Мёртвая жизнь Абоян Виталий

Cogito, ergo sum[1].

Рене Декарт

1. Прибытие

Картинка реальности проступала медленно, наползая клочками с периферии взора к центру, туда, где желтое пятно[2] дает максимальную четкость. Фрагменты склеивались в оплывший шар, похожий на подтаявший в теплых руках снежок, закрывая собой идиллические пейзажи виртуальной реальности. С сетчаткой в виртуальности никто не советовался, ее безжалостно обманывали, отправляя картинки прямо в зрительную область коры. Человек есть мозг, все остальное – лишь придатки, помогающие сносно существовать. Только разум, обитающий где-то среди синапсов серого вещества, делает человека человеком. Не тварью дрожащей, но повелителем природы и хозяином собственной судьбы.

Выход из виртуальной сенсорной депривации[3] сообщал об окончании прыжка. Махина межпланетного научно-исследовательского корабля по имени «Зодиак» вывалилась из гиперпространства в черный холодный космос в точке прибытия. Пустота прыжка еще давала знать о себе слабостью и ноющей болью в каждой мышце человеческого тела, но сознание уже было здесь, в каюте. Начались трудовые будни.

Захар, неловко орудуя конечностями, выбрался из эргокресла. Тело, привыкшее к неге бездействия за время прыжка, протестовало, пытаясь сделать вид, что не знакомо с самим понятием «движение». Перевалившись через край ложемента, Захар приготовился встретиться с полом, но столкновения не произошло – он так и остался плавно парить в центре каюты. Псевдогравитации не было.

Кибертехник Захар Орешкин успел разгерметизировать грудную застежку скафандра. Ее пришлось вернуть в прежнее состояние – аварийная сигнализация молчала, но отсутствие тяготения являлось признаком нездоровья «Зодиака»: вращение диска с жилыми отсеками корабля должно было начаться сразу после выхода из гиперпространства. Захар вздохнул, рефлекторно попытался потянуться, но голова уперлась в гермошлем, отчего затекшие мышцы спины свело болезненной судорогой. Кибертехник, стараясь не обращать внимания на боль, открыл дверь и выбрался из каюты.

В невесомости было непривычно и неудобно. Нетренированное к перемещениям в подобных условиях тело норовило пролететь поворот, а неумелые попытки Захара остановиться в нужном месте приводили лишь к болезненным даже сквозь относительно толстую ткань скафандра ударам о стены. Да и мутило от космической свободы движений изрядно.

В рубке собрались все шестеро членов экипажа «Зодиака». Вернее, Тахир был там изначально – пилоты во время прыжка обязаны находиться на боевом посту. Просто традиция, ничего более. Никакого смысла в том не было – в виртуальность он мог выйти в любой точке корабля, а на ручном управлении, что архаичными джойстиками и кнопочками торчало из консоли рядом с эргокреслом пилота, в гиперпространстве далеко не улетишь. Оно вообще бесполезно в гиперпространстве, только человеческий мозг мог каким-то мистическим образом выбирать предлагаемые природой вероятности.

Четверо добравшихся до рубки раньше Захара парили вокруг эргокресла, в котором лежал пилот. Станислав Грац – корабельный врач и старпом в одном лице – склонился над Тахиром, верхняя часть скафандра которого была снята. Свой скафандр Грац тоже раскрыл на груди и откинул гермошлем. Похоже, опасности разгерметизации действительно не было.

Захар снова разомкнул застежку и попытался вытянуться. В стоящей в рубке тишине было отчетливо слышно, как хрустнули позвонки.

Грац повернул голову к кибертехнику, отвлекшись от голоэкрана пилотского эргокресла. Экран пестрил непонятными графиками и значками.

– Что у нас происходит? – спросил Захар.

Седовласый Грац вернулся к созерцанию графиков на голоэкране, положив ладонь на грудь распростертому в эргокресле пилоту. Обычно пилот был капитаном, «Зодиак» не являлся исключением.

– Орешкин, отмены нештатной ситуации не было, – тихо сквозь зубы пробурчал Грац.

Недвижимый Тахир, брюзжащий Грац, вся команда в замешательстве – похоже, дела плохи.

Захар вздохнул и уже во второй раз за последние десять минут принялся натягивать гермошлем. Одновременно с этим он подключился к виртуальной реальности корабля, которая, почуяв присутствие кибертехника, не замедлила разродиться сонмом графиков и цифр, сообщавших о состоянии киберсистем. Захар не стал присматриваться к плавающей вокруг него информации – если бы было что-то из ряда вон, недоразвитый мозг «Зодиака» давно сообщил бы в принудительном порядке. Смахнув привычным движением назойливые цифры, кибертехник заставил их исчезнуть. Что же все-таки происходит?

Как только вирт-связь включилась, мысли, образы и переживания четырех членов экипажа лавиной хлынули в сознание Захара. Сквозь бурю эмоций настойчиво пробивалось ворчание Граца – он не мог не брюзжать даже в виртуальности.

В общем-то теперь все стало на свои места. Тахир не подавал признаков жизни, поэтому первый помощник по праву принял командование. И по праву отдавал распоряжения насчет скафандра.

«Что с ним?» – спросил Захар, ни к кому конкретно не обращаясь.

«Без сознания», – констатировал очевидное Люциан Лившиц.

Лившиц представлял на корабле Институт внеземной жизни. Внеземелец, похоже, размышлял о чем-то своем, в его виртуальном образе ясно читалось смятение. Лиц за поляризованными стеклами шлемов Захар не видел, но неказистость и скособоченность Лившица отлично проступали даже в облаченной в скафандр фигуре.

От Герти пришло смутное ощущение, будто она пожала плечами, – планетолог ничего не знала. Видимо, как и остальные.

«Всем! Занять! Свои! Места!» – мысленно отдал команду Грац. Он не оборачивался, вообще не отвлекался от своего непонятного занятия, поэтому казалось, что нашпигованную до самого последнего бита раздражением и праведным гневом фразу в виртуальность бросил не он. Удивительный человек, как он умудряется выдавать в виртуальности столько эмоций? Причем, как правило, отрицательных.

Ничего не оставалось, как вернуться в каюту, вновь цепляя в невесомости каждый угол, и лечь обратно в эргокресло. В ожидании Захар занялся просмотром отчета о работе киберсистем корабля – пора бы кибертехнику проверить свое киберхозяйство. Скоро хозяйству предстоит изрядно потрудиться.

Лившиц с Герти о чем-то оживленно спорили по вирт-связи, не озаботившись перевести беседу в приват. Захар не вникал в суть, но бормотание внеземельца внутри головы раздражало – судя по всему, тот был не на шутку напуган. Вот уж чей испуг более чем странен – Лившиц же специалист по нештатным ситуациям, он должен сохранять спокойствие. Но, как оказалось, хладнокровия ему недостает. Кибертехник выключил тараторящую парочку из восприятия.

Фриц Клюгштайн, биолог экспедиции, вовсе молчал. Чем он сейчас занимался, Захар не знал – проверять Фрицу до начала штатной программы исследований вроде бы нечего.

Списки, графики и диаграммы цветастым ковром рассыпались по каюте. Все показатели в норме. Дряхленький нейропроцессор «Зодиака» тоже работает как положено. Кстати, а ведь «Зодиак» должен располагать информацией. У него и надо спросить, что здесь, в конце концов, происходит.

Мозг корабля принял запрос, немного подумал, собирая доступные данные со всех узлов, и выдал совершеннейшую околесицу. Из его отчета выходило, что полет в гиперпространстве продолжается.

Захар сначала машинально усмехнулся, потом почувствовал, как холодный пот выступает росинками на лбу и где-то между лопатками. Тонкий комбинезон, что был надет на нем под скафандром, сделался неприятно влажным. В кончиках пальцев закололо, словно по ним стучали маленькие острые иголочки.

Искусственный интеллект «Зодиака» неправильно воспринимал свое состояние. Он не мог определить координаты, не мог скорректировать курс. Он ничего не мог. Все функции, связанные с перемещением космического корабля в пространстве, были недоступны.

Еще раз прогнать тест нейропроцессора: количество функционирующих неронов значительно превышает критический порог, сложность связей на порядок выше нормативного, функции запоминания… ага, совпадение на сто процентов, логические схемы соответствуют, мотиватор мотивирует в пределах дозволенного. Электрические цепи… что у нас с электрическими цепями? Все у нас с ними в порядке, контакты электросинапсов активны на девяносто восемь процентов при критическом уровне восемьдесят пять. Нейропроцессор – всем нейропроцессорам нейропроцессор. Что же тогда не укладывается в восприятии картины мира?

Грац затих, не подает признаков жизни. Захар окинул взглядом виртуальную карту корабля – первый помощник на месте, только молчит. А вот Тахира определять мозг «Зодиака» отказывался. Нет больше у корабля капитана.

Сейчас бы выйти и спросить у Станислава, что все это значит. Так ведь пошлет, обязательно пошлет. С него станется.

Строки цифр и маленькие блоки с трехмерными картинками всплывали один за другим перед глазами Захара. На полном автоматизме он запустил прогон стандартных задачек для «Зодиака» – шар с облаками в пространстве, движущийся по заданным параметрам согласно формуле Ньютона – Эйнштейна. Это что? Планета. И длинный список всей физико-химической подноготной виртуального небесного тела. Все правильно, все сходится. Нормально мозг корабля воспринимает реальность. Это, похоже, с реальностью что-то не так.

Для верности Захар запустил прогон тестирования логики нейропроцессора еще раз.

«Оставьте его в покое, Орешкин, – это был Грац. – Лучше вернитесь в рубку».

Приказ нового начальства. В голове промелькнула мысль о неудобстве перемещения в задраенном скафандре.

«Можете его снять», – пришли по вирт-связи слова Станислава.

Захар расстегнул застежку, откинул гермошлем, не заботясь о его фиксации в положенном креплении, сбросил толстую упругую ткань с плеч и понял, что комбинезон мокрый насквозь. Будто в душе побывал. Предательский холодный пот, вероломная вегетатика[4].

Грац сидел, насколько это было возможно в невесомости, на поручне эргокресла Тахира. Его скафандр плавно барражировал в пространстве у пола, тихо шурша складками ткани. Вид у доктора был подавленный, но решительный. Он подпирал рукой невесомую голову, будто пытался удержать ее, чтобы ненароком не унеслась летать по рубке. Его темные, почти черные глаза рассматривали что-то неведомое на покрытом шероховатым – для лучшего сцепления в условиях пониженной гравитации – пластиком полу, губы непрерывно шевелились, однако по вирт-связи от него ничего не поступало.

– Сядьте, – сказал он.

– Но невесомость…

– Тогда хотя бы перестаньте маячить, – махнул рукой Грац. Инерция движения отклонила тело Станислава в сторону, но каким-то чудом он удержался на подлокотнике. – Вы выяснили, что произошло?

– С киберсистемами корабля все в полном порядке, – доложил Захар.

– А с кораблем?

А с кораблем происходило что-то непонятное, и Захар молча пожал плечами.

– Вот и я не пойму, – сказал Грац. – Похоже, мы здесь застряли надолго. Второго пилота у нас нет.

– Тахир… – У Захара не повернулся язык сказать «мертв».

– Нет, – отрицательно мотнул головой Грац, – жив. Только не вышел из транса. Я такое вижу впервые.

– Вы старший помощник, стало быть…

– Не называйте меня старшим помощником, – скривился тот, – я врач, понимаете? Врач! Я не нанимался командовать бандой… ученых.

– Но вы же, Станислав, как врач знаете, что делают в таких случаях, – Захар не спрашивал, он констатировал факт. Он, кибертехник, плохо разбирался в физиологии пилотажного транса, но Грац-то должен знать, что не так с пилотом.

– Нет. – Он поднял взгляд на кибертехника. Тяжелый взгляд. В глазах читались спокойствие и обреченность. Он действительно не знал. – Такого никогда не случалось прежде. Пилот, впадая в транс, ведет корабль в гиперпространстве, его мозг сливается с нейропроцессором корабля и гиперприводом в одно целое, они неразделимы в этот момент. А сейчас гиперпривод отключен, мозг «Зодиака» функционирует в автономном режиме – вы все проверили. Почему тогда Тахир…

– Корабль считает, что мы по-прежнему в гиперпространстве, – вставил Захар.

Грац задумался на мгновение.

– Но ведь мы в обычном космосе. Вы чувствуете?

– Да, обычные ощущения. Только невесомости не должно быть.

– Наверное, это из-за того, что он не видит Тахира. В памяти «Зодиака» нет данных о прекращении пилотажного симбиоза.

– Давайте откроем окна и посмотрим, – донесся голос из дверей рубки. Это был Клюгштайн. Гермошлема на нем не было. Он успел совсем снять скафандр и переодеться в обычную одежду.

– Давайте, – согласился Грац.

В рубке появились Лившиц и Гертруда. Внеземелец в черных брюках и черной же, застегнутой на все пуговицы, рубашке; планетолог – во вздувшихся в невесомости широких бесформенных штанах, сдобренных множеством карманов и пряжек, и в столь же расхристанной майке.

Захар обратил внимание, что Лившиц нервно мнет штанину дрожащими пальцами.

– Не переживайте вы так, Люциан, – сказал Клюгштайн, приобняв внеземельца за плечи. – В конце концов, «Зодиак» исправен. Нужно лишь немного подождать – нас обязательно найдут.

Исследовательские корабли, отправлявшиеся в плановые экспедиции, никогда не комплектовались двумя пилотами – слишком дорогое удовольствие. Сколько ни бились ученые, выяснить, в чем заключается отличие мозга человека, способного вести корабль сквозь гиперпространство, от мозга обычного homo sapiens, не удалось. Ничем он не отличался. Но факт оставался фактом – около одной тысячной процента людей могли управлять космическими судами на пути к далеким звездам. Остальные даже не представляли, как это можно сделать.

Попасть в гиперпространство мог любой корабль, снабженный гиперприводом. Одна проблема – без пилота он вываливался в реальный мир в абсолютно непредсказуемой точке.

В случае, подобном нынешнему, на помощь не вернувшемуся в срок кораблю отправляли спасательную бригаду. На то она и плановая экспедиция, что координаты известны и все исследования проводятся по заранее отработанной инструкции.

Однажды Захару уже приходилось ждать спасения – тогда из-за программного сбоя в работе двигателей посадка прошла слишком жестко и повредили гиперпривод. Подмоги ждать пришлось всего несколько недель. Сейчас дело обстояло хуже: «Зодиак» – большой корабль, и план исследований рассчитан на полгода. Плюс стандартное время ожидания и неизбежные задержки. Итого…

– Помощи раньше чем через восемь месяцев ждать не приходится, – озвучил мысли кибертехника Грац.

Врач активировал ручное управление, разблокировал пульт и дернул рычажок выключателя приводов экранов-иллюминаторов, опущенных во время полета в гиперпространстве.

Тихо, на самом пороге слышимости, зажужжали моторы. И…

Не изменилось ничего. Черная непроглядная тьма наполняла три панорамных иллюминатора рубки. Неизбежный желто-голубой шарик планеты, к которой они летели, на положенном месте отсутствовал. Не было видно даже звезд.

– Сломались приводы ставень? – с заранее умершей надеждой в голосе спросил Лившиц.

Грац покачал головой, отрицая возможность поломки. Клюгштайн переместился по периметру иллюминатора, пытаясь высмотреть что-либо в непроницаемой черноте космоса. Он смешно складывал ладони лодочкой, стараясь загородиться от света в рубке, и прижимался лицом к стеклу.

– Нет ничего, – гнусаво сказал он, не отрывая носа от стекла.

– Этого следовало ожидать, – мрачно произнес Грац, – мы не вышли в расчетную точку.

В этот раз дела обстояли хуже. Намного хуже. Осознание того, что спасения не будет, будто свалилось откуда-то сверху, придавив мозг к внутренностям. Захар бросил взгляд на Герти и понял, что у нее похожие чувства.

– Но как нас найдут? – это был Лившиц. Люциан побледнел, мертвенная белизна лица особенно выделялась на фоне черной, как космос за иллюминатором, рубашки.

Ему никто не ответил.

– Давайте для начала определим, где мы находимся, – сказал Грац.

– Но как? «Зодиак» не воспринимает реальность, он продожает думать, что мы в гиперпространстве. – Захар знал о существовании способов навигации в открытом космосе без помощи нейропроцессоров корабля, но совершенно не представлял, как это делается.

Станислав недовольно поджал губы.

– Ну, так заново научите его воспринимать реальность, – сказал он. – Кто здесь кибертехник, в конце концов?

– Есть предложение, – послышался голос Клюгштайна. Фриц, похоже, не унывал. Или только делал вид, что ему все равно. – Спешить нам совершенно некуда, как я понимаю. Давайте-ка сначала отобедаем. И уберем, наконец, невесомость.

2. Хозяин Тьмы

Вытянутый силуэт «Зодиака», расширяясь на корме тремя буграми ионно-плазменных двигателей, недвижимо парил в антрацитово-черном пространстве. Подвешенный на магнитном шарнире в передней части корабля диск с жилыми отсеками безрезультатно пытался развеять космическую тьму светом, льющимся из иллюминаторов. Диск нехотя двинулся, начиная вращение, раскручиваясь быстрей и быстрей, – «на Зодиак» возвращалось тяготение.

Захару предстояло каким-то образом разблокировать псевдоразумный мозг корабля, впавший в катотонию гиперпрыжка. Вмешательство в систему, управляемую нейропроцессором, дело сложное и опасное: одно неверное действие, и подпорченный псевдоразум уже не исправить.

Как же заставить его понять, поверить, что он находится в обычном пространстве? Уничтожить записи о прыжке? Стереть файл с логами движения в гиперпространстве? Файл почти пустой. Они всегда получаются пустыми – машины не понимают потустороннего мира. Машинам нечего записывать там, для них там ничего не происходит. Только импульс гипердрайва – это событие и отмечено. Если не было импульса – значит, не было и прыжка. Стало быть, если заставить «Зодиак» забыть эти данные, он должен очнуться.

Должен-то должен, однако не стоит забывать, что «Зодиак» – не человек, совсем не человек, а Захар – вовсе не психиатр, чтобы с уверенностью судить о том, кто и что должен забыть и как оно поведет себя после. Уверенности не было. Но не было, черт возьми, и другого варианта.

«Зодиак», выведи список событий, начиная со старта», – отдал приказ по вирт-связи Захар.

Перед ним возник столбик записей. Предстартовые процедуры, отметка о запуске гипердрайва и лог о поступившем запросе. Все, как и ожидалось.

Он сохранил копии обоих файлов на резервном носителе и, глубоко вздохнув, сомкнул пальцы на оригинале, уничтожив его. Ничего не произошло. Кибертехник осторожно, почему-то стараясь не шуметь, выдохнул: свет горел, индикаторы не погасли, виртуальная картинка оставалась в пространстве каюты. Нейропроцессор работал.

«Вывести отчет о состоянии систем».

Длинный ряд цифр и короткое предложение: «Состояние движения в гиперпространстве».

Тьфу!

«Зодиак», обновить состояние системы!» – это был Грац. Он наблюдал за нерешительными действиями Захара, он все видел. Сидел в своей каюте и, наверное, посмеивался над сомневающимся кибертехником. Если уж говорить серьезно, то в психиатрии Грац разбирался куда лучше Захара.

На одно короткое мгновение, за которое Захар успел почувствовать, как предательски выползающий из подсознания страх заставляет неметь кончики пальцев, свет погас. На миг корабль умер, чтобы спустя секунду, подобно фениксу, возродиться.

Металлические, обитые мягким пластиком стены едва заметно дрогнули, и Захар ощутил, что его тело слегка налилось тяжестью, – заново включился ротор диска жилого отсека.

Контрольная проверка логических схем «Зодиака» – на всякий случай – неполадок не выявила. Полный порядок. Только все равно неспокойно.

«Ориентация», – отдал команду Захар.

Доля секунды раздумий, и результат готов – искусственный интеллект корабля не мог определить свое местоположение. «Зодиак» почти лишен эмоций, но чувство, которым он заполнял вирт-эфир, можно было назвать замешательством – корабль не знал, где находится, и не мог вспомнить, как сюда попал. Только чувства вины за погубленные в своем корабельном чреве души не хватало. Все-таки он был «псевдо», а не настоящий разум.

– Все в порядке? – послышался голос Станислава. Он стоял рядом с эргокреслом Захара. Кибертехник и не заметил, как врач вошел в его каюту.

Захар внимательно посмотрел на Граца – тот улыбался, но на дне темных, прищуренных глаз притаилась печаль. Он сам не верил своей улыбке.

– Да, – после секундной паузы произнес Захар, – нормально. Работает.

Только не было все нормально. Ненормально было – они оба отлично это понимали. И остальные – тоже. Лишь у Лившица плохо получалось скрывать свое понимание.

– Вот и хорошо, – сказал Грац.

«Зодиак» перебирал варианты – данных решительно не хватало. Даже своим мощным «глазом» звезд он видел ничтожно мало, для того чтобы локализовать себя. Разброс вероятностных точек был чудовищен – несколько десятков тысяч световых лет.

Команда собралась в рубке. Все ждали результатов. Результатов не было, люди нервничали и глупо шутили, усердно изображая беззаботность и уверенность в завтрашнем дне.

– Нас не найдут, – тихо, без эмоций, но так, что все разом замолчали, сказал Грац.

– Да, – подтвердил Клюгштайн и шмыгнул носом. Похоже, ему просто необходимо было отметить этот факт для самого себя. Поставить галочку против выбранной фразы.

– Где же мы? – прошептал Лившиц. Шепот его перемежался хрипами и бульканьем, доносившимися откуда-то из глубин горла. Он изо всех сил старался не закричать.

Странно! Ведь он самый подготовленный к встрече с неизведанным! Захар еще раз отметил, что от Лившица не ожидал подобной реакции.

– В космосе, – невесело усмехнувшись, ответил кибертехник.

– Именно, – подтвердил биолог.

Гертруда отошла к пульту и села в кресло. Она не моргая смотрела на обзорный экран, показывающий непроглядную тьму вокруг «Зодиака». Грац безмолвствовал.

«Правильно ли он поступает? – подумал Захар. – Ведь если начнется истерика, если команду охватит паника, остановить безумство будет крайне затруднительно. Если вообще возможно. Или он намеренно это делает? Может, лучше сразу покончить с бессмысленностью бытия, а не жить несколько месяцев запертыми в консервной банке, осознавая, что смерть неизбежна? Зная, что верный «Зодиак» превратился в надежную братскую могилу и будет целую вечность парить по безбрежным просторам Вселенной? Корабль тоже умрет, только позже – реактор работает долго, но не бесконечно».

– Можно ведь что-то сделать, подать сигнал? Радио, лазер. Что у нас есть? – Лившицу пока удавалось сдерживать крик, который настойчиво пробивал дорогу из недр его грудной клетки наружу.

– Люциан, вы представляете себе мощность сигнала, который дойдет до обитаемой части Галактики? Комариный писк покажется грохотом Ниагары в сравнении с ним. Не говоря уже о том, что до обитаемых планет могут быть десятки тысяч световых лет, и мы даже примерно не представляем, в каком направлении они расположены.

И все-таки внеземелец не выдержал.

– Мы же все умрем! – истерично завизжал он.

Гертруда внезапно вскочила с кресла и наотмашь ударила Лившица по лицу. Тот перестал орать и, жалобно всхлипывая, повалился на свободное эргокресло, зарывшись в мягкую поверхность лицом.

– Заткнись, – не разжимая зубов, прошипела планетолог.

– Сдается мне, – сказал Клюгштайн, – никто из нас и не планировал жить вечно. Так что все идет своим чередом.

– Там что-то есть, – бросила Гертруда, вернувшись к созерцанию черного экрана.

Никто не обратил на ее слова внимания, все с интересом рассматривали рыдающего Люциана, хотя Грац при этом явно думал о чем-то своем. На лице биолога застыла вялая, немного отдающая идиотизмом улыбка – ему было жаль Лившица, и вместе с тем поведение Люциана его рассмешило.

Захар, безрезультатно пытающийся подавить захватывающее разум чувство обреченности, думал о том, что истерика внеземельца – это только начало. Чего ждать от остальных? А от самого себя? Собственная психика казалась незыблемой, как древняя цитадель, но еще ни одна цитадель не простояла вечно.

– Нам нужно подсчитать ресурсы, – сказал Грац. – Согласно инструкции – теперь командую кораблем я. Учитывая, что ситуация выходит за рамки, предусмотренные инструкцией, предлагаю обсудить кандидатуру капитана: если большинство сочтет меня негодным командующим, возражать против другой кандидатуры я не стану.

– Да бросьте, Станислав, – сказал Клюгштайн. – Вы у нас самый опытный, космический волк, можно сказать. Я не возражаю.

– Я тоже, – сказал Захар.

Вопрос власти в сложившейся ситуации казался глупым и бессмысленным. Теперь все потеряло значение.

– Люциан, а вы? – спросил Клюгштайн.

– Делайте что хотите, – отмахнулся Лившиц. Он больше не хныкал, но с эргокресла не поднялся.

– Гертруда?

Планетолог согласно кивнула, послав в вирт-эфир подтверждение кандидатуры Граца, но произнесла другое, не сводя глаз с обзорного экрана:

– Там что-то есть. Ничего не видно, слишком темно. Но там определенно что-то есть.

Захар заглянул в черную бездну на экране. Там ничего не было. «Квадрат» Малевича, геометрия безысходности. Даже звезды не видны в этом ракурсе. Началось? Смерти ждать не придется – раньше они все сойдут с ума. Человек настолько мал и ничтожен перед безграничностью космоса, перед его всепожирающей тьмой, что долго их сознание не выдержит. Когда привычные ориентиры внутри корабля примелькаются настолько, что перестанут отделяться от великого ничто за иллюминаторами, им всем придет конец. Независимо от того, какие ресурсы удастся сэкономить Грацу к тому времени. В этих краях Робинзону не дождаться Пятницы. Но у Герти началось как-то уж слишком рано.

– Там ничего нет, Герти, – сказал Фриц. Улыбка ни на минуту не сходила с его лица, он желал облагодетельствовать всех.

– Экран черный, Гертруда, – подтвердил Грац. – И на радаре ничего нет.

Захар тоже успел просмотреть в виртуальности данные радара. Грац говорил правду.

Планетолог повернулась, внимательно посмотрела в глаза каждому и усмехнулась:

– Думаете, я с катушек слетела? Глюки у меня, думаете?

– Бросьте, Гертруда. Такое с каждым может случиться.

Захар продолжал вглядываться в беспросветную тьму экрана. Он решительно ничего не видел. Совершенно. Очень хотелось обнаружить там светящийся диск планеты или точку с росчерком плазменных двигателей другого корабля. Ведь это спасение, это – жизнь. Пусть и не вечная, как говорит Клюгштайн. Но экран был черен, как уголь ночью.

– Там есть что-то, – повторила Герти. – Сейчас не видно, мы повернулись. Я не уверена, но оно слабо отражало свет.

– Какой свет, Гертруда? – спросил Грац.

Планетолог пожала плечами:

– Звезд?

Долго они еще будут гадать? Будто не было способа разрешить спор.

– Давайте включим «лягушачий глаз»[5], – предложил Захар.

– А действительно, – оживился Фриц.

Захар почувствовал, что «Зодиак» ждет разрешения активировать прибор. Корабль внимательно следил за ходом разговора. Не упускал нейроэлектронный мозг корабля и ни одной дозволенной для него мысли членов экипажа. В вирт-эфире пронеслось разрешение, данное Грацем, – корабль признал его своим капитаном, получив одобрение команды.

На черном экране появилось несколько тусклых точек – всевидящее око «Зодиака» начало ловить фотоны. Вот зажглось еще несколько светлячков. И еще.

Там были звезды. Или что-то, что свет этих звезд отражало. Учитывая, что все видимые далекие светила неведомых планет, которые можно было пересчитать по пальцам одной руки, располагались на противоположной стороне «небосклона», более вероятным становился второй вариант.

Команда, затаив дыхание, следила за проявляющейся картинкой. Даже Лившиц оторвался, наконец, от спасительного кресла и тоже смотрел на экран.

Прошло добрых полчаса, когда стало ясно, что источником частиц света, отпечатывающихся на фотофорах «Зодиака», были не звезды. Точнее, не все точки были звездами.

За это время никто не произнес ни слова.

На экране, переставшем пугать аспидной чернью, отчетливо прорисовывались контуры странного объекта, формой напоминающего немного приплюснутый с одного полюса шар, окаймленный на противоположной стороне шаровидными же наростами.

Картинка, каждую секунду становившаяся четче, напоминала детскую головоломку, где в мешанине разноцветных точек нужно узнать собачку или ракету. Только получившееся изображение ни на что известное похоже не было.

Зодиак запросил разрешение на определение дистанции до объекта и, получив одобрение нового капитана, выстрелил в чудище из лазерного дальномера. Нижнюю часть экрана разрезала яркая полоса – фотофоры поймали блик лазера.

Людям показалось, что время ползет, словно сонная улитка, а ответа «Зодиака» все нет. Какого же эта махина размера? Наконец в поле зрения появилась цифра – «Зодиак» завершил измерение. Однако: четверть расстояния до Луны. И с такой дистанции объект отлично виден, во всех деталях. Планетоид? Беглая планета? Только какой системы? – никаких звезд по соседству не наблюдалось.

– Мы что же, нашли планету? – нарушил тишину Клюгштайн и шумно потянул носом воздух.

– Прекратите немедленно обстреливать это лазером! И закройте наконец иллюминаторы – ему может не нравиться наш свет, – прошипел Лившиц.

Его голос был тихим, но властным. Люциан почувствовал себя на коне, ему явно расхотелось умирать. И вообще, судя по всему, он больше не думал о смысле жизни – смысл висел в пространстве прямо перед ними.

Все замерли, все пребывали в замешательстве. Один только Лившиц, похоже, не ведал сомнений. Грац отдал приказ закрыть иллюминаторы. Захар понял: никому, кроме внеземельца, не пришло в голову, что обнаруженный Гертрудой объект может иметь искусственное происхождение. Но ведь это так очевидно – правильные формы, явно технологические наросты в нижней части.

Он, оказывается, уже определился, где у объекта верх и низ. Подсознание не обманешь.

– Вы что, Люциан? – биолог все понял, фраза вылетела по инерции.

Лившиц на секунду задержал взгляд на Фрице. Улыбка у того сползла, исчерченное морщинами лицо биолога выражало задумчивость и смятение.

– Да, Фриц. Да, – произнес Лившиц.

Не нравилось Захару, что внеземелец так легко вжился в отведенную ему роль. Не нравилось. Не любил он, когда люди считали позволительным понукать другими, когда свое мнение считали единственно правильным, свое знание – истинным. Сотрудники Института внеземной жизни были такими все. За почти сотню лет, что существовал институт, организация превратилась из сугубо научного учреждения во властный, контролирующий любые космические изыскания орган. Шагу без них ступить было нельзя.

Это они, великие теоретики несуществующей науки, разрабатывали инструкции и жестко карали тех, кто пытался уклониться от исполнения предписаний. Внеземельцам была дана власть, на них делали ставки. Особенно теперь, когда внеземная жизнь все-таки была найдена.

– И что вы предлагаете делать? – спросил Грац. Всем своим видом Станислав выражал глубокий скепсис относительно здравомыслия внеземельца.

Опасения доктора не замедлили оправдаться.

– Нам необходимо остановить исследования в данном секторе, – четко выговаривая слова, словно робот, произнес Лившиц.

На секунду в рубке повисла тишина. Потом Клюгштайн учтиво закашлялся, а Гертруда прыснула, закрыв лицо ладонями. Захару, однако, смешно не было. Ему вдруг сделалось грустно – они попали в переплет, и, по всей видимости, им не спастись, а этот контролер-догматик… Нет, но только подумайте, всего каких-то полчаса назад этот боец за праведное соблюдение инструкций незабвенного Института внеземной жизни рыдал, словно ребенок, у которого отобрали леденец. А теперь – орел! Теперь у него есть место, куда те самые инструкции приложить можно.

– Вы в своем уме, Люциан? – поинтересовался Грац. – Какие исследования? Или у вас есть инструкции на все случаи жизни?

– Ты лучше расскажи, в каком конкретно секторе нам теперь запрещено проводить исследования, – рассмеялась планетолог.

Лившиц закусил губу, неистово кромсая нежную кожу зубами. Опять разрыдается?

– Делайте, как знаете, – махнул он рукой.

– Хорошо, – согласился Грац. – Только…

– Только запомните, – перебил его внеземелец, – я вас предупредил – контакт с иной цивилизацией может быть опасен. Даже изучение артефактов иных разумных таит в себе угрозу.

– Не переживайте, Люциан, – сказал Грац, – ответственность я возьму на себя.

Все благодарно посмотрели на доктора, поскольку желали увидеть поближе хозяина здешней тьмы, что висел в сотне с небольшим тысяч километров, безмолвно взирая на потерявшийся корабль землян. Они потерялись – об этом никто не забыл. И есть ли смысл в каких бы то ни было исследованиях, которые неминуемо сожрут ресурсы, понизят жизнеспособность корабля и неотвратимо приблизят нависшую над ними угрозу? «Это уже не угроза, – подумал Захар. – Наша относительно скорая смерть не подлежит сомнению, с ней уже все смирились. Только не подают виду, усиленно изображая, что их жизни еще что-то значат».

И еще один момент, которому никто, кроме кибертехника, не придал значения. Лившиц, проявив свое, по всей видимости, природное безволие, передал власть на корабле обратно Грацу. Да, именно обратно! Похоже, никто не заметил, что внеземелец активировал зашитую в псевдоразум «Зодиака» защиту, переключив управление на себя. А потом отказался от власти. Понял ли сам Люциан, что сделал? Захар в этом не был уверен.

– Мы летим туда, – сказал Станислав. – Изучим объект: он может оказаться космическим кораблем чужих. Возможно, с его помощью мы вернемся домой. Он же сам как-то сюда добрался.

– А вы не думаете, что его постигла та же участь? – спросил биолог.

– Я ничего не думаю, – ответил Грац, – я не знаю. Других вариантов у нас все равно нет.

Корпус «Зодиака» вздрогнул: плазмогенераторы закачивали топливо в ускорители, корабль готовился начать движение. Новый капитан уже отдал команду на сближение с объектом. Кромешную тьму открытого космоса прорезали три ярких огненных столба. Мощь ионно-плазменных двигателей потрясала человеческое воображение, но здесь, в безбрежном холодном пространстве, рожденный человеком огонь терялся, выглядел маленьким и незначительным. Хорошая терапия для страдающих манией величия.

– Вопрос ответственности теперь не важен. Вы же ничего не понимаете! Это вопрос выживания, – неожиданно бросил Лившиц и вышел из рубки.

Грац сделал вид, что не заметил слов внеземельца. Он поднялся, потерев затекшую поясницу, и, направившись к выходу, сказал:

– Всем занять эргокресла. Через минуту «Зодиак» начинает разгон.

3. Стратегия

Захару было неспокойно. Он закрылся в своей каюте и пытался заснуть, но лишь измял, ворочаясь, постель.

После прибытия к объекту разгорелись споры, как его лучше исследовать.

Лившиц теперь отмалчивался. На все вопросы, адресованные к нему, как к специалисту по проблеме, отвечал односложно и однообразно. По его разумению выходило, что этого нельзя делать. Нельзя приближаться, нельзя сканировать, нельзя пытаться наладить радиосвязь. Нельзя было даже смотреть на него.

Собственно, рассматривать объект в иллюминатор все равно не получалось – Грац, несмотря на запреты внеземельца, открыл одну из шторок, но взгляду было не за что зацепиться в непроницаемой тьме. Иллюминатор потерял свое гордое название, ибо осветить здесь он ничего не мог.

Захар тоже с интересом вглядывался в непроглядную черноту космоса, до боли в глазах. Там не было ничего. Но все же что-то не давало теперь покоя.

Стойкое ощущение, что на тебя кто-то смотрит, вот что пришло оттуда.

И даже после того, как под вопли взбешенного Лившица иллюминатор закрыли, оно не исчезло. Даже сейчас, здесь, в каюте, казалось, что объект изучает, видит все насквозь, заглядывает в душу, пытаясь выведать самое сокровенное.

Может, прав Люциан, запрещая смотреть в черноту холодного космоса?

Грац с Клюгштайном остались в рубке – обсуждают планы вторжения. Они нашли себе смысл жизни. Теперь это несложно – делай хоть что-нибудь, в этом и будет смысл. Теперь нет никаких запретов, они ответственны только друг перед другом. Пока все делают вид, что жизнь на корабле идет, как обычно. Это пока.

Еще не пришло полное осознание безнадежности. Еще кажется, что проблема временная. Серьезная, но ее можно решить. Или решить нельзя, но она чудесным образом решится сама собой. Трудно поверить в смерть, пока не начнешь умирать по-настоящему.