Цезарь, или По воле судьбы Маккалоу Колин

– И что же эдуи?

– Они намерены их поддержать.

– Тогда почему ты пришел с этим ко мне?

Литавик округлил невинные голубые глаза:

– Ты хорошо знаешь почему, Гай Требоний! Эдуи – союзники Рима! Услышав, что я повел вооруженных эдуев на запад, как бы ты отнесся к этому, а? Конвиктолав и Котий послали меня к тебе за советом.

– Что ж, я им за это благодарен. – Требоний озабоченно покусал нижнюю губу. – Если это ваше внутреннее дело и не касается Рима, тогда соблюдай договор, Литавик. Пошли помощь битуригам.

– Ты чем-то встревожен?

– Скорее, удивлен. Что случилось с арвернами? Я думал, Гобаннитион и его старейшины настроены мирно.

И тут Литавик совершил первую ошибку: он выглядел слишком беззаботным и говорил слишком беспечно.

– Гобаннитиона уже нет! – бросил он. – Арвернами теперь правит Верцингеториг.

– Правит?

– Ну, может быть, это чересчур сильно сказано, – спохватился Литавик и перевел все в шутку. – Он у них – вергобрет без коллеги.

Требоний засмеялся. И продолжал смеяться, провожая Литавика. Но сразу стал серьезным, как только тот ускакал, и пригласил к себе Квинта Цицерона, Гая Фабия и Тита Секстия.

Квинт Цицерон и Секстий командовали двумя легионами из тех шести, что располагались вокруг Агединка, а лагеря двух легионов Фабия размещались на землях лингонов, в пятидесяти милях от владений эдуев. Фабий оказался в Агединке случайно. Он объяснил, что приехал развеять скуку.

– Считай, что развеял, – мрачно сказал Требоний. – Галлы что-то затеяли, а нам о том ничего не известно.

– Но это старые счеты, междоусобица, – отозвался Квинт Цицерон. – Вот они и воюют.

– Зимой? – Требоний забегал по комнате. – Меня заботит Верцингеториг. Ни с того ни с сего арверны утратили дальновидность и сделались по-юношески импульсивными. Я не понимаю, что это значит. Вы ведь помните Верцингеторига? Похоже ли на него ополчаться против своих?

– Еще как похоже, – сказал Секстий.

– Я думаю так же, но и ты прав, Требоний, – вмешался в разговор Фабий. – Зима для войны – неподходящее время.

– Кому-нибудь что-нибудь доносили?

Трое легатов покачали головой.

– Это само по себе уже странно, если вдуматься, – сказал Требоний. – Обычно зимой от доносов и жалоб начинает звенеть в ушах. О скольких заговорах против Рима мы узнаем в эту пору?

– О десятках, – усмехнулся Фабий.

– А в этом году – тишина. Они что-то замышляют, клянусь. Жаль, что здесь нет Рианнон! И Гирций нам тоже пригодился бы!

– Я думаю, – сказал Квинт Цицерон, – нам следует снестись с Цезарем. – Он улыбнулся. – Тайно. Возможно, не оборачивая депешу вокруг копья, но определенно не открыто.

– И минуя эдуев, – сказал вдруг Требоний. – Что-то в Литавике мне не понравилось.

– Оскорблять эдуев не стоит, – возразил Секстий.

– А мы не будем их оскорблять, просто ничего им не скажем. Что тут оскорбительного?

– Тогда каким образом мы отправим письмо? – спросил Фабий.

– Кружным путем, – решительно сказал Требоний. – Через земли секванов, через Везонтион, Генаву, Виенну. Жаль, что Домициев перевал уже закрыт. Придется обойти его по побережью.

– Это семьсот миль, – мрачно уточнил Квинт Цицерон.

– Мы снабдим гонцов надежными подорожными, разрешающими им брать любых лошадей. Это сто миль в день. И лишь два посланца, без галлов. Кроме нас четверых и этой пары, никто ни о чем не должен знать. Есть у кого-нибудь молодые ребята, по выносливости сравнимые с Цезарем? – Требоний пытливо оглядел офицеров. – Какие будут соображения?

– А почему не послать центурионов? – спросил Квинт Цицерон.

Остальные переглянулись.

– Квинт, он же нас просто убьет! Центурионы должны быть возле солдат. Ими нельзя рисковать понапрасну. Ты сам знаешь, он скорее предпочтет потерять всех нас, чем одного-единственного младшего офицера!

– О да, конечно! – вздохнул Квинт Цицерон, вспомнив о своей стычке с сигамбрами.

– Оставьте это мне, – решил Фабий. – Составляй депешу, Требоний, а у меня сыщется пара толковых парней. Будет надежней, если гонцы отправятся не из Агединка. Меньше подозрений. Да и мне пора возвращаться.

– А мы пока попытаемся выяснить, что тут творится, – заключил Секстий. – Насколько сможем. Требоний, напиши Цезарю, что в Никее, на побережье, его будет ждать еще одно наше письмо.

Цезарь находился в Плаценции, так что сообщение он получил через шесть дней. С прибытием к нему Луция Цезаря и Децима Брута бездействие стало его раздражать. Обстановка в Риме, при консуле без коллеги, похоже, стабилизировалась, а потому торчать в Равенне не было смысла. Что случится с Милоном, он и так знал. Его будут судить и осудят. Поэтому его рассердила записка от Марка Антония. Тот сухо сообщал, что остается в Риме до завершения суда над Милоном как один из его обвинителей. Каков наглец!

– Но, Гай, ты же сам сделал запрос на него, – сказал Луций Цезарь. – А у меня он служить не станет.

– Я бы и пальцем не шевельнул для него, если бы не письмо от Авла Габиния. Тот очень доволен его службой в Сирии. Говорит, что твой Марк – прирожденный боец. Конечно, он тратит слишком много времени на пьянство, шлюх и прочее в этом же роде, а на военном совете может уснуть. Но на поле сражения он якобы лев, причем лев, способный думать. Так что увидим. Я, пожалуй, пошлю его к Лабиену. Это будет забавно! Лев и дворовый пес.

Луций Цезарь поморщился и больше ничего не сказал. Его отец и отец Цезаря были двоюродными братьями и стали первым за очень долгий период времени поколением в этом древнем роду, в котором появились консулы. А все благодаря браку тетки Цезаря Юлии и Гая Мария, очень богатого нового человека из Арпина, который оказался величайшим полководцем в истории Рима. Этот брак вновь наполнил деньгами сундуки Юлиев Цезарей, а деньги были единственным, в чем нуждалась семья. Будучи на четыре года старше Цезаря, Луций Цезарь, к счастью, не был завистливым. Гай, из младшей ветви семьи, обещал на военном поприще превзойти самого Гая Мария. И Луций Цезарь попросился быть легатом у Цезаря из простого любопытства. Он хотел увидеть своего кузена в действии. Он так гордился Гаем, что чтение сенаторских донесений вдруг показалось делом скучным и второстепенным. Уважаемый консуляр, видный юрист, давний член коллегии авгуров, в возрасте пятидесяти двух лет Луций Цезарь решил вернуться к военной службе под началом своего кузена.

Путешествие из Равенны в Плаценцию было спокойным. Цезарь то и дело останавливался в главных городах, расположенных вдоль Эмилиевой дороги, где устраивал сессии выездного суда. Бонония, Мутина, Регий Лепида, Парма, Фиденция… Ему хватало и дня на то, на что у другого ушла бы целая нундина. Затем он двигался дальше. Большинство дел касалось финансов, обычно гражданских, и редко возникала необходимость в созыве присяжных. Цезарь внимательно слушал, мысленно оценивал ситуацию, затем ударял по столу палочкой из слоновой кости и выносил вердикт. Следующее дело, будьте любезны, и побыстрей! Никто не оспаривал его решений. Вероятно, потому, думал Луций Цезарь, внутренне улыбаясь, что всех поражала деловитость судьи. А справедливость – вещь относительная. Выигравшая сторона безусловно сочтет решение справедливым, проигравшая – никогда.

Но в Плаценции Цезарь собирался пробыть дольше, потому что оставил там, в учебном лагере, злополучный пятнадцатый легион и хотел выяснить, каких тот добился успехов. Приказ был жестким: гонять солдат до упаду. Он вызвал из Капуи полсотни инструкторов-ветеранов, которые должны были превратить жизнь семнадцатилетних юнцов в хорошо продуманную смесь каторги и мучений, а в свободное время заняться центурионами. Теперь пришло время проверки. Три месяца обучения – это все-таки срок. Цезарь послал гонца в лагерь сказать, чтобы с утра легион приготовился к смотру.

– Если парни пройдут смотр, Децим, ты заберешь их с собой. В Дальнюю Галлию, по прибрежной дороге, – сказал он вечером за обедом.

Децим Брут, смакуя местное блюдо из овощей, слегка обжаренных в масле, только кивнул.

– Они пройдут, – откликнулся он, споласкивая руки в чаше с водой. – Они теперь все умеют.

– Кто тебе это сказал? – спросил Цезарь, с безразличным видом ковыряя кусок свинины, поджаренной до золотистой хрустящей корочки в овечьем молоке.

– Собственно говоря, армейский поставщик провианта.

– Армейский поставщик? Что он знает?

– Да поболее остальных. Парни пятнадцатого трудились так, что сожрали в Плаценции все, что крякает, блеет, кудахчет, а местные пекари работают в две смены. Дорогой мой Цезарь, Плаценция любит тебя!

– Сдаюсь, Децим! – засмеялся Цезарь.

– Я думал, что Мамурра и Вентидий должны были встретить нас здесь, – сказал Луций Цезарь, лучший едок, чем его кузен, с удовольствием уплетая блюда северной кухни, не такие пряные, как в Риме, помешанном на перце.

– Они в Кремоне. Послезавтра прибудут.

Вошел Гирций. По своей занятости он ел урывками, не тратя времени на застолья.

– Цезарь, это от Гая Требония. Срочно.

Цезарь мгновенно выпрямился, скинул ноги с ложа и протянул руку за свитком. Сломал печать, развернул, быстро прочел.

– Планы меняются, – спокойно сказал он. – Как это случилось, Гирций? Сколько времени шло письмо?

– Всего шесть дней. Фабий послал двух хороших наездников, снабдив их деньгами и чрезвычайными полномочиями. Они не мешкали.

– Действительно. Да.

Цезарь вмиг стал другим – перемена, отлично знакомая Гирцию и Дециму Бруту, но не Луцию. Куда подевался утонченный аристократ? Кузен стал решительным, собранным, как Гай Марий.

– Мне нужно оставить здесь письма для Мамурры с Вентидием, так что я ухожу в канцелярию. Децим, позаботься, чтобы утром пятнадцатый легион был готов к выступлению. Гирций, займись провиантом. Он будет нам нужен: в Лигурии мало еды. Запасись пищей на десять дней, хотя, надеюсь, путь до Никеи не займет у нас столько времени, если пятнадцатый хотя бы наполовину так хорош, как десятый. – Цезарь повернулся к кузену. – Луций, я очень спешу. Ты можешь выехать позже, не торопясь, если хочешь. В противном случае будь готов к утру.

– Буду, – сказал тот, обуваясь. – Я не намерен пропустить этот спектакль. А скажи-ка мне, Гай…

Но Цезаря уже не было рядом. Он вышел. Луций вопросительно посмотрел на Гирция, потом перевел взгляд на Децима Брута:

– Он вам говорит когда-нибудь, что происходит?

– Он скажет, – ответил уже из дверей Децим Брут.

– Когда придет время, – добавил Гирций, беря Луция Цезаря под руку и вежливо выводя из столовой. – Он не любит пустой болтовни и будет сегодня прямо-таки летать, чтобы успеть все просмотреть и оставить дела в идеальном порядке. Похоже, в Италийскую Галлию мы уже не вернемся. Завтра вечером в лагере он обо всем сообщит.

– А как его ликторы справятся с маршем? Я видел, они совершенно измотаны переходом по Эмилиевой дороге.

– Будь моя воля, я помещал бы этих неженок в учебные лагеря. Но наш командующий с ними мягок и, когда торопится, позволяет им плестись сзади, хотя это и не по правилам. Они изрядно отстанут, но после сумеют найти его штаб.

– А мулы? Где их взять в такой спешке?

Гирций усмехнулся:

– У него всегда под рукой мулы Мария. – Он имел в виду, что солдаты Гая Мария обычно несли на спинах поклажу в тридцать фунтов. – А потом, это ведь армия Цезаря, Луций. Все четвероногие, которые нужны пятнадцатому легиону, будут к завтрашнему утру полностью экипированы, как и люди. Цезарь считает, что любой легион должен быть готов к выступлению в любой момент.

Пятнадцатый уже был построен, когда Цезарь, Луций Цезарь, Авл Гирций и Децим Брут приехали в лагерь. Как бы ни трясло легион после сообщения о предстоящем марше, заметить это уже было нельзя. Первая когорта уверенно зашагала за командующим и его свитой, десятая, хвостовая, когорта маршировала под стать остальным.

Легионеры шагали по восемь в ряд, так же как они размещались по палаткам. Восходящее солнце посверкивало на кольчугах, отполированных для несостоявшегося парада. Шли с непокрытыми головами, все при мечах и кинжалах, в правой руке – pilum, а на левом плече – Т- или Y-образная палка с повешенным на нее мешком, щит в чехле. Над всем этим торчал шлем. В своем мешке каждый солдат нес пятидневный запас пшеницы, нут (или другие бобовые) и бекон. А еще бронзовую фляжку с маслом, бронзовую же миску и чашку. А еще бритву, запасную тунику, шейные платки и белье. Багаж рядового на марше, кроме того, составляли: гребень из крашеного конского волоса для шлема, короткий сагум (плащ с отверстием для головы в центре) из водонепроницаемой немытой лигурийской шерсти, носки и меховые сапожные стельки для холодной поры. Шерстяные штаны и одеяло, плоская корзина для переноски земли. И какие-нибудь дорогие сердцу вещицы – например, талисман или локон возлюбленной. Некоторые общие вещи восьмерки были поделены. Кто-то нес кремень и огниво, кто-то соль, кто-то закваску для теста, или пряные травы, или лампу, или баклажку с маслом для этой лампы, или пучок сухих прутьев. Небольшая кирка и лопата, а также пара кольев для ограждения лагеря были привязаны к палке, поддерживающей вьюк на спине.

Рядом с восьмеркой семенил мул, обремененный маленькой мельницей для помола зерна, небольшой глиняной печью для выпечки хлеба, бронзовыми поварскими котлами, парой запасных копий, бурдюками с водой и сложенной кожаной палаткой при всех ее оттяжках и кольях. Каждого мула сопровождали двое нестроевых солдат из обслуги, в чьи обязанности входило бесперебойно снабжать восьмерку водой. Поскольку обозы на срочные марши не снаряжались, за каждой центурией следовала повозка, влекомая шестью мулами. В ней находились различные инструменты, гвозди, некоторое количество обиходных вещей, бочки с водой, большой жернов, провиант и палатка центуриона с его личным имуществом. Центурион был единственным человеком в центурии, который шел налегке.

В полном составе легион включал в себя четыре тысячи восемьсот рядовых легионеров, шестьдесят центурионов, триста артиллеристов, сто инженеров с механиками и тысячу шестьсот нестроевых солдат. В центре колонны громыхали тридцать единиц артиллерии: десять баллист и двадцать разнокалиберных катапульт. Рядом тряслись повозки с боеприпасами и запасными узлами для ремонта выходящих из строя машин. Артиллеристы любовно и непрестанно следили за своей техникой, проверяя ее состояние и смазывая трущиеся поверхности маслом. Они хорошо знали дело, и их боевые успехи зависели не от случая, а основывались на скрупулезных расчетах. Снаряды летели по строго рассчитанным траекториям. Камни баллист разбивали в щепы неприятельские тараны и осадные башни, а стрелы катапульт с удивительной точностью поражали людей.

«А они хорошо выглядят», – подумал Цезарь, придержав лошадь и пропуская мимо себя все шестьдесят центурий, чтобы сделать то, что было необходимо: подбодрить людей, объяснить им, куда они направляются и что он от них ждет. Целые полторы мили от первой до десятой когорты с артиллеристами и инженерами в середине. Лишь закончив это дело, Цезарь слез с коня и пошел пешком.

– Дайте мне сорок миль в день – и вас ждет двухдневный отдых в Никее! – крикнул он, широко улыбаясь. – Будете делать по тридцать миль в день – и до конца этой войны будете чистить выгребные ямы! От Плаценции до Никеи двести миль, а я должен быть там через пять дней! Провизия в ваших мешках, это все, что у вас будет! Парни на другой стороне Альп нуждаются в нас, и мы идем, чтобы быть там прежде, чем эти cunni галлы узнают, что мы ушли отсюда! Поэтому разомните ноги, парни, и покажите Цезарю, из чего вы сделаны!

И они показали. Никакие сигамбры теперь не могли испугать их, а ведь несколько месяцев назад все было иначе. Дорога, проложенная Марком Эмилием Скавром между Дертоной и Генуей по берегу Тусканского моря, являлась настоящим шедевром среди инженерных сооружений подобного рода и текла между горами без заметных подъемов и спусков, пересекая ущелья по виадукам. Дорога от Генуи до Никеи была уже не так хороша, но все же гораздо лучше, чем в те времена, когда Гай Марий вел по ней свою тридцатитысячную армию. Когда солдаты привыкли к ритму, Цезарь получил свои сорок миль в один переход, несмотря на короткие зимние дни. Подошвы солдат давно огрубели от непрестанной муштры, а тяжелая ноша стала привычной. Кроме того, пятнадцатый легион сознавал, что его послужной список не блещет успехами, и, однажды осрамившись, теперь вознамерился сделать все, чтобы об этом больше не вспоминали.

В Никее оправдавшие надежды Цезаря парни получили обещанные два дня отдыха, а сам он и его легаты, ознакомившись с ожидавшим там письмом Гая Требония, стали обдумывать дальнейшие действия.

Цезарь, нам удалось получить следующую информацию от захваченного нами арвернского друида. Допрашивал его Лабиен. Почему от друида? Фабий, Секстий, Квинт Цицерон и я решили, что раб знает мало, а воин может предпочесть смерть предательству. А друиды слабаки. Имей наши плебейские трибуны такую же неприкосновенность, как самый младший друид, на них совсем не было бы управы. Почему дознавателем сделали Лабиена, ты, я думаю, понимаешь и сам. Впрочем, пленник выболтал ему все задолго до того, как успели раскалиться железные щипцы.

Гай Фуфий Кита, его подручные, а также другие римляне, равно как и греческие торговцы, были перебиты в Кенабе в начале февраля, но до нас не дошло об этом ни слова. Зато карнуты не преминули распространить эту весть среди галлов, и в тот же день высланный из Герговии Верцингеториг ворвался в нее со своими сторонниками и убил Гобаннитиона, после чего провозгласил себя царем. И все горячие головы среди арвернов его поддержали.

Очевидно, он немедленно отправился в Карнут, где провел совещание с Гутруатом, вождем карнутов, и твоим давним другом, верховным друидом Катбадом. Наш осведомитель затруднился назвать остальных участников совещания. Он полагает, что там были еще вергобрет карнутов Луктерий и Коммий! Собрание постановило призвать всех галлов к оружию.

Это не шутка, Цезарь. Это война. Галлы объединяются повсеместно, от устья Мозы до Аквитании и по всей стране с запада на восток. Верцингеториг намерен объединить Галлию под своим началом, убежденный, что возьмет нас числом.

В начале марта они собрались у стен Карнута для зимней кампании. Ты спросишь: против нас? Нет, против любых племен, которые откажутся к ним примкнуть.

Луктерий и пятьдесят тысяч кадурков, пиктавов, андекавов, петрокориев и сантонов отправились воевать с рутенами и габалами. Как только те покорятся, он со своей армией двинется на нашу Провинцию, в частности на Нарбон и Толозу, чтобы отрезать нас от обеих Испаний, а заодно взбунтовать гельветов и вольков.

Сам Верцингеториг ведет около восьмидесяти тысяч сенонов, карнутов, арвернов, свессионов, паризиев и мандубиев на битуригов, которые не хотят объединения. Их земли богаты железной рудой, так что нетрудно понять, почему Верцингеториг развивает такую активность.

Известный Восток

Я пишу это письмо, а он делает свое дело, поскольку весной собирается бросить все силы на нас. Его план недурен: держать тебя в изоляции от зимующих здесь легионов. Он считает, что мы в этом случае не покинем своих лагерей и галлы возьмут нас осадой.

Наверняка ты захочешь спросить: а с чего это нам вздумалось похищать друида арвернов? Почему мы не посиживаем в тепле и уюте, радуясь зимним спокойным денькам, как надеялся Верцингеториг? Все началось с эдуя Литавика, Цезарь. Он несколько раз наезжал ко мне в феврале, и каждый раз словно бы совершенно случайно. По дороге со свадьбы родича, например. Я не придавал этому никакого значения до его мартовского визита, когда он вдруг обмолвился, что в Герговии правит Верцингеториг. Слово «правит» меня удивило, и Литавик вдруг заюлил. Попытался скрыть оплошность за шуткой: мол, Верцингеториг никакой не правитель, а всего-навсего вергобрет без коллеги. Я расхохотался, но, проводив его, сел писать тебе первое свое письмо.

Цезарь, у меня нет прямых доказательств, что эдуи ведут двойную игру, но будь с ними осторожен. Я нутром чую, что они прислоняются к Верцингеторигу. Или только молодежь, как Литавик, но это тоже опасно, даже если их вергобреты лояльны. Битуриги послали к эдуям за помощью. Те отправили Литавика сообщить мне об этом и спросить, не буду ли я против того, чтобы они помогли битуригам. Я сказал, что если это их внутренние дела, то пусть выступают в поход.

Эдуи выступили, но совершили странный маневр. Их многочисленное и хорошо вооруженное войско дошло лишь до берега реки Лигер и, выждав там несколько дней, вернулось домой. Литавик только что ускакал от меня. Он приезжал, чтобы объяснить, почему так получилось. По его словам, в дело вмешался Катбад. Он-де каким-то образом сообщил Литавику, что битуриги и арверны вошли в сговор, чтобы заманить армию эдуев в ловушку и с двух сторон наброситься на нее.

Не слишком убедительно, Цезарь, хотя я и сам не знаю, почему так решил. Товарищи разделяют мои опасения, особенно Квинт Цицерон, у которого, кажется, неплохо развита интуиция.

Решай, что нам делать, но лучше приезжай сам. Ибо я отказываюсь верить, что кучка галлов, с эдуями или без оных, сумеет тебя удержать. И знай, что мы здесь готовы к любому повороту событий. Под предлогом, что в лагере появилась зараза, Фабий со своими двумя легионами снялся с места и разбил новый лагерь у истоков Икавны, невдалеке от Бибракты. Я полагаю, ты одобришь это. Эдуи, кажется, приняли перемещение спокойно, но кто их знает? Я стал относиться к ним подозрительно.

Если ты пошлешь сообщение или войска либо сам направишься в Агединк, мы все советуем тебе обойти земли эдуев. Ступай на Генаву, на Везонтион, а далее через земли лингонов. Именно по такому маршруту мы отправляем тебе сообщения. Я очень рад, что с нами Квинт Цицерон. Он отражал наскоки нервиев, будучи в долгой осаде. Его опыт просто неоценим.

Лабиен сообщает, что он со своими двумя легионами останется там, где стоит, пока не получит твоих распоряжений. Правда, он тоже передвинулся и расквартировался подле Бибракса, оппида ремов. Кажется, нет сомнений, что главного удара надо ждать от кельтов Центральной Галлии, поэтому мы решили, что нам лучше оставаться на расстоянии, откуда будет легче дать отпор. Белги, с Коммием или без него, перестали быть силой, с которой надо считаться.

Цезарь умолк, и в комнате воцарилась мертвая тишина. В первом письме Требония было лишь беспокойство, в этом – определенная и недвусмысленная информация.

– Первым делом мы разберемся с Провинцией, – твердо объявил Цезарь. – Пятнадцатый легион, разумеется, пусть отдохнет, как обещано, но потом ему надлежит без задержек двинуться к Нарбону. Я поскачу вперед – там начнется паника, ее надо унять. От Никеи до Нарбона триста миль, но я хочу, чтобы пятнадцатый покрыл их за восемь дней, ты слышишь, Децим? Это твоя забота, назначаю тебя командиром, а ты, Гирций, поедешь со мной. Проследи, чтобы нам хватило курьеров. Я должен постоянно сноситься с Мамуррой и Вентидием.

– Ты возьмешь Фаберия? – спросил Гирций.

– Да. Трога тоже. Прокилл поедет с письмом для Требония в Агединк. Через Генаву и Везонтион, раз уж нам так рекомендовали. А по пути пусть навестит Рианнон. И скажет ей, что в этом году она останется дома.

Децим Брут напрягся.

– Значит, ты думаешь, что мы завязнем в этом деле на целый год? – спросил он.

– Если вся Галлия объединится, то – да.

– А что должен делать я? – спросил Луций Цезарь.

– Ты отправишься с Децимом и пятнадцатым, Луций. Я назначаю тебя легатом, командующим Провинцией. Твоя задача – не дать ее захватить. Размести свой штаб в Нарбоне. И держи постоянную связь с Афранием и Петреем в Испаниях, а также не своди глаз с аквитан. Племена вокруг Толозы опасности не представляют, но те, что дальше на запад и вокруг Бурдигалы, должны тебя волновать. – Он улыбнулся родственнику своей самой теплой улыбкой. – Тебе достается столь ответственный пост, потому что у тебя есть опыт, статус консуляра и способность действовать самостоятельно, мой кузен. Покинув Нарбон, я хочу забыть о Римской Галлии. Ведь я буду знать, что там находишься ты.

«Вот так он и делает дела, милый Луций, – подумал Гирций. – Он заставляет тебя думать, что ты – единственный человек, способный выполнить данное поручение. После чего ты вывернешься наизнанку, чтобы ему угодить, а он сдержит слово: даже не вспомнит твоего имени там, куда отправится».

Цезарь тем временем отвернулся от Луция.

– Децим, утром собери центурионов пятнадцатого и вели им проследить, чтобы люди имели полное зимнее снаряжение в своих вещмешках. Если чего-то не хватит, пошли мне вдогонку курьера со списком. Я получу все в Нарбоне.

– Сомневаюсь, что это понадобится, – сказал Децим Брут. – Одно я могу сказать о Мамурре: он замечательный praefectus fabrum. Денег он, правда, не экономит, но и не прогадывает ни на качестве, ни на количестве закупленного снаряжения.

– Пусть не прогадывает и впредь. Кстати, это напомнило мне, что я должен оставить ему распоряжение увеличить численность артиллерии в моих легионах. Мне думается, каждому легиону надо иметь как минимум пятьдесят единиц. Для обработки войск неприятеля перед сражением.

Луций Цезарь удивленно возразил:

– Но артиллерия применяется лишь при осаде!

– Не спорю. Но почему бы не применить ее и в открытом бою?

Утром в Никее Цезаря уже не было. Он трясся в своей двуколке, запряженной четырьмя мулами. Он и во всем ему послушный Фаберий. Гирций ехал в другой повозке вместе с Гнеем Помпеем Трогом, главным толмачом Цезаря и знатоком Галлии.

В каждом городе, большом или маленьком, Цезарь ненадолго останавливался, чтобы увидеться с этнархом, если там заправляли греки, или с дуумвирами, если там первенствовали римляне. В нескольких словах он обрисовывал ситуацию в Косматой Галлии, потом приказывал собрать ополчение и разрешал взять оружие и доспехи из ближайших римских хранилищ. Приказы его принимались к спешному исполнению, и все с нетерпением ожидали приезда Луция Цезаря.

Домициева дорога к Испаниям всегда содержалась в идеальном порядке, так что обе двуколки без каких-либо помех катились по ней. От Арелата до Немауза потянулись болота и поросшие травой топи дельты Родана. Их пересекали по насыпной дороге, построенной Гаем Марием. Далее, от Немауза, остановки сделались более частыми и более длительными, ибо вокруг раскинулись земли вольков-арекомиков. До них уже дошел слух о войне между кадурками и рутенами, их северными соседями, однако Цезарь не сомневался в верности рутенов.

В Амбрусе его ожидала делегация гельвиев с западной стороны Родана. Собственно, эти люди искали встречи с любым римлянином достаточно высокого ранга. Их возглавляли дуумвиры, отец и сын, которым Гай Валерий дал римское гражданство. Оба они носили с тех пор его имя, оставив за собой также и галльские имена – Кабур и Доннотавр.

– У нас уже побывали послы от Верцингеторига, – сказал с беспокойством Доннотавр, сын Кабура. – Он почему-то решил, что мы с радостью присоединимся к его странной федерации. А когда мы отказались, его люди сказали, что у нас еще есть время одуматься.

– После мы слышали, что Луктерий напал на рутенов и что сам Верцингеториг пошел против битуригов, – добавил Кабур. – И мы поняли, что пострадаем, если к нему не примкнем.

– Да, вы пострадаете, – сказал Цезарь. – Не имеет смысла отрицать это. Вы перемените свое решение, если на вас нападут?

– Нет, – в один голос ответили отец и сын.

– В таком случае ступайте домой и вооружайтесь. Будьте всегда начеку. Не сомневайтесь, я пришлю вам помощь, как только смогу. Однако может случиться так, что все имеющиеся у меня силы будут брошены на что-то другое. Тогда помощь задержится, но я приду обязательно. Будьте уверены в том и держитесь, – сказал Цезарь. – Много лет назад я вооружил жителей провинции Азия против Митридата и попросил их дать сражение без римской армии – у меня тогда никого не было. И азиаты побили полководцев старого царя Митридата самостоятельно. Вы тоже сможете побить косматых галлов.

– Мы будем держаться, – решительно заверил Кабур.

Вдруг Цезарь улыбнулся:

– Но какая-то помощь все равно будет! Вы служили в римских вспомогательных легионах, вы знаете, как сражается Рим. Все доспехи и вооружение вы получите, как только мой кузен Луций Цезарь появится здесь. Составьте список того, что вам нужно, и от моего имени вручите ему. Укрепите города и будьте готовы укрыть в них жителей деревень. И постарайтесь внушить людям веру в победу.

– Еще мы слышали, – сказал Доннотавр, – что Верцингеториг сговаривается с аллоброгами.

– А-а-а! – Цезарь нахмурился. – Этих можно соблазнить щедрыми обещаниями. Прошло не так много времени с тех пор, как они отчаянно бунтовали против нас.

– Я думаю, – сказал Кабур, – что аллоброги внимательно выслушают все предложения, уйдут и будут делать вид, что их обсуждают. И так – много лун. Чем больше будет торопить их Верцингеториг, тем дольше они будут тянуть. Можешь поверить, к Верцингеторигу они не примкнут.

– А почему?

– Из-за тебя, Цезарь, – объяснил Доннотавр, удивляясь вопросу. – После того как ты урезонил гельветов, выслав их в собственные владения, аллоброги почувствовали себя в безопасности. И заняли земли вокруг Генавы. Они знают, какая сторона победит.

Цезарь нашел Нарбон в панике, но быстро ее погасил. Он собрал местное ополчение, отправил уполномоченных в земли вольков-тектосагов к Толозе, чтобы и там организовать оборону, и показал городским дуумвирам, что и где следует укрепить. В стенах грозной крепости Каркассон была сосредоточена бульшая часть арсенала западного региона Провинции. Люди почувствовали себя гораздо увереннее, когда их начали вооружать.

Цезарь еще раньше успел отправить посланцев в обе Испании: в Тарракон, где располагался штаб Луция Афрания, легата Помпея, и в Кордубу, где находился другой легат Помпея, Марк Петрей. Ответы от обоих ветеранов ждали его в Нарбоне. Они уже набирали дополнительные войска, готовые в случае надобности поддержать Нарбон и Толозу. Эти убеленные сединами viri militares прекрасно понимали, что Риму – и Помпею – не нужно независимое галльское государство по ту сторону Пиренеев.

Луций Цезарь, Децим Брут и пятнадцатый легион прибыли точно в намеченный день. Цезарь поблагодарил солдат и тут же ввел легатов в курс дела.

– Нарбонцы заметно успокоились, как только услышали, что я оставляю им консуляра твоего статуса, – вскинув бровь, сказал он кузену. – Проследи, чтобы у вольков-тектосагов, вольков-арекомиков и гельвиев было достаточно вооружения. Афраний с Петреем придвинут войска к границе и будут ждать твоего сигнала, так что за Нарбон будь спокоен. Чего я боюсь, так это вторжения дальних племен. – Цезарь повернулся к Дециму Бруту. – Децим, пятнадцатый полностью готов к зимней кампании?

– Да.

– А как у них с экипировкой?

– Я заставил всех выложить содержимое мешков на землю. Идет проверка. Утром центурионы доложат мне обо всем.

– В прошлом году эти центурионы показали себя не с лучшей стороны. Стоит ли доверять их оценке? Может быть, тебе лучше взглянуть самому?

– Я так не думаю, – спокойно возразил Децим Брут, никогда не боявшийся говорить с Цезарем откровенно. – Мое недоверие ослабит пятнадцатый. Они со всем справятся сами.

– Ладно, пусть все идет как идет. Я реквизировал в округе все шкурки кроликов, ласок, хорьков. Там, куда я их поведу, обычные шерстяные носки не годятся. А еще я заставил всех женщин Нарбона и его окрестностей вязать теплые шарфы и рукавицы.

– О боги! – воскликнул Луций Цезарь. – Ты что, поведешь их к гипербореям?

– Там будет видно, – сказал ему Цезарь и вышел.

– Я знаю, – вздохнул Луций Цезарь, опечаленно глядя на Гирция. – Мне скажут, когда будет нужно.

– Шпионы, – коротко бросил Гирций, поспешая за командующим.

– Шпионы? В Нарбоне?

Децим Брут усмехнулся:

– Может быть, их и нет, но зачем рисковать? Недоброжелатели и обиженные есть везде.

– Как долго он здесь пробудет?

– Уйдет к началу апреля.

– Через шесть дней?

– Нехватка шарфов и рукавиц – единственное, что может его задержать. Но вряд ли такое случится. Думаю, он не преувеличивал, говоря, что заставил работать всех женщин.

– Он скажет солдатам, куда поведет их?

– Нет. Он просто их поведет. Нет лучше способа распространять новости, чем кричать о них во весь голос. Пусть кричат галлы, им это свойственно. А он будет молчать.

И все же Цезарь дал объяснения своим легатам во время обеда в последний день марта. Но лишь после того, как отпустили всех слуг и удвоили охрану в коридорах.

– Обычно я не столь скрытен, – сказал он, откидываясь на ложе, – но в одном отношении Верцингеториг прав. У Косматой Галлии действительно достаточно сил, чтобы изгнать нас. Но только в том случае, если он успеет собрать их. Сейчас у него под рукой где-то от восьмидесяти до ста тысяч воинов. А к общему сбору, который им запланирован в секстилии, их число возрастет до четверти миллиона, а может, и больше. До секстилия его нужно разбить.

Луций Цезарь вдохнул сквозь стиснутые зубы, издав тихий свист, но промолчал.

– Верцингеториг не предвидел, что римляне предпримут какие-либо военные действия до секстилия и середины весны, – продолжал Цезарь, – вот почему сейчас у него не так много людей. За зиму он намерен подчинить непокорные племена. Он думает, что я нахожусь по другую сторону Альп, и уверен, что, когда я приду, он сможет помешать мне соединиться с моим войском. Он считает, что у него будет время возвратиться в Карнут и присутствовать на общем сборе. Пока Верцингеториг слишком занят, чтобы объявлять общий сбор, я должен добраться до моих легионов. И не долее чем за шестнадцать дней. Но если я двинусь вверх к истокам Родана, Верцингеториг узнает о том, прежде чем я дойду до Валентии. И запрет меня в Виенне или Лугдуне. С одним легионом я там не пробьюсь.

– Но ведь другого пути нет! – выпалил Гирций.

– В том-то и дело, что есть. Завтра, Гирций, я двинусь на север. Мои лазутчики сообщают, что Луктерий переместился на запад и осаждает оппид рутенов Карантомаг. А габалы решили – вполне предусмотрительно, учитывая их близость к арвернам, – присоединиться к Верцингеторигу. И сейчас усиленно тренируются, готовясь к походу на гельвиев.

Цезарь выдержал драматическую паузу, прежде чем открыть карты:

– Я намерен обойти Луктерия и габалов с востока и перевалить через Цевеннский хребет.

Даже Децим Брут был поражен его заявлением:

– Зимой?!

– А почему бы и нет? Я ведь однажды перешел Альпы на высоте десять тысяч футов, когда торопился из Рима в Генаву, чтобы унять распоясавшихся гельветов. Все говорили, что я не пройду, но я прошел. Правда, дело было осенью, но на высоте десять тысяч футов всегда зима. Правда и то, что армия не смогла бы пройти по козьим тропам до Октодура, но Цевенны не столь уж грозны. Перевалы там на трех-четырех тысячах футов, и есть дороги. Галлы перебираются с одной стороны хребта на другую довольно большими группами, так почему же и я не смогу?

– Не нахожу причин для возражений, – нехотя признал Децим.

– Если снег будет глубоким, мы пророемся сквозь него.

– То есть ты намерен подойти к Цевеннам в верховьях реки Олтис и перейти через Родан где-то около Альбы Гельвиев? – спросил Луций Цезарь, торопясь блеснуть нахватанными в последние дни географическими познаниями о регионе, которым ему было поручено управлять.

– Нет, думаю, я пойду дальше, – ответил Цезарь. – Хочу спуститься с гор как можно ближе к Виенне. Чем дольше мы останемся невидимками, тем лучше для нас и хуже для Верцингеторига. Я надеюсь появиться там раньше, чем он прознает о нас. И забрать с собой четыре сотни германских всадников. Если Арминий хозяин своему слову, они уже должны меня ждать.

– Значит, ты положил шестнадцать дней на то, чтобы перевалить через Цевеннский хребет и соединиться с нашими силами в Агединке? – уточнил Луций Цезарь. – Это же более четырехсот миль, и местами по глубокому снегу.

– Да. Я собираюсь делать в среднем по двадцать пять миль в день. Быстрее мы сможем идти от Нарбона до реки Олтис и после того, как покинем Виенну. Этим мы компенсируем потерю скорости на перевалах. В Агединке будем вовремя, уверяю тебя. – Цезарь пристально посмотрел на кузена. – Я намерен все время опережать информаторов Верцингеторига. Я хочу, чтобы он был обескуражен. Где Цезарь? Кто-нибудь слышал, где находится Цезарь? Ага, вот он и попался! А меня там уже четыре или пять дней как нет, и где я, неизвестно.

– Ты делаешь ставку на то, что он не профессионал, – задумчиво заметил Децим Брут.

– Именно. Много амбиций и мало опыта. Я не говорю, что он боязлив и не способен к решительным действиям. Но у меня есть преимущества, и я должен использовать их. Я умен, опытен, и мои амбиции превосходят самые дерзостные его чаяния. Для победы мне нужно все время заставлять Верцингеторига принимать неправильные решения.

– Надеюсь, ты не забудешь взять с собой свой сагум, – усмехнулся Луций.

– Я не расстанусь с ним ни за какие сокровища! Когда-то он принадлежал Гаю Марию. Бургунд принес его мне. Ему девяносто лет, вонь от него поднимается до небес, ее не могут отбить никакие душистые травы, и меня передергивает всякий раз, когда я его надеваю. Но говорю тебе, таких плащей уже больше не делают, даже в Лигурии. Дождь от него отскакивает, ветер не продувает, а алый цвет его столь же ярок, как в тот день, когда он был сделан.

Пятнадцатый легион оставил Нарбон без единой повозки. Палатки центурионов были погружены на мулов вместе с запасными пиками и инструментами. Остальную поклажу, а также любимую артиллерию Цезаря в обстановке строжайшей секретности отправили длинным кружным путем к долине Родана. Каждый легионер из восьмерки нес пятидневный запас провизии. Провизию еще на одиннадцать дней вместе с тяжелыми инструментами вез второй приданный восьмерке мул. А ноша солдат полегчала на пятнадцать фунтов, так легионеры шагали бодро.

Знаменитая удача не покидала Цезаря, ибо северную дорогу подернул туман, не давая наблюдателям Луктерия или габалов видеть, что на ней происходит. Легион незамеченным подошел к горным кручам. Повалил крупный снег, поторапливая легионеров. К восхождению приступили немедленно. Цезарь хотел как можно скорее добраться до перевалов.

Снежный покров достигал местами глубины шесть футов, но метель прекратилась. Каждая центурия поочередно выходила вперед, расчищая путь остальным. Чтобы уменьшить риск, людей перестроили, они шли по четверо в ряд, а мулов в опасных местах проводили по одному. Время от времени кто-нибудь оступался, срываясь в расщелину, или снежная толща обваливалась, увлекая за собой несчастных. Но потери были редки, бедолаг обычно вытаскивали наверх невредимыми. От возможной гибели и переломов их спасал все тот же глубокий снег.

Цезарь спешился и на протяжении всего перехода шел вместе со всеми, в свой черед расчищая дорогу и подбадривая легионеров, объясняя, куда они идут и что будет их ждать по прибытии. Его присутствие всегда успокаивало солдат. В свои восемнадцать лет эти парни еще не достигли полной зрелости ни умственной, ни физической, они тосковали по дому. Нет, безусловно, Цезарь не казался им отцом родным (иметь такого отца никто не осмеливался даже в самых смелых фантазиях), но от него исходила такая колоссальная уверенность в себе, не имевшая ничего общего с кичливостью, что рядом с ним они оживали и чувствовали себя под надежной рукой.

– А вы становитесь неплохим легионом, ребята, – говорил он им, широко улыбаясь. – Сомневаюсь, что десятый шел бы здесь намного быстрее, чем вы, хотя счет лет его службы подходит к десятку. Вы, конечно, еще сосунки, но подаете большие надежды!

Маршрут Цезаря и пятнадцатого легиона от Плаценции к Агединку с Мартовских нон по Апрельские иды

Удача по-прежнему благоволила к нему. Наверху мело, но не столь сильно, чтобы замедлить продвижение легиона; ни один галл не попался навстречу, а легкая снежная дымка скрывала римлян от чужих глаз. Сначала Цезаря беспокоила мысль об арвернах, чьи земли находились к западу от перевала, но время шло, а арверны не появлялись, и он уже стал надеяться, что Верцингеториг так ничего и не узнает о его хитром маневре.

Наконец пятнадцатый легион, очень довольный собой, спустился с Цевеннского хребта и вошел в Виенну. Три легионера погибли, несколько человек поломали руки и ноги, четыре мула, запаниковав, сорвались со скалы, но ни один солдат не обморозился, и все были готовы идти дальше – на Агединк.

Четыреста германцев из племени убиев жили там уже почти четыре месяца. Лошади ремов пришлись им по нраву, и вождь на ломаной латыни заверил, что его люди сделают для Цезаря все.

– Децим, веди дальше пятнадцатый без меня, – сказал Цезарь, надевая вонючий старенький сагум. – Я с германцами поскачу к Икавне. Там мы воссоединимся с Фабием и двумя его легионами и встретим тебя в Агединке.

Девяносто тысяч галлов выступили из Карнута, направляясь к владениям битуригов. Шли они медленно, ибо Верцингеториг сознавал, что мало смыслит в осадной войне и вряд ли сумеет взять Аварик. Поэтому он просто хотел привести ослушников в ужас, сжигая их хутора и деревни. Это произвело должный эффект, но только после того, как армия эдуев возвратилась домой, так и не перейдя реку Лигер. Битуригам потребовалось еще несколько дней, чтобы понять, что помощи нечего ждать и от римлян, спокойно посиживающих за неприступными стенами своих лагерей. В середине апреля битуриги склонились перед Верцингеторигом.

– Мы теперь с тобой до самой смерти, – сказал ему царь Битургон. – И сделаем все, что ты хочешь. Мы честно пытались соблюсти заключенный с римлянами договор, однако поняли, что они сами не собираются его соблюдать. Они не стали нас защищать. Поэтому мы с тобой, а не с ними.

– Очень хорошо! – сказал Верцингеториг и, обогнув Аварик, пошел к Горгобине, к старой крепости арвернов, принадлежавшей теперь бойям, не дававшим гельветам покоя.

Литавик встретил его на подступах к Горгобине. Остановившись на высоком холме, он любовался великолепной картиной. Какая армия! Разве могут римляне победить? Размер римской армии трудно было определить, потому что она обычно шла колонной. Один легион простирался на милю, с обозом и артиллерией в середине. В некотором смысле не так страшно и определенно не наводит такой ужас, как панорама, развернувшаяся перед пораженным взором Литавика: сто тысяч одетых в кольчуги, вооруженных галлов, приближавшихся по всему фронту в пять миль, глубиной в сто человек, с обычным обозом позади. Кажется, тысяч двадцать были верхом, по десять тысяч с каждого фланга. А впереди ехали вожди, первым – Верцингеториг, за ним остальные: от сенонов – Драпп и Каварин, от карнутов – Гутруат, от мандубиев – Дадераг. И Катбад, легко узнаваемый в своем белоснежном одеянии на белоснежном коне. Значит, это и война за веру. Друиды провозгласили, что тоже хотят видеть Галлию объединенной.

Верцингеториг мерно покачивался на породистом желтовато-коричневом жеребце, покрытом клетчатой плотной попоной. Светлые штаны подпоясаны темно-зеленым ремнем, поверх кольчуги – накидка той же расцветки. Хотя его людям и было велено не снимать в пути шлемов, сам он ехал простоволосым, сияя золотом и сапфирами. Царь, вылитый царь.

Битургона не удостоили места в свите Верцингеторига, но он держался неподалеку, возглавляя своих битуригов. Заметив Литавика, он выхватил меч.

– Предатель! – выкрикнул он. – Римский пес!

Верцингеториг и Драпп едва успели вмешаться.

– Меч в ножны, Битургон, – приказал Верцингеториг.

– Он – эдуй! Предатель! Эдуи нас предали!

– Эдуи не предавали тебя, Битургон. Ищи изменников среди римлян. Почему, ты думаешь, эдуи вернулись домой? Не потому, что они хотели вернуться. Так повелел им Требоний.

Драпп увлек в сторону все еще ворчавшего Битургона, Литавик поехал рядом с Верцингеторигом. К ним присоединился Катбад.

– Есть новости, – сказал Литавик.

– Какие?

– Цезарь из ниоткуда появился в Виенне с пятнадцатым легионом и сразу ушел.

Желто-коричневый жеребец резко остановился. Верцингеториг изумленно посмотрел на Литавика: