утро, отправляющимися на пароход, идущий в Роттердам.

Я выехал из Лондона на пароходе, принадлежащем другой компании, который отправлялся утром в четверг, двадцать восьмого.

Прибыв в Роттердам, я успел отыскать капитана парохода, ушедшего в среду. Он сообщил мне, что индусы действительно были пассажирами на его корабле, но только до Грэйвзенда. Доехав до этого места, один из троих спросил, когда они прибудут в Кале. Узнав, что пароход идет в Роттердам, говоривший от имени всех трех выразил величайшее удивление и огорчение; оказывается, он и его друзья сделали ошибку. Они были готовы, говорил он, пожертвовать деньгами, заплаченными за проезд, если капитан парохода согласится высадить их на берег. Войдя в положение иностранцев и не имея причины удерживать их, капитан дал сигнал береговой лодке, и все трое покинули пароход.

Индусы заранее решились на этот поступок, чтобы запутать следы, и я, не теряя времени, вернулся в Англию. Я сошел с парохода в Грэйвзенде и узнал, что индусы уехали в Лондон. Оттуда я проследил, что они уехали в Плимут.

Розыски в Плимуте показали, что они отплыли сорок часов назад на индийском пароходе «Бьюли Кэстль», направлявшемся прямо в Бомбей.

Получив это известие, сыщик Кафф дал знать бомбейским властям сухопутной почтой, чтобы полиция появилась на пароходе немедленно по прибытии его в гавань. После этого шага я уже более не имел отношения к этому делу. Я ничего не слышал об этом более с того времени.

Сыщик Кафф просит меня изложить письменно некоторые обстоятельства, относящиеся к трем лицам (предполагаемым индусам), которые были пассажирами прошлым летом на пароходе «Бьюли Кэстль», направлявшемся в Бомбей под моей командой.

Индусы присоединились к нам в Плимуте. Дорогою я не слышал никаких жалоб на их поведение. Они помещались в передней части корабля. Я мало имел случаев лично наблюдать их.

В конце путешествия мы имели несчастье выдержать штиль в течение трех суток у индийского берега. У меня нет корабельного журнала, и я не могу теперь припомнить широту и долготу. Вообще о нашем положении я могу только сказать следующее: течением нас прибило к суше, а когда опять поднялся ветер, мы достигли гавани через двадцать четыре часа.

Дисциплина на корабле, как известно всем мореплавателям, ослабевает во время продолжительного штиля. Так было и на моем корабле. Некоторые пассажиры просили спускать лодки и забавлялись греблей и купаньем, когда вечерняя прохлада позволяла им это делать. Лодки после этого следовало опять ставить на место. Однако их оставляли на воде возле корабля, — из-за жары и досады на погоду ни офицеры, ни матросы не чувствовали охоты исполнять свои обязанности, пока продолжался штиль.

На третью ночь вахтенный на палубе ничего необыкновенного по слышал и не видел. Когда настало утро, хватились самой маленькой лодки, — хватились и трех индусов.

Если эти люди украли лодку вскоре после сумерек, — в чем я не сомневаюсь, — мы были так близко к земле, что напрасно было посылать за ними в погоню, когда узнали об этом. Я не сомневаюсь, что они подплыли к берегу в эту тихую погоду (несмотря на усталость и неумение грести) еще до рассвета.

Доехав до нашей гавани, я узнал впервые, какая причина заставила моих трех пассажиров воспользоваться случаем убежать с корабля. Я дал такие же показания властям, какие дал здесь. Они сочли меня виновным в допущении ослабления дисциплины на корабле. Я выразил сожаление и им, и моим хозяевам. С того времени ничего не было слышно, сколько мне известно, о трех индусах. Мне не остается прибавить ничего более к тому, что здесь написано.

Помните ли вы, любезный сэр, полудикаря, с которым вы встретились на обеде в Лондоне осенью сорок восьмого года? Позвольте мне напомнить вам, что этого человека звали Мертуэт и что вы имели с ним продолжительный разговор после обеда. Разговор шел об индийском алмазе, называемом Лунным камнем, и о существовавшем тайном заговоре, с целью овладеть этой драгоценностью.

С тех пор я много странствовал по Центральной Азии. Оттуда я вернулся на место своих прежних приключений, в Северо-Западную Индию. Через две недели после этого я очутился в одном округе, или провинции, мало известной европейцам, называемой Каттивар.

Тут случилось со мною происшествие, которое, — каким бы невероятным это ни казалось, — имеет для вас личный интерес.

В диких областях Каттивара (а как дики они, вы поймете, когда я скажу вам, что здесь даже крестьяне пашут землю вооруженные с ног до головы) население фанатически предано старой индусской религии — древнему поклонению Браме и Вишну. Магометане, кое-где разбросанные по деревням внутри страны, боятся есть мясо каких бы то ни было животных. Магометанин, только подозреваемый в убийстве священного животного, — например, коровы, — всякий раз беспощадно умерщвляется в этих местах своими благочестивыми соседями — индусами.

В пределах Каттивара находятся два самых прославленных места паломничества индусских богомольцев, где разжигается религиозный фанатизм народа. Одно из них Дварка, место рождения бога Кришны. Другое — священный город Сомнаут, ограбленный и уничтоженный в одиннадцатом столетии магометанским завоевателем Махмудом Газни.

Очутившись во второй раз в этих романтических областях, я решился не покидать Каттивара, не заглянув еще раз в великолепную Сомнаутскую пустыню. Место, где я принял это решение, находилось, по моим расчетам, на расстоянии трех дней пешего пути от пустыни.

Не успел я пуститься в дорогу, как заприметил, что многие, собравшись по двое и по трое, путешествуют в одном направлении со мной.

Тем, кто заговаривал со мною, я выдавал себя за индуса-буддиста из отдаленной провинции, идущего на богомолье. Бесполезно говорить, что одежда моя соответствовала этому. Прибавьте, что я знаю язык так же хорошо, как свой родной, и что я довольно худощав и смугл и не так-то легко обнаружить мое европейское происхождение, — поэтому я быстро прослыл между этими людьми хотя и земляком их, но пришельцем из отдаленной части их родины.

На второй день число индусов, шедших в одном направлении со мною, достигло нескольких сот. На третий день шли уже тысячи. Все медленно направлялись к одному пункту — городу Сомнауту.

Ничтожная услуга, которую мне удалось оказать одному из моих товарищей-пилигримов на третий день пути, доставила мне знакомство с индусами высшей касты. От этих людей я узнал, что толпа стремится на большую религиозную церемонию, которая должна происходить на горе недалеко от Сомнаута. Церемония эта посвящалась богу Луны и должна была происходить ночью.

Толпа задержала нас, когда мы приблизились к месту празднества. Когда мы дошли до горы, луна уже высоко сияла на небе. Мои друзья-индусы пользовались какими-то особыми преимуществами, открывавшими им доступ к кумиру. Они милостиво позволили мне сопровождать их; дойдя до места, мы увидели, что кумир скрыт от наших глаз занавесом, протянутым между двумя великолепными деревьями. Внизу под этими деревьями выдавалась плоская скала в виде плато. Под этим плато и стал я вместе с моими друзьями-индусами.

Внизу под горою открывалось такое величавое зрелище, какого мне еще не приходилось видеть; человек дополнял собою красоту природы. Нижние склоны горы неприметно переходили в долину, где сливались три реки. С одной стороны грациозные извилины рек расстилались, то видимые, то скрытые деревьями, так далеко, как только мог видеть глаз. С другой стороны гладкий океан покоился в тишине ночи. Наполните эту прелестную сцену десятками тысяч людей в белых одеждах, расположившихся по склонам гор, в долине и по берегам извилистых рек. Осветите этих пилигримов буйным пламенем факелов, струящих свой свет на несметные толпы, вообразите на востоке полную луну, озаряющую своим кротким сиянием эту величественную картину, — и вы составите себе отдаленное понятие о зрелище, открывавшемся мне с вершины горы.

Грустная музыка каких-то струнных инструментов и флейт вернула мое внимание к закрытому занавесом кумиру.

Я повернулся и увидел на скалистом плато три человеческие фигуры. В одной из них я тотчас узнал человека, с которым говорил в Англии, когда индусы появились на террасе дома леди Вериндер. Другие два, бывшие его товарищами тогда, без сомнения, были его товарищами и здесь.

Один из индусов, возле которого я стоял, увидел, как я вздрогнул.

Шепотом он объяснил мне появление трех фигур на скале.

Это были брамины, говорил он, преступившие законы касты ради службы богу. Бог повелел, чтобы они очистились паломничеством. В эту ночь эти три человека должны были расстаться. В трех разных направлениях пойдут они пилигримами в священные места Индии. Никогда более не должны они видеть друг друга в лицо. Никогда более не должны они отдыхать от своих странствований, с самого дня разлуки и до дня смерти.

Пока он говорил мне это, грустная музыка прекратилась. Три человека распростерлись на скале перед занавесом, скрывавшим кумир. Они встали, они взглянули друг на друга, они обнялись. Потом они поодиночке спустились в толпу. Народ уступал им дорогу в мертвом молчании. Я видел, как толпа расступилась в трех разных направлениях в одну и ту же минуту. Медленно, медленно огромная масса одетых в белое людей опять сомкнулась. След вошедших в ряды их, приговоренных к скитанью, изгладился. Мы не видели их более.

Новая музыка, громкая и веселая, раздалась из-за скрытого кумира. По толпе пронесся трепет.

Занавес между деревьями был отдернут и кумир открыт.

Возвышаясь на троне, сидя на неизменной своей антилопе, с четырьмя распростертыми к четырем сторонам света руками, воспарил над вами мрачный и страшный в мистическом небесном свете бог Луны. А на лбу божества сиял желтый алмаз, который сверкнул на меня своим блеском в Англии с женского платья.

Да! По истечении восьми столетий Лунный камень снова сияет в стенах священного города, где началась его история. Как он вернулся на свою дикую родину, какими подвигами или преступлениями индусы опять овладели своей священной драгоценностью, известно скорее вам, чем мне. Вы лишились его в Англии и, — если я хоть сколько-нибудь знаю характер индусского народа, — вы лишились его навсегда.

Так годы проходят один за другим; одни и те же события обращаются в кругах Времени. Какими окажутся следующие приключения Лунного камня? Кто может сказать?