Чертовка Смолл Бертрис

– А ты что, думал, будто я пошла на свидание с любовником? – с легким раздражением спросила Белли. – Терпеть не могу, когда за мной шпионят.

– Не думаю, что у тебя есть любовник, – тихо обронил Хью.

– Что?! Ты считаешь меня недостаточно желанной для мужчины? – Теперь ее голос звучал жестче.

– Я считаю, что твое чувство чести куда сильнее, чем любая страсть, которая могла бы вспыхнуть в твоем сердце, – сказал Хью. – За то недолгое время, что мы с тобой знакомы, ты не показалась мне легкомысленной, красавица моя.

Впервые с тех пор, как они познакомились, Белли улыбнулась. Она, несомненно, осталась довольна словами Хью. И развивать тему не стала.

– Ты играешь в шахматы? – спросил ее Хью.

– Да, – ответила Белли, – и весьма неплохо. Мои братья не могли обыграть меня, милорд. Выстоит ли твоя мужская гордость при мысли, что тебя может обыграть женщина? Я не прошу пощады, но и не щажу.

– Что ж, готовь доску, моя красотка, – с улыбкой отозвался Хью.

Принесли стол и резную доску из слоновой кости, расставили фигуры. Хью и Белли начали игру – сначала молча, но вскоре стали поддразнивать друг друга и осыпать насмешками, если кому-то удавалось взять фигуру противника. Белли быстро выиграла партию, но Хью только засмеялся и потребовал немедленного реванша, на что Белли с готовностью согласилась.

– Как вы думаете, он приблизился к ней хотя бы на шаг? – шепотом спросил Рольф у Алетты. Они сидели у камина, неторопливо потягивая вино.

– Моя дочь – загадка для меня, – честно ответила Алетта. – По-моему, я никогда ее по-настоящему не понимала. Она пошла в отца, у нее такой же непокорный дух. А то, что хорошо в мужчине, не всегда подобает девушке.

– Вы так прекрасны! – внезапно воскликнул Рольф, поражаясь собственной дерзости.

– Что?! – Алетта подумала, что ослышалась.

– Я сказал, что вы прекрасны, – с большей уверенностью повторил он. – Разве вам никто этого не говорил прежде, леди Алетта? – Карие глаза Рольфа де Брияра с нежностью вглядывались в ее лицо. – Я благородный рыцарь, – сказал он, – хотя, возможно, это и не дает мне права говорить с вами подобным образом.

– Не знаю, дает или нет, – ответила Алетта. – Никто не называл меня прекрасной, хотя моя тетушка однажды заметила, что я хорошенькая.

– Разве муж не говорил, как вы красивы? – Рольф был потрясен. Неужели Роберт де Манвиль мог смотреть на Алетту и не замечать ее красоты, ее чудного лица, ласкового голоса?

– Роберт женился на мне ради детей. Он часто повторял, что ночью все кошки серы, – рассмеялась Алетта, потом задумалась и покачала головой: – Нет, он никогда не называл меня красивой, милорд.

– Миледи, у меня нет почти ничего, кроме должности сенешаля, которой обязан доброте моего друга Хью, но я хотел бы просить вашей руки, – заявил Рольф изумленной женщине. – Мы с вами почти одного возраста и не связаны кровным родством. Я не вижу препятствий к нашему браку, а вы?

– Милорд, ваши слова исключительно лестны для меня, но вы только зря потратите время. Я не собираюсь больше выходить замуж, – мягко произнесла Алетта. Сердце ее бешено стучало, как у юной девушки на свидании с первым поклонником. Роберт де Манвиль не был так галантен, когда просил ее руки. А Рольф де Брияр собирался ухаживать за ней!

– Но почему вы не хотите замуж, миледи? – спросил он.

– Став вдовой, милорд, я получила куда больше свободы, чем при муже. По моему глубокому убеждению, у замужней женщины свободы меньше, чем у крепостного. Моя дочь нисколько не уважает меня. Мне кажется, она не хочет выходить замуж за Хью, так как насмотрелась на мою супружескую жизнь. Муж может бить свою жену, унижать ее, держать у нее под носом любовницу. И все это жена обязана безропотно сносить. С тех пор как мой муж отправился в крестовый поход, я была счастливее, чем когда-либо за всю свою жизнь. И хотя я не бесчувственная и ношу по нему траур, все же я рада, что он никогда не вернется и не обидит меня больше. Он был добрее со своими псами, чем со мной.

– Я не Роберт де Манвиль, миледи, – сказал Рольф. – Я буду лелеять и любить вас до конца моих дней, если вы когда-нибудь согласитесь стать моей женой. – Он поднес к губам руку Алетты и нежно поцеловал. Затем повернул ее руку ладонью к себе и прижался горячими губами к запястью, а потом – к ладони.

Алетта вздрогнула и, встретившись с ним взглядом, поразилась тому, какая глубокая страсть светилась в карих глазах Рольфа. Она была не в силах говорить.

– Позвольте мне ухаживать за вами, – тихо и настойчиво произнес Рольф. – Позвольте доказать вам, что не все мужчины грубы и жестоки, моя прекрасная госпожа. Если вы, узнав меня лучше, не перемените своего мнения, я постараюсь понять вас, но, умоляю, дайте мне возможность доказать мою любовь.

– Вы очень настойчивы, сэр, – задыхаясь, ответила Алетта. Прежде она никогда не испытывала ничего подобного. В глазах Роберта никогда не отражалось такого глубокого чувства, в голосе никогда не слышалось такой страсти. Когда они впервые встретились, Роберт просто сказал ей, что ее дядя дал ему позволение жениться на ней. О любви не шла речь. И об ухаживании. Роберт снизошел до того, чтобы взять в жены сироту с крошечным приданым, а она должна была стать матерью его детей. Простое деловое соглашение – не более.

– Позволите ли вы мне стать вашим рыцарем, миледи? – тихо спросил Роберт.

– Быть может, до некоторой степени, – ответила она, наконец обретя дар речи, – но, сэр, я не даю вам никаких обещаний.

– Я понимаю, – ответил Роберт. Сердце его пело от счастья. Он докажет Алетте, что не все мужчины жестоки и бесчувственны. Рано или поздно она поймет, что он достоин стать ее мужем. Неужели этот грубиян Роберт де Манвиль не понимал, какой драгоценностью была Алетта? Да он просто дурак!

Алетта поднялась.

– Уже поздно, сэр, – сказала она.

– Я провожу вас до спальни, миледи, – ответил Рольф, тоже встав со скамьи. Хью остался в зале наедине с Изабеллой; оба погрузились в сосредоточенные раздумья над шахматной доской. Первую партию девушка выиграла в основном из-за того, что Хью недооценил ее мастерство. Ее уважение к нему постепенно росло против ее желания – она начинала понимать, что он не намерен уступать ей вторую победу.

Хью сильно отличался от всех знакомых ей мужчин. Несмотря на то что Изабелла любила своего отца, который всегда был к ней снисходителен, она втайне боялась его, ожидая, что в любой момент отец может перенести на нее то пренебрежение и грубость, которые он выказывал матери. В глубине души Белли нередко раздумывала, сможет ли она в такой ситуации проявить отвагу или все же поддастся страху, как Алетта. Роберт де Манвиль был ласков со своей единственной дочерью, но когда он уехал, она была еще ребенком. Теперь же она чувствовала почти настоящее облегчение от того, что он уже никогда не вернется.

С братьями – другое дело. Уильям на десять лет старше ее. И хотя Изабелла никогда бы этого не признала, Алетта была права, утверждая, что Уильям терпел сводную сестру только из-за страха перед отцом. В тех редких случаях, когда Уильям оставался наедине с Изабеллой, он обычно дразнил девочку, утверждая, что его мать куда более благородного происхождения, чем Алетта. Правда, Белли уже знала, что родственники ее матери в действительности весьма знатные. Уильям насмехался и над тем, что другие девочки в ее возрасте не такие верзилы: в те времена миниатюрное сложение считалось идеальным для женщины-аристократки. «Ты – рыжая телка, а потом станешь рыжей коровой», – говорил ей Уильям. К счастью, когда он подрос, то большую часть времени проводил в Нормандии, так что Белли избавилась от его шуточек. Она радовалась, что он не вернется из крестового похода, что он не оставил ни вдовы, ни законного наследника.

Ричард де Манвиль, младший из двух сыновей Роберта, относился к своей сестренке не так враждебно. Он был старше Изабеллы всего на шесть лет и больше времени, чем Уильям, провел под опекой леди Алетты. Он был общительным и подвижным в отличие от флегматичного и надменного Уильяма. Обыкновенно он хорошо относился к Изабелле, но иногда, оставшись с ней наедине, мог яростно наброситься на нее с какими-то нелепыми обвинениями: Ричард завидовал сестре и старшему брату из-за того, что Изабелла получит Лэнгстон, а Уильям – Манвиль, ему же не достанется ничего. Для церковной карьеры, которая могла бы принести ему почетное положение, в семье не хватило бы средств. Ричарду де Манвилю оставалось только стать рыцарем. Ему предстояло добиваться счастья собственными усилиями.

Такая судьба вовсе не казалась Ричарду привлекательной. Иногда он мог со злости больно ущипнуть сестру; его тонкие пальцы наловчились оставлять на ее теле синяки – там, где это было незаметно. Белли быстро научилась защищаться от брата кулаками и пинками. И Ричарда это весьма забавляло. Он начинал хохотать, и ярость его сразу улетучивалась. Изабелла отлично представляла себе, в какой восторг пришел Ричард, узнав, что Уильям погиб и Манвиль достался ему.

Белли подумала, что, кроме отца и двух сводных братьев, она не знала ни одного мужчины благородного происхождения. Конечно, порой в замке останавливались на ночлег рыцари, но они приезжали поздно вечером, а на рассвете снова отправлялись в путь, не оставляя о себе никаких воспоминаний. Более четырех лет Белли со своей матерью прожили в Лэнгстоне одни-одинешеньки, если не считать прислуги. В последние три года Изабелла самостоятельно управляла поместьем. Она очень испугалась, когда умер старый сенешаль, но, хотя ей и было всего двенадцать лет, девушка понимала, что если не хочет умереть голодной смертью и допустить, чтобы крепостные взбунтовались или разбежались, то придется взять управление в свои руки и быть сильной. Любое проявление слабости означало бы гибель. Если крестьяне не поймут, что она настоящая, а не только формальная хозяйка поместья, они не станут слушаться ее.

Каждый день она выезжала, не обращая внимания на погоду, посылала помощников, но очень внимательно следила за всем сама. Тому, о чем не знала: о севе, молотьбе и сборе урожая, – ее быстро научили крестьянки, которые в отличие от своих мужей были на стороне госпожи и желали ей удачи. Белли даже научилась сама обрезать плодовые деревья. Она могла без колебаний спешиться, чтобы загнать домашнюю птицу в сарай, когда налетала внезапная буря. Она вершила суд: не стала наказывать сельчанина, поймавшего на ее полях кролика, чтобы прокормить свою семью; однако повесила негодяя, получившего до того предупреждение, но продолжавшего наглым образом охотиться в ее лесах на оленей, чтобы продать мясо и нажиться на этом. Семью браконьера выгнали из поместья, поскольку Изабелла знала, что если позволить им остаться, то начнутся неприятности. Народ в Лэнгстоне уважал свою госпожу, хотя и недолюбливал ее. «Если бы я была мужчиной, – горько подумала Изабелла, – мои действия никто бы не обсуждал».

И вот перед ней сидит Хью Фоконье, рыцарь. Наследник последнего из саксонских владельцев Лэнгстона. Король, которого она даже не знала, прислал этого рыцаря, чтобы он взял не только ее земли, но и ее саму. Размышляя над очередным ходом, Изабелла подумала: интересно, почему ей никогда не приходила в голову мысль о замужестве? Отец не обсуждал этот вопрос, хотя она понимала, что если бы он не ушел в крестовый поход, то к этому времени она была бы уже с кем-нибудь обручена, а то уже и замужем. За последние годы Изабелла привыкла сама распоряжаться собой, и ей это нравилось! Она не желала уступать власть мужу. Лэнгстон принадлежал ей! Она передвинула коня, тут же сообразив, что этот ход весьма неудачен.

– Шах, – негромко произнес Хью, забирая коня. – Почему ты сделала такой дурацкий ход?

– Я отвлеклась, – честно призналась Изабелла. – Я думала о другом, милорд. Победа в этой партии по справедливости принадлежит тебе. – Она даже слегка улыбнулась.

– О чем ты думала? – спросил Хью.

– О тебе, – к его удивлению, ответила Белли.

– Обо мне?! – Рыжеватые брови Хью вопросительно приподнялись.

– Я знаю, что твоей вины в этом нет, но мне кажется несправедливым, что король отнимает у меня Лэнгстон, – сказала Изабелла. – Конечно, я всего лишь женщина, но способна поддерживать в моем поместье мир и благоденствие.

– А что бы ты делала в случае войны? – тихо спросил Хью. – Как бы ты защитила Лэнгстон? Как бы ты смогла исполнить свои обязательства перед сеньором, когда ему понадобились бы солдаты? Ты не можешь ни сражаться за короля, ни обучить своих крестьян военному делу. А потом, кто твой сеньор, Белли? Ты присягнешь королю Генриху или герцогу Роберту? И что, если твой брат заявит свои претензии на Лэнгстон? Что ты станешь делать?

– А что, скоро война? – спросила Белли.

– Не исключено, что она начнется весной или летом, – ответил Хью. – Король Генрих окажется, конечно, в более выгодном положении, но Лэнгстон находится слишком близко к морю. Если твой брат, подданный герцога, явится сюда и найдет вас с леди Алеттой беззащитными, он обязательно отберет эти земли в пользу герцога. Тогда король не получит их, моя красавица. Ты ведь неглупа и понимаешь все, что я тебе говорю. Ты отважна и рассудительна. Я никогда прежде не говорил таких слов женщинам, но тебе они подходят.

У Лэнгстона должен быть хозяин, способный защитить его, а у тебя – муж, если, конечно, ты не испытываешь тяги к служению Богу. Если так, то я, само собой, не стану этому препятствовать. Отдам в любой монастырь по твоему выбору. Твоя мать сможет отправиться в Нормандию, в Манвиль. Даже если твоему брату это придется не по душе, он не имеет права отказать вдове своего отца в приюте и содержании.

Изабелла поднялась из-за стола, подошла к стрельчатому окну и выглянула в ночную тьму.

– Снег идет, – сказала она, заметив, как белые снежинки лепятся на каменный выступ. Потом услышала скрип стула, шаги. Хью остановился у нее за спиной, рука его скользнула по ее тонкой талии. Белли замерла.

– Почему ты боишься выйти за меня замуж? – тихо спросил он.

– Дело не в тебе, милорд, – ответила Белли. Она чувствовала на своей шее его теплое дыхание. – Я никого не боюсь, не испытываю, как ты выразился, тяги к служению Богу. Я просто хочу быть свободной. Если женщина выходит замуж, она теряет свободу. Ты сможешь бить меня без всякого повода, сможешь прогнать меня без причины, и никто мне не поможет. На стороне мужа и английские законы, и церковь. Мой отец ни разу не был жесток со мной, но никогда не относился по-человечески к моей матери. Лучше вообще не выйти замуж, чем вести такую жизнь. О да, ты можешь сейчас обещать обращаться со мной нежно. Возможно, ты и сам веришь своим обещаниям, но в конце концов все будет точно так же, как с моей матерью, – заключила Белли.

– Моя мать умерла вскоре после того, как я родился, а мой отец, как тебе известно, погиб при Гастингсе, – начал Хью. – Меня воспитывали дед и бабка. Седрик Мерлинсон за всю свою жизнь ни разу не поднял руки на жену, леди Эмму. У моей бабки был такой же свирепый нормандский нрав, как и у тебя, красавица моя, но мой дед и пальцем не тронул жену. Многие мужчины на его месте не стерпели бы, но только не мой дед.

Дед и бабка всю жизнь прожили вместе как равные, точь-в-точь как король Вильгельм и добрая королева Матильда, упокой Господь их души. Именно такой брак я и предлагаю тебе, Изабелла. Ты не будешь моей служанкой. Ты станешь моим товарищем, матерью моих детей. Если мне придется уйти на войну за короля, ты будешь управлять Лэнгстоном от моего имени. Я не знаю, как мне еще убедить тебя. Ни у тебя, ни у меня нет выбора. Король приказал нам стать мужем и женой. Я принес Генриху Боклерку присягу на верность и должен подчиняться его приказам. Я знаю, ты благородная девушка. Можешь ли ты поступить иначе?

– А ты мог бы записать то, что сейчас сказал? – требовательно спросила Белли.

– Ты что, собираешься возбудить против меня иск? – Хью стало весело. – Кроме того, ты не умеешь читать и не узнаешь, верно ли я все записал.

– В этом я доверяю тебе, милорд, – ответила Белли.

Хью пришел в изумление:

– Ты доверишься мне, Белли? Но почему?

– Потому что ты не похож на моего отца и братьев, – просто ответила она.

Хью ни разу в жизни не приходилось слышать такого удивительного признания. И не принять его было бы неблагородно.

– Я попрошу отца Бернарда записать все, что ты продиктуешь, красавица моя, и подпишу это в твоем присутствии. Но и ты должна сделать для меня кое-что. Я хочу, чтобы ты научилась читать и писать. Тогда ты сможешь гораздо лучше управляться с хозяйством. Обещаешь? – Хью повернул ее лицом к себе.

– Но кто же станет учить меня? – удивленно спросила она.

– Отец Бернард, – сказал Хью. – Ты согласна?

– Да, милорд, и с удовольствием. Но пускай он научит меня еще и цифрам, хорошо? – Белли просительно заглянула в лицо Хью. – Если ты с Рольфом де Брияром уедешь и оставишь управление в моих руках, я должна быть уверена, что все счета ведутся правильно, чтобы нас не обманули.

Хью кивнул, подумав при этом, что у Изабеллы прекраснейшие в мире глаза. Не голубые, как у ее матери, а загадочные золотисто-зеленые, словно темный лесной пруд в бликах солнечного света. Не в силах сдержаться, он коснулся губами ее губ.

Белли отшатнулась, глаза ее потемнели – отчасти от гнева, отчасти от удивления.

– Зачем ты это сделал, милорд? – грозно спросила она.

– Я скрепил нашу сделку поцелуем, красавица моя, – серьезно объяснил Хью.

– А что, это принято?

– Разве тебя никогда прежде не целовали? – ответил он вопросом на вопрос, уже зная заранее, что она скажет.

– Кто здесь мог бы целовать меня, сэр, и кому бы это понадобилось? – раздраженно ответила Изабелла. – Я же не смешливая крестьянская девка. Мой отец поцеловал мать на моих глазах только однажды, когда отправлялся в крестовый поход с герцогом Робертом.

– Поцелуи – это старая добрая игра, – сказал Хью с шаловливой улыбкой. – Мой дед любил застать бабку врасплох и оделить ее поцелуем. Если мы станем целоваться чаще, красавица моя, то лучше узнаем друг друга.

– Ты смеешься надо мной, – возмутилась Белли. – А я этого не люблю, милорд. Не вижу никакой пользы в том, чтобы тереться друг о друга губами.

Хью усмехнулся.

– Ты молода и невинна, красавица моя, – с нежностью сказал он. – Со временем я покажу тебе, как полезно уметь искусно целоваться. Кроме того, супругам позволено целоваться в любое время и так часто, как им только захочется.

– Мы еще не женаты, – угрюмо отозвалась Изабелла. Но тут у нее перехватило дыхание, потому что Хью прижал ее к себе, стиснув в объятиях.

– Мы поженимся очень скоро, красавица моя, – сказал он, положив свободную руку ей на затылок. – Закрой глаза, – произнес он. – Тебе будет лучше с закрытыми глазами, дорогая.

«Почему я подчиняюсь такому дурацкому требованию?» – удивленно подумала Изабелла, опустив темные ресницы на матово-бледные щеки. Теплые губы Хью крепко прижались к ее губам, и по ее позвоночнику пробежала дрожь удовольствия. Изабелла была потрясена. Она отпрянула, озадаченная и взволнованная.

– В чем дело? – спросил он.

– Я почувствовала… – На мгновение Белли задумалась. – Наслаждение, – наконец решилась она. – Да. Твой поцелуй доставил мне наслаждение, милорд.

– Значит, я добился своей цели, красавица моя. Поцелуй и должен доставлять наслаждение, – объяснил Хью.

– А что бывает после поцелуя? – спросила девушка.

– Поцелуи приносят больше ощущений, чем ты испытала сейчас, – тихо ответил Хью, осторожно проведя указательным пальцем по ее изящно очерченному носу. – Со временем мы все это испробуем, но сейчас, мне кажется, тебе лучше отправляться в постель, красавица моя. Твоя мать обеспокоится, куда ты пропала, а я не хочу волновать ее. – И Хью разжал объятия.

Сначала Изабелла не была уверена, послушаются ли ноги, но в конце концов ей удалось присесть в вежливом реверансе, повернуться, пересечь зал и пройти в двери своей спальни.

В комнате было темно. Белли осторожно пробралась между тюфяком и складной кроватью, на которой похрапывали ее служанка Агнесса и служанка ее матери Ида.

Поскольку леди Алетта освободила хозяйские покои, Изабелле приходилось теперь спать с ней в одной постели. Она решительно нигде не могла найти уединения. Быть может, выйти замуж стоило хотя бы для того, чтобы после свадьбы Хью Фоконье выделил ей часть господских покоев, где гораздо просторнее и куда меньше народу, чем в этой тесной спаленке. Добравшись до кровати, она села на свободный край, чтобы снять мягкие домашние туфли. Привстав, она развязала пояс и бросила его на стул, стоявший у кровати. Потом она сняла тунику и юбку, положив их поверх пояса, и легла в кровать рядом с матерью.

– Я выйду за него замуж, – тихо сообщила она матери, которая еще не успела заснуть.

– Почему? – с любопытством спросила Алетта. – Он обыграл тебя в шахматы и завоевал уважение, Изабелла?

– Я выиграла первую партию, он – вторую. Мы побеседовали. Он не будет вести себя как отец, мадам. Он согласился подписать документ. Он хочет, чтобы я научилась читать и писать. Священник поможет мне, – сказала девушка. – Кроме того, ты же сама говорила, что у меня нет выбора. Так распорядился король, а Хью Фоконье служит королю. Могу ли я проявить непокорность?

Алетта ощутила, как все ее тело потихоньку расслабляется и напряжение последних дней покидает ее.

– Когда? – спросила она. – Он сказал, когда вы сыграете свадьбу?

Изабелла пожала плечами в темноте:

– Пусть сам решает, мадам. Мне все равно. – Она свернулась клубочком, желая показать матери, что разговор окончен.

Алетта испытывала огромное облегчение. Она размышляла, что именно заставило Изабеллу изменить свое первоначальное решение. «Он согласился подписать документ». Что хотела сказать этим Изабелла? Как мог какой-то документ склонить ее своевольную дочь к послушанию? О Пресвятая Богоматерь! Она же собиралась поговорить с Изабеллой о… об этом! Нельзя же допустить, чтобы девушка вступила в брак, не зная, что за этим последует! Что ее ожидает!

Алетта мысленно вернулась к своей первой брачной ночи и вздрогнула. Роберт де Манвиль был ей практически чужим человеком: просто сосед ее дяди. За всю жизнь она видела его всего раз пять-шесть. По возрасту он годился ей в отцы, а его прекрасная горделивая жена была предметом зависти всех мужчин на двадцать миль в округе. Потом ее тетушка однажды сказала, что бедный сэр Роберт овдовел. Через несколько месяцев дядя пришел к ней и сказал, что их соседу нужна новая жена. Что он согласен взять в жены Алетту, невзирая на ее скудное приданое.

– Но почему меня, дядя Хьюберт? – наивно спросила девушка. – Ведь сэр Роберт может найти куда более знатную жену, чем я.

– Верно, – согласился дядя, – но ему надо жениться как можно скорее. Его сыновьям-озорникам срочно нужна мать. Кроме того, сэр Роберт хочет еще детей: ведь у леди Сибиллы было хрупкое здоровье, и она не могла больше рожать. Ты хорошая, сильная девушка, Алетта. Ты прекрасно ему подойдешь.

Тема была исчерпана. У Алетты не оставалось выбора. Она не знала одного: ни одна другая семья не выдала бы замуж свою дочь за Роберта де Манвиля. Он отличался жестоким нравом. Он обожал свою покойную жену. После Сибиллы де Манвиль ни одна женщина не смогла бы устроить его в полной мере, будь она самой богатой и красивой. Но Хьюберт д’Омон увидел прекрасную возможность связать свою семью с более знатным родом. Он даже выдал бы за де Манвиля свою родную незамужнюю дочь, но ей было всего десять лет, она еще не вошла в возраст и не могла рожать детей. Оставалась племянница. И Хьюберт с удовольствием принес ее в жертву своему честолюбию.

За час до того, как ее привели к священнику, который должен был обвенчать ее с Робертом де Манвилем, к Алетте пришла ее тетя Элиза.

– Я хотела рассказать тебе все, что нужно знать женщине, чтобы ублажить своего мужа в постели, – начала она, – но сэр Роберт запретил мне, сказав, что сам тебя всему научит. Твой дядя малодушно уступил ему, но я думаю, он не прав. Если я поговорю с тобой, сэр Роберт может почувствовать и будет недоволен. Тогда твой дядя побьет меня, Алетта. Так что я скажу тебе только одно. Подчиняйся своему мужу абсолютно во всем, дитя мое. Ни в чем не противься ему. Он суровый человек, и если бы мне предоставили право выбора, моя малышка, я ни за что не отдала бы тебя ему.

И с этими устрашающими словами, продолжавшими звенеть у нее в ушах, Алетта д’Омон обвенчалась с Робертом де Манвилем. Она знала, что ее дядя влез в долги, чтобы устроить свадебный пир, последовавший за венчанием. После пира ее посадили на огромного боевого коня, сзади взгромоздился Роберт, и они отправились через поля в дом ее мужа. Еще во время этой поездки Алетта начала сознавать, что ее ожидает. Направляя бег коня своими мускулистыми бедрами, Роберт де Манвиль всю дорогу ласкал дрожащие круглые грудки своей невесты. Он выпил много вина, но не был пьян. Одна рука его пробралась ей под юбку.

– Ты уже умеешь пощипывать свою безделушку, Алетта? – спросил он, развернув ее к себе лицом и прижавшись влажными губами к ее рту.

Алетта ошеломленно уставилась на него, не представляя, что он имеет в виду:

– Монсеньор?!

И тут она задохнулась от ужаса: палец его принялся растирать особо чувствительное местечко ее тела, о существовании которого она прежде не догадывалась. Алетта стала извиваться, но Роберт рявкнул: «Сиди тихо!» Но это было совершенно невозможно, хотя она изо всех сил старалась слушаться его. Затем, к еще большему ее потрясению, Роберт погрузил в ее плоть свой толстый палец. Перепуганная Алетта стала всхлипывать, чувствуя, как этот палец проникает все глубже и глубже, а потом внезапно остановился.

– Отлично! – сказал Роберт. – Ты нетронутая. Твой дядя не солгал. С тех пор как моя Сибилла умерла, у меня не было женщины, Алетта. Все эти месяцы я копил сок, и его накопилось столько, что я больше не хочу ждать. – Он остановил коня у небольшой рощицы. – А теперь делай все так, как я тебе скажу, Алетта, – произнес он, снимая ее с колена. – Подними юбки и придержи коня, а я покажу, как надо наклониться.

Алетта повиновалась.

– А теперь наклонись, моя малышка, да пониже, – велел Роберт.

Алетта сделала это, но не смогла удержаться и сказала:

– Как же я буду стоять так, с поднятыми юбками, монсеньор? Ведь если кто-нибудь пройдет мимо и заметит, мне будет стыдно!

– Потерпи, моя малышка, – сказал Роберт почти ласково и провел ладонью по соблазнительно обнаженной молочно-белой коже. Слегка приподнявшись в стременах, он притянул Алетту ближе к себе, одной рукой сжимая ее живот, а другой – нащупывая ножны для своего неистового орудия.

И она почувствовала его. Она почувствовала, что вместо пальца в ее плоть вошло нечто другое – гораздо большее. Алетта заплакала отчасти от страха, отчасти от первых признаков боли.

– Вы делаете мне больно… – простонала она. – Пожалуйста, не мучьте меня!

Пальцы Роберта теперь принялись мять нежную плоть ее бедер. Заставив ее снова наклониться вперед, он сделал первый мощный толчок. Алетта взвизгнула. Второй. Алетта взмолилась о пощаде. И наконец, третий толчок заставил ее закричать от боли.

– Заткнись, сучка! – рявкнул Роберт. – Боль сейчас пройдет, а твои вопли мешают мне наслаждаться.

Он продолжал двигаться, пока наконец по его телу не пробежала дрожь и Алетта не услышала вздох облегчения:

– Уф-ф-ф-ф! Ну ладно, хватит, моя малышка, пока мы не добрались до дома. Сегодня ночью я намерен повторить это еще несколько раз. – Опустив юбки Алетты, он снова усадил ее в прежнем положении и пустил лошадь шагом.

Слезы струились по лицу Алетты. Почему тетушка не предупредила ее о том, какой кошмар ее ожидает? Низ живота ужасно болел. Она изо всех сил старалась взять себя в руки, понимая, что скоро войдет в новый дом. Она не хотела смущать своего мужа. Когда они добрались до дома Роберта, он спешился, снял ее с коня и представил новую жену своим сыновьям и слугам. Алетта вежливо приветствовала всех и поцеловала своих пасынков, окинувших ее недружелюбными взглядами. Она мучилась от страшной боли, но все же смогла гордым шагом войти в Большой зал и выслушать тосты, которые подняли за нее слуги Манвиля. Потом ее проводили в спальню, где уже ожидала Ида.

– Я сама о себе позабочусь, Ида, – тихо сказала она и отпустила служанку, не желая выставлять напоказ свой стыд. Потом Алетта поспешно разделась и обнаружила, что вся ее рубашка покрыта пятнами свежей красной крови. Кровь текла и по ее бедрам. Алетта чувствовала, что между ног все промокло. Но прежде чем она успела смыть кровь, дверь спальни распахнулась и на пороге появился Роберт де Манвиль.

Увидев окровавленную одежду и кровь между ног Алетты, он довольно ухмыльнулся.

– Я неплохо потрудился, сражаясь с твоей невинностью, малышка, – сказал он и принялся раздеваться.

Последовавшие за этим часы навсегда остались ее самыми кошмарными воспоминаниями. Казалось, похоть ее мужа нельзя насытить. К утру Алетта решила, что умирает; все ее нежное тело было покрыто царапинами и синяками. Каждую последующую ночь все повторялось, как и в первую, пока наконец Алетта не сообщила Роберту, что беременна.

Изабелла родилась через одиннадцать месяцев после свадьбы. Тогда они уже жили в Лэнгстоне, и, когда Алетта оправилась после родов, выяснилось, что ее супруг, как он ни старался, уже не может обращаться с ней так, как раньше. Алетта тогда решила, что Господь прислушался к ее молитвам. Правда, с тех пор Роберт стал оскорблять ее чаще прежнего, но Алетта предпочитала сносить его побои, чем еще хоть раз испытать на себе его похоть. И это было все, что она знала о телесной близости между мужчиной и женщиной.

Но как она могла рассказать своей дочери о боли, унижениях и ужасе брачных отношений? У Изабеллы слишком мятежный нрав. Если она узнает, что ее ждет, она наверняка передумает выходить замуж. И что тогда с ними будет? Нет. Каждой женщине суждено испытать на себе мужскую похоть. Изабелла такая же, как все. Она ничего не скажет Изабелле. Ничего!