Серебряный ангел Линдсей Джоанна

Глава 13

Дерека Синклера, графа Малбери и будущего маркиза Ханстэбля, не покидало приподнятое состояние духа с самого утра, когда он въехал в Барику. Все, что он видел, окружавшие его запахи и звуки напоминали ему о том, как много дорогого для него осталось в этой части мира и что ему еще совсем нетрудно вновь ощутить себя турком-мусульманином.

Базар, который он пересек, направляясь к дворцу, жил своей жизнью, ни малейшим образом не напоминавшей о существовании Англии. Лавки восточных пряностей источали аромат сандала и камеди; верблюды, позвякивая колокольчиками, неторопливо брели вдоль торговых рядов, не обращая, казалось, внимания на крики своих погонщиков; легкий ветерок врывался в ларьки торговцев шелком, заставляя их товар колыхаться, переливаясь всеми цветами радуги. Вокруг шевелилось целое море мужских тюрбанов, а черные глаза женщин были единственным, что можно было разглядеть из-под укутывающей их с головы до ног одежды. Гомонили торгующиеся купцы, сладко пели в бамбуковых клетках соловьи, и на каждом углу шелестели струи фонтанов. В общем, это была Барика. Барика, которую Дерек еще совсем недавно не чаял увидеть вновь!

Раскинувшийся более чем на дюжину акров на самом высоком холме города дворец деев вызывал еще больше, уже казалось, забытых воспоминаний у Дерека, идущего за Омаром по его бесчисленным лабиринтам. Когда граф приехал, его, конечно, не пустили дальше переднего двора, который был окружен высокой стеной, защищающей оружейный арсенал, дворцовую пекарню, монетный двор, казармы охраны и другие служебные постройки. Сейчас же они миновали несколько смежных с кабинетом великого визиря комнат, ведущих в глубь дворца, и проходили мимо внутреннего двора, куда допускались только чиновники дея и иностранные дипломаты.

В отличие от переднего, обычно заполненного публикой, внутренний двор представлял собой уединенный сад с живописными лужайками, через которые были проложены тропинки, ведущие к небольшим беседкам. Здесь под высокими кипарисами свободно резвились газели и важно выступали павлины. Павильоны, в которых были разложены всевозможные яства, были готовы к неожиданному государственному приему. Многочисленные рабы, усердно трудившиеся под жарким солнцем, низко кланялись великому визирю и его спутнику.

В этот двор выходили двери помещения, в которых работали дворцовые чиновники, и палаты, где несколько раз в неделю заседали члены дивана. Здесь принимали иностранных послов, совершали обряд обрезания сыновей дея, справляли свадьбы его дочерей и проводили другие важные церемонии. Отсюда, через узорчатую решетку железной калитки, можно было попасть в гарем.

Другая калитка, расположенная в самом конце сада, вела в следующий дворик, тот самый, который был наиболее знаком Дереку. Это тоже был сад, но совсем укрытый от посторонних глаз. В нем росли каштаны, инжир и увитые плющом старые кипарисы. В этом уголке дворца располагались казначейство, тронный зал и школа для детей дея. Одна из выходящих в этот дворик дверей вела в отделанные великолепными изразцами коридоры, за которыми были апартаменты дея, соседствующие с гаремом.

Омар вел Дерека прямо в сердце дворца, минуя бесчисленные коридоры, комнаты и палаты с прилегающими к ним кухнями, ванными, гаремными помещениями и двориками. Наконец они попали в тот коридор, которым пользовались приглашенные к дею наложницы, и остановились перед массивной дверью из ливанского кедра, возле которой застыли в неподвижных позах два огромных стражника-нубийца. Не было сомнений, что Дерека не остановили до сих пор лишь потому, что его сопровождал сам великий визирь. Многочисленные стражники, дежурившие по всему дворцу, в противном случае уже давно бы прервали их продвижение вперед, тем более что граф так и остался в своем капюшоне и старался опускать голову ниже, чтобы не привлекать внимания к своей необычной внешности. И все-таки Дерека что-то смущало.

– Надеюсь, у вас есть пароль или что-то вроде этого, чтобы ты мог предупредить этих молодцов в случае, если бы от меня исходила какая-то угроза, – заметил он задумчиво.

– Но тебя же обыскали при входе во дворец, разве нет?

– Да, но что, если кто-то сумеет захватить кого-то из твоих жен или детей и заставит тебя с помощью этого провести его во дворец?

Омар ухмыльнулся.

– Конечно, есть сигнал, и, подай я его, тебя бы или любого другого обезглавили еще снаружи, но я рад, что ты уже проявляешь интерес к нашей системе охраны. Ты должен говорить мне обо всем, что вызывает твою озабоченность.

Бровь Дерека вопрошающе приподнялась.

– Твоя семья надежно защищена? Убить того, кто скажет, что твои близкие находятся в его руках, не значит спасти их.

Омар кивнул.

– Мои сыновья, внуки и правнуки в полной безопасности, насколько ее, конечно, можно обеспечить для них. Мои жены? – Он обреченно вздохнул, сверкнув глазами. – Будет не самая большая потеря, если с ними что-нибудь случится.

Дерек, сдержав улыбку, кивнул в сторону двери.

– Надеюсь, ты объявишь о моем прибытии?

– Да, разумнее будет сделать так, если ты, конечно, не собираешься посмотреть, как телохранители дея набросятся на тебя, когда ты войдешь.

– Думаю, что лучше обойтись без такого наблюдения, – сухо ответил Дерек.

– Хорошо. Полной неожиданностью для дея твое появление не будет, но, безусловно, он удивится. После того как убили стольких посыльных, Джамиль уже начал терять надежду, что кто-то сумеет добраться до тебя, Касим. – При звуке этого имени Дерек многозначительно взглянул на стражников. Омар покачал головой. – Стражники у двери дея – глухонемые, и его личные телохранители тоже.

Омар постучал в дверь, выждал ровно десять секунд и вошел. Дерек следовал за ним по пятам. Помещение, в котором они оказались, было типично восточным: большое, изолированное от внешнего шума, с поддерживающими расписанный изображениями цветов и растений потолок вычурными колоннами из оникса. Стены зала украшали оштукатуренные панели, на которых были изображены узоры из цветов и геометрических фигур, чередующиеся с каллиграфически выписанными изречениями из Корана. Окна прикрывали резные решетки, дававшие тень, но пропускавшие тем не менее достаточно солнца, блики которого отражались, рассыпаясь искрами, от отполированного мрамора пола. В центре зала пол был украшен великолепной мозаичной сценой охоты. Мебели совсем немного: несколько низеньких столиков и инкрустированный перламутром секретер у одной из стен. Кресел и диванов вообще не было видно. Вместо них для отдыха дея и его гостей имелись небольшие возвышения, заваленные мягкими подушками. В данный момент зал не пустовал. Помимо дея, в нем находились специальный повар, готовящий кофе, раскуриватель трубки и еще с полдюжины рабов Джамиля. Рядом с деем, наклонив голову, сидела одна из наложниц. Это ей, чтобы прикрыться, предназначались те десять секунд, которые выжидал у дверей великий визирь.

– Разве у нас была назначена встреча, Омар? Я что-то не припомню, – прервал воцарившееся в зале молчание Джамиль.

– Нет, нет, мой господин. Но мы просим о возможности сказать вам несколько слов наедине, если вы позволите. Даже вашим охранникам, по-моему, тоже следует удалиться.

Джамиль удивленно приподнял брови, но о причинах такой необычной просьбы не спросил. Дей кивнул головой, и все слуги стали пятиться спиной к дверям, кланяясь своему господину по мере приближения к ним, – обычный способ уходить в присутствии восточного властелина. Точно так же выходила и женщина, явно недовольная тем, что главный министр отобрал час, отведенный ей для общения с деем. Он не отрывал взгляда от загадочного спутника Омара, убежденный, что и тот столь же пристально смотрит на него из-под опущенного капюшона своего бурнуса.

Как только комната опустела, дей требовательно спросил:

– Ну? Неужели наконец кто-то пришел, чтобы рассказать об этом проклятом заговоре, который сводит меня до срока в могилу? Что же он сообщил тебе, Омар?

– Только то, что его путешествие было приятным, если, правда, можно считать приятным месячное пребывание в море без женщин, которые должны скрашивать досуг мужчины.

Джамиль сердито посмотрел на своего главного министра.

– Ты пришел затем, чтобы шутки шутить, старина?

Омар больше не в силах был сдерживаться и буквально затрясся от смеха, не обращая внимания на то, что лицо повелителя Барики делалось все мрачнее. Великий визирь хохотал так, что на глазах его выступили слезы. Лишь после этого он сумел обратиться к Дереку:

– Открой свое лицо наконец, а то он подумает, что я сошел с ума.

Дерек стал стаскивать с головы капюшон, одновременно делая несколько шагов в направлении дея. Джамиль сел на подушки, но тут же вновь вскочил на ноги. Дерек подошел к нему, и они оба замерли, разглядывая друг друга. В одной паре зеленых глаз вспыхивали то надежда, то недоверие к тому, что они видят; другая, совершенно неотличимая от первой, светилась радостью.

– Джамиль! – произнес Дерек, сумев вложить в это единственное слово целое море переполнявших его чувств.

Джамиль наконец улыбнулся и вдруг, громко вскрикнув, по-медвежьи сжал брата так сильно, что, будь на месте Дерека менее крепкий человек, у него сломались бы кости. Ответные объятия были столь же сильны.

– Аллах милосердный, Касим! Я уже не верил, что когда-нибудь снова увижу тебя.

– И я тоже.

Оба рассмеялись, подумав одновременно, что для того, чтобы «увидеть» брата, любому из них достаточно посмотреть на свое отражение в зеркале. Но быть вместе – это, безусловно, совсем другое дело.

– Девятнадцать лет! – продолжал Дерек, не отрывая глаз от Джамиля. – Боже, мне так недоставало тебя!

– Не более, чем мне. Я думал, что никогда не прощу матери то, что она разлучила нас.

– Но одного старого человека это сделало счастливым, – тихо произнес Дерек.

– Что мне до того, если я чуть не умер от горя? – воскликнул Джамиль с негодованием, которое никогда не умел сдерживать. – Ты знаешь, они и меня пытались убедить в том, что ты умер, как и всех других! Меня! Как будто я не чувствовал правду. Я думал, я схожу с ума, слыша, как даже Рахин доказывает, что ты мертв, и зная… Оно говорило мне, что этого не может быть! – Джамиль указал на то место своей груди, под которым билось сердце. – И в конце концов она была вынуждена рассказать мне, что сделала. В тот день я перестал называть ее матерью.

– Тебе следовало бы рассказать мне об этом.

Джамиль махнул рукой.

– Только когда мне исполнилось пятнадцать, она сказала, как можно связаться с тобой. Мне было тяжело доверять бумаге те чувства, которые бушевали во мне в течение предыдущих пяти лет. Ведь я прекрасно знал, что пока мои письма дойдут до тебя, их обязательно прочитают другие.

– А я все боялся спросить, почему ты не отвечаешь на мои послания, которые я начал писать тебе сразу же.

– Я никогда не получал их. Наш отец следил за этим, опять же по настоянию Рахин.

– Но зачем? – воскликнул Дерек, доказывая, что и ему не чуждо чувство негодования.

– Она не хотела неприятных воспоминаний. Конечно, нас было двое, и одним можно было пожертвовать. Но она не хотела, чтобы что-то напоминало ей о сделанном.

Прежде чем ответить, Дерек посмотрел куда-то вдаль.

– Я помню слова, которые она сказала, когда сажала меня на корабль. «Сама я не могу вернуться назад, Касим, – сказала она тогда, – а если бы и вернулась, то все равно не в состоянии родить ребенка. Ты единственный, кто может продолжить мой род, а это столь же важно в Англии, как и здесь. Джамиль – первенец. Ваш отец никогда не разрешит уехать ему. А ты… ты – единственное, что я могу дать моему отцу, а я его очень люблю, Касим. Для меня непереносима мысль о том, что он умрет в одиночестве, без малейшей надежды на будущее. Единственное, что я могу дать ему, – это ты. Ты станешь его наследником, его утешением, его смыслом жизни. Пожалуйста, не осуждай меня за то, что я отсылаю тебя к нему».

– Она все равно не имела права!

– Да, – мягко согласился Дерек. – Но я на всю жизнь запомнил, как она плакала, когда отчалил мой корабль.

Братья замолчали, глядя друг другу в глаза.

– Я знаю, – наконец согласился Джамиль. – Я часто слышал, как она плачет, думая, что никого нет рядом. Но я тогда был слишком молод и не умел прощать. Я гнал от себя мысль, что она может так же сожалеть о тебе, как я сам, отказывался верить, что она все еще любит тебя после того, что сделала. Я и Мустафу возненавидел за то, что он позволил ей уговорить себя и дал согласие на это.

– Тогда у него было много сыновей, хотя мы, конечно, были самыми любимыми.

– Не пытайся придумывать для него оправдания, Касим. Сама судьба наказала его позже, когда половина его сыновей умерли, не успев даже покинуть гарем.

Эти злые слова заставили обоих нахмуриться.

– Не надо. Ты ведь на самом деле не думаешь так, – сказал Дерек.

– Конечно, – ответил Джамиль. – Но ему действительно пришлось оплакивать потерю пятерых сыновей, одного из которых он сам отослал от себя. Ведь все вокруг думали, что ты умер, и это вполне могло стать правдой. Наверное, ему только и оставалось, что ругать знавшего обо всем Омара за то, что тот не отговорил его от чрезмерной щедрости к любимой кадин.

При этих словах братья обернулись, надеясь, что получат дополнительные разъяснения от Омара, и вдруг поняли, что он давно незаметно вышел из комнаты, не желая мешать их первой встрече после столь долгой разлуки. Обоих развеселила и растрогала такая деликатность старика. Они молча уселись на подушки. Джамиль подвинул брату длинную трубку с янтарным мундштуком, но тот отрицательно качнул головой. Дерек сидел в выглядевшей несколько неуклюже здесь позе, которую мог занять только европеец: оперевшись локтем одной руки и положив другую на согнутые колени. Из-под его раскрытого теперь бурнуса были видны серая полотняная рубашка с открытым воротом, заправленная в узкие лосины, и высокие сапоги.

На Джамиле были широкие турецкие шаровары до колен, очень удобные для того, чтобы сидеть в излюбленной на Востоке позе, которую он и занял сейчас, скрестив свободные от какой-либо обуви ноги. На дее была туника из зеленого шелка без воротника, но расшитая по горловине и краям рукавов желтыми драгоценными камнями. Тюрбан его украшал великолепный изумруд величиной с грецкий орех. Сейчас, когда они были одни, Джамиль сдвинул свой замысловатый головной убор, и по его плечам рассыпались обычно скрытые от посторонних глаз иссиня-черные волосы, которые были не менее чем на три дюйма длиннее, чем у Дерека.

– А ты простил ее? – спросил Джамиль, когда их взгляды вновь встретились.

– Я лучше понял мотивы ее поступка, когда узнал Роберта Синклера. Я полюбил его по-настоящему, Джамиль, так же, как, наверное, она любила его.

– А я так его ненавидел, считая причиной разлуки с тобой, – признался Джамиль. Но произнес он эту фразу уже гораздо мягче, чем предыдущие.

– Я тоже поначалу. Я вообще ненавидел тогда все английское. Но потом к нам пришла маленькая девочка лет шести и спросила: «Почему ты так нехорошо, так высокомерно ведешь себя? Ведь ты же просто мальчик и к тому же сирота».

– Сирота?

– Это версия, с помощью которой наш дед объяснял соседям, почему я оказался в его доме без родителей. Согласно ей, мой отец был иностранным дипломатом, за которого мать вышла замуж во время одного из своих путешествий. Затем родители якобы умерли, и заботы по моему воспитанию легли на маркиза. Это было понятно окружающим и вызывало у них чувство сострадания ко мне. Ох уж это сострадание, – ухмыльнулся Дерек. – Когда мне было только двенадцать, у нас на кухне работала одна симпатичная молодая служанка, которая умела настоять, чтобы я проверил, как она умеет утешить.

– В двенадцать? – удивился Джамиль. – А меня наш отец заставил ждать до тринадцати, прежде чем позволил хоть одной рабыне попытаться усладить меня.

Оба улыбнулись, вспомнив свое первое приобщение к любовным утехам и то, какими неуклюжими и застенчивыми были они в те юные годы.

– А как насчет той неразумной девочки, которая обидела тебя тогда? – спросил дей.

Дерек засмеялся.

– Она стала моим самым близким другом. – Он еще сильнее развеселился, увидев недоумение и недоверие в глазах брата. – Правда. Благодаря ей я понял, каким был ослом, строя все свои отношения с окружающими на собственных чувствах одиночества и обиды. Я вдруг осознал, где я нахожусь и что жить мне придется именно здесь. После этого мне стало намного легче.

– Да, но женщина-друг, Касим! Я знаю, что европейцы относятся к женщинам не так, как мы. Но ты же лишь наполовину англичанин.

– Не забывай, что в тот момент я только что покинул гарем. Мне с этой девочкой было как-то проще и привычнее, чем с жившими в поместье маркиза мужчинами. И как ты правильно сказал, в Европе к этому относятся иначе. Мы с Каролин сохранили нашу детскую дружбу и когда выросли. А сейчас, – добавил Дерек с улыбкой, – я собираюсь жениться на этой леди.

Джамиль покачал головой.

– Ты долго ждал, прежде чем жениться.

– Необходимо как следует подумать, если с тем, кого выбираешь, будешь жить вместе всю жизнь.

– Да… Только одна жена, – вздохнул и покачал головой дей. – Разве ты можешь быть удовлетворен одной-единственной?

– Брось, Джамиль. Ты прекрасно знаешь, что европейцы в этом плане на самом деле мало чем уступают вам. Мы просто обязаны меньше распространяться о таких делах, вот и все. – Дерек на мгновение смолк, а потом откровенно добавил: – Я бы и сейчас не думал о женитьбе, если бы маркиз не настаивал. Ему очень хочется успеть увидеть внуков.

– У тебя еще нет детей?

– Нет, по крайней мере я не знаю ни одного. А сколько их уже у тебя?

– Шестнадцать, но сыновей только четверо.

– Значит, с тех пор как я получал от тебя последний раз известия, у тебя прибавилось трое дочек. Поздравляю!

Джамиль в ответ пожал плечами. Разговоры о дочерях здесь не велись, за исключением того момента, когда наступает пора выдавать их замуж, а самой старшей из его малышек было не больше шести. Но в глубине души дей их всех просто обожал, и потому его лицо осветилось гордой улыбкой, когда он ответил Дереку:

– Моя первая жена, мать моего первенца, порадовала меня еще двумя дочками. Они настоящие ангелы, Касим, самой маленькой только три месяца.

– Надеюсь, что смогу взглянуть на них, пока я здесь? Ведь я все-таки прихожусь им родным дядей.

– Конечно, – ответил Джамиль, несколько удивленный. Ведь если Касим согласился с планом Омара, то он непременно увидит не только этих малюток, но и всех жен и детей Джамиля. – Разве Омар не сказал тебе… – Но он уже понял ответ на вопрос, который хотел задать, по мягкому взгляду и недоумению брата и совсем рассердился. – Ах он сын верблюжьего дерьма! Он не сказал, зачем мы позвали тебя сюда, да? Оставил это мне!

Дерек улыбнулся.

– Честно говоря, мы до этого не дошли. Перед приходом к тебе мы обсуждали совсем не это, а проблемы разведения лошадей.

– Разведения лошадей?

– Да. Дело в том, что я привез для тебя отличную пару чистокровных скакунов.

Гнев на лице Джамиля уступил место выражению неподдельного детского восхищения.

– Ты привез?

– Да, – сказал весело Дерек. – Но хотелось бы узнать, что ты имел в виду, говоря о причинах моего приезда?

Джамиль поежился.

– Вообще-то это идея Омара, – сказал он, как бы оправдываясь. – Я сначала даже отказался обсуждать ее. Но он изо дня в день возвращался к ней и в конечном итоге уговорил меня обратиться к тебе с этой просьбой. Ему это никогда бы не удалось, если бы я не был уверен, что за заговором стоит Селим. Он ненавидит меня, Касим, всегда ненавидел. Ты же знаешь, должен помнить! Он со своей злобой и жестокостью даже хуже Махмуда. Если ему удастся устранить меня, он непременно убьет моих жен, моих детей, всех, кого я люблю.

Дерек тоже помнил Селима.

– Да, не сомневаюсь, что так и будет, – согласился он. – Но что предложил Омар?

– Чтобы ты занял мое место.

Дерек не удивился. Он подозревал, что именно для этого его позвали в Барику, собственно, это было единственным, зачем он мог так понадобиться здесь. Но его никогда не вдохновляла мысль о возможности стать следующим деем Барики, хотя он и являлся самым старшим после Джамиля представителем династической линии. Ему просто совсем не хотелось получать в придачу к тому титулу все связанные с этим проблемы. Он уже слишком долго жил жизнью англичанина. Правда, в течение нескольких лет он принимал участие в интригах Маршалла, но это было совсем другое дело. Все его поездки были лишь небольшими приключениями, позволявшими ему прежде всего пощекотать собственные нервы, и все они заканчивались сразу, как только он вновь вступал на берег Англии. Здесь же роль, взятую на себя, ему придется исполнять до конца жизни.

– Я не смогу заменить тебя, Джамиль. Я решил отказаться от своего права. Здесь все считают меня умершим. Лучше бы, чтобы так было и впредь. Но временно, на несколько дней, я, конечно, готов стать деем Барики, чтобы спасти твою семью от мести Селима. Можешь быть уверен, и не следовало даже просить об этом. А пока будем надеяться, что во время моего пребывания здесь ничего страшного не случится.

Вопреки ожиданиям Дерека его слова Джамиля не успокоили.

– Мне кажется, ты не понимаешь, о чем идет речь, – сказал дей. – Омар предлагает, чтобы ты занял мое место не тогда, когда я умру, а до этого.

Секунд пять Дерек в растерянности молчал, потом почти выкрикнул:

– Господи Иисусе! Ты знаешь, о чем просишь?

Боль, мелькнувшая в глазах Джамиля, говорила, что он знал. Однако причину столь резкой реакции брата, как выяснилось, дей истолковал совсем неправильно.

– Ты прав, – тихо произнес он. – Мы требуем от тебя слишком многого. Риск слишком велик…

– Да черт с ним…

– Нет, нет. Я вообще не должен был вызывать тебя сюда. Я бы и не сделал этого никогда. Только страх за тех, кого я люблю… Но ты прав, опасность одинакова в любом случае – буду ли во дворце я или ты. Омар сглупил, предложив этот план…

– Джамиль…

– Он только и думает что о Барике. Угроза чьей-либо жизни для него…

– Заткнись, Джамиль! – закричал Дерек, отчаявшийся привлечь внимание дея к своим возражениям.

Джамиль замер на полуслове. Еще никто так грубо не обрывал его. На это не осмелились бы ни Омар, ни его любимая Шила, ни любой другой человек в Барике.

– Опасность меня не пугает, – заговорил, не обращая внимания на состояние брата, Дерек. – Мне приходилось рисковать жизнью по куда менее серьезным причинам. Поэтому заклинаю тебя, не возвращайся больше к этому, если не хочешь окончательно вывести меня из себя. Дело в другом. Мне придется неделями, а может, месяцами притворяться, что я – это ты. Смогу ли я после того, как не видел тебя целых девятнадцать лет?

Джамиль сверкнул ослепительно белыми зубами.

– Ну, это не самое сложное. С неделю, может, чуть дольше ты понаблюдаешь за мной, изучишь мои манеры, то, как я веду себя с окружающими. Да и Омар поможет. Он всегда будет под рукой и не даст тебе ошибиться.

– А вдруг его не окажется во дворце как раз тогда, когда кто-нибудь попросит разрешить вопрос, в котором я совершенно не разбираюсь. Что тогда?

– Послушай, Касим, ты, видимо, забыл, что такое дей? Ты сможешь в любое время прогнать любого, а если захочешь, и всех. Никто не осмелится даже спросить, почему ты это сделал. Я уже проделывал это много раз в последние месяцы, значит, тем более не вызовет удивления, если ты вдруг прикажешь убраться из зала всем, кроме моих немых охранников. Впрочем, и они успели пострадать от моей раздражительности.

– Почувствовал себя узником, да? – усмехнулся Дерек.

– Да, это длится вот уже три месяца, – ответил дей раздраженно.

– Ладно, как я могу избежать разных щекотливых ситуаций, более или менее ясно. Но что ты скажешь по поводу управления твоей маленькой империей?

– Омар может решить любой вопрос. Это вообще входит в его обязанности, когда я отсутствую.

– Значит, ты не собираешься оставаться во дворце?

– В том-то и дело, что нет. Я намерен разыскать Селима и хочу обратиться за помощью в этом деле к его тезке – султану Селиму. В последний раз нашего сводного братца видели при его дворе. Проблема в том, что ни один из тех, кого я послал искать Селима, не может по своему положению рассчитывать на аудиенцию у султана, а последний, как известно, письменные обращения часто просто не читает. Поэтому в Истамбул должен поехать я сам. Надеюсь оттуда разглядеть то место, где укрылся наш братец. Даже если султан не знает, куда уехал Селим, он легко сможет это выяснить. Не забывай, что вся моя шпионская сеть – детские игрушки по сравнению с разведкой Истамбула.

– Удивляюсь, что ты не сделал этого до сих пор.

– Я хотел. Но категорически возражал Омар, и все советники поддержали его. Да простит меня Аллах, они прямо как компания старух, опекающих младенца! Боятся отпустить меня даже на передний двор, не говоря уже о том, чтобы вырваться за дворцовые стены. Вообще-то их можно понять. При наличии во дворце более тысячи рабов всегда можно подкупить дюжину, и они будут шпионить за мной, сообщая о всех моих перемещениях. Даже изменив внешность, я не могу выйти с уверенностью, что об этом заранее не стало известно убийцам. А уж что делать дальше, они разберутся.

– Действительно, дворец имеет лишь один выход, что существенно облегчает наблюдение за ним.

Джамиль кивнул.

– Время от времени эти наблюдатели теряют терпение и посылают одного-двух наемников прямо сюда, надеясь, что им наконец удастся застать меня врасплох и убить. Не далее как в прошлом месяце одному такому удалось проникнуть даже в мою спальню. Он убил двух стоящих у дверей стражников и попытался подползти к кровати, на которой я спал. К счастью, мои телохранители оказались более бдительными, один из них успел сделать из этой собаки решето до того, как она успела укусить меня.