Вселенский неудачник Емец Дмитрий

ПРЕДИСЛОВИЕ ИЗДАТЕЛЕЙ

Перед вами – книга воспоминаний известного астронавта Тита Лукича Невезухина, сгинувшего в прошлом году в созвездии Змееносца в одной из черных дыр (NGS 1345), от которого он по обострившейся на старости лет клептомании попытался отковырять кусочек на память. До черной дыры, судя по всему, астронавт добрался благополучно, затем связь оборвалась, и дальнейшая судьба Невезухина неизвестна.

На момент своего исчезновения Титу Лукичу Невезухину было семьдесят семь лет. Он оставил после себя рыдающую безутешную вдову и двенадцать детей, взявших на себя нелегкий труд подготовить его воспоминания к печати.

Именно они обратили наше внимание на тот факт, что год гибели легендарного астронавта – две тысячи четыреста тридцать второй – совпадает с годом смерти, который их отец предсказал сам себе в одной из частей своих воспоминаний. Мы не смеем утверждать, было ли это прозорливым предвидением или случайностью, но считаем своим долгом указать читателям на это примечательное совпадение.

Тит Лукич Невезухин относится к тому ныне почти исчезнувшему типу звездопроходцев-бродяг, которые в своих путешествиях по Вселенной не имеют целью скорое обогащение или преумножение научного познания, и без того объявшее все мыслимые и даже немыслимые области, а действуют по наитию, не придерживаясь заранее составленных планов. Их неписаный девиз: странствие – ради странствия, Вселенная – ради Вселенной! Космос для них – это средство обрести гармонию в собственной душе, что необходимо им точно так же, как и воздух. Они – истинные донкихоты нашего времени, хранители и единственные носители романтического потенциала человечества – в этом их креcт и их награда...

Как уважаемые читатели вскоре поймут, Невезухин прославился более своими невероятными приключениями и врожденной способностью «влипать в истории», нежели литературным дарованием. Однако из уважения к памяти астронавта мы оставили стилистику воспоминаний без изменений, с тем чтобы дать ценителям возможность познакомиться с его оригинальной, яркой манерой письма и мышления, которая противоречит всему тому, что поднято на щит современной литературой. Автора невозможно уличить во вторичности или преемственности, свойственной неопытным литераторам.

Надеемся, что любителям мемуаристики, знакомым с работой нашего издательства – а их на тридцати тысячах освоенных человечеством миров должно найтись немало, – воспоминания легендарного астронавта покажутся интересными.

РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕТ ИЗДАТЕЛЬСТВА «АСТРОС» БЕТЕЛЬГЕЙЗЕ

ВОСПОМИНАНИЕ ПЕРВОЕ

Взглянув на обложку этой книги в том месте, где пишется имя автора, вы прочтете «Т. Л. Невезухин» – что означает «Тит Лукич Невезухин». Неизвестно, кто первый у нас в роду получил эту фамилию, но она полностью отражает наше общее свойство: хроническое неизлечимое невезение, закрепившееся, должно быть, в одном из генов как постоянный признак. Но если остальные мои предки были просто неудачниками, то я, аккумулировав в себе все их худшие качества, родился неудачником в квадрате. Не стану перечислять все конкретные проявления моего хронического невезения – одно упоминание их составило бы книгу примерно такого же объема, как эта. Скажу только, что в молодые годы я был уверен, что если на стадион, где собрались десять тысяч человек, залетит одна-единственная оса, то с вероятностью сто к одному ужален буду именно я.

Один пример я все же, не удержавшись, приведу. Когда я был еще совсем маленьким, космические цыгане подсыпали нашему домашнему роботу алмазной пыли в суставы, дождались, пока он, скрежеща, утащится на техобслуживание, и выкрали меня из кровати, подложив на мое место куклу-биоробота, которая выполняла все то, что ожидают родители от стандартного младенца. Меня же цыгане погрузили в свою дышащую на ладан ракету вместе с десятком других таких же бедолаг, приготовленных для продажи в Диких мирах, и стартовали с Земли.

Но мое невезение сыграло и с цыганами злую шутку: случайным метеоритом на их ракете разбило навигационный блок, и, все на свете перепутав, они вместо поджидавшей их базы работорговцев состыковались с военным крейсером. Впрочем, мне и тут не повезло: других детей сразу отправили родственникам, меня же сочли маленьким африканцем и отдали в детский приют в Мозамбике, где я пробыл несколько месяцев, пока не отмылся черный пигмент, в который меня покрасили на цыганской ракете. Наконец, после всех мытарств меня вернули родителям, которые не только не хватились пропажи, но и налюбоваться не могли на свою синтетическую куклу, засыпавшую сразу после кормления и не доставлявшую никаких хлопот...

А в юности! Если бы вы знали, друзья мои, как мне не везло в любви! С тех пор я убежден: нет во Вселенной другого биологического организма более капризного и нелогичного, чем хорошенькие девушки! Основываясь на своем отрицательном опыте, я бы отнес девушек к так называемой группе sapiens antinomius – существ, ошибочно признанных разумными. Они бросали меня из-за пустяков: стоило мне отравиться при них в китайском ресторане, неловко опрокинуть на платье кетчуп или прихлопнуть им мизинец дверцей флаерса – тотчас моих спутниц как ветром сдувало, и лишь на горизонте мелькали их ускользающие спины... Один-единственный раз, на двадцать третьем году жизни, мне почти удалось поцеловать девушку, с которой я встречался два месяца, но в этот момент я вдруг ощутил ужасную боль, подобную той, как если бы в рот мне попала раскаленная гайка. Это была пчела, ужалившая меня в язык!

Данный случай стал последней каплей, переполнившей чашу моего терпения. Я вернулся домой, взял бластер и хотел застрелиться, но энергообойма оказалась почти разряженной, и я лишь сильно обжег себе ухо и щеку. Лежа в больнице с забинтованной головой и дожидаясь, пока на ухе приживется искусственная кожа, я хандрил и подумывал уже, не заморозиться ли мне лет на двести, чтобы вместе с собой заморозить и свой невезучий ген, но тут случилось событие, определившее всю мою дальнейшую судьбу.

Я лежал в двухместной палате, но соседняя со мной кровать пустовала, и я порой жалел, что мне не с кем поговорить, как вдруг однажды утром у меня появился сосед. Это был старый космический волк, с лысой головой и дубленой кожей, попавший в больницу с тяжелыми радиационными ожогами. Первые дни он чувствовал себя неважно и молча смотрел в покрашенную стенку, чертя на ней что-то ногтем, но потом кризис миновал, и он разговорился.

Он рассказывал о суровых звездных ветрах, о золотом сверкании созвездий Млечного Пути, об ослепительных вспышках при рождении сверхновых звезд, о пыльных хвостах комет, об отражательных туманностях, эллиптических галактиках и нейтронных вихрях, о безумно полыхающем закате на планете Трех Солнц, о сокровищах заброшенных баз; о невероятной способности жертвовать собой ради других, когда весь экипаж из благородства отказывается от последнего баллона с кислородом – и потом их так и находят: несколько задохнувшихся мертвецов, а посредине – нераспечатанный баллон; о тесной космической пивной, затерявшейся где-то в созвездии Орла, в которой собираются космические волки и пьют самогон, наливаемый им ворчливым, почти двухсотлетним роботом со скрипящими коленями и таким же характером; о преданной любви прекрасных девушек с планеты Новая Амазония, на которой уже триста лет не рождался ни один мужчина; о петлях времени, когда завтра наступает раньше, чем вчера; о тысячах парсеков, которые каким-то чудом преодолевают старые колымаги-звездолеты – неразлучные спутники астронавтов-бродяг, знающих их до последнего болта; и о многом-многом другом, что ныне уже стерлось из моей памяти...

Вдобавок космический волк был полон абсолютного презрения к земным крысам – презрения, не замечаемого им самим, но въевшегося в него до мозга костей. Презрение это было таким заразительным, что уже очень скоро я и сам стал презирать земных крыс, к которым, кстати, и сам тогда относился.

Многое, о чем рассказывал этот покрытый радиоактивными ожогами человек, я уже забыл, но, клянусь, это была самая прекрасная ода космосу, которую мне когда-либо доводилось слышать! Каждое слово космического волка я впитывал словно губка, и мне казалось, что я уже глотаю межзвездную пыль или преодолеваю притяжение сливающихся галактик.

Ночами, когда утомленный космический волк засыпал, приняв снотворное и еще нечто, спрятанное от медсестры под матрасом, я мечтал о вселенских далях, а потом в мои сны, раскрыв объятия, входили пылкие девушки с Новой Амазонии, единственную одежду которых составлял кожаный ремень, на котором висела кобура с бластером.

Я и сам точно не помню, когда именно под влиянием этих рассказов у меня оформилось настойчивое желание выйти в космос и пуститься в межзвездные скитания. Уж туда-то, в глубины Вселенной, думал я, невезение точно за мной не увяжется...

Едва повязку с моего уха сняли, я немедленно начал действовать. Записываться младшим астронавтом в военный флот и целыми днями шлепать с прапорщиком в карты на лафете лазерной пушки, или в должности техника-электрика обходить с тестером коридоры медлительного космотанкера из тех, что курсируют по ближним созвездиям, или даже в синей форме стюарда приставать к пассажиркам туристических рейсов, заводя с ними мимолетные романы, – нет, такая жизнь была не для меня, и я отверг ее со всем максимализмом юности. Куда больше привлекала судьба звездного волка-одиночки, который на скоростном звездолете рассекает глубины дальнего космоса, отдаляясь от Земли на многие десятки и сотни парсеков. Правда, по статистике звездные волки куда чаще остальных ломают себе шеи, зато лишь им одним ведома суровая прелесть неосвоенной Вселенной.

Как это было принято у нас, у Невезухиных, я немедленно созвал семейный совет и сообщил родне о своем решении отправиться в космос. Я не заблуждался насчет особого восторга моих родственников, но рассчитывал хоти бы на известное понимание, однако родные и близкие посчитали меня сумасшедшим. Кое-кто, из слабонервного женского пода, даже сымитировал обморок, и пришлось пускать в ход нашатырь.

– Нет, вы только подумайте! Да он и на Земле не может пяти шагов ступить, чтобы ничего себе не сломать! Да он разобьется еще при взлете, размажется по первой же звезде! – восклицали мои тетки и моя впечатлительная матушка. Помалкивали только троюродные племянники-балбесы: они рассчитывали, что им достанется моя коллекция пивных банок.

Впрочем, особенно долго меня не отговаривали: в семье я давно имел устоявшуюся репутацию упрямого осла. В конце концов близкие, смирившись, махнули на меня рукой, а одна милая старушенция, приходившаяся нам седьмой водой на киселе, уверенная, что мой отход в мир иной не заставит себя ждать, сразу заказала панихиду об упокоении новопреставленного Тита.

Я же, не собираясь больше возвращаться на Землю, продал все, что имел, и, испытав наплыв великодушия, свойственного тем, кому уже терять нечего, подарил свою коллекцию пивных банок (ее никто не захотел покупать) троюродным племянникам.

Затем я взял толстый рекламный каталог звездолетов и стал изучать его со всей ответственностью и тщательностью – ведь, выбирая ракету, я выбирал себе единственного верного спутника на много десятилетий, от которого напрямую зависела моя жизнь. Каталог был самым подробным: в нем упоминались и гигантские торговые звездолеты классов F,G,H, и космотанкеры, и базы, и научные модули. Меня же интересовали маленькие скоростные корабли, подходящие для одиночного звездного плавания. Поэтому я бегло пролистывал каталог, пока не остановился на нужной странице:

«Вояджер „Комфорт“– ракета для жизни. Два абсолютно безопасных атомных двигателя. Искусственный мозг-навигатор с памятью в 17 млрд. миров. Все системы жизнеобеспечения. Земной комфорт. Бассейн. Оранжерея. Спортзал. Общая площадь без складских отсеков – 300 кв. метров. Класс безопасности – А. Цена – 13 000 000 косморублей.

Рейдер «Молния».Одноместный скоростной корабль для дальнего космоса. Ультрасовременный дизайн. Один турбулентный высоконадежный двигатель набирает околосветовую скорость всего за 23,4 часа. Мозг-навигатор. Есть все необходимое оборудование для дальних космических гонок и скоростных перелетов. Общая площадь – 40 кв. метров. Класс безопасности – В. Цена – 5 000 000 косморублей.

Рейдер «Романтическое путешествие».Отлично подходит для тех, кто желает провести свой медовый месяц в космосе. Модель, особо отмеченная королем Иордании Гусейном XXXI! Бесшумный протоновый двигатель. Искусственный мозг. Три уютных каюты. Большая спальня. Детская комната. Сауна с маленьким бассейном. Неназойливый робот-повар, способный приготовить из элементарных жиро-углеводно-белковых соединений более 50 тысяч деликатесных блюд. Общ. площадь – 250 кв. метров. Класс безопасности – А. Цена – 6 000 000 косморублей.

Вояджер «Ковчег».Разработан специально для космонавтов-первопроходцев (существует возможность иной перекомпоновки салона для мормонов, ортодоксов, буддистов и проч.). Рассчитан на 6—8 человек. Два безопасных атомных двигателя. Околосветовая скорость за 100 часов. Мастерская с безупречным набором инструментов. Клон-резервуар модели «Ной» с клетками всех основных видов животных и растений. 10 роботов различного хозяйственного назначения. Оранжерея. Детские комнаты. За дополнительную плату предлагаются наборы саморазворачивающихся молекулярных домов. Жилая площадь – 130 кв. метров. Общая площадь – 330 кв. метров. Класс безопасности – В. Цена – 17 000 000 косморублей».

Чем сильнее рябили у меня в глазах эти нули, тем ниже сползал барометр моего настроения. Увы, мне стало ясно, что все эти роскошные вояджеры и рейдеры – плоды современного инженерного гения – недоступны для меня так же, как недоступен локоть моим зубам. Я располагал всего лишь скромной суммой в 350 000 косморублей, полученной от продажи всего моего имущества. Больше денег взять было абсолютно неоткуда, на крупный заем рассчитывать тоже не приходилось, а чтобы заработать недостающую сумму, пришлось бы потратить несколько десятилетий, и я смог бы выйти в космос лишь ветхим старцем.

Под конец, когда я уже всерьез подумывал, не ограбить ли небольшой банк, вломившись в него с бластером и в маске, в самом низу страницы мой страждущий взор зацепил небольшое объявление:

Космомагазин робота Али.

Продажа и ремонт старых кораблей различных видов по самым умеренным ценам. Адрес: Юпитер, Долина Скелетов, владение 13.

Пятью минутами спустя я мчался в космопорт, откуда первой же пассажирской ракетой вылетел на Юпитер. Вечером того же дня я стоял под искусственным куполом юпитерианского космодрома и уныло изучал карту. Долина Скелетов оказалась такой дырой, что прямого сообщения с ней не было, а пересадочный интервал на промежуточных станциях составлял почти сутки: таким образом хитрое юпитерианское правительство повышало доходность своих гостиниц. Делать нечего, пришлось облачиться в скафандр и голосовать грузовым флаерсам, за штурвалами которых сидели болтливые юпитерианские роботы, охотно берущие пассажиров за пол-литра смазки.

Путешествуя автостопом, за двенадцать часов я добрался-таки до Долины Скелетов. Это оказалась самая большая свалка космических кораблей, которую мне когда-либо приходилось видеть. Огромная долина была буквально завалена остовами старых ракет, флаерсов и звездолетов самых разных конструкций и веков выпуска, по которым вполне можно изучать историю космонавигации. В правой части долины, километра за четыре от того места, где меня высадили, виднелся большой, кое-как склепанный ангар. Никаких других сооружений рядом не было, я предположил, что это и есть космомагазин Али. Отыскав между остовами ракет тропинку, я добрался до ангара и увидел на его пороге большого, добродушно поскрипывающего робота с пятнами ржавчины на корпусе.

Этот обломок древности сидел и глубокомысленно ковырял отверткой в коленном суставе своей правой ноги, которую, видимо, открутил незадолго до моего появления.

– Вы Али? – спросил я у него.

– Он самый! – встрепенулся робот. – А вы покупатель? Ах, молодой человек, как я рад вашему появлению! Последнее время люди совершенно перестали приобретать звездолеты. В жизни становится все меньше романтики. Где, скажите мне, безумная увлеченность первых лет звездоплавания, где отважные пассионарии, рвущиеся навстречу галактикам, как это было в годы моей юности? Нынешний молодой человек посмотрит на небо лишь в том случае, если ему сказать, что на его голову сейчас упадет метеорит. Если он что-то и покупает, так только флаерсы. Кстати, может быть, я ошибаюсь и вам тоже нужен флаерс? У меня есть несколько штук в очень приличном состоянии.

– Нет, спасибо. Я ищу небольшой исправный корабль для дальнего космоса.

– Прекрасно, юноша, прекрасно! Я угадал с первого взгляда – опыт, знаете ли, не пропьешь. Позвольте потрясти вашу мужественную руку! Пройдемте в ангар, там есть все, о чем можно только мечтать.

Робот Али попытался встать, чтобы сопровождать меня, и едва не упал. С трудом удалось удержать эту двухцентнеровую громаду.

– Нога! – напомнил я.

– Ах да, я же ее отвинтил! – спохватился он. – Вот проклятая рассеянность! Здесь, знаете ли, в грунте слишком много песка. Третий подшипник за год.

Робот ловко привинтил ногу на место и, чуть прихрамывая, повел меня внутрь ангара, где на блоках было подвешено два десятка кораблей.

– Вот, рекомендую – отличная модель: «Протон-25G». Совершил три путешествия к Лебедю, участвовал в освоении Хвоста Змеи, Орла и Лиры. Скажу вам по секрету, развивает очень неплохую скорость, хотя внешне, конечно, скрывать не буду, имеет некоторые косметические дефекты. Но что такое внешность, когда сердце звездолета в двигателе, а он у него почти новый! – бодро начал робот, подводя меня к совершенной рухляди, измятой метеоритами, как консервная банка.

Последнее замечание Али сделал, заметив, какой взгляд я бросил на этот звездолет.

– Надеюсь, эта мятая кастрюля не все, что у вас есть? – вежливо спросил я. Мне были хорошо известны уловки торговцев, которые вначале всегда показывали самое плохое из того, чем располагали.

– Значит, вы не будете брать «Протон»? – огорчился робот. – Что ж, не стану уговаривать, но, поверьте, вы делаете ошибку. Разумеется, это не самая современная модель, зато очень надежная. Некоторые, знаете ли, любят ретрозвездолеты... Ладно, пройдемте дальше. Вот, смотрите, «Челенджер» модели 2230 года! Прекрасный, ухоженный корабль! Рассчитан для дальнего космоса, но почти не летал – только короткие рейсы в пределах Солнечной системы. Великолепный, практически новый двигатель! А какой салон! Настоящие кожаные кресла в кабине пилота, а отделка каюты! Пойдемте, я вам покажу!

Робот ухватил меня за рукав и почти силой потащил внутрь. Это показалось мне подозрительным, и я предпочел сперва повнимательнее присмотреться к звездолету снаружи. Интуиция не обманула. Почти сразу я обнаружил то, что силился скрыть этот титановый пройдоха.

– А что, у «Челенджеров» первых моделей совсем не было хвостовой обшивки? – спросил я. – И как насчет гравитационной установки? Здесь ее нет, а мне не улыбается десятилетиями плавать в невесомости.

– Но гравитационную установку можно поставить новую, – быстро возразил робот.

– Найти нужную запчасть на модель трехсотлетней давности практически нереально, и вам, как торговцу ракетами, это должно быть известно. Нет, спасибо, сидите на своих кожаных креслах сами, – решительно сказал я.

Али не стал спорить, лишь с хитрым видом потряс указательным пальцем у меня перед лицом. Координация движений у него была неважная, и он едва не вдавил мой нос в голову.

– Aх, юноша, вы из молодых да ранних! Теперь я вижу, что вас не проведешь. Но законы коммерции... Признаюсь, у меня просто руки не поднимаются продать по-настоящему хороший корабль тому, кто ничего не понимает. Но вы, я вижу, знаете в них толк. Ваша взяла: я покажу вам то, что действительно заслуживает внимания.

Говоря, что у меня есть опыт, робот беззастенчиво льстил. За штурвалом я до этих пор сидел только однажды, когда приобретал звездоплавательный патент. Все остальные познания почерпнул из обучающих дисков, которые вставлял в гипнонаушники во время сна.

Робот прохромал вдоль ряда рассыпающейся рухляди и свернул в узкий проход между кораблями. Я был поражен, когда внезапно из-за махины тяжелого танкера выплыл узкий, окрашенный в серебристый цвет звездолет со строгим, смело и решительно очерченным силуэтом. Рядом с неуклюжим, круглым, как бочка, танкером он казался особенно стройным и стремительным. Мои руки дрожат, когда я вспоминаю об этом... Нет, не могу и не хочу описывать, что я ощутил тогда, ибо все будет ложью. Скажу лишь, что если я когда-либо и испытал любовь с первого взгляда, то это была любовь к нему – к могучему красавцу-звездолету. Я сразу, в первое же мгновение понял, что куплю его, но, разумеется, постарался не подать виду, чтобы хитрый робот не заломил цену. Хотя Али, кажется, все понял, потому что его фотоэлементы как-то совсем иначе, с эдакой скрытой ехидцей уставились на меня.

– Вот он! – Звездолет модели «Сокол-3D», – с гордостью сказал робот. – Отличный корабль. Семьдесят лет назад поставлен в серийное производство, но выпущено было всего десять или двенадцать таких красавцев. Легкие в управлении, комфортные, быстро набирают скорость, а какая экономичность! Подбросьте в реактор всего пару горстей любых молекул – мусора, песка, чего угодно, – и на несколько недель можете забыть о всяком топливе. Правда, этому кораблику пришлось немало побегать: нет такого уголка Вселенной, где бы он не побывал. Думаю, он много чего мог бы нам рассказать, если бы у него был язык.

Мы обошли звездолет со всех сторон. Я не поленился и пролез под днищем, потрогав управляющие тяги. Внешне все было как будто в норме. Когда я вылез, дожидавшийся меня робот похлопал по борту ладонью:

– Посмотрите, какой металл! Что и говорить, умели раньше делать! Семь десятилетий прошло, а ни одного пятнышка коррозии! Для таких бортов метеоритный поток что легкий дождик... Правда, должен признаться, есть у него и кое-какие недостатки. Говорю это с тем, чтобы вы не сочли меня недобросовестным.

– Что за недостатки? – с беспокойством спросил я.

– Надо следить за атомным двигателем – порой он начинает греться, впрочем, ничего критического. Прежний владелец говорил, что нужно просто достать из реактора стержень, дать ему остыть и сразу же всунуть обратно.

– И сильно двигатель успевает нагреться?

– Самую малость! – спохватился робот. – Но если вдуматься, найдете немало хороших сторон. Например, на нем можно отлично жарить яичницу.

«Ничего себе самую малость, если до яичницы дело дошло», – подумал я.

– Вот, пожалуй, и все основные недостатки, – сказал Али, которому, видно, не терпелось свернуть эту тему. – Кстати, забыл похвалиться, эта модель снабжена безотказным мозгом-навигатором, который, кроме штурманских, может выполнять еще и функции пилота, не говоря уже о том, что и собеседник он просто замечательный.

Заметив, что на этот раз робот явно предпочитает держать меня снаружи, я решил осмотреть внутренности ракеты. Сразу же стало ясно, почему Али так поступал. Жилая площадь звездолета была совсем мизерной. Всего одна средних размеров каюта, которая служила одновременно и спальней, и кухней, и мастерской, и навигаторской, и шлюзовой, и вообще всем, чем угодно. В углу отсека выступала задняя часть атомного двигателя, над которой предыдущий хозяин натянул веревку для просушки носков. Каюта была такой загроможденной, что робот даже не рискнул в нее войти, а остался снаружи и отпускал комментарии, просунув внутрь голову.

– Помещение, правда, небольшое, но, кроме него есть еще складик! – заявил он, стремясь улучшить впечатление.

Я открыл дверцу и заглянул в соседний отсек. Он не наврал: складик и в самом деле был небольшим. Честнее было бы назвать его стенным шкафом, которым он в действительности и являлся. На одном гвозде там висел скафандр, на другом – реактивный ранец. Вознамерься я положить туда что-нибудь еще, например чемодан, пришлось бы долго его впихивать.

– Ну как вам? Это же почти еще одна каюта! – крикнул снаружи робот, очевидно, ожидавший, что я упаду от счастья в обморок.

– Сам не хочешь заглянуть? – колко предложил я.

– Нет, я лучше здесь постою! Вдруг появятся еще клиенты?

– Ванной, конечно, нет?

– Э-э... Зато есть отличное жестяное корыто. Поставите его на атомный реактор – вскипятите, разбавите холодной водичкой и плещитесь на здоровье хоть целый день. Только при этом не забывайте присматривать за датчиком внутриракетного давления.

– А что, он неисправен? – забеспокоился я.

– Датчик-то как раз исправен, – успокоил робот. – Насос барахлит. Он нагнетает воздух интенсивнее, чем необходимо, и от избыточного давления может закладывать уши.

– Хм... А класс безопасности у ракеты, надеюсь, достаточно высокий? – спросил я.

Робот уставился на меня немигающими зрительными датчиками. Его квадратное с оспинами ржавчины лицо ровным счетом ничего не выражало. Али молчал довольно долго. В башке у него что-то поскрипывало, а на лбу изредка вспыхивал красный процессорный диод – очевидно, он рылся в своей дряхлой компьютерной памяти, причем безуспешно.

– В чем дело? Забыл что-нибудь? – нетерпеливо спросил я, зная, что старые роботы иногда зависают из-за ерунды: например размышляя, с какой ноги – с правой или левой – сделать первый шаг, или безуспешно извлекая квадратный корень из нуля.

– Забыл, – признался торговец. – Какая последняя буква в английском алфавите?

– Кажется, «зэт».

– Точно, Z! – воскликнул робот. – Класс безопасности этой ракеты – Z! Во всяком случае, был таким, когда она была новой.

Я присвистнул, почувствовав себя почти смертником. Класс Z – подумать страшно! Для сравнения: ядру, на котором летал барон Мюнхгаузен, тоже присвоили бы класс Z. Так вот основная причина, по которой модель так скоро сняли с производства. «Интересно, – подумал я, – зачем он сказал правду? Хотя эти сведения указаны в техпаспорте, и я все равно бы увидел».

– Ну что? – мрачно спросил робот, проницательно изучая мое лицо. – Не будете покупать?

Его скрипучий голос вывел меня из задумчивости.

– А вот тут ты, братец мой, ошибся! Буду! – твердо сказал я.

Внезапно я понял, что этот звездолет создан именно для меня. Если бы людям присваивали класс безопасности, мне бы тоже дали Z, не более того.

– Я знал, что вы решитесь! – воскликнул Али, быстро приходя в себя. – Купить такой чудесный корабль всего за шестьсот тысяч – это, согласитесь, большая удача!

– За триста! – твердо сказал я, прикинув, что как минимум пятьдесят тысяч уйдут на экипировку и провизию в дорогу. – Не за шестьсот, а за триста. Больше у меня нет.

Робот поскреб лоб. Посыпалась ржавчина.

– Это ваша последняя цена? М-м... Вы меня грабите, я сам взял его за четыреста... Ну, так и быть, хоть и себе в убыток, но ради хорошего человека – берите. Платите, полагаю, наличными? С этими кредитными картами столько мороки, и потом налоговая ставка так высока... Если пропускать все через бухгалтерию, то останешься без штанов... – проскрипел торговец, и по возросшей вибрации его голоса я понял, что переплатил, дав чуть ли не вдвое, чем робот ожидал получить.

Ах ты хитрая ржавая бочка! Но брать слово назад было уже поздно. Потом мы оформляли документы, вписывая в них номер моей лицензии, и робот дважды пересчитывал деньги, бормоча, мусоля купюры в коротких пальцах и с подозрением проверяя бумажки на свет. Порой он даже подносил палец ко рту, будто хотел послюнить его. Когда деньги были сосчитаны, робот засунул их в сейф, находившийся прямо у него в груди, и захлопнул дверцу. Судя по толщине этой дверцы, ее не взял бы даже атомный резак. Повинуясь внезапно возникшему у меня подозрению, я спросил:

– Послушайте, Али, а вы не дистанционник?

Покосившись на меня, торговец открутил свою голову и показал небольшую принимающую антенну, закрепленную там, где у нормальных роботов расположен электронный мозг.

– Только умоляю, никому не говорите, а то я потеряю последнюю торговлю! – предупредил он. – В наше меркантильное, неискреннее время роботам доверяют больше, чем людям.

– Буду нем как рыба, – пообещал я. – А где вы находитесь на самом деле?

– На Луне у меня небольшая контора. Оттуда я и управляю всеми дистанционниками. У меня, знаете ли, несколько магазинчиков, торгующих подержанными вещами.

Торговец опасливо косился на меня: не знал, как я отнесусь к тому, что он оказался человеком. Но мне было безразлично, мыслями я уже блуждал в лабиринтах созвездий. Попрощавшись, я направился к ракете и собрался захлопнуть за собой люк, но, услышав топот, оглянулся и увидел, что робот торопливо хромает за мной.

– Погодите! Я забыл вас предупредить! Мозг-навигатор настроен таким образом, что первое слово, которое вы произнесете после его включения, и будет новым названием звездолета!

Заверив его, что все понял, я закрыл люк и загерметизировал его. Потом подошел к Мозгу и, раздвинув прикрывавшие его шторки, протянул руку к рубильнику. Мне хотелось назвать корабль «Невозмутимый» или «Удачливый», но судьба распорядилась иначе. В тот момент, когда, дернув рубильник Мозга, я открыл рот, чтобы произнести выбранное название, какая-то железка, которую я забыл закрепить, огрела меня по лбу так, что из глаз полетели искры.

– Блин! – воскликнул я, хватаясь за лоб, на котором в этот момент вздувалась шишка размером с хорошую сливу, и тут же вздрогнул, услышав чуть хрипловатый мужской голос:

– Звездолет «Блин» рад приветствовать вас на своем борту. Ну что, взлетаем?..

ВОСПОМИНАНИЕ ВТОРОЕ

С Юпитера я отправился сразу на Землю: нужно было попрощаться с родственниками и захватить с собой в дорогу провизию. Предупредив, что двигатель перегревается, робот не сказал и трети правды: он не просто перегревался – он вскипал. Через каждые несколько миллионов километров приходилось доставать из реактора стержень и дуть на него, пока я не приспособился делать это почти на автомате.

Другой не менее серьезный недостаток был связан с Мозгом. Продавая мне корабль, торговец, разумеется, ни словом не обмолвился о том, что Мозг страдает пространственным идиотизмом. Он ухитрился заблудиться даже в Солнечной системе и вместо Земли прилетел поначалу на Марс, а когда я сделал ему замечание, то Мозг стал оправдываться тем, что у меня якобы неясная дикция и вместо «Земли» он услышал «Марс».

– А выражение «сдать на металлолом» тебе не послышалось? – хмуро спросил я.

– Ась? – переспросил Мозг, прикидываясь глухим.

На Земле я быстро купил все необходимое для длительного путешествия. При этом вместо того, чтобы завалить три четверти ракеты консервами и крупами, я приобрел искусственный молекуляризатор пищи. Как утверждалось в инструкции, молекуляризатор из самого простого сырья и даже из мусора был способен приготовить до трех тысяч вкуснейших блюд, удовлетворяющих самый изысканный вкус. Я выложил за этот прибор почти все оставшиеся у меня деньги и при этом даже не потрудился испытать его, о чем впоследствии мне пришлось не раз пожалеть.

Прощание с родственниками вышло скомканным и малоприятным. Они смотрели на меня, как на сумасшедшего, и, кажется, расставшись, все мы испытали большое облегчение. Единственным, кто меня понял, был звездный волк, которого я навестил в больнице.

– Дерзай, салага! – сказал он, крепко стиснув мне руку. – Космос быстро выбьет из тебя земную дурь. Вот тебе два совета: держись подальше от черных дыр и поменьше доверяй роботам. Во всем остальном ты разберешься сам.

Когда я показал ему фотографию своей новой ракеты, брови старика чуть приподнялись, и, ничего не сказав, он сунул руку под матрас, где, как я знал, у него лежала бутылка.

Перед стартом я успел еще залететь в мастерскую и кое-как подлатать атомный двигатель. Затем я задал Мозгу курс на созвездие Возничего. Мне хотелось посмотреть недавно открытые пирамиды, по слухам очень похожие на египетские, что позволило ряду ученых предположить, что наши предки населили Землю, прибыв из глубин космоса.

Чтобы Мозг уже не смог прикинуться глухим и свалить собственный идиотизм на мою дикцию, слово «Возничий» я повторил не меньше десяти раз. После этого, ничем уже больше не интересуясь, завалился спать. В последнюю неделю, занятый сборами, я спал лишь урывками, и теперь мне хотелось наверстать упущенное.

Но мечтам не суждено было сбыться. Не прошло и нескольких часов, как я был разбужен ужасным ревом корабельной сирены, от которого у меня едва не лопнули барабанные перепонки. Решив спросонья, что произошла авария или разгерметизация, я подскочил на электрокровати, едва не стукнувшись лбом о низкий потолок, и увидел на тумбочке рядом с собой роботизированный будильник, злорадно покачивавшийся на четырех тонких ножках и издававший чудовищные звуки.

Ошалевший, оглушенный, я протянул руку, чтобы его выключить, но будильник отбежал ровно настолько, чтобы я не смог до него дотянуться. Теперь, чтобы обезвредить его, нужно было встать с кровати, что я и сделал. С боевым воплем я метнулся к будильнику, но не успел. За мгновение до того, как моя рука сомкнулась на его корпусе, будильник успел подать сигнал электрокровати, и она со щелчком стала вдвигаться в стену.

Пока я безуспешно пытался удержать электрокровать за спинку, чтобы помешать ей исчезнуть, будильник куда-то ловко спрятался, и я так и не сумел расквитаться с ним.

Поневоле встав, я подошел к иллюминатору. Вокруг, сколько позволял охватить глаз, золотыми мерцающими самородками, чуть затянутыми дымкой газовых туманностей, рассыпались созвездия Млечного Пути – Жертвенник, Центавр, Южный Крест, Парус, Киль. Слегка напрягшись, я нашел Хвост Змеи, Орла, Лиру, Волка и Возничего, а потом, выглянув из противоположного иллюминатора, обнаружил Близнецов, Корму и Большого Пса. Порывшись в памяти, я припомнил, что маленькое созвездие между Орлом и Лебедем называется Стрела, а золотая запятая рядом – Лисичка. Я чувствовал: где-то рядом должен быть еще Дельфин, но в тот раз мне так и не удалось его отыскать.

Зная, что теперь все равно не уснуть, я решил навести в каюте порядок, а заодно разобраться, что еще из экипировки приобрел вместе со звездолетом. Первым делом я нашел в углу веник, подмел пол и ссыпал всю пыль в атомный реактор, увеличив таким образом запас топлива. Потом пересмотрел книги на полке, но был разочарован: ничего, кроме навигационного справочника и стопки развлекательных журналов, я там не обнаружил. Судя по всему, предыдущий владелец «Блина» не был любителем серьезного чтения. Его гипнотека тоже не отличалась разнообразием: десяток дисков боевиков и примерно столько же эротики. Вначале я хотел отправить все это прямиком в реактор, но потом, подумав, решил оставить: мало ли как могут измениться мои вкусы во время долгого перелета?

Перелистывая страницы навигационного справочника, я обнаружил заложенную между ними фотографию, взглянул на нее – и челюсть у меня отвисла. Со снимка смотрело лицо звездного волка – моего больничного соседа, сфотографировавшегося на фоне какой-то спиральной галактики. В тот момент я понял, что предопределение существует, и усмотрел в этом его направляющий перст...

Продолжив поиски, я обнаружил в шкафу две кастрюли, сковороду, фонарик, нуждавшийся в штопке скафандр, бластер допотопной модели, неплохой набор инструментов, распечатанный ящик космического мыла, надувную лодку и палатку.

Прибравшись в каюте и замочив грязные занавески в гревшемся на атомном реакторе тазу, я уселся на табуретку – электрокровать упорно не желала выдвигаться – и предался мечтам о заманчивом будущем. Полет до созвездия Возничего, по моим расчетам, должен был занять около месяца, а за это время, чтобы не спятить со скуки и не потерять дни даром, я намеревался изучить основы космонавигации, а также воскресить в памяти кое-что из высшей математики и звездной физики. Все необходимые книги и гипнодиски я взял с собой с Земли. Я свято верил и верю в возможность самосовершенствования и изменения собственной личности в лучшую сторону методом постоянной работы над собой и тренировки воли. Космос как нельзя лучше подходит для размышлений о возвышенном, ибо, находясь в крошечном кораблике посреди Вселенной, даже самый приземленный человек не может думать лишь о мелком и ничтожном.

Но не успел я надеть гипнонаушники и разложить перед собой книги по космонавигации, как неожиданно услышал голос Мозга:

– Что-то ты какой-то молчаливый, приятель. О женщинах думаешь? Я тут набросал пару новых сцен, тебе понравится. «Тот, кто первым сказал, что ночью все кошки серы, был глухим, слепым и бесчувственным. Новым было все – от ее тихих стонов до хрипловатых просьб. Она обладала крепким, плотным телом девушки-подростка. У нее были упругие груди, твердые, но не стальные бедра и плоский живот...»

Я зажал уши ладонями и сделал вид, что увлечен чтением. Будь проклят торговец, подсунувший мне этот блудливый хлам! Может, Мозг увидит, что я занят, и отстанет? Но не тут-то было. На некоторое время он действительно примолк, а потом удивленно спросил:

– Эй, парень, ты чего? Может, что-то не в порядке? Не волнуйся, я не ханжа. Тогда тебе должно понравиться это: «Люк был крупным англичанином со светлыми волосами, накачанными мускулами и не сходившей с лица ухмылкой. Он всегда носил обтягивающие джинсы и рваную футболку. Его язык был...» Ну как, я угадал?

Вместо ответа я запустил в Мозг ботинком, который ударился о его процессор.

– Заткни динамик или я вырублю тебе звук! – пригрозил я.

– Вот ты как? Хорошо, я замолкаю, но ты об этом еще пожалеешь! – гневно прошипел Мозг.

Я же еще раз выругал про себя конструкторов, которые снабжают роботов искусственным интеллектом, и принялся грызть фундамент космонавигации. Об угрозе Мозга я почти сразу забыл, хотя, как впоследствии оказалось, делать этого не следовало.

Прошло около двух недель. Я наслаждался тишиной, изучал космонавигацию и мало-помалу обнаруживал все больше прелестей в уединенной, размеренной жизни астронавта. Единственным, кто отравлял существование, был будильник, заставлявший меня подскакивать среди ночи в самое неподходящее время. Трудно сказать, чем он руководствовался, – скорее всего, попросту был испорчен.

От его сирены у меня вскоре начала дергаться голова и я стал заикаться. Несколько раз я ставил на будильник капканы, но он ловко избегал ловушек и прятался за переборку, откуда достать его можно было, лишь разобрав всю ракету, а сделать это, находясь в космосе, не так-то просто. Днем я не раз ловил себя на том, что вместо занятий космонавигацией мечтаю, как расправлюсь с будильником. Постепенно это навязчивое желание стало принимать у меня характер мании, и тогда я понял, что пора ставить точку.

Я вытащил из-под кровати старый тульский дробовик, доставшийся по наследству от одного из прадедушек, зарядил оба его ствола самой крупной дробью и, спрятав ружье под одеяло, притворился спящим. Часа через три сквозь прищуренные веки я увидел, как будильник, семеня на тонких ножках, злорадно выполз на тумбочку и приготовился оглушить меня воем своей сирены, но тут, прицелившись через одеяло, я выпалил сразу из двух стволов. Стрелок я скверный, но с такого расстояния промахнуться невозможно. Будильник взвизгнул, дернулся, а потом опрокинулся на спину и засучил ножками.

Из его простреленного брюха посыпались пружинки и колесики. Клянусь, это кровожадное зрелище доставило мне истинное наслаждение. Я бросил искореженный трупик будильника в атомный реактор и завалился спать. Проснулся я от рыданий. Рыдал Мозг, голос которого я слышал впервые после нашей ссоры.

– Чудовище! Мерзавец! – стенал он. – Ты убил его! Как часто в своей маленькой нише за переборкой он шептал мне, что любит тебя и что трезвонит среди ночи лишь затем, чтобы ты хоть раз заметил его, сказал ему ласковое слово. Да знаешь ли ты, что в этом хрупком будильнике жила ранимая и чуткая душа?! Он и звучал так громко, потому что это была песнь торжествующей любви, его ода тебе, ничтожеству! Он был моим единственным другом все эти годы, а теперь я осиротел. О, если бы ты знал, как я тебя ненавижу!

Голос Мозга то и дело прерывался рыданиями, и я почувствовал раскаяние:

– Прости, но я не знал, что этот трескучий будильник был ангелом. Не производи он столько шума, я и пальцем бы его не тронул. Эй, Мозг, ты меня слышишь?

Но Мозг лишь сопел с глубокой ненавистью, как если бы решил испепелить меня своим молчаливым презрением.

Выбросив все из головы, я вновь занялся космонавигацией. Надо сказать, что теперь жизнь моя стала куда приятнее. Я ложился и вставал, когда хотел, и уже не вздрагивал при мысли, что среди ночи на моей тумбочке истошно завоет сирена. Однако наслаждался покоем я недолго.

Примерно через десять дней, когда лететь до созвездия Возничего оставалось около недели, мой «Блин» как-то странно задергался, и, выглянув в иллюминатор, я обнаружил, что отвалился один из двух задних стабилизаторов. Вернуться и найти его было нереально: ракета уже отлетела на миллионы километров. К счастью, в ящике с инструментами я обнаружил запасной стабилизатор и гайки нужного размера (зная, что звездолет мне попался подержанный, я предусмотрительно взял с собой в дорогу целый ящичек всевозможных гаек, винтов и пружинок).

Я остановил ракету, надел скафандр и, захватив с собой гаечный ключ, вышел наружу. Впервые в жизни я оказался в открытом космосе, подвешенный, словно паук в паутине, в золотом лабиринте созвездий. Одно неосторожное движение – и меня понесло прочь от «Блина». Я забарахтался и этим только ухудшил свое положение. Хорошо еще, догадался привязаться к люку веревкой и, потянув за нее, смог снова вернуться к кораблю.

Ремонт был, в сущности, пустяковым, и я управился с ним быстро, несмотря даже на то, что дважды выпускал ключ из рук, и он начинал вращаться вокруг ракеты по эллипсу. Устранив неисправность и гордясь собой, я вознамерился вернуться в каюту и продолжить путешествие, но не тут-то было. Шлюзовой люк оказался заблокированным изнутри, и я был лишен возможности попасть внутрь. Я в панике забарабанил кулаками по люку, не понимая, что случилось, но тут в скафандровых наушниках раздался злорадный голос Мозга:

– Ну что, попался, ничтожный? Теперь ты заплатишь за все!

Поняв, что это он захлопнул люк, я вскипел от ярости и потребовал:

– А ну открывай немедленно, кому говорю!

– И не подумаю! – хладнокровно отвечал Мозг. – Я долго ждал минуты, чтобы расквитаться с тобой. Не надейся, что я открою, пока ты не принесешь мне самых искренних извинений.

– Я не собираюсь перед тобой извиняться! Кто ты вообще такой? Несчастная искусственная личность с раздутым самолюбием! Компьютерный идиот!

Кажется, я сболтнул лишнего, потому что голос Мозга буквально задрожал от бешенства.

– Вот ты как! Продолжаешь упрямиться? Ладно, я заставлю тебя молить о пощаде, ползать на коленях, как жалкого червяка, стенать и рыдать. И тогда, кто знает, может, и сжалюсь над тобой. Умоляй же меня! Повторяй: «Прости меня, ничтожнейшего и глупейшего Тита! Я знаю, что не заслуживаю твоего великодушия, поэтому молю тебя, как раб, как зажатая дверью крыса!»

– Не жди! Не буду ни о чем просить, жалкая спятившая железка! – рассвирепел я.

– Еще как будешь, – заверил меня Мозг. – Ты будешь умолять меня на коленях, вопить и пресмыкаться, а я стану упиваться твоим унижением.

– Размечтался! Ты не заставишь меня это сделать!

– Заставлю, – захихикал он. – Кислорода у тебя в баллоне осталось всего на пятьдесят минут. Потом начнешь медленно задыхаться, в глазах у тебя потемнеет, и тогда ты не выдержишь и начнешь умолять.

– Ты не посмеешь убить меня! – взвизгнул я. – Существуют законы робототехники: ни один робот не может причинить вреда человеку.

– А кто сказал, что я причиняю тебе вред? – захихикал Мозг. – Я же не бью тебя по голове трубой и не подсыпаю яд в кофе. По инструкции я обязан следить, чтобы люк всегда был загерметизирован, а тебя, хи-хи, я вполне мог не заметить. Мало ли кто там шляется по космосу? По правилам ты должен был перед выходом из корабля известить меня и сделать запись в журнале. Ты этого не сделал, так что теперь ко мне не придерется ни один самый строгий законник. Я всего лишь следовал инструкции о недопущении разгерметизации.

Пришлось обозвать себя трижды болваном. Как я мог забыть сделать запись в журнале? По правде сказать, все эти записи казались мне ненужным крючкотворством. Оказывается, я дал Мозгу отличный повод прикончить меня, не нарушив при этом ни одного из предписаний.

– Ладно, будь по-твоему... – выдавил я, сделав над собой усилие. – Прости, я был не прав. А теперь открой люк и впусти меня.

– Как бы не так! – заупрямился Мозг. – Неужели ты думаешь, что я поверил в твое неискреннее раскаяние? Мне этого мало – я хочу испытать истинное торжество. Бейся головой, пресмыкайся, умоляй меня, рви на себе волосы!

Но вместо того, чтобы рвать на себе волосы и пресмыкаться, я осыпал Мозг ругательствами и стал пинать люк скафандровыми ботинками. Казалось несправедливым, что я должен погибнуть в расцвете лет, по вине спятившего механизма.

– Давай, давай! Пинай сильнее! Так, так, еще разик! – подбадривал меня Мозг. – Чем сильнее будешь пинать, тем скорее у тебя закончится кислород. Ну, что я говорил? Видишь, ты уже сбиваешься с дыхания, а вскоре начнешь задыхаться.

Я почувствовал, что Мозг прав, и перестал колотить по люку. В любом случае, высадить его ногой мне бы не удалось: он рассчитан на прямое попадание метеорита, и после моих ударов на нем не оставалось даже царапин.

Дышать становилось все труднее. Кислород в баллоне, по всей видимости, уже иссякал. Я ощутил, как меня захлестывает тугая петля отчаяния. Неужели мой рок последовал за мной в космос, отыскав меня среди созвездий? И что станет причиной бесславной гибели Невезухина? Не взрыв сверхновой и не раскаленный белый карлик, а жалкий, свихнувшийся Мозг, мерзкий процессор с микросхемами и памятью, битком набитой похабными историями! Теперь я понял, что имел в виду старый хозяин, когда предупреждал, чтобы я не доверял роботам, и мне сразу захотелось высказать этому типу все, что я о нем думаю, – свинья, не мог честно сказать, что Мозг на его ракете – спятивший дегенерат.

– Хорошо, пускай будет по-твоему, – сказал я, решив на первой же планете отправить Мозг в утиль. – Какие извинения ты хочешь услышать?

– Я знал, что ты согласишься, – захихикал Мозг. – И уже составил небольшой текст. Всего-то пятьдесят страниц.

– Сколько? Я не успею произнести пятьдесят страниц за десять минут!

– Успеешь, если поспешишь! – успокоил меня Мозг. – А теперь не теряй времени и повторяй: «Я, Тит Невезухин, – кретин, болван, жалкий идиот! Я – муха, сидящая на куче навоза; червяк, раздавленный сапогом; тупая башка! Я – кошка, ошпаренная кипятком, куцая болонка, мерзкий глист! Я – ноль, я – нелепая биологическая конструкция, кое-как слепленная из слизи, я...»

Делать нечего, пришлось все это повторять. Страниц двадцать я оттарабанил за четыре с половиной минуты, установив своеобразный рекорд скороговорки. Я как раз называл себя мозолью на пятке восточного аксакала, закисшей жижей на дне мусорного бака и, не помню уж точно, кажется, дохлым верблюдом, как вдруг услышал сзади смешок и оглянулся.

Оказывается, пока я препирался с Мозгом, не замечая ничего вокруг, рядом остановилась одноместная ракета «Феррари», выкрашенная в модный алый цвет, с затемненными иллюминаторами, фосфорически мерцающими рулями и витыми спутниковыми антеннами – ракета, словно только что сошедшая со страниц рекламного каталога.

У открытого люка этой дивы стояла красивая молодая девушка и смотрела на меня, широко распахнув от изумления огромные зеленые глаза. Стояла она, судя по всему, давно и наверняка прослушала все двадцать страниц ругательств, которыми я себя осыпал. При одной мысли, что все так и было, мне сразу захотелось провалиться под... Да только куда провалишься в космосе?

– Что с вами? Отчего вы вначале били свою ракету ногами, а потом ругали себя? – сочувственно спросила девушка, включая радиосвязь.

Я сообразил, что она не слышала голос Мозга, суфлировавшего мне на других частотах, а слушала лишь меня, поэтому я должен был показаться ей по меньшей мере сдвинутым. Возможно, стоило рассказать, что на корабле взбесился компьютер, но выставлять себя на посмешище не хотелось. Вдобавок меня разозлило, что, подслушивая, девушка не дала знать о своем присутствии.

– А вам-то что? – невежливо ответил я. – У меня такая привычка. Я каждый день колочу свою ракету ногами и ругаю себя. Отличный способ спустить пар и одновременно не возгордиться.

– Вот как... – ошарашенно протянула она. – Если так, то простите, что отвлекла от столь увлекательного занятия. Если вам не нужна помощь, то я, пожалуй, полетела. Меня ждут друзья.

– Почему ты замолчал? Кто тебе разрешил делать паузу? – перебивая ее, нетерпеливо заорал в наушники Мозг. – Живо повторяй за мной: «Я – пустое место, я – таблетка от расстройства желудка, я – отвратительный слизняк...»

Но эта груда металлолома плохо меня знала. Я воспитан в старинных традициях, а они запрещают ругаться в присутствии дамы.

– Не жди, что я буду и дальше чернить себя! Сам ты отвратительный слизняк! – закричал я и тотчас спохватился, что девушка, способная слышать лишь вторую часть диалога, может меня неправильно понять.

– Это не вам. У меня, знаете ли, привычка разговаривать с самим собой, – объяснил я.

В ответ девушка неискренне улыбнулась и стала поспешно отступать к своему звездолету.

– Я так все и поняла. В космосе у многих появляются странные привычки. Желаю удачи!

– Всего хорошего! – попрощался я. – Вряд ли вам понравится то, что вы сейчас увидите.

Воплощая недавно возникшую мысль, я вытащил из набора инструментов самый большой гаечный ключ и взвесил его в ладони. Ключ оказался тяжелым, и я удовлетворенно кивнул.

– Не вздумайте совершить какую-нибудь глупость! Предупреждаю, меня будут искать! – взвизгнула девушка.

– Не беспокойтесь, вам ровным счетом ничего не угрожает! А теперь посторонитесь, мне нужно как следует размахнуться!

Девушка торопливо посторонилась, а я подлетел к своему иллюминатору и стал колотить по нему гаечным ключом. Иллюминатор, как я только что сообразил, место куда более уязвимое, чем люк, особенно на ракетах старых конструкций, где они еще не бронировались. После пятого или шестого удара иллюминатор треснул, а после десятого от него откололся порядочный кусок. Вдохновленный успехом, я замахал ключом вдвое быстрее, стараясь одновременно удержаться за обшивку, ибо силой отталкивания меня норовило отнести в сторону. Кислород уже кончался, поэтому приходилось спешить. Неудивительно, что про девушку я почти забыл и вспомнил о ней лишь тогда, когда услышал ее голос:

– Вы сошли с ума: увечите собственный звездолет! Если вы себя еще хоть сколько-нибудь контролируете, мой вам совет – обратитесь к психиатру!

Оглянувшись, я увидел, как захлопнулся люк в ее ракете и с низким вибрирующим подрагиванием взвыли двигатели – стремясь выразить мне свое «фи!», малышка явно перегазовывала. Мгновение спустя красный звездолет «Феррари» исчез. Я вздохнул: примерно так заканчивались все мои встречи с девушками..

Размышляя о том, что и в космосе мне продолжает катастрофически не везти, я высадил иллюминатор и кое-как, едва не ободрав себе бока, протиснулся в ракету. Теперь уже Мозг был в моих руках, и, понимая это, он испуганно притих.

Заткнув разбитый иллюминатор подушкой, я поставил поверх нее герметизирующую заплатку из ремкомплекта. После этого, убедившись, что воздушный насос восстановил давление внутри ракеты, снял скафандр и, повесив его на плечики, убрал в шкаф. Я делал все нарочито медленно, зная, что Мозг в ужасе наблюдает за мной.

Затем я взял из набора инструментов молоток и, похлопывая им по ладони, подошел к Мозгу. Его процессор взволнованно дрожал, ожидая расправы.

– Хочешь жить? – спросил я у него. – Если хочешь, повторяй за мной: «Я – муха, сидящая на навозной куче, я – ничтожество, я – склизкий червяк...»

ВОСПОМИНАНИЕ ТРЕТЬЕ

Кое-как на своем подлатанном звездолете я дотянул до Мавририи, где в мастерской мне вставили новый иллюминатор, а заодно изготовили небольшой переносной пульт, который позволял в случае необходимости отключать Мозг и брать управление «Блином» на себя. Правда, механики долго не могли понять, зачем мне нужен такой пульт, но я прикинулся чудаком и в конце концов получил желаемое.

Мавририанские пирамиды, ради которых я провел в космосе целый месяц, по правде сказать, разочаровали. Торчат в пустыне три истукана, сложенные из потрескавшихся, огромных камней, а рядом толпятся легионы туристов. Впрочем, как потом выяснилось, туристов среди них было всего человек пятьдесят, остальные же оказались ищущими заработка экскурсоводами, болтливыми и назойливыми. Однако моей персоной ни один из них не заинтересовался: то ли меня самого принимали за экскурсовода, то ли на моей физиономии было написано, что у меня нет ни гроша.

Поглазев с полчаса на пирамиды, я отправился в космопорт и покинул Мавририю. Намерение посетить Новую Амазонию и ее очаровательных обитательниц я, по зрелом размышлении, отложил. Печальный опыт с представительницами прекрасного пола у меня уже имелся, расширять его не хотелось. Время показало, что я оказался прав. Но это тема другого рассказа... Теперь же мне хотелось наведаться в созвездие Дракона, где, как я почерпнул из справочника, в системе звезды Альфа есть «интереснейший мир Ханжония, в котором материальная культура и государственное мироустройство приобрели самые неожиданные и яркие формы, способствующие раскрепощению и наиболее полной реализации личности» (цитата из справочника).

О том, в чем именно заключались эти неожиданные и яркие формы, в справочнике не было ни слова. Клянусь, знай я все заранее, никогда не сунулся бы на Ханжонию и даже обогнул бы этот мир за несколько триллионов километров. А вы, уважаемые, если когда-нибудь встретите составителя этого каталога – что маловероятно, так как со дня выхода из печати сего опуса прошло уже шестьдесят пять лет, – оттузите его за меня от души, не обращая внимания на седины и почтенный возраст. Поверьте, он этого заслуживает!

Неприятности обрушились на меня еще на пути к Альфе Дракона. Я обнаружил, что мне подсунули негодный молекуляризатор. Первый месяц путешествия я вообще не включал его: было достаточно свертков и пакетов с провизией, которые собрали мне в дорогу заботливые родители, стремившиеся, очевидно, заглушить терзания своей совести, вызванные тем, что они произвели меня на свет. Когда же наконец с домашней пищей было покончено, я включил молекуляризатор, засыпал в него, как было сказано в инструкции, сто граммов пыли, вылил три стакана воды и набрал на дисплее: «Куропатка жареная с белыми грибами под винным соусом».

Вооружившись вилкой и ножом, я уселся перед молекуляризатором и заблаговременно приготовился к дегустации. Когда я представлял, как прожаренное крылышко куропатки будет похрустывать у меня на зубах, мой желудок сжимался от нежного трепета. На две секунды позже указанного срока дверца молекуляризатора открылась, и из нее выехала тарелка с манной кашей. При ее виде у меня на коже сразу стала появляться красная сыпь, а глаза зачесались – манную кашу я ненавижу с детства.

Вначале я решил, что неправильно задал молекуляризатору команду. Я набрал куропатку на дисплее во второй раз и для верности дважды нажал клавишу подтверждения, но в результате опять получил манную кашу. Тогда, предположив, что вследствие ошибки программирования куропатка с белыми грибами не входит в число известных молекуляризатору блюд, я стал последовательно требовать тефтели с гречневой кашей, плов, курицу с рисом, уху и отбивные котлеты с жареной картошкой. Но что бы я ни выбрал, эта дурацкая машинка вновь и вновь потчевала меня манной кашей. Лишь когда на столе выстроились в ряд по меньшей мере двадцать одинаковых тарелок, я понял, что мой молекуляризатор больше ни на что не способен. Он не умел приготовить даже гречневой и овсяной каши, которой я, окончательно разочаровавшись, смиренно просил под конец.

К тому времени я отмахал от Земли уже слишком много парсеков, чтобы возвращаться и устраивать в магазине скандал. Два дня я голодал, а потом, зажав нос прищепкой, кое-как проглотил тарелку этого варева. Вопреки ожиданиям, манная каша не показалась мне такой уж противной. Утолив голод, я надел гипнонаушники и засел за космонавигацию.

Через две недели, когда я уже запросто щелкал любые практические уравнения, в двигателе что-то стало подозрительно дребезжать – треснуло одно из седел поршней. В принципе, с такой неисправностью можно было продолжать полет, но я предпочел остановить ракету и, разобрав двигатель буквально по винтикам, вновь его собрать. «Это будет отличная практика! Нельзя полагаться на одних ремонтных роботов!» – убеждал я себя. До этих пор я никогда не собирал и не разбирал двигателей, поэтому к концу работы у меня осталось несколько шестеренок и две резиновых прокладки. Я представления не имел, куда их приткнуть. Впрочем, двигатель неплохо работал и без них, поэтому я особенно не переживал по этому поводу.

Пока я занимался ремонтом, Мозг хранил зловещее молчание и не помог мне ни единым советом. Только изредка из-за занавесочки, которой я задернул процессор, чтобы он не мозолил мне глаза, доносились звуки, похожие на злорадный смех.