Бездна Никитин Юрий
Я умолк на мгновение, он не сводит с меня взгляда, и чувствуется, что приготовил ещё ответы на мои следующие вопросы и возражения, явно умелый предприниматель, такие все просчитывают загодя.
– Это большой риск, – начал я, он улыбнулся и прервал, ухитрившись сделать это так непринужденно и даже элегантно, словно просто продолжил мою фразу: – Признайтесь, вам же тоже хочется запустить как можно скорее!.. Ещё до того, как вас местные законодатели обложат инструкциями, законами, предписаниями.
Я умолк, он попал в самое больное место. Вообще-то общество реагирует в целом правильно, хотя и как-то инстинктивно, заранее отгораживается забором из законов от возможных угроз, а их с каждым днем всё больше, всё глобальнее и страшнее, но мы оптимисты, всегда уверены, что с нашим видом ничего опасного не случится.
– Хочется, – ответил я честно.
Он сказал с мягким напором:
– Мы же не атомную бомбу создаем!.. Какой вред обществу, что воскресим моих дедушку и бабушку раньше других?..
– Наверное, – сказал я осторожно, – не вред, а какой-то ущерб? Не знаю, но предполагалось, что не будем пользоваться какими-то лазейками в законе о воскрешении… которого ещё нет.
Он воскликнул:
– Мягкие интеллигентные люди, он преподавал в школе математику, а бабуля как окончила музыкальное училище, так всю жизнь и оставалась учительницей музыки! Я очень по ним скучаю.
– Да понятно, – протянул я, – и чувствуете вину, что живёте роскошно… да вообще живёте!
Он прервал живо:
– Вот-вот! Вы все прекрасно понимаете. А они, которые дали мне жизнь, прожили в бедности и даже не успели увидеть, как я начал выбираться из нищеты! Я только собрался помогать им финансово, как оба умерли в пандемию.
Я отвел взгляд, у меня такое же чувство к своим бабушке с дедушкой. В молодости все мы эгоисты, это биология, родителей воспринимаем только как забор на пути к нашему будущему, подсознательно желаем им смерти, чтобы освободили нам дорогу, да и жилплощадь вся станет нашей, плюс какое-то наследство, но с возрастом это уходит на задний план, начинаем чувствовать любовь и нежность к ним, таким старым и беспомощным, которые заботились о нас.
– Верно, – сказал я со вздохом. – Родителям мы обязаны всем. Уже тем, что существуем. И, конечно, хорошо бы наш долг вернуть при малейшей возможности.
Он встрепенулся, взглянул с надеждой щенка, которого человек возьмёт на руки, приласкает и скажет, что возьмет в дом, а не утопит.
– Вот-вот, – сказал он жарко, – иначе это нечестно!.. Они дали нам жизнь, а мы…
– Все равно это сложно, – сказал я. – Такое начинание не спрятать. Даже простой перевод средств… Сингулярам, конечно, все пофигу, но местная власть сразу же протянет лапу.
Он встрепенулся.
– Предоставьте эту сторону вопроса мне!.. Я в своё время создал благотворительный фонд, деньги там почти все мои. Спонсировал новые разработки в медицине, химии, даже в математике. Внимания не привлечёт, если перечислю какие-то суммы в ваше общество.
Я подумал, сказал в нерешительности:
– Может, не привлечёт, а может и привлечь. Тогда лучше вам стать официальным партнером. Со стороны будет, что вкладываете средства как бы в свое дело.
Он сказал жарко:
– Да-да, спасибо!.. Мне достаточно одного процента или одной акции. Дело же не в прибыли, но для проверяющих органов важно именно участие. Спасибо, что поверили!..
Я сказал сварливо:
– Да просто вы пришли в нужный момент. Мы в самом деле уперлись в сложные вопросы.
Он улыбнулся, у меня мелькнула догадка, что отслеживает наши действия и в самом деле сегодня не просто мимо шел, но это неважно, явился и предлагает именно то, из-за нехватки чего пришлось бы раскрывать карты перед теми, перед которыми все равно придётся, но пусть это будет чуть позже.
– Финансирование, – сказал он, – моя проблема. Сингуляры все видят, но, как боги, не вмешиваются, а мои юристы знают, как провести всё так, что комар носа не подточит. В моих хранилищах двадцать экзаватт мощностей, на первый раз хватит?
Я отшатнулся в кресле.
– Свят-свят!.. Нам этого даже не знаю на сколько!
– Берите, – сказал он, – Заполнено под крышу, хранить негде. Так изголодались в прошлые годы, что теперь, как хомяки, копим и копим.
Я сказал быстро:
– На первом собрании утвердили первым к воскрешению Пушкина, но обещаю, ваши родители… то есть дедушка и бабушка, следующие на очереди!
Он поднялся, вежливо поклонился.
– Спасибо за понимание!
Рукопожатие было таким же крепким и дружеским, но я проследил за ним взглядом и успел заметить, что он сразу же растворился в воздухе, едва переступил порог.
Кольнула лёгкая досада, не распознал цифровую аватару, очень качественная, более реальная, чем многие натуральные люди. Вон даже тяжёлое кресло придвинул к столу, как сделал бы человек его возраста и комплекции.
Возможно, и создана специально для разговора со мной, а в реальности это крепко сбитый бык, жестокий и бесцеремонный, всегда идущий напролом, но со мной такое вызовет отторжение, потому выбрал личину, что вызовет максимальное расположение.
– Хорошо, – сказал я себе тихохонько, – сперва Пушкина, потом выполним пожелание этого донатера.
Глава 10
Изначально, ещё в конце двадцатого века, когда сами были смертными, но видели сверкающий край Эры Бессмертия, уже тогда ощутили вину перед предками, что доживём, а они не смогли.
И с этой виной дотянули до времени продления жизни, потом до нынешнего бессмертия. Сперва стариками, затем омолодились каждый в меру своей дурости, сейчас вот пьём и гуляем, а для них ничего не делали, оправдываясь, что такова жизнь и возможности ещё не созрели.
Но вот время наконец-то сказало бодро: ребята, распахивайте ворота, щасте прибыло! Ваши предки, ближние и далекие, и вообще все-все люди, наконец-то смогут вернуться.
Раньше были только переносчиками жизни из прошлого в будущее, а сейчас станут полноценными участниками жизни и общества, вот обрадуются, да что там обрадуются, это же лучше любого рая!
Дальше мысли начали путаться, я ощутил, что засыпаю, подумал в который раз, что пора избавиться от этой рудиментарной привычки, зачем только и вставили в устав это правило держаться старых обычаев, переосторожничали.
Утром подошел к окну, там вместо Версаля высится воздушно лёгкое, словно дворец королевы эльфов, здание. Высокое, подобно Кельнскому собору, из зелёного мрамора, хотя, конечно, какой сейчас мрамор, с хорошими подъездными путями и тремя площадками для вертолётов между остроконечными шпилями.
Похоже, ГИИ проанализировал за ночь наши пожелания, что-то подправил, что-то изменил, и теперь вот это чудо, как ни крути, но лучше того, что было. Похоже, во сне мы умнее бодрствующих.
Правда, парк исчез, уступив место величественной площади, мелькнуло короткое сожаление, но и деревья появились однажды вот так же за ночь. Просто как-то поговорили, что хорошо бы парк со зверюшками, оленями и белочками, незримый обслуживающий персонал подсчитал голоса или как-то ещё, как всегда делает, когда что-то делает, основываясь на наших пожеланиях, даже невысказанных, но как-то считываемых им, и построил.
Пока я рассматривал здание, перед глазами высветилась емейлишка: «Уже видишь? Ну и вкусы у тебя!.. Разве так выглядит реабилитационный центр для воскрешаемых?»
Я ответил с досадой:
– А кто знает, как он выглядит?.. Маяковский не дал подробностей, а сам Фёдоров о здании и вовсе не упомянывал… И вообще, чего так вверху торопятся? Мы же ещё не обсудили, как и что.
Голос Гавгамела в ухе хохотнул:
– Видимо, полагают, что это нам раз плюнуть. После обеда начнем, к вечеру тяп-ляп, всё сделано, поперли к цыганам с медведями!.. Или начнем плясать с бубнами вокруг костра!
– Иди ты, – сказал я с досадой. – Всё ещё не представляю, с чего вообще, а ты уже к предметам своей демократической похоти, что Заветы осуждают, как Старый, так и Новый.
Он сказал бодро:
– А какие проблемы?.. Называем имя, в камере что-то жужжит, а через минуту-другую выходит Наполеон или Навуходоносор с гаремом. Любой, кого закажем!
На стене между широкими окнами появилась дыра с обугленными краями, в глубине мелькнул Казуальник, приблизил лицо, ещё больше худое и с заостренными, как у горгоны, скулами и нижней челюстью.
– Жужжать не будет, – заявил он с ходу. – Не заметили, все вокруг бесшумное и почти незримое?..
– И чё?
– Соскучился по жужжанию, – сообщил он. – И грюканью-звяканью.
На стене высветилось рыхлое лицо Южанина, огромное, как тыква-переросток, но аватаренное, с массивной челюстью и зачем-то остроконечными ушами.
– Хочу Навуходоносора, – прорычал он и посверкал хэллоунски горящими красным огнем глазами. – С гаремом!
– Не юродствуйте, – оторвал я. – А что потом?.. Увидят наш мир, скажут, что в ад попали. Или что их инопланетяне похитили!
– Тогда ещё не было инопланетян, – объяснил он авторитетно. – но насчёт что потом… А потом суп с котом!.. Давай сделаем, а потом разберемся! Когда делали иначе? Да и нам впервые, что ли?
Я сказал серьёзно:
– Такое впервые. Нет уж, соберёмся, обсудим, тогда и начнём называть фамилии…
– Все-все? – спросил он с иронией. – Вплоть до лемуров?
– Первый десяток, – ответил я.
– Лемуров?
– Человеков. В качестве тестового процесса. А потом уже массово по Фёдорову.
– Строем в колонне по двое, – сказал ехидный Казуальник. – И у всех красные барабаны на груди!..
Южанин сказал бодро:
– Были сборы недолги, от Кубани до Волги мы коней поднимали в поход… Хорошо, завтра все как штык!.. Явимся, блестящие и трезвые.
Он отключился, никто из нас не может подолгу вести разговоры на одну и ту же тему, те книжные времена в далеком прошлом.
Некоторое время пытался заняться привычными развлекухами, консерваторы спят долго, но мысли то и дело возвращаются к воскрешению, что как снег на голову. До этого хоть и было нашей целью, но больше декларированной, далёкой, что, как звезда, сияет и манит, а мы, гордые и благородные, идём к ней, несмотря ни на что, хоть и стоим, а то и лежим.
Но одно дело – искренне хотеть, другое – вот так столкнуться с реальностью. Время пришло, уже можно засучить рукава!
Раньше все было норм, мы часто и со вкусом говорили о том, какое это благородное дело, рассуждали, как воскресим Ньютона, Архимеда и даже кроманьонца Васю, что изобрёл колесо, как все было здорово, и какие мы молодцы, всё сделаем, это же наш долг, без них бы не только не создали эту сверхвысокотехнологичную цивилизацию, что уже бороздит просторы космоса на звёздных тракторах, но и нас самих бы не было.
Но сейчас какая-то странная тревожность, и не пойму, с какого вдруг бодуна. Всё будет безукоризненно, к этому уже привыкли, это у них там наверху могут и наверняка накладки, то звезда не так взорвётся, то чёрная дыра не пустит унутрь, а здесь всё давно отлажено, в нашем мире ничего не случается.
– Сделаем, – сказал я вслух. – Всё сделаем. Сами!
Квартира ответила заботливо:
– Чем-то могу помочь?
– Береги усё, – сказал я. – От ворья, инопланетян и зелёных человечиков. А сейчас свяжи с Тартарином…
Голос Тартарина прозвучал моментально:
– А сам уже разучился?.. Нет, давно не сплю.
– Тогда вставай, – велел я. – Отечество зовёт и кличет. Народ собирается… наверное.
На всю стену, даже перекрыв окна, появилось остроугольное, словно собранное из металлических треугольников лицо Тартарина. Посмотрел прищурившись, яркий солнечный свет режет глаза, сказал хриплым с пересыпу голосом:
– Сейчас-сейчас… Только покормлю зверушек, они только из моих рук привыкли… Меня любят, это ты как был бобылем, так им и остался. Хотя бы собаку завел… Или земноводных.
Я ответил недовольно:
– На хрена мне чирикающие крокодилы, что у тебя не деревьях?.. Бусуку бы, да и то некогда.
– Чирикающие крокодилы, – возразил он, – это вызов устоявшимся вкусам троглодитов. А мы, молодые и сильные, творим новое искусство для интеллектуальной элиты!
– Хотя сам ещё тот пролетариат, – уточнил я. – Ты кем был, таксистом?.. Хотя вообще-то таксисты и домохозяйки в последнее время уже правили миром, тут ты прав. И диктовали вкусы.
Он хрюкнул сердито:
– Я был визажистом!.. Или стилистом, уже не помню. Словом, дизайнером!
– Ландшафтным? – спросил я ехидно.
Он недовольно хрюкнул, оскорблен до глубины фибров, и оборвал связь.
На улице тепло и солнечно, ветер с ближайших деревьев срывает и кружит в воздухе красные, багровые и пурпурные листья, те приятно шелестят под ногами, напоминая, что пришла осень, хотя температура весь год одинаковая, а осень и зима – всего лишь медленно сменяющиеся декорации.