Я спасу тебя от бури Мартин Чарльз

Глава 12

Дорогой Бог,

ты этому не поверишь. Не уверена, что я сама верю.

Мы были на стоянке для грузовиков и пытались как-то раздобыть деньги, когда появился Билли и попытался похитить нас. Я так испугалась, что описалась в его фургоне.

Потом, когда я уже думала, что Билли будет делать с нами, что захочет, появился человек, который помог нам. Его зовут Тайлер, но думаю, ты уже знаешь это. Еще у него есть прозвище Ковбой. Он носит шляпу. В общем, он стукнул Билли по голове, потом связал его и бросил в кусты. Потом он донес маму на руках до своего автомобиля. Должно быть, он настоящий силач. А потом он дал маме пистолет и сказал, чтобы она стреляла во всех, кроме него.

Не знаю, что собиралась сделать мама. Когда он отошел, она вышла из автомобиля и стала расхаживать взад-вперед, как будто не знала, что делать. Она сжимала пистолет, размахивала им и бормотала себе под нос. Но через несколько минут она вернулась в автомобиль, обняла меня и сказала, что все будет в порядке. Что нам нужно только избавиться от Билли и что этот человек – наш билет на выход. Потом она посмотрела на меня и сказала: «Малышка, если тот человек вернется сюда и хотя бы прикоснется к тебе, я выстрелю ему в лицо».

Иногда мне кажется, что мама воспринимает все тяжелее, чем есть на самом деле. Может быть, иногда она чувствует все плохое, что происходит с нами обеими. Как будто она чувствует сразу за меня и за себя, и все это обваливается на нее. Поэтому я поверила, когда она сказала, что выстрелит ему в лицо. Потому что с нее уже достаточно плохих вещей.

Когда он вернулся, мама сказала, чтобы я сидела тихо и ничего не говорила, хотя я и так не собиралась ничего говорить. Она сказала, что перестала доверять мужчинам, и добавила, что будет проклята – вообще-то, она сказала другое, но я не могу повторить здесь это слово, – если назовет ему наши настоящие имена. Так она и сделала: она назвала себя Виргинией, а меня Эммой. Я должна была делать вид, будто это правда. Мы обе знали, что это не настоящие имена, но мы ничего не знали об этом мужчине, а до сих пор нам не слишком везло с мужчинами, и я решила, что это ложь во спасение, хотя потом она сказала ему, как нас зовут на самом деле. Я имею в виду, что когда мама сказала это, я не стала возражать ей. Это делает меня сообщницей – я видела это по телевизору, а потом посмотрела в словаре – это значит, что я ничего не делала, но знала, а это все равно что делала, поэтому я и написала об этом.

Когда мужчина вернулся, он дал маме шанс сохранить пистолет при себе. Он сказал: «Мэм, если хотите, то можете держать его при себе все время, пока вы находитесь со мной. Если так вы будете чувствовать себя лучше и безопаснее». Но мама сразу отдала пистолет – она протянула его обратно, словно горячую картофелину. Потом он дал ей другой шанс и спросил: «Вы уверены?» И мама кивнула. Я точно не знаю, но думаю, это имело отношение к его голосу. Этот голос как будто убеждает поверить ему. Он не похож на другие голоса. Когда ты слышишь его, тебе хочется верить, что он говорит правду, а если нет, то, значит, все совсем плохо не только с ним, но и со всем миром.

Я знаю, что пишу бессвязно и болтаю ни о чем. Я часто так делаю, когда мне страшно. Но я уже не так напугана, как раньше, и больше не писаю в трусы.

Дорогой Бог,

Ковбой отвез нас к дому маминой сестры в Новом Орлеане, но ее там не оказалось. Дом даже больше не принадлежал ей, поэтому мама психанула и пошла по тротуару. Ковбой догнал ее примерно через два квартала. Он остановил ее, запихнул Турбо в свою машину, посадил нас в автомобиль и привез в этот отель, где останавливаются короли, принцы и президенты. Это настоящий дворец. Тут мрамор повсюду, даже в ванной, и у них есть настоящие, а не бумажные полотенца. Еще у них есть бесплатные духи в маленьких бутылочках с разбрызгивателями. В комнате стоит огромная кровать с балдахином. У нас есть собственная кофемашина и стереосистема с динамиками на потолке, а телевизор очень тонкий и с огромным экраном. Ковбой даже пригласил доктора, который заштопал у мамы над бровью, а потом пришла женщина-врач, которая осмотрела меня и сказала, что все будет в порядке. Честно, говоря, у меня там больше не болит. Может, немножко, но не сильно.

Потом мы плавали в ванне. Мы с мамой вылили в воду две бутылочки пузырьков, затем купались, пели и играли, как дельфины. Она побрила ноги и подмышки, потому что «так нужно», а потом я закрыла бритву пластиковым колпачком и стала воображать, будто делаю то же самое, хотя мне нечего брить. Потом мы вышли из ванной и начали смеяться, потому что мы были все сморщенные от воды. Наша кожа стянулась, как на изюминах, поэтому мы надели купальные халаты. Я никогда раньше не носила халат. От него пахнет цветами. Я чувствовала себя кинозвездой. Теперь мне хотелось только выйти на улицу.

Помнишь ту большую женщину внизу, о которой я тебе рассказывала? Так вот, она вернулась и привела с собой девушек, которые толкали вешалки с одеждой на колесиках, и вся эта одежда была нашего размера. Словно мы попали в магазин, где не было других покупателей, кроме нас. Они заставили нас все примерить, и мы это сделали. Я получила новые джинсы и футболки, новые трусики и новое платье, и все это было не ношеным, потому что имело этикетки с ценой. И знаешь что? Те джинсы стоили сто долларов. Сто долларов, ты можешь в это поверить? Должно быть, он настоящий богач, если купил для нас все эти вещи.

Немного позже Ковбой постучал в дверь, и когда мама открыла ее, он снял шляпу и тихо выругался. Но он не хотел никого обидеть, потому что извинился передо мной, и я думаю, что это нормально, поскольку он не знает, какие вещи говорят мужчины, когда мама прихорашивается. Поэтому мы пошли обедать (или ужинать) и ели целый час за столом с белой скатертью и свечами, как в мыльных операх. У них был особый сыр, «бри» или что-то в этом роде. Он был таким мягким и сливочным. Мама размазала его по крекеру и разговаривала с полным ртом. Она закатила глаза и сказала: «О боже, как вкусно!» Она покачала головой, откусила еще кусочек и сказала: «Это как секс на крекере». Но я не думаю, что она хотела быть грубой – просто сыр был очень хорошим. И Ковбой смеялся. Его лицо даже немного раскраснелось, но он не выпил ни глотка вина, ничего. Он пил только воду.

У нас было больше еды, чем я когда-либо видела на столе, а потом нам подали десерт. Шеф-повар выкатил столик на колесиках, и мы выбрали что-то с бананами, а потом чем-то полили сверху и подожгли. Я подумала, что это бензин, но все равно в жизни не ела такой вкусноты. Ковбой разрешил мне взять три порции. Целых три порции! Мама сказала, что больше нельзя, а не то я лопну. Но сама она только попробовала десерт, потому что у нее плохо с желудком. Еда не задерживается надолго. Сегодня она целых пятнадцать раз ходила в туалет. Доктор сказал, что это от нервов. Она сказала, что это «медвежья болезнь», но я никогда не видела больных медведей. Сама я сходила в туалет только два раза, и они сказали, что это хорошо.

После десерта заказали кофе, и мужчина в белом пиджаке принес мне молоко в красивой чашечке с носиком, так что я выпила прямо из носика, но когда я попробовала его, это оказалось не молоко. Ну, не совсем. Это молоко было густым и сладковатым. Мама сказала, что это сливки. Я сказала, что мне очень нравится, и спросила, можно ли допить все. Она посмотрела на Ковбоя, потом на меня и покачала головой, но Ковбой отхлебнул кофе и сказал, что если я не допью, то он сам это сделает, и он не понимает, о чем вообще разговор, а мама улыбнулась и кивнула, и это означало, что я могу допить до конца. Так я и сделала, до последней капли. Мужчина в белом пиджаке даже принес еще. Это было лучшее молоко, которое я пила в своей жизни. Не знаю, почему мы все время не пьем его. Я хочу сказать, Ковбой прав. Зачем мы вообще пьем ту, другую, штуку?

После обеда Ковбой проводил нас в комнату и показал, как смотреть фильмы, а еще дал номер своего телефона. Он надел очки для чтения и написал номер на салфетке.

Мы нашли фильм, который обошелся нам в $14.99 – за один фильм! – но я думаю, дело того стоит, потому что нам не пришлось идти в кинотеатр. Как будто кто-то позвонил и заказал кино для нас. Я смотрю его сейчас, пока пишу, и ем из холодильника в нашей комнате. Мама сидит, сдвинув брови, и сплетает пальцы, потирая руки. Полагаю, она думает о завтрашнем дне. Я спросила, сможем ли мы остаться здесь еще на одну ночь, и она покачала головой. Правда, я не знаю, куда мы пойдем. Это забавно, но мы сидим в прекрасной комнате, а я даже не знаю, где Ковбой. Я спросила маму, но она только покачала головой. Думаю, она беспокоится о том, что Билли может найти нас и постучаться в дверь, и она не знает, что тогда делать. Я…

Все перевернулось. Когда фильм стал мне нравиться, мама надела халат и сказала, что нам нужно найти Ковбоя. Мы поехали на лифте в шлепанцах, спустились к крытому гаражу и подошли к его машине. Он спал внутри, и мне стало стыдно за то, что мы живем во дворце, а он спит в старом автомобиле, но он сказал, что это не проблема, и он так делал уже много раз, поэтому мне стало чуточку полегче, но не очень. Потом мама сплела пальцы, как бывает, когда она хочет что-то сделать прямо сейчас. Ковбой встал, натянул сапоги, вставил в ухо слуховой аппарат и взял свою шляпу, без которой он никуда не выходит. Когда мы вернулись наверх, мама разложила диван, заправила простыню и заставила его спать здесь. Сейчас он здесь и снова заснул. Я думала, что все мужчины храпят, но он спит тихо, как церковная мышь. Я знаю, что мама еще не спит, потому что она дышит не так, как бывает во сне. Она как будто задерживает дыхание, так с ней часто случается.

Ты должен знать еще кое-что о Ковбое… Он постоянно носит оружие. Вернее, два пистолета: один на бедре, а другой на лодыжке. Думаю, маме надо научиться стрелять и тоже носить с собой пистолет. Так она сможет застрелить Билли. И знаешь что? Кажется, мама тоже начинает так думать, потому что она часто смотрит на его оружие. Пистолет в кобуре на бедре хорошо виден; я не вижу второго, но могу разглядеть выпуклость на лодыжке под джинсами.

У меня есть еще один вопрос. Ковбой кажется хорошим парнем, но Билли тоже выглядел хорошим парнем. Я видела его фотографию с мэром. Он помогал детям. Но он оказался очень плохим. Как разобраться? Я хочу сказать, в чем тут секрет? Что, если Ковбой окажется таким же, как Билли? Что мы тогда будем делать? Я спросила маму об этом, но она покачала головой и сказала: «Тогда мы окажемся в заднице». Думаю, ей сейчас очень трудно.

Я рада, что он спит с пистолетом. Мне это нравится. Надеюсь, он застрелит Билли. Ведь не грешно так думать? Да, и если тебе интересно, что за штуки я поместила в дневнике, так это наклейка с Чинь-Чинь и лотерейный билет, по которому мы не выиграли никаких денег. Сначала я выбросила его, но потом вернулась и забрала обратно, потому что никто не дарил мне лотерейные билеты. Я прилепила его здесь на память, чтобы не забыть.

Глава 13

Я проснулся и почувствовал: что-то не так. Не во всемирном масштабе, но рядом со мной находилось что-то теплое и живое. Рука подсказала мне, что это человек, причем очень маленький. Я протер глаза и сел. Я был прав: Хоуп лежала рядом со мной. Она крепко спала, разметавшись, как снежный ангел. Я почесал голову и посмотрел на кровать, где была Сэм, глядевшая на меня. В ее широко распахнутых глазах стояли слезы. Я покачал головой.

– Мэм, я ничего не сделал. Клянусь, я не имею никакого отношения…

Она не слушала.

– Я видела это собственными глазами. Когда вы заснули, она переползла на диван и улеглась рядом с вами. Она ничего мне не сказала. Но… – Сэм сглотнула слезы, – …она проспала всю ночь.

– Обычно она так не делает?

Сэм покачала головой:

– Она никогда так не делает.

– С каких пор?

– С самого рождения.

Я спал в одежде, поэтому укрыл девочку до плеч, надел сапоги и проверил оружие, убедившись в том, что оно заряжено и находится в исправном состоянии. Потом я направился в ванную, где поплескал водой в лицо и воспользовался тряпичной мочалкой, чтобы протереть подмышки, сожалея о том, что под рукой нет влажных салфеток. Открыв дверь, я шепотом обратился к Сэм:

– Увидимся за завтраком. Приходите, когда умоетесь и оденетесь. Здешний завтрак – это нечто особенное. Вам не захочется пропустить его.

Не нужно быть большим ученым, чтобы понять, что если я оставлю их здесь и уеду, не попрощавшись – чего мне отчасти хотелось, – то еще до темноты они окажутся на улице. Вероятно, переночуют в общественном туалете или на автобусной станции, как Уилл Смит со своим сыном в каком-то фильме[19]. Единственным отличием вчерашнего дня от завтрашнего будет душ, новая одежда и полный желудок. Всего этого хватит ненадолго. Разговор, который я вел с собой за чашкой кофе, трудно было назвать дискуссией, но он был необходим для меня.

Утренний стол на клубном этаже «Риц-Карлтон» как будто взят из фильмов с Одри Хепберн. Это море белых скатертей с экзотическими фруктами, выпечкой мирового класса, омлетами на заказ, вафлями трехдюймовой толщины, беконом и сосисками собственного производства, пятьюдесятью сортами сыра, несколькими видами йогуртов и каш, свежевыжатыми соками и импортным кофе. Все это подается под классическую музыку, что по какой-то неведомой причине улучшает вкус блюд. Каждый раз, когда я завтракаю здесь, это напоминает мне о крысенке Темплтоне на ярмарке в «Паутине Шарлотты»[20].

Сэм появилась первой в сопровождении Хоуп, которая держала свой дневник под мышкой и еще не вполне проснулась. Они завернули за угол, и у Хоуп отвисла челюсть. Впрочем, и у Сэм тоже.

Сэм повела Хоуп вдоль фуршетной линии, помогая ей наполнить тарелку. Я исподтишка наблюдал за ними. Поскольку я имею грех судить о книге по ее обложке, то думал, что две замызганные бездомные скиталицы, не имевшие ни гроша в кармане, не поймут, как сориентироваться в таком месте, что им просто не хватит социальных навыков в подобной ситуации. Впрочем, я не гуру в области социальных навыков. Просто я бывал здесь раньше и получил неплохую подготовку, поэтому могу сойти за талантливого самозванца. Но когда я смотрел, как Сэм тихо поучает Хоуп, у меня возникло ощущение, что все это не в новинку для нее. И чем больше я изучал, как она держится и говорит, как поднимает ложку и берет порции, как она разворачивает плечи и высоко держит подбородок, тем больше гадал, не обладает ли она более глубоким знанием светских обычаев, чем я сам. Таким знанием, с которым люди рождаются. По правде говоря, наверное, я был позером. Возможно, борьба за выживание подавляет высокий стиль, но когда выживание перестает быть главной проблемой, стиль постепенно возвращается. Пока я сидел и пил кофе, понял, что это было первое хорошее впечатление, которое у меня сложилось о них после нашей встречи. Мысль о том, что их жизнь не всегда была невыносимой, доставляла некоторое утешение. Разумеется, когда я заглядывал в будущее, оно представлялось не очень светлым.

Они сели, и Сэм кивнула Хоуп. Девочка сложила руки на коленях и посмотрела на меня. Потом она опустила глаза.

– Как чесотка? Красных прыщиков больше нет?

Она кивнула, отвернулась, потом взяла вилку и начала есть маленькими кусочками, глядя куда угодно, кроме моего лица.

Я попробовал еще раз:

– Ты поменьше кашляешь?

Она прикрыла рот ладонью и кашлянула. Что бы ей ни прописал док, лекарство работало.

Мне хотелось задать ей другие вопросы, попытаться объяснить, что мир вовсе не так жесток и что я рано или поздно разберусь с человеком, который причинил ей боль. Но потом я решил, что это не мое дело.

По крайней мере, еще пока не мое.

Я повернулся к Сэм, думая о том, что Хоуп нужно узнать о нашем разговоре на стоянке у отеля.

– Мне действительно нужно ехать домой, – сказал я. У меня там одиннадцатилетний мальчик, который скучает по мне. – При этих словах Хоуп посмотрела на меня. – Если вы согласны, то я заберу вас с собой, а поскольку я провел там большую часть своей жизни, то знаю много хороших людей в нашем городке. Думаю, мы сможем как-то разместить вас и обеспечить работой, если вы не прочь перебраться в Западный Техас.

Сэм шумно выдохнула; судя по звуку, она удерживала дыхание не меньше недели.

– Это было бы здорово.

Хоуп наконец уставилась на меня, медленно поедая яйцо всмятку. На ее верхней губе осталась полоска от молока.

– У тебя усы, – тихо сказал я.

Хоуп облизнулась, не отрывая взгляда от меня, и промокнула уголки губ салфеткой.

Я встал, сложил свою салфетку и положил ее на стол.

– Вы пока никуда не торопитесь. Я собираюсь уладить дела с Марлиной. Встретимся у автомобиля через полчаса.

Я завернул за угол и спустился в лифте на крытую парковку. Дойдя до края навеса, где сотовый сигнал улучшился для нормальной связи, я набрал номер. Дампс ответил после первого звонка.

– Привет, – сказал я. – Как вы там держитесь?

– Отлично. У его учителя сегодня отгул, поэтому сегодня парень дома. Я как раз делаю ему сэндвич с копченой колбасой. А как твои дела?

– Мне нужно, чтобы ты оказал мне услугу.

– Какую?

– Приберись немного. Найди чистое постельное белье.

– Для какой кровати? – Небольшая пауза. – Той, на которой ты спишь сейчас, или той, где спал раньше?

– Для той, что была раньше.

Дампс втянул воздух сквозь зубы. Его тон изменился.

– Ковбой… ты в порядке? Похоже, ты кое-что взвалил на себя.

– Да, сэр. Но это часть истории, которая постоянно становится длиннее. Я расскажу тебе, но это вряд ли тебе понравится, так что готовь бурбон, и когда я вернусь домой, мы все обсудим.

– А когда это будет?

– Если не случится новых сюрпризов, то сегодня вечером.

– Подожди, кое-кто хочет поговорить с тобой.

В трубке зашуршало, когда ее передали в другие руки.

– Привет, папа. Когда ты вернешься?

– Сегодня, здоровяк. Как ты там? – Я старался увести разговор оттуда, куда он направлялся. – Как дела в школе?

– Хорошо. Получил сто баллов в тесте по истории. – Он повысил голос: – Эй, папа?..

Все, поезд ушел.

– Слушаю.

– Ты повидался с мамой?

Иногда всю жизненную боль можно подытожить в одном вопросе. Я оперся на бортик.

– Да… я видел ее.

– Ей стало лучше?

– Да, все хорошо. Она скучает по тебе. Просила обнять тебя за нее.

– По-прежнему тридцать два дня… и дальше?

Пауза.

– Да, она все закончит там через месяц.

– Я собираюсь на реку с мистером Б. Увидимся, когда вернешься.

– Броди?

– Да, сэр.

– Я хочу знать, будет ли нормально, если я привезу домой женщину и ее дочь.

– Почему?

– Потому что им негде жить.

– Они в беде?

– Можно сказать и так.

– Где ты их встретил?

– На стоянке для грузовиков. Какой-то парень пытался похитить их.

– И что случилось?

Я потер лоб.

– Я ему не позволил.

– Это надолго?

– Полагаю, не больше двух недель. Пока они не встанут на ноги и я не подыщу для них подходящее место. Ты знаешь, что у нас есть свободная комната…

– А как же мама?

– Полагаю, их уже не будет к тому времени, когда твоя мама задумается о возвращении домой.

Он немного поразмыслил.

– Ладно, все нормально. Даю Дампса.

– Броди?

– Сэр?

– Берегись змей и не топчи люпины.

– Да, сэр.

Он положил трубку, и я услышал, как он пробежал по кухне и распахнул дверь.

Паренек на лошади в Техасе. В мире все по-прежнему нормально. Дампс взял трубку.

– Знаешь… ты почти исчерпал лимит на оправдания.

– Ну-ка поподробнее.

– Едва ли ты сможешь купить ему очередной календарь.

– Знаю. – Я обращался скорее к себе, чем к нему.

– Он хороший мальчик. Тебе нужно поговорить с ним.

– И как, по-твоему, я должен объяснить все это пятикласснику?

– Послушай, я не говорил, что это будет просто. Он твой сын. Она твоя жена…

– Была.

– Как угодно. Тебе нужно…

– Дампс.

Он на минуту замолчал. Я слышал, как он чешет бакенбарды.

– Я приготовлю постельное белье и немного приберусь в комнате. Нужно будет съездить в магазин? У нас здесь небольшой запас.

– Да, купи все, что сочтешь нужным. Спасибо.

– Поезжай осторожно.

Я повесил трубку, но один вопрос не выходил из моей головы: если бы кто-то связал меня по руками и ногам, украл что-то у меня и вырубил меня в глухом углу автостоянки, оставив меня валяться в грязи без ключей, то чем бы я занимался прямо сейчас? Фактически меня беспокоил не вопрос, а ответ.

Глава 14

Дорогой Бог,

сегодня мы уезжаем отсюда с нашим новым другом, Ковбоем. Мама напустилась на меня за то, что я спала рядом с ним; она сказала, что мы слишком плохо его знаем, и еще спросила, почему я это сделала. Я ответила, что у него был пистолет, и она затихла. Я поняла, что ей тоже хотелось оказаться поближе к нему. За завтраком он рассказал нам, что живет в Западном Техасе. У него есть маленький дом. Ничего особенного, но это его собственный дом. Он добавил, что это надежное место и, что еще лучше, там Билли не найдет нас. По крайней мере, сейчас. Сказал, что там есть хорошая школа и что он поможет маме устроиться на работу. При этих словах мама встала и ушла в ванную. Я подумала, что у нее опять расстроился желудок, но когда она вышла, ее глаза были красными. Думаю, она так долго старалась защитить меня, что теперь, когда кто-то взялся ей помочь, она просто сломалась.

После завтрака мы спустились к его машине. Та женщина, мисс Марлина, разрешила нам оставить всю одежду, которую мы примеряли. Я получила две пары джинсов. У меня никогда не было двух пар новых фирменных джинсов. И Ковбой заплатил за это – должно быть, он действительно богат. А еще мисс Марлина разрешила нам оставить себе халаты и шлепанцы. Так мы и сделали, и еще прихватили с собой все мыло и шампунь из номера. А она принесла нам еще больше.

Она действительно очень добрая. Сказала, что нам повезло и что Ковбой однажды вытащил ее из очень плохого места. С тех пор дела пошли хорошо.

Когда мы сели в машину, Ковбой свернул сигарету. Он иногда так делает, когда размышляет о чем-то. В таких случаях он всегда молчит, но он и без этого мало говорит. Он загрузил наши вещи, потом зажег сигарету и оставил ее на бетонной стойке рядом с автомобилем. Думаю, богатый человек может себе это позволить.

Я пытаюсь придумать, как рассказать тебе, что я чувствую, но даже в этом замечательном новом словаре, который Ковбой купил для меня, не находится подходящих слов. Знаешь, как бывает, когда ты выходишь из холодной комнаты, видишь восходящее солнце и чувствуешь его тепло на лице? И все, что тебе хочется, – это стоять и впитывать тепло. Примерно так я себя чувствую. Я хочу оставаться здесь и немного пропитаться теплом.

Глава 15

Тринадцать лет назад

Я не нарывался на это. Во всяком случае, не особенно. И я определенно не искал ее. Любовь занимала наименьшее место в моих мыслях. Мне было двадцать восемь лет, и я имел только одну цель, и – верьте или нет – это была не женщина. Я только что отработал двойную смену: двадцать часов без перерыва. Теперь я валился с ног. Мне нужно было постирать одежду и поспать несколько часов до следующей смены, которая начиналась в восемь утра.

«Флафф энд Фолд» работал круглосуточно. Истертые кафельные полы, жужжание неоновых ламп, дохлые мухи на подоконнике. Углы, затянутые паутиной. Четыре стиральных барабана вращались. В четверг вечером было мало клиентов и легко получить свободное место.

Я вышел на улицу с ведром в руках. Она лежала на заднем дворе с окровавленной губой, согнув одну ногу в колене, а над ней стояли три парня с нехорошим блеском в глазах. На ее шее быстро пульсировала розовато-синяя жилка. Один махнул ножом и велел мне убраться.

Я не послушался.

Когда она проснулась, я принес ей кофе и кусок вишневого пирога из круглосуточного кафе. Ее звали Энди. Постоянная участница скачек между бочками, совершавшая объезд по Техасу. Она посмотрела на пистолет у меня на бедре.

– Чем вы занимаетесь?

– Агент по наркотикам в Департаменте общественной безопасности.

Ей нравилось эмоциональное возбуждение. Она ценила его силу. После третьей чашки кофе я пригласил ее на свидание. Она приподняла бровь и усмехнулась.

– Вы всегда снимаете девушек во «Флафф энд Фолд»?

Я огляделся по сторонам.

– Судя по всему, да.

Для нашего первого свидания она выбрала драйв-ин и кино «Тернер и Хуч» с Томом Хэнксом в главной роли[21]. Стоя у ее двери, я потискал шляпу в руках, слишком опасаясь наклониться и поцеловать ее, когда она предложила мне прийти на ее представление.

Наше второе свидание состоялось на родео в Форт-Уорте, где она снова состязалась в скачках между бочками. Боже, эта женщина была прирожденной наездницей. Заняла второе место только потому, что ее лошадь споткнулась. Она потеряла три тысячных секунды. Энди остановилась в отеле «Стокьярд». Я нашел ее и пригласил на ужин со стейками; именно тогда я впервые услышал ее смех. Легкий и непринужденный. Он ничего не скрывал и ни от чего не уклонялся.

Проходили месяцы, и я все сильнее привязывался к ней, пока не влюбился. Помните, как я говорил, что у меня прямолинейный ум и женщинам там нет места? Так вот, забудьте об этом.

Мы ходили «посмотреть на окрестности». По правде говоря, это был шопинг. Она как будто оживала. Это мечта любой девушки – шик и блеск на каждом повороте. Она примеряла десятки разных вещей, разного размера и разной цены. У меня практически ничего не было, и я едва ли мог себе позволить купить ей какую-либо из этих вещей. Разумеется, я не говорил ей об этом. Я открыл в банке кредитную линию на две тысячи долларов. Еще тысячу я мог положить на кредитную карту. У меня было немного денег на банковском вкладе. По моим расчетам, я мог выплатить кредит за один или два года. Она показала выбранные вещи, задавая невысказанный вопрос. Я говорил, что мне нравится все; я хотел того же, что и она. Она улыбалась. Наконец она подошла к ювелирной витрине. Снаружи было темно, внутри царил полумрак. Огни танцевали вокруг ее лица. Она отвернулась, и в зеркальном отражении я увидел слезинку. Что я скажу? Она показала, и продавец достал последний предмет. Она надела его на палец и повернула. Я подошел ближе, опасаясь, что моего кредита окажется недостаточно. Это было простое платиновое кольцо без гравировки. Не слишком узкое и не слишком широкое. Ни одного алмаза. Она поднесла руку к лицу и кивнула с остекленевшими глазами.

– Но, дорогая… – прошептал я.

Продавец отступил в сторону, не мешая нам разговаривать. Я пожал плечами.

– Тебе нужно… каждой девушке нужен бриллиант.

Она покачала головой.

Я заплатил за кольцо, и мы поехали к реке. Она сняла обувь и вошла в воду. Вода омывала маленький остров размером с главную спальню в особняке. Лиственный полог падубов, кучка камней, мягкий песок и старое кострище. Здесь мы устраивали пикники. Она выбралась на берег, расстелила одеяло и притянула меня к себе. Потом положила ладонь мне на грудь.

– Я хочу получить две вещи.

Мы стояли под звездным светом. Она дрожала всем телом; вся жизнь привела ее к этому. Она постучала пальцем где-то у меня над сердцем.

– Я хочу… это.

– Уже отдал его тебе.

Она дернула уголком рта, пока ее палец выводил ее имя на моей коже.

– И еще ты должен мне кое-что пообещать.

– Обещаю.

– Ты даже не знаешь, что это.

– Не имеет значения.

– Все ковбои такие своевольные и упрямые, как ты?

– Некоторые еще хуже.

– Пообещай мне, что, несмотря ни на что, ты будешь…

– Сделано.

– Я еще не закончила.

Я ждал. Она поморгала и закусила губу.

– Приходи ко мне. Если я собьюсь с пути, то ты… вернешься за мной.

– Так и будет.

– Всегда?

– Всегда.

– Откуда ты знаешь?

– Просто знаю, и всё.

Родители моих родителей и их родители заключали браки под раскидистым дубом на холме, который потом стал частью нашего ранчо. Ни у кого из предков не хватало денег на покупку этой земли, пока дело не дошло до моего деда. По очевидной причине мы называли дуб свадебным деревом. Ветви росли параллельно земле, склонялись вниз, а потом поднимались, словно крылья ангела. Ширина дуба превышала его высоту. Дед говорил, что дерево связывает нас с землей, придает ощущение постоянства. Думаю, он был прав.

Мы с Энди стояли там восемь месяцев спустя.

Я помню, как ветер трепал ее белое платье. Как солнце освещало ее обнаженные плечи. Длинные пальцы, сжимавшие букет свежесобранных люпинов. Светло-каштановые волосы, собранные в пучок, прыгавший вверх-вниз, когда она поворачивала голову. Сапоги, от которых пахло лошадью. Шелковистые волосы у нее на висках. Маленькая родинка в углу рта, как у девушки на журнальной обложке. Мы сказали: «Согласен». Она встала на цыпочки, чтобы поцеловать меня, а я посадил ее на Мэй – мой свадебный подарок – и прошел вместе с ней по морю голубых цветов.

Мы провели медовый месяц в Большой излучине, управляя лошадиным фургоном со встроенной спальной кабиной на двоих. На вторую ночь мы остановились у ручья с кристально чистой холодной водой. Луна стояла высоко в небе. Над нами нависал валун размером с дом. Слабый дождь падал на крышу фургона. Когда дождь прекратился, облака разошлись и настала ярчайшая ночь, которую я когда-либо видел в этом краю земли. Было светло, как днем. Мы забрались на валун, закутались в одеяло и стали смотреть на мир, вращавшийся под дырами в решете, откуда небесный свет сиял сквозь тьму.

Полтора года спустя доктор положил Броди ей на грудь. Она была слишком обессилена и не могла поднять руки. Ее тело блестело от пота; было и немного крови. Она была взволнована, но страшно устала. Ее голова откинулась назад. Мы слушали, как она дышит, а младенец глотает и начинает понимать, что вокруг нет жидкости. Через несколько секунд она собрала остатки сил и протянула его мне.

– Твой сын.

Слова даются с трудом – и тогда, и сейчас.

Я никогда не плакал после того, как повзрослел, но когда она протянула мне ребенка, которому было несколько минут от роду, в каких-то неведомых глубинах моего существа открылся родник и хлынул наружу. Я не мог остановить слезы, да и не хотел этого делать.

Я знаю одно: с риском для жизни она открыла дверь и преподнесла мне несравненный дар. Она ничего не просила взамен. Никакой торговли. Она лишь попросила меня дать обещание, которое ничего мне не стоило. Это было все, чего она хотела.

Но по каким-то причинам, которые я так и не могу понять, я не дал его.

До сих пор.

Глава 16

Мы уже час ехали по автостраде между штатами, когда я осознал, что Сэм молчала с тех пор, как села в автомобиль. Наверное, она ожидала, что я начну первым, но я не повелся на это. Я редко так делаю.

– Расскажите мне о Марлине.

– Несколько лет назад я довольно много работал в Новом Орлеане. Мы останавливались в ее отеле. У нее были неприятности, и я помог ей выпутаться.

– Что за неприятности?

– Один из постояльцев заявил, что она украла вещь из его номера. Ценное ювелирное украшение. А также кучу денег и часы «Ролекс». Он представился респектабельным человеком и сочинил весьма правдоподобную историю о себе. Так или иначе, я уже какое-то время был знаком с Марлиной и знал, что она чиста как стеклышко, поэтому я провел небольшое расследование и задал кое-какие вопросы. Выяснилось, что он лгал. И эта ложь была лишь вершиной айсберга; впрочем, по моему опыту, так обычно и бывает.