Маэстро, вы убийца! Марш Найо

– Разумеется, – послышался громкий голос Вальмы Сиклифф, – в Италии меня носили на руках. Итальянцев вообще хлебом не корми – дай полюбоваться на симпатичную блондинку. Куда бы я ни шла, отовсюду неслись возгласы: «Bella!», «Bellissima!» Так забавно.

– Это по-итальянски? – мрачно поинтересовалась Кэтти, размешивая на дощечке свинцовые белила.

– Да, милочка. Это означает «красотка», – пояснила мисс Сиклифф.

– Во дает! – сплюнула Соня, натурщица.

– За работу! – громко провозгласила Трой. – Сейчас займемся обнаженной натурой.

Все повернулись и дружно уставились на нее. Трой взошла на подиум – возвышение для натурщицы, для которого приспособили обыкновенные подмостки на колесиках, – и принялась мастерить ложе для Сони. Светло-вишневую подушку она пристроила у стены, затем из стоявшего рядом комода достала длинный отрез ярко-голубого шелка. Один его конец она перебросила через подушку и приколола булавкой, а второй, сложив гармошкой, уложила на помост.

– Вот, Соня, – сказала она. – Попробуй что-нибудь в таком духе.

Трой опустилась на колени, затем, изогнувшись в талии, легла на бок. Правое колено отставила в сторону, переместив центр тяжести на левый бок и бедро. Затем осторожно опустилась обеими лопатками на шелковую ткань. Соня недовольно поморщилась и фыркнула.

– Теперь твоя очередь, – сказала Трой, вставая. – Ложись прямо на покрывало, а голову опусти на подушку. Сперва попробуй лечь на левый бок.

Соня выскользнула из своего белоснежного кимоно. Обнаженная, она смотрелась просто восхитительно – прелестная крохотная фигурка, длинные точеные ноги, тонкая талия, упругие груди с заостренными холмиками сосков. Черные волосы, обрамлявшие идеальный овал лица, отчесаны назад с безмятежного лба и перехвачены на затылке лентой. Лишь немного заостренные черты лица с чуть широковатыми скулами выдавали ее славянское происхождение.

– Ах ты, поросенок, опять загорала! – упрекнула ее Трой. – Что нам теперь делать с этими белыми полосками?

– К сожалению, нудисток у нас в Борнмуте пока не приветствуют, – огрызнулась Соня.

Она улеглась на левый бок, прислонившись головой к светло-вишневой подушке. Трой, склонившись над обнаженной девушкой, стала нажимать на ее правое плечо, пока не притиснула его вплотную к доскам помоста. Шелковая ткань, придавленная плечами, выбивалась из-под тела натурщицы волнообразными голубыми складками.

Трой одобрительно кивнула.

– Вот то, что вам нужно, Малмсли, – сказала она. – Попробуйте набросать ее прямо как есть.

Она обогнула всю студию, не спуская глаз с натурщицы.

– Да, эта поза выглядит прекрасно в любом ракурсе, – заметила она. – Хорошо! Принимайтесь за работу. – Трой бросила взгляд на часы. – Соня, тебе придется так лежать сорок минут.

– Кошмарно неудобная поза, мисс Трой, – пожаловалась натурщица. – Что я вам – змея – так выгибаться?

– Не говори ерунды, – отмахнулась Трой. Ученики разбрелись по своим рабочим местам. Поскольку каждому из них суждено было сыграть свою роль в трагедии, случившейся десятью днями позже, давайте познакомимся с ними поближе.

Имя Кэтти Босток, несомненно, известно каждому, кто интересуется современной живописью. Во время описываемых событий она предпочитала работать короткими и уверенными мазками в манере, несколько напоминающей стиль примитивистов. Кэтти создавала крупные многофигурные композиции, из всей живой натуры отдавая явное предпочтение ремесленникам и простому люду. Ее «Десятник-погоняла» обошел многие выставки, был признан картиной года в Королевской академии и вызвал переполох в среде твердолобых консерваторов. Внешностью Кэтти не слишком вышла – приземистая, крепко сбитая, неказистая темноволосая особа, умеющая легко осадить и поставить на место любого собеседника. Трой она обожала, хотя и любила поворчать на нее. Большую часть года Кэтти жила в Татлерз-Энде, хотя и не была ученицей Трой.

Светловолосая и худенькая, Вальма Сиклифф была очень хороша собой. Подобных девушек некоторые современные писатели выводят в романах – со страстностью, которую пытаются выдать за ироничную отстраненность. Родом из богатой семьи, она создавала картины, в которых присутствовала мысль. Хотя Кэтти и обзывала Вальму нимфоманкой, вам самим представится возможность оценить, насколько подруга Трой была беспристрастна в своих суждениях.

Восторженную восемнадцатилетнюю толстушку звали Филлида Ли. Два года обучения в аскетическом Слайде не смогли подавить ее врожденную пылкость, но не прошли даром; в особых случаях Филлида могла вести себя сдержанно и даже величественно.

Уотт Хэчетт, юный австралийский протеже Трой, отличался крохотным ростом и очень темной кожей – он мог бы без труда играть юных мавров или туземцев-людоедов в голливудских фильмах. Район Сиднея, в котором он вырос, пользовался отнюдь не самой доброй славой, сам же Хэчетт был на удивление простодушен, самонадеян и трудолюбив, при этом буквально ни в грош не ставя чужое мнение. Особым эстетическим восприятием или исключительным художественным вкусом он не обладал, поэтому его несомненный талант был сродни паразитической лиане, обвившейся вокруг могучего серого ствола и вдруг пышно рассыпавшейся, словно мириадами радужных брызг, гирляндами неописуемо красочных орхидей.

С Седриком Малмсли мы уже познакомились. Пока рассказать о нем больше нечего.

Достопочтенному Бейсилу Пилгриму, сыну столь известного своими пуританскими взглядами пэра, было двадцать три года. Он обладал приятной, располагающей внешностью и несомненным талантом, однако в манере его письма сквозила некая робость. Его отец смотрел на художественные школы как на обители порока и разврата и разрешил сыну заниматься живописью под руководством мисс Трой исключительно потому, что ее родители выручили из беды его знакомых джентри[5], а сама Трой в свое время написала монументальное полотно с изображением прихожан методистской церкви. По счастью, старый лорд, который даже в молодости блестящим умом не отличался, а в преклонном возрасте окончательно сделался сумасбродным олухом, не заметил иронии, сквозившей в картине.

Фрэнсис Ормерин – худощавый и щуплый француз – работал в основном углем и акварелью. Его рисунки обнаженной натуры поражали изяществом линий и утонченным вкусом. Нервный и дерганый, Ормерин был подвержен приступам черной меланхолии и нередко хандрил. Из-за несварения желудка – считала Трой.

И наконец, Гарсия – никто почему-то не помнил, что его зовут Вольф. На его бледных и впалых щеках всегда темнела десятидневная щетина, по непонятным причинам не превращавшаяся в бороду; ходил он неизменно в засаленных серых брюках, выцветшей рубашке и совершенно немыслимом плаще. Буйные темно-русые волосы, которых никогда не касалась расческа, темные дерзкие глаза, поразительно красивые руки и полная бесцеремонность – вот весь Гарсия. Два года назад он нагрянул без приглашения в лондонскую студию Трой. Вместо визитной карточки он протянул ей собственный бюст в глине, завернутый в мокрую и грязную рубашку. Протиснувшись мимо художницы в прихожую, он прошагал в студию, развернул бюст и молча водрузил его на стол. Потом они с Трой долго стояли и молча разглядывали глиняную голову. Наконец Трой спросила, как его зовут и чего он хочет. «Гарсия», – буркнул молодой человек. Хотел он лепить с натуры, но в карманах всегда гулял ветер. Трой высказала замечания насчет его работы, дала ему двадцать фунтов и с тех пор так толком и не смогла избавиться от назойливого скульптора. Время от времени, порой – крайне не вовремя, он появлялся у нее в студии, причем всегда приносил новую работу. Выразить себя ему удавалось только в глине, а все остальное выходило маловразумительным. Зато глиняные скульптуры неизменно вызывали всеобщий восторг. Ходил Гарсия вечно немытый, всклокоченный, был начисто лишен каких бы то ни было комплексов и не интересовался ничем, кроме своей работы. Трой всегда старалась хоть как-то помочь ему, и мало-помалу о творениях молодого скульптора заговорили. Гарсия начал работать в камне. Его попросили показать несколько работ на выставке группы «Возрожденный Феникс» и стали подкидывать заказы. Денег у него было всегда – кот наплакал, и многие люди его сторонились, хотя некоторые женщины находили его необыкновенно привлекательным, чем Гарсия беззастенчиво пользовался.

Уложив натурщицу в нужную позу, Трой подошла к Гарсии. Остальные пока расставляли мольберты и устраивались поудобнее. Трой остановилась и стала рассматривать «Комедию и Трагедию» – глиняную модель скульптурной композиции, заказанной Гарсии для нового театра в Вестминстере. Гарсия установил скульптуру на высоком постаменте с четырьмя колесами возле южного окна. Обе женские фигуры вздымались из цилиндрического основания. Комедия – полностью обнаженная, Трагедия – в аляповатой мантии. Маски они держали в руках над головой. По композиции подразумевалось, что эти фигуры представляют собой языки пламени. Формы были упрощены до предела. На лице Комедии застыло угрюмое выражение, Трагедия ехидно ухмылялась.

Гарсия с недовольной физиономией стоял рядом, ожидая, что скажет Трой.

– Что ж, – произнесла она. – Мне нравится.

– Я думал, что нужно… – Он замолк, изобразив руками шлейф, которым собирался прикрыть ноги Комедии.

– По-моему, не стоит, – сказала Трой. – Это нарушит общий строй. Впрочем, я в этом не специалист. Я ведь художница. А почему, кстати, позвольте спросить, вы решили устроиться в моей студии?

– Я решил, что вы не станете возражать. – Говоря, Гарсия глотал отдельные звуки, а его произношение немного напоминало кокни. – Через две недели я уже смотаю удочки. Нужно же мне было где-то поработать.

– Да, так вы и написали в своей записке. Вы опять без гроша?

– Да.

– А куда вы переедете через две недели?

– В Лондон. Мне предоставляют комнату.

– Где?

– Где-то в Ист-Энде, кажется. В помещении бывшего склада. Один знакомый парень уговорил владельца впустить меня туда. Он даст мне адрес. Я съезжу на недельку отдохнуть куда-нибудь, а потом примусь за скульптуру.

– Кто заплатит за камень?

– Мне пообещали хороший аванс.

– Понятно. Что ж, будем надеяться, что все так и будет. Теперь послушайте меня внимательно, Гарсия. – Трой оглянулась по сторонам и понизила голос. – Пока вы живете и работаете в моей студии, вы должны вести себя прилично. Вы понимаете, что я имею в виду?

– Нет.

– Прекрасно понимаете. Никаких ваших шашней с женщинами я не потерплю. Вы все время крутитесь вокруг Сони. Вы с ней вместе живете?

– Когда хочется кушать – нужно кушать, – философски изрек Гарсия.

– У меня здесь не ресторан, зарубите это себе на носу, пожалуйста. Хорошо? Я видела, как вчера вы пытались заигрывать с Сиклифф. Этого я тоже не потерплю. В Татлерз-Энде не должно быть никаких псевдобогемных штучек, никакой свободной любви или даже обычного флирта. Это шокирует прислугу, да и вообще неприятно. Договорились?

– Угу, – ухмыльнулся Гарсия.

– Поза изменилась, – раздался голос Кэтти Босток из центра студии.

– Да, эт-та точно, – поддакнул Уотт Хэчетт. Остальные художники устремили на него неодобрительные взгляды. Австралийский акцент сиднейца был настолько выражен, что эффект получался почти комичный. Некоторые даже подозревали, что Хэчетт нарочно валяет дурака. В школе Трой было правило: новички раскрывают рот лишь тогда, когда к ним обращаются. Уотт об этом не знал, и Трой, которая люто ненавидела ссоры, всерьез беспокоилась из-за этого. Простодушию Хэчетта можно было позавидовать. Оно же порой делало его совершенно невыносимым. Трой подошла к мольберту Кэтти, посмотрела на четкий рисунок и перевела взгляд на натурщицу. Затем прошагала к подиуму и опустила правое плечо Сони в прежнее положение.

– Лежи вот так, Соня.

– Поза ну совершенно кошмарная, мисс Трой.

– Ничего, продержись еще немного.

Трой принялась расхаживать по студии, проверяя, как идут дела у ее учеников. Начала она с Ормерина, расположившегося на левом фланге.

– По-моему, чуть скованно, – сказала она, немного помолчав.

– Она ни секунды не лежит спокойно, – пожаловался француз. – Настоящая егоза. То дрыгает ногой, то водит плечами. Невозможно работать – совершенно невозможно.

– Начните заново. Сейчас она лежит правильно. Зарисуйте как есть. У вас получится, вот увидите.

– Последние три месяца были для меня сущей пыткой, – признался Ормерин. – От малакенского сюрреализма меня выворачивало наизнанку. Хоть я его и не признавал, но, обучаясь в их школе, не мог не попробовать. Из-за этого я к вам и вернулся. В голове у меня полный бедлам.

– Начните с самого простого. А о стиле не беспокойтесь – он не пропадет. Возьмите новый подрамник и набросайте эскиз.

Переместившись к Вальме Сиклифф, Трой залюбовалась свободным полетом и изяществом линий рисунка художницы. Сиклифф тем временем отступила к Ормерину и сзади тронула его за плечо. Француз обернулся и зашептал ей на ухо.

– Я понимаю по-французски, – как бы невзначай обронила Трой, не отрываясь от рисунка. – Что ж, Сиклифф, очень хорошо. Вы специально удлинили ноги?

– Да, я ее такой воспринимаю. Вытянутой и угловатой. Говорят, многие художники изображают людей похожими на себя – это правда?

– Неужели? – вскинула брови Трой. – Я бы никому такого не посоветовала.

Она подошла к Кэтти и, высказав пару мелких замечаний, приблизилась к Уотту Хэчетту. Австралиец уже покрывал холст краской, готовя фон.

– Мне казалось, вы обычно начинали не с этого, – не сдержала удивления Трой.

– Угы, вы правы, – благодушно закивал Хэчетт. – Но мне вдруг втемяшилось в тыкву, что надо попробовать.

– Не потому ли, случайно, что вы подметили, как работает мисс Босток? – не без лукавинки поинтересовалась Трой.

Хэчетт улыбнулся, но смолчал, смущенно переминаясь с ноги на ногу.

– Я бы все-таки советовала вам не отходить от своей манеры, – сказала Трой. – Как-никак вы еще начинающий живописец. Кстати, как по-вашему: эта ступня у вас получилась слишком большой или слишком маленькой?

– Слишком маленькой.

– А вот это место нужно вытянуть или расширить?

– Вытянуть.

– Вот так и сделайте.

– Угы, буу зделано, мисс Трой. А как вы думаете – этот цвет подойдет? – спросил Хэчетт, почтительно взирая на нее снизу вверх. – Или нет? – В его устах последнее слово прозвучало как «ню-ют».

– Цвет-то хороший, но я бы на вашем месте не стала раскрашивать холст, не закончив с рисунком. Исправьте рисунок.

– Угы – но только она все время елозит и извивается. Как червяк на крючке. Посмотрите, куда плечо заехало! Видите?

– Изменилась поза? – спросила Трой, обращаясь ко всем сразу.

– Ню-ют! – с ехидной мстительностью протянула Соня.

– Полностью изменилась, – вспыхнул Хэчетт. – Поспорим на все, что угодно…

– Минутку, – остановила его Трой.

– Да, она немного подвинулась, – подтвердила Кэтти Босток.

Трой вздохнула.

– Перерыв! – возвестила она. – Нет, постойте-ка… Она вытащила из кармана рабочего халата кусочек мела и обвела им силуэт Сони во всех местах, где обнаженное тело натурщицы соприкасалось с помостом.

– Вот теперь можешь встать.

Соня, всем видом выражая недовольство, сползла с подмостков и натянула кимоно. Трой расправила складки небесно-голубой драпировки.

– Ее придется всякий раз укладывать заново, – сказала она.

– Все точь-в-точь как в моем средневековом романе, – заметил Малмсли.

– А что – этот план мне кажется вполне осуществимым, – загорелась Вальма Сиклифф. – Может, попробуем? В чулане есть вполне подходящий китайский кинжал. Можно его взять, мисс Трой?

– Пожалуйста, если хотите, – кивнула Трой.

– Да ладно, может, не стоит? – лениво протянул Малмсли, вставая.

– Где он, мисс Сиклифф? – оживленно спросил Хэчетт.

– В чулане, на верхней полке.

Австралиец нырнул в чулан, расположенный возле окна, и минуту спустя появился, держа в руке угрожающего вида кинжал – тонкий и длинный. Хэчетт подошел к столу Малмсли и заглянул через плечо художника в гранки. Малмсли с подчеркнутой вежливостью отступил.

– Угы, я все усек, – ухмыльнулся Хэчетт. – Ну, наворочали! А неплохо бы так укокошить кого-нибудь, да?

Он поплевал на пальцы и перевернул страницу.

– Я вообще-то старался по возможности не пачкать рукопись, – заметил Малмсли, обращаясь в пустоту.

– Ладно, Малмсли, не занимайтесь чистоплюйством, – осадила его Трой. – Авы, Хэчетт, отдайте кинжал мне, а сами постарайтесь к чужим вещам не прикасаться. У нас так не принято.

– Угы, буу зделано, мисс Трой.

Пилгрим, Ормерин, Хэчетт и Вальма Сиклифф, собравшись в кружок, стали обсуждать, как лучше укрепить кинжал. К ним присоединилась и Филлида Ли.

– А в каком месте кинжал должен войти в тело? – спросила Сиклифф.

– Вот здесь, – сказал Пилгрим, тыкая ее пальцем в спину. – Напротив твоего сердца, Вальма.

Сиклифф повернулась и пристально посмотрела на него, слегка прищурившись. Хэчетт уставился на нее, открыв рот, а Малмсли заулыбался. Пилгрим слегка побледнел.

– А ты чувствуешь, как оно бьется? – тихо спросила Сиклифф.

Пилгрим судорожно сглотнул.

– Если я чуть подвину руку… да, – выдавил он.

– Да бросьте ерунду болтать! – возмутилась Соня Глюк. – Никого вы так не убьете. – Она прошагала к Гарсии и остановилась рядом с ним. – Правда, Гарсия?

Тот невнятно хрюкнул. Он, в свою очередь, пялился на Вальму Сиклифф.

– А откуда убийца знала, в какое место втыкать кинжал? – спросила вдруг Кэтти Босток. Она размалевывала свой холст, нанося фон.

– Может, мы сами попробуем? – вызвался Хэчетт.

– Пожалуйста, – пожала плечами Трой. – Только отметьте положение подиума, прежде чем передвинете его.

Бейсил Пилгрим обвел мелом контуры подиума, потом с помощью Ормерина перевернул его. Остальные сгрудились вокруг них, с интересом наблюдая за манипуляциями молодых людей. Определив по обрисованному мелом силуэту, где находится сердце, Ормерин нашел проекцию этой точки на обратной стороне помоста.

– Вот, смотрите, – сказал француз. – Ревнивая жена воткнула кинжал вот сюда.

– Но как она проткнула доску? – полюбопытствовал Бейсил Пилгрим.

– Лезвие можно просунуть в щель между досками, – неожиданно сказал Гарсия, не отходивший от своего окна.

– Ну и что? Тогда кинжал вывалится, если надавить на него сверху.

– Ничего подобного. Могу показать.

– Только не сломайте кинжал и не повредите подиум, – попросила Трой.

– А, усек! – взвился Хэчетт. – Кинжал ведь у основания толще. Доски его притиснут. Да, значит, так и вправду можно кого-нибудь укокошить. Спорней, может?

– Боюсь, что мне это не слишком интересно, – покачал головой Малмсли.

– Давайте попробуем, – загорелся Пилгрим. – Можно, мисс Трой?

– Да, давайте! – захлопала в ладоши Филлида Ли. Затем, перехватив взгляд Малмсли, сконфузилась. – Люблю кровавые сцены, – с деланной беззаботностью улыбнулась она.

– Очень уж грязный этот помост с изнанки, – поморщился Малмсли.

– Ах, какая жалость, если вы испачкаете свой хорошенький зеленый передничек! – хихикнула Соня.

Вальма Сиклифф звонко расхохоталась.

– А я и не собираюсь ничего делать, – развел руками Малмсли. – Гарсия предложил – пусть он и пробует.

– Валяйте, ребята! – потер руки Хэчетт. – Ставлю пять бобиков[6], что эта фигня сработает. Ей-ей сработает. Сущая динкуха[7].

– Что все это значит? – изумилась Сиклифф. – Вы должны непременно обучить нас своему диковинному языку, Хэчетт.

– Запросто. – Глаза у Хэчетта разгорелись. – Из вас выйдет динковая асси.

– Асси? – изогнула брови Трой.

– Ну – австралийка, – пояснил Хэчетт.

– Боже упаси! – возвел глаза к небу Малмсли. Соня хихикнула.

– Вам что, не нравятся австралийцы? – вызывающе спросил Хэчетт, выдвинув челюсть.

– Не особенно.

– Тогда вот что я вам скажу. У нас в Асе… в Сиднее даже начинающие натурщицы способны усидеть в любой позе больше десяти минут кряду.

– Подумаешь, – фыркнула Соня. – Судя по твоей мазне, тебе от этого проку мало.

– И перед учениками они своими жоп… задницами не вертят.

– Должно быть, такие физиономии им не по вкусу.

– Хватит, Соня! – жестко оборвала их перепалку Трой. – А вы, ребята, если хотите проверить свою гипотезу – поспешите. Через пять минут мы снова начинаем работать.

В досках, из которых был сколочен помост подиума, обнаружили щель, проходившую как раз через нужное место. Хэчетт снизу просунул в щель острие кинжала, а затем с помощью лотка от мольберта вбил его снизу по самую рукоятку. Когда после этого подмостки вернули в прежнее положение, то все увидели, что острие кинжала проходит прямо через нарисованный синим мелком крест, которым пометили сердце жертвы. Бейсил Пилгрим взял шелковую драпировку и, перебросив ее через подушку, прикрыл краешком кончик кинжала.

– Видите, ткань свешивается свободно и под ней ничего не заметно, – пояснил он.

– Угыы, а я вам что говорил! – торжествующе провозгласил Хэчетт.

Гарсия покинул свое рабочее место и присоединился к остальным.

– Ну что, Соня, может быть, займешь прежнюю позу? – ухмыльнулся он.

Натурщица содрогнулась.

– Перестань, – поморщилась она.

– Интересно, выйдет ли кончик наружу под левой грудью? – полюбопытствовал Малмсли. – Неплохо было бы изобразить его на иллюстрации. Неясную тень и ручеек крови. Все выдержано в строгих черно-белых тонах, и вдруг – ярко-алая струйка. Как-никак это ведь мелодрама.

– Типичная, – ухмыльнулся Гарсия.

– Что ж, Малмсли, – произнесла Трой. – Вы можете воспользоваться случаем и зарисовать все как есть.

Малмсли улыбнулся, уселся на свое место и взялся за эскиз. Вальма Сиклифф склонилась над ним, опершись на его плечи. Хэчетт, Ормерин и Пилгрим стояли рядом, обступив их полукругом. Пилгрим одной рукой обнимал Вальму за талию. Филлида Ли суетилась поблизости. Трой, обведя взглядом группу, со вздохом убедилась, что ее худшие опасения сбываются. Уотт Хэчетт уже успел поцапаться и с Малмсли, и с натурщицей. Вальма Сиклифф откровенно играла в Клеопатру, а Гарсия уединился в углу с Соней. Что-то в их лицах привлекло внимание Трой. Что, черт побери, они задумали? Глаза Гарсии были прикованы к кучке, сгрудившейся вокруг Малмсли, на губах играла странная улыбка. Не понравилось Трой и то, как улыбалась Соня.

– Хватит, Хэчетт, – сказала она. – Вытаскивайте кинжал и принимайтесь за работу.

Вынуть кинжал оказалось еще более непростым делом, чем забить между досками. Наконец все было кончено, подиум водрузили на место, а Соня, ворча и огрызаясь, улеглась в прежнюю позу.

– Чуть больше веса на правое плечо, – подсказала Кэтти Босток.

Трой надавила на плечо натурщицы. Драпировка складками опустилась на нагое тело.

– Ой! – вырвалось у Сони.

– Во, как будто кинжал воткнулся, – усмехнулся Малмсли.

– Не надо, мне плохо будет, – взмолилась Соня. Гарсия хмыкнул.

– Пронзил насквозь ребра и вышел прямо под левой грудью, – не унимался Малмсли.

– Прекратите!

– Как у цыпленка на вертеле.

Соня приподняла голову.

– Что-то вы слишком развеселились, мистер Малмсли, – сказала она. – И откуда вы черпаете свое вдохновение? Из книжек? Или из порнографических журналов?

Кисть выскользнула из пальцев Малмсли прямо на бумагу, основательно заляпав ее свежей краской. Малмсли выругался себе под нос, ожег натурщицу свирепым взглядом и принялся лихорадочно оттирать свой рисунок влажной губкой. Соня злорадно захихикала.

– Господи, – в сердцах произнесла Кэтти Босток. – Ты ляжешь наконец как следует или нет?

– Тихо! – скомандовала Трой. Ее послушались. – Принимайтесь за работу. Выставка открывается шестнадцатого числа. Думаю, многие из вас захотят поехать в Лондон, чтобы принять в ней участие. Я, так и быть, отпущу на тот уик-энд слуг, а мы продолжим работу в понедельник.

– Если эта штука у меня получится, я ее выставлю, – сказала Кэтти Босток. – Если нет – сдам в музей.

– Думаю, на просмотр вы поедете все? – спросила Трой.

– Кроме меня, – мотнул головой Гарсия. – Я хочу куда-нибудь смотаться.

– А мы с тобой как? – спросила Вальма Сиклифф Бейсила Пилгрима.

– Как скажешь, милая.

– «Мы»? – изумилась Трой. – «Милая»? Что это значит?

– Скажем им, Бейсил, – мило улыбнулась Вальма Сиклифф. – К чему скрывать? Только не падайте в обморок. Вчера вечером мы обручились.