Самое бессмысленное убийство Леонов Николай

© Макеев А. В., 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Глава 1

Болеть всегда плохо. Впрочем, болезнь болезни рознь. Бывает болезнь серьезная, вызывающая уважение, то есть такая болезнь, что с ней, хочешь того или не хочешь, приходится считаться. Ты идешь к доктору, от него – в аптеку, где покупаешь прописанные доктором лекарства, отправляешься домой, ложишься в постель и стоически ждешь, пока лекарства вступят в схватку с болезнью и одолеют ее. Ты, значит, лежишь в постели, страдальчески смотришь в потолок, а родные и близкие то и дело подбегают к тебе, чтобы пощупать лоб, поправить подушку, уточнить, не забыл ли ты принять предписанное лекарство или не хочется ли тебе чего-нибудь вкусненького. В общем, сценарий болезни известный.

Бывает, конечно, и по-другому, когда доктор выдает тебе категорическое предписание не шутить с собственным здоровьем, а прямо из его кабинета отправляться в больничную палату. И ты, удрученно разведя руками, повинуешься, потому что – куда тебе деваться? В самом деле – шутить с собственным здоровьем себе дороже.

Но бывает болезнь подлая и коварная. Главное дело, весь организм у тебя работает как часы, четко и слаженно, а в каком-то одном месте случается казус. Например, вдруг у тебя заболела поясница. Да притом так сильно, что ни согнуться, ни разогнуться, ни вздохнуть, ни охнуть. И главное, непонятно, отчего с тобой приключилась такая беда, надолго ли она и как от нее избавиться. Вроде и жаловаться стыдно на такое несерьезное недомогание, а с другой стороны – и рукой-то на него не махнешь, потому как – мешает, раздражает и отвлекает от работы, да и от всех прочих дел. Допустим, беседуешь ты с каким-нибудь человеком по каким-то служебным вопросам, а сам согнут крюком. Ну какая же это беседа и какой от нее прок? Да и вообще – ни в служебное кресло толком не сядешь, ни в служебную машину, а чтобы вылезти из машины – тут и вовсе говорить не приходится. Сплошное мучение! А если к тому же придется прилагать какие-то физические усилия и предпринимать энергичные телодвижения? Вот то-то и оно. Вроде бы и несерьезная болезнь, а с другой стороны, и отмахнуться от нее нет никакой возможности. Только и думаешь о ней, окаянной.

Вот как раз такая-то беда и приключилась со старшим оперуполномоченным по особо важным делам Главного управления уголовного розыска Министерства внутренних дел России полковником Львом Ивановичем Гуровым. Что интересно, еще утром никакой боли Лев Иванович нигде не чувствовал, он, как обычно, был энергичен и деятелен, а вот ближе к обеденному времени… Да притом так неожиданно, будто в Гурова кто-то выстрелил и попал аккурат в поясницу! Лев Иванович только охнул и согнулся пополам, а уж разгибался он долго, мучительно, в двадцать четыре приема. Сначала он надеялся, что это всего лишь какая-то мгновенная шалость организма и боль скоро отпустит, но не тут-то было. Боль уходить не желала. Когда Гуров находился в состоянии покоя, боль особо не ощущалась, но стоило ему шевельнуться или хотя бы глубоко вздохнуть, как боль тотчас же возникала вновь, и казалось, каждый ее новый приступ становится сильнее предыдущего. Одно лишь было хорошо – что все это случилось в рабочем кабинете, а не на виду у людей. А то ведь получился бы конфуз: сыщик Гуров, согнутый в четыре погибели… Жалкое зрелище.

Да, но что же делать? Лев Иванович никогда особо не обращал внимания на свое здоровье, он не любил жаловаться на болячки и тем более лечить их. Он исходил из принципа «поболит и перестанет», и надо сказать, что до сих пор принцип действовал. Но на этот раз, похоже, он дал сбой. Потому что болело и не переставало.

Гуров с трудом извлек из кармана мобильный телефон и, безмерно страдая, нашел в нем номер верного друга, коллеги и соратника Станислава Крячко.

– Стас, ты где? – простонал Лев Иванович в трубку.

– Блуждаю в лабиринтах нашего мрачного заведения, – в своем обычном шутливом стиле ответил Крячко. – Увлекательное, доложу, занятие! А что такое?

– Бросай свои блуждания и беги в кабинет, – сказал Гуров.

– Возникло дельце? – поинтересовался Крячко.

– Еще какое, – поморщился Гуров. – Вот, сижу и радуюсь… Хочу, чтоб и ты порадовался.

– Уже бегу, – сказал Крячко и отключил связь.

Спустя минуту он влетел в кабинет.

– Несмотря на ужасающую запутанность наших конторских коридоров… – начал он и осекся. – Э, да что с тобой? На твоем лице просто-таки мировая скорбь! Что случилось?

– Да вот, – нехотя сказал Гуров, – прихватило. Ни разогнуться, ни вздохнуть… Поясница…

– М-да… – почесал в затылке Крячко. – Диагноз неприятный, что и говорить. Сам не испытывал, но слышать и наблюдать приходилось. А может, само пройдет?

– Может, и пройдет, – с сомнением ответил Гуров.

– А что, если поделать гимнастику? – предложил Крячко. – Ну, попрыгать, поприседать, наклониться… Вдруг поможет?

– Посоветуй еще повилять бедрами и поплясать вокруг шеста! – огрызнулся Лев Иванович. – Сказано тебе – прихватило!

– Да, слово емкое и вызывающее уважение, – согласился Крячко. – А тогда – поезжай-ка ты домой. Ляг на диван, и пускай твоя Мария над тобой поколдует. Она это может, я знаю. Ну, даст какую-нибудь мазь, порошок, сделает припарку…

– Придется, – раздраженно проговорил Гуров. – Какой из меня работник при такой болезни?

– Вот и поезжай, – приободрил Гурова Крячко. – Сейчас я вызову дежурную машину, бережно тебя в нее погружу и – привет супруге Марии. В общем, лечись. А насчет трудов наших скорбных не беспокойся. Я потружусь за двоих. Нам не привыкать.

Гуров с угрюмым видом пожал плечами, набрал номер телефона жены и коротко доложил ей суть приключившейся с ним оказии. Мария заохала, забеспокоилась и сказала, что тотчас же едет домой – несмотря на то что сейчас в театре репетиция и она играет в спектакле одну из главных ролей. На том и порешили.

Дома Мария уложила супруга на диван и намазала ему поясницу какой-то мазью. Постепенно боль почти утихла, и Гуров приободрился.

– Вот, – сказал он жене, – и конец моим страданиям. Сегодня отлежусь, а завтра – на работу. Подумаешь, поясница!

– Ну-ну, – с сомнением сказала Мария. – Не думаю, что все так просто.

Она оказалась права. В течение вечера и ночи боль периодически возвращалась к Гурову. Когда он лежал неподвижно, было еще терпимо, но когда пытался шевельнуться, а тем более повернуться на другой бок, боль давала о себе знать самым беспощадным образом.

– А ты говоришь – отлежусь и на работу, – укорила Гурова жена. – Сколько раз я тебе говорила, относись к своему здоровью серьезнее! Куда там! Для тебя важнее поймать какого-нибудь очередного бандита, чем прислушиваться к моим словам! Вот и доигрался!

Гуров хотел что-то возразить жене, но не нашел что сказать и лишь сокрушенно махнул рукой. Да и что тут скажешь, когда жена права?

Дождавшись утра, Мария вызвала Михаила Семеновича – семейного доктора. Михаил Семенович прибыл очень скоро. Он был преклонного возраста, но подвижен и энергичен.

– Ну и что тут у нас? – спросил он бодрым голосом. – Кто больной? Чем больной? Почему больной?

– Да вот, – указала Мария на лежащего на диване супруга. – Поясницу ему прихватило. Еще вчера. И не отпускает до сих пор.

– Ай-ай-ай, – огорченно произнес Михаил Семенович. – Поясницу! Еще вчера прихватило! Ну-ка, ну-ка… Голубушка, помогите вашему супругу раздеться до пояса. Мне надо произвести осмотр.

Кряхтя и морщась, Гуров с помощью жены снял одежду. Доктор тем временем вымыл руки и приступил к осмотру.

– Так, так, так, – приговаривал он, быстро и ловко пробегая пальцами по пояснице, а заодно и по всей спине Гурова. – Вот так болит? А вот так? А если я нажму вот сюда – больно?

Больно было везде, куда нажимал доктор, о чем Гуров ему каждый раз и сообщал.

– Ну что я вам скажу, батенька, – в старорежимном стиле выразился Михаил Семенович. – Плохи ваши дела. Да-да-да! Неважны. Хондроз поясничного отдела – вы слышали или нет такие страшные слова? Причем в запущенном состоянии. В крайне запущенном, вот ведь какое дело! Придется серьезно лечиться.

– А как же работа? – жалобно спросил Гуров. – У меня работы невпроворот.

– Работа была и будет всегда, а здоровье – одно! – решительно возразил доктор. – Так что – никакой работы! Лечиться, лечиться и еще раз лечиться. Сейчас я выпишу рецепт, а вы, голубушка, – доктор посмотрел на Марию, – будьте так любезны приобрести все эти лекарства в аптеке. И будьте ему сиделкой и нянечкой. Ведь он у вас, я так понимаю, неслух?

– Еще какой! – подтвердила Мария.

– Вот видите. А между тем болезнь серьезная. Если ее не лечить, могут быть последствия! – Доктор с важным видом поднял палец. – Печальные последствия. А вы, голубчик, – теперь он посмотрел уже на Гурова, – еще такой молодой человек. Зачем вам и сама болезнь, и тем более последствия? Так что лечиться нужно самым серьезным образом. Да.

– И сколько времени? – прежним жалобным тоном поинтересовался Гуров. – Двух дней хватит?

– Он мне говорит, два дня! – всплеснул руками доктор. – Голубчик! Две, а то и три недели – самое меньшее!

– Доктор, вы назвали невообразимые сроки! – ужаснулся Гуров. – Какие две, а тем более три недели! Говорю же, у меня работа! Срочная. Безотлагательная.

– Ничего страшного, – успокоил пациента доктор. – Уверяю вас, что если вы не сделаете какое-либо срочное и безотлагательное дело, мир от этого не рухнет. Ведь не рухнет же?

– Ну… – с сомнением произнес Гуров.

– Вот видите. Так что смотрите на вещи проще. Тем более что названные мною три недели отводятся только на начальный этап лечения. За это время у вас исчезнут лишь острые симптомы, а вот сама болезнь – ни-ни! А потому вам придется лечиться и дальше. Иначе в любое время возможен рецидив.

– Лечиться дальше? – в ужасе произнес Гуров. – Доктор, вы сейчас произнесли невозможные слова!

– Да-да-да! – категорически заявил Михаил Семенович. – Именно так – лечиться дальше! Ибо хондроз – вещь крайне неприятная. И если к ней относиться легкомысленно, у вас непременно наступит болезненная и безрадостная старость. Скажите, вы хотите, чтобы у вас когда-нибудь наступила безрадостная старость?

– Да, в общем, не очень… – нерешительно произнес Гуров.

– А тогда прислушайтесь к моему совету. После того как первичные симптомы будут сняты, я вам категорически рекомендую для закрепления результатов побывать в санатории.

– Где? – переспросил Гуров.

– В санатории. Месяц пребывания в нем – и вы без опасения сможете пригласить свою даму на тур вальса. А также сумеете гоняться за вашими преступниками. Ведь вы, насколько я помню, следователь?

– Оперуполномоченный.

– Ну, тем более.

– Месяц в санатории! – От таких слов Гуров не мог прийти в себя. – Да что же мне там делать столько-то дней?

– Выполнять предписания лечащих врачей, – пожал плечами доктор. – Что же еще? Ну и, конечно, отдыхать. Наслаждаться курортными видами. А они, уверяю вас, там просто чудесны.

– Да где же он находится, этот санаторий? – От слов врача Гуров расстраивался все больше и больше.

– Не так и далеко, – сказал доктор. – В соседней области. – Всего два часа езды от Москвы. Ну, или около этого… Так что вы, голубушка, – доктор взглянул на Марию, – всегда можете навестить вашего мужа. Замечательный санаторий. Прекрасные невропатологи. И, что немаловажно, стоит путевка совсем недорого.

– Дожил полковник Гуров! – с нотками печального сарказма произнес Гуров. – Его отправляют лечиться в санаторий, где лечат нервных больных. Об этом печально даже подумать! Гуров – болен нервной болезнью…

– Не понимаю причины вашей иронии, – заметил доктор. – Голубушка, объясните ему сами. Кажется, мы думаем с вами одинаково.

– Раз доктор сказал, что надо ехать в санаторий, значит, надо ехать в санаторий! – решительно проговорила Мария. – Какие могут быть разговоры и сомнения? Или ты хочешь, чтобы печальная старость наступила у нас обоих? Ты будешь сидеть в инвалидном кресле, а я – за тобой ухаживать? Так ты мыслишь нашу совместную старость?

– Нет, что ты! – уверил жену Гуров. – На этот счет у меня совсем другие планы…

– Значит, поедешь в санаторий, – уже спокойнее произнесла жена. – Как только тебе станет легче, так и поедешь. А я буду тебя навещать. И звонить. Да и вообще: месяц – это немного. Не успеешь и руками развести…

– Истинно так, голубушка, истинно так! – поддержал Марию доктор. – Золотые ваши слова. Ну, так я выписываю рецептик, а заодно пишу и адрес санатория!

– Пишите! – решительно произнесла Мария, а Гуров лишь вздохнул.

– Алло, Станислав, – жалобным голосом сказал в телефонную трубку Гуров. – Мне конец. Меня приговорили…

– Надеюсь, не к утоплению в море с камнем на шее? – поинтересовался Крячко.

– Хуже. К санаторию. Сроком на целый месяц. И это не считая двух, а то и трех недель лечения дома. Ввиду моего хондроза. Ты представляешь?

– И что именно я должен представить? – вкрадчиво поинтересовался Крячко.

– Мою печальную ситуацию, – пояснил Гуров.

– А в чем заключается эта самая печаль?

– Ну, как же… Почти два месяца безделья! С ума сойти! В общем, мне нужна твоя помощь.

– Ну, так я же не доктор, – усмехнулся в трубку Крячко. – Чем же я могу помочь?

– Отмажь меня от санатория, – попросил Лев Иванович. – Прошу тебя как старого друга.

– И как же? – В голосе Крячко чувствовалась уже просто змеиная вкрадчивость.

– Скажи жене, что на работе у нас завал, – предложил Гуров. – И что без меня этот завал не разгрести ну просто никак. Тебя она знает и потому поверит. А уж за мной дело не станет. Отблагодарю по полной программе.

– И это все? – весело поинтересовался Крячко.

– Все! – решительно произнес Лев Иванович.

– А вот фиг тебе! – сказал Стас. – Даже и не подумаю! И даже стану всячески убеждать твою Марию, чтобы она обязательно отправила тебя под звонкие фанфары в санаторий.

– Да что ты такое говоришь! – ужаснулся Гуров. Чего-чего, а такого откровенного вероломства он от Крячко никак не ожидал.

– То и говорю, – спокойно сказал Стас. – Более того, привлеку к этому делу самого генерала Орлова. Он мужик с понятием и потому поймет, что отдых в санатории для твоего же блага. А уж как он умеет уговаривать, ты это знаешь не хуже моего.

– И это называется друг! – с горечью в голосе произнес Гуров.

– А то кто же, – с прежним спокойствием сказал Крячко. – Конечно, друг. Оттого и поступаю по-дружески. А с завалами на работе я как-нибудь справлюсь и без тебя. Завалы есть и будут, а здоровье у тебя одно.

– Да ты послушай…

– Скажи, ты когда-нибудь был в больнице? – перебил Гурова Крячко.

– Ну, конечно, был, – буркнул Лев Иванович. – Когда меня подстрелили…

– Это понятно, – опять перебил приятеля Стас. – А так, чтобы по своей воле, с какой-нибудь болячкой – был или не был?

– Ну, не был…

– Значит, не был. Ну, а в санаториях бывал?

– Да при чем тут санаторий!..

– Вот и побудь. Друг у меня один – ты, и я хочу тебя видеть здоровым и бодрым, а не скрученным, как крендель… А я тебя буду навещать – со скорбным видом и с апельсинами в авоське. Потому что так полагается – и скорбный вид, и апельсины в авоське. Ну, убедил? Или мне призвать на помощь тяжелую артиллерию в виде генерала Орлова?

– Да пошел ты…

– Сам иди по этому адресу! А еще лучше – поезжай в санаторий!

Гуров в сердцах отключился от связи и предался скорби. По всему выходило, что санатория ему не миновать. Тем более что поясница по-прежнему продолжала ныть, сверлить, стрелять и всячески донимать Льва Ивановича.

Глава 2

– Так это и есть ваш хваленый санаторий? – с неудовольствием спросил Гуров у какой-то дамочки в белом халате, которая вышла на крыльцо, чтобы встретить его.

– Да, – ответила женщина. – Это он и есть. Называется «Сосновый бор».

– Хм! – ядовито сказал Гуров.

У него было прескверное настроение. Ему не нравился ни сам санаторий, ни его название, ни крыльцо, на котором он стоял и разговаривал с женщиной в белом халате, ни сама женщина. Он не нравился даже сам себе. Даже чудная, выкрашенная в голубые и желтые цвета окрестная октябрьская природа и та ему сейчас не нравилась. Даже утренний свежий октябрьский воздух и тот вызывал в нем раздражение.

– Н-да! – сказал он еще ядовитее.

– Успокойся, – шепнула Льву Ивановичу жена. – И веди себя прилично.

Мария приехала в санаторий вместе с мужем, чтобы самолично разузнать, что здесь и как, а то ведь от Гурова разве дождешься внятных разъяснений относительно его здоровья. Вместе с женщиной в белом халате они прошли в вестибюль. Здесь их встретила другая женщина, также в белом халате.

– Пройдемте со мной, – сказала она Гурову. – Я покажу вам вашу палату.

– Палату! – с раздражением произнес сыщик. – Хорошо, что не камеру!

– Ну, ваш номер. Или комнату, – улыбнулась женщина. – Называйте как хотите.

– Если бы дело было в названии! – буркнул Гуров.

– А в чем же? – взглянула на собеседника женщина.

– В сути, – кратко пояснил Лев Иванович. – Ну, ведите меня в мою камеру!

Мария, которая пошла вместе с Гуровым, ткнула ему в бок кулачком и шепнула:

– Где же твое хваленое хладнокровие, Лев Иванович? Прими происходящее как данность, и тебе сразу же станет спокойнее!

– А! – в отчаянии махнул рукой Гуров.

– Вот, – сказала женщина в халате, подойдя к какой-то двери. – Ваша палата… то есть, я хотела сказать, номер… в общем, здесь вы будете жить. Номер рассчитан на двух жильцов, но соседа у вас не будет. Сейчас осень, – пояснила она, – а в это время пациентов у нас не слишком много. Так что никто вас беспокоить не будет. Ну, располагайтесь.

Женщина вышла, а Гуров осмотрелся. Номер как номер – вполне приличный и даже уютный, с телевизором, холодильником, двумя кроватями, двумя креслами и небольшим столиком у широкого окна. За окном виднелись и беззвучно качались под ветром деревья с желтой листвой.

– По-моему, неплохо, – бодрым тоном произнесла Мария. – Так что ты, Гуров, не дури и не хандри. Лечись. Сам ведь понимаешь – надо.

– Вот так она и подкрадывается… – угрюмо произнес Гуров.

– Кто? – не поняла Мария.

– Старость, – сказал Гуров. – Шаг за шагом, незаметно… И ты хоть лечись, хоть не лечись, а она все равно все ближе и ближе. Так для чего, спрашивается, лечиться? От старости лекарства нет.

– Ну вот, ударился в философию, – укоризненно произнесла Мария. – Ах, Лева, Лева! При чем тут философия? Все гораздо проще! Заболел – лечись. Вот и вся философия.

– Не знаю… – пожал плечами Гуров. – Может, ты и права. Но… Вот как только я вошел в эту камеру, так мне отчего-то сразу подумалось о старости. Ты не знаешь, случайно, к чему это?

– Знаю, – усмехнулась Мария. – Эти мысли из-за твоей хандры.

– Ну-ну, – с сомнением произнес Лев Иванович.

– Все, я поехала обратно, – сказала Мария. – А ты будь на связи. И не дури. И не ввязывайся ни в какие приключения, слышишь! Твое дело – лечиться и отдыхать.

– Да какие тут могут быть приключения? – безрадостно усмехнулся Гуров. – Откуда им тут взяться? Одно слово – санаторий «Сосновый бор». Тишина, покой и тоска.

– Ну, ты найдешь чем заняться, если захочешь. На ровном месте. Мне ли тебя не знать, – уверенным тоном произнесла Мария. – Смотри мне!

– Все будет нормально, – вяло махнул рукой Гуров. – Вылечусь, отдохну и вернусь домой. Красивый и толстый.

Они вышли на крыльцо. Мария поцеловала мужа, помахала ему рукой и пошла к машине. Гуров остался на крыльце и смотрел ей вслед. Супруга села в машину, та тронулась, а Лев Иванович остался стоять на месте. Почему-то ему опять подумалось о старости.

Стараясь отвлечься от дум, Гуров встряхнул головой и окинул взглядом окрестности. Несмотря на то что санаторий назывался «Сосновый бор», никаких сосен поблизости он не увидел. Зато почти от крыльца начинался лиственный сад с липами, березами, рябинами и еще какими-то деревьями с большими серыми стволами – как они называются, Гуров не помнил. В саду между деревьями извивались выложенные плиткой дорожки, там и сям стояли разноцветные скамейки и сооружения непонятного назначения, а вдали, на другом конце сада, сгрудились какие-то строения, которые было почти невозможно разглядеть из-за деревьев.

– Пойдемте со мной, – раздался за спиной Гурова женский голос. – Нужно заполнить карту и ознакомить вас с курсом лечения.

– Да-да, – тоскливо сказал Гуров. – Конечно же… Скажите, а что это за серые строения? Там, на другом конце сада?

– Там дом престарелых, – пояснила женщина.

– Дом престарелых? – переспросил Лев Иванович.

– Да. Старички, доживающие свой век. Наши, так сказать, соседи. А этот сад – он общий, их и наш. В хорошую погоду мы здесь гуляем. И они, и мы. Да вы не беспокойтесь – от них никакого вреда и никакой суеты. Тихие, почти незаметные… Одним словом, старички. Ну, пойдемте же. У нас все по расписанию.

То, что на другом конце сада находился дом престарелых, отчего-то нагнало на Гурова еще большую тоску.

«Просто я выбился из колеи, – подумал он. – Сбился с ритма жизни. Так бывает. Да и как тут не сбиться и не выбиться, когда жил себе и работал, а тут вдруг на тебе – санаторий… Ничего. Надо просто собраться с мыслями, перестать раздражаться по пустякам – и все будет нормально. Все станет как и прежде».

И, подумав таким образом, Гуров почувствовал, что успокаивается и обретает привычную бодрость духа.

Глава 3

Лечебные процедуры оказались необременительными и не занимали много времени, а потому большую часть дня Гуров был предоставлен самому себе. Мрачные мысли перестали его донимать, он повеселел, приободрился и завел несколько знакомств с другими пациентами санатория. И даже сыграл с ними несколько партий в домино, удивившись в результате самому себе: давненько он не играл в домино, даже позабыл, что есть такая игра. И вот вспомнил.

А еще он полюбил гулять по саду. Иногда – в компании, но чаще всего в одиночестве. Гуляя, он размышлял, и эти размышления удивляли его самого. Вот, дескать, есть такое простое удовольствие – беззаботная прогулка, а он из-за постоянной суеты и спешки, из-за стремления как можно больше сделать и везде успеть даже позабыл, что на свете существуют прогулки! А это, оказывается, очень даже неплохое и увлекательное занятие!

Гулял Гуров ежедневно, несмотря на то что тихие и солнечные осенние дни сменились днями ветреными и дождливыми. Ну и что с того, что дождь и ветер? Прогулка замечательна в любую погоду! Хотя, конечно, вам-де, батенька, с вашим хондрозом следует поберечься, а то не ровен час могут начаться непредвиденные осложнения из-за прогулок в дождливую и ветреную погоду. Так советовали Гурову врачи, работающие в санатории. Он соглашался с врачами и обещал поберечься, но своих обещаний обычно не выполнял. Прогулки были для него самоуспокоительным ритуалом, и как тут было от такого благостного ритуала отказаться!

Иногда, гуляя, Лев Иванович встречался со стариками и старухами из дома престарелых. Парами, небольшими компаниями, а иногда и в одиночку они так же, как и Гуров, прохаживались по дорожкам сада, молча или о чем-то переговариваясь, сидели на скамейках… Несколько раз Гуров замечал старушек, увлеченно собирающих палые желтые листья и красные рябиновые ягоды. Встречаясь взглядом с Гуровым, старики каждый раз с ним здоровались, и он им отвечал.

Иногда Лев Иванович ловил себя на мысли, что эти старушки и старички кажутся ему не обычными пожилыми людьми, а некими фантастическими существами из другого, неведомого ему мира. «Вот, – думал Гуров, – старики и старушки. Люди, которые не нужны никому, кроме самих себя. Да-да! Потому что если бы они были нужны еще кому-то, то не были бы сейчас здесь, в этом казенном саду». Иногда Гуров останавливался и украдкой наблюдал за стариками, и ему в этот момент очень хотелось знать, о чем они думают, что чувствуют, на что надеются, чего ждут от наступившего дня и верят ли, что и завтрашний день будет в их распоряжении.

А еще ему ежедневно звонила жена и требовала подробного отчета: как его лечат, чем именно, каковы результаты лечения, а также каково моральное самочувствие Гурова. Несколько раз звонил Крячко, выражая слова поддержки, а один раз даже позвонил сам генерал Орлов: дескать, ты там не балуй и лечись как полагается, а все остальное приложится.

В такой безмятежности прошли две недели. А потом – случилось непредвиденное событие: в саду нашли мертвую старушку. Слух об этом моментально разнесся по всему санаторию, как оно обычно и бывает в подобных случаях. Гуров услышал о старушке утром, когда завтракал в столовой. Дескать, вечером все было хорошо и тихо, никаких покойников под деревьями не лежало, а рано утром пожилую женщину и обнаружили. Гуляли по саду – и случайно наткнулись на мертвое тело. Что за старушка? А должно быть, тоже из дома престарелых. Другим-то старикам откуда тут взяться? Что ж, умерла и умерла. На то они и старушки, чтобы умирать. Одно непонятно – почему она скончалась именно в саду и именно ночью, когда в это самое время старушкам полагается спать в отведенных им покоях? Ну да, опять же, где застала смерть, там и умерла. Смерть – она ведь не спрашивает, когда приходить. Может, бабуля гуляла вечером в саду. Или еще какие-нибудь причины заставили ее ночью выйти из дома престарелых. Старики – они народ загадочный и скрытный. Впрочем, полицейские во всем разберутся. Обещали приехать.

Когда Гуров услышал про мертвую старушку и про полицейских, он поднялся из-за стола и решил сходить на место происшествия. В нем моментально проснулся сыщик.

Где лежит мертвая старушка, Лев Иванович определил сразу же, как только сошел с крыльца санатория. На месте происшествия толпилось изрядное количество народа.

Гуров подошел ближе и осмотрелся. Ни полицейской машины, ни людей в форме он не увидел: должно быть, местная полиция еще не подъехала. Были лишь старики и старушки, пациенты из санатория и даже несколько дамочек в белых халатах. Люди толпились, шушукались, скорбно качали головами, но близко к мертвому телу не подходили.

Гуров проник сквозь толпу и подошел к старушке поближе. Она лежала на спине, вытянувшись в струнку, откинув назад руку и запрокинув голову. Покойница была как покойница, таких покойниц Гуров навидался за свою бытность сыщиком немало, но все же какие-то подспудные, едва уловимые моменты Льва Ивановича в этом печальном зрелище насторожили.

Таких моментов было два. Во-первых, Гурова насторожило положение тела мертвой старушки. Конечно, люди умирают по-разному, всяк по-своему, и положение тел у них при этом также самое разное. Но одно дело, когда люди умирают собственной смертью, – в этом случае положение тела у них, можно сказать, обыкновенное. И совсем другое дело – когда людей убивают. Тут уж положение тела у них особенное. В чем именно заключается такая особенность, объяснить трудно, здесь имеется множество нюансов. Но сыщику с опытом такие нюансы всегда видны отчетливо. А Гуров как раз и был сыщиком с опытом, и потому он сразу же обратил внимание на положение тела мертвой старушки и решил, что ее убили.

Второй момент был еще более настораживающим, чем первый. На старушке был светлый осенний плащ, и этот плащ был в изрядном беспорядке: раскрыт на груди, а правый карман вывернут. Такое впечатление, будто старушка, перед тем как умереть, что-то судорожно искала у себя за пазухой или в карманах. Или кто-то ее обыскивал.

Гурову просто-таки до чесотки в руках захотелось подойти к мертвой старушке ближе, осмотреть тело, затем осмотреть место происшествия, попытаться найти возможные следы преступника, всмотреться в них, определить, чьи они и куда ведут, – словом, выполнить всю первоначальную работу, каковую и полагается делать сыщику в подобных случаях.

Но усилием воли он сдержал свой профессиональный порыв. По идее, вот-вот должна была подъехать следственная бригада, и Гуров не хотел путаться у нее под ногами. Да и к тому же кем он был в данной ситуации? Можно сказать, что никем. Так, частным лицом, пациентом неврологического санатория «Сосновый бор». Гуров вздохнул, поднял воротник куртки, так как накрапывал дождь, и решил дождаться прибытия местной полиции.

Полиция и впрямь скоро прибыла. Но ни следователя, ни эксперта, ни оперуполномоченного Лев Иванович, к своему удивлению, не увидел. Из машины нехотя вышли два сержанта и, ежась под дождем, приблизились к мертвой старушке.

– Кто ее знает? – спросил один из сержантов, обращаясь сразу ко всей толпе.

– Я, – протиснулась вперед какая-то женщина. – Она – наша…

– Ваша – это чья? – спросил сержант.

– Из дома престарелых, – пояснила женщина.

– А вы кто? – спросил сержант у женщины.

– Я заместитель директора дома престарелых, – пояснила женщина и повторила: – Наша она. Елизавета Петровна Калинина. Восьмидесяти лет от роду…

– Понятно, – сказал сержант. – Чем-то болела?

– Елизавета Петровна? Конечно, болела. Старики – они все болеют…

– Угу, – сказал сержант. – Восемьдесят лет, болела… Оттого и умерла. В общем, дело ясное. Расследовать здесь нечего. Сейчас подъедет «Скорая», и ее увезут.

Оба сержанта повернулись и торопливо зашагали к машине, уселись на сиденье, и один из них стал заполнять какие-то бумаги. Гуров недоуменно хмыкнул, почесал лоб, подошел к машине и постучал в стекло.

– Что? – приоткрыл дверцу сержант.

– И это все? – спросил у него Гуров.

– Вы о чем? – не понял сержант.

– Я о мертвой старушке, – пояснил Гуров. – А как же осмотр тела и осмотр места происшествия? А опрос свидетелей?

– Каких еще свидетелей? – поморщился сержант. – При чем тут свидетели? Дело ясное – человек умер своей смертью. Восемьдесят лет, всякие болезни… Все, что нам было нужно, так это установить личность умершей. Ну, мы установили…

– А вы что же, медицинский эксперт-криминалист? – спросил Гуров.

– Что? – прищурился сержант, глядя на Гурова.

– Я говорю, откуда вам известно, что старушка умерла своей смертью? А может, ее убили?

– Ха! – с иронией сказал сержант, подумал и спросил у Гурова: – А вы, собственно, кто такой?

– Никто, – угрюмо ответил Лев Иванович. – Лечусь в санатории.

– Вот и лечитесь! – отрезал сержант. – Лезут тут всякие. Указывают… Тоже мне сыщик нашелся!

– И все-таки, – не отступал Гуров, – вам бы следовало осмотреть тело. Хотя бы – проверить карманы. А вдруг у нее в карманах предсмертная записка? Или какая-нибудь драгоценность. Всякое бывает…

– А ведь и вправду! – произнес второй сержант. – Тело-то мы не осмотрели. А ведь полагается. Мало ли что в карманах у этой старушки…

– Черт! – недовольно сказал первый сержант, вылезая из машины. – Еще и дождь, как назло! Ходят тут всякие, советуют… – он злобно покосился на Гурова.

– Прошу прощения за беспокойство, – развел руками Лев Иванович.

Сержант ничего не сказал, вместе с напарником подошел к мертвой старушке и принялся шарить у нее в карманах.

– Предсмертная записка, драгоценности! – передразнил он Гурова. – Ничего нет! Карманы пустые!

– Понятно, – сказал Гуров. – А каких-нибудь пятен на одежде вы, случаем, не обнаружили? Которые похожи на кровь…

На этот раз сержант и вовсе не удостоил Гурова ответом, забрался в машину и вновь принялся за бумаги. Подъехала «Скорая». Сержант, не вылезая из автомобиля, коротко поговорил с фельдшером и сунул ему исписанную бумагу. Фельдшер взмахнул рукой, из «Скорой» показались два человека с носилками, растолкали толпу, подошли к покойнице, погрузили ее на носилки и унесли. «Скорая» тронулась.

– Подождите! – крикнул Гуров сержанту, видя, что и полицейские тоже собираются уезжать.

– Ну, что еще? – спросил сержант, приоткрывая дверцу машины. – Как же ты мне надоел, дядя!

– Пусть ваш оперуполномоченный, который будет расследовать это дело, заскочит в санаторий и спросит Гурова Льва Ивановича. Это я. Не забудьте, пусть спросит Гурова Льва Ивановича.

– Зачем? – лениво спросил сержант.

– Мало ли, – уклончиво ответил Гуров. – Вдруг ему захочется со мной пообщаться. Всякое бывает…

Сержант ничего не ответил, захлопнул дверцу, и машина тронулась. Лев Иванович стоял под дождем и смотрел ей вслед. Он не сердился на дураков-сержантов ни за их непрофессионализм, ни за их невежливое отношение к нему. Таких сержантов он навидался на своем веку немало, на всех сердиться – никакой злости не хватит. Сейчас он думал о гипотетическом оперуполномоченном, который, по идее, должен задуматься над обстоятельствами смерти старушки. А ведь должен, если не дурак, – потому что и дураков-оперуполномоченных Лев Иванович навидался предостаточно. И если этот неведомый Гурову местный опер и впрямь не дурак, то он обязательно расспросит оболтусов-сержантов обо всех обстоятельствах и нюансах, связанных со смертью старушки, и явится к Гурову, если, конечно, сержанты скажут ему о том, что Гуров просил явиться.

А уж Льву Ивановичу есть что сказать местному оперу. Во-первых, о необычном положении тела мертвой старушки. Во-вторых, о ее расхристанном плаще и вывернутом кармане. Ну, и в-третьих, у самого Гурова есть о чем спросить местного опера. Например, от чего умерла старушка: экспертизу-то, наверное, все равно так или иначе будут проводить.

Возможно, размышлял далее Гуров, он переусердствовал в своих предположениях и старушка действительно умерла своей смертью, несмотря на положение тела, расхристанный плащ и вывернутый карман. Что ж, и замечательно. То есть, конечно, ничего хорошего, когда человек умирает, а замечательно то, что ее не убили и она умерла по естественным причинам. А вот если бабулю действительно убили, то тут, конечно, напрашивается целый ворох всевозможных дополнительных вопросов и предположений.

Во-первых: как именно и чем именно убили? Будучи рядом с телом, Гуров не заметил следов крови. Конечно, этот факт сам по себе ни о чем не говорит – разве мало бывает бескровных убийств? Уж Гуров-то об этом знает распрекрасно. Ну, а коль убили, то кто и зачем? Старушки существа, так сказать, загадочные. Они почти как непорочные ангелы, все их прегрешения, если они и были, в прошлом. А теперь они сплошная невинность и чистота. Так за что же убивать невинную и чистую душу? Конечно, бывает всякое, и на безгрешную душу найдется нелюдь, но все равно – в преждевременной смерти любой старушки или старика всегда таится некая печальная загадка. Хотя, опять же, может быть и такое, что никакой особой загадки и нет, а просто шел мимо какой-то варнак, увидел одинокую гуляющую старушку и подумал: а дай-ка я проверю, что у нее в карманах. Старушки – они запасливые, может быть, что-то ценное найдется. Ну, а дальше все понятно и без дополнительных комментариев…

Вот обо всем этом Гуров и поговорит с местным оперуполномоченным. Конечно, если тот явится…

Глава 4

Когда Лев Иванович вернулся в санаторий, было уже обеденное время. В столовой народ обсуждал недавнее событие – мертвую старушку в саду. Гуров прислушался. Он всегда, если бывала такая возможность, старался прислушиваться к народному мнению относительно того или иного происшествия. Нередко он специально совершал хождение в народ, чтобы выслушать народные версии касательно того или иного происшествия. Прикинувшись зевакой или просто случайно шедшим мимо мужичком, он останавливался близ судачившего народа и слушал, слушал, слушал… А иногда даже принимал участие в споре, ловко вворачивая в разговор интересовавшие его вопросы.

Конечно, в большинстве случаев народные мнения являлись, так сказать, вольным плодом народного творчества, но иногда кто-нибудь выдавал настолько разумное и обоснованное мнение об интересующем его предмете, что Гуров приходил в тихий восторг. И тогда он брал это мнение в качестве основной версии, и на поверку оказывалось, что это была правильная версия, которая, в конце концов, приводила к раскрытию преступления.

Вот и сейчас Лев Иванович вроде как бы безучастно сидел за столом, ковырялся в тарелке, то и дело рассеянно вглядывался в окно, а сам слушал. Нельзя сказать, что народ, принимавший участие в обсуждении недавнего происшествия, радовал Гурова разнообразием предположений и мнений о случившемся. Большинство сходилось на том, что старушка все же умерла собственной, естественной смертью. Вышла, мол, погулять перед сном по саду и неожиданно скончалась. Конечно, все это печально, но, как говорится, все там будем. То есть это была та же самая версия, которую выдвинули два обормота-сержанта.

Но выдвигались и другие мнения. Их было совсем немного, но они все же имели место быть. Кто-то за столиком в углу настойчиво доказывал, что в смерти старушки не все так просто, а есть в ней некая загадка. Для чего, к примеру, старушке нужно было идти в сад? Прогуляться перед сном? Очень может быть, но ведь прошлым вечером, насколько помнится, накрапывал дождик. Какие могут быть прогулки, когда идет дождь, а тебе восемьдесят лет? А может быть, старушку привели в сад какие-то обстоятельства чрезвычайного характера? Но тогда какие? Да и потом: откуда известно, что старушка умерла именно вечером? А может, она скончалась ночью? Или даже под утро? А тогда возникают дополнительные вопросы. Например, о том, что понадобилось покойнице ночью в саду? И вообще, почему пожилую женщину не хватились в доме престарелых, когда заметили ее отсутствие? Или у них там воля вольная? Тем более что никто пока не знает истинных причин ее смерти. Да хоть бы они и были известны, что с того? Допустим, у старушки случился инфаркт. Ну, так до него можно и довести! Допустим, сообщил старушке кто-то в саду неприятную весть, вот тебе и инфаркт. Старушкам много ли надо? Так что как вы себе хотите, а в деле смерти бабули ничего еще не ясно.