Восставшая Луна Макдональд Йен

Глава вторая

И вновь оживленный утренний гул, охвативший квадру Ориона, рассекает этот характерный крик, пронзительный и высокий. Череда коротких и резких звуков, переходящая в трель.

Пальцы Алексии, занятой утренним туалетом, застывают на пуговице приталенного жакета. Малейшее движение, легчайший шорох ткани уничтожат песню. И та действительно затихает. Алексия в чулках спешит на балкон. Застывает как вкопанная, пытаясь расслышать тонкие звуки сквозь аккорды сотен разных электрических двигателей, журчание воды в трубах, тихий шелест искусственных ветров и хор человеческих голосов, которые представляют собой самую громкую составляющую музыки Меридиана. Она сосредоточивается, будто стрела в полете, вся превращается в слух. Даже собственное сердцебиение и шорох дыхания кажутся ей слишком громкими.

Вот оно: стаккато коротких, как булавочные уколы, звуков дальше в квадре. Нечто странное, живое, нечеловеческое. На краю поля зрения мелькает зеленое золото, красное пятнышко – расплывчатое пятно. Она отслеживает движение взглядом. Птица.

– Что это?

Алексия научилась принимать иконки в глазу, отображающие Четыре Базиса. Железной Руке Орла Луны не суждено познать удушающий страх перед кислородным долгом, не суждено занимать вдохи у семьи и друзей; извлекать воду из того, что побывало в легких у полутора миллионов лунных граждан. Но огоньки в поле зрения никогда не гаснут, и Алексия не забывает, что в этом мире все оценено и учтено. Ее фамильяр все еще ощущается как что-то незнакомое. Алексия дала ему имя, как того требует обычай – Манинью [3]– и наделила обликом мультяшного пацана в мешковатой майке, шортах и огромных кедах, чтобы он не выглядел грозным, но все еще робеет говорить с ним вслух. У нее дома ИИ знают свое место.

У нее дома…

«Красноспинный попугай», – тихо сообщает Манинью через имплант в ухе. Алексия ахает, когда цветное пятно устремляется к ней, а потом садится на перила соседского балкона: птица.

– О, кто тут у нас… – выдыхает Алексия Корта. Она садится на корточки, цокает языком и шипит, протягивает палец в сторону птицы: общеизвестный ритуал призыва маленьких существ и младенцев. – Разве ты не красавец?

Попугай наклоняет голову и смотрит на нее сперва правым глазом, потом левым. Цвет его оперения меняется от бирюзово-зеленого на макушке до изумрудного на крыльях и желтого на животе. Спина – горячий кирпично-красный всплеск.

Не считая рыб и ракообразных в ресторанных аквариумах и ручных хорьков на поводках, это единственное живое существо, не принадлежащее к человеческому роду, которое Алексия увидела с той поры, как покинула Землю.

«Что он тут делает?» – Алексия напрягает челюстные мышцы, говоря субвокально, через имплантированный микрофон, – этот трюк каждый лунный ребенок осваивает раньше, чем начинает ходить, но ей он по-прежнему не дается.

«Судя по поведению, я предположил бы, что он пытается выпросить у тебя еду», – говорит Манинью.

«Да я не об этом, – говорит Алексия. Она одела фамильяра в оболочку, которая делает его похожим на дуралея, завсегдатая пляжей, но, с точки зрения личности ИИ, – вылитый святой отец, обучающий катехизису. – Я имела в виду, откуда он взялся?»

«Колонии диких попугаев возникли в Царице Южной двадцать лет назад, – говорит Манинью. – В Меридиане обитают около пяти сотен экземпляров. Они оказались устойчивы к уничтожению. Биологическая инвазия – постоянная проблема в городских центрах».

«Что они едят?»

«Зерно, фрукты, орехи и семена, – говорит Манинью. – Съедобные излишки. Они полностью зависят от людей».

– Не улетай, пассаринью [4],– говорит Алексия.

Она медленно пятится в гостиную. Старая квартира в Океанской башне была тесной, а эта – тюремная камера. «И где мой вид из пентхауса?» – пожаловалась она. Помощники озадаченно нахмурились. Это было высококлассное жилье, подходящее для личного ассистента Орла Луны. Они объяснили, как глубоко радиация проникает с поверхности сквозь реголит. Чем выше статус, тем ниже ты живешь. «А где кухня?» Сбитые с толку служащие вывернули из стены раковину, вытащили мусоросборник, выдвинули холодильник. «А где я буду хранить вещи? Готовить?» Опять они изумленно вскинули брови. «Вы хотите готовить?» Все едят вне дома. Надо выбрать заведение, познакомиться с завсегдатаями и шеф-поваром, создать небольшое сообщество. Кухоньки в квартирах нужны для того, чтобы смешивать коктейли и заваривать мятный чай, если никак не получается пойти в чайную.

Орешки. У нее есть немного кешью в холодильнике. Кешью, сок кешью – это вкус дома. Больше в холодильнике ничего нет. Птицы любят орешки, не так ли?

«Сообщение от Лукаса», – говорит Манинью.

– Вот дерьмо.

Даже не голосовой вызов. Сообщение, инструкция. Планы изменились. Встретимся в Павильоне Новой Луны. Форма одежды – для пленарного заседания.

Алексия бросает горсть орехов на балкон и, отворачиваясь, боковым зрением видит трепетание зеленых перьев.

Мужчина ныряет в лифт следом, держась близко, словно тень. От его вони у нее перехватывает дыхание. Обоняние Алексии было первым ощущением, подвергшимся атаке Луны, и первым, которому пришлось адаптироваться. Когда она вышла из капсулы «лунной петли» в хаб Меридиана, вонь едва не сбила ее с ног. Тошнотворный смрад нечистот, запах воздуха, которым дышали тысячи тел, и самих этих тел, треск озона и электричества, жирный сладкий дух только что напечатанного пластика. Тела, пот, бактерии и плесень. Запахи готовки, гниющей растительности, стоячей воды. И над всем, выше всего, – пряный запах лунной пыли, похожий на запах сгоревшего фейерверка. Однажды утром она проснулась в своей крошечной спальне, больше не чувствуя зловония. Оно стало ее частью. Слилось с ее кожей, горлом, выстилкой трахеи и легких.

Весь лифт замечает этого мужчину.

Он высокий, тощий, белый и небритый. Одет по-лунному заурядно: в толстовку и леггинсы, но одежда грязная: немыслимый факт в обществе, которое носит вещи один день, чтобы наутро все напечатать заново. Он обнажен: фамильяр не нависает над его левым плечом. Мужчина замечает взгляд Алексии и смотрит прямо на нее.

Алексия Корта не из тех, кто первым отворачивается.

По мере того как лифт поднимается, пассажиров становится меньше. Когда он достигает уровня, где офис Совета УЛА символически подвешен между Землей и лунной элитой подножия, – остаются только Алексия и вонючий мужчина.

Лифт замедляет ход, останавливается.

– Дайте мне немного воздуха, – выдыхает вонючка, когда дверь открывается. И делает шаг в проем, чтобы не дать ей закрыться.

– Простите… – Алексия протискивается мимо, и он хватает ее за запястье. Бразильянка высвобождается, демонстрируя, что могла бы сломать ему руку одним усилием мысли, и приостанавливается, желая ответить на оскорбление. А потом понимает: так выглядит нищета. Она выросла, веря, что на Луне все богаты. Она сидела на парапете Океанской башни и смотрела на крошечный далекий шар миллиардеров.

– Прошу. Глоток. Воздуха.

Она слышит напряжение в каждом слове. За каждый слог приходится платить. Этот человек задыхается. Его грудная клетка почти не движется, сухожилия шеи – туго натянутые кабели, и каждая мышца сосредоточена на втягивании воздуха в легкие. Но дышать он не может.

– Прости, я новенькая, не знаю, как это делается… – бормочет Алексия, пятясь от человека, который медленно умирает от асфиксии.

– Сраная УЛА, – шепчет он ей вслед. Он не может позволить себе кричать. – Не. Стоишь. Даже. Воздуха. Которым. Мы. Дышим.

Алексия оборачивается.

– Что ты имеешь в виду?

Дверь уже закрылась.

– Что ты имеешь в виду? – кричит Алексия. Лифт поднимается со скоростью экспресса к высокому городу, где обитает беднота.

«Алексия, – говорит Манинью, – ты опоздала на две минуты и двадцать три секунды. Лукас ждет».

Сложив руки на груди, леди Сунь ожидает прибытия Уполномоченной лунной администрации. Досточтимые делегаты будут в раздражении: им пришлось отправиться из Меридиана в Царицу Южную, потом – во Дворец Вечного света и наконец совершить унизительную прогулку по полированному каменному полу Великого зала «Тайяна» к маленькой двери, за которой ждет леди Сунь со своей свитой. Ну и пусть злятся. Вдова из Шеклтона – не дитя, которое можно подозвать к себе вот так, запросто.

Они двигаются словно испуганные куры, эти земляне: ступая осторожными, экономными шагами, держась близко друг к другу, будто пол способен их поглотить. Земляне. Какие отвратительные костюмы. Узкие галстуки, убогие туфли. Униформа аппаратчиков и корпоративных идеологов. Их фамильяры – идентичные полумесяцы, серые как сталь, словно обыкновенные цифровые помощники, а не внешние ИИ-души. Ее свита – высокая, красивая, хорошо одетая – глядит на землян свысока.

– Сунь Цыси.

Она ждет.

Она может ждать, пока Солнце не остынет.

– Леди Сунь.

– Делегат Ван.

– Мы обеспокоены благополучием делегата Джеймса Ф. Кокберна. Он был назначен представителем УЛА при «Тайяне» с особыми полномочиями по экваториальному поясу солнечных батарей, – говорит делегат Ван, холодная и расчетливая женщина из Пекина. Партийный аппаратчик.

– Мы хотим знать, не произошел ли с делегатом Кокберном несчастный случай. – Фамильяр леди Сунь определяет говорившего как Ансельмо Рейеса из объединения венчурного капитала «Давенант». УЛА прислала чиновников самого высокого ранга.

– Вынуждена с сожалением сообщить, что делегат Кокберн попал в аварию со смертельным исходом во время инспекции Солнечного кольца, в секторе Гримальди – Север, – говорит леди Сунь. – Скафандры для поверхности, даже бронированные, требуют навыков и опыта.

– И нам не сообщили об этом немедленно? – спрашивает делегат Ван.

– Сеть еще восстанавливается после вторжения, – говорит Деметра Сунь из тайянской свиты, как было отрепетировано.

– Вы имеете в виду рационализацию, – поправляет делегат Ван.

Деметра Сунь опускает голову.

– «Тайян» проведет полное расследование случившегося, – обещает Сунь Госи. – Вам предоставят отчет, и будут удовлетворены любые требования о компенсации.

– Пожалуйста, примите это от правления «Тайяна», – говорит леди Сунь. Она поднимает палец, и Сунь Сюлань делает шаг вперед с сундучком в руках. Сундучок маленький, замысловатый – лунный титан, лазерная резьба. Изысканная вещь. Ван Юнцин достает каллиграфический свиток.

– Углерод, пятьдесят восемь тысяч пятьсот двадцать три целых двадцать пять сотых грамма, и шестнадцать тысяч шестьсот шестьдесят четыре целых тридцать семь сотых грамма кислорода, – читает делегат Ван. – Объясните, пожалуйста.

– Химические компоненты Джеймса Ф. Кокберна, по массе, – говорит леди Сунь. – На удивление высокое содержание наночастиц свинца, ртути, кадмия и золота. Разве каллиграфия не изысканна? У Сунь Сюланя завидный талант.

Высокий юноша опускает голову в знак признательности.

– Элементы уже добавлены в общий органический пул, – прибавляет леди Сунь. – Заббалины весьма аккуратны в том, что касается численной стороны жизненного итога. Я нахожу такую точность обнадеживающей.

Сунь Сюлань обращается с кистью каллиграфа всем на зависть, но Цзян Ин Юэ еще лучше обращается с ножом. Она в «Тайяне» занимает пост ответственной за разрешение корпоративных конфликтов – более прямолинейные кланы, вроде Маккензи, обошлись бы без словесных изысков и назвали эту должность Первым Клинком. Три Августейших предвидели прибытие агента Народной Республики: простые проверки определили Джеймса Ф. Кокберна как означенного агента с вероятностью семьдесят пять процентов. Риск оказался достаточно велик, чтобы правление, собравшись среди теней и сияния Дворца Вечного света, приказало с ним покончить. Эту миссию поручили Цзян Ин Юэ, вооружили и велели приступать. Она лично сопровождала делегата Кокберна в частной автомотрисе. Пока автомотриса была в туннеле, ведущем через стену кратера Шеклтон, Цзян Ин Юэ вытащила костяной клинок из ножен внутри костюма и воткнула его Джеймсу Ф. Кокберну через мягкую плоть под челюстью прямиком в мозг. На запасном пути у терминала БАЛТРАНа ждали заббалины. Они забрали тело, нож и устранили все следы ДНК. Пятна – это кровь, кровь – это углерод, а углерод принадлежит Луне.

– Но это же… – дрогнувшим голосом начинает Моника Бертен, третий исполнительный директор УЛА, представляющий интересы Европейского союза.

– Это по-нашему, мадам Бертен, – говорит леди Сунь. Согнутый палец сигнализирует ее окружению, что встреча окончена. – Пожалуйста, наслаждайтесь гостеприимством Дворца. – Молодые женщины и мужчины окружают леди Сунь, когда она уходит. Ее славные мальчики и девочки.

– Вы заметили? – говорит леди Сунь, когда они садятся в капсулу трамвая, которая доставит ее в частные апартаменты.

– Все подчиняются мадам Ван, – говорит ответственная за разрешение корпоративных конфликтов.

– Народная Республика не забыла, – продолжает леди Сунь. – Они ждали шестьдесят лет, но стали жадными и слабыми. Они совершили ошибку и показали нам, как глубоко контролируют УЛА. И мы можем использовать это против них.

Капсула скользит по туннелям и замедляется, приближаясь к частной станции.

«Мадам, прибыл Дариус Маккензи», – объявляет фамильяр леди Сунь.

– Дариус Сунь, – поправляет Вдова из Шеклтона. – Ин Юэ, пожалуйста, вызови мою внучку Аманду. Хочу увидеться с ней у себя.

Подле двери капсулы она взмахом руки отпускает Цзян Ин Юэ. Останавливается, чтобы оценить взглядом своего внучатого племянника. Пять дней назад леди Сунь оставила его в школе Семи Колоколов. Он уже выглядит более стройным, бдительным, собранным. Более дисциплинированным. И перестал курить.

«Мы тут делаем оружие», – сказал Мариану Габриэль Демария.

Леди Сунь посылала многих членов своей семьи изучать путь клинка, но оружие, которое она кует на этот раз, представляет собой нечто более изящное и великое. Оружие, открытое взглядам, словно меч на стене, который много лет сохраняет смертельную остроту. Оружие, которое можно обнажить лишь после того, как она умрет.

– Дариус.

– Тайхоу [5].– Почтительное обращение не совсем корректно, но все-таки Мариану Габриэлю Демария научил его хорошим манерам, и это после непристойной бесцеремонности Кингскорта. Когда Маккензи успели сделаться мягкотелыми декадентами? В былые, великие дни Сунь и Маккензи выковали этот мир. Маккензи производили сталь, а леди Сунь уже тогда была тверда как алмаз против их металла. Леди Луна в ту пору была сурова: за каждый вдох и каждую слезу с ней приходилось воевать. Их осталось так мало: Роберт Маккензи мертв, Евгений Воронцов – слабоумная развалина, которую внуки тащат куда-то, словно свинью на рынок. Даже Адриана Корта, последняя из Драконов, умерла первой. У нее был стальной хребет. А дети разочаровывают. Из грязи в князи и обратно в грязь за три поколения. Первое поколение чего-то добивается, второе тратит, третье теряет. Лукас Корта, конечно, сын своей матери. Отправиться на Землю – прежние Драконы восхитились бы. Они знали толк в том, как совершать невозможное.

Она замыслила, чтобы Корта и Маккензи уничтожили друг друга. Над этим еще надо поработать.

– Полагаю, Мариану не дает тебе спуску? – спрашивает леди Сунь.

Она подходит к окнам, щелям полыхающего света, прорезанным сквозь наружную каменную стену кратера Шеклтон. Толщина закаленного стекла – шесть сантиметров, но неумолимый солнечный свет Южного полюса день за днем, месяц за месяцем расщепляет атомные связи. Однажды они падут. Леди Сунь нравится представлять этот момент. Когда знаешь, чем все закончится, это бодрит и укрепляет. Лезвия яркого света рассекают комнату, и в них танцует пыль. Апартаменты леди Сунь просторны и обставлены просто; роскошь выражается в тканях, которыми обиты стены. Лучи солнечного света, на этих экстремальных широтах достигающие раз и навсегда определенной высоты, прочертили длинные белые линии на парче и гобеленах. Леди Сунь это безразлично. Она обожает свои ткани за тактильные свойства: талантливо сотканные переплетения волокон могут измениться, стоит лишь раз провести по ним рукой, – из гладких, словно мягкий мех, сделавшись шершавыми, как кошачий язычок.

– Если вы имели в виду, что мои занятия идут интенсивно, то так оно и есть, – говорит Дариус Сунь-Маккензи. – Он учит меня ощущать. Сражению предшествуют движения, движениям – ощущения.

– Лабиринт, – говорит леди Сунь. Вся Луна знает легенду о темном лабиринте, где тренируются истинные бойцы и во мраке висят семь колоколов. Если сможешь пройти по лабиринту так, чтобы ни один из них не зазвучал, ты узнал все, чему школа Семи Колоколов может тебя научить. – Покажи мне, что ты теперь умеешь.

Леди Сунь достает трость из стеклянной вазы. Глупые гости и дети приносят ей трости в подарок. Она обрушивает эту штуку со всей силы на голову Дариуса. Но его там нет. Он отпрянул на шаг, сохраняя равновесие и готовый ко всему. Леди Сунь атакует Дариуса тростью, словно вдова, отбивающаяся от взломщиков. Дариус уходит, увертывается, уклоняется от ударов: его движения скупы, так что всякий раз трость промахивается на считаные миллиметры.

«Изящество и элегантность, – думает леди Сунь, приближаясь к Дариусу и осыпая его шквалом рубящих и колющих ударов. – Он не полагается лишь на зрение: слышит движения трости, мое дыхание и шаги; он чувствует, как перемещается воздух».

– Восхитительно, – говорит леди Сунь. – А теперь представь себе, что ты собираешься убить меня. – Она бросает трость. Дариус ловит, не глядя. Он чувствует ее, его рука там, где надо, ладонь открыта. Он надвигается на леди Сунь; кончик трости скользит мимо ее горла, мягкого места за ухом, подмышки. Расстояние близкое, движения отточенные; дистанция между намерением ударить и ударом минимальна.

Трость касается ее предплечья, паха, шеи. Это финал: три изящных пореза.

Первый лишит клинка.

Второй – способности сопротивляться.

Третий – жизни.

Леди Сунь подзывает внука, и Дариус отдает трость.

– Ты учишься быстрее, чем тебя обучают.

– В «Горниле» я усвоил основы ножевого боя с Денни Маккензи.

– Денни Маккензи, да, прекрасный рубака. Подлый и благородный. Интересно, как он переносит изгнание.

Фамильяры объявляют о прибытии Аманды Сунь. Она в вестибюле. Дариус начинает прощаться.

– Останься, – возражает леди Сунь. – Есть и другие способы борьбы.

Гнев Аманды Сунь виден по ее расправленным плечам, напряженному животу и рукам. «Я читаю тебя как детскую книжку, – думает леди Сунь. – Неудивительно, что Лукас Корта тебя превзошел».

– Твой сын в Тве, – наконец говорит Вдова из Шеклтона.

– Он по-прежнему под защитой Асамоа.

– А ты по-прежнему здесь, – говорит леди Сунь. На краю ее поля зрения – все еще широкого и острого – топчется Дариус. – Пока мы разговариваем, Лукас Корта едет в Тве. Он собирается забрать сына обратно в Меридиан. Нам нужен рычаг воздействия на Орла Луны. Вся Видимая сторона из кожи вон лезет, чтобы заполучить какого-нибудь Корту. Ценного Корту.

– Я отправлюсь немедленно.

– Для этого слишком поздно. Тамсин подготовила от твоего имени иск о родительской опеке над Лукасинью Кортой.

Дариус склоняется вперед, напрягая мышцы и сухожилия, затаив дыхание; его новорожденные боевые инстинкты пробудились.

– Ты должна подать иск в Суд Клавия. Будешь лично вести дело. А значит, неизбежно пересечешься с Лукасом Кортой.

– Ты мерзкий иссохший мешок желчи… – начинает Аманда.

– Какая мать не пожертвовала бы собой ради ребенка?

– Я член совета директоров и имею право на то, чтобы со мной консультировались.

– Материнство – не вопрос прав. Это вопрос ответственности, – говорит леди Сунь. – Тебя ждет автомотриса.

Вдова из Шеклтона складывает руки. Аманда Сунь, совладав с эмоциями, поворачивается и быстрым шагом покидает апартаменты.

– Она мне солгала, – говорит старуха Дариусу. – Сказала, что убила Лукаса Корту, когда «Корта Элиу» пала. Понимаешь, Дариус, люди говорят: бизнес есть бизнес, ничего личного. Великая ложь. Все – личное.

Глава третья

Тве атакует соблазнами все чувства Алексии. Здесь есть цвета, формы, тени и движения, с которыми она ни разу не сталкивалась в Меридиане. Дюжина мелодий, сотня голосов – дети! птицы! – тысяча разновидностей шума, гама и суеты: грохот и плеск водопровода, завывание – то порознь, то в унисон – теплых влажных ветров в вентиляционных каналах, раздраженный визг электрических двигателей… А это что? Двое детей на скейтборде? Тве смазывает кожу Алексии пятьюдесятью мускусами и феромонами: ее язык ощущает одновременно кислоту и сладость, нечто пикантное и соленое; в каждой клеточке тела – тепло, и давление здесь выше, а еще влажность, и… Неужели гравитация слегка не в порядке? Меридиан – великолепная панорама переплетающихся каньонов: утесы там грандиознее, чем можно представить, любая обширная перспектива сходится в далекой сияющей точке, но это все камень, мертвый камень. Тве – корень жизни, чьи отростки сплетаются, впиваются, прорываются глубоко в холодное сердце Луны, чтобы найти жизненно важные вещества, которые позволят умножить себя.

Моту скользят сквозь толпу людей, скопившуюся у станции. Лукас, Алексия и Нельсон Медейрос, начальник службы безопасности Орла, окружены группой эскольт. Алексия хватается за ручку, едва не потеряв равновесие от внезапного ускорения. Она тихонько вскрикивает, когда моту на большой скорости въезжает в неосвещенный туннель. Изгибы, повороты, наклоны смещают ее центр тяжести туда-сюда. В какой-то момент желудок камнем падает вниз. Потом все вокруг заливает яркий свет цвета обожженной солнцем кожи, и что-то хватает моту, поднимает его так быстро, что Железная Рука теряет дар речи. Они на платформе лифта едут вверх по стене огромной шахты, а мимо один за другим проносятся ярусы растений. В Барре каждый балкон и крыша представляли собой городскую ферму – она придумывала системы капельного орошения для всего – от салатов до особых разновидностей коки, – но масштаб этой гидропонной трубы сам по себе вызывает трепет. Тут – картофель, там – ямс. А это, выходит, бобы – со стручками размером с предплечье? Моту поднимается через лес кукурузы: изящные листья похожи на копья, стволы совсем как у деревьев. Растения становятся высокими при лунной силе тяжести и в теплой, яркой, богатой на питательные вещества экологии Тве.

– Это как в парке аттракционов! – кричит Алексия, перекрывая шум воздуха, шелест листвы и голоса невидимых птиц.

– Корта и Асамоа всегда друг друга понимали, – говорит Лукас. – Маккензи, Суни и Воронцовы привезли свое богатство с Земли. А мы, Корта и Асамоа, прибыли с пустыми руками и использовали то, что обнаружили. Итак, давай повторим еще раз. Омахене – это…

– Генеральный директор АКА. Меняется по принципу ротации каждые два года.

– В настоящее время?

– Пост занимает Лусика Асамоа.

– Кто она?

– Мать Луны Корты. Была второй женой Рафы Корты.

– Не второй женой. Это подразумевает серийную моногамию. И слово «око» не имеет гендера. Кеджи-око. Параллельная супруга. Ее связь с Лукасинью?

– Он спас какого-то… парня?

– Коджо Асамоа. Во время Лунной гонки.

– Да, я об этом читала. Просто безумие какое-то.

– Вид развлечения, которое я рекомендую самым пресыщенным. Продолжай.

– Коджо Асамоа приходится Лусике Асамоа… племянником? Так или иначе, Лукасинью заслужил право на защиту и воспользовался им, когда сбежал от Денни Маккензи у алтаря. Должна заметить, от ваших брачных обычаев у меня в мозгу искрит.

Нельсон Медейрос, как понимает Алексия, еле сдерживает смех.

– Амории, кольцевые браки, полигамии с любым количеством участников, моногамии любой формы и продолжительности, групповые браки, линейные браки, ходячие браки, браки с призраками [6], браки с самим собой… Моя сестра могла бы тебе все объяснить, – говорит Лукас. – Но принцип везде одинаковый. Любовь – это переговоры. Каждый день, каждую секунду. Любовь похожа на дитя. Ее надо направлять, лелеять, взращивать. Наша система соглашений, контрактов и никахов кажется неромантичной. Я считаю, это хорошо. Романтика – глупость, болезнь. Любовь живая. Любовь выживает. У нашей системы нет времени на романтику, но она предоставляет целые миры для любви, позволяя ей расти. Мой никах с Амандой Сунь был хорошо спроектирован. Мы оба радовались, что в нем нет обязательств по части секса или интима. Любовь контрактом не предусматривалась. Но он позволял нам искать ее где-то еще.

– Аманда Сунь, которая пыталась лишить тебя воздуха на терминале БАЛТРАНа в Море Изобилия, – напоминает Алексия. – Ну и кто сейчас ударился в романтику?

– Она потерпела поражение, – возражает Лукас. – А нас учили, что Суни отличаются скрупулезным подходом.

– Их совет директоров показался мне достаточно скрупулезным, – замечает Алексия. «Тайян» был первым из Драконов, кто засвидетельствовал свое почтение новому Орлу в Гнезде Меридиана. Там Алексия, нарушив этикет, нанесла обиду леди Сунь – она знала, что за это придется расплатиться. – Думаю, старая леди уже придумала дюжину способов меня убить.

– Леди Сунь – достойный противник, – говорит Лукас. – Молись, чтобы пережить ее. И даже тогда будь осторожна. Суни играют с дальним прицелом.

Алексия ерзает на сиденье, воображая ножи, иглы и насекомых-убийц, которые их окружают.

– На что похож открытый вакуум?

Противоположность клаустрофобных ночных кошмаров Алексии, в которых ее запихивают в каменную трубу, такую узкую, что она не может пошевелить ни руками, ни пальцами; сны о том, как она внезапно просыпается обнаженной на поверхности и воздух с беззвучным криком покидает легкие, а между ее кожей и краем видимой Вселенной нет ничего.

– Он ужасен. И прекрасен. Крик жизни, устремленный в ничто. Каждая клетка подвергается безжалостным испытаниям. Лукасинью – лунный бегун. Я не понимал, зачем кому-то может понадобиться такое безумство. Теперь понимаю. В подобные моменты живешь на всю катушку. Ты бывала на поверхности? Надо. Каждого ребенка в десять-одиннадцать лет обучают пользоваться скафандром, ходить по поверхности и смотреть на Землю. Это мудрый обычай.

Подъемник останавливается возле внутреннего шлюза. Лукас дожидается, пока Нельсон Медейрос соберет эскорт.

– Начинаем шоу, – говорит Орел Луны, когда включается механизм шлюза. – Золотой Трон намерен произвести впечатление. Мы сделаем то же самое.

– Я не понимаю, – говорит Алексия.

Дверь открывается.

Алексия, не сдержавшись, изумленно ахает.

Купол представляет собой полусферу шириной в километр, вырубленную из лавового пузыря, лопнувшего четыре миллиарда лет назад во время извержений, затопивших море Спокойствия, но у Алексии захватывает дух не от него, а от дерева. Оно заполняет купол многочисленными ярусами толстых и тонких веток, веточек, листьев. Главный ствол, расположенный в полукилометре от входа, шире и выше Океанской башни. Алексия поднимает взгляд на крону. Каждая ветка могла бы стать стволом другого дерева, каждый прутик – веткой. Листья у этого исполина – размером с ее торс. Ослепительно яркие блики света пляшут в листве; купол оснащен зеркальной магией АКА; панели поворачиваются, находят свет и передают его от зеркала к зеркалу и к новому зеркалу, питая Великое Древо Тве. Листья находятся в постоянном мягком движении и касаются друг друга, заполняя купол безбрежным шелестом. С вершины падает лист – летит сквозь ветви, задевая их: то застревает, то поворачивается, медленно кувыркается, как пловец в воде. Из теней спешит бот. Осторожно ступая по паутине оросительных каналов, прорезанных в полированном каменном полу, он ловит лист, прежде чем тот коснется поверхности. На полу купола множество ботов-уборщиков мечутся туда-сюда. Каналы надо содержать в чистоте: углерод должен быть переработан.

Алексия пытается вычислить массу углерода и воды в данной экосистеме. Хватило бы на город – тысячи жизней воплощены в древесине и листве. Тоннаж вложенного витального материала говорит о могуществе Асамоа. Они хранят жизнь в сердце мертвой Луны.

Котоко ждет в глубоком сумраке листьев, выстроившись по обе стороны низких широких ступеней. Мужчины и женщины в ярких кенте [7], одна рука закрыта, другая – обнажена. Над каждым покрытым плечом парит фамильяр, каждая обнаженная рука сжимает посох, увенчанный изображением абусуа: вороны, леопарды, собаки, стервятники – все восемь духовных созданий, символизирующих материнские линии. Манинью называет Алексии имена и должности. Социальная и политическая структура АКА приводит ее в замешательство. Наверное, так происходит с любым, кто не Асамоа.

Там, где два крыла встречаются, сидит Лусика Асамоа, омахене АКА. Золотой Трон – простой табурет в виде буквы «пи», вырезанный из бледной древесины самого` Великого Древа; он ценнее любого золота. Прическа омахене представляет собой скульптуру – архитектурное сооружение! – из прутьев, перьев и лакированных палочек, увешанных блестящими черными безделицами, похожими на миниатюрные бумажные фонарики. Из тени за Золотым Троном появляются животные: попугай с ярким оперением, карликовый енот, медлительный паук размером с ладонь Алексии. Темное облако на миг материализуется позади головы Лусики Асамоа и исчезает как дым. Рой. Алексия вспоминает прикосновение насекомого-убийцы, созданного Асамоа; вспоминает, как нечто ядовитое ползло по ее коже, а она едва осмеливалась дышать. Она-то считала себя умной, сообразительной и неотразимой, когда обманом пробралась в люкс Лукаса Корты в отеле на пляже Копакабана.

Тогда она ничего не знала.

Каждое из этих животных наделено особым чувством, позволяющим наблюдать за происходящим вокруг, а еще они умеют убивать, проворно и сноровисто.

Енот лижет себе зад.

– Яа Доку Нана, – говорит Лукас Корта. Официальное обращение к омахене.

– Bem-vindo ao Tw,[8] Лукас Корта, – отвечает Лусика Асамоа.

У Алексии перехватывает дыхание при звуках португальского.

– Лукасинью, – говорит Лукас.

– В безопасности. Стабилизирован. Мы поговорим, Лукас. Советники. – Котоко кивают и берутся за посохи. От проникающего сквозь листья света их узорчатые одежды покрываются пятнами. Нельсон Медейрос уводит из зала эскольт. Как и было оговорено, Алексия остается.

Лусика Асамоа холодно смотрит на нее.

– Моя Железная Рука останется со мной, – говорит Лукас Корта.

– Лукасинью в безопасности и стабилизирован, – повторяет Лусика Асамоа. – Но он пробыл без кислорода десять минут. Мозг поврежден.

Рука Лукаса сжимает набалдашник трости.

– Расскажи мне, Лусика.

– Повреждения ужасные, Лукас.

Лукас Корта заметно пригибается: суставы и мышцы слабеют от потрясения. Алексия берет его за руку. Он ее не отталкивает.

– Отведи меня к нему. Пожалуйста.

– Конечно.

Лусика благословляющим жестом кладет Лукасу руку на плечо. Свита животных следует за ней. Паук едет на замысловатом украшении в волосах. В помещение ведут двери, которые Алексия не заметила и даже не подозревала об их существовании. В коридоре ждут работники АКА: они снимают головной убор омахене и куда-то его уносят. Паук перепрыгивает на плечо Лусики Асамоа. Алексия вздрагивает.

Они идут по опустевшим коридорам.

– Сестринство сделало все возможное, но их обитель – не медицинский центр, – говорит Лусика. – Спасательная капсула была повреждена при побеге из Жуан-ди-Деуса.

Алексия слышит упрек в голосе Лусики: ты оставил сына беспомощным в крепости врага. Но ты сделала то же самое со своей дочерью, думает Алексия. Бросила ее среди врагов. Она помнит звонок, когда школьные охранники нашли Кайо в дренажной канаве. Она угрожала водителям, запугивала пешеходов, нарушала все правила дорожного движения, подкупала, вымогала, платила и спала на полу в приемном покое, пока не убедилась, что брат в безопасности. Она разорвала бы Луну надвое, чтобы добраться до него.

Орел, омахене, Драконы: в чем смысл власти, если ее нельзя использовать на благо близких?

– Я дам тебе немного времени, – говорит Лусика Асамоа у входа в медицинский центр. – Луна скоро будет здесь.

Алексия мнется у двери, но Лукас просит ее быть с ним. Он не может остаться наедине с Лукасинью, не смеет; боится, что дисциплина и нужда, которые связывают его воедино, могут ослабнуть, и он рассыплется на тысячу осколков. Затем она видит парнишку на кровати – лежащего в коконе медицинского света, окруженного ореолом механических рук.

Алексия видит густые черные волосы, полные губы, высокие и резко очерченные скулы, складки сомкнутых век, по-бразильски широкий нос и смуглую кожу. Он принц из сказки, пойманный в ловушку чар. Ее segundo primo.[9]

Лукас Корта стоит у кровати, глядя на неподвижное святое лицо. Гладит Лукасинью по щеке. У Алексии сжимается сердце. В этом прикосновении столько нежности и боли. Затем в памяти Алексии всплывает религиозный страх из детства, и образ Лукасинью объединяется с ним. Вопреки здравому смыслу, мнению родни и бюджету, тиу Рубенс и тиа Сабрина настояли на том, чтобы пожениться в старой иезуитской миссии – длинном и узком склепе со сводчатым потолком, населенном призраками и прочими ужасами. Главным ужасом было мумифицированное тело умершего пятьсот лет назад провинциала [10], хранившееся в стеклянной витрине под алтарем. Рубенс и Сабрина преклонили колени, помолились, принесли обеты, но девятилетняя Алексия не могла отвести взгляд от шатра из костей, обтянутых кожей.

Лукасинью Корта – жуть в стеклянном резервуаре.

– Что ты делаешь, анжинью?

Мадринья Элис выбирала комнату тщательно. Она задрапировала ее любимыми тканями Луны, с изображениями цветов и животных. Выложила пять копий любимого красного платья Луны, в котором та носилась, свободная и дикая, по садам Боа-Виста. Она расставила мебель так, чтобы создать укромные уголки, щели и тоннели, вроде тех, которые девочка с юных лет исследовала в Боа-Виста. Все создано для удовольствий, но Луна сидит н полу посреди комнаты, скрестив ноги, спиной к двери, одетая в то же розовое скаф-трико, что и во время побега из Жуан-ди-Деуса.

– Я работаю над своим лицом, мадринья.

У нее над головой парит сфера размером со сжатый кулак, наполовину черная, наполовину серебряная. Фамильяром Луны всегда было существо, которое носит ее имя, – зеленая, как молодой росток, бабочка сатурния луна.

На полу перед девочкой – поднос с красками для лица.

– Луна?

Она оборачивается. Мадринья Элис не в силах сдержать крик, ее рука тянется ко рту. Одна половина лица Луны – белый злобный череп.

– Сотри эту гадость, пока мама не увидела.

– Мама здесь?

Луна вскакивает.

– Она прибыла десять минут назад.

– Почему она не пришла ко мне?

– Ей нужно встретиться кое с кем, а потом она увидится с тобой.

– С тем, кто любит Лукасинью, – догадывается Луна.

– Твой тиу Лукас приехал, чтобы отвезти его в Меридиан.