Метро 2035: Питер. Битва близнецов Врочек Шимун
– Что это за ангел такой? Господи боже, с черными перьями! Это ворона какая-то, а не ангел. – Она повернулась, оценивающе оглядела Убера с головы до ног. «А красивый мужик, хотя и лысый». – Страшный и наглый. И рожа бандитская у твоего ангела.
Убер засмеялся. Мика исподлобья посмотрела на Нэнни, затем моргнула, открыла рот… Похоже, любопытство сильнее обиды, подумала Нэнни злорадно.
– Кто такая «ворона»? – спросила Мика.
Убер удивился:
– Ворона? Ты что, никогда не видела ворон?
Мика покачала головой.
– Нет.
«Позорит меня перед людьми». Нэнни сказала с упреком:
– Ты в книжке видела!
Мика вздернула короткий нос:
– А в книжке, конечно, все настоящее? Правда? Извини, Нэнни, это тебе надо повзрослеть.
Убер захохотал, уже не сдерживаясь.
Мика нахмурилась, а затем сама начала смеяться, прикрывая ладошкой рот. Эти двое, большой и маленькая, косились друг на друга и смеялись все сильнее.
– Два сапога пара, – сказала Нэнни бессильно. – И оба на левую ногу. И эта ржет. Ты зачем вообще к нам приперся? – Она повернулась к гостю.
– А куда надо? – Убер почесал лоб, посмотрел на Нэнни, ухмыляясь. Насмешливый взгляд скинхеда раздражал женщину сильнее, чем даже несносная девчонка.
– К мэру, конечно. А то какой-то проходимец у нас будешь. Это не годится. У нас на станции все строго.
– Куда-куда ходимец? – заинтересовался скинхед.
– Прохо… мимо!
Убер рассмеялся, скаля зубы.
– У, ну вы сурово зашли… э-э… Как вас по имени-отчеству?
– Фарида Данировна, – с достоинством сказала Нэнни. Мика покосилась на нее, открыла рот… и закрыла.
– Сурово вы зашли, Фарида Данировна, – сказал Убер. – Я аж вспотел от чувства ответственности.
– Ты мне еще поиздевайся, зубоскал лысый!
– Бритый, – поправил Убер.
– Лысый!
– Бритый!
– Нэнни! – возмутилась Мика. – Перестань!
– Ничего-ничего. Пусть правду о себе услышит!
Убер засмеялся. Подмигнул девочке – так, чтобы няня не видела.
– Ну раз надо… Лысый-бритый пойдет к мэру.
Он повернулся к Нэнни, чопорно поклонился – ни дать, ни взять британский аристократ. Мика прыснула.
– До свиданья, любезная Фарида Данировна, – сказал Убер. – Позвольте выразить вам свое непременнейшее почтение.
– Никакая она не Фарида! – не выдержала Мика. – Ее имя Наталья Васильевна!
– Правда? – Убер улыбнулся.
– Да! И никакая она не любезная!
Убер засмеялся. Нэнни вздохнула:
– О боже. Что за ребенок.
Убер одним мощным и быстрым движением поднялся, вынырнул из палатки. Миг – и нет. Палатка снова стала просторной. Мика обиженно открыла рот… И тут Убер вернулся. Ухмыльнулся и опустил на пол небольшой мешок. Нэнни с Микой посмотрели друг на друга, затем на скинхеда. Нэнни открыла рот…
– А у мэра я уже побывал, – заявил Убер невозмутимо. – Вот так-то, дорогая Натали Васильевна. Можете не беспокоиться.
– И что? Выгнали? – съязвила Нэнни.
Вместо ответа Убер ухмыльнулся и начал доставать из мешка продукты. Банка тушенки, хлеб, галеты, сушеное мясо, древняя фасоль в банке, полпачки гречки. Лицо Нэнни вытягивалось все больше.
– Откуда это? – Она вдруг насторожилась.
– Мэр впечатлился моими подвигами и любезным обхождением…
– Ну да, – скептицизма в голосе Нэнни хватило бы на небольшой ледник. Вроде того, что потопил «Титаник».
– И в общем, лопайте. Мэр дал добро на мои роскошные обеды в «Спятившем крабе». Бесплатно. В смысле, в кредит. Я взял сухпаем.
– А чем отдавать будешь?
– Что-нибудь придумаю, – отмахнулся Убер.
Нэнни утянула продукты, взялась за готовку. Она запалила карбидку, подкрутила – шшш, шипение газа. И начала колдовать. «Слава богу. Хоть сегодня не придется изобретать кашу из топора».
– Ты поможешь? – спросила Мика. – Ты найдешь мою маму?
Убер вздохнул. Вместо ответа достал самокрутку и зажигалку. Он поднялся, пригнув голову, шагнул к выходу…
– Не уверен, маленькая.
Мика заступила ему дорогу:
– Подожди! Даже если ты не хочешь. Я знаю волшебное слово. Сейчас я его скажу… Пожа…
Убер выставил руку:
– Нет! Не говори!
– Почему? – удивилась Мика.
Убер смущенно погладил бритую голову:
– Думаю, я не слишком хороший выбор… Ээ, на роль спасителя.
– Почему?
Убер почесал затылок, нахмурился.
– Потому что… хмм. Почему? Допустим, я плохой человек.
Мика покачала головой. «Слабый аргумент, ангел, – мысленно съязвила Нэнни. – Подумай еще». Отвернулась, достала нож. Как эту банку вскрыть?
– Моя мама говорила: когда нет хорошего молока, обходишься тем, что под рукой.
Убер открыл рот.
– Я – молоко?
Он вдруг запрокинул голову и захохотал. У него ровные, красивые зубы, и он с удовольствием ржет как конь.
– Плохое молоко!
Мика сказала:
– Ангелы тоже бывают разные. Придешь еще раз ко мне в гости?
Убер оборвал смех, внимательно посмотрел на Мику. Голубые глаза скинхеда напротив карих девочки.
Убер ответил очень серьезно:
– Приду.
Он протянул руку. Мика очень серьезно пожала своей маленькой рукой его жесткие пальцы. Договорились.
Нэнни бросила на них взгляд искоса. Отвернулась. Помешала в кастрюльке тушенку. Вкусный запах мяса, которому уже больше двадцати лет, пополз по палатке. Убер улыбнулся.
– Хорошо пожрать, это одно из главных удовольствий культурного человека! – провозгласил он.
– Ангел? – сказала Мика, когда они уже закончили с ужином и вылизывали тарелки. Убер поднял голову, застыл с ложкой в руке. На блестящей поверхности прилипли гречинки. Смешной.
– Да?
Мика замялась, затем спросила:
– Что такое «молоко»?
Глава 4
Всю ночь ему снилось, как в затылок слепо, неловко тычется неуклюжий мокрый нос мастифа. «Пошли гулять, хозяин». У него когда-то были две собаки, бойцовские, натасканные и воспитанные. Он морщился и отталкивал нос ладонью, бок леденел от холода, словно опять заснул на склоне Ус-Хатын после праздника лета.
«Пошли гулять, хозяин».
«Отстань», – бурчал он во сне, переворачивался на другой бок. Рано еще. Спать хотелось так, что тонкая металлическая нить пронизывала насквозь сердце – и тянула, и резала изнутри. Морда снова начинала тыкаться. «Алый? Герцог?» – позвал он. Убер мучительно не мог проснуться и снова и снова отталкивал в полудреме мокрые собачьи носы.
В какой-то момент он понял, что хочет выпить. Так неумолимо, что готов бежать за глотком хоть на край света. Готов бежать и бежать, чтобы найти в холодильнике ледяной водки или глоток темного пива. Два глотка. Снимаешь пробку и – выливаешь в себя. Темнота наполняет тебя изнутри, по пробку. И наступает блаженный покой. Сияние. Он закрыл глаза и снова ушел в дрему.
Проснулся совершенно измученным. Посмотрел на Нэнни, как чужак, осунувшимися мертво-голубыми глазами. Для ночлега ему выделили койку, вторую заняли Нэнни с Микой. Девочка все еще спала, скомканное одеяло скинуто в сторону. Убер кивнул Нэнни, быстро оделся и вышел из палатки. Нэнни проводила его взглядом.
Убера вела жажда.
В «Спятившем крабе» в этот час посетителей почти не было. Свежевымытый гранитный пол блестел как серое, исцарапанное стекло. Стулья были составлены на столы ножками вверх. Только за крайним столом, в дальнем углу, сидели два каких-то мужика в фуражках. От влажного пола поднимался характерный аромат сырости.
Убер сел за стойку, собранную из деревянных инструментальных ящиков, кивнул бармену. Тот подошел, вытер стакан полотенцем, вопросительно посмотрел на Убера. Это был худой парень лет двадцати, совершенно невозмутимый, с хаотично выбритыми по свежей метрошной моде полосками в коротких волосах. Словно мазки кисти Пикассо. В левом ухе у бармена была серьга.
– Крепкого, – сказал Убер. – И запиши на мой счет.
Бармен кивнул. Поставил перед скинхедом стакан и достал бутылку. Когда он открыл пробку, в нос Убера ударил мощный сивушный аромат.
– Не ослепну? – спросил Убер недоверчиво.
Бармен пожал плечами.
– Ни один слепой к нам пока не возвращался. – Голос у него был вежливо-нейтральный.
– Вот ты тролль, – сказал Убер с уважением. Бармен налил до половины. Скинхед протянул руку и взял стакан. Не из-под виски – а классический советский граненый стакан. Сколько-то там граней, Убер забыл.
Выдохнул и залил в себя. Подождал. Главное было дождаться первой волны тепла. А дальше все пойдет только лучше и лучше. «Ты уверен?», спросил голос, подозрительно похожий на голос Седого. Возможно. Или нет. Не уверен. Возможно, все будет плохо.
Он почувствовал ее присутствие, еще когда она только вошла. Затылком. Судя по тому, как изменился ритм ее шагов, она тоже кое-что почувствовала.
– Светлана, – сказала она и села за стойку. Длинные темные волосы, лет тридцати пяти, высокая. Глаза зеленоватые. Полные бедра, крупная грудь, все как Уберу нравилось.
– Убер, – сказал он.
– Что это значит?
«Все меня об этом спрашивают».
Убер усмехнулся, поднял стакан.
– Не важно. Твое здоровье… – Он выпил. – Ты местная?
– А что?
– Замечательная станция, – сказал Убер. – Все друг друга любят, никто никого не кидает… Верно? – Он усмехнулся.
– Если ты так говоришь, конечно, – сказала она. «Хорошая женщина, – подумал Убер. – Умная».
И красивая.
– И никто даже не скажет, кто это кричит. Туннели стонут… ага-ага. Придумают же. – Убер одним глотком забросил в себя остатки сивухи. Чуть не поперхнулся, пищевод обожгло. Даже слезы выступили. «Черт. Ну и пойло». Теплая алкогольная смерть мозга.
– Это дракон, – сказала Светлана.
Пауза.
Убер медленно повернул голову.
– Что? – спросил он ровным голосом.
Внезапно она поднялась, разнузданно бросила на стойку горсть патронов от Макарова. С дробным стуком они раскатились. Светлана покачнулась, приблизила красивое лицо к Уберу – он почувствовал смешанный аромат духов и алкоголя. Холодноватый цветочный запах и торфяные дымные нотки. И еще кое-что – женское, тягучее. Убер прочистил горло. Светлана махнула бармену:
– Налей ему. Лучшего виски.
– Я не пью за счет женщин, – мягко сказал Убер. «Врешь! – откликнулся кто-то из глубины гулкого пространства головы. Из затылка. Из темной области. – Когда ты пьешь, ты пьешь за любой счет. Ты пьешь все, что горит и убивает».
– Бармен, запиши за мной, – бросил он. Бармен посмотрел на Светлану. Та кивнула. Бармен пожал плечами и что-то записал. «Мой кредит растет», – рассеяно подумал он.
Бармен налил Уберу виски. «Дороговато будет, – прикинул Убер. – Плевать».
– Это дракон, – повторила женщина.
Убер выпил.
– Ни у кого из них нет яиц, чтобы это сказать. – Светлана понизила голос. – Ты спрашивал про крик, да? Такой жуткий, что сердце убегает в пятки, такой тоскливый, что хочется пойти и утопиться в канале… Такой мерзкий, что…
– Я понял, – мягко прервал Убер.
Светлана развернулась всем телом к Уберу, наклонилась:
– Знаешь, кто кричит? Хочешь знать?
– Да. – Убер повернул голову и посмотрел ей в глаза. Так близко, что это уже можно считать сексом. Ее губы совсем рядом…
Бармен откашлялся. Светлана подняла голову, посмотрела на него.
– А ты вообще заткнись, – сказала она резко. Бармен пожал плечами, отвернулся.
Убер усмехнулся.
– Твое здоровье, странник! – Она подняла стакан. Они чокнулись, Убер отсалютовал ей стаканом.
Убер выпил. Сполох огня внутри. Мир стал… еще немного приятнее. Светлана не закусывала – как и он сам. Она наклонилась к нему, прижалась грудью к его руке. Убер почувствовал, как бьется ее сердце.
– Это дракон, – прошептала она горячо и громко. – Он здесь везде… повсюду. Вот здесь, здесь… – Она ткнула пальцем с накрашенным ногтем в одного посетителя, мужика в углу, дремавшего над стаканом. – Здесь… – Бармен удивленно замер, снова принялся вытирать стаканы. – И даже здесь.
Она показала себе на висок, низко, с хрипотцой, засмеялась.
– Проклятая ящерица! Она везде… Налей моему приятелю виски. Лучшего, – обратилась она к бармену. Тот посмотрел на нее, молча кивнул. Вытащил откуда из-за стойки бутылку виски, настоящего. Убер покачал головой, бармен убрал бутылку. Долил ему обычной сивухи, а женщине – виски.
– Твое здоровье, – сказал Убер и выпил.
– Я играла в театре. До Катастрофы. Маленький заштатный театрик. Ты не знаешь. Там был спектакль «Дракон».
– «Дракон»?
– По пьесе Шварца. Я играла Эльзу. Хорошая роль. Ты читал эту пьесу?
– Я видел фильм. С Абдуловым.
– Никто не читает книги.
– Это проблема, – сказал Убер.
– Да! Это проблема… А-а! – Она безнадежно махнула рукой. – Пьесы и раньше никто не читал. Если бы не фильм, разве кто-нибудь знал бы эту историю? А это великая пьеса! Великий автор!
– Я читаю книги, – сказал Убер.
– И знаешь, что я поняла, странник? – Она словно не слышала.
– Что же? – спросил Убер.
– Никто не хочет, чтобы дракона убили. Ни-икто.
Она пьяно пошатнулась, оступилась. Убер мгновенно поймал ее, придержал, поднял. Аккуратно поставил на ноги. Она была мягкая и горячая. От нее шел сильнейший аромат женственности. Тепло под ладонями – податливое, зовущее. Он спокойно убрал руки.
– Рыцарь, – сказала Светлана. И засмеялась. – Знаешь, как приятно снова чувствовать на себе мужские руки, странник? А?
Убер молчал. Улыбался.
– Я тебе нравлюсь, – сказала она.
– Да, – сказал Убер. В ней действительно было что-то завораживающее. Он представил ее тяжелые груди, ее, гибкую и обнаженную, лежащую на кровати.
– Просто тебе нравятся все женщины, так? – спросила она развязно. Наваждение прошло.
Убер усмехнулся. Цинизм помогает.
– Что-то вроде.
– И ты готов переспать со всеми женщинами мира? А! Готов?
– Я считаю, это моя почетная миссия. Сам папа римский благословил меня на этот крестовый поход. Так и сказал: ебите и размножайтесь.
– Идите и размножайтесь, – поправила Светлана.
– А! И это тоже, да. Всегда приходится куда-нибудь идти для этого дела.
Она пьяно и чересчур весело засмеялась. Очарование исчезло. «А ведь оно было», – подумал Убер.
– Трепло!
– Это есть, – согласился Убер. – Твое здоровье, прекраснейшая! – Он выпил, поставил стакан на стол вверх дном. Пожалуй, на сегодня хватит. Даже долбаному дракону внутри него.
– Я бы могла влюбиться в тебя, – сказала Светлана.
«Вот черт», – подумал Убер.
– Это было бы… неосторожно. – Он вдруг с удивлением понял, что с заминкой подбирает слова. Алкоголь сделал с ним то, чего безуспешно добивались многие и многие, били, пытали, угрожали, резали и стреляли… Он сделал так, что Убер заткнулся. Скинхед выпрямился. Странное сегодня было опьянение.
– Убер?
Убер покачнулся на стуле. Приятно все-таки просто поболтать. Без обязательств. «Сейчас я встану и пойду, – подумал он, но остался сидеть. – Вот сейчас встану…» И опять не получилось. Кажется, в какой-то момент он задремал.
– Убер, слышишь? – Голос Светланы. Он вскинул голову:
– Да? Что? – повернулся к ней.
– Ты знаешь, что Ада больше нет? – сказала Светлана. – А, мой лысый татуированный рыцарь?
Убер почесал затылок. Поворот сюжета ему… не понравился. Хотя тема, в принципе, интересная.
– Как нет? Почему? – Он постарался сосредоточиться.
– Это правда. Ад официально отменили перед самой войной. А потом упали атомные бомбы.
– В смысле? – Убер не понял. – Ты сейчас серьезно?
– Совершенно серьезно.
– Ада нет?
Светлана кивнула.
– Да. И уже давно.
Убер все не мог уложить этот факт в своей бритой голове. Он встал, расправил плечи. Хотелось драться и совершать подвиги. Но больше всего – что-то сказать умное. Правда, он пока не знал, что. «А уж не напился ли я», – мелькнула на мгновение слегка тревожная мысль. Но Убер ее отогнал. Ему нравилось ощущение потока, легкости. Поэтому он сел обратно и взял стакан.
– Нет, серьезно, – сказал он. – Ада – нет?
– Нет.
Он серьезно обдумал эту мысль.
– И что вместо него?
Светлана помедлила, затем понизила голос:
– Чистилище.
У нее был красивый низковатый голос. С призывными нотками.
– Правда? И кто так решил? – Убер засмеялся.
– Так решила русская православная церковь.
«Вот это поворот. Только религиозного психоза мне и не хватало».
Даже для пьяного это было… слишком.
Убер встал.
– Ух. Ох, простите, любезная. Сорвалось с языка. Все, оказывается, еще хуже, чем я думал.
Светлана ткнула ногтем ему под ребро – словно ножом. Убер не моргнул и глазом. Светлана подождала, глядя ему в лицо, затем разочарованно убрала руку. Под ребром у скинхеда ныло и пылало. Убер ждал. Он вдруг почувствовал себя недобрым и недружелюбным. Как дикое животное, скинхед среди ручных хомячков. Светлана смотрела на него, глаза светились гневом. И желанием.
Она придвинулась ближе.
– Покажи свой нож… – сказала она развязно. Положила руку ему на бедро, на ножны кукри, погладила пальцами. – Давай, вытащи его. Я хочу видеть.
Убер покачал головой.
– Нет.
– Покажи.
– Нет.
Она дала ему пощечину. Убер моргнул. Светлана резко поднялась. На ее побледневшем лице ярко пылали пятна румянца.
– Покажи, – сказала Светлана.
Убер покачал головой. Она размахнулась… Он поймал ее руку перед своим лицом. Усмехнулся.
– Нет, – произнес он.
– Мудак! – Она развернулась и ушла.