Золотой дождь Гришэм Джон
— Да, это я, — отвечаю я, пожимая плечами. Прошлое забыто, сейчас я занимаюсь другим делом.
— Поздравляю. — В голосе звучит нескрываемое уважение. Вот она, цена славы. Похоже, в данную минуту Морган Уилсон делает то же, чем занялся бы на её месте любой другой юрист — подсчитывает денежный эквивалент одной трети от пятидесяти миллионов. Сама она получает не больше пятидесяти тысяч в год, поэтому ей хочется поговорить о пролившемся на меня золотом дожде. Я в нескольких словах рассказываю о процессе и о том, какие чувства обуяли меня, когда я услышал вердикт. Затем перехожу к существу дела.
Она выслушивает меня внимательно, по ходу делая записи. Я передаю ей копии нынешнего и прошлых заявлений о разводе, копии протоколов об арестах Клиффа за избиение жены. Обещаю к концу дня принести выписку из истории болезни. В красках описываю, как выглядели самые страшные следы побоев.
Почти все громоздящиеся вокруг папки так или иначе связаны с мужчинами, которые избивают своих жен, детей или подруг; несложно поэтому представить, на чьей стороне Морган.
— Бедняжка, — вздыхает она, и что-то подсказывает мне: она имеет в виду вовсе не Клиффа. — А каковы её габариты?
— Рост около ста шестидесяти пяти. И весит как пушинка.
— Как же ей удалось нанести смертельный удар? — в голосе её звучит скорее благоговение, нежели осуждение.
— Она была насмерть перепугана. Он был пьян. Каким-то чудом ей удалось завладеть его битой.
— Молодчина, — шепчет она, и меня пробирают мурашки. Ведь Морган — обвинитель!
— Мне бы хотелось, чтобы её выпустили из тюрьмы, — говорю я.
— Я должна изучить материалы дела. Я сама попрошу, чтобы сумму залога снизили. Где она живет?
— В приюте, — отвечаю я. — В одном из подпольных безымянных заведений.
— Понимаю, — кивает Морган. — Не знаю, что бы мы без них делали.
— Там-то она в безопасности, но сейчас бедняжка в тюрьме, хотя она ещё вся в синяках после последнего избиения.
Морган указывает мне рукой на громоздящиеся папки.
— Вот вся моя жизнь.
Мы договариваемся, что она примет меня завтра в девять утра.
Вместе с Деком и Мясником мы встречаемся в нашей конторе, чтобы перехватить по сандвичу и обсудить план дальнейших действий. Обойдя всех соседей Райкера, Мясник нашел только одну соседку, которая вроде бы слышала какой-то треск. Она живет в квартире над головой Райкера, и вряд ли могла меня видеть. Должно быть, она услышала, как от могучего удара Малютки Клиффа вдребезги разлетелась деревянная подставка для специй. Полицейские её не расспрашивали. За три часа, которые провел там Мясник, полиция туда носу не казывала. Квартира заперта, опечатана, но пользуется повышенным вниманием. Как-то раз, к двоим здоровенным оболтусам, назвавшимся какими-то родственниками Клиффа, присоединилась компания его дружков, прикативших на грузовичке, и вся эта свора бесновалась за ограничительной лентой, потрясая кулаками и угрожая невидимому противнику расправой. Зрелище не из самых приятных, заверяет меня Мясник.
Он также связался со своим приятелем в залоговом отделе, который согласился сократить сумму невозвращаемого задатка с обычных десяти процентов — до пяти. Это для меня весьма существенное подспорье.
Дек почти все утро провел в полицейском участке, раздобывая копии необходимых документов. Он даже ухитрился втереться в доверие к Смазертону, подкупив его тем, что также питает глубокую ненависть (Ха-ха!) к адвокатам. Сам же он, якобы, никакой не ассистент адвоката, а всего лишь конторский служка. Кстати, по словам Смазертона, в участок около полудня позвонил неизвестный, пообещавший прикончить Келли при первом же удобном случае.
Я собираюсь съездить в тюрьму, чтобы проведать Келли. Дек тем временем свяжется с судьей, который отдаст распоряжение освободить её под залог. Рик, приятель Мясника из залогового отдела, уже ждет нас. Мы собираемся выйти из конторы, когда звонит телефон. Дек снимает трубку и тут же передает её мне.
Звонят из Кливленда — Питер Корса, адвокат, который представляет Джеки Леманчик. В последний раз мы с ним беседовали после того, как она выступила на судебном процессе. Я тогда пылко поблагодарил его, а он сказал, что уже и сам подумывает о том, чтобы подать иск.
Корса поздравляет меня с вердиктом и добавляет, что воскресные выпуски кливлендских газет не поскупились на освещение итогов моего процесса. Слава моя растет и крепнет. Затем Корса говорит, что с «Прекрасным даром жизни» творится черт знает что. ФБР, контора генерального прокурора штата Огайо и департамент по делам страхования сегодня утром провели совместную операцию, вторгшись в штаб-квартиру «Прекрасного дара» и организовав тотальный обыск. За исключением сотрудников бухгалтерии, все остальные служащие на несколько дней отправлены по домам. Вдобавок, если верить недавним сообщениям в газете, «Пинн-Конн Груп», компания, учредившая «Прекрасный дар», объявила о своем частичном банкротстве и производит массовые увольнения собственных служащих.
Мне сказать ему толком нечего. Всего восемнадцать часов назад я убил человека, и мне трудно сосредоточиться на других событиях. Мы перебрасываемся несколькими дежурными фразами. Я благодарю его за звонок. Корса обещает и дальше держать меня в курсе дела.
Я жду почти полтора часа, пока наконец Келли приводят в комнату для посещений. Мы сидим по противоположные стороны глухой стеклянной перегородки и общаемся по телефону. Келли говорит, что у меня усталый вид. Зато она, заверяю я, выглядит как огурчик. Она сидит в одиночной камере, где ей ничто не грозит, но вокруг довольно шумно, и она всю ночь не смыкала глаз. Она ждет не дождется освобождения. Я говорю, что делаю все возможное. Рассказываю про визит к Морган Уилсон. Объясняю систему освобождения под залог. Про анонимные угрозы по телефону я умалчиваю.
Нам нужно многое друг другу сказать, но не здесь.
Мы прощаемся, и я выхожу в коридор, но меня окликают по имени. Надзирательница в форме спрашивает, я ли адвокат Келли Райкер и, получив подтверждение, дает мне распечатку.
— Мы регистрируем все телефонные звонки, — поясняет она. — За последние два часа нам четыре раза позвонили по поводу этой девушки.
На кой черт мне эта дурацкая распечатка?
— И что за звонки? — спрашиваю я.
— От каких-то психов. Они грозят убить её.
Судья Лонни Шэнкл приезжает в половине четвертого; мы с Деком дожидаемся его в приемной. Дел у судьи по горло, но Букер договорился с его секретаршей, что нас примут, так что путь нам расчищен. Я показываю судье бумаги, быстро излагаю суть дела и в заключение прошу назначить небольшой залог, поскольку вносить его придется мне. Шэнкл устанавливает залог в размере десяти тысяч долларов. Мы благодарим его и прощаемся.
Полчаса спустя мы все уже в тюрьме. Я знаю, что под мышкой у Мясника пистолет, и подозреваю, что Рик, его приятель, тоже вооружен. Мы готовы ко всему.
Я выписываю Рику чек на пятьсот долларов — сумму невозвращаемого залога — и расписываюсь на всех документах. Если обвинения против Келли не снимут, либо она не явится в назначенное судьей время, то перед Риком встанет выбор: выплатить за Келли девять с половиной тысяч баксов из собственного кармана или собственноручно разыскать её и силой вернуть в тюрьму. Я заверяю его, что дело против Келли будет прекращено.
Формальности тянутся бесконечно, но наконец мы видим, как Келли идет к нам по коридору. Она уже без наручников, на лице счастливая улыбка. Мы быстро проводим её к моей машине. Я попросил Мясника с Деком, на всякий случай, несколько минут ехать следом за нами.
Я рассказываю Келли про угрожающие звонки. Мы думаем, что это его родственники и головорезы со службы. По пути к приюту мы почти не разговариваем. Обсуждать вчерашние события ни мне, ни ей не улыбается.
Во вторник, в пять часов вечера, юристы «Прекрасного дара жизни» обращаются в федеральный суд Кливленда с прошением о признании компании банкротом в соответствии с законом о банкротстве. Пока я отвожу Келли в убежище, Питер Корса звонит в нашу контору и извещает о случившемся Дека. Пять минут спустя, когда я возвращаюсь, Дек сидит ни жив, ни мертв. В лице ни кровинки.
Долгое время мы сидим, уничтоженные, не в силах вымолвить ни слова. Нас окружает могильная тишина. Мы не слышим ни голосов, ни телефонных звонков, ни гула автомобилей на улице. Мы до сих пор откладывали разговор о том, какую долю от с неба свалившихся миллионов получит Дек, поэтому он не в состоянии точно оценить размеров своей потери. Одно мы знаем наверняка: из миллионеров, хотя и только на бумаге, мы мгновенно превратились в нищих. Честолюбивые мечты вмиг рассыпались в прах, словно карточный домик.
Проблеск надежды, правда, пока ещё сохраняется. Не далее как на прошлой неделе финансовые документы «Прекрасного дара жизни» выглядели достаточно солидно, чтобы убедить присяжных, что пятьдесят миллионов долларов для компании — плевые деньги. По оценке М. Уилфреда Кили, наличность компании составляла никак не менее сотни миллионов. Была же хоть толика правды в его утверждениях! И тут мне приходят на ум предостережения, которыми делился со мной Макс Левберг. Не верь финансовым выкладкам страховых компаний — у них свои правила игры.
Неужто в их необъятных закромах не отыщется лишний миллиончик для нас?
Быть такого не может. Дек тоже отказывается в это верить.
Корса оставил номер своего домашнего телефона, и наконец, собравшись с силами, я звоню ему. Корса извиняется за скверные новости и говорит, что весь юридический и финансовый мир Огайо просто бурлит. Всех подробностей он пока не знает, но, похоже, «Пинн-Конн Груп» здорово погорела на махинациях с иностранными валютами, после чего начала изымать колоссальные средства из резервных фондов своих компаний, включая и «Прекрасный дар жизни». Однако дела шли все хуже и хуже, и владельцы «Пинн-Конн Груп», уже не помышляя о возврате денег, попросту перекачивали их в Европу. Основная часть акций «Пинн-Конн Груп» принадлежит каким-то сомнительным ловкачам из Сингапура. Да, похоже, все просто сговорились против меня.
Корса перезвонит мне утром.
Я излагаю услышанное Деку, и нам ясно: наша песенка спета. Эти международные жулики слишком предусмотрительны и расчетливы — до них не добраться. Тысячи людей, которые доверили страховой компании деньги и связывали с ней свои надежды, остались с носом. Их, попросту говоря, кинули. Как и нас с Деком. А также Дот и Бадди. И уж тем более Донни Рея. Кинули и Драммонда, который должен выставить «Прекрасному дару жизни» колоссальный счет за услуги по блистательной защите. Я делюсь этой мыслью с Деком, но нам обоим не до смеха.
Удар обрушится и на служащих «Прекрасного дара жизни». Простых людей наподобие Джеки Леманчик.
Легче перенести беду, когда есть, с кем поделиться, но мне почему-то кажется, что мои потери куда больше, чем у других. И меня вовсе не утешает, что пострадают и многие другие.
Я вновь вспоминаю Донни Рея. Я словно наяву вижу, как он сидит под дубом и мужественно отвечает на вопросы. Он головой заплатил за мошенничество и подлость «Прекрасного дара жизни».
Почти полгода я потратил на ведение этого дела, и теперь все пошло коту под хвост. Прибыль, которую в течение этого времени получала наша фирма, в среднем не превышала тысячи долларов в месяц, и жили мы одной лишь надеждой на исход дела Блейков. Доходов от дел, которые лежат сейчас в нашей конторе, не хватит и на два месяца, а давить на клиентов и вымогать у них деньги я не собираюсь. Дек занимается одной приличной аварией, но вознаграждение будет выплачено лишь после того, как пострадавшего выпишут из больницы, а этого можно ещё полгода ждать. В лучшем случае, наша доля составит двадцать тысяч.
Звонит телефон. Дек снимает трубку, слушает, и поспешно кладет её.
— Тот же самый тип говорит, что теперь уже тебя самого прикончит.
— Это не худшая новость за сегодняшний день.
— Сейчас я не возражал бы, чтобы и меня пристрелили, — говорит Дек.
При виде Келли настроение мое улучшается. Мы снова сидим вдвоем в её клетушке и уплетаем какую-то китайскую стряпню. Дверь заперта, а рядом со мной на стуле под курткой лежит пистолет.
Нас обуревают столь противоречивые чувства, что беседа не клеится. Я рассказываю про катастрофу с «Прекрасным даром жизни», но Келли беспокоит только мой огорченный вид. Потеря денег ничего для неё не значит.
Иногда мы хохочем, а порой едва не плачем. Келли тревожит завтрашний день, она до паники боится полиции. Боится правды, которая может выплыть наружу. Ее страшат угрозы клана Райкеров. По её словам, эти люди берут в руки ружье с пятилетнего возраста. Оружие — их образ жизни. Келли безумно боится, что её заточат в тюрьму, хотя я клянусь, что не допущу этого. Если понадобится, я не побоюсь признаться, что сам убил Клиффа.
Стоит мне только упомянуть вчерашнее, как Келли разражается слезами. Мы потом долго молчим.
Я отпираю дверь, на цыпочках крадусь по лабиринту темных коридоров и наконец нахожу Бетти Норвилл, которая, сидя в полном одиночестве в гостиной, смотрит телевизор. Вчерашнее происшествие известно ей до мельчайших подробностей. Я объясняю, что Келли сейчас слишком слаба и ранима, и её нельзя оставлять одну. Я хочу остаться с ней, готов, если понадобится, на полу спать. Правила в приюте строгие, мужчинам оставаться на ночь нельзя, однако для меня Бетти делает исключение.
Мы лежим с Келли на узкой кровати поверх одеял с простынями и держим друг друга в объятиях. Прошлой ночью я совсем не спал, лишь слегка вздремнул днем, поэтому ощущение у меня такое, словно за всю неделю я не спал в общей сложности и десяти часов. Сжимать Келли в объятиях я не решаюсь из опасений причинить ей боль. Я даже не замечаю, как забываюсь сном.
Глава 53
Если в Кливленде кончина «Прекрасного дара жизни» — новость номер один, то Мемфис продолжает преспокойно жить своей жизнью. В газете за среду об этом ни слова. А вот небольшая заметка про Клиффа Райкера есть. Вскрытие показало, что причиной смерти послужили удары по голове, нанесенные неким тупым предметом. Вдову Райкера арестовали было, но теперь уже выпустили. Семья покойного жаждет свершения правосудия. Похороны назначены на завтра в маленьком городке, из которого молодая чета в свое время бежала в Мемфис.
Пока мы с Деком изучаем газету, из конторы Питера Корсы поступает факсимильное сообщение. Это копия длиннющей передовой из кливлендской газеты, целиком посвященной громкому скандалу с «Пинн-Конн Груп». По меньшей мере два суда присяжных уже рассматривают это дело. Иски против самой компании и подчиненных ей структур, в особенности «Прекрасного дара жизни», объявившего о банкротстве, поступают тоннами. Адвокаты завалены работой по уши.
Вчера днем в Нью-Йорке, в Международном аэропорту Кеннеди, при попытке вылететь в Лондон вместе со своей супругой был задержан М. Уилфред Кили. Арестованный утверждает, что собирался просто отдохнуть. Тем не менее ни сам он, ни его жена, так и не смогли назвать хотя бы один европейский отель, где бы их ждали.
Судя по всему, в течение последних двух месяцев компании понесли чудовищные финансовые потери. Поначалу деньги шли на покрытие убытков от опрометчивых вложений, но затем их стали просто перекачивать неведомо куда, и следы их окончательно затерялись. Иначе говоря, плакали наши денежки.
Первым нам звонит Лео Драммонд. Рассказывает мне про «Прекрасный дар жизни», как будто я сам этого не знаю. После непродолжительного разговора мне даже трудно определить, кто из нас удручен сильнее. Ни одному из нас за участие в кровопролитной войне не заплатят ни цента. Драммонд не вспоминает про спор, возникший у него со своим бывшим клиентом по поводу моего предложения уладить дело миром, но сейчас это и ни к чему. «Прекрасный дар жизни» уже не в состоянии вчинить ему иск за преступную небрежность при ведении дела. Компании удалось отвертеться от выплаты пятидесяти миллионов Блейкам, и теперь не за что обвинять Драммонда. Да и «Трень-Брень» отделалась легким испугом.
Следующий звонок от Роджера Райса, нового адвоката мисс Берди. Он поздравляет меня с вердиктом. Эх, знал бы он цену моей победы! Райс уверяет, что думает обо мне с тех пор, как увидел мою фотографию в воскресной газете. Мисс Берди в очередной раз пытается изменить свое завещание, а все флоридские родственнички от неё уже на стенку лезут. Делберту с Рэндолфом наконец удалось выжать из неё подпись на каком-то наспех состряпанном документе, вооружившись которым братцы рванули в Атланту и начали требовать от адвокатов, чтобы те раскрыли им всю подноготную богатства матушки. Но адвокаты уперлись и стояли стеной. Братья осаждали Атланту в течение двух дней. Один из адвокатов позвонил Роджеру Райсу, и тогда правда выплыла наружу. Делберт и Рэндолф спросили у этого адвоката в упор, правда ли, что их мать обладает состоянием в двадцать миллионов. Адвокат не выдержал и рассмеялся им в лицо, чем здорово разозлил обоих. В конце концов, убедившись, что мамаша водит их за нос, они вернулись во Флориду.
Поздно вечером в понедельник мисс Берди позвонила Роджеру Райсу домой и сказала, что возвращается в Мемфис. Добавила, что пыталась связаться со мной, но не сумела меня застать. Мистер Райс рассказал ей про мой процесс и про пятидесятимиллионный вердикт, чем привел мисс Берди в восторг. «Вот молодчина, — сказала она. — Весьма недурно для мальчонки, который помогал мне по хозяйству». Словом, весть о том, что я теперь богат, не оставила её равнодушной.
Как бы то ни было, добавляет Райс, мне следует ждать её возвращения в любую минуту. Я благодарю его, и мы прощаемся.
Морган Уилсон внимательно изучила все обстоятельства дела четы Райкеров и склоняется к тому, чтобы отказаться от обвинения. Однако её босс, Эл Вэнс, ещё колеблется. Морган ведет меня в его кабинет.
Вэнса избрали окружным прокурором ещё при царе Горохе, и с тех пор он всякий раз с легкостью переизбирается на новый срок. Ему около пятидесяти, и в свое время он всерьез подумывал о карьере политика. Впрочем, упустив благоприятный случай, он с тех пор довольствовался своим положением. Вэнса отличает редкая для прокуроров черта — он терпеть не может репортеров.
Он поздравляет меня с вердиктом. Я ему очень признателен, но — по причинам, известным только мне — желания обсуждать свой триумф не выражаю. Думаю, что не пройдет и двадцати четырех часов, как новость о банкротстве «Прекрасного дара жизни» разнесется по Мемфису, и тогда — прощай мой ореол благоговения.
— Все они просто чокнутые, — говорит Вэнс, швыряя папку на стол. — Трезвонят мне целыми днями напролет. С утра уже дважды звонили. Моя секретарша говорила с отцом Райкера и с одним из братьев.
— А что они хотят? — интересуюсь я.
— Смертного приговора для вашей клиентки. Без суда и следствия — сразу на электрический стул. Ее выпустили из тюрьмы?
— Да.
— Она в надежном месте?
— Да.
— Вот и прекрасно. Они настолько безмозглые, что угрожают ей прямо по телефону. Даже не понимают, что тем самым преступают закон. Совершенно чокнутые.
Мы все трое сходимся во мнении, что Райкеры невежественны, тупы и опасны.
— Морган не хочет обвинять её, — продолжает Вэнс. Морган согласно кивает.
— Это очень просто, мистер Вэнс, — говорю я. — Вы можете вынести дело на большое жюри[18] и, возможно даже добьетесь того, что Келли предъявят обвинение. Но на судебном процессе вы обречены. Я буду размахивать этой тяжелой битой прямо перед присяжными и приведу дюжину экспертов по избиениям женщин мужьями. Я сделаю из неё мученицу, а вас возненавидит вся Америка. И ни один присяжный в здравом уме не проголосует за обвинительный приговор.
Не дожидаясь ответа, я продолжаю:
— Мне наплевать на его семью. Но если они вынудят вас затеять процесс, вы об этом горько пожалеете. Причем после единодушного оправдательного вердикта из вас же сделают козла отпущения.
— Он прав, Эл, — тихонько вставляет Морган. — Ни один суд не вынесет ей обвинительный приговор.
Эл и без того был уже готов идти на попятный, но ему хотелось услышать подтверждение от нас обоих. Он соглашается снять обвинение. Морган обещает ещё до полудня отправить мне факс с копией постановления.
Я благодарю их и быстрехонько сматываюсь. Настроения меняются часто. Спускаясь один в лифте, я не могу сдержать торжествующей улыбки. Все обвинения будут сняты! Навсегда!
Я как на крыльях лечу к своей машине.
Выпущенная с улицы, пуля проделала аккуратную дырочку в оконном стекле нашей приемной, насквозь пронзила стойку для зонтиков и завершила свой путь глубоко в стене. Когда раздался выстрел, Дек сидел как раз в приемной. Пуля просвистела в десятке футов от его головы. К чести Дека, он не бросился к окну очертя голову. Нет, он забился под стол и не вылезал несколько минут.
Потом он догадался запереть входную дверь и, затаив дыхание, ждал прихода убийц. Но никто не пришел. Все это случилось примерно в половине одиннадцатого, пока я был у Эла Вэнса. Судя по всему, стрелявшего никто не видел. Обычное дело — ни одного свидетеля. В нашей части города выстрелы не редкость.
Дек первым делом позвонил Мяснику, который, конечно же, спал. Двадцать минут спустя вооруженный до зубов Мясник уже был в конторе и хлопотал над перепуганным Деком, как наседка над цыпленком.
Когда я вхожу, они изучают отверстие в стекле; Дек рассказывает мне, как все случилось. Дек, должно быть, и во сне дергается и трясется, сейчас же его просто колотит. Срывающимся голосом он уверяет, что с ним все в порядке. Мясник говорит, что постережет внизу — вдруг они вернутся. В машине у него два помповых ружья, да ещё и автомат АК-47. Я не завидую Райкерам, если им вздумается ещё раз поупражняться в стрельбе по моим окнам.
Букеру я дозвониться не могу. Он уехал с Марвином Шэнклом за город допрашивать свидетеля. Я оставляю на автоответчике сообщение, что перезвоню позже.
Мы с Деком хотим посидеть за ланчем в спокойной обстановке, вдали от восторженных толп и шальных пуль. Закупив сандвичи в деликатесной лавке, мы с аппетитом жуем их, сидя в кухне мисс Берди. Мясник охраняет наш покой, сидя в своем автомобиле, который стоит рядом с моим «вольво». У него руки чешутся попробовать АК-47 в деле.
Вчера приходила уборщица, которую я приглашаю раз в неделю, и весь дом сияет чистотой и свежестью. Удивительно, но даже плесенью не пахнет. Словом, все готово к приезду мисс Берди.
Сделка наша проста и безболезненна. Деку достаются любые наши дела, а мне — две тысячи долларов. Выплата в течение трех месяцев. При необходимости, Дек может обратиться к услугам любого другого адвоката. Он также имеет право избавиться от любого из моих дел, которое ему не по нутру. Так, например, вся раффинзовская коллекция вернется к Букеру. Ему это, понятно, не понравится, но ничего — переживет как-нибудь.
Разбор накопившихся дел много времени не отнимает. Даже удивительно, сколь малое число дел и клиентов мы заполучили за полгода.
На банковском счету фирмы сейчас три тысячи четыреста долларов, но и неоплаченных счетов накопилось немало.
Мы уплетаем сандвичи и договариваемся об условиях расставания. Деловые проблемы улаживаются легко. Иное дело — личные. Будущее Деку не светит. Экзамены ему не сдать, податься некуда. За несколько недель он разберет оставшиеся дела, но работать без легального прикрытия — типа Брюзера или меня — он не имеет права. Мы оба прекрасно это понимаем, но тема слишком болезненная, и мы её не затрагиваем.
Дек признается, что опять на бобах.
— Проигрался? — спрашиваю я.
— Да. На днях последнее в казино спустил. Не могу я без этой заразы. — Он уже спокоен, голос почти безмятежен. Дек смачно откусывает кусок маринованного огурчика и громко чавкает.
Прошлым летом, затевая общее дело, каждый из нас только что получил пять с половиной тысяч долларов, и мы вложили в общую копилку по две тысячи. Мне приходилось несколько раз запускать руку в свою мошну, но и сейчас на моем банковском счету осталось ещё две тысячи восемьсот долларов. Исключительно благодаря моей бережливости и почти аскетическому образу жизни. Дек тоже ничего не тратил. Он разом спустил свое состояние за игрой в блэк-джек.
— Вчера вечером я разговаривал с Брюзером, — признается он. Я нисколько не удивлен.
— И где же он?
— На Багамах.
— Вот как. И Принс с ним?
— Угу.
Что ж, это приятно, и камень с сердца свалился. Впрочем, я убежден, что Дек знал об этом и раньше.
— Значит им все-таки удалось улизнуть, — задумчиво говорю я, глядя в окно и пытаясь представить эту парочку в темных очках и соломенных шляпах. Да, здесь у них была совсем другая жизнь.
— Да. Я и сам не знаю — как. Да и не спрашиваю. — Лицо Дека непроницаемо. Он погружен в собственные мысли. — Между прочим, их денежки все ещё здесь.
— И сколько?
— Четыре миллиона, наличными. Это то, что они по клубам нахапали.
— Четыре миллиона?
— Угу. И все в одном месте. В подвале одного склада. Прямо здесь, в Мемфисе.
— И сколько тебе предлагают?
— Десять процентов. Если я доставлю деньги в Майами, то остальное Брюзер берет на себя.
— Не связывайся с этим, Дек.
— Никакого риска тут нет.
— Тебя поймают и упрячут за решетку.
— Сомневаюсь. Федералы уже и думать про них забыли. А про деньги они даже не подозревают. Наверняка считают, что Брюзер прихватил с собой вполне достаточно, и живет припеваючи.
— Так он нуждается в деньгах?
— Понятия не имею. Во всяком случае, ему не терпится их заполучить.
— Не рискуй, Дек.
— Слишком уж соблазнительно. Эти деньги поместятся в обычном пикапе, который можно взять напрокат. По словам Брюзера, на погрузку уйдет не больше пары часов. Я перегоню пикап в Майами и дождусь дальнейших указаний. Два дня — и я богач.
Дек смотрит перед собой отсутствующим взглядом. Я не сомневаюсь: он рискнет. Они с Брюзером уже разработали план. Я его предупредил. Больше от меня ничего не зависит.
Мы покидаем дом мисс Берди и перебираемся в мою берложку. Дек помогает мне перенести в машину кое-какие вещи. В багажник все не помещается, и я складываю остальное на заднее сиденье. В контору я заезжать не стану, и мы с Деком прощаемся тут же, у гаража.
— Я камня за пазухой не держу, Руди, — говорит он. — Ты уезжаешь с чистой совестью.
— Будь осторожен, Дек.
Мы неловко обнимаемся, и на глаза наворачиваются слезы.
— А ведь ты вошел в историю, Руди.
— Не я, а мы с тобой.
— Да, — вздыхает Дек. — Хотя не разбогатели ни на грош.
— Зато есть чем похвастать, — утешаю я.
Мы жмем друг другу руки, и я замечаю — глаза Дека тоже увлажняются. Шаркающей поступью, нелепо подергиваясь, он направляется к машине, в которой сидит Мясник. Машет мне на прощание, и они отъезжают.
Я пишу длинное послание мисс Берди, обещаю позвонить ей. Письмо оставляю на кухонном столе, поскольку знаю — она уже вот-вот приедет. В последний раз проверяю, все ли в порядке, и навсегда прощаюсь со своей уютной берложкой.
Я качу в банк и закрываю свой счет. Двадцать восемь стодолларовых банкнот приятно хрустят в ладони. Я прячу стопку купюр под резиновый коврик «вольво».
Когда я стучу в дверь Блейков, уже смеркается. Дот отпирает и, узнав меня, едва не улыбается.
В доме темно и безмолвно, соблюдается траур. Боюсь, что навсегда. Бадди свалил грипп.
За чашкой растворимого кофе я делюсь новостью: «Прекрасный дар жизни» скопытился, в очередной раз надув своих клиентов. Если не случится чуда, то мы не получим ни гроша. Дот воспринимает мои слова именно так, как я и ожидал.
Причин кончины «Прекрасного дара жизни» несколько, но Дот согревает мысль, что именно она нажала на спусковой крючок. По мере моего рассказа, её глаза все больше сияют, а лицо впервые за долгое время освещается улыбкой. Все-таки ей удалось пустить по миру этих мерзавцев. Поделом вам, козлы вонючие, будете знать, как связываться с маленькой решительной женщиной из города Мемфис, штат Теннесси.
Завтра она отправится на могилу своего сыночка и поделится с ним радостной вестью.
Келли с нетерпением дожидается меня, сидя в гостиной с Бетти Норвилл. Она нервно сжимает в руке небольшую кожаную сумку, которую я купил ей вчера. В сумке туалетные принадлежности и кое-какие тряпки — помощь приюта. Это — все пожитки Келли.
Мы подписываем необходимые бумаги, горячо благодарим Бетти и прощаемся. Бредем к машине, держась за руки. Садимся, переводим дух, и я трогаюсь с места.
Пистолет покоится под моим сиденьем, но я уже не тревожусь.
— Куда едем, малышка? — спрашиваю я, когда мы выезжаем на кольцевую автостраду. Мы оба смеемся из-за волшебного ощущения. Ведь нам абсолютно все равно, в какую сторону ехать!
— Мне бы хотелось увидеть горы, — говорит Келли.
— Мне тоже. На Востоке или на Западе?
— Высокие горы.
— Тогда — на Запад.
— Я хочу, чтобы там снег был.
— Найдем где-нибудь.
Келли пристраивается поближе и кладет голову на мое плечо. Я глажу её по коленкам.
Мы пересекаем Миссисипи и въезжаем в Арканзас. Мемфис растворяется позади. Поразительно, сколь скоропалительно мы приняли это решение. Ведь ещё утром мы даже не были уверены, что Келли разрешат покидать пределы округа. Теперь же все обвинения против неё сняты, а в кармане у меня лежит соответствующая бумага, подписанная самим окружным прокурором. А в три часа дня Келли освободили от залога.
Мы собираемся устроиться в таком месте, где нас никто не найдет. Я не боюсь, что нас с Келли попытаются выследить, но мечтаю, чтобы нас оставили в покое. Я не хочу даже слышать про Дека с Брюзером. Не хочу знать про кончину «Прекрасного дара жизни». Я не хочу, чтобы мисс Берди обращалась ко мне за советами. Не хочу вспоминать про смерть Клиффа и хочу побыстрее стереть из памяти все связанные с этим события. Когда-нибудь мы с Келли заведем об этом разговор, но, боюсь, что очень не скоро.
Выберем небольшой университетский городок. Келли хочет поступить в колледж — ведь ей всего двадцать. Да и у меня ещё молоко на губах не обсохло. На нашу долю выпало слишком много тягот — пора наконец познать вкус жизни. Я хотел бы преподавать историю в средней школе. Думаю, что труда мне это не составит. В конце концов, не зря же я семь лет грыз гранит науки в своем колледже.
И никогда, ни при каких обстоятельствах, я не вернусь к юриспруденции. Без подтверждения моя лицензия скоро утратит силу. Голосовать я ни за кого не стану, так что в состав жюри присяжных меня привлечь не удастся. И вообще, пока я жив, ноги моей не будет ни в одном из судебных залов.
Мы обмениваемся улыбками и радостно смеемся. Поток автомобилей редеет, рельеф выравнивается. Мемфис уже в двадцати милях за моей спиной. И я даю себе клятву никогда в него не возвращаться.
Читать бесплатно другие книги:
