Золотой дождь Гришэм Джон

Глава 46

Строя предположения о том, какую тактику защиты выберет Драммонд, я теряюсь в догадках. Вызвав свидетелей из «Прекрасного дара жизни» и попытавшись хоть немного обелить компанию, он рискует нарваться на ещё более крупные неприятности. Мне достаточно только извлечь на свет божий раздел «Ю» и начать задавать нацеленные вопросы. Вполне вероятно, что, если копнуть глубже, то вскроются ещё более отъявленное вранье и ещё более гнусные делишки. А вывести негодяев на чистую воду позволит только перекрестный допрос.

В списке людей, которых Драммонд может вызвать как свидетелей, значится восемнадцать фамилий. Я ломаю голову, кого он пригласит в первую очередь. Когда я выстраивал обвинение, мне было куда проще — я знал все наперед: и имя очередного свидетеля и содержание очередного документа. Теперь все переменилось. Я должен действовать — и не мешкать.

Поздно вечером я звоню в Висконсин Максу Левбергу и с пылом излагаю события двух предшествующих дней. Макс делится со мной советами и предположениями насчет дальнейшего хода событий. Он страшно возбужден и добавляет, что, возможно, примчится одним из ближайших рейсов.

До трех ночи я слоняюсь по своей берложке, разговаривая сам с собой и пытаясь представить, что замышляет Драммонд.

В половине девятого, войдя в зал суда, я сразу сталкиваюсь с приятным сюрпризом в лице Купера Джексона. Он знакомит меня с двумя адвокатами из Роли, Северная Каролина. Оба специально прилетели на мой процесс. Оживленно расспрашивают, как мои дела. Я сдержанно излагаю свою версию хода событий. Один из адвокатов присутствовал здесь в понедельник, и на его глазах разворачивалась драма под названием «раздел „Ю“». Пока на всю троицу им известно примерно о двадцати исках, выдвинутых к «Прекрасному дару», но газеты то и дело сообщают о новых исках. Все трое начинают подготовку к коллективному процессу.

Купер протягивает мне какую-то газету и интересуется, читал ли я уже, что там написано. Это вчерашний выпуск «Уолл-стрит джорнал», на первой полосе которой помещена статья, посвященная «Прекрасному дару жизни». Я отвечаю, что не только не читал газету, но не знаю даже, какой сегодня день. Моим коллегам это очень даже понятно.

Я быстро пробегаю глазами статью. Она посвящена растущему количеству жалоб на компанию «Прекрасный дар жизни», на участившиеся случаи отказов платить по заявлениям. Подано уже множество исков. В последнем абзаце вскользь упомянуто о том, что в Мемфисе предпринят судебный процесс против «Прекрасного дара жизни», за исходом которого они внимательно следят, поскольку на нем может быть вынесен первый обвинительный вердикт с внушительными санкциями.

Я заглядываю в кабинет Киплера и показываю статью, но судья невозмутим. Он просто осведомится у присяжных, видели они статью или нет. В течение всего процесса они не имеют права читать газеты. Впрочем, мы оба сомневаемся, что кто-то из наших присяжных читает «Уолл-стрит джорнал».

Первый свидетель защиты — Андре Уикс, заместитель комиссара штата Теннесси по страхованию. Это влиятельный бюрократ из департамента страхования, свидетель, к услугам которого Драммонду доводилось прибегать и прежде. Его задача — показать, что государственная машина поддерживает защиту.

Уикс — весьма презентабельный, с иголочки одетый мужчина лет сорока, улыбчивый, с открытым взглядом и располагающим к доверию лицом. Вдобавок, что весьма принципиально: он не служит в «Прекрасном даре жизни». Драммонд задает ему массу ничего не значащих вопросов о функциях департамента страхования, пытаясь представить дело таким образом, будто ребята из департамента тиранят всю страховую отрасль, а несчастные страховые компании — так и вовсе попирают ногами. Из того, что «Прекрасный дар жизни» цветет и пахнет, вытекает, что служат в страховой компании одни паиньки. В противном случае головорезы из страхового департамента давно впились бы в их шеи мертвой хваткой.

Драммонд тянет время. Ему нужно утопить жюри в водопаде никчемных показаний, чтобы присяжные хоть немного забыли кошмар двух последних дней. Он переливает из пустого в порожнее. Медленно двигается, едва ворочает языком, рожая в час по чайной ложке — ну точь-в-точь одряхлевший профессор. Талантливый лицедей. Будь в его распоряжении хоть мелкие козыри, мне пришлось бы туго.

Он показывает Уиксу страховой полис Блейков, после чего целых полчаса уходит на то, чтобы втолковать присяжным, как любой полис, каждый полис должен получить одобрение со стороны департамента страхования. Особый акцент делается на слове «одобрение».

Поскольку с протестами я не вылезаю, у меня остается время вертеть головой. Я слежу за присяжными, некоторые из которых то и дело посматривают на меня. Они на моей стороне. Я замечаю в зале незнакомцев, молодых людей в добротных костюмах. Купер Джексон со своими дружками расположился на заднем ряду, возле дверей. Зевак в зале мало — человек пятнадцать. Ничего удивительного — редко кто тратит время на процессы по гражданским делам.

По прошествии полутора часов, в течение которых Уикс пояснял, как функционирует сложный механизм муниципального надзора над страхованием, присяжные откровенно позевывают. Драммонду на это наплевать. Он из кожи вон лезет, чтобы растянуть процесс, добиться продолжения его и на следующей неделе. Наконец, ближе к одиннадцати, он отпускает свидетеля, но утреннее заседание уже угроблено. Мы прерываемся на пятнадцать минут, после чего наступает мой черед поудить рыбку в мутной воде.

На перекрестном допросе Уикс показывает, что в настоящее время в штате действует около шестисот страховых компаний, штат руководимого им департамента состоит из сорока одного служащего, восемнадцать из которых занимаются непосредственно страховыми полисами. Он с неохотой признает, что у каждой из шести сотен страховых компаний имеется около десятка разных форм полисов, а всего в картотеке его ведомства числится таким образом около шести тысяч вариантов. Не говоря уж о том, что формы эти без конца модифицируют и изменяют.

Мы тратим на статистику ещё немного времени, в результате чего мне удается доказать, что море бумаг, захлестнувшее страховую отрасль, делает невозможным контролировать её деятельность. Я передаю Уиксу полис Блейков. Заместитель комиссара говорит, что уже знаком с ним, но подчеркивает, что проверял полис лишь в процессе подготовки к судебному процессу. Я задаю ему вопрос про формулировку пункта о еженедельных взносах при страховании от несчастного случая. Полис в его руках вдруг сразу тяжелеет, Уикс лихорадочно листает страницы, надеясь побыстрее отыскать нужный пункт. Ему это не удается. Он суетится, нервничает и наконец счастье ему улыбается. Ответ довольно близок к истине, и я не возражаю. Затем я спрашиваю, каким образом данный полис предусматривает смену бенефициария, в данном случае — лица, в пользу которого заключается договор о страховании. Уикс так долго роется в бумагах, что я даже проникаюсь к нему жалостью. Все ждут. Присяжные недоумевают. Киплер ухмыляется. Драммонд кипит от злости, но руки у него связаны.

Наконец Уикс отвечает, но правильность его слов уже никого не волнует. Своего я добился. Затем я кладу перед собой на стол оба руководства в зеленых переплетах, словно собираюсь поговорить с Уиксом о них. Все пристально следят за мной. Взяв руководство для отдела заявлений, я спрашиваю Уикса, просматривает ли он хоть изредка внутренние наставления страховых компаний по рассмотрению заявлений страхователей. Уикс уже собирается ответить утвердительно, как вдруг, наверное, вспоминает про раздел «Ю». И — дает отрицательный ответ. Я, разумеется, потрясен. Задаю ему несколько нелицеприятных вопросов, после чего перевожу дыхание. Ущерб причинен и занесен в протокол.

Затем я спрашиваю Уикса, известно ли ему, что комиссар штата Флорида по страхованию в настоящее время расследует деятельность «Прекрасного дара жизни». Уикс впервые слышит об этом. А как насчет аналогичного расследования, предпринятого в Южной Каролине? И это для него новость. Может, он хотя бы про Северную Каролину слышал? Да, какие-то слухи до его ушей доходили, но никаких документов Уикс не видел. А как насчет Кентукки? Джорджии? Нет, и (это занесено в протокол) его мало волнует, что делается в других штатах. И на том спасибо, говорю я, и мы расстаемся.

Следующий свидетель Драммонда также не состоит на службе у «Прекрасного дара жизни», хотя вполне мог бы. Зовут его Пейтон Рейски, а полный его титул звучит так: исполнительный директор и президент Национального страхового объединения. У него внешность и повадки весьма важной персоны. Мы быстро выясняем, что штаб-квартира его организации размещается в Вашингтоне и финансируется страховыми компаниями, интересы которых и представляет на Капитолийском холме. Типичная шайка зажравшихся лоббистов. По словам Рейски, они там вкалывают денно и нощно, не щадя животов своих, во имя справедливого отношения к представителям страхового бизнеса.

Одно влечет за собой другое, и допрос неимоверно растягивается. Рейски принес присягу в половине второго, а к двум часам мы успеваем выяснить лишь то, что НСО — истинные и бескорыстные спасители человечества. Капелла херувимов!

Рейски предается любимому занятию уже тридцать лет, и мы долго копаемся в его родословной и послужном списке. Драммонд пытается убедить присяжных, что перед ними классный специалист, досконально разбирающийся в любых мелочах страхового бизнеса. Я не возражаю. Я ознакомился с показаниями Рейски на другом судебном процессе и считаю, что он мне вполне по зубам. Лишь кудеснику по силам оспорить значимость изъятых разделов «Ю».

Рейски уверенно ведет нас по лабиринтам бюрократии, поясняя, как должна на деле функционировать сложная система рассмотрения заявлений. Драммонд с серьезным видом кивает — можно подумать, что оба сейчас разоблачают наши происки. И, угадайте, к чему они клонят? Оказывается, заявление Блейков рассматривалось в «Прекрасном даре жизни» в полном соответствии с официальными требованиями! Или почти в полном. Скажем, пару-тройку мелких ошибочек при этом, возможно, и совершили, но иначе в столь крупных компаниях и быть не может. Главное, что никаких мало-мальски серьезных просчетов допущено не было.

По мнению Рейски, «Прекрасный дар жизни» вправе отказать Блейкам в иске из-за несусветных размеров затребованной компенсации. Он торжественно объясняет, что никакой нормальный человек, еженедельно расходующий на поддержание страховки всего восемнадцать долларов, не вправе рассчитывать на компенсацию — пусть даже на пересадку костного мозга — в размере двухсот тысяч долларов. Смысл подобного полиса состоит в том, чтобы обеспечить некую поддержку, а вовсе не безбедное существование.

Драммонд затрагивает вопрос о злополучных руководствах. Нехорошо, конечно, получилось, заключает Рейски, но раздувать эту историю, которая яйца выеденного не стоит, вовсе ни к чему. Служебные руководства составляют и отвергают, то и дело перекраивают, а опытные работники, которые в своем деле собаку съели, вообще закрывают на них глаза. Однако, коль скоро мы так заостряем на этом вопросе внимание, он готов высказать свое мнение. Рейски раскрывает руководство, составленное для отдела заявлений, и охотно разъясняет присяжным некоторые его разделы. Все тут есть, черным по белому. Расписано как по нотам!

От руководств они переходят к статистическим выкладкам. Драммонд спрашивает, успел ли свидетель ознакомиться с нужными цифрами. Рейски серьезно кивает и принимает из рук Драммонда знакомую всем компьютерную распечатку.

Да, отказов по заявлениям, поданным в 1991 году, было у «Прекрасного дара жизни» и впрямь немало, однако на то наверняка имелись веские причины. И ничего удивительного в этом нет. И вообще не следует слепо доверять цифрам. Если оценить положение с полисами за последние десять лет, то средний уровень отказов не превышал у «Прекрасного дара жизни» двенадцати процентов, что вполне соответствует усредненным показателям по всей страховой отрасли.

Цифры сыплются как из рога изобилия, и мы быстро начинаем в них путаться, чего Драммонд и добивался.

Рейски сходит с трибуны и начинает тыкать указкой в многоцветные диаграммы. Он с умным видом читает присяжным настоящую лекцию, и мне невольно кажется, что ему это не впервой. Все цифры легко укладываются в рамки средних показателей.

По счастью, в половине четвертого Киплер объявляет перерыв. В коридоре я забиваюсь в уголок вместе с Купером Джексоном и его друзьями. Советы этих стреляных воробьев приходятся весьма кстати. Мы приходим к выводу, что Драммонд откровенно тянет время, рассчитывая на спасительный уик-энд.

В течение всего дневного заседания я сижу, словно воды в рот набрав. Рейски разглагольствует допоздна, а на закуску преподносит свое мнение: он считает, что страховая компания вообще никаких серьезных нарушений не допустила. По лицам присяжных я вижу, как они рады, что Рейски наконец замолчал. И я доволен — несколько лишних часов перед перекрестным допросом мне отнюдь не помешают.

В обществе Купера Джексона и трех других адвокатов мы с Деком наслаждаемся продолжительным пиршеством в старомодном итальянском ресторанчике «У Гризанти». Хозяин, «Долговязый Джон» Гризанти — весьма колоритная личность, — усаживает нас в уютном кабинете, который здесь называют «ложей прессы». Гризанти сам приносит нам чудесное вино, которое мы даже не заказывали, и рекомендует блюда, которые нам следует отведать.

Вино восхитительно нежное, и впервые за долгое время мне удается стряхнуть напряжение и расслабиться. Должно быть, этой ночью я сладко высплюсь.

Ужин обходится более чем в четыре сотни, но Купер Джексон буквально выхватывает счет из руки официанта. Слава богу! Пусть наша фирма и стоит на полпути к богатству, но в настоящее время мы находимся на грани нищеты.

Глава 47

На следующее утро Пейтон Рейски едва успевает угнездиться на свидетельском месте, как я вручаю ему копию «дурацкого» письма и прошу зачитать вслух. Затем спрашиваю:

— Скажите, мистер Рейски, можно ли, на ваш просвещенный взгляд, считать это письмо достойным и вразумительным ответом со стороны компании «Прекрасный дар жизни»?

Его, несомненно, предупредили.

— Нет, конечно. Это просто возмутительно.

— Чудовищно, да?

— Совершенно верно. Правда, насколько я знаю, автора этого письма уже уволили.

— Кто вам это сказал? — спрашиваю я, прикидываясь удивленным.

— Ну, точно не помню. Кто-то из служащих компании.

— А не поведал ли вам этот безымянный служащий заодно и причину увольнения мистера Крокита?

— Точно не скажу, — хмурится Рейски. — Кажется, она как-то связана с этим письмом.

— Кажется? — переспрашиваю я. — Вы все-таки уверены или просто строите догадки?

— Нет, я не уверен.

— Благодарю вас. А не сказал ли вам заодно этот служащий, что мистер Крокит оставил свой пост за два дня до того, как должен был выступить свидетелем по этому делу?

— По-моему, нет.

— И точную причину его увольнения вы не знаете?

— Не знаю.

— Хорошо. У меня создалось впечатление, будто вы пытались намекнуть присяжным, что его уволили из-за написанного им письма. Это так?

— Нет.

— Благодарю вас.

Накануне вечером, потягивая восхитительное вино, мы с Джексоном и его приятелями решили, что не стоит особо приставать к Рейски со злополучными руководствами. По нескольким причинам. Во-первых, оба фолианта уже приобщены к делу в качестве вещественных доказательств. Во-вторых, присяжные помнят, как эффектно я подловил Лафкина на отъявленной лжи. В-третьих, Рейски за словом в карман не лезет, и уличить его — задача не из простых. В-четвертых, времени на подготовку у него было предостаточно, и он будет обороняться до последнего. В-пятых, он наверняка воспользуется любой возможностью, чтобы попытаться сбить с толку присяжных. Но самое главное — я потрачу время. На дебаты с Рейски может уйти целый день, и в результате я ничего не выиграю.

— Скажите, мистер Рейски, кто выплачивает вам жалованье?

— Мои работодатели. Национальное страховое объединение. Сокращенно — НСО.

— А кто финансирует НСО?

— Вся страховая отрасль.

— И в том числе «Прекрасный дар жизни»?

— Да.

— Какую сумму вносит эта компания в общий фонд?

Рейски косится на Драммонда, который, уже стоя, выкрикивает:

— Я протестую, ваша честь! Вопрос не имеет отношения к существу дела.

— Протест отклонен. На мой взгляд, вопрос задан по существу.

— Итак, мистер Рейски, — уже увереннее спрашиваю я, — какова же эта сумма?

Видно, что вопрос этот Рейски не по нутру. Он жмется, но наконец отвечает:

— Десять тысяч долларов.

— Иными словами, вам компания «Прекрасный дар жизни» платит больше, чем Донни Рею Блейку.

— Протестую!

— Протест принят.

— Прошу прощения, ваша честь, я беру свое замечание назад.

— Я ходатайствую об изъятии этой реплики из протокола, — сварливо заявляет Драммонд.

— Поддерживаю.

Дожидаясь, пока страсти улягутся, я перевожу дыхание. Затем смиренно говорю:

— Извините, мистер Рейски. — Голос мой преисполнен раскаяния. Чуть помолчав, я задаю следующий вопрос:

— Скажите, все ли средства вашей организации поступают от страховых компаний?

— У нас нет иных источников финансирования.