Четверо Пелевин Александр

III

Санкт-Петербург

Клиника Бехтерева, отделение интегративной фармакопсихотерапии психических расстройств

21 декабря 2017 года

11:05

– Расскажите мне ещё об этом Городе Первого Солнца. Мне интересно.

На второй день Поплавский выглядел, кажется, более дружелюбным. Синяки под глазами не такие глубокие – наверное, он начал высыпаться, думал Хромов. Ещё бы не начал после таких таблеток.

Поплавский сидел более уверенно, он больше не оглядывался в беспокойстве по сторонам, но всё равно нервно постукивал пальцами по спинке дивана.

Хромов чувствовал себя уставшим, хотя день ещё только начался. Последние недели он никак не мог избавиться от чувства постоянной усталости. Выходные не помогали. Долгий сон не помогал. Он крутил в руке шариковую ручку и иногда постукивал ей по блокноту.

– Я мало знаю о его истории, – заговорил Поплавский. – Известно, что это самый крупный город Империи и всей планеты и ему много тысяч лет. Он очень красивый. Его узкие улочки вымощены белым мрамором. Дома – огромные, красивые, с сияющими колоннами. А на площади перед императорским дворцом раньше стоял газовый фонтан в окружении стеклянных скульптур. В любое время года он источал аромат весенних цветов в разноцветном тумане. Вы хотели бы увидеть это?

– Хотел бы, – кивнул Хромов. – Я правильно понимаю, что эта, м-м… цивилизация напоминает Древний Рим, как если бы он дожил, скажем, до начала ХХ века?

Поплавский быстро закивал.

– Да, да. Когда я слушал рассказы Онерии, у меня была точно такая же ассоциация. Колонны, виллы, императоры – и вместе с этим поезда, огнестрельное оружие…

– Механические пауки, – добавил Хромов. – Кстати, что это за пауки?

– Это нечто вроде наших машин. Только без колёс. С ногами. То есть механические пауки, да… Они передвигаются на них верхом.

– А вы вообще хорошо знаете историю Древнего Рима?

– Да. – Поплавский улыбнулся. – Очень любил в детстве кино про римлян, книги читал.

– Почему именно Рим вызвал такой интерес?

– Не знаю, – пожал он плечами. – Красиво.

– И, как я понимаю, любите читать фантастику.

– Да.

– А что из фантастики больше всего любите?

– В детстве прочитал «Марсианские хроники» Брэдбери, «Аэлиту» Толстого… Чуть позже очень полюбил Ефремова.

Всё как и ожидалось, подумал Хромов. Угадал. Только о Брэдбери не вспомнил, да, на него это тоже похоже.

– В детстве… – Он задумался. – Вы говорили, что наша медсестра Зинаида Петровна напоминает директора вашей школы.

– Да. Такая же неприятная.

– У вас связаны плохие воспоминания со школой?

– Мягко говоря.

– Почему?

Поплавский заулыбался и опустил голову, молча разглядывая собственный носок.

– Слушайте, я ваш психиатр, вы можете быть со мной откровенны. Ничего из того, что вы скажете здесь, не узнает больше никто.

– Да я бы и сам не прочь об этом выговориться, конечно… – Поплавский выпрямил голову и стал рассматривал стенку за спиной Хромова.

Хромов поймал себя на том, что хочет напористо спросить: «Ну, ну?»

– В школе меня травили, – сказал Поплавский. – Ну, знаете, как это бывает. Чо такой умный, чо на всех свысока смотришь, а вот мы выбросим твой рюкзак в женский туалет, а потом надаём тебе по морде после уроков.

Хромов кивнул и нахмурился.

– Я вырос в Купчино, среди панельных многоэтажек, – продолжал Поплавский. – А в школу я поступил в конце девяностых, сами знаете, что за время, и всем было наплевать на образование. Мелкие ублюдки нюхали клей, курили, дрались, пытались показать, кто из них круче. И отыграться на тех, кто слабее. Меня мутузили руками и ногами. Я быстро понял, что лучше прослыть психом, чем лохом. И прослыл психом, спустил пару ублюдков с лестницы, когда они стали опять задирать меня. Директор школы обвинил меня в том, что я – я! – он ткнул себя пальцем в грудь, – навожу ужас на всех нормальных детей. Что я агрессивно себя веду. Что я провоцирую и задираю их. Я!

Хромов молчал и кивал. Подобные истории были ему знакомы.

– Понимаете? Пока они несколько лет задирали меня, издевались над другими, это сходило им с рук. Мол, спортивные пацаны развлекаются, ничего страшного. Ну, задирают ботанов, ерунда, чепуха. Стоило мне защитить себя – на меня повалились все шишки. Эта старая тварь покрывала малолетнюю гопоту в своей школе.

Лицо Поплавского стало жёстче, он начал говорить быстрее и громче:

– Я был ботаном, очкариком, я был тем, кого можно пнуть, толкнуть, оборжать, плюнуть в тарелку. Мелкие ублюдки, сбивающиеся в стадо, – это омерзительно. Но ещё омерзительнее, когда им покровительствуют взрослые. Взрослые! С самого детства тебе долбят по голове: слушайся взрослых, они умные. Слушайся взрослых, они авторитетные. И что? Да ни хера! Я увидел, что взрослые – это старые жирные твари, готовые покрывать любое дерьмо, лишь бы оттоптаться на слабых и сохранить свою жопу в тепле. Я ушёл из этой школы и ни о чём не жалею. Я надеюсь, что все они сдохли и горят в аду.

Хромов вздохнул.

– Ваша история, к сожалению, мне очень знакома. Вы не один. Люди справляются с этим опытом по-разному, но вы молодец, что однажды взяли и постояли за себя. Для этого требуется внутренний стержень. Он у вас есть. Знаете, у меня дочь, ей пятнадцать лет – ну да я говорил об этом… Я всегда говорю ей, что взрослых слушаться не обязательно. Что не все взрослые умны. Не все справедливы. Мне очень нравится, как она растёт. Знаете, сейчас растёт очень хорошее поколение, и оно мне нравится. Надеюсь, им придётся лучше, чем нам или вам.

Поплавский молчал, лицо его всё ещё было напряжено, и он по-прежнему смотрел в стену за спиной Хромова.

– Хорошо, давайте поговорим конкретно о вашем общении с Онерией, – сказал Хромов. – Когда впервые она вышла с вами на связь?

Поплавский ответил сразу, не раздумывая:

– 15 ноября 2016 года.

– То есть вы общаетесь уже год?

Поплавский молча кивнул.

– Как это случилось? При каких обстоятельствах?

Поплавский слегка улыбнулся уголком рта.

– Хотите докопаться до травмирующих обстоятельств? Выяснить, что привело меня к тому, что я поехал крышей? Насилие, потеря близкого, шокирующее происшествие? Нет. Она просто стала говорить со мной. Ночью 15 ноября. Я засыпал у себя в кровати, и она стала говорить.

– И что она говорила?

– Она рассказала, что её зовут Онерия. Она живёт в Городе Первого Солнца. Она дочь воина из императорской гвардии. Пишет стихи, поёт песни и выступает на сцене. И что её город окружён пустынниками и скоро падёт.

– Как вы ощущали это? Это был голос?

– Нет, нет… – Поплавский снова заговорил быстрее и замахал руками. – Я же рассказал вам, почему вы ничего не помните… Это мыслеобразы. Я не слышал это. Оно появлялось в моей голове. И оформлялось в моих мыслях её голосом. Слово за словом, фраза за фразой… Как будто просто впихиваешь в другого человека свои мысли. И они появляются в голове.

– Примерно понимаю. То есть вы осознаёте, что это происходит сугубо в вашей голове?

– Ну конечно! Это же очевидно! Было бы странно, если бы я слышал её голос – тогда бы его слышали и другие, верно?

Хромов перестал крутить в пальцах ручку и на секунду запнулся. Он не знал, что сказать. Ему показалось, что это действительно самая логичная мысль – даже ему в голову такой бы не пришло.

– Эм… Да, тут уж вы точно правы, – сказал он после недолгого молчания.

Поплавский наклонил голову вперёд, и его голос стал ещё быстрее и сбивчивее.

– Знаете, через несколько месяцев я стал понимать, зачем она это делает. Точнее, догадываться. Я могу быть неправ. Но мне кажется, что она просто использует мою голову, – он постучал указательным пальцем по виску, – как дневник. Просто записывает сюда все свои мысли, чтобы не забыть. Чтобы оставить их хоть в чьей-то памяти. Рассказывает, что с ней происходило, и записывает прямо сюда. – Он снова постучал по виску. – Понимаете? Как в дневник или… как на диктофон.

– И поэтому вы решили записывать это в ЖЖ?

– Да. Чтобы это точно не забылось.

– А как, по-вашему, она, м-м… Записывает свои мысли в вашу голову?

Поплавский пожал плечами.

– Не знаю. Может, у неё есть какое-то специальное устройство. Может, на их планете эта способность в порядке вещей.

– И вы никак не можете ей ответить?

– Нет, конечно. Я же не умею посылать свои мысли в чужие головы.

Тоже логично, подумал Хромов. Удивительно логично.

– Как часто она с вами разговаривает?

– По-разному. Было время, когда говорила каждый вечер. В основном это вечером или по ночам. Иногда – раз в неделю.

– А сейчас?

– С момента госпитализации она не говорила со мной.

– А что она говорила вам, когда вы отправились в Пулковскую обсерваторию?

– Она говорила, что осталась совсем одна. Что ей страшно и одиноко. Слушайте, я понимаю, что это звучит дико. Доктор, правда, я понимаю, почему я здесь. Я прекрасно осознаю, что меня считают психом. Это нормально, что вы не готовы в это поверить. – Голос Поплавского задрожал. – Но, чёрт возьми, чёрт… Просто это всё настолько стройно, настолько правдиво, настолько реально и настолько красиво.

– Красиво?

– Да. Очень красиво.

– Как Древний Рим?

– Ещё красивее.

– Как Рэй Брэдбери?

– Ещё красивее.

– Как Ефремов?

Поплавский почесал подбородок, тяжело вздохнул, скривил губы и зло посмотрел на Хромова.

– Вы ничем не сможете мне помочь, – сказал он, помолчав несколько секунд. – Слушайте, мне пора домой. Давайте я уже пойду.

Хромов молча покачал головой.

– Не могу. Я должен вам помочь. Хотя бы попытаться.

– Мне не нужна ваша помощь.

– Когда вы признаете, что вам нужна помощь, вам станет намного легче.

– Я сейчас ударю вас.

Хромов посмотрел на Поплавского и заметил, что тот прищурился, а на его лице заиграли желваки. Кажется, он не шутит.

– Это лишнее. Пожалуй, наше время истекло. Зинаида Петровна!

– Извините. Вспылил.

Судя по тому, что Поплавский стал растерянно оглядываться по сторонам, он пожалел о своих словах.

– Ничего страшного. Но нам действительно на сегодня стоит закончить этот разговор.

Когда Поплавский ушёл, Хромов закурил прямо за столом, не подходя к раскрытому окну. Этот разговор вымотал его. Подобных пациентов он не встречал давно.

Его смущало, что в словах Поплавского прослеживается железная логика. Его не сокрушить нелогичностью бреда – его болезнь стройна и логична. Слова, мыслеформы, образы. Пустынники. Механические пауки.

Парень начитался в детстве фантастики. Случилось что-то, из-за чего он выдумал себе фантастический мир и стал воспринимать его как реальный. Школьная травля, конечно, тоже дала о себе знать – такие вещи не уходят из головы до конца жизни…

Он докурил, поставил чайник, снова залез в ЖЖ Поплавского, промотал несколько постов вверх.

«Появились безумцы, кричащие о конце времён; их глаза горели ненавистью, вокруг них собирались толпы, и они говорили о том, что мир погибает и всем пора это принять, погибнув вместе с ним.

На стенах домов они рисовали звезду о пяти концах – её называли Могильной Звездой, которая взойдёт над огромным курганом погибшего мира.

“Грядёт, грядёт Могильная Звезда! – кричали они. – Кровавый свет её выжжет наши глаза и испепелит наши тела! Никто не спасётся, так примем смерть под Могильной Звездой! Убивайте себя, пока она не сожгла нас, так она говорит! Неужели вы не слышите громоподобного голоса Могильной Звезды?”

И те, кто слышал это и верил им, убивали себя: вскрывали кинжалами грудь, травились горькой настойкой пустынных грибов, прыгали с крыш.

Город погибал и сходил с ума в преддверии скорой смерти».

Чайник забурлил, вспенился и щёлкнул.

Хромов снова насыпал в кружку кофе, залил кипятком, достал ещё одну сигарету и опять закурил, подумав неожиданно, что, кажется, уже совсем обнаглел – да и так много курить не очень полезно для здоровья.