Золотой дождь Гришэм Джон

Глава 25

Я знаю, что Деку очень трудно сейчас контролировать себя в таком возбужденном состоянии. Его приводит в дикий восторг мысль о возможности иметь собственную юридическую контору и удерживать себе половину гонораров, не имея на руках адвокатской лицензии. Если я не буду мешаться у него под ногами, он через неделю приведет наш офис в отличный вид. Никогда не видел такой неуемной энергии. Возможно, он даже слегка помешался от радости, ведь я даю ему возможность схватить удачу за хвост.

Но когда мой домашний телефон звонит за секунду до восхода солнца и я слышу его голос, мне трудно быть любезным.

— Ты уже видел газету? — жизнерадостно вопрошает он.

— Нет, я спал.

— Извини. Но ты не поверишь. Физиономии Брюзера и Принса во всю первую полосу.

— Дек, неужели нельзя было повременить часок с этой новостью? — Я твердо намерен немедленно пресечь этот бесцеремонный обычай звонить ни свет ни заря. — Если тебе угодно просыпаться в четыре, замечательно, однако не звони мне до семи, нет, лучше до восьми.

— Извини, но у меня не только эта новость.

— Что ещё?

— Угадай, кто умер вчера вечером?

Ну как, черт возьми, я могу угадать, кто в большом городе Мемфисе умер вчера вечером?..

— Мне наплевать! — отрезаю я в трубку.

— Харви Хейл.

— Харви Хейл!

— Протянул ноги от сердечного приступа. Упал замертво у своего бассейна.

— Судья Хейл?

— Вот именно. Твой дружок.

Я сажусь на край кровати и трясу головой, чтобы привести мысли в порядок.

— Мне просто не верится.

— Да, понимаю. Ты, наверное, здорово потрясен. В газете на видном месте напечатана трогательная история о нем, с большим фото. Он в черной мантии, вид очень величественный. Хорош сюрприз.

— А сколько ему было? — спрашиваю я, словно это имеет значение.

— Шестьдесят два. В кресле судьи одиннадцать лет. Прямо-таки блестящая родословная. Обо всем этом есть в газете. Тебе надо бы взглянуть.

— Обязательно, Дек, посмотрю. Увидимся позже.

Этим утром газета мне кажется несколько тяжелее обычного, и я уверен, что это по крайней мере наполовину из-за материалов, посвященных Брюзеру Стоуну и Принсу Томасу. Одна история сменяет другую. Самих их по-прежнему никто не видел.

Я пробегаю первую полосу. Далее меня приветствует очень древняя фотография его чести Харви Хейла. Я вникаю в печальные размышления его коллег, включая друга и старого напарника по комнате в Йеле Лео Ф. Драммонда. Особенный интерес представляют прогнозы относительно того, кто может занять освободившееся место. Губернатор назначит заместителя, который будет исполнять обязанности до следующих очередных выборов. Округ состоит поровну из черных и белых, но только семь из девятнадцати окружных судей негры.

Некоторые не очень довольны такой раскладкой. В прошлом году, когда ушел на пенсию один из белых судей, кое-кто очень старался продвинуть на это место чернокожего судью. Но не получилось.

Следует отметить, что ведущим кандидатом в прошлом году был мой новый друг Тайрон Киплер, окончивший Гарвард и работающий в букеровской фирме. Он ещё прочел нам лекцию о Конституции Соединенных Штатов, когда мы готовились к экзамену. Хотя судья Хейл мертв менее двенадцати часов, житейская мудрость, подчеркивается в статье, подсказывает: Киплер — достойный преемник Хейла. Мэр Мемфиса — тоже негр, обладающий даром убеждения, говорят, уже высказался в том духе, что он и другие отцы города сделают все, чтобы пробить назначение Киплера.

Губернатора в городе нет, и потому нельзя узнать его мнение, но он демократ и будет, очевидно, переизбран на следующий срок. Он сейчас тоже станет действовать в этом направлении.

Ровно в девять я уже в офисе окружного суда и быстро перелистываю дело «Семья Блейк против „Прекрасного дара жизни“». И вздыхаю с облегчением. Его честь Хейл не успел до своей безвременной кончины подписать распоряжения об отводе нашего дела. Мы все ещё в игре.

На двери зала для судебных заседаний висит траурный венок. Как трогательно.

Я звоню в «Тинли Бритт» из телефона-автомата, прошу Лео Ф. Драммонда и удивляюсь, что почти сразу слышу его голос. Я выражаю ему соболезнование по поводу утраты друга и сообщаю, что мои клиенты не принимают его предложения уладить дело по соглашению сторон. Он, по-видимому, удивлен, но ему почти нечего сказать. Да благословит его Господь, но у него есть многое, о чем следует сейчас подумать.

— Думаю, вы допускаете ошибку, Руди, — говорит он терпеливо, словно действительно он на моей стороне.

— Возможно, однако решаю не я, а мои клиенты.

— Ну что ж, значит, война, — заключает он печально-монотонным голосом. Большей суммы денег он не предлагает.

Мы с Букером дважды говорили по телефону с тех пор, как узнали результаты экзамена. Как я и ожидал, он делает вид, что это — очень мелкое и сугубо временное осложнение.

Как я и ожидал, он искренне рад за меня.

Когда я вхожу, Букер уже сидит в конце небольшой закусочной. Мы приветствуем друг друга, словно не виделись несколько месяцев. Мы заказываем чай и овощное блюдо, не глядя в меню. Дети чувствуют себя прекрасно, Чарлин все такая же замечательная.

Он вдохновлен мыслью, что, может быть, все-таки преодолеет барьер. Я даже не подозревал, как близок он был к победе, ему не хватило лишь одного балла, чтобы выдержать экзамен. Он подал апелляцию и надеется, что экзаменационная комиссия пересмотрит свое решение.

Марвин Шэнкл воспринял сообщение о провале с большим неудовольствием и дал понять, что хорошо бы Букеру сдать экзамены при следующей же попытке, или фирме придется заменить его другим служащим. Букер не может скрыть беспокойства, когда говорит о Шэнкле.

— А как поживает Тайрон Киплер? — спрашиваю я.

Букер думает, что назначение на место покойного судьи Хейла у того в кармане. Сегодня утром Киплер разговаривал по телефону с губернатором, и вроде все устраивается. Единственным препятствием может стать финансовая сторона. Как партнер в фирме Шэнкла, он зарабатывает от ста двадцати пяти до ста пятидесяти тысяч в год. Жалованье судьи только девяносто тысяч. А у Киплера жена и дети, но Марвин Шэнкл очень хочет, чтобы тот занял судейское кресло.

Букер помнит дело Блейков. По сути дела, он помнит лишь Дот и Бадди и нашу первую встречу с ними в «Кипарисовых садах». Я вкратце сообщаю, что произошло за это время. Он громко и радостно смеется, узнав, что дело подано в окружной суд и только ждет, когда новый судья приступит к своим обязанностям. Я рассказываю Букеру о своем испытании в кабинете судьи Хейла всего три дня назад и о том, как бывшие напарники по Йелю, Драммонд и Хейл, пытались играть мной в футбол. Букер внимательно слушает, когда я рассказываю о Донни Рее, его близнеце и о пересадке костного мозга, которое не состоялось из-за козней «Прекрасного дара жизни».

Он, улыбаясь, выслушивает мою просьбу.

— Без проблем, — заверяет Букер снова и снова. — Если Тайрон получит назначение, он покопается в деле Блейков.

— Значит, ты можешь с ним переговорить?

— Поговорить? Да я насяду на него. К тому же он не выносит «Трень-Брень», ненавидит страховые компании и все время с ними судится. На ком, как ты думаешь, они наживаются? На среднем классе белых?

— Да на всех.

— Пожалуй. И я буду просто счастлив поговорить об этом деле с Тайроном. Он не откажет.

Прибывает наш заказ, мы сдабриваем его соусом табаско, Букер льет погуще, чем я. Я рассказываю ему о моем новом офисе, но не новом партнере. Он задает кучу вопросов о моей прежней фирме. Весь город гудит насчет Брюзера и Принса.

Я рассказываю все, что знаю, слегка приукрашивая некоторые подробности.

Глава 26

В наш век перегруженных делами судов и замученных работой судей покойный Харви Хейл оставил очень упорядоченное досье без всяких отложенных и затянутых дел. По некоторым веским причинам. Во-первых, он был ленив и предпочитал играть в гольф, нежели брать к производству много дел. Во-вторых, он быстро-быстро отделывался от жалоб и снимал дело со слушания, если истцы оскорбляли его стремление защитить страховые компании и большие корпорации. И поэтому очень многие адвокаты избегали к нему обращаться.

А способы избежать того или иного судью всегда найдутся. Есть всякие хитрые уловки, которые пускает в ход опытный адвокат, если он в добрых отношениях с клерками в офисе. Никогда не пойму, почему это Брюзер, адвокат с двадцатилетним стажем, который знал насквозь все ходы и выходы, позволил мне оформить дело, не приняв никаких мер, чтобы избежать вмешательства судьи Харви Хейла. Вот ещё одно обстоятельство, которое я хотел бы с ним выяснить, если он когда-нибудь вернется домой.

Но Хейла больше нет, и жизнь опять прекрасна. Скоро Тайрон Киплер унаследует его досье с делами, которые надо двигать дальше.

В соответствии с многолетними критическими замечаниями и посторонних, и самих юристов правила судебной процедуры были недавно изменены, чтобы ускорить сам процесс осуществления правосудия. Увеличилось число санкций для сомнительных процессов. Были поставлены обязательные и строгие ограничительные рамки против возможных махинаций.

Судьям были даны большие права в осуществлении более чистого и справедливого судопроизводства, их также стали щедрее поощрять за действия, направленные к примирению сторон, многие законы и правила были дополнены поправками, чтобы облегчить и ускорить судопроизводство.

В массе новых правил оказалась и процедура так называемого скоростного прохождения, нацеленная на то, чтобы некоторые дела быстрее попадали на слушание в суде. Термин «скоростное прохождение» быстро обогатил наш юридический жаргон. Вовлеченные в судебное разбирательство стороны могли теперь обратиться с просьбой о таком ускоренном слушании, но случалось это редко. Мало найдется истцов, согласных на то, чтобы дело рассматривали в спешном порядке, и поэтому судья имел право сделать это по собственному усмотрению. Обычно когда обстоятельства выяснены, факты строго установлены, но вызывают острую дискуссию и в таком случае необходим неотложный вердикт присяжных.

Так как Блейки против «Дара жизни» — мое единственное настоящее дело, я хочу, чтобы оно шло ускоренным порядком. Я объясняю это Букеру как-то утром, за кофе. Потом Букер объясняет это Киплеру, и судебная машина запускается на полный ход.

На следующий же день после того, как губернатор назначает Тайрона на место судьи, он вызывает меня к себе в офис, тот самый, где я недавно был у Харви Хейла. Все теперь иначе.

Книги и бумаги судьи Хейла упакованы в коробки. Пыльные полки пусты. Занавеси подняты. Стол Хейла вынесли из кабинета, и мы беседуем, сидя на складных стульях.

Киплеру нет ещё и сорока, у него мягкая, тихая речь, но немигающие глаза. Он невероятно умен, и многие прочат ему когда-нибудь в будущем пост федерального судьи. Я благодарю его за помощь при подготовке к экзамену.

Мы немного беседуем о том о сем. Он хорошо отзывается о Харви Хейле, но удивлен скудостью его досье. Киплер уже просмотрел все зарегистрированные дела, наметил некоторые для скоростного прохождения. И уже готов к определенным действиям.

— И вы думаете, что дело Блейков тоже готово для ускоренного рассмотрения? — спрашивает он, тщательно и осторожно выбирая слова.

— Да, сэр. Обстоятельства дела просты. Здесь не потребуется много свидетелей.

— И сколько нужно заседаний?

Для меня такое судебное заседание будет первым.

— Я не совсем представляю, но меньше десяти.

— У вас будут затруднения с документацией, — предупреждает он, — так всегда бывает со страховыми компаниями. Я многих преследовал по суду, они никогда не представляют сразу всех бумаг. Нам потребуется некоторое время, чтобы получить от них полагающиеся документы.

Мне понравилось, что он сказал «нам», но в этом нет ничего особенного. Среди других полагающихся ему ролей судья ещё и помощник. Это его долг помогать всем сторонам, когда они пытаются добиться представления на суд всех необходимых свидетельских показаний и документов. Киплер, правда, кажется чуть-чуть добрее к нашей стороне. Но я понимаю, что и в этом нет ничего дурного. Драммонд ведь имел в своем тылу Харви Хейла, и в течение многих лет.

— Заполните заявление о скоростном прохождении, — говорит он, делая пометки в блокноте. — Защита будет возражать. Мы проведем по этому поводу заседание, и, если я не услышу с их стороны достаточно убедительных доводов против, я удовлетворю ваше заявление. Я дам четыре месяца для анализа дела. Времени достаточно для всех заседаний, ознакомления с документами, письменных запросов и тому подобного. Когда рассмотрение всех обстоятельств завершится, я представлю дело в суд.

Я делаю глубокий вдох, у меня стоит ком в горле. Мне кажется, что это уж чересчур ускоренно. И мысль, что придется выступать против Лео Ф. Драммонда и его шайки на открытом судебном заседании, перед присяжными и так скоро, меня по-настоящему пугает.

— Мы будем готовы, — уверяю я, хотя не знаю, какими будут мои следующие три шага, но надеюсь, что говорю более уверенно, чем сейчас чувствую себя.

Мы ещё немного болтаем, и я ухожу. Киплер предлагает звонить, если у меня возникнут вопросы.

Я ему готов звонить уже через час. Когда я возвращаюсь к себе в офис, меня ждет толстый конверт из «Тинли Бритт». Лео Ф. Драммонд, несмотря на скорбь по другу, потрудился на славу. Машина подачи очередных заявлений на полном ходу.

Он подал ходатайство насчет гарантии уплаты судебных издержек. Это легкая пощечина мне и моим клиентам: так как мы все бедны, Драммонд выражает тревогу по поводу наших возможностей в этом смысле. Платить придется, если мы проиграем дело и судья вынесет решение, чтобы мы компенсировали все издержки обеих сторон. Он также подал ходатайство, прося о санкциях в виде денежной компенсации за то, что я и мои клиенты затеяли столь недостойный процесс.

Первая его бумага не идет дальше гипотез. Вторая очень скверно пахнет. К обеим приложены длинные, красиво оформленные заключения с соответствующими примечаниями и сносками, указателями и библиографией.

Внимательно ещё раз прочитав ходатайство, решаю, что Драммонд подал их, стараясь что-то мне доказать. Такие требования редко удовлетворяются, и, мне кажется, его главная цель — показать, как много бумажной документации могут произвести на свет воители «Трень-Брень» за короткий период времени, пусть и на несостоятельных основаниях. Так как каждая сторона обязана отвечать на ходатайства, а также потому, что я не пошел на соглашение и не желаю его, Драммонд сообщает таким способом, что утопит меня в бумажном море.

Телефоны ещё только-только должны начать звонить. Дек где-то в городе. Я и подумать боюсь, где он сейчас рыщет. И у меня достаточно времени, чтобы начать войну перекрестных ходатайств. Мной движет мысль о моем несчастном и обреченном молодом клиенте и о том, как гадко с ним обошлись.

Я единственный адвокат, который есть у Донни Рея, и надо будет приложить гораздо больше усилий, чем производство бумаг, чтобы заставить меня уступить.

У меня сложилась привычка связываться по телефону с Донни Реем каждый день после ленча, примерно в пять вечера. После моего первого звонка несколько недель назад Дот сказала, что для него мои звонки значат очень много, и с тех пор я стараюсь поговорить с ним каждый день. Мы беседуем о многих и разных вещах, но никогда о его болезни или о процессе. Я всегда стараюсь запомнить что-нибудь смешное, случившееся за день, и потом рассказать ему. Я знаю, что мои звонки стали важной частью его угасающей жизни.

Но сегодня его голос крепче, он говорит, что встал с постели и сидит на крыльце и что ему очень хотелось бы куда-нибудь съездить на несколько часов, только бы уехать из дому, от родителей.

Я подхватываю его в семь вечера. Мы обедаем в близлежащем баре (барбекю). На Донни Рея посматривают, но он этого словно не замечает. Он рассказывает о своем детстве, о разных смешных случаях из времени прежнего Грейнджера, когда шайки подростков наводняли улицы района. Мы немного смеемся, он, наверное, в первый раз за несколько месяцев. Но разговор его утомляет, и он почти ничего не ест.

Когда стемнело, мы приезжаем в парк около стадиона, где сейчас идут одновременно два бейсбольных матча на смежных площадках. По дороге к парковке я рассматриваю обе команды. Я ищу ту, что в желтой форме.

Мы паркуемся на травянистом склоне под деревом, гораздо ниже границы правого поля. Рядом никого. Я вынимаю из багажника два складных стула, позаимствованных в гараже мисс Берди, и помогаю Донни Рею сесть. Он может ходить самостоятельно и твердо намерен как можно меньше пользоваться моей помощью.

Уже конец лета, но температура и после наступления темноты все ещё около тридцати градусов. Влажность такая, что её просто ощущаешь физически. Рубашка у меня прилипла к телу. Сильно потрепанный флаг на шесте не шелохнется.

Площадка для игры хорошая и ровная, окруженная густым, только что подстриженным газоном. Во внутреннем квадрате ни травинки. Здесь есть также крытые и открытые места для зрителей, места для арбитров и освещенные табло, где фиксируется счет. Обе команды из лиги «А», они оголтелые соперники по игре в софтбол, когда используют более мягкий и крупный мяч, чем в обычном бейсболе. В обеих командах очень сильные игроки. Во всяком случае, они считают себя сильными.

Игра идет между «Лучшими транспортниками» и «Отборной армейской». Первая команда в желтой форме, другая — в зеленой, на которой значится ещё и прозвище «Застрельщики». И дело у соперников идет всерьез. Они орут, носятся как сумасшедшие, выкрикивают всякие ободряющие словечки, иногда дразнят соперников. Они размахивают руками, норовят ударить головой, спорят с арбитрами, а когда их удаляют с поля, демонстративно швыряют биты.

В колледже я играл в эту разновидность бейсбола, но меня спорт никогда особенно не увлекал. Мне всегда казалось, что главная цель игры — забросить мяч, все остальное не имеет значения. Это командам иногда удается, и их доморощенные броски восхитили бы самого Бэби Рута. Большинство игроков немногим старше двадцати, они в довольно хорошей форме, очень заносчивы и разряжены в пух и прах, во всяком случае, на них надето больше, чем требуется по игре. Все они в перчатках, с широкими манжетами на запястьях, щеки вымазаны тушью, которой подводят глаза.

Большинство парней ещё только ждут, чтобы оценили их талант. Они пока только мечтают прославиться.

Есть игроки и постарше, с намечающимся брюшком и медленнее на ногу. Они забавно прыгают и норовят поймать мяч на лету. Почти слышно, как при этом у них трещат кости, но они играют азартнее, чем молодежь. Им надо доказать, что они все ещё хоть куда.

Мы мало говорим. Я купил Донни Рею в ларьке рядом с трибуной пакет воздушной кукурузы и содовую. Он говорит «спасибо» и вообще благодарит за то, что я его сюда привез.

Я обращаю особое внимание на третьего игрока из команды «Лучших транспортников». Он мускулист, у него быстрые ноги и руки. Он гибок и крепок, много болтает и задирает соперников.

Первая подача сделана, и я смотрю, как он идет к загородке около навеса своей команды и что-то говорит своей девушке.

Келли улыбается. Я могу видеть со своего места ямочки на её щеках и её замечательные зубы. Клифф тоже смеется. Он быстро чмокает её в губы и опять вразвалку шагает к своей команде.

Они кажутся парой влюбленных голубков. Он безумно её обожает и хочет, чтобы все видели, как он её целует. Они просто не насмотрятся друг на друга.

Она опирается на загородку, прислонив рядом костыли. На ноге у неё уже лубок поменьше. Она стоит одна, поодаль от других зрителей и болельщиков. Она не может меня видеть, потому что я сижу по другую сторону поля, но на всякий случай я нахлобучил козырек на глаза.

Интересно, что бы она сделала, если бы узнала меня? Да, наверное, ничего, просто не обратила бы внимания.

Я должен бы радоваться, видя, что она как будто счастлива и здорова и мирно живет с мужем. Очевидно, побои прекратились, и за это я благодарен судьбе. Когда я мысленно представляю, как он бьет её бейсбольной битой, я просто заболеваю. Однако ирония судьбы в том, что единственный для меня способ завоевать Келли — это если избиения будут продолжаться.

И я ненавижу себя за такие мысли.

Клифф занял центральную позицию. Он сокрушительно отбивает третью подачу соперника и ловко посылает мяч далеко налево. Да, это действительно потрясающий удар, и он обходит базы и что-то кричит Келли. Он талантливый спортсмен, гораздо лучше всех остальных игроков. И я не могу без ужаса подумать, как бы он замахнулся изо всех сил на меня.

Может, он перестал пить и трезвым не станет так жестоко обращаться с женой. Может, пора мне убираться прочь.

Проходит час, и Донни Рей уже хочет спать. Мы уезжаем, по дороге говорим о судебном заседании, где будет слушаться его дело. Я сегодня оформил ходатайство с просьбой позволить получить у него свидетельские показания, которые можно будет использовать на судебном заседании, и как можно быстрее. Мой клиент скоро настолько ослабнет, что не сможет выдержать двухчасовую процедуру перекрестного допроса целой шайки адвокатов, так что надо спешить.

— Да, нам бы лучше поскорее с этим покончить, — говорит он тихо, когда мы подъезжаем к дому.

Глава 27

Не нервничай я так, обстановка меня бы даже позабавила. Любого случайного наблюдателя увиденное вдоволь повеселило бы, однако в зале судебного заседания никто не улыбается. А уж мне и вовсе не до смеха.

За столом обвинителя я сижу в полном одиночестве, передо мной аккуратными стопками разложены тексты ходатайств и листы с кратким изложением дела. Мои личные записи и наброски выступлений, сделанные в двух блокнотах, удобно покоятся рядом, под рукой. Дек устроился у меня за спиной — не за столом, где от него была бы хоть какая-то польза, а в кресле за барьером на расстоянии по меньшей мере трех вытянутых рук от меня, — поэтому и кажется, что я совсем один.

Мне и правда жутко одиноко.

А вот стол защиты, отделенный от моего лишь узким проходом, населен весьма густо. В центре его лицом к месту судей восседает, разумеется, Лео Ф. Драммонд, собственной персоной, окруженный по флангам верными приспешниками. Двумя одесную, и двумя же ошуюю.[5] Драммонду шестьдесят лет, он выпускник юридического колледжа Йельского университета с тридцатишестилетним стажем судебных баталий. Т. Пирсу Морхаусу, тоже птенцу гнезда Йельского, тридцать девять; он один из компаньонов в фирме «Трень-Брень», с четырнадцатью годами адвокатского крючкотворства за спиной. Б. Дьюи Клею Хиллу-третьему, выпускнику Колумбийского университета, тридцать один; чести сделаться компаньоном его пока не удостоили, посчитав, должно быть, что шести лет стажа недостаточно. А вот двадцативосьмилетнему М. Алеку Планку-младшему, подвизавшемуся в роли адвоката всего два года, на мой взгляд, дали возможность снискать лавры в этом деле лишь благодаря его Гарвардскому диплому. Ибо достопочтенный Тайрон Киплер, судья, также закончил Гарвард. Он афроамериканец. Планк тоже чернокожий. В Мемфисе не на каждом шагу встретишь юриста с Гарвардским образованием и шоколадным лицом. В фирме «Трень-Брень» таковой имеется в единственном экземпляре, и вот он здесь — для того, без сомнения, чтобы расположить к присутствующей адвокатской братии его честь Киплера. А в дальнейшем, если все пойдет как по писаному — и суд присяжных. Половина зарегистрированных избирателей в нашем округе — негры, потомки выходцев из Африки, поэтому несложно догадаться, что и жюри присяжных по расовой принадлежности разделится примерно пополам. Таким образом, по замыслу вдохновителей, М. Алеку Планку-младшему уготована роль осчастливить своим присутствием и расположить к себе некоторых присяжных.

Не сомневаюсь, что, окажись среди жюри, скажем, камбоджийка, фирма «Трень-Брень» без особого труда отыщет в своих рядах уроженку Кампучии и усадит её за стол защиты.

Пятого члена команды противника зовут Брэндон Фуллер Гроун — по непонятной мне причине полное его имя звучит именно так, без номеров и инициалов. А ведь вполне мог бы, как подобает представителю столь крупной адвокатской конторы, провозгласить себя Б. Фуллером Гроуном. Ему двадцать семь, и всего два года назад он закончил с отличием юридический колледж Мемфисского университета, оставив за собой шлейф громкой славы. Его имя было притчей во языцех, когда я только поступил в юридический колледж, да и к первой сессии я готовился, корпя над его старыми конспектами.

Если не считать двух лет, в течение которых М. Алек Планк-младший перекладывал бумажки в конторе федерального судьи, то суммарный боевой стаж защиты, плотной стеной утвердившейся за соседним столом, равен пятидесяти восьми годам.

С того дня, как я получил свой диплом, не прошло и месяца. Мой помощник уже шесть раз проваливал экзамен на звание адвоката.

Все эти вычисления я сделал вчера поздно вечером в публичной библиотеке штата Мемфис, не перестающей восхищать меня своими кладезями. Контора же Руди Бейлора может похвастать лишь семнадцатью книгами по юриспруденции, которые сохранились со времен моей учебы, и цена которым — грош в базарный день.

Позади адвокатской команды восседают двое вышколенных парней с высокомерными физиономиями. Похоже, они из «Прекрасного дара жизни». Один кажется мне знакомым. Наверное, присутствовал в зале, когда я оспаривал ходатайство Драммонда о прекращении слушания дела. В тот день я не особенно вертел головой по сторонам, да и сейчас мне, признаться, не до этих типов. У меня и без них хлопот полон рот.

На душе у меня скребут кошки и, будь на судейском месте Харви Хейл, от меня бы мокрое место осталось. Точнее, меня бы вообще здесь не было.

Однако председательствует достопочтенный Тайрон Киплер. Причем впервые, как он сам признался мне накануне во время очередного нашего телефонного разговора — в последние дни мы с ним нередко перезванивались. То есть, вердикты ему, конечно, доводилось подписывать и прежде, но вот честь вести заседание выпала в первый раз.

Стоило только Киплеру принести присягу, как уже на следующий день Драммонд возбудил ходатайство о переносе слушания в федеральный суд. По его мнению, Бобби Отт, страховой агент, который оформил Блейкам злополучный полис, неправомочно оказался в числе подзащитных. Моя же позиция зиждется на том, что Отт до сих пор является гражданином штата Теннесси. Он, определенно — подзащитный. Блейки, также граждане Теннесси — истцы. Для рассмотрения же дела в федеральном суде истец и ответчик должны проживать в разных штатах. Отт, при всем желании, этому требованию не удовлетворяет, а потому дело ну никак не может быть перенесено в федеральный суд. Тем не менее Драммонд возбудил ходатайство о переносе слушания, которое подкрепил многочисленными доводами.

Пока председательствовал Харви Хейл, выездная сессия окружного суда идеально подходила Драммонду для поиска правосудия. А вот с подключением Киплера выяснилось, что истина со справедливостью могут восторжествовать лишь в федеральном суде. Поразительно, насколько некстати Драммонд ухитрился внести свое ходатайство. Киплер воспринял его маневр как личное оскорбление. И я с ним полностью согласен.

Итак, обе стороны готовы к дискуссии по поводу находящихся на рассмотрении ходатайств. Помимо ходатайства о передаче дела под федеральную юрисдикцию, Драммонд возбудил также ходатайства о гарантиях оплаты судебных издержек, и о предусмотренных законом санкциях. Последнее вызвало у меня настолько бурные возражения, что я возбудил встречное ходатайство о санкциях. Драммонд, по моим словам, подошел к этому вопросу несерьезно и предвзято. Если верить Деку, схватка из-за санкций в ходе судебного разбирательства нередко перерастает в настоящую сечу, поэтому лучше вообще в неё не ввязываться. Правда, лично я несколько остерегаюсь советов Дека. Он правильно оценивает свои скромные возможности. И любит приговаривать: «Поджарить форель любому по плечу. Фокус в том, как выудить эту заразу.»

И вот Драммонд торжественно вышагивает к подиуму. Я описываю события в хронологическом порядке. Он первым делом зачитывает свое ходатайство о гарантиях оплаты судебных издержек; сущий пустяк, копья ломать не из-за чего. По оценке Драммонда, сумма издержек, если дело все-таки дойдет до суда, составит около тысячи долларов, а его как всякого добропорядочного гражданина беспокоит, по карману ли мне, либо моим клиентам уплатить такие деньги в случае поражения.

— Позвольте на минутку прервать вас, мистер Драммонд, — задумчиво произносит судья Киплер. Слова его тщательно взвешены, голос звучен. — Ваше ходатайство лежит сейчас передо мной — и полный его текст, и краткие тезисы. — Он берет со стола бумаги и непринужденно помахивает ими в воздухе. — Ваше выступление заняло четыре минуты, причем сказали вы только то, что написано здесь, черным по белому. Вы можете добавить хоть что-нибудь новенькое?

— Но, ваша честь, я имею право…

— Да или нет, мистер Драммонд? Читать я умею, да и понимать прочитанное не разучился, тем более, что составлены бумаги, следует воздать вам должное, весьма профессионально. Но если добавить вам нечего, то к чему это выступление?

Убежден, такую выволочку великому Лео Драммонду устроили впервые, однако сам он и ухом не ведет.

— Я просто хочу оказать суду содействие, ваша честь, — поясняет он, улыбаясь.

— Ходатайство отклонено, — тон судьи категоричен.

Тогда Драммонд продолжает, даже глазом не моргнув:

— Очень хорошо, следующее наше ходатайство посвящено санкциям. Мы полагаем…

— Отклонено, — вновь заявляет Киплер.

— Прошу прощения. — Драммонду кажется, что он ослышался.

— Отклонено.

Дек за моей спиной фыркает. Все четыре головы за соседним столом дружно склоняются, а четыре руки в унисон фиксируют в блокнотах все происходящее. Сейчас, должно быть, выводят жирными буквами слово «отклонено».

— Каждая из сторон внесла ходатайство по поводу санкций, и я отклоняю оба, — веско произносит Киплер, глядя в упор на Драммонда. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не показать Драммонду нос.

Да, не всякий судья умоет так адвоката, разглагольствования которого стоят триста пятьдесят зеленых в час. Драммонд свирепо буравит взглядом Киплера, который, похоже, упивается своей победой.

Однако Драммонд тертый калач, его легко не прошибешь. Он не позволит какому-то жалкому окружному судье вывести себя из равновесия.

— Что ж, тогда я хотел бы приступить к рассмотрению нашего ходатайства о переносе слушания дела в федеральный суд.

— Приступайте, — великодушно разрешает Киплер. — Только сразу ответьте: почему вы не пытались добиться переноса, пока дело находилось в ведении судьи Хейла?

Ответ у Драммонда припасен заранее.

— Ваша честь, дело было для нас новым, и тогда мы ещё только расследовали вопрос о причастности к нему подзащитного Бобби Отта. Теперь, по прошествии времени, мы убеждены, что Отта привлекли лишь для того, чтобы избежать рассмотрения дела в федеральном суде.

— Значит вы изначально хотели, чтобы оно находилось в юрисдикции федерального суда?

— Да, сэр.

— Даже в то время, когда делом занимался Харви Хейл?

— Да, ваша честь, это так, — с подкупающей искренностью отвечает Драммонд.

По лицу Киплера видно, что он не верит Драммонду ни на йоту. Да и на лицах всех остальных присутствующих можно прочесть то же самое. Никого это, разумеется, не волнует, однако Киплер себя показал.

Драммонд, как ни в чем не бывало, продолжает идти напролом. Судей он на своем веку перевидал не одну дюжину, и ни капельки людей в черных мантиях не боится. Да, немало воды утечет, и немало процессов останется за плечами, прежде чем и я смогу похвастать тем же.

Речь Драммонда продолжается минут десять, и он уже переходит к вопросам, изложенным в тезисах, когда Киплер вновь вмешивается.

— Извините, мистер Драммонд, но помните ли вы, как всего несколько минут назад я спросил вас, можете ли вы изложить суду хоть что-нибудь новое?

Драммонд с застывшими в воздухе руками и отвисшей челюстью оторопело таращится на его честь.

— Помните? — настойчиво вопрошает Киплер. — Это случилось не далее чем четверть часа назад.

— Мне казалось, мы приступили к обсуждению ходатайств, — с заметной хрипотцой выдавливает Драммонд. Спокойный доселе голос звучит слегка надтреснуто.

— Да, конечно. Если вы можете хоть что-то добавить или оспорить какой-то неясный вопрос, то я готов вас выслушать. Вы же просто перефразируете то, что изложено в этой бумаге.

Я скашиваю взгляд влево и вижу озабоченные, почти скорбящие физиономии. Героя распинают на кресте. Тоскливое зрелище.

И вдруг я подмечаю, что сидящие через проход ребята воспринимают происходящее куда серьезнее, чем обычно. Прошлым летом, практикуясь в адвокатской конторе, я присутствовал на многих судебных слушаниях, но все они были похожими, как две капли воды. Верно, в процессе работы приходилось попыхтеть, адвокатские услуги обходились клиентам в копеечку, но любой исход дела воспринимался стоически. Да и какая разница, когда тебя ждет не дождется ещё дюжина клиентов.

Во вражеском стане отчетливо запахло паникой — и не из-за меня, это как пить дать. При разборе исков к страховым компаниям издавна практикуется участие в судебном процессе двоих адвокатов со стороны защиты. Они вечно ходят парами. Каким бы пустячным, очевидным, простым и незатейливым ни казалось дело, адвокатские конторы предпочитают не рисковать.

Но отрядить на подобное разбирательство сразу пятерых? Это уже явный перебор. Нет, что-то тут не так. Да и физиономии у парней испуганные.

— Ваше ходатайство о передаче дела в федеральный суд отклонено, мистер Драммонд, оно будет слушаться здесь, — жестко произносит Киплер, в подтверждение своих слов тут же ставя на месте для подписи свою закорючку. На противоположной стороне прохода его слова восприняты без особого восторга, хотя вида там и стараются не показывать.

— Хотите что-нибудь добавить по существу? — спрашивает Киплер.

— Нет, ваша честь. — Драммонд собирает свои бумаги и покидает подиум. Краешком глаза я слежу за ним. Подойдя вплотную к столу своих соратников, он мечет быстрый взгляд в сторону парней с высокомерными рожами, и я замечаю в его глазах страх. По моим конечностям поползли мурашки.

Киплер переключается на меня.

— Так, остается разобрать два ходатайства со стороны истца. В первом из них содержится просьба ускорить слушание дела, а во втором — взять под присягой показания у Донни Рея Блейка и приобщить к делу. Поскольку оба вопроса связаны между собой, почему бы нам не рассмотреть их вместе? Вы не возражаете, мистер Бейлор?

Я вскакиваю на ноги.

— Конечно, нет, ваша честь. — Словно я и сам собирался это предложить.

Избиение, свидетелем которого я только что был, заставило меня сменить стратегию.

— Ваша честь, мои тезисы, которые вы прочитали, говорят сами за себя. Добавить к ним мне нечего.

Киплер награждает меня отеческой улыбкой — надо же, ещё молоко на губах не обсохло, а такой умница! — и снова набрасывается на защиту.

— Мистер Драммонд, вы возражали против процедуры скоростного прохождения этого дела. Почему?

В стане противника суета; наконец поднимается Т. Пирс Морхаус, степенно поправляет галстук.

— Позвольте высказаться мне, ваша честь. Нам представляется, что подготовка этого дела к судебному процессу займет некоторое время. Поэтому, на наш взгляд, излишняя торопливость может повредить обеим сторонам. — Морхаус говорит медленно, с расстановкой, тщательно подбирая слова.

— Вздор! — отрезает Киплер, хмуря брови.

— Сэр?

— Я говорю — вздор! Позвольте задать вам один вопрос, мистер Морхаус. Случалось ли вам прежде, представляя сторону ответчика, соглашаться на скоростное прохождение дела?

Морхаус вздрагивает, неуклюже переминается с ноги на ногу.

— М-мм… да, ваша честь.

— Прекрасно. Тогда припомните название дела и скажите, в каком суде оно рассматривалось.

Т. Пирс беспомощно смотрит на Б. Дьюи Клея-третьего, а тот, в свою очередь, устремляет молящий взгляд на М. Алека Планка-младшего. Мистер Драммонд поднимать глаза не осмеливается, он с головой погружен в чтение ужасно важных документов.

— Извините, ваша честь, но для этого мне придется справиться со своими архивами, — блеет Морхаус.

— Позвоните мне сегодня, до трех часов дня, — настойчиво просит судья. — Если к трем я вашего звонка не дождусь, то сам вам перезвоню. Меня так и разбирает от любопытства. Мне не терпится узнать, когда именно вы пошли на то, чтобы ускорить слушание дела.

Т. Пирс сгибается в пояснице и шумно выдыхает, словно его лягнули под дых. Я словно наяву слышу, как ревут компьютеры в конторе «Трень-Брень», тщетно пытаясь отыскать в анналах хоть один подобный случай.

— Хорошо, ваша честь, — еле слышно бормочет он.

— А вот я могу на это пойти, — добавляет судья. — Ускорить слушание дела — в моей компетенции. Ходатайство истца удовлетворено. Защита должна представить мне ответ не позднее, чем через семь дней. Тогда суд приступит к рассмотрению документов и анализу дела. Срок рассмотрения — четыре месяца.

В рядах противника слова судьи вызывают замешательство. Шуршат передаваемые друг другу бумаги, слышен озабоченный шепот. Адвокаты переглядываются, группа поддержки ерзает на сиденьях. Это даже забавно.