Орел стрелка Шарпа. Золото стрелка Шарпа Корнуэлл Бернард
– Здесь, сэр!
Должно быть, не более полутора минут прошло с того момента, когда стрелки дали первый залп по воротам, прикинул Шарп. Сам того не замечая, он считал грохотавшие во дворе залпы. При таком освещении его люди должны были стрелять через каждые пятнадцать секунд.
В большой гостиной дома Морено дело принимало серьезный оборот. Мало-мальски оправясь от изумления, французские офицеры соорудили на верхней площадке лестницы баррикаду из мебели и матрасов. Чтобы расчистить путь, Шарпу срочно требовалась мощная огневая поддержка.
– Сержант!
Подниматься по лестнице – самоубийство чистой воды. Огромный сержант шагнул к ступеньке, но Шарп остановил его:
– Дай винтовку.
Харпер взглянул на семистволку, ухмыльнулся и отрицательно покачал головой. Шарп не успел его задержать. Сержант прыгнул на нижнюю ступеньку, вскинул страшное оружие и нажал на спуск. Казалось, в гостиной выпалила маленькая пушка. Семистволка рыгнула дымом и пламенем, оглушив всех кругом. Шарп с ужасом увидел, как сержант падает навзничь, и бросился к нему.
Харпер осклабился:
– Отдача, чтоб ее!
С занесенным над головой палашом Шарп понесся вверх, одним прыжком одолевая по две ступеньки, к баррикаде, которую расшвырял удар семи пуль, к стенам, забрызганным кровью, к офицеру с пистолетом в руке. Капитан видел, как палец француза давит на спуск, как движется курок; он уже не мог ничего поделать и приготовился к самому страшному, но, как оказалось, напрасно. Напуганный француз впопыхах забыл насыпать порох на полку и тем самым обрек себя на верную смерть. На его голову обрушился палаш, разрубил череп, рассек мозг, а в следующий миг Шарп схватил матрасы, расшвырял их по сторонам и скрестил палаш с двумя тонкими саблями французов, уцелевших под огнем Харпера.
– Стрелки! – закричал сержант, взбегая по лестнице.
Шарп повернулся, ранил одного врага и шагнул в сторону, уклоняясь от яростного выпада другого. И вот уже рядом с ним Харпер, длинный штык молнией бьет вверх, и на лестничной площадке чисто.
– Керси! – закричал Шарп, начисто позабыв про разницу в чинах. – Где вы, черт вас дери? Керси!
– Шарп? – В дверном проеме стоял, застегивая брюки, майор. – Шарп?
– Уходим, майор.
– А слово чести?
– К дьяволу! Мы вас отбили!
В конце коридора распахнулась дверь, грянул мушкет, и дверь захлопнулась. Керси точно очнулся.
– Туда! – Он показал на запертые двери в конце коридора. – Через окна!
Шарп кивнул. На лестничной площадке все было вроде бы спокойно. В конце коридора французский офицер снова приотворил дверь, но винтовочная пуля отсоветовала ему рисковать.
Зеленые кители перезаряжали оружие и ждали приказа, а Шарп возвратился на верхнюю площадку. Внизу царил хаос, в гостиной клубился мушкетный дым, ежесекундно его пронизывало пламя – красные мундиры стреляли в окна, двери и коридоры. Ноулз давно перестал командовать каре, теперь каждый воевал на свой лад, и от горящих бумажных пыжей, что вылетали за мушкетными пулями, воспламенялись гардины и камышовые циновки.
Шарп поднес ладони рупором ко рту:
– Лейтенант! Наверх!
Ноулз кивнул и повернулся к красномундирникам. Шарп увидел рядом с собой Керси – тот прыгал на одной ноге и натягивал сапог.
– Майор, уходите! Стрелки прикроют!
Похоже, майора нисколько не удивил безапелляционный тон Шарпа.
Высокий стрелок повернулся к закрытым дверям. Первая оказалась не заперта, в комнате было пусто, окно соблазнительно открыто. Харпер подошел к нему и выбил раму вместе с уцелевшими стеклами. Шарп взялся за ручку другой двери – она не подалась; тогда он ударил плечом, раскрошил дерево вокруг замка и застыл в проеме.
На кровати лежала девушка, за руки и за ноги привязанная к низким спинкам. Темные волосы на подушках, белое платье, как у Жозефины, и кляп во рту, а над ним – пылающие глаза.
Девушка дергалась и корчилась, пытаясь высвободиться; Шарпа поразила ее красота, ничуть не обезображенная гримасой ярости.
Внизу еще гремели выстрелы, раздался чей-то крик, трещал огонь, пожирая деревянную мебель. Шарп подошел к кровати и перерезал неудобным палашом веревки. Девушка мотнула головой вправо-влево, указывая на темные углы комнаты, и Шарп краем глаза заметил шевеление, рухнул на пол, услышал выстрел, ощутил ветерок от пистолетной пули.
За кроватью выпрямился во весь рост человек в гусарской форме – полковник, не меньше; он собирался развлечься, но ему помешали. Увидев страх на его лице, Шарп повернулся и вскочил на кровать. Француз дергался в углу, пытаясь вырваться, но затих, когда Шарп с холодной решимостью прижал к его груди острие палаша.
– Сержант!
Вошел Харпер с семистволкой в руке и увидел девушку.
– Боже, храни Ирландию!
– Разрежь веревки.
Из коридора донесся голос Керси:
– А ну, спокойно!
В гостиной Ноулз пересчитывал людей, отправляя наверх раненых. Полковник что-то лопотал, показывая на девушку, но палаш не опускался, и Шарп боролся с искушением прикончить француза на месте. Не время брать пленных. Он тут как в западне – не знает, что творится снаружи.
Девушка уже встала и растирала запястья, и Шарп отвел палаш.
– Сержант, присмотрите за ней.
Капитан подбежал к окну, разбил стекла клинком и увидел безлюдную мглу. То, что надо!
В коридоре уже появились первые красные мундиры. Неожиданно французский полковник страшно закричал, Шарп резко обернулся и увидел, что стройная темноволосая девушка вонзила пленному в живот его собственную саблю. Она улыбалась, и от ее красоты захватывало дух. Харпер смотрел на девушку с ужасом.
Шарп, не глядя на француза, крикнул сержанту:
– Патрик!
– Сэр?
– Всех сюда! В окно! И через ту комнату!
Девушка плюнула на полковника, скорчившегося в луже собственной крови, затем выкрикнула испанское ругательство и взглянула на Шарпа с нескрываемой презрением – ведь он не убил француза.
У Шарпа голова шла кругом от ее ястребиной красоты, он еле расслышал команду на лестничной площадке и бряцанье мушкетов.
Капитан спохватился, обругал себя – нашел время глазеть на красоток! – и бросился за девушкой. Получив свободу и французскую саблю, она выбежала за дверь и повернула направо. Шарп следовал за ней, позабыв осторожность, внимая лишь чутью, твердившему, что в жизни человека бывают обстоятельства (подчас совершенно нелепые), которые способны перевернуть судьбу вверх тормашками.
Глава седьмая
Ноулз поработал на славу. В коридоре, объятом пламенем, не осталось живых врагов. Красные мундиры удерживали лестницу, перезаряжали мушкеты и стреляли, им было нипочем, что ступеньки стали скользкими от крови. Потом за дело взялись стрелки, штуцера прошивали свинцом гостиную на первом этаже, а майор Керси с саблей в руках гнал солдат в спальню, к окну, и кричал:
– Прыгай!
– Ниже прицел! Ниже! – громыхал внизу Харпер, командуя стрелками.
В гостиную проникали гусары, кашляли от дыма. Красномундирники сыпались из окон второго этажа, строились во дворе. Не появлялся один лишь Шарп.
– Его нет! – Майор Керси схватил Ноулза за плечо. – Убираемся! Могут конницей ударить!
Девушка исчезла за дверью. Шарп кинулся следом, заметив мимоходом статую Девы Марии; в ее ногах трепетали огоньки многочисленных свечей. Вспомнилось, как католики из роты говорили, что сегодня, то есть вчера, – пятнадцатое августа, Успение Пресвятой Девы Марии; прямо-таки на руку, ведь за дверью – чернильная мгла.
Капитан прихватил свечу и побежал вдогонку за стихающими шагами. Оступившись на скользкой ступеньке, он не удержался на ногах. И выругался. Его место – в роте, нельзя гоняться за незнакомой девчонкой лишь потому, что у нее длинные черные волосы, как у Жозефины, и стройная фигурка и вообще она красотка, каких поискать.
Но эта ночь выдалась не для осмысленных поступков, а для безумного угара, для игры ва-банк – Шарп лишь сообразил, что она была в плену, а значит, враги почему-то сохранили ей жизнь, а значит, эта девушка нужна и ему.
Здравый смысл испарился на нижних ступеньках. Он знал, что лестница состоит из четырех маршей и нижний ведет в подвал. Шарп летел по нему, почти забыв осторожность, и вдруг навстречу взметнулась белая рука и раздался тихий возглас. Путь им преграждала дверь, через щели в филенках просачивался свет, однако ничто не говорило, что там кто-то затаился. Вопреки предостережению незнакомки Шарп распахнул дверь. В погребе висела лампа на крючке, а под ней, лицом к двери, стоял улан с мушкетом при штыке. Он бросился вперед, видимо больше надеясь на штык, чем на пулю, но уж в чем в чем, а в таких поединках Шарп собаку съел. Он подпустил штык поближе, шагнул в сторону и даже не нанес удара, а лишь подставил клинок под живот противника.
Потом его чуть не стошнило.
Погреб был сплошь забрызган кровью – в нем убивали десятками самых изощренных способов. Вдоль стен стояли пустые стеллажи для винных бутылей, а на полу чернела испанская кровь; расплываясь в глазах, как в кошмарном сновидении, лежали изувеченные трупы. Молодых и старых, мужчин и женщин – всех умертвили с изуверской жестокостью.
У Шарпа родилась страшная мысль, что это, возможно, происходило вчера, как раз в те часы, когда он рассматривал долину с холма, когда он считал, что в селе нет мирных жителей. Он лежал в балке, солнце грело спину – а в винном погребе медленно, в чудовищных муках погибали мирные жители. Невозможно было пересчитать скорченные трупы, даже представить, как пытали этих людей перед смертью. Среди них были и дети – совсем малыши, вряд ли понимавшие, что происходит. Их, конечно, убили на глазах у матерей.
Шарп стоял, охваченный бессильной яростью, а девушка ходила в сумраке и склонялась над мертвецами.
Снаружи донесся залп. Рота пробилась! Наверняка!
Шарп схватил девушку за руку:
– Идем!
– Нет!
Она кого-то искала. Переворачивала трупы, презрев окружающий ужас. Зачем среди мертвецов поставили часового?
Шарп прошел мимо нее, взял фонарь и услышал стон из дальнего темного угла старого винного погреба. Услышала и девушка.
– Рамон!
Шарп наступил на безжизненную плоть, поморщился, угодив лицом в паутину, и наконец смутно разглядел мужчину, прикованного к стене. Некогда было рассуждать, откуда на стене винного погреба взялись кандалы. Капитан поднял фонарь – то, что он принял за цепи, оказалось кровавыми следами. Человека не приковали к каменной стене, а прибили заживо.
– Рамон! – Девушка скользнула к распятому, безуспешно задергала гвозди, а Шарп поставил фонарь на пол и стал бить о шляпку гвоздя бронзовой рукоятью палаша. Бил то справа, то слева, слыша топот копыт за стеной, крики и залпы, бил в лихорадочной спешке, и наконец гвоздь вышел, из раны потекла свежая кровь. Опять залп, опять топот; Шарп все стучал и стучал, и в конце концов пленник получил свободу.
Англичанин отдал девушке палаш и взвалил Рамона – или как его звали на самом деле? – на плечо.
– Пошли!
Девушка провела его через дверь, в которую они входили, по ковру из крови и трупов. Фонарь в ее руке осветил крышку люка. Шарп опустил на пол стенающую ношу, приналег плечом, и порыв свежего ночного ветра развеял зловоние крови и мертвечины. Стрелок выпрямился и с удивлением обнаружил, что люк открылся за каменной оградой, и тут же сообразил: его тут соорудили, чтобы не загромождать подвозимым провиантом двор и кухню. Он оглянулся и увидел роту – солдаты спокойно уходили колонной по трое.
– Сержант!
Харпер обернулся, и в сполохах пожара Шарп увидел на его лице огромное облегчение.
Капитан спрыгнул в подвал за раненым, поднял его, уложил на землю, выбрался сам и протянул девушке руку. Не обращая на него внимания, она вылезла сама, перевернулась на спину и встала – Шарп мельком увидел длинные обнаженные ноги.
Солдаты весело загомонили, и Шарп сообразил, что они посмеиваются над ним. Рядом был Харпер, хлопал по спине, болтал какую-то ерунду – мол, «мы думали, что вы заблудились», – затем поднял раненого на закорки и побежал к роте, а капитан в первый раз за эту ночь увидел в темноте всадников.
Харпер отдал раненого в колонну. Ноулз ухмылялся, глядя на Шарпа, Керси многозначительно показывал на девушку.
– Заряжены? – спросил Шарп, имея в виду мушкеты. Ему пришлось крикнуть – со стороны горящего дома доносился громкий треск.
– Большинство, сэр.
– Продолжать движение! – Шарп легонько подтолкнул Ноулза в сторону ячменного поля, и тот повел роту под надежный покров тьмы.
Сам капитан обернулся к дому Морено – посмотреть, чем занимается кавалерия. Харпер был рядом, семистволка грозно глядела в сторону всадников. «Сколько они чухались, прежде чем отважились высунуть нос за ворота?» – подумал Шарп. Минут семь-восемь, решил он, вряд ли больше. За это время рота успела выпустить по ошеломленному врагу семьсот или восемьсот пуль, поджечь дом, спасти Керси, девушку и испанца.
Он улыбнулся.
– Справа! – крикнул Харпер.
Дюжина улан – цепью, смертоносные наконечники пик мерцают над самой землей, кони скачут рысью. С фланга врезать хотят, понял Шарп. Но время еще было.
– Стой! Напра-во!
Колонна смешалась, останавливаясь. Образовались три шеренги – неровные, но ничего, сгодятся.
– Задняя шеренга, кру-гом! Держать тыл!
Шеренга развернулась, изготовившись встретить атаку с тыла.
– Передняя! Целься в живот! Прочистим им кишки! Пли!
Случилось то, чего не могло не случиться. Вражеский строй смешался, падали кони, уланы вылетали из седел.
– Нале-во! – Снова рота стала в колонну. – Вперед! Быстрей!
Они спешили к полю, к несжатому ячменю. Сзади участился топот копыт, но заряженных мушкетов осталось слишком мало, чтобы сдержать новый натиск. Пора драпать.
– Бегом!
Люди припустили что было сил, позабыв про свою ношу, и Шарп услышал стон. Не время считать раненых. Он повернулся и заметил улан, отчаянно шпорящих коней. Один из них направился к Харперу, но тот отбил пику короткой винтовкой и здоровенной ручищей выдернул поляка из седла, выкрикивая гэльские ругательства. Ирландец поднял улана, как невесомое перышко, и швырнул под копыта другого коня.
Позади Шарпа хлопнул винтовочный выстрел, рухнула еще одна лошадь, и сквозь шум стычки донесся голос Хэгмена:
– Готов!
– Назад! – крикнул Харпер, которого настигали всадники.
Внезапно под ногами Шарпа зашуршал ячмень – он побежал, и в эти мгновения сигналы трубы ничего не значили для него. Он просто спасался бегством, помня индуса с нацеленной пикой, отчаянные и тщетные попытки уйти от наконечника…
Вдруг раздался ликующий возглас Харпера:
– Уходят! Получили по зубам, ублюдки! – Сержант засмеялся. – Победа, сэр!
Шарп опустился на землю и перевел дух. Над полем висела неестественная тишина – оборвалась пальба, смолк топот конницы. Видимо, французы были не в силах поверить, что на деревню напало всего полсотни англичан – красные мундиры и белые ремни внушали мысль, что остальная британская пехота затаилась во мгле и бросать улан под мощные залпы целого полка – безумие.
Шарп прислушивался к тяжелому дыханию солдат, к стонам тех, кого несли, к возбужденному перешептыванию людей, победивших в неравном бою. «Какова цена?» – подумал он и повернулся к Харперу:
– Цел?
– Да, сэр. А вы?
– Царапины. Потери?
– Точно пока не знаю, сэр. Джим Келли плох.
В голосе Харпера звучала печаль, и Шарп вспомнил маргаритки, вплетенные в косы дородной Прю Бакстер. Сколько недель тому назад она вышла замуж за маленького ирландского капрала? По пальцам можно сосчитать.
– Кресакра задело, но он ничего, держится. Все-таки двоих потеряли. Во дворе остались, я видел.
– Кого?
– Не знаю, сэр.
Англичане уходили в холмы, на высоту, недоступную для конницы, и добрались до лощины, когда над далекими восточными холмами уже серел рассвет. Надо было поспать, солдаты скорчились на земле, как убитые испанцы в винном погребе. Кое-кому выпало караулить на кромке оврага; и хотя у солдат глаза покраснели от усталости и слезились от порохового дыма, они ухмылялись, когда Шарп отбирал их и расставлял на посты. Девушка сидела рядом с Керси, перевязывая ему ногу, а Ноулз хлопотал над другими ранеными.
Шарп приблизился к нему:
– Ну что?
– Келли отходит, сэр.
Пуля вошла капралу в грудь, и Ноулз вытаскивал клочья мундира из жуткой раны – блестящие ребра, булькающая кровь. Казалось чудом, что Келли еще жив. Кресакр получил свинец в бедро, рана была чистая, он ее сам и перевязал, клятвенно обещая, что все будет в порядке, и извиняясь перед Шарпом таким тоном, будто свалял дурака.
В роте оказалось еще двое тяжелораненых, обоим досталось от сабли, но за их жизнь можно было не бояться. Мало кто обошелся без ссадин, синяков и тому подобных следов ночного приключения.
Шарп пересчитал живых. Ночью из лощины вышло сорок восемь рядовых, три сержанта и два офицера. Четверо солдат не вернулись. Капитана охватила усталость с примесью облегчения. Он ожидал потерь куда посерьезнее. Когда умрет Келли и ляжет в неглубокую могилу, погибших будет пятеро. Уланы, наверное, потеряли втрое больше.
Шарп обошел всю роту, похвалил и поблагодарил каждого, кто не спал. Его слова явно смущали рядовых. На бегу они вспотели, а теперь дрожали на холодном ветру и изо всех сил боролись со сном, глядя воспаленными глазами на далекую зарю.
– Капитан Шарп! – Керси стоял на незанятом клочке земли. – Капитан!
Шарп спустился к нему по обрыву.
– Сэр?
Керси яростно сверкал глазками-бусинками:
– Шарп, вы что, сумасшедший?
Не сразу его слова проникли в сознание Шарпа.
– Виноват, сэр?
– Что вы наделали?
– Что наделал? Выручил вас. – Шарп ожидал благодарности.
Керси поморщился – не то от боли, не то от непроходимой тупости собеседника. Заря уже заливала долину, вырисовывая детали: людей вповалку, кровь на мундирах, злость на лице Керси.
– Вы дурак!
Шарп задушил в себе ярость.
– Сэр?
Керси махнул рукой в сторону раненых:
– Куда их теперь девать?
– Понесем к своим, сэр.
– Понесем к своим, сэр! – передразнил Керси. – Двадцать миль по бездорожью? Вас сюда послали, чтобы вы помогли вынести золото. А не геройствовать у черта на куличках!
Шарп набрал полную грудь воздуха, подавив соблазн заорать в ответ.
– Сэр, без вас у меня не было бы шансов убедить Эль Католико, чтобы тот отдал золото. Я так рассудил.
Керси посмотрел на него, покачал головой из стороны в сторону и показал на Джима Келли:
– И по-вашему, дело стоило вот этого?
– Генерал сказал, что золото крайне необходимо, сэр, – спокойно ответил Шарп.
– Необходимо-то необходимо, но ведь это всего-навсего добрый жест перед испанцами.
– Да, сэр. – Шарпу было недосуг спорить.
– Ладно, хоть их спасли. – Майор указал на двух испанцев.
Шарп взглянул на смуглую красавицу.
– Их, сэр?
– Дети Морено. Тереза и Рамон. Французы их держали за живцов, надеялись, что Морено или Эль Католико попробуют отбить пленников. По крайней мере, мы заслужили их благодарность, а это, может, полезнее, чем золото для них выносить. Да и вообще, сомневаюсь я, что золото там.
В склон долины вонзился яркий солнечный луч. Шарп заморгал:
– Виноват, сэр?
– А чего вы ждали? Здесь французы. Может, уже прибрали золото к рукам. Неужели вам это не приходило в голову?
Приходило, но Шарпу не хотелось посвящать Керси во все свои мысли. Если французы обнаружили золото, то как пить дать отвезли его прямо в Сьюдад-Родриго. Керси толком ничего не знает, это ясно.
Шарп кивнул.
– Сэр, они вам что-нибудь говорили насчет золота?
Майор пожал плечами – напоминание о плене пришлось ему не по вкусу.
– Мне не повезло, Шарп. Понятия не имел, что тут уланы. – Он отрицательно покачал головой и устало добавил: – Нет. Ничего не говорили.
– Значит, еще не все потеряно, да, сэр?
Майор указал на Келли и с горечью произнес:
– Скажите это ему.
– Есть, сэр.
Керси вздохнул:
– Простите, Шарп. Вы не заслужили упреков. – Он задумчиво помолчал несколько секунд и спросил: – Вы хоть понимаете, что завтра они пойдут за нами?
– Французы, сэр?
Майор кивнул:
– А то кто же? Ложитесь-ка спать, капитан. Часа через два вам придется держать оборону.
– Есть, сэр.
Поворачиваясь, Шарп встретился взглядом с Терезой. Девушка смотрела на него совершенно равнодушно, как будто спасение и двое врагов, павших от их рук, ничего для нее не значили. «Везунчик этот Эль Католико», – подумал Шарп, засыпая.
Глава восьмая
Касатехада напоминала разворошенный муравейник. Все утро из нее выезжали патрули, рыскали по долине и, поднимая пыль, галопом уносились обратно к домам и тонким столбам дыма – единственным заметным издали следам ночной атаки. Другие всадники кружили по долу, собирали осиротевших лошадей – Харперу при виде них вспоминались прогулки на пони по родным донегольским болотам. В балке люди перемещались медленно и тихо, как будто их могли услышать в селе; настоящая же причина заключалась в том, что горячка боя сменилась усталостью и печалью.
В ране Келли все еще клокотала кровь, изо рта сочилась алая струйка, и товарищи обходили его, как будто смерть заразна. Шарп проснулся и велел Харперу поспать, сменил часовых и попытался пучком жесткой травы счистить с палаша засохшую кровь. Развести костер не решились, и без горячей воды для чистки мушкетов пришлось прибегнуть к испытанному средству. Солдаты мочились прямо в стволы и виновато улыбались девушке, выплескивая жидкость, почерневшую от пороховой гари.
Испанка как будто ничего не замечала, ее лицо оставалось бесстрастным. Она сидела, держа руку брата, что-то негромко говорила ему и время от времени подносила к его губам деревянную флягу с тепловатой водой. Каменистые склоны балки дышали жаром, пекли со всех сторон, словно вознамерившись сжечь заживо и здоровых, и умирающих.
Керси вскарабкался на обрыв, лег рядом с Шарпом и взял у него подзорную трубу.
– Собираются.
– Сэр?
Керси кивком указал на село:
– Мулы, капитан. Вон, вьючат.
Шарп забрал трубу и направил ее на сельскую улицу. Керси не ошибся – на мулов навьючивали поклажу, солдаты возились с веревками, но было невозможно определить, что в тюках – золото или всего лишь фураж.
– Может, и не будут нас искать.
С наступлением рассвета майор успокоился.
– Черта с два. Гляньте на наш след.
Отступая, легкая рота протоптала на ячменном поле громадную межу.
– Непременно залезут на гребень – хотя бы удостовериться, что мы ушли.
Шарп окинул взглядом задернованный склон со скальными обнажениями.
– Так, может, уйдем?
Керси вновь отрицательно качнул головой:
– Эта яма – лучшее укрытие на несколько миль. Ни с какой стороны ее не видно, даже сверху не так-то просто найти. Не высовывайте голов, и все будет в порядке.
Странно, подумал Шарп, Керси говорит так, словно сам он не служит в английской армии. Или словно выживание Шарпа на территории противника – не его забота.
Майор нервно теребил ус, – казалось, он глубоко задумался. Наконец он заговорил таким тоном, будто после долгих колебаний принял-таки решение:
– Вам надо знать, почему это так важно.
– Что? – недоуменно произнес Шарп.
– Золото, Шарп. – Он не спешил продолжать. Шарп терпеливо ждал.
Невысокий майор дергал ус.
– У испанцев дела идут худо. Хуже некуда. Помните, что было после Талаверы? Сьюдад-Родриго помните? Паршивые дела, Шарп. Паршивые.
Шарп помалкивал. За Талаверу испанцы отблагодарили Веллингтона тем, что не дали обещанного продовольствия и боеприпасов. От голодной английской армии в Испании не было проку. Сьюдад-Родриго? Пять недель назад, после героической обороны, испанская крепость сдалась, а Веллингтон не прислал подмоги. Город был серьезным препятствием на пути Массена, за ним стояла Алмейда, и у Шарпа крепла горькая уверенность, что англичане бросают союзников в беде, но Шарп не был стратегом. Он выжидающе смотрел на майора.
– Шарп, мы должны им кое-что доказать. Что можем помочь, что от нас есть толк и в долгу мы не остаемся. Понимаете? – Керси устремил на собеседника яростный взгляд.
– Да, сэр.
Майор вновь обрел уверенный, небрежный тон.
– Конечно, мы бы проиграли войну без испанцев. И Веллингтону пришлось-таки это понять, верно, Шарп? Лучше поздно, чем никогда. – Он хохотнул. – Вот почему Веллингтон хочет, чтобы мы принесли золото. О его доставке в Кадис позаботятся англичане, понимаете? Это кое-что докажет, Шарп. Кое-кто увидит, что мы способны на честную игру. Мы готовы помогать, хоть и предали Сьюдад-Родриго. Эх, политика, политика. – Последние три слова он проговорил снисходительно – так любящий отец отзывается о детях-шалунах. – Ну, теперь понимаете?
– Да, сэр.
Читать бесплатно другие книги:
