Знаменатель Алексеева Оксана

Глава 1. Система

Агрессия – самый физически сильный элемент Системы. Отличается автоматичностью поведения, неадекватностью оценки собственных и чужих действий. В обычной жизни выглядит излишне озлобленным и неконтролируемым. Склонен к насилию. Из-за характерных особенностей обычно погибает одним из первых.

Умиротворение – самый физически слабый элемент Системы. Пассивный созерцатель. Часто религиозен и замкнут. Не способен сопротивляться внешнему воздействию, поскольку не видит в этом смысла. Возможны суицидальные наклонности. Потенциальная жертва преступников. Из-за характерных особенностей обычно погибает одним из первых.

* * *

Всегда подозревала, что я сумасшедшая. Только логика подсказывала, что об этом лучше не распространяться. Теперь же считаю, что шизофреников куда больше, чем заявлено в официальной статистике, только самые умные из них делают все возможное, чтобы окружающие об этом не догадывались. А может быть, нормальных людей не существует вовсе. Изучи и соблюдай правила социума, оправдывай ожидания – и вуаля! – ты будешь признан образцом нормальности.

Однако у меня это осознание обозначилось чуть позже, чем возникла необходимость. Первый странный эпизод произошел еще в раннем детстве, когда я ни с того ни с сего набросилась на отца. Он пожурил меня за какую-то проделку, а ведь для детей любое ограничение – катастрофа. В общем, в моем тогда еще неокрепшем уме от такой несправедливости что-то перемкнуло. Я кинулась на отца и стала его бить. Он растерялся, да и подобной силищи в шестилетнем ребенке не ожидал. Самое смешное, что о произошедшем родители мне потом рассказали – сама я ни черта не помнила. Они же назвали это аффектом, не поднимая больше неприятную тему, – посторонних не посвящали, ну а сломанная папина рука зажила. Наверное, именно родители и заронили в меня мысль, что о странностях лучше лишний раз не упоминать. Этот урок я усвоила задолго до того, как ненормальности начались в полном смысле слова.

Подобные приступы агрессии не повторялись, и неприятный момент из моего детства благополучно забыли. Вспомнила я о нем гораздо позже, когда мне было уже шестнадцать. Соврала родителям, что заночую у подруги, а сама прекрасно провела вечер в компании этой девчонки и еще десятка веселых ребят. Немного пива и гитара в приятном обществе делают времяпрепровождение волшебным – в такие вечера легко влюбляться и творить глупости. Подруга умудрилась совместить то и другое, поэтому неожиданно для меня исчезла без обратной связи в темноте с бойфрендом-новобранцем. Потому-то мне пришлось посреди ночи возвращаться домой, сочиняя на ходу для родителей причину отмененной ночевки.

Оказалось, что пятница в тот день приключилась не только с нами, но и с другими людьми, для которых немного пива и гитара – недостаточные атрибуты веселья. На таких-то двух молодчиков я и нарвалась, когда пыталась побыстрее миновать уже темный парк. Сначала они увязались за мной, а когда я, сознавая возможные последствия, побежала – догнали. После чего последствия в самом негативном смысле были уже очевидны. Мужики успели утащить меня подальше от освещенного места, два раза треснуть по лицу, чтобы перестала орать, и принялись усердно «ухаживать». Я поначалу оцепенела от ужаса. Вот везде пишут о поведении жертв – мол, сопротивляйся. Видимо, пишут это только те, кто ни разу в такой ситуации не оказывался! Там не то что сопротивляться, даже дышать толком не можешь, а от страха конечности перестают слушаться. И в тот момент, когда окаменевший мозг уже почти смирился с неизбежным, в него снова будто бес вселился.

Но на этот раз я все помнила. Помнила, как вцепилась зубами в плечо неудачливого насильника и вырвала кусок ткани с мясом. Выплюнула. Он кричал так забавно, что мне захотелось смеяться. Второй опешил – и заминка ему стоила парочки ребер. Тогда я ничему не удивлялась, только радовалась, что нога так уверенно пинает в самую нужную точку, что руки непроизвольно сжимаются в кулаки. Одному удалось убежать, тогда я принялась бить второго и делала это, пока не устала. Лишь потом выпрямилась и пошла своей дорогой, даже не задумываясь о том, остался ли он жив.

Чуть позже меня отпустило и снова накрыло страхом. Разбитые костяшки ныли, правую ногу заметно тянуло. И все равно я радовалась бесу, который в этот вечер пришелся очень кстати. А кто бы на моем месте не радовался? По пути домой завернула в кафешку, там, в туалете, смыла с рук и обуви кровь, поправила юбку, улыбнулась отражению и отправилась жить дальше.

После того случая я уже не могла не задумываться о своем безумии. И хотя оно пришло мне на выручку, сама его природа пугала. Однако утешала мысль, что настигает оно меня только в случае крайнего стресса – а если так, то все терпимо. Больше я в такие ситуации не попадала, потому и жестокость не проявлялась.

Увы, сумасшествие мое заключалось не только во всплесках агрессии. Еще были сны. И если уж об очевидных странностях посторонним лучше не говорить, то упоминать о снах – верх тупости. В первом таком сне умер Чон Со.

Случилось это через несколько месяцев после нападения в парке. Но сон оказался даже пострашнее тогдашней реальности. На этот раз я потеряла нечто по-настоящему ценное. Любимого человека. Не видела его раньше, не знала его лица, но полюбила сразу, как только встретила во сне.

Чон Со не везло с самого рождения, начиная с того момента, когда он явился в мир из утробы матери-наркоманки в беднейшем районе Сеула. Он не был ни плохим, ни хорошим ребенком – он выживал. И не дотянул бы до наших семнадцати лет, не будучи таким агрессивным. Когда я впервые увидела его в драке, то сразу поняла: Чон Со и был злым бесом, который спас меня. Выдуманный мальчик, который в страшный момент пришел на помощь, а дальше действовал так, как привык. Он был молчалив, бил, вместо того чтобы вести пустые разговоры. Чон Со не задумывался о нравственности своих поступков, да и жил в такой среде, где по этому поводу некогда переживать. Зато у него были свои понятия о справедливости. Первого человека он убил в двенадцать – мелкого наркодилера, который любил изощренно наказывать уличных шестерок. И после этого Чон Со уже не сдерживался. Возможно, он был рожден для чего-то подобного, оттого и чувствовал полное удовлетворение только тогда, когда противник захлебывался кровью. Чон Со не был злым – он сам по себе являлся злостью.

Я наблюдала за основными событиями его жизни, но не оценивала их. Несложно было догадаться, что Чон Со до преклонных лет вряд ли дотянет. Так и случилось, закономерно, но от этого не менее печально. Когда его запинывали, когда забивали до смерти арматурой, я не чувствовала физической боли, но рыдала, словно умирала сама. А потом проснулась, но продолжала реветь, оплакивая незнакомого паренька из незнакомого Сеула. Будто в реальности, а не во сне потеряла родного человека, пусть и заслужившего свою участь.

И уже наутро я почувствовала изменения. Если раньше приступы агрессии включались только дважды, то теперь меня словно разрывало изнутри яростью. Отца, который предложил подвезти до школы, вдруг захотелось ударить кулаком в челюсть. А когда мать явилась на кухню и запричитала, что я мало ем, меня затрясло. Нет, я не вознамерилась никого убить, мне лишь было нужно, чтобы они заткнулись. Чтобы не лезли с советами туда, куда не просили! Я выскочила из-за стола и под недоуменными взглядами родных заставила себя убежать подальше от раздражающих нравоучений.

В своей комнате попыталась обдумать произошедшее, я всегда гордилась рациональностью своего ума. Для этого раздражения не нашлось ни одной стоящей причины, а для подросткового гормонального всплеска уже было поздновато. Во мне кипела чистая злость: беспричинная, но всепоглощающая. Как у Чон Со. Словно я отдавала дань его смерти, переняв на время характер. Тогда мне едва исполнилось семнадцать, но мозги были на месте, поэтому я умело разделяла логичные и нелогичные поступки. И приняла единственно верное решение: держать себя в руках.

Но злило меня теперь буквально все. Я пнула дворовую собаку с такой силой, что она, завизжав, откатилась в кусты. Жестокость не вязалась с моим характером, до этого дня я просто не умела так ненавидеть. Но теперь научилась. Всех! Бабка в троллейбусе получила порцию оскорблений за то, что взглянула на меня, учителя диву давались, с чего вдруг я огрызаюсь в ответ на каждую мелочь. Мне легче было молчать, чем открывать рот и не говорить гадости. Вернувшись домой, я избила подушку до перьев: легче не стало, но хотя бы измоталась физически.

Так и жила. Понимая, что рано или поздно сорвусь. Вся сила воли уходила на то, чтобы не взять нож и не отправиться в гости к вечно недовольной соседке. Та годами изводила подъезд, но люди предпочитали не связываться с брюзгой. А у меня в голове все чаще мелькала мысль, что пора поставить ее на место. Если выживет, то уже не посмеет бросить кому-нибудь вслед свои ядовитые окрики. Теперь я стала не просто злостью – я превращалась в справедливость с кулаками. И чувствовала достаточную силу и решимость, чтобы сделать мир лучше.

Это были два месяца ада, за которые я успела сменить четыре подушки, разругаться с друзьями и родителями, ухудшить положение в школе. Мама однажды осторожно подняла вопрос о психологе. И как я не задушила ее после этого? Ошеломительный самоконтроль! Но ад становился все темнее. Я уже едва держалась, зацепившись пальцами за край бездны. И только постоянный самоанализ помогал избежать непоправимого.

Но ад неожиданно закончился, когда в моем сне умерла прекрасная Лия. Ее лица я тоже не разглядела, но сразу полюбила. Лия страдала острой формой аутизма, поэтому все люди снаружи попросту не знали, что внутри у нее целая вселенная. Любящие родители неустанно пытались вытащить ее из себя, оттого детство та провела в обществе психиатров, но никакого положительного эффекта не воспоследовало. Лие был нужен только покой. Она могла десять часов кряду рассматривать край занавески и восхищаться сложностью плетения нитей, однако все вокруг это считали отклонением. На самом же деле Лия выстроила внутри такой совершенный мир, что не могла заставить себя нарушать его гармонию ненужными словами или действиями. И чем старше Лия становилась, тем крепче убеждалась, что права она, а не все остальные. Это они не видят полной гармонии, царящей вокруг. Это они наводят суету там, где без вмешательства была бы идиллия. Год назад Лия перестала разговаривать, а потом и вообще реагировать на людей. Ей казалось, это лучший способ спрятаться от назойливого внимания и продолжить созерцать мир без помех. Но выяснилось, что после этого ее отправят в клинику на интенсивный курс, и все станет гораздо хуже, чем прежде. Они сами вынудили бедняжку украсть у медсестры таблетки и покончить с затянувшейся суетой.

Смерть Лии я тоже оплакивала. Существа прекраснее я представить не могла и не встречала никого, кто был бы таким же совершенным. Она являла собой самодостаточность, заключенную в границах одного тела. А остальные понять этого так и не смогли.

А как только слезы по ней высохли, ощутила, что стало легче дышать. Уже привычная ярость сменилась умиротворением. Нет, Чон Со во мне никуда не исчез, но теперь, в присутствии Лии, вел себя сдержаннее. Я облегченно рассмеялась – и на то были причины! Теперь во мне будто жили два посторонних человека: Чон Со, который мог постоять за себя, и которому было под силу все на свете, и Лия, озаряющая меня изнутри гармонией, мудростью и умиротворением. А еще пришло понимание: сами по себе они были обречены, и только соединившись во мне, уравновесились. Теперь мерзкая соседка виделась такой же мерзкой, но сразу заслужила право быть такой, как ей заблагорассудится.

Следующие два месяца ушли на восстановление утерянных связей и репутации. Все-таки семнадцать лет – хороший возраст для тех, у кого внезапно меняются модели поведения: взрослые быстро находят объяснения, а ровесники еще быстрее забывают обиды.

Но оказалось, это всего лишь начало, хотя очередная странность всплыла только в выпускном классе. Я училась неплохо, а по некоторым предметам считалась лучшей, но вот английский язык мне был неподвластен. Учительница нам попалась принципиальная и справедливая – к концу года она собрала отстающих и предложила сдать своеобразный экзамен, чтобы исправить оценки. Последняя, как она выразилась, возможность улучшить средний балл в аттестате. На самом деле, это был акт милосердия, например, для меня, для кого эта единственная тройка была лишней. Я усердно готовилась: зазубривала короткие опусы по списку, даже не пытаясь вникнуть в их суть. И надеялась, что получу утешительный приз хотя бы за старание.

В итоге так переволновалась, что на экзамене и русский подзабыла. Учительница, уловив мое состояние, поддержала и предложила не спешить. Но это не помогло – я занервничала еще сильнее. И после этого начала отвечать.

О, я выдала подробный рассказ на тему «The Best Film I Have Ever Seen[1]», припомнив пару десятков виденных фильмов и разбавив пространными рассуждениями о тенденциях в мировом кинематографе. Без запинки, только успевая подумать, о чем сказать, я находила нужные слова и правильные речевые обороты. Это был прекрасный ответ! Возможно, лучший из тех, что звучали в стенах нашей школы. Если бы он не был на французском.

Учительница только хлопала глазами и все шире открывала рот. Она же, вторым языком которой в институте был как раз французский, уведомила меня, что с таким произношением я спокойно могу французской армией командовать, но издеваться над ней не лучшая стратегия. Из последнего она сделала вывод, что я просуществую и с тройкой по английскому. А с такой наглостью вообще не пропаду.

Эту сцену случайные свидетели мусолили еще долго, но внятных объяснений от меня так и не добились. Какой-то олух, успевший заснять эпическое выступление на телефон, даже вывалил видео в интернет. Терпеть не могу людей, которые лезут не в свое дело! И даже не знаю, пришла ко мне эта черта вместе с Чон Со, или я всегда была такой – к тому моменту я уже не помнила свой изначальный характер без последствий странных снов. К счастью, выпуск был не за горами, потому и терпеть пришлось недолго.

Поступила я туда, куда и мечтала, на физико-математический факультет. И наконец-то оказалась в среде людей, которые мыслили похожим образом. Тут словно на входе стоял фильтр против идиотов. И никому не было дела до твоего знания английского и до того, сможешь ли ты по памяти цитировать Булгакова. Другие критерии оценки знаний, которые мне подходили. Конечно, сразу же появились и друзья, и приятные собеседники. Среди них со временем обозначился один, с которым мы с тех пор неразлучны.

Сейчас, на третьем курсе, я могла бы назвать Даниила Романова самым близким другом. Парень был уникумом, поэтому оставалось только недоумевать, каким образом он нашел во мне то, что я находила в нем. Невероятно умный – по некоторым дисциплинам зашкаливающе умный, – но при этом не имеющий проблем и с гуманитарными науками, что для нашего антигуманитарного коллектива выглядело нонсенсом. Короче, гений. Но при этом простой, веселый, без капли высокомерия. Дипломат с сильным характером – он всегда выступал в роли арбитра при любых конфликтах. Даня не мог пройти мимо несправедливости, считал своим личным делом, если вдруг видел, что у кого-то, даже незнакомого, возникали проблемы. Потому его имя было известно всем студентам вуза, независимо от факультета.

Но даже такие замечательные люди в ком-то вызывают недовольство – так устроено общество. Уже на первом курсе Даниил ввязался в драку, заступаясь за дрыщеватого новичка. Обидчики того потом впятером встретили моего друга на выходе из института и потащили за угол. Я же поначалу растерялась, но бросилась следом – Чон Со во мне был уверен, что справится со всеми пятерыми. Но к тому времени, когда я подоспела, противники Даньки уже валялись на земле, а он поправлял рубашку. И был при этом спокойным: никакой эйфории или радости от победы, как это когда-то было со мной. Да никто из них особо и не пострадал. Даня, насколько я могла судить, просто обозначил парням их место – и если те не полезут это утверждение перепроверять, то и он к ним никаких претензий иметь не будет.

Говорю же, гений во всем! Я бы не удивилась, узнав, что по ночам он переодевается в кожаные штанишки и бежит спасать город. Для того у него все было в наличии: и сила, и ум, и, что самое важное, неравнодушие и умение вовремя остановиться.

Мы много времени проводили вместе, всегда находя темы для разговоров. Даня приехал в Москву из небольшого городка, где остались его родители, но успел поколесить по миру. Судя по этому и, конечно, по стоимости его квартиры, семья его была ого-го какая состоятельная. Не то что моя. Но для Даниила и социальные статусы не имели значения.

Многие, в том числе и мои родители, так и ждали, когда же мы начнем встречаться. Но нас обоих устраивало текущее положение дел. Наоборот, мы встречались с другими и со смехом делились впечатлениями. У меня за три года промелькнули два серьезных и четыре несерьезных романа, у Даньки меньше. Он был весьма симпатичным: светлые волосы, серые глаза и всегда готовое к улыбке лицо. Но внешность его не имела большого значения на фоне остальных достоинств. Такой человек обречен вызывать восхищение, даже если не считается красавчиком. Поэтому девочки обращали на него внимание в первую очередь именно из-за ума и характера. И по большей части представляли собой серых мышек. Общепризнанные красавицы, наоборот, держались в стороне, будто подсознательно чувствуя, что Даниила Романова одним фантиком не взять. Не скажу точно, но подозреваю, что Данька в период серьезных отношений не искал. А с невзрачными, но умными мышками иначе невозможно. Потому и перебивался однодневными романами, благо столичная ночная жизнь располагает.

Мы отлично ладили, поэтому рано или поздно должна была зародиться идея, что между нами допустима не только дружба. Мы просто не пробовали. Возможно, потом, когда оба насытимся эмоциями молодости, рассмотрим и этот вариант. То-то мои родители будут довольны! Но подобный вопрос должен поднять именно Данька, показав, что он и сам видит во мне достойную. Пока же я чувствовала, что не дотягиваю до него по всем пунктам, потому была только рада, что не испытываю влюбленности или ревности. Лучше уж иметь в настоящем такого друга, чем в прошлом любимого парня.

Учеба на старших курсах становилась только интереснее, но и расслабленность уже ощущалась. Например, не зазорно было с чистой совестью проспать первую пару, что я в тот день, когда начались основные события моей жизни, и сделала. Однако уже в институтском холле пожалела об этом. Столкнулась там с Ксюшей, и она по привычке выдала последние новости:

– Вик, ну ты нашла время пары пропускать! Да не-е, не бледней, препод на лекции не отмечал! Но у нас же новенький! Перевелся откуда-то.

– И что? – я на самом деле не понимала пока причины феерии.

– Немец! Прикинь?

– И что? – с Ксюшей только так и можно разговаривать.

– Штефан зовут! Прикинь?

– И что? – вот тут я уже могла с уверенностью сказать, что это влияние Лии. Без ее умиротворения я бы уже отвесила Ксюше подзатыльник, чтобы ускорить процесс.

– Не психуй, а слушай! Он такой… суровый, нелюдимый, но по-русски шпрехает идеально! Прикинь? И классный, как логарифм, разложенный в ряд Тейлора! Прямо вызывает желание его тоже разложить…

В аудиторию я вошла посмеиваясь. Направилась к парте, где уже сидел Даня, но взглядом новое лицо все же выцепила. И споткнулась.

Где-то читала, что человек влюбляется за двенадцать сотых секунды. А только потом осознает. Я уложилась в восемь сотых вместе с осознанием. Ксюша не сильно преувеличила про «разложить», но за восемь сотых секунды мозг вряд ли способен выстроить настолько далеко идущие планы. Парень посмотрел на меня пристально и уверенно, но при этом расслабленной позы не изменил. Бледный, но волосы темные, отчего создается зрительный контраст – такие лица обычно и бросаются в глаза.

– Под ноги смотри. Почему ты пропускаешь пары?

Я вперила в него ошарашенный взгляд, потому что вопрос для впервые встретившихся людей был совсем уж неуместный. Акцент слышался отчетливо, хотя слова он произносил правильно. Я не нашлась с ответом и добралась до своего места, всей душой надеясь, что щеки не слишком покраснели.

– Этот новичок… очень странный, – тихо поделилась я с лучшим другом впечатлениями.

– Странный, – ответил Данька, тоже не отводя взгляда от темного затылка. – И он мне не нравится.

Я с удивлением посмотрела на него – на моей памяти Даниил Романов ни разу не говорил так о людях. Он вмешивался в несправедливости, но никакой оценки злодеям не давал. Ни разу! Потому даже «он мне не нравится» прозвучало необычно.

Благодаря вездесущим сплетням к концу дня удалось кое-что выведать. Штефан Беренд перевелся к нам откуда-то извне – в подробностях даже прожженные шпионы пока терялись. Его оценки были ниже среднего, учился на платном. Родители то ли сотрудники посольства, то ли иммигранты, поэтому почти безупречный русский легко объяснялся. Вел себя дерзко, почти по-хамски – все, решившиеся заговорить с ним, получили порцию холодного сарказма. Моя влюбленность. Симпатичный парень, но не блещет интеллектом, высокомерный и. Такие, кроме внешности, ничем заинтересовать не способны.

После пятой пары новичок неожиданно подошел ко мне:

– Я провожу тебя.

– Зачем? – удивление было закономерным. Хотя моя каждый раз, когда я смотрела на него.

– Познакомимся.

Но теперь ему ответил Даня:

– Ты кто? – в его тоне и самой постановке вопроса было слишком много странного.

И Штефан ответил моему другу абсолютно серьезно:

– Меня больше интересует, кто ты? И зачем ты тут?

Полный идиотизм! Новичок спрашивает у студента, который в этой группе с первого курса числится: «Зачем ты тут?» Видимо, с мозгами у совсем беда. Поэтому я не сопротивлялась, когда Данька схватил меня за руку и потащил на выход. Только разочарованно вздохнула. Это ж надо было уродиться с такой симпатичной рожицей и не прокачать остальные скиллы!

Глава 2. Осознание и Логика

Осознание – элемент, который уже в детстве понимает свое предназначение, знает Цель Системы и чувствует остальные элементы. После полного самоопределения Осознание начинает стремиться к Цели. Отличается тем, что игнорирует вторичные задачи, потому в любых взаимодействиях, не связанных с Целью, выглядит равнодушным, замкнутым или циничным. В Системе занимает первое место по вероятности стать Знаменателем.

Логика – элемент системы, обладающий самым рациональным мышлением. Легко выстраивает причинно-следственные связи, склонен к анализу и самоанализу, успешно классифицирует собственные эмоции. Имеет синтетический или аналитический склад ума. В Системе занимает второе место после Осознания по вероятности стать Знаменателем.

* * *

У Даньки была отличная машина, которую я не стеснялась использовать в личных нуждах вместе с водителем.

Мы прокатились по магазинам, купили маме подарок на предстоящий юбилей, а потом завалились к нему – там быстро закончили последнюю лабораторную и уселись смотреть фильм. Это был самый обычный день из сотни подобных, но с едва заметным отличием: Даниил выглядел немного задумчивым и разговор о новичке поддержать не захотел. Видимо, вошел в свое обычное состояние, при котором терпеть не мог обсуждать знакомых, уподобляясь сплетницам на лавке. Сказал только:

– Вик, возможно, он положил на тебя глаз. Но ты в омут с головой лучше пока не бросайся. Для начала, что за человек.

Я легко отмахнулась:

– И не собиралась!

Я лукавила. Данька, вероятно, уловил мою первую реакцию на новичка и оттого сделал выводы, даже не подозревая.

Скорее всего, Штефан на самом деле мною заинтересовался, поскольку на следующее утро в институте снова подошел.

– Мы можем поговорить? – В Германии, наверное, не принято здороваться. – Наедине.

– Нельзя, – опять ответил за меня Даня, а.

Штефанне настаивал. Но после этого я внимательнее следила за другом. Если мы и раньше держались рядом, то теперь как-то само собой выходило, что я не оставалась без присмотра Даньки. Даже когда на перемене подсела к девчонкам поболтать, он оказался рядом. Создалось ощущение, что таким образом он мешает Штефану поговорить со мной один на один. Хотя того и рядом-то не было. Потому девчонки закономерно переключились на самую интересную тему:

– Хорошенький-то какой! Но вы слышали, как он отвечал на нелинейных динамических системах? Дебил, что ли? – начала Ксюша.

– Может, еще не адаптировался? И в вузах же отличается программа. А он разницу-то сдал? – попыталась оправдать новичка Катя.

– Он не дебил, – заметила уравновешенная Ольга. – Такое чувство, что он выбрал не свою специальность. По кибернетике ведь неплохо ответил! Как если бы он… – она задумалась ненадолго, – изучать это начал совсем недавно и какими-то кусками…

– Что? – неожиданно вмешался Данька и тут же сам себе задумчиво ответил: – Точно.

На него девчонки внимания не обратили, потому что имелись темы поинтереснее, чем системность знаний Штефана. Ксюша наклонилась вперед и заговорила тише:

– Я слышала, что у него родители – супер-пупер дипломаты! Может, в посольстве работают. И не странно ли, что они своего избалованного сыночка запихнули к нам, а не куда-нибудь в МГИМО?

– Да где ты это слышала? Никифоров с программирования сказал, что он вроде бы сюда из Питера перевелся. Они давным-давно в России живут и никакие не дипломаты!

– А лаборантка на физике сказала, что он у нее попросил список литературы с первого курса!

– Ну и что? Если у них программа была другая…

Я потеряла интерес к трепу, потому что тот уже ходил по кругу, да еще и щедро разбавлялся непроверенной информацией. И сделала вывод, что окажись новичком прыщавый ботан в очках с роговой оправой, никому из них и дела бы не было до его странностей. А тут такой экземпляр попался – сам по себе интересный. Вызывающий желание обсуждать его, даже когда и обсуждать-то нечего.

Сам он будто всеми силами пытался произвести плохое впечатление. Наташка на следующий день рассказала, как запнулась на лестнице и упала. А Штефан, который шел следом, перешагнул через нее и даже не обернулся. Сцена эта даже в пересказе выглядела вопиюще. Конечно, никто не обязан бросаться на помощь каждому, как это делает Даниил Романов, но и подобное ни в какие ворота не лезет. Особенно для человека, который только что явился в коллектив и должен был озаботиться собственной репутацией. Или у них там, где-нибудь в Лейпциге, принято вести себя по-свински? Сам он ни с кем не общался, на вопросы отвечал предельно кратко и с ощутимой долей негатива, мол, отстаньте, вы мне неинтересны.

Одна из подобных сцен случилась у меня на глазах. Наш одногруппник Никита, по обыкновению прямолинейный и бесхитростный, подошел к Штефану и сказал:

– Эй, новичок! Тебе не кажется, что ты зарываешься? Почему Танюше нагрубил?

– Кто из них Танюша? – Штефан только взгляд от конспекта оторвал, но не удосужился даже позу сменить.

Никита на секунду обалдел, но потом уперся руками в стол и заговорил злее:

– Ты тут учишься уже с неделю, но не знаешь даже своих одногруппников? Вот, – он показал в сторону, – Танюша! Танюша, познакомься, это мудак. А вон там Наташа. Наташ, помаши мудаку ручкой. А прямо перед тобой сидит Костя. Штефанидзе, ты помнишь Костю?

– А зачем мне помнить Костю? – почти вежливо поинтересовался Штефан. – Если мне понадобится Костя, я подойду к Косте. Поэтому я знаю тех, с кем взаимодействовал. И Танюше я не грубил.

Та охнула:

– Ну конечно! А не я ли к тебе с утра подошла и предложила помочь аудиторию найти? И что ты ответил? «Лучше себе помоги! А то с такими ходулями ты до второго этажа можешь и не дожить».

Штефан кивнул:

– Было. И где тут грубость? По-моему, это забота. Ты же едва ходишь, смотреть страшно, как утка на коньках.

Никита сжал челюсть так, что желваки заходили:

– А может, тебе просто морду начистить? В качестве заботы и для лучшей акклиматизации? – он выпрямился и посмотрел на Даньку – извечного третейского судью в любых конфликтах. – Разве я не прав?

Мой друг вздохнул:

– Ты прав. Но морду никто никому чистить не будет. Если вам не нравится новичок – не общайтесь с новичком. Ну а ты, герр Беренд, напрасно выбрал себе такую роль. И перед Танюшей бы извинился.

– Танюша, извини, – неожиданно покорно и спокойно сказал Штефан, вызвав в остальных только недоумение.

Совсем общаться с ним не прекратили, и если он обращался с вопросом, отвечали. Но в большинстве случаев новичок стиль общения так и не изменил. После пары подобных эпизодов девчонки почти перестали обсуждать его персону. Всем хватило ума отделить привлекательную внешность от непривлекательной личности. Таким образом, Штефан Беренд теперь не считался завидной партией. И если это имя всплывало, то только при обсуждении очередных косяков.

В четверг на большом перерыве мы с Данькой спустились в кафе и хорошенько перекусили – нам предстояло надолго задержаться в институте. И у кофемашины я видела Штефана, который теперь к нам уже не подходил, но смотрел издалека, точно натуральный маньяк! Всем грубит, а на меня смотрит, как на баварские колбаски вдали от родины.

После пар мы отправились в актовый зал. У нас сегодня имелась обязанность: присутствовать на репетиции первокурсников к Посвящению. Кто, если не Даниил Романов, сможет по справедливости отобрать лучших, а не любимчиков деканата? Кто, если не я, честно скажет в случае необходимости: «Отстой»? Поэтому наша неразлучная парочка часто попадала в подобные оргкомитеты.

До начала репетиции оставалось минут сорок, и один из кураторов утащил Даньку, чтобы обсудить детали выступления его группы. Впервые за несколько дней я осталась без присмотра. Поэтому даже не удивилась, когда рядом тут же нарисовался Штефан.

– Давай поговорим.

Я посмотрела на его профиль – на этот раз новенький ко мне не повернулся. И снова в груди ёкнуло. Симпатичный парень, ничего не скажешь. Но причина волнения была другой – он ассоциировался у меня с чем-то привычным, если не сказать родным. Но эта иррациональная эмоция была быстро отметена.

– Спрашивай, – сказала я. Вряд ли маньяк примется за свои маньячные дела в таком многолюдном месте, как институтский актовый зал.

– Na gut[2], – он задумался. Странно, что он только теперь начал придумывать тему для долгожданного разговора. Или сразу собирался лепетать что-то на своем нерусском? – Насколько близко ты знаешь своего друга?

Ну ничего себе! Между этими двумя, кажется, вспыхнула непонятная страсть, а я тут вообще ни при чем!

– Очень хорошо знаю. Гораздо лучше, чем тебя.

– Ясно. – Уж не знаю, на самом ли деле так, но мне было совсем не ясно. – А тебе… не приходило в голову, что он подозрительный?

– И это говорит самый подозрительный человек из всех, кого я видела? – не удержалась я. – Если хочешь поговорить о Даньке, то лучше сделай это с ним самим.

– Но у нас с тобой больше шансов найти общий язык.

– С чего это вдруг?

Штефан не ответил, продолжая смотреть на свои руки. Я встала и направилась к выходу, не видя смысла в дальнейшей дискуссии. Он хотел заронить в мою душу сомнения в близком друге. Может, так выглядит ревность у маньяков? Я обернулась перед выходом – его уже не было, вышел в другую дверь. Неоправданное упущение, что при приеме в институт не требуют справку от психиатра. Я и сама не очень-то здорова, но хотя бы не веду себя настолько вызывающе подозрительно! Не лучшее ли доказательство наличия логики – а ведь логика на нашем факультете является обязательным атрибутом, если рассчитываешь тянуть предметы.

Эта задумчивая заминка и спасла меня. Или меня спас Чон Со, который сначала делает, а потом уже думает. Треск сверху заставил отскочить в сторону. После чего я с ужасом пронаблюдала, как тяжелая балка с грохотом рухнула вниз. Сверху летели щепки ломающегося дверного проема, я упала и отползла подальше.

Буквально через минуту меня окружила толпа – грохот тут же собрал студентов, оказавшихся неподалеку. Многие с открытыми ртами наблюдали картину разрушения, кто-то боялся подойти ближе, и только Даня тут же подлетел ко мне, испуганно ощупывая ноги:

– Вик! Ты в порядке?

– Нормально, – отмахнулась я и с его помощью встала. – Меня не зацепило. Что это вообще было?

Штефан тоже стоял рядом с остальными, но даже не изображал испуг или сочувствие. Просто пристально смотрел на меня темными глазами, как будто пытался прочитать мысли.

Тут же рядом обозначился и преподаватель с синим от страха лицом. Неудивительно, если представить, чем все могло закончиться. Не остановись я, чтобы оглянуться, не сработай приобретенный от Чон Со инстинкт, руководство и прочая челядь этого вуза по миру бы пошла. Профессор дышать-то начал только после того, как убедился, что я самостоятельно стою на ногах. Но все равно потащил в медпункт и бесконечно переспрашивал, не вызвать ли скорую.

Из ранений у меня обнаружилась только неглубокая царапина на руке, да пятая точка ныла от неудачного падения. Я же оставалась спокойной – в таких ситуациях на первый план выходила личность Лии, которая подсказывала, что паника никогда и ничему не помогает. А в отсутствие опасности вообще лучше избегать лишних телодвижений. Поэтому произошедшее никакой внутренней тревоги во мне не оставило. Ровно до той секунды, пока я не начала анализировать.

Балка вряд ли крепилась непрочно. И такие объемные сооружения не рушатся за одну секунду – если бы там образовалась трещина, то обвал произошел бы после провисания. Вероятно, настолько длительного, что это бы заметили. Конечно, место теперь тщательно осмотрят и, насколько я могла судить, обнаружат или рычаг, или трос, который и позволил за мгновение обрушить заранее подготовленную конструкцию.

Я молчала о своих подозрениях, пока не получила подтверждение – так оно и было. Балку распилили и зафиксировали деревянной планкой. Кто-то дернул за трос и сорвал ее как раз в тот момент, когда я оказалась в эпицентре. После этого в институт вызвали полицию, но под подозрением оказались десятки человек, которые были поблизости. А поскольку найденная веревка была длинной, то провернуть это могли и из актового зала, и из коридора, и из операторской будки.

Данька не отходил от меня ни на шаг, постоянно успокаивая. Наверное, моя заторможенность наталкивала на мысль о необходимости моральной поддержки. На самом деле я думала. О том, что рядом со мной незадолго до эпизода был только Штефан. Странный и подозрительный Штефан, у которого, как и у десятка других, тоже не нашлось железобетонного алиби. Конечно, полиция не делала никаких заявлений, но сама я чувствовала, знала, что меня хотели убить или покалечить. Не кого-то случайного, а меня. И главным подозреваемым логично стал тот, чьи поступки до сих пор были непонятны.

Кто знает, насколько я преувеличивала, называя его маньяком? Он преследовал меня с первой минуты знакомства. Потом состоялся бессмысленный разговор – словно парню хотелось поболтать, но темы он так и не придумал. И сразу после этого балка, подготовленная заранее. Эти мысли я озвучила только Дане. Он обдумал, кивнул, согласился, но предостерег, чтобы я об этом не распространялась – ведь если нет стопроцентной уверенности, можно оклеветать невиновного. В любом случае мне стоит держаться подальше от новичка и быть осторожной. Этот совет был лишним: теперь я до ужаса боялась, что Штефан в самом деле окажется маньяком.

Даня же подкинул и другую мысль: если некто хотел меня убить, то гораздо проще было организовать покушение вне института. И это правда, такая подготовка не оправдывалась результатом. Напрашивались два возможных вывода. Первый – цель не я. Какой-то психопат долго готовился, чтобы просто посмотреть, что выйдет. Второй – маневр был направлен на меня, но не для обязательного причинения вреда, такое можно сделать более простыми способами. Тогда для чего? Испугать? Посмотреть, как я реагирую? Показать кому-то, как я реагирую? На этом я прекратила строить логические цепочки, а то так, не ровен час, и в паранойю скачусь. А я и без нее сумасшедшая.

Следующие дни все в институте ходили словно пришибленные и строили теории заговора. В деканате меня слезно умоляли не писать жалобы во всевозможные инстанции – я и не собиралась. Институт я любила, да и у полиции сложилось мнение, что все было подстроено, а не стало следствием чьей-то безалаберности. Так какие у меня могут быть претензии к любимому учебному заведению? Сама я к Штефану не приближалась на пушечный выстрел, да и он оставил меня в покое.

Правда, через два дня уверенно направился к нашему с Данькой столу перед началом очередной пары.

– Больше я ни о чем с тобой разговаривать не буду! – уверенно заявила я, до сих пор не определившаяся со своим отношением к произошедшему.

– Я не к тебе. Даниил, мы можем поговорить?

Перевела удивленный взгляд на друга, но тот остался невозмутимым. И поскольку уже раздался звонок, кивнул:

– Поговорим. После пар. Вик, доберешься сегодня сама?

– Без проблем.

Одного часа и двадцати минут вполне достаточно, чтобы разработать план и воплотить его в жизнь. Как только преподаватель попрощался, я вскочила с места и схватила сумку.

– Ну все, Дань, до завтра. Разговаривайте тут, а потом мне все перескажешь, лады?

– Лады.

Я знала, что друг себя в обиду не даст. Даже маньяку. Но и сомневалась, что он мне обо всем расскажет. В отношениях этих двоих присутствовало что-то такое, чего я не понимала. Поэтому и решила не полагаться на дружескую искренность. Лучше потом извиниться перед Данькой и пережить терзания совести, чем остаться в неведении.

На следующий день я зашла в ту же аудиторию, чтобы забрать телефон. Вчера, когда Данька выходил делать доклад, я прилепила мобильник скотчем под крышку парты. Зарядки и объема памяти должно было хватить на то, чтобы записать даже двухчасовой разговор. Сам Даня на расспросы ответил только: «Кажется, он полный псих!» И больше ничего.

Прослушать запись я смогла вечером. И после этого поняла, что вовсе не сумасшедшая. Похлеще меня экземпляры найдутся.

– Зачем ты пытался убить Вику? – раздался голос Дани.

В аудитории стих шум, и лишь после того они заговорили. К счастью для меня. Ведь могли и другое место найти – в этом случае я ничего бы не узнала. Вероятно, они не доверяли друг другу настолько, не могли вместе куда-то пойти. Все-таки в институтской аудитории, если кто-то и начнет швыряться дверными проемами, выпутаться и привлечь свидетелей проще.

– Я не пытался, – ответил ему Штефан. – И почти уверен, что это сделал ты.

– Зачем? Мы проводим вместе столько времени, что если бы мне пришла в голову такая мысль… Неважно. В любом случае сама Вика уверена, что это ты.

– И ты наверняка приложил к этому руку, – усмехнулся Штефан. – Почему тебе так важно, чтобы она боялась меня? Не станешь же ты отрицать, что мешал моим попыткам поговорить с ней. И не ты ли предупредил одногруппников, чтобы не давали ее номер?

– Я, – неожиданно признал Данька. – Потому что думаю, у тебя не все в порядке с головой. И мне не нравится, что в твоей больной башке засела мысль о моей подруге. Я считаю себя обязанным защищать ее.

Штефан, кажется, тихо засмеялся:

– Допустим, так и есть. Допустим, вы правда друзья, а я все придумал.

– Что придумал? – задал Даня тот вопрос, на который я сама хотела бы узнать ответ. – Что вообще происходит, герр Беренд?

Голос того стал слышен отчетливее, наверное, парень пересел ближе или наклонился:

– Ты хочешь от меня откровенности, но сам ничего не скажешь, ведь так? – Пауза. – Хорошо. Я расскажу тебе кое-что. Если ты в самом деле не в курсе, то просто убедишься, что башка у меня совсем больная.

– Ну же, рассказывай! – нетерпеливо поторопил Данька, а я перевела колонки на полную громкость, хотя и без того было прекрасно слышно.

– Система состоит из шести элементов. Вика – Логика. И она не представляет, что происходит. Догадывается, конечно, но не понимает до конца. И не поймет, если ей прямо об этом не рассказать. Своим ощущениям не поверит. Логика не склонна верить ощущениям, она принимает только то, что доказано.

Я нервно рассмеялась от такого странного и неточного описания моего характера, но голос у Даньки оставался спокойным:

– Логика? А ты тогда кто? Кретинизм?

– Осознание. Но я уверен, что ты и сам догадался. И у меня не было ресурсов, чтобы добраться до нее раньше. Но мой дед был русским, повезло. Я знал, где искать, однако мне стоило немалых трудов оказаться тут хотя бы сейчас. Ты же нашел ее раньше. Зачем и каким образом? Я не верю, что вы оказались рядом случайно.

– Что за бред ты несешь? – поинтересовался друг, но в интонации не звучало любопытства. – Какая еще логика, какое осознание? Кто кого нашел?

Штефан будто и не услышал его:

– Но меня интересует другое: кто ты? Ты не из нашей Системы.

– Солнечной? – несмотря на всю абсурдность разговора, Даня чувства юмора не растерял. – Межгалактической?

– Системы Знаменателя, – спокойно ответил безумец. – Но я чувствую в тебе ту же энергию, что и от других элементов. Кто ты? Другая Система? Я думал, это невозможно.

– А мне интересно, – Данька проигнорировал вопросы, – почему ты все это мне говоришь, а не Вике? Мог бы эту ересь и в моем присутствии нести. Я-то думал, ты на нее с поцелуями и удавкой кидаться начнешь.

– Она не должна ничего знать. Стать Знаменателем можно только после смерти остальных. И я пока не уверен, что она не захочет им стать. Так кто ты, Даниил?

Я услышала какое-то движение, возможно, один из них встал. А потом тихий шепот – неразборчиво, даже говорящего определить невозможно. И как бы я ни вслушивалась, сколько раз бы ни отматывала назад – ровным счетом ничего уловить не смогла. Это Штефан сказал очередную глупость Даньке на ухо, или Даня ответил нечто, после чего разговор продолжать было бессмысленно?

На этом все. Вывод простой: с головой у Штефана полный капут. Но и что-то в словах «Система состоит из шести элементов» заставляло бесконечно мысленно возвращаться к этой фразе. Я вспомнила о яростном Чон Со и тихой Лие. Штефан назвал меня Логикой. А что, если и у двух моих субличностей тоже подобные имена? А что, если они на самом деле существовали, а после смерти стали частью меня? Стали ли они и частью Штефана, раз уж он «в нашей Системе»?

Я всегда знала, что сумасшедшая, но только теперь по-настоящему испугалась этого понимания. Почти до утра я лазила в интернете по ключевым словам «система», «знаменатель», «логика», «осознание» и, естественно, ничего толкового не нашла. Потому что это были общие термины, встречающиеся повсюду. Настолько простые и привычные, что никакого дополнительного посыла обнаружить по ним было невозможно. Единственным, за что зацепился взгляд, оказалась фраза в блоге, где обсуждались достижения науки. И там некий аноним назвал Джеймса Уатта Знаменателем. Может быть в другом значении, но теперь я досконально исследовала биографию этого ученого.

Ничего необычного. Кроме того, что Джеймс Уатт отличался исключительной невезучестью: при завидных мозгах он нищенствовал, занимался мелкой подработкой и словно был обречен кануть в небытие, как и миллионы таких же неудачников. Но его жизнь изменилась в одночасье – как будто переписали. Или… дополнили. После этого он вступил в выгодное партнерство, начал заниматься исследованиями, которые потом изменили картину мира до неузнаваемости. Особенно меня заинтересовало упоминание многогранности его личности, казалось, во всем он отличался глубокими познаниями. Да и модели паровых двигателей неоднократно создавали до него, но посмотрите-ка, история человечества резко изменилась именно после его разработки! Был ли Уатт гениальнее Ньюкомена и прочих своих предшественников? А может, все дело в том, что он был Знаменателем, личностью, которая способна организовать промышленную революцию или подобное по грандиозности событие? А как же другие ученые, которые тоже в этом деле поучаствовали? Они были Знаменателями или помощниками в истории?

Все эти рассуждения имели бы смысл только при уверенности, что я не додумала детали сама для заполнения пробелов.

Глава 3. Рациональность и целеустремленность

Система образуется в момент рождения и распадается таким образом, чтобы каждый элемент развивал свое первостепенное свойство в самых благоприятных условиях.

После смерти элемент передает свою способность остальным элементам Системы, поделив на всех.

При прочих равных условиях способность выражена тем сильнее, чем дольше она развивалась в рамках одного элемента. Поэтому смерть элемента в раннем детстве или неблагоприятные для развития способностей условия плохо сказываются на итоговых характеристиках Знаменателя.

* * *

А после этого Штефан пропал. Вот уже пять дней кряду он не появлялся в институте. И я начала скучать. Все же привыкаешь к ощущению, что на тебя постоянно кто-то пялится, а чтоб уж совсем весело было, рушит дверные проемы. И без этого стало чего-то недоставать.

Ксюша уже на второй день предположила, что «дойч красава» наконец-то осознал, что тутошнюю программу не тянет, и потому решил найти своим мозгам более удобное пристанище. Она так печалилась по этому поводу, что мы снарядили старосту в деканат выяснить подробности. Оказалось, что Штефан документов не забирал, а потому вернется. Эта новость меня совсем уж нелогично обрадовала.

Но от сумятицы в мыслях спас Данька, привнеся в них еще большую путаницу. В пятницу мы ненадолго засели в баре, чтобы отдохнуть после отлично защищенной типовой, и там он вдруг спросил:

– Вик, а ты никогда не думала, что мы могли бы встречаться? Вряд ли я найду кого-то, с кем мне будет так же легко. И уж точно ты не найдешь кого-то лучше меня.

Он рассмеялся своей шутке, этим скрывая волнение, а я слегка опешила. Нет, ну это просто уму непостижимо! Я об этом столько раз думала, что уже и считать устала. Именно так должна была закончиться наша дружба, чтобы началось нечто более близкое. Это было предсказуемо, с какой стороны ни глянь. И, несмотря на всю ожидаемость, предложение прозвучало громом среди ясного неба! Так и захотелось переспросить: «Почему сейчас? Почему не раньше и не позже? А именно тогда, когда на краю моего сознания другой?» Его предложение можно было бы отнести к ревности – ведь часто бывает, что ценное замечаешь только в тот момент, когда оно ускользает. Но ведь Данька с легкостью игнорировал все мои отношения, некоторые из которых уж точно выглядели посерьезнее, чем секундный ступор, когда я впервые увидела Штефана. Так что дело не в ревности, но все равно это сейчас совсем неуместно. К счастью, я всегда гордилась рациональностью своих поступков, поэтому, вместо всех этих вопросов, ответила:

– Думала! И пришла к тем же выводам.

Данька улыбался.

– Тогда давай сюда руку. Мы оба не пожалеем.

И только вечером я окончательно поняла, что теперь все неизбежно изменится – и не факт, что в лучшую сторону. Данька поцеловал меня в щеку на прощание, а между нами до сих пор даже такого не случалось. И имею ли я право продолжать называть его Данькой, или стоит придумать более романтичное обращение? Даня, Даниил, Даниил Александрович, милый, любимый… Нет, пусть пока остается Данькой, нельзя так сразу всё менять.

Страсть между нами не могла разгореться мгновенно после изменения условий. Если мне раньше не хотелось оказаться в его объятиях, то с чего такому желанию возникнуть сейчас? И я, и Данька были людьми холодного рассудка, а для подобных индивидуумов романтические всплески нетипичны. Такие, как мы, обычно выбирают не по принципу «на кого встало», а лучший из доступных вариантов. И если уж мы обнаружили подходящий, то вряд ли разбежимся из-за мелочи. Все предыдущие отношения я рвала легко, как только убеждалась, что мне без человека удобнее, чем с ним. А с Данькой это невозможно, потому что вот уже больше двух лет нам вместе очень комфортно.

Мама, услышав известия об изменениях в моей личной жизни, распетушилась донельзя. Неистовствовала от радости и даже не пыталась это утаить. Тут же позвонила отцу на работу и обеим сестрам, чтобы ввести в курс дела. И хоть тети мои Даньку никогда не видели, но очень сомневаюсь, что не знали до сих пор о его персоне во всех подробностях, как и о материнских надеждах. Мама в перерыве между звонками только сказала мне:

– Викуль! Ты за него держись! Даже если тебе когда-то покажется, что можно найти лучше, помни – тебе кажется!

Тут даже спорить было не о чем. Когда-нибудь я стану гениальным изобретателем кибернетических механизмов или запилю диссертацию на тему «Стимуляция самовоспроизведения ИИ в условиях дикой природы». И вместе с тем – или вместо того – могу захотеть спокойной семейной жизни. Желательно, счастливой. Желательно, с человеком, который без труда обоснует актуальность темы диссертации или сходу увидит ошибку в схеме кибернетического механизма. То есть желательно с Данькой. А уж если не захочу, то никто меня принуждать не станет.

В попытке проникнуться романтикой окончательно я открыла списки имен и попыталась определить, к какому лучше подходит отчество «Даниилович». Но в нежнейшую эйфорию так и не впала. Скорее всего, только потому, что имя у моего парня было не самым удачным с этой точки зрения. Хотя, если разобраться, то «Штефанович» – намного хуже. Утешилась мыслью, что «Виктория Романова» звучит превосходно и для титульника диссертации, и для таблички «главный ученый проекта». На этом успокоилась и отправилась спать.

В понедельник к обеду институт разделился на два лагеря: восторженных поздравителей и тихих завистников. Я и до того момента понимала, что многие девчонки втайне надеялись, что Даньке осточертеет строить из себя монаха, и он наконец-то определится. Он и определился, вот только надеющихся особ его выбор не устроил. Я же с гордо поднятой головой наслаждалась, ощущая на себе мимолетные взгляды ненависти. Ведь именно они и подтверждали, что я приняла верное решение.

Наша же группа отрывалась по полной – там чуть ли не с первого курса ожидали чего-то подобного. А теперь даже кричали «горько!» В общем, вели себя не как умные люди, а как среднестатистические гуманитарии. Мы же с Данькой поддавались их настроению и целовались – без порнографических подробностей, но все же. И это было весело и приятно. Даже преподаватели на семинарах чуть чаще улыбались, вероятно, тоже заряжаясь от общей атмосферы приподнятым настроением.

Все мои предыдущие переживания оказались напрасными. Над собой не пришлось делать никаких усилий – я и до того постоянно находилась с Данькой рядом. А теперь, когда он держал меня за руку, привычная близость не могла стать неприятной. И казалось, он тоже ловил кайф от того, какими глазами нашу парочку провожал один из моих бывших. Кстати, с тем я давным-давно рассталась как раз из-за необоснованной ревности к Даньке – так пусть же не скулит, а радуется, что оказался прав!

Господин Штефан Беренд же изволили явиться в институт только в среду. Я не сразу заметила его присутствие, потому что со смехом вырывалась из объятий Даньки, которому приспичило именно в такой позе объяснять, почему я обязана вступить в секцию по политологии. Он этот вопрос поднимал уже несколько раз за последний год, но теперь посчитал, что аргументов стало больше: девушка должна его поддерживать не только в радостях. На секции, судя по его рассказам, царила невероятная скукотень, но его персону туда записали фактически силой и не отпускали. Ведь после его ухода разбежались бы остальные участники. Но я даже при возросшем количестве аргументов все равно не соглашалась. Лучше уж ждать его в библиотеке, чем строить из себя любителя подискутировать на политические темы.

И как раз в процессе этих уговоров я увидела, что Штефан стоит рядом и смотрит на нас. Так же внимательно, как до своего непонятного исчезновения, но без тени эмоций. Если он все-таки маньяк, то пусть знает, что теперь ко мне пути перекрыты! Если же сексуальный маньяк – тем более. Получается, что предложение от Даньки прозвучало в самое нужное время.

Но по поводу его интереса ко мне я наверняка ошиблась. Штефан смотрел пристально, будто что-то прикидывая в уме, но без малейшего раздражения. Как если бы он был исследователем, а мы – подопытными свинками. Неужели он на самом деле свято верит в некую Систему и относится ко мне как к ее элементу? И все его любопытство только тем и ограничивается? Естественно, я не стала рассказывать Даньке о записанном и подслушанном разговоре. Его мнение и без того было понятно, но вот сдавать свои методы слежки я пока не собиралась – авось еще пригодятся.

Штефан кивнул нам обоим, а потом развернулся и громко обратился к остальным:

– Предлагаю в эти выходные собраться у меня! Отметим… что-нибудь.

– Чего это вдруг? – озвучила Ксюша всеобщее недоверие.

Штефан ответил не только ей, а всем:

– Я как-то неправильно начал. Пытаюсь изменить.

Коллектив у нас был очень дружелюбным и на такой однозначный призыв о помощи не отреагировать не мог. К тому же девчонкам только и нужен был первый шаг навстречу, а парням – возможность покутить всей толпой, раз уж хозяин сам приглашает. После этого взялись обсуждать подробности, перешли к свойственному каждому из нас планированию, а потом даже принялись шутить и смеяться. Штефан не успевал или попросту не умел реагировать на все адекватно, но теперь выглядел скорее зажатым и немногословным, чем высокомерным хамом. Мне же оставалось только удивленно разевать рот и переглядываться с недоумевающим Данькой.

– Дань, а почему он вдруг в доброжелательность играть начал?

– Ставлю свой будущий автомат по сопромату, что он в текущих обстоятельствах придумал единственный способ приблизиться к нам с тобой.

Штефан действительно чуть позже подошел и удостоверился, что мы не откажемся присоединиться к компании. Я об отказе даже не подумала, во-первых, мне было интересно знать, где и как он живет. А во-вторых, если Штефан все-таки маньяк, то мы с Данькой единственные, кто об этом догадывается, а значит, вряд ли оставим друзей без присмотра. Странно подозревать, что убийца заманивает к себе сразу всю толпу, если собирается кому-то причинить вред, но и мотивы его теперь выглядели еще более непонятными, чем раньше.

Страницы: 123 »»

Читать бесплатно другие книги:

Курт Воннегут – культовая фигура в литературе двадцатого века. Американский писатель, сатирик, журна...
«Метро 2033» Дмитрия Глуховского – культовый фантастический роман, самая обсуждаемая российская книг...
В дежурную часть привозят подозрительного мужчину, потерявшего память. Он брел по трассе в сторону М...
«Война и мир» – вершина творчества Л.Н. Толстого, как никакое другое произведение писателя отражает ...
Ваша жизнь – это чей-то актив. Ваши дети – это чьи-то проценты. Ваша любовь – это чья-то реклама. Ва...
Андре Моруа, классик французской литературы XX века, автор знаменитых романизированных биографий Дюм...