Тьма египетская Ланитова Лана

Владимир целовал ее руки, обнимая за круглые колени, и боялся поднять на нее взгляд. Ему было неловко показывать свои слезы.

– Володя, я хочу, чтобы ты знал – я никогда тебе не разлюблю.

– Спасибо, родная. Ради этого я и живу.

– И я никогда о тебе не забуду. А, попав на небеса, я попрошусь туда, где находишься ты.

– Тебя вряд ли пустят ко мне. Да, я этого бы и не хотел. Я однажды уже отказался от этого. Но я постараюсь помнить о тебе, чтобы разыскать в иных мирах и в иных рождениях. Я верю, мы будем когда-нибудь счастливы в мире яви. И прости меня за то, что я был слепым.

– Володя, обними меня крепко. Мне кажется, что я сплю и в нашем сне. Так ведь не бывает…

Он сел на кровать рядом с ней и потянул ее за руку. Она упала в мягкую перину. Взгляд ее фиалковых глаз сделался чуточку бессмысленным. Он прилег рядом.

– Я безумно хочу тебя… – тихо шептал он.

И как это часто бывает во сне, одежда их полностью растворилась прямо на глазах, и голые тела слились, втянулись друг в друга, проросли, словно ветки и корни двух деревьев. Когда он вошел в нее, она застонала от наслаждения и вся поддалась навстречу. Полные ноги широко раздвинулись. Он уткнулся лицом в обильные и немного прохладные груди.

– Володя, я так хочу, – в неистовстве шептала она, насаживаясь на его внушительный ствол. – Как здесь, во сне, все сильнее чувствуется. Как здесь… Боже, я сейчас сольюсь с тобой.

– Сливаются наши души, – отвечал он, двигаясь в ней размеренными движениями и крепко целуя ее в сочные влажные губы.

– Я так много хочу… Свяжи меня. Будь со мной груб. Немного. Я скучаю по твоим играм.

– Все потом. Я буду часто к тебе приходить. А сегодня я лишь хочу быть с тобой нежным. Я хочу быть таким, словно я твой супруг. Я был лишен этого при жизни, – он улыбнулся. – Но знаешь, в этом тоже есть своя прелесть.

– Кто тебе сказал, дурачок, что супружеские ласки всегда пристойны?

– Не знаю, – он рассмеялся. – Я отчего-то именно так представлял себе брачный союз.

– Ну, нет, – она выскользнула из-под него и села верхом на его вздыбленный член. – Теперь я хочу так. Чувствовать его еще глубже. Какой он большой и прекрасный.

Она смотрела на него игриво. Русые пряди волос разметались по ее молочным плечам.

– А, помнишь, как кто-то, в иной жизни, усердно доказывал преимущество больших фаллосов над малыми и говорил, что когда-нибудь ты это поймешь? – рассмеялся он.

Он закатил от наслаждения глаза. Сквозь веки он рассматривал ее нежное лицо и большие груди со вздувшимися от кормления сосками. Когда он видел в ней это, ему казалось, что в голове загораются яркие вспышки, а член каменеет еще сильнее. Он сжал в неистовстве зубы и, ухватив за бедра, вновь перевернул ее на спину и ловко подмял под себя.

– Только так, моя девочка! Только я сверху. Всегда!

– Да! Боже, сильнее… – она кусала губы. – Ударь сильнее. Я так скучаю по той сладкой боли, которую мне мог доставить лишь твой член.

– Хуй, Глаша. Его называют – ХУЕМ!

– Да…

– И теперь я знаю, что в этом я сильнее твоего мужа…

– Володя…

– Молчи! Я знаю, что ебу тебя лучше его… Лучше…

А после ее колени утонули в простынях, и он входи в нее сзади. Он захлебывался от страсти.

И вдруг он почувствовал, что ее лоно сжалось в сильном оргазме. Она выгнулась и простонала от наслаждения. А через минуту кончил и он.

И в этот миг их тела слились в единое целое. Владимир смотрел на собственную руку и понимал, что это ЕЁ рука. Тоже было и с ногами, и со всеми иными частями тела. Казалось, что они срослись не только кожей, но всей внутренней сутью. Но дальше произошло нечто, еще более странное. С тихим хрустальным звоном от места их общего слияния, прямо на уровне сросшихся животов, оторвался какой-то серебряный, светящийся шар, похожий на ртуть. И повис на высоте аршина. Он повисел с минуту неподвижно и стал медленно вращаться по часовой стрелке. При этом серебряный цвет сменили иные яркие краски. Шар засиял всеми цветами радуги. И от него пошло тонкое, но яркое, лиловое свечение.

– Что это? – испуганно спросила Глафира.

Она аккуратно отстранилась от Владимира и легла на спину.

Глаза, не мигая, смотрели на новое диво, мерцающее в воздухе.

– Если бы я знал, – обескуражено ответил Махнев.

– От него идет тепло. По-моему, это чудо выскочило прямо из нас, – она вновь посмотрела на Махнева и нежно улыбнулась.

– Я тоже впервые вижу подобное… – он привстал на локтях и внимательно посмотрел на шар.

И вдруг они оба услышали тихий звон серебряных колокольчиков, исходящих, казалось, из середины этого объекта. О, боже… Прямо от шара полилась до боли знакомая им обоим Бетховенская мелодия. Это была Лунная соната.

– Господи, – на глазах Глафиры появились слезы.

Шар еще немного подрос, и фиолетовое сияние мерцало в нем настолько ярко, что бревенчатые стены комнаты озарились, словно днем. Куда попадал его свет, там менялась структура старых бревенчатых стен. Они светлели, становясь прозрачными, нежно голубого оттенка. Они походили на сияющую льдистую бирюзу. И из этих самых стен проклюнулось множество зеленых листочков. Они росли прямо на глазах, образуя тонкие ветки. На ветках распускались листья и набухали чудные бутоны. По мере усиления музыкальных аккордов, бутоны взрывались белоснежными цветами, похожими на огромные розы. По комнате разливался пленительный розовый аромат.

– Володя, боже, как это красиво. Я ни разу не видела ТАКИХ снов.

– И я ни разу такого не видел. Это наша, Глашенька, любовь. Это от нее, наверное, всё…

Они прижались друг к другу и упоенно слушали музыку. Теперь в этой комнате было ярче, чем в самый жаркий летний день. Мягкий свет струился от самого шара, стен комнаты, и из окна, в котором и лунный свет стал ярче. Глаша увидела, что луна, огромная сияющая луна, была возле самого их окошка. Казалось, протяни руку и дотянешься до ее шершавого сливочного бока.

– Володя, от этого можно умереть…

– С тобой я готов умирать множество раз и множество раз рождаться.

Постепенно свет луны стал чуточку слабее. Владимир повернул голову к окну – луна отлетела назад. Вращение шара тоже замедлилось, и чудная музыка Бетховена становилась тише. Одновременно с этим потемнели стены. На месте бирюзовых разливов с белыми цветами, проступили обычные бревна. Из окна потянуло холодом. Владимир встал. Полная луна все также сияла над лавандовым полем, но и само поле и диск Селены были теперь слишком далеки от домика и казались отчужденнее и холоднее.

В груди стало тревожно. Владимир вгляделся в чернильную мглу леса. На фоне ночных сосен, прямо на уровне окна, висело вдалеке нечто темное, напоминающее фигуру человека. И чем больше Владимир вглядывался в этот странный силуэт, тем более находил в нем знакомые черты. Внезапно силуэт стал стремительно расти и приближался. Сомнений не оставалось – прямо от леса, к их окну, несся его патрон. Одет он был в длинный черный плащ и темную шляпу с пером. Холодом стали, инкрустированной алмазами, блеснула огромная сабля. Волосы цвета вороньего крыла, длинные и лохматые, развевались на ветру. В презрительном изгибе, тонкой полоской застыли губы. А глаза… Его глаза мерцали красными углями.

«Уж не пугать ли он нас собрался? – подумал Владимир, стараясь не падать духом. – Зачем такие глаза? Прямо вурдалак какой-то. Только клыков не хватает. Мог бы и не лезть в мои сны…»

Он отступил от окна и посмотрел на Глафиру. Та недоуменно глядела на него. И вдруг черты ее лица сделались испуганными. Простыни, на которых она лежала, внезапно ожили и зашевелились. Они стали скользить вокруг Глафиры, окутывая ее тело, подобно змеям. Одеяло скрутило ей ноги от самых щиколоток до паха. Тонкие пальцы судорожно хватали шелк простыни, но и та, словно живая, ускользала из рук. А после случилось еще более худшее – прямо под тем местом, где лежала женщина, открылась темная воронка, и Глашу со страшной силой стало затягивать в нее.

Владимир подскочил к кровати и едва успел ухватить свою возлюбленную за руку. Она висела над темной пропастью, удерживаемая силой его крепких пальцев.

– Глаша, держись! – кричал он, сидя на краю воронки. – Я тебя спасу. Ничего не бойся. Это все ОН.

– Володя! Я падаю! Мне страшно!

– Глашенька, держись!

Рядом с ухом Махнев услышал металлический голос Виктора:

– Отпусти ее.

– Нет, она разобьется! Ни за что!

– Отпусти, я сказал. Она не разобьется. Она тут же проснется. У себя в постели.

Откуда-то снизу донесся младенческий плач. Да, где-то, действительно, плакал ребенок. Это был плач Глашиного сына.

– Отпусти ее в Явь, – снова скомандовал демон. – Там у нее дитё проснулось.

Владимир почувствовал, как Глашины пальцы стали тоньше. Они будто таяли, словно теплые сливочные тянучки в его горячей руке. Нет, он не отпустил ее. Она сама улетела, истаяла, ушла из его сна, провалившись в неведомую даль, разделяющую два мира.

Владимир разогнулся и посмотрел на Виктора. Тот висел теперь над полом. Ровно на том месте, где еще недавно вращался чудесный шар. Банные стены дрогнули. В окно полетала какая-то лиловая трава. Это была лаванда. Владимиру показалось, что лавандовое поле разрослось по всей земле, и его лапы затекли потоком в небольшое оконце. Странный вихрь подхватил Владимира. Он почувствовал, что смертельно устал и тоже хочет спать. Он зевнул и закрыл глаза. А открыл их уже в своей комнате, в царстве Виктора.

– Ну, признавайся, как это ты умудрился устроить всё это безобразие? – услышал он недовольный голос демона из темного угла собственной спальни.

– Что именно?

– Не прикидывайся дурачком. Ты не производишь впечатление слабоумного.

– Вас не затруднит, объяснить мне подробнее, что так сильно могло вас поразить?

– Каков наглец!?

Демон встал и прошелся по комнате.

– Я даже не спрашиваю, почему ты снова и снова, без спроса, летаешь в ее сны.

– Виктор, наверное, потому, что я ее люблю, а она любит меня.

– С каких это пор в тебе проснулись такие пылкие чувства? И почему именно к ней?

– Разве не вы сами хотели, чтобы я вновь оброс мужскими признаками, словно баран новой шерстью?

– Признаюсь, хотел. Но, почему она? Разве мало тебе женщин в моем царстве? Любых. Их сотни. И все к твоим услугам. К тому же, я могу отнести тебя в любую точку планеты, в любой уголок земли, в любой предел и даже в прошлое. К твоим ногам падут самые прекрасные женщины всех времен и народностей. Царицы, если пожелаешь.

– Мало, – дерзко отвечал Владимир. – И потом я не хочу иных. Мне нужна лишь Глаша.

Демон расхохотался, запрокинув темную голову. И в хохоте его так явственно звучал металл.

– Я же предлагал тебе и весьма недвусмысленно, а четко и ясно – взять ее сюда. Но разве не ты сам отказался от этого?

– Да, я отказался. Ваша правда.

– Так чего же ты вновь мне воду мутишь? Отказался, значит забудь ее.

– Я отказался, чтобы она оказалась здесь, в вашей власти. Но я не обещал, что разлюблю ее.

– Эк, тебя разобрало! Разве не ты при жизни ее всюду гнал? Смеялся над нею, делился с дружком своим. Кстати, напомни, на днях нам надо обсудить один вопрос, связанный с твоим приказчиком.

Владимир вздрогнул при упоминании имени своего старого друга.

– А что ты хотел? У нас еще пропасть работы с твоими старыми долгами. Но, я отвлекся. Итак, я не понимаю твоего нынешнего упорства, Махнев! Какого хрена, ты все время лезешь именно к ней?

– Я же уже ясно изъяснился, что люблю её.

– Ну, ладно. До поры оставим сей дискус. Я также умолчу пока о том, как тебе удается без спросу оказываться в Яви. Ну, чёрт с тобой, пока летай. Я всегда знал о твоих способностях. Они незаурядны. Я не ошибся в тебе. Чуть позже я проведу с тобой инструктаж о технике безопасности при подобных полетах. Но самое важное – ты не должен никому о них рассказывать. Я знаю, что твои дружки иногда шастают по темным лабиринтам моего подземелья.

Владимир сделал нарочито удивленные глаза:

– Да? В первый раз слышу.

– Ой, ли?

– Определенно.

– Ну, хорошо, – Виктор усмехнулся и посмотрел на свои длинные пальцы, повертел в руках бриллиантовый перстень. – А теперь вернемся к самому главному. На сегодня.

– К чему?

– Ты так и не догадался?

– Нет.

– Каким образом ты родил эфирное облако любви?

– Какое облако? – нахмурился Владимир.

– Шар, что засиял в той комнате, в вашем сне?

– А! Вот, кстати, я и сам хотел спросить о том же. Что это было?

– Ты так и не понял?

– Нет…

– Это была так называемая божественная квинтэссенция человеческой любви. Вернее, одна из ее форм. Довольно примитивная, но все же…

– Ах, вон оно что! А мы с Глафирой так и подумали, что это и было – ОНО.

– Чего ОНО? – демон сузил глаза.

– Оно самое – квинтэссенция, – нарочито дурашливо и беззаботно ответил Владимир.

– Ты издеваешься?! Знаешь ли ты, что таких штук здесь отродясь не летало? Они существуют лишь на иных этажах. И мне может сильно влететь от начальства за то, что я допустил подобное в своем пределе. Как ты умудрился его создать? Говори, каналья.

– Я не знаю. Правда, – равнодушно произнёс Владимир и зевнул. – Мы просто любили друг друга, вот оно и выросло.

– Мда, а я погляжу, ты у нас просто-таки – творец.

– Ну, это уж слишком. Я не могу быть столь самонадеянным.

– Ты то? – демон хмыкнул. – Да, наглее тебя здесь ни одна душа у меня не гостила. Отродясь таких охальников не было.

– Как-то вы, патрон, ко мне без уважения…

– Помилуй, он натворил дел, а я еще к нему должен испытывать уважение? Каков шельмец!

Демон встал и прошелся по комнате.

– Да, Глафира Сергеевна, безусловно, настоящее сокровище, – вновь мрачно произнес он.

– Магистр, при всем уважении к вам, давайте не будем обсуждать мою любовницу.

– Что уж ты так – низвел ее до роли любовницы? Бери выше – твою возлюбленную.

– Да, я уж и так говорил, что люблю её.

– И что с того? – хмыкнул демон. – Она никогда не будет твоей.

– Но и вашей она тоже не будет, – легко парировал Владимир.

– А это мы еще посмотрим, – захохотал демон. – Дурашка, с кем тягаться вздумал? Что ты, что Глашка твоя – вы же для меня, словно мотыльки неразумные. Одним взглядом я могу вас испепелить.

– Не можете, – запальчиво отвечал наш герой.

– Это почему?

– Да, потому что, не вы нас создали, не вам и судьбы наши решать.

– Не мне? – невидимая сила ухватила Владимира за шиворот, приподняла над полом и тряхнула так, что зазвенело в голове. – Не мне, говоришь? Верно…

Демон опустил Владимира на пол и хищно усмехнулся.

– Но поверь, сейчас ты находишься полностью в моей власти. И именно в моей власти, сделать так, чтобы твое пребывание в этом мире стало слишком долгим и невыносимым.

– Ну, и зачем вам это? – отчаянно храбрился Владимир. – Не вижу для вас никакого резона в моих мучениях.

– Это почему? Отдам, например, тебя на сотню лет к средневековым инквизиторам. И буду любоваться тем, как отец Рупперт производит над тобою свои бесценные опыты. А, каково? И не сбежишь ты никуда, и не улетишь.

– Ну, и что дальше? – голос Владимира предательски дрожал, но он старался не показывать своего страха, ощущая лишь то, как его тонкая сорочка постепенно прилипала к спине. – Измучите вы меня. Сломаете. А какой вам в этом прок? Во мне сломленном? Зачем вам нравственный калека?

– И то верно, незачем, – усмехнулся Виктор. – Молодец, Махнев. Пять баллов тебе за разумность и смелость.

Демон встал.

– Кстати, ты верно заметил, что каждая ваша душонка сделана не в нашей епархии. Спорить с этой истиной – нет особого смысла. Изготавливать новые души – это удел Творца.

– Да, – задумчиво кивнул Владимир.

– Что да?

– Я про удел Творца только согласился.

– Согласился он. Ты думаешь, что это так сложно, творить вот, таких вот болванов, как ты?

– Не знаю, – вновь задумчиво протянул Владимир.

– Зато я кое-что знаю. И мы здесь тоже кое-что можем. Тоже не лыком шиты.

Демон почесал подбородок и присел на кровать рядом с Владимиром.

– Значит так… На время мы прервем наш лекционный и практический курс и перейдем к лабораторным занятиям. На время, Махнев, ты примеришь на себя роль… Творца.

– Как это? – опешил Владимир.

– Станешь делать новых людей, – расхохотался демон. – Но, не в вульгарном смысле. Не делиться своим щедрым семенем. Не это от тебя потребуется. Не маленьких Василиев клепать.

Владимир вздрогнул при упоминании имени собственного сына.

– А что же?

– Будем творить души.

– Как же это?

– В похимостной лаборатории.

– А… – разочарованно протянул Владимир. – Это как Горохов что ли? Нежитей всяких замешивать?

– И нежитей тоже. Ты научись их сначала делать, а потом и отзывайся пренебрежительно о Горохове. Он долго длань свою в этом ремесле набивал.

– Да, это и не интересно как-то… Не мое это – с банками, склянками, рецептурой всякой возиться. Яйца голубые проветривать.

– Да, кто ж тебя спрашивать-то станет, голуба? Я прикажу – и станешь ты за века мастером по изготовлению любой нечисти. От змей, тарантулов и мелких драконов, до инкубов и суккубов высшей категории.

– Ну, что ж, – вздохнул Владимир. – Надо, так надо…