Фаворит Фрэнсис Дик
– Поднебесный.
– Не слыхал о таком. Что он натворил?
– Да ничего особенного. Конечно, он еще молодой…
– Ну, выкладывай, что он сделал?
Пит вздохнул и сдался.
– Он скакал только два раза в Девоне, прошлой осенью. Он не упал, но… оба раза сбросил наездника. Вообще-то, он неплохо прыгал у меня через учебное препятствие сегодня утром. Я думаю, ты легко с ним сладишь, а сейчас это главное.
– Пит, мне не хочется тебе отказывать… – начал я.
– А его владелица так надеялась, что ты согласишься скакать на нем! Это ее первая лошадь, и наездник должен первый раз выступать в новой, с иголочки, форме. Она так нервничает! Я сказал, что попрошу тебя…
– Нет, не думаю… – начал я опять.
– Ну поговори с ней, по крайней мере, – сказал Пит.
– Ты же понимаешь, что, если я поговорю с ней, мне будет гораздо труднее отказаться.
Пит этого не отрицал.
– Опять какая-нибудь бедная старая дама, которая должна навсегда лечь в больницу и хочет получить последнее удовольствие перед своим печальным концом? – спросил я.
Это была трогательная история, с помощью которой Пит незадолго до этого убедил меня скакать на лошади, которая мне предельно не понравилась. Старую даму я часто видел после этого на скачках. Очевидно, больница и печальный конец все еще дожидались ее.
– Нет, это совсем не бедная старая дама, – заверил меня Пит.
Мы подошли к загону, и Пит, оглядевшись, кивнул кому-то. Краем глаза я увидел, что к нам приближается женщина. Теперь, не совершив непростительной грубости, удирать было уже поздно. У меня хватило времени только шепотом от всего сердца выругать Пита, прежде чем я обернулся и был представлен новой владелице гнедого жеребца Поднебесного, мастера сбрасывать наездника.
– Мисс Эллери-Пенн, это Алан Йорк, – представил меня Пит.
Я погиб прежде, чем она успела произнести хоть слово. Первое, что я сказал, было:
– Я буду счастлив скакать на вашей лошади.
Пит откровенно смеялся надо мной.
Это была красавица. У нее были правильные черты лица, чудесная кожа, смеющиеся серые глаза, блестящие черные волосы, ниспадавшие почти до плеч. И она привыкла производить впечатление. Но разве она была виновата в этом?
Пит сказал:
– Тогда порядок. Я заявляю тебя на любительскую. Это будет четвертый заезд. Форму я передам Клему.
И он пошел к весовой.
– Я так рада, что вы согласились скакать на моей лошади, – сказала девушка. Она говорила неторопливо, низким голосом. – Мне подарили ее ко дню рождения. Вечная проблема – подарки ко дню рождения, правда? Мой дядя Джордж – прелестный человек, но немножко со странностями – поместил объявление в «Таймс», что купит скаковую лошадь. Тетя говорит, что он получил пятьдесят предложений и купил именно эту, потому что ему понравилось ее имя. Он сказал, что мне будет забавнее получить ко дню рождения лошадь вместо традиционного жемчужного ожерелья.
– Ваш дядя Джордж – очаровательный человек!
– Да, но жить с ним трудновато. – У нее была особая манера повышать голос на последних словах каждой фразы так, что эта фраза звучала вопросительно. Как будто к каждому своему замечанию она добавляла: вы не согласны?
– А вы живете вместе с ним? – спросил я.
– Ну да. Мои родители разошлись в незапамятные времена, ну, разлетелись в разные стороны и все такое.
– Простите.
– Не нужно никаких соболезнований. Я совершенно не помню ни отца, ни мать. Образно выражаясь, они подкинули меня к дверям дяди Джорджа в нежном возрасте – двух лет от роду.
– Дядя Джордж хорошо выполнил свою задачу, – сказал я, глядя на девушку с откровенным восхищением.
Она приняла это без всякой неловкости, как нечто само собой разумеющееся.
– Вернее, тетя Дэб. Она чуточку практичнее. А вообще они оба очаровательны.
– Они здесь сегодня? – спросил я.
– Нет, – ответила мисс Эллери-Пенн. – Дядя Джордж заявил, что, если уж он дал мне путевку в новый чудесный мир, сплошь населенный отважными и очаровательными молодыми людьми, не нужно, чтобы под ногами путались какие-то старые родичи.
– Я с каждой минутой все больше люблю дядю Джорджа, – сказал я.
Мисс Эллери-Пенн одарила меня божественной улыбкой, которая, впрочем, ничего не обещала.
– Вы видели моего Поднебесного? Правда, симпатичный? – спросила она.
– Не видел. И боюсь, что пять минут тому назад я и не подозревал о его существовании. Как случилось, что ваш дядя послал его в конюшню Грегори? Выбрал первую попавшуюся?
Она засмеялась.
– Не думаю, чтобы дядя действовал наугад. Он выбрал конюшню вполне сознательно. Он сказал, что, если Поднебесный попадет сюда, я смогу заполучить в качестве жокея майора Дэвидсона. – Она нахмурилась. – Дядя был потрясен, когда прочел в понедельник в газете, что майор Дэвидсон разбился.
– Он знал его? – спросил я, просто чтобы что-то сказать, любуясь пленительным изгибом уголков ее алого рта.
– Нет, я думаю, что он не знал его лично. Вероятно, он знал его отца. Мне кажется, он знал отцов всех молодых людей на свете. Он сказал только: «Боже милостивый, майор Дэвидсон умер!» Но он не слышал, как я и тетя Дэб четыре раза просили его передать мармелад.
– И это все?
– Да, а почему вы спрашиваете? – проговорила мисс Эллери-Пенн с любопытством.
– Да ничего особенного, – ответил я. – Мы были большими друзьями с Биллом Дэвидсоном.
Она кивнула:
– А, понимаю. – Помолчала. – Но что я должна теперь делать в новой для меня роли владелицы скаковой лошади? Мне не очень хочется в первый же день совершить какой-нибудь нелепый промах. Буду благодарна вам за советы или замечания, мистер Йорк.
– Меня зовут Алан, – сказал я.
Она поглядела на меня оценивающим взглядом. Это лучше всяких слов сказало мне, что, несмотря на свою молодость, она уже научилась защищаться от навязчивых знаков внимания и не вступать во взаимоотношения с незнакомыми людьми.
Наконец она улыбнулась и сказала:
– Меня зовут Кэт.
Она удостоила меня своим именем, словно подарком, который я с удовольствием принял.
– Что вы знаете о скачках? – спросил я.
– Абсолютно ничего. В жизни не была на ипподроме.
– Вы сами ездите верхом?
– Ни разу не пробовала.
– Наверно, ваш дядя Джордж любит лошадей? Может быть, он охотник?
– Дядя Джордж абсолютно равнодушен к лошадям. Он как-то пошутил, что у лошади один конец кусается, а другой лягается. А что касается охоты, он говорит, что у него есть более привлекательное занятие, чем носиться зимой по замерзшим болотам за каким-то хвостатым млекопитающим, испытывая при этом страшные неудобства.
Я засмеялся:
– Может быть, ваш дядя играет в тотализатор? Делает ставки в букмекерских конторах, не появляясь на ипподроме?
– Все знают, что дядя Джордж в день финала кубка по футболу спросил, кто выиграл дерби.
– При чем же тогда Поднебесный?
– Чтобы расширить мой горизонт, как сказал дядя Джордж. Мое воспитание шло обычным чередом: училась в закрытой школе, окончила школу, путешествовала по Европе под самым строгим присмотром. Дядя Джордж говорит, что нужно, чтобы из моего носа выветрился запах музеев.
– И он подарил вам скаковую лошадь, когда вам исполнился двадцать один год? – спросил я самым деловым тоном.
– Да, – ответила она и пристально поглядела на меня.
Я улыбнулся. На этот раз мне удалось преодолеть поставленный ею барьер.
– Как владелице лошади, вам не придется делать ничего особенного, – сказал я, – надо только пойти перед началом заезда вон к тем конюшням и посмотреть, как ее будут седлать. Потом вы вместе с Питом пройдете в паддок и будете там стоять и отпускать ничего не значащие замечания насчет погоды до тех пор, пока не подойду я. Потом я сяду на лошадь и отправлюсь на старт.
– А что мне делать, если мой Поднебесный выиграет заезд?
– А вы надеетесь, что он выиграет? – спросил я. Я не был уверен, что она хоть что-нибудь знает о своей лошади.
– Мистер Грегори сказал, что Поднебесный выиграет.
Я почувствовал облегчение. Мне не хотелось ее разочаровывать.
– Мы будем знать о нем гораздо больше после заезда. Но если он придет в числе первых трех, его будут расседлывать вон там – напротив весовой. Если нет – вы найдете нас тут, на траве.
Близилось начало первого заезда. Я проводил прелестную мисс Эллери-Пенн к трибунам и, исполняя план дяди Джорджа, познакомил ее с несколькими отважными и очаровательными молодыми людьми. К несчастью, я понял, что, когда я вернусь со скачки для новичков, я буду в глазах мисс Эллери-Пенн уже только одним из тех, которые «тоже скачут».
Я наблюдал, как юная мисс взяла в плен группу моих друзей. Она была такая веселая, такая живая.
Мне казалось, что внутри у нее пылает скрытый неугасимый огонь и тепло от него прорывается наружу только в ее удивленном низком голосе. «Кэт должна остаться привлекательной и в пожилом возрасте», – подумал я неожиданно, и мне пришло в голову, что, если бы Сцилла обладала этой бьющей через край жизненной силой, а не своей кроткой, уступчивой красотой, подозрения инспектора Лоджа могли бы оказаться близки к истине.
После того как мы посмотрели первый заезд, я предоставил Кэт решать, кому из ее новых знакомых она окажет честь угостить ее кофе, а сам пошел взвеситься перед заездом молодняка. Обернувшись на ходу, я увидел, что она направилась к бару, сопровождаемая хвостом из поклонников, будто комета. Сверкающая, зачаровывающая комета.
В первый раз в жизни я пожалел, что должен участвовать в заезде.
Глава 4
В раздевалке Сэнди Мейсон, уперев руки в бока, непрерывно работал языком. Это был плотный здоровяк лет тридцати с небольшим, очень сильный, с темно-карими глазами, опушенными поразительно бледными, красноватыми ресницами.
Как профессиональный жокей, он не входил в дюжину лучших, но часто добивался успеха благодаря своей бравой езде. Он был неустрашим. Он посылал своих лошадей в самые узкие интервалы между соперниками, причем иногда в такие интервалы, которых вообще не существовало, покуда он не создавал их при помощи грубой силы. Агрессивность не раз приводила его к жарким схваткам с распорядителями на скачках, но другие жокеи не особенно сердились на него, так как любили за несокрушимую, заразительную жизнерадостность.
Его чувство юмора было таким же могучим, как он сам, и если я лично считал, что его розыгрыши были иногда чересчур жестокими или слишком неприличными, то я оставался в явном меньшинстве.
– Эй, вы, подонки, кто из вас упер мой шест для баланса?! – гремел он, и голос его перекрывал деловые разговоры во всех уголках раздевалки. На этот вопрос о местопребывании его хлыста ответа не последовало.
– Вы что, шпана, не можете приподнять свои зады и поглядеть, не сидите ли на нем? – сказал он трем или четырем жокеям, натягивавшим сапоги на скамейке рядом с ним. Они подняли глаза и с удовольствием ожидали конца его тирады. Сэнди продолжал изрыгать поток ругательств, ни разу не повторившись, пока один из служителей не отыскал его хлыст.
– Где ты его нашел? – спросил Сэнди. – У кого он был? Я оторву ему руку!
– Он был на полу, под скамейкой, возле вас.
Но Сэнди никогда не смущали собственные промахи. Он оглушительно захохотал и взял свой хлыст.
– На этот раз я вас всех прощаю.
Он прошел в весовую, неся свое седло и рассекая воздух хлыстом, словно желая убедиться, что тот остался таким же гибким. Он постоянно пользовался хлыстом во время скачки.
Проходя мимо меня в дверях раздевалки, он окинул меня быстрым смеющимся взглядом, который делал его всеобщим любимцем, несмотря на все его недостатки. Я обернулся и посмотрел, как он садится на весы, положив хлыст на стол рядом с собой. Он что-то сказал, чего я не расслышал, и оба – служитель у весов и судья, который записывал цвета жокейских камзолов, чтобы распознать их на финише, – захохотали, отмечая его в своих списках.
Незадолго перед тем прошел слух, что Сэнди придержал нескольких лошадей, на которых скакал, и был щедро вознагражден букмекерами за эти услуги. Официальное расследование велось всего один час, ничего не было доказано. Те, кто бывал жертвой его розыгрышей, считали, что Сэнди способен на все. Но остальные в один голос уверяли, что придерживать лошадь вовсе не в характере человека, который применяет такие жесткие способы, лишь бы прийти первым.
Наблюдая его свободную и беспечную манеру общения с администрацией ипподрома, я мог понять, что знакомое с открытым, дружеским нравом парня начальство, которое вело расследование, должно было за отсутствием веских доказательств поверить в его невиновность. Среди жокеев осталось убеждение, что Сэнди все-таки придержал когда-то парочку лошадей, но только не в течение последних месяцев.
Придержать лошадь можно, например, пропустив старт, или отодвинувшись в седле назад, или привстав на стременах. После этого жокей-жулик, начиная с последнего препятствия, когда он уже на виду у толпы, совершенно честно скачет к финишу, притворяясь, будто заставил лошадь сделать все, что она могла, – но выиграть, скорее всего, не сумеет. Эти вещи делаются довольно редко, потому что жокей, замеченный в такого рода проделках, обычно остается без работы.
За полтора сезона моего участия в скачках я видел такое только дважды. Оба раза это проделывал один и тот же человек – белобрысый круглолицый юнец по имени Джо Нантвич. Во второй раз, месяца два тому назад, он чудом спас свою жокейскую лицензию, потому что попытался жульничать в заезде, в котором участвовал известный ябедник Дэвид Стамп, младший сын сэра Кресвелла.
Джо, а также, по моему мнению, Сэнди жульничали, нарочно заставляя отставать лошадей, на которых они скакали и которые, безусловно, должны были прийти первыми. Фактически парни были виновны в преступном мошенничестве. Но я не знал, намного ли лучше поступал я, когда привязывал мой шлем к седлу и относил на весы. Я предполагал осторожно провести Безнадежного через все препятствия, сосредоточившись на том, чтоб пройти всю скаковую дорожку; я не хотел выматывать лошадь в слабой надежде, что она придет к финишу в числе первых трех. Безнадежный был не очень вынослив, и слишком напряженная скачка могла принести ему вред. Конечно, если в случае каких-нибудь непредвиденных обстоятельств вроде падения других лошадей у меня появился бы шанс на победу, я бы ухватился за этот шанс. Есть колоссальная разница между тем, чтобы придержать лошадь и не слишком стараться, хоть и желая выиграть. Но для рассерженных людей, ставивших на эту лошадь, дело в результате. Они теряют свои деньги.
Я взял седло и пошел с ним туда, где меня ждал Пит с Безнадежным. Пит оседлал лошадь, и Руперт, младший конюх, повел ее в паддок. Пит и я пошли вслед за ним, рассуждая на ходу о других лошадях, участвующих в этой скачке. Кэт нигде не было видно.
Когда пришло время, я сел на Безнадежного и выехал на скаковую дорожку. В крови снова появилось знакомое возбуждение. Ни смерть Билла Дэвидсона, ни горе Сциллы, ни мысль о Кэт, за которой сейчас ухаживает кто-то другой, – ничто не могло омрачить того счастья, которое я испытывал, когда рысью подъезжал к стартовым воротам. Быстрота скачки, мгновенные решения, риск – во всем этом я остро нуждался как в противоядии от размеренной скуки цивилизации. Безопасность иногда бывает чрезмерной. Авантюры необходимы такому, как я, искателю приключений, отец которого перестал считать деньги, заработав четвертый миллион.
А мой отец, сочувствуя мне, так как у него была еще более дикая молодость, предоставил в мое распоряжение гоночный автомобиль, трех хороших лошадей и возможность затеряться в стране, отстоящей на пять тысяч миль от дома. Во всяком случае, он сказал, давая мне свое благословение, что скачки с препятствиями – довольно мирное занятие для того, кто с десятилетнего возраста участвовал в охоте на крокодилов на реке Замбези. Ежегодный месячный отъезд моего отца из его торговой империи означал для нас бросок через дикий вельд и погружение в дебри первобытного леса, порой с абсолютным минимумом провианта и снаряжения, которые некому было нести, кроме нас самих. И если вдуматься как следует, могло показаться странным, что я, для которого непроходимые джунгли были привычной игровой площадкой, искал теперь необходимые мне острые ощущения в мирной стране, среди дружелюбных животных, участвуя в спорте, окруженном со всех сторон всяческими правилами и ограничениями.
Чтобы убедиться, все ли на месте, стартер читал список, пока мы делали пробные круги, проверяя надежность подпруг. Я увидел, что рядом со мной держится Джо Нантвич со своим обычным неприятным, полуобиженным-полухвастливым выражением на лице.
– Поедешь после скачки к Дэвидсонам? – спросил он. Джо всегда говорил со мной с такой фамильярностью, что меня перекашивало от отвращения.
– Поеду, – сказал я, но, вспомнив о Кэт, добавил: – Хотя, может быть, не сразу.
– Подбросишь меня до Эпсома?
– Я поеду не по той дороге, – ответил я как можно вежливее.
– Но ведь ты будешь проезжать Доркинг. А оттуда я доберусь автобусом. Сюда меня подвезли на попутной машине, ехавшей в Кент, и я теперь ищу, кто бы меня подбросил домой.
Он так настаивал, что я в конце концов согласился, хотя знал, что он преспокойно мог бы найти кого-нибудь, кто едет прямо в Эпсом.
Мы выстроились в линию на старте. По одну сторону от меня оказался Джо, по другую – Сэнди. Судя по взглядам, которыми они обменялись, можно было понять, что особой любви они друг к другу не питали. Сэнди злобно улыбался, а лицо Джо сморщилось, словно у ребенка, который старается не заплакать. Я догадывался, что, по всей вероятности, Сэнди уколол самолюбие Джо какой-нибудь издевательской шуткой, например налил ему в сапоги варенья.
Мы стартовали, и я сосредоточил все свое внимание на том, чтобы заставить Безнадежного пройти все препятствия как можно быстрее, чище и безопаснее. Лошадь была еще очень неопытной и пугалась препятствий, но главный прыжок был еще впереди. Безнадежный шел так хорошо, что больше половины дистанции я оставался третьим, слегка направляя лошадь к внешнему краю скаковой дорожки, чтобы она могла хорошо видеть препятствия. Однако последняя четверть мили, шедшая на подъем, оказалась для нее слишком трудной, и я пришел шестым. Я был доволен, и Сцилла могла успокоиться.
Сэнди Мейсон успел прямо передо мной, а потом прибежала галопом лошадь Джо Нантвича – без всадника, с болтающимися поводьями, оглядываясь назад, к дальнему концу дорожки, где я увидел маленькую фигурку Джо, бредущего к трибунам. Я не сомневался, что по дороге в Доркинг услышу полный отчет о всех его неприятностях.
Я снял седло, вернулся в весовую, переоделся в новенькую, с иголочки, форму Кэт, дал Клему утяжелить свою одежду на десять фунтов с помощью пластинок свинца, так как для любительской скачки я должен был весить на десять фунтов больше, и пошел посмотреть, куда девалась мисс Эллери-Пенн.
Она стояла, прислонившись к перилам парадного круга и поглядывая поочередно то на лошадей, то (с чрезмерным, как мне показалось, одобрением) на Дэна Хиллмэна – одного из отважных и очаровательных молодых людей, с которыми я ее познакомил.
– Мистер Хиллмэн сейчас сказал мне, – проговорила Кэт, – что этот невзрачный мешок костей, ну вот там – с головой, болтающейся у колен, и с хлопающими ушами, – самая быстрая лошадь в заезде. Поверить мне этому или деликатно посмеяться в ответ на милую шутку?
– Никаких шуток, – сказал я. – Это действительно самая лучшая лошадь. Не с виду, конечно, тут вы правы, но среди этой компании она, безусловно, гарантирует верный выигрыш.
Дэн заметил:
– Лошади, у которых вот так опущена голова, обычно отличные прыгуны. Они видят, куда скачут.
– А мне нравится вон то великолепное создание, – сказала Кэт, глядя на жеребца с красиво изогнутой шеей и высоко поднятой головой. Большая часть его тела была покрыта попоной, чтобы уберечь его от февральского холода, а открытый круп был выпуклым и блестящим.
– Он чересчур жирный. Должно быть, он отъедался, покуда лежал снег, и у него не было достаточного моциона. Он просто лопнет, если его заставить что-нибудь сделать.
Кэт вздохнула:
– Я вижу, лошади полны парадоксов, как творения Дж. К. Честертона. Ничтожества кажутся великолепными, а великолепные кажутся ничтожествами.
– Ну, не всегда, – сказали мы с Дэном в один голос.
– Я с удовольствием продолжу для вас, мисс Эллери-Пенн, – заявил Дэн, – курсы по изучению скаковых лошадей.
– Я очень медленно усваиваю новую информацию, мистер Хиллмэн.
– Тем лучше, – обрадовался Дэн.
– Ты не скачешь сегодня? – спросил я у него.
– Скачу, приятель, в двух последних заездах. Ты не беспокойся, я присмотрю за мисс Эллери-Пенн, пока ты будешь мчаться на ее лошади. – Он ухмыльнулся.
– А разве вы тоже жокей, мистер Хиллмэн? – удивленно спросила Кэт.
– Да, – ответил Дэн и ограничился этим.
А между тем он был восходящей звездой нашей профессии. Пит Грегори первым отметил его, и это обстоятельство очень сблизило нас, не говоря уже о внешнем сходстве между нами. Посторонние часто путали нас: мы были одного возраста, оба темноволосые, оба среднего роста, почти одного сложения. Когда мы сидели на лошадях, разница была виднее: как жокей он был гораздо лучше. Мне никогда таким не стать.
– Я думала, что любого жокея можно принять за выходца из Лилипутии, – сказала Кэт, – но у вас обоих вполне приличный рост. – Она взглянула на нас снизу вверх, хотя сама была достаточно высокой.
Мы засмеялись. Я пояснил:
– Жокеи на скачках с препятствиями почти все приличного роста. Легче удержаться в седле во время прыжка через барьер, если у тебя достаточно длинные ноги, чтобы сжимать бока лошади. И в обыкновенных скачках, без препятствий, попадаются высокие парни, как мы. Хотя они, как правило, более сухощавы.
– Все мои иллюзии разбиты, – вздохнула Кэт.
– Мне нравится твоя лошадь, Алан, – сказал Дэн. – Через год из нее выйдет отличный скакун.
– А вы тоже будете скакать на собственной лошади? – спросила его Кэт.
– Увы, у меня нет собственной лошади, – ответил Дэн. – Я профессионал, нам запрещают держать собственных лошадей.
– Профессионал? – Брови Кэт поднялись. Мне было забавно смотреть, как разбивается еще одна ее иллюзия.
– Да, скачками я зарабатываю себе на жизнь, – подтвердил Дэн, улыбаясь. – Я ведь не Алан, у которого папаша лопается от денег. Зато мне платят за любимое дело. Так что положение у меня великолепное.
Кэт задумчиво переводила взгляд с него на меня.
– Быть может, когда-нибудь я пойму, что заставляет вас заниматься этим «любимым делом», рискуя сломать себе шею, – заявила она.
– Когда поймете, скажите нам, – попросил Дэн. – Для меня это пока тайна.
Мы вернулись к трибунам и посмотрели третий заезд. Невзрачная лошаденка пришла первой, опередив остальных на двадцать корпусов. Скепсис Кэт значительно уменьшился после первой мили и исчез совсем, когда лошадь взяла третье, последнее препятствие.
– Не воображайте, пожалуйста, что мы всегда знаем, кто придет первым, – успокоил девушку Дэн. – Жокеи – плохие оракулы. Но эта лошадь была несомненным фаворитом. Фаворит, хоть убей!
«Фаворит, хоть убей». Обычное, ходовое среди жокеев выражение вонзилось в мое сознание, словно игла. Убийца Билла Дэвидсона рассчитывал на то, что Адмирал – фаворит.
Фаворит, хоть убей… Убей.
Лошадь Кэт, которую купили, словно кота в мешке, была совсем не так плоха, как я опасался. Лишь на втором препятствии она коротко вскинула зад и крутанула корпусом посреди прыжка. Я вылетел из седла и вновь опустился на него только по чистой случайности. Очевидно, с помощью этого трюка Поднебесный избавился от своего прежнего жокея, которому я теперь сочувствовал от всей души. Жеребец повторил этот трюк, перепрыгивая через третий ров, но остальную часть пути мы прошли без всяких происшествий. Он обнаружил даже неожиданную силу на подъеме и, обойдя нескольких усталых соперников, закончил заезд четвертым.
Кэт была в восторге.
– Спасибо дяде Джорджу за его идею, – сказала она. – Я в жизни не получала такого удовольствия!
– Я думал, Алан, что ты вылетишь на втором препятствии, – сказал Пит Грегори, когда я расстегивал пряжки подпруги.
– Такая же мысль пришла и мне, – откликнулся я с чувством. – Чистое везение, что я не вылетел.
Пит смотрел, как дышит Поднебесный: у него вздымались ребра, но не очень сильно.
– Что ж, – сделал вывод Пит, – это замечательная лошадь. Думаю, еще в этом сезоне мы с ней выиграем пару скачек.
– Может быть, пойдем разопьем бутылочку? – спросила Кэт. Глаза ее сияли от возбуждения.
Пит засмеялся:
– Погодите, пока у вас будет победитель, за которого стоит распить бутылочку. Я бы охотно поддержал более скромный тост – за будущее, но сейчас не могу, занят в следующем заезде. Однако я не сомневаюсь, что Алан составит вам компанию. – Он искоса посмотрел на меня, забавляясь тем, как безоговорочно я поддался чарам мисс Эллери-Пенн.
– Вы меня подождете, Кэт? – спросил я. – Мне нужно пойти и опять взвеситься, так как мы пришли четвертыми. Я переоденусь – и мигом…
– Я прогуляюсь у весовой, – пообещала Кэт, кивнув.
Я взвесился, отдал седло Клему, умылся и переоделся в свой обычный костюм. Кэт стояла у весовой, поглядывая на группу девушек, болтавшихся неподалеку.
– Кто они? – спросила Кэт. – Они стояли тут все время и ничего не делали.
– В основном это жокейские жены, – ответил я, ухмыляясь. – Ждать возле весовой – их главное занятие.
– И наверно, жокейские подруги, – заметила Кэт, криво улыбнувшись.
– Да, – согласился я и только сейчас почувствовал, как приятно знать, что кто-то ждет тебя у дверей.
Мы зашли в бар и уселись в ожидании кофе.
– Дядя Джордж был бы потрясен, если бы проведал, что мы пьем этот безалкогольный напиток за здоровье моего Поднебесного, – сказала Кэт. – Неужели вы никогда не пьете чего-то крепче кофе?
– Конечно пью, но не в три часа дня. А как вы?
– Моя страсть – шампанское к завтраку, – заявила Кэт. Глаза ее смеялись.
Я спросил, не проведет ли она сегодня вечер со мной, но она сказала, что никак не может. Кажется, у тети Дэб званый обед, а дядя Джордж непременно захочет услышать, как вел себя его подарок.
– Тогда, может быть, завтра?
Кэт в затруднении смотрела в свой стакан.
– Я… я… завтра я обещала поужинать с Дэном.
– Черт бы его побрал! – взорвался я.
Кэт засмеялась.
– А в пятницу? – настаивал я.
– Вот это с удовольствием, – сказала Кэт.
Мы прошли к трибунам и посмотрели, как в пятой скачке Дэн пришел первым на голову впереди. Кэт бурно его приветствовала.
Глава 5
На стоянке автомобилей шла жестокая драка. Я вышел из ворот, собираясь ехать домой после последней скачки, и остановился как вкопанный. На открытом пространстве между воротами и первой линией автомобилей дрались человек двадцать, и дрались насмерть. С первого взгляда было видно, что удары наносились далеко не по утвержденным Куинсберри правилам бокса.
Это было страшно. Схватки между двумя-тремя завсегдатаями – обычное дело на ипподроме, но битва такого масштаба и такой свирепости, должно быть, была вызвана чем-то более серьезным, чем ставки на тотализаторе.
Я пригляделся внимательнее. Не было сомнения, что некоторые участники драки орудовали кастетами. В воздухе мелькали велосипедные цепи. Два человека лежали на земле, застыв в напряженных позах, словно они совершали какой-то странный туземный ритуал. Пальцы одного из них были сомкнуты вокруг кисти другого, у которого в руке был нож с острым лезвием в три дюйма шириной. Лезвие было недостаточно длинным, чтобы нанести смертельный удар, оно было предназначено для того, чтобы резать и уродовать.
Похоже было, что сражались две примерно равные группы, но невозможно было различить, кто к какой принадлежит. Человек с ножом, медленно выпускавший его из рук, был почти мальчиком, но большинство дерущихся были вполне зрелыми людьми. Единственный пожилой мужчина стоял на коленях посреди дерущихся, прикрывая голову руками, а вокруг него бушевала яростная битва.
Они дрались в жутком молчании. Слышно было только их тяжелое дыхание. Зрители, возвращавшиеся домой с ипподрома, стояли полукругом с разинутыми ртами, все увеличиваясь в числе, но не проявляя желания вмешаться в драку и попробовать прекратить ее.
Я увидел рядом с собой продавца газет.
– Из-за чего драка? – спросил я.
На ипподроме не было ничего такого, чего бы не знали газетчики.
– Это таксисты, – сказал он. – Тут две соперничающие группы: одна из Лондона, другая из Брайтона. Драки между ними – вечная история, когда они сталкиваются.
– Почему?
– Не знаю, мистер Йорк. Но это у них не в первый раз.
Я опять поглядел на дерущуюся толпу. У одного или двух еще оставались фуражки на головах. Несколько пар катались по земле, несколько пар боролись, колотили друг друга о бока стоящих в два ряда машин. Кулаками и железными предметами они наносили друг другу тяжелые увечья. Два человека стояли согнувшись, держась за животы. Почти у всех была кровь на лицах, одежда порвана в клочья.
– Они же перебьют друг друга, – сказала девушка рядом со мной, глядя на эту сцену с какой-то смесью ужаса и восхищения.
Я поглядел через ее голову на человека, стоявшего по другую сторону от нее, крупного мужчину шести футов ростом с сильно загорелым лицом. Он смотрел на драку с угрюмым отвращением, сузив глаза. Я не мог вспомнить его имя, хотя чувствовал, что должен был знать его.
В толпе зрителей нарастало беспокойство, люди бросились искать полицию. Замечание девушки было не пустяковым: кое-кто из дерущихся, если не придет помощь, мог умереть от ударов, толчков и пинков. Судя по всему, эти ребята решили драться насмерть.
Драка создала пробку на автомобильной стоянке. Появился полицейский, взглянул на происходящее и бросился за подкреплением. Он вернулся с одним конным и четырьмя пешими констеблями, которые были вооружены дубинками. Они бросились в гущу сражения, но им потребовалось несколько минут, чтобы остановить драку.
Прибыли еще полицейские. Таксистов растащили и кое-как разделили на две группы. И той и другой банде досталось одинаково, ни одна не одержала верх. Поле битвы было усеяно фуражками и обрывками курток и рубах. Два ботинка – черный и коричневый – валялись на расстоянии десяти футов один от другого. На земле виднелись пятна крови. Полицейские стали складывать в кучу найденное оружие.
Когда волнение улеглось, зрители начали расходиться. Небольшая кучка пассажиров такси подошла к полисмену, чтобы узнать, надолго ли задержат шоферов. К ним присоединился загорелый человек.
Один из журналистов, постоянно пишущий о скачках, стоял рядом со мной, что-то записывая в блокнот.
– Кто этот загорелый человек, Джон? – спросил я его. Он поднял на меня глаза и посмотрел, на кого я показывал.
– Кажется, его зовут Тюдор, – сказал он. – У него несколько собственных лошадей. Он приехал недавно. Миллионер. Я мало знаю о нем. Похоже, он недоволен, что не может уехать.
Действительно, у Тюдора был очень рассерженный вид, он упрямо выпячивал нижнюю челюсть. Мне все еще казалось, что я должен что-то вспомнить об этом человеке, но я никак не мог сообразить, что именно. Он ничего не добился у полицейского, который отрицательно мотал головой. Машины стояли пустыми.
– В чем тут дело? – спросил я журналиста.
– Междоусобная война, как сообщила мне агентура, – ответил он весело.
Пятеро шоферов лежали навзничь на холодной мокрой земле, один из них непрерывно стонал.
Читать бесплатно другие книги:
