У нас всегда будет Париж Брэдбери Рэй

Париж всегда с нами

Душным воскресным июльским вечером я собирался выйти прогуляться по городу от Нотр-Дама до Эйфелевой башни – мое любимое времяпровождение.

Жена легла спать в девять часов и, когда я уже стоял в дверях, дала мне наказ:

– В каком бы ты часу ни пришел, захвати с собой пиццу.

– Одна пицца, заказ принят, – сказал я и вышел в холл.

У гостиницы я пересек реку, прошелся до Нотр-Дама, заглянул в книжный магазин «Шекспир» и лег на обратный курс по бульвару Сен-Мишель, он же Бульмиш, в открытое кафе «Де Маго», где за поколение с лишним до меня Хемингуэй потчевал приятелей анисовой, граппой и Африкой.

Я посидел там, наблюдая за прохожими, потягивая анисовую и пиво, затем направил свои стопы к реке.

Улица, уводящая от «Де Маго», оказалась переулком, изобилующим лавками антикваров и арт-галереями.

Я прогуливался почти в одиночестве и уже приближался к Сене, как тут произошло нечто из ряда вон выходящее, чего никогда со мной не бывало.

Я обнаружил за собой слежку! Причем весьма престранную.

Оглянувшись, я никого не обнаружил. Посмотрел вперед – и в ярдах сорока заметил молодого человека в летнем костюме.

Сперва я не догадался, чем он занимается. Но когда я остановился перед витриной и поднял глаза, то увидел, что он стоит в восьмидесяти-девяноста футах впереди меня и наблюдает за мной.

Перехватив мой взгляд, он стал удаляться по улице, потом опять остановился и уставился на меня.

После нескольких безмолвных обменов взглядами до меня стала доходить суть происходящего. Вместо того чтобы надзирать за мной с тылу, он задавал мне направление и, оглядываясь, убеждался, что я иду следом.

Так продолжалось на протяжении целого квартала, и наконец я оказался на перекрестке, где он меня поджидал.

Он был высок, строен, светловолос, весьма симпатичен, и я почему-то принял его за француза; у него было телосложение теннисиста или пловца.

Я не знал, что и думать о создавшейся ситуации. По нутру ли она мне? Льстит? Или ставит в идиотское положение?

Стоя лицом к лицу на перекрестке, я вдруг сказал ему что-то по-английски, и он покачал головой.

Он ответил что-то по-французски, и тогда я в свою очередь замотал головой. Мы рассмеялись.

– No French? – сказал он.

Я покачал головой.

– No English? – сказал я.

Он покачал головой.

И мы снова рассмеялись оттого, что торчим на перекрестке в Париже за полночь, не можем обменяться парой слов и не понимаем, какого черта мы тут делаем.

Наконец он поднял руку и показал на боковую улицу.

Он произнес чье-то имя, и мне показалось, что так зовут какого-то человека.

– Джим.

Я покачал головой в смущении.

Он повторил, а затем произнес слово полностью.

– Gymnasium – тренажерный зал, – сказал он и снова показал в ту же сторону, сойдя с тротуара на мостовую, и посмотрел – иду ли я за ним.

Я остановился в нерешительности, пока он переходил на противоположную сторону улицы, затем обернулся и вновь посмотрел на меня.

Я сошел на мостовую и пошел следом, думая: «Что я тут потерял?», потом опять: «Какого черта мне тут надо?» Куда идет загадочный молодой человек в духоте полуночного Парижа? Что это за таинственный тренажерный зал? А если я сгину там навсегда? В конце концов, как мне посреди чужого города хватает смелости идти следом за каким-то субъектом?

Я пошел следом.

Он дожидался меня, дойдя до середины следующего квартала.

Он кивнул на ближайшее здание и повторил: «Тренажерный зал» – gymnasium. Я смотрел, как он спускается по ступенькам сбоку здания, и побежал, чтобы не отставать. Мы оказались перед дверью в цокольный этаж, и он кивком пригласил меня войти в темноту.

Мы и впрямь оказались в небольшом спортзале, оснащенном всем, чем полагается, – тренажерами и матами.

Весьма любопытно, подумал я и вошел внутрь, после чего он затворил дверь.

Сверху доносилась отдаленная музыка, слышались голоса, и тут я почувствовал, как расстегивают мою рубашку.

Я стоял в темноте, пот катил по моим рукам, капал с кончика носа. Я слышал, как он раздевается в темноте, пока мы молча и неподвижно стояли посреди ночного Парижа.

И опять мне подумалось: «Какого черта я тут торчу?»

Он сделал шаг вперед и почти коснулся меня, как вдруг раздался звук открывающейся поблизости двери. Взрыв хохота. Опять отворилась и захлопнулась дверь. Шаги. Очень громкие разговоры наверху.

От шума я встрепенулся и задрожал.

Он, должно быть, почувствовал мое состояние и положил одну руку на мое левое плечо, а другую – на правое.

Кажется, мы оба не знали, что делать дальше, но продолжали стоять лицом к лицу посреди темного Парижа, как два актера на сцене, напрочь забывших свои роли.

Сверху доносились смех и музыка. И мне послышался выстрел пробки.

В тусклом свете я заметил, как бусинка пота скатилась с кончика его носа.

Пот стекал по моим рукам и капал с пальцев.

Мы долго простояли, не шелохнувшись, пока наконец он по-французски не пожал плечами, я тоже пожал плечами, и мы снова негромко рассмеялись.

Он подался вперед, взялся одной рукой за мой подбородок и молча поцеловал меня в середину лба. Затем он шагнул назад, дотянулся до моей рубашки и набросил ее мне на плечи.

Мне показалось, он пробормотал: «Bonne chance».

Затем, не говоря ни слова, он двинулся к двери и прижал палец к губам:

– Ш-ш-ш.

Мы выбрались на улицу.

Мы вышли на узкую улицу, ведущую в одном направлении к «Де Маго», а в другом – к реке, Лувру и моей гостинице.

– Бог ты мой, – тихо промолвил я, – мы провели вместе полчаса и даже не познакомились.

Он вопросительно взглянул на меня, и что-то подвигнуло меня поднять руку и ткнуть его пальцем в грудь.

– Ты Джейн, я Тарзан, – сказал я.

Это привело его в неописуемый восторг, и он повторил мои слова:

– Я Джейн, ты Тарзан.

Впервые после нашей встречи мы оба с облегчением вздохнули и рассмеялись.

И опять он нагнулся и запечатлел еще один поцелуй в середину моего лба, потом повернулся и пошел восвояси.

В трех-четырех ярдах от меня, не поворачивая головы, он сказал на ломаном английском:

– Жаль.

– Очень жаль, – ответил я.

– В другой раз? – спросил он.

– В другой, – ответил я.

И он удалился по узкой улочке, более не задавая мне направления.

Я повернул к реке, прогулялся мимо Лувра и пошел в гостиницу.

Было два часа ночи, по-прежнему душно, я стоял в дверях номера и слышал шуршание постельного белья. Жена сказала:

– Забыла тебя спросить, ты достал билеты?

– Да, конечно, – сказал я. – «Конкорд», дневной рейс до Нью-Йорка, в следующий вторник.

Я услышал, как это ее успокоило. Затем она вздохнула и сказала:

– Ах, как я обожаю Париж! Надеюсь, мы вернемся в будущем году.

– В будущем году, – подтвердил я.

Я разделся и присел на край кровати. Из своего дальнего края жена сказала:

– Ты не забыл про пиццу?

– Какую пиццу?

– Как ты мог забыть про пиццу? – полюбопытствовала она.

– Не знаю, – ответствовал я.

Я почувствовал слабый зуд в середине лба и приложил руку к тому месту, куда меня лобызнул напоследок молодой человек, наблюдавший за мной, направляя в нужное русло.

– Ума не приложу, – сказал я, – как я мог запамятовать. Будь я проклят, если знаю.

Мамаша Перкинс остается

Джо Тиллер вошел в квартиру и, снимая шляпу, заметил полноватую женщину зрелых лет, которая разглядывала его и при этом лущила горох.

– Заходите, – обратилась она, глядя в его изумленные глаза. – Энни готовит ужин. Присаживайтесь.

– Но кто… – уставился он на нее.

– Я – Мамаша Перкинс, – хохотнула она, раскачиваясь взад-вперед. Она сидела не в кресле-качалке, но каким-то образом создавалось впечатление, что она раскачивает его. У Тиллера закружилась голова.

– Знакомое имя, но…

– Не бери в голову, сынок. Еще познакомишься со мной. Я приехала к вам погостить на годик или вроде того.

Она добродушно рассмеялась и вылущила горошину.

Тиллер бросился на кухню и призвал жену к ответу.

– Откуда еще черт принес эту слащаво-настырную тетку?!

– Ты же знаешь Мамашу Перкинс из радиопередачи, – улыбнулась жена.

– А тут-то она что делает? – кричал он.

– Ш-ш. Она пришла помочь.

– В чем помочь? – он гневно посмотрел в сторону комнаты.

– Ну, мало ли… – уклончиво сказала жена.

– А куда, черт побери, мы ее денем? Ей же нужно где-то спать?

– Ах да, – ласково сказала его жена Анна. – Ведь здесь же радиоприемник. Ночью она как бы… «возвращается туда».

– Какого черта она пришла сюда, ты что, ей написала? Ты никогда не говорила, что вы знакомы, – бушевал муж.

– Я столько лет слушала ее по радио, – сказала Анна.

– По радио – совсем другое дело.

– Нет. Мне всегда казалось, что я знаю ее лучше, чем… тебя, – сказала жена.