Иерусалимский ковчег Арсаньев Александр
– Ужасно, – воскликнул Платон Модестович. – Лично я этому бедняге сочувствую.
Я поблагодарил господина Слепцова и собрался было уже откланяться, но титулярный советник еще около получаса продолжал обсуждать несовершенства законодательства в прошлом и настоящем, а затем перешел к вопросу о даровании конституции Царству Польскому, так что мне удалось его покинуть только с преогромным трудом.
Извозчик меня уже заждался и явно обрадовался, увидев, что я по-прежнему жив и невредим. Он, кажется, вообразил себе обо мне уже Бог знает что. Усаживаясь в экипаж, я приказал вознице отправляться по направлению к церкви Вознесения Господня.
Мать Строганова, Инну Ильиничну, мне довелось застать в слезах и глубоком трауре. Ее под руку поддерживал муж, Александр Савельевич, глаза у него также были заплаканы. Весь дом погрузился в уныние, в чем не было совершенно ничего удивительного. Ведь эта чета потеряла единственного сына!
Я был немного знаком с отцом семейства, и потому не было ничего зазорного в том, что я поспешил им выразить свое искреннее соболезнование.
– Так что же все-таки произошло? – осмелился я спросить.
Инна Ильинична бросила на меня изумленный взгляд.
– Так вы ничего не знаете? – печально спросила она, ее острый подбородок подрагивал. – А я-то думала, об этом весь Петербург уже говорит, – вздохнула она, подобрала край черного платья и присела в глубокое кресло, в котором мгновенно утонула ее не по возрасту хрупкая фигурка, которой могли бы позавидовать и молоденькие девушки. – Виталий был заядлым картежником, – сообщила Инна Ильинична. Я этого не знал, но все же подозревал, что это еще не повод для самоубийства. – Он задолжал кому-то огромную сумму денег, – глухо сказала она. – И мы ему ничем не могли помочь.
– Наш дом уже давно заложен, – добавил Строганов-старший. Жена взглянула с укором на Александра Савельевича.
– Все равно в свете скоро узнают, что мы разорены, – нервно воскликнул он.
Я вспомнил о записях на часовой крышке. Они подтверждали слова родителей и делали версию о самоубийстве вполне правдоподобной. И все-таки я попытался нащупать и какую-либо иную версию, озадачив Строгановых новым вопросом:
– У вашего сына не было врагов?
– Вы считаете, что его могли убить?! – изумился отец покойного. Он был в полном недоумении.
– Нет! – запротестовала Инна Ильинична. – У него хватало причин для того, чтобы свести свои счеты с жизнью, – всхлипнула она. Александр Савельевич сжал ее руку, и его супруга продолжила:
– Его невеста, Аня Аксакова, узнала о состоянии дел и разорвала с нашим сыном помолвку. Так что, как видите, все складывалось одно к одному. Я едва наскребла ему двести пятьдесят рублей, но, по словам Виталия, эти деньги были только каплей в море и не могли погасить его долги.
– Куда направлялся Виталий в день своей гибели? – поинтересовался я.
– Это не секрет, – ответил Александр Савельевич. – В Английский клуб, он был его завсегдатаем.
Выходило, что буквы, нацарапанные на крышке от часов, могли означать конкретных персон, а цифры – конкретные суммы денег. И не нужно было быть гением, чтобы это понять. Если литерой «М» Строганов обозначил мать, Инну Ильиничну, то число двести пятьдесят вполне могло означать ту сумму, которую она ему одолжила.
Но если Виталий Строганов попал в столь затруднительное положение, то почему он не обратился к офицерам Ордена? Скорее всего, молодой ученик получил бы незамедлительную помощь. Однажды я сам по неопытности оказался в аналогичной ситуации, и не кто иной, как Иван Сергеевич Кутузов оказал мне неоценимую услугу, вызволив из беды.
Конечно, я мог допустить, что Строганов не посмел обратиться к братьям, так как принят был в ложу совсем недавно и, возможно, еще полагался на собственные силы. Может быть, он покончил с собой, повинуясь сиюминутному роковому порыву. Или несчастная любовь, наконец? Я подумал об Анне Аксаковой. Не успел еще аверлан увидеть свет истины! Недоглядели просвещенные товарищи!
Однако с этим как-то не увязывались показания моего свидетеля, кавалера ордена Станислава. Хотя он и не утверждал наверняка, но тем не менее. Оставалось над чем еще поразмыслить!
– Вы позволите мне осмотреть бумаги вашего сына? – обратился я к главе семейства. Он поднял на меня удивленные блестящие глаза.
– Но я не вижу смысла, – начал было он. – К тому же, ведь этим делом уже занимается полиция.
– Если ваш сын был убит, то мы, его друзья, должны, просто обязаны, покарать убийцу! – заявил я.
Инна Ильинична охнула и зажала рот рукой, едва сдерживая рыдания.
– Ариша, воды! – закричал Александр Савельевич. Девушки засуетились, и всеобщими стараниями мать Виталия все же удалось, наконец, привести в чувство.
– Ариша, проводи господина в кабинет Виталия Александровича, – устало сказала она. Отец возражать не стал, а только плотнее сжал свои губы, всем своим видом давая понять, что мое дальнейшее пребывание здесь просто-напросто неуместно.
Горничная Ариша, высокая стройная девушка с огромной русой косой, уложенной на макушке en diademe, приняла ключи из рук расстроенной барыни и довела меня до кабинета, который располагался на первом этаже, в самом конце коридора по правую сторону. Я медленно шел за девушкой, осматриваясь по сторонам. Совсем недавно еще эти люди могли себе многое позволить, но сегодня их будущее рисовалось в мрачных тонах.
Ариша вставила ключ в замочную скважину, но долго еще провозилась с замком, который никак не хотел открываться и впускать постороннего человека в обитель отсутствующего ныне хозяина.
Наконец дверь все-таки поддалась, ключ провернулся в хрупких руках Ариши, и мы очутились в пустующем кабинете.
– Ой, мамочки! – она закричала так, что слышно, наверное, было даже на улице. Ариша выронила связку ключей, и они со звоном упали на пол.
– Свят, свят, свят, – перекрестилась она.
В кабинете все было перевернуто вверх дном, стакан с хорошо заточенными гусиными перьями разбился, и осколки стекла вместе с его содержимым валялись на паркетном полу. Рядом лежал перевернутый пюпитр, повсюду были разбросаны бумаги, письма и книги. Чернила из перевернутой чернильницы растеклись по письменному столу.
– Что же это? – прошептала Инна Ильинична, внезапно появившаяся в дверях. Окно в кабинете было распахнуто настежь, и ветер гулял по комнате, гоняя раскиданную везде исписанную бумагу.
– Dieu! mon dieu! – воскликнул я, а я редко упоминал имя Господа Бога всуе.
– Какой кошмар! – громко сказал Александр Савельевич, подошедший к этому времени.
Я обернулся к нему и спросил:
– Вы по-прежнему полагаете, что ваш сын покончил с собой?
– Не знаю, что и думать, – признался ошарашенный Строганов. – Происходит что-то странное, – добавил он. – И это мне ужасно не нравится!
Говоря откровенно, в этом вопросе я был солидарен с Александром Савельевичем. Мне тоже ужасно не нравилось то, что творилось вокруг. Гибель Виталия Строганова все меньше походила на инфернальное стечение обстоятельств и простое самоубийство. Что-то подсказывало мне, что не бросался он с моста, не страдал из-за несчастной любви настолько, чтобы счеты с жизнью сводить, и с долгами при желании смог бы рассчитаться, достаточно было ему для этого обратиться к мастеру. Скорее всего, Слепцову все же не показалось, был в тот момент на Исаакиевском мосту кто-то еще, чьи шаги и услышал любезный Платон Модестович, возвращаясь с Аптекарского острова в тот печально известный вечер.
Итак, в кабинете масона что-то искали, скорее всего, какие-нибудь записи, так как пострадали в основном строгановские бумаги. Я осмотрел все документы и заметки, что мне удалось обнаружить в кабинете. Потом я аккуратно собрал их и разложил по своим местам. Но я не обнаружил ни единой записи, которая выдавала бы принадлежность Строганова к масонской ложе. Это наводило на крамольную мысль о предательстве. Неужели Виталий что-то заметил и не успел сообщить? Возможно, он самостоятельно решил расправиться с предателем, нарушителем священной клятвы, а потому и пострадал за справедливое дело. А самоубийство было подстроено, инсценировано кем-то, спешно заметающим свои следы!
– Ариша! – обратился Строганов к горничной. – Немедленно собери всю прислугу! Я выясню в конце-концов что же здесь происходит!
Испуганная Ариша бросилась со всех ног выполнять распоряжение хозяина.
– Яков Андреевич, – окликнула меня Инна Ильинична. – Вы кого-то подозреваете? Я чувствую. Виталий намекал, что вступил в какое-то тайное общество. Вы считаете, его смерть имеет к этому отношение? – спросила она, с тревогой заглянув мне в глаза.
Я заколебался, стоит ли посвящать эту женщину в такие подробности. Мне и самому пока было слишком мало известно, да я и не знал, чем такие сведения могут для нее обернуться в дальнейшем. В итоге я посчитал, что лучше всего быть откровенным не до конца, и сказал, что ничего не знаю об этом.
Я заметил, что Инна Ильинична мне не поверила. Ее светлые глаза смотрели на меня с невольным укором.
– О чем это ты говоришь? – удивился Строганов. – Наш мальчик имел какое-то отношение к масонам?!
– А ты разве не заметил его увлечение мистикой, экзальтацию, наконец, таинственные исчезновения в неурочное время?! Я же предупреждала, что это добром не кончится!
В коридоре послышались шаги, и в дверь постучали.
– Входите! – крикнул Александр Савельевич, и на пороге возникла вся перепуганная дворня, включая кухарку и кучера.
– Кто и когда заходил в кабинет Виталия Александровича в последний раз? – прогремел над головами прислуги голос разгневанного хозяина.
Люди шептались, переглядывались между собой и молчали.
– Ну, – настаивал Строганов. – Я спрашиваю в последний раз!
Я не питал никаких иллюзий насчет того, что кто-нибудь из них признается в чем-либо.
Вперед выступила кухарка Наташа и, скрестив красные, загрубевшие руки на груди, произнесла:
– Так никто туда после похорон не заходил, ключи же всегда при себе Инна Ильинична держала.
– Мог быть и дубликат, – не сдавался хозяин.
Он выстроил в ряд всю свою челядь и принялся опрашивать каждого по очереди. Но результаты допроса так ни к чему и не привели.
– Ну, может быть, кто-нибудь из вас видел или слышал что-нибудь подозрительное? – уже взмолился хозяин заложен – ного дома, но люди в ответ только пожимали плечами.
– Сдаюсь, – отчаялся Строганов, подняв свои руки вверх.
Люди потихонечку начали расходиться. В кабинете осталась только преданная Инне Ильиничне горничная Ариша. Я распрощался с осиротевшими хозяевами, напоследок выспросив у них адрес бывшей невесты Виталия.
Кучеру в экипаже я велел отправляться к Кутузову, и колеса застучали по мостовой. Погода начинала медленно портиться, с моря налетел порывистый ветер, небо заволокло свинцовою мглой. Я подумал о том, что погода словно бы предостерегает о грядущей опасности. На душе у меня было тревожно, какая-то мысль не давала покоя, но я никак не мог ее уловить, она ускользала от меня подобно змею.
Я достал из кармана сюртука листок со своими записями и снова стал раздумывать над значением букв. В соответствии с моими выводами Виталий Строганов задолжал некоему «Л» около ста рублей. Меня смущала прописная буква «а» в скобочках, по соседству. Я предположил, что она и означает тот самый Английский клуб, о котором мне говорили родители погибшего. Дело оставалось за малым – достать пригласительный билет. Как всегда в таких случаях, я решил обратиться к Кутузову. Принадлежность к могущественной тайной организации открывала передо мною практически любые двери.
Я сожалел о том, что не знал имени мастера Виталия, и мог только гадать, что же такое назревало в Ордене, из-за чего его рядовой член мог лишиться жизни. Ложа, в которой я состоял, придерживалась орденской системы Золоторозового креста, а потому пыталась решать всевозможные вопросы, в том числе и политические, путем алхимии, астрономии и даже магии. Поэтому мне трудно было сразу разобраться в происходящем, особенно учитывая тот таинственный ореол, который окружал всю деятельность ложи.
Кому же все-таки понадобилось перевернуть вверх дном весь кабинет покойного рыцаря ордена «Золотого скипетра»? Я подозревал, что здесь пахнет чем-то большим, нежели банальной охотой за деньгами. Я рассчитывал навести на эти мысли Кутузова.
Наконец экипаж остановился у кутузовского особняка. Я ударился локтем о ручку каретной дверцы, когда возница басом уведомил меня, что мы прибыли.
Как я и ожидал, Иван Сергеевич снова собирался на какую-то важную встречу, и мне чудом удалось застать его дома. Он предстал предо мной во всей своей государственной красе, в белом мундире со звездою и лентою.
– Яков Андреевич, очень рад! – приветствовал он меня. – Какие-то новости? – оживился Кутузов. – Пройдемте в библиотеку, там мы сможем переговорить спокойно.
Я согласно кивнул и последовал вслед за мастером. Когда двери за нами закрылись, Иван Сергеевич спросил:
– Вы напали на след убийцы?
– Нет, но…
– Неужели он и вправду покончил с собой? – перебил он меня, на его лице отразилось недоумение.
– Я так не думаю, – туманно заметил я.
– А в чем же тогда причина вашего неожиданного визита? – удивился Кутузов. – Вы нуждаетесь в помощи? – предположил он встревоженно.
– Нуждаюсь, – признался я и пересказал ему все, что мне удалось узнать к этому моменту.
– Так вы полагаете, – ужаснулся Кутузов, – что в ложе назревает предательство?!
– Не берусь утверждать, – осторожно ответил я. – Но кому и зачем понадобилось обыскивать строгановский кабинет? К тому же, как объяснить исчезновение всех бумаг, так или иначе связанных с Орденом? Это кому угодно покажется подозрительным! Я бы рекомендовал проверить архив. Вдруг обнаружится исчезновение какого-либо документа, компрометирующего Орден?
Кутузов нахмурился, и я прекрасно понимал его беспокойство. Политика – вещь серьезная! Кое-какие бумаги при ближайшем рассмотрении могли бы ой как не понравиться государю, и это могло бы грозить нашей ложе закрытием!
– Отправляйтесь домой, – ответил Иван Сергеевич. – Я пришлю к вам человека с пригласительным билетом в Английский клуб. На этот счет можете быть спокойны, так что продолжайте расследование!
О бумагах Кутузов ни словом не обмолвился, но я был уверен, что Иван Сергеевич непременно моему совету последует.
III
Я вернулся домой спустя полчаса, взволнованный и заинтригованный происходящим. Внутреннее чутье подсказывало мне, что дело с самоубийством принимает серьезный оборот, хотя я и полагал, что убийца, если мои догадки верны, и Строганов стал жертвой предателя, оставил слишком много следов, которые так или иначе рано или поздно на него выведут. И я не завидовал убийце, ибо сказано в нашем древнем уставе: «Клятвопреступник, да не избежишь ты казни твоего сердца!»
Мира, как обычно, дожидалась меня в английском парке, неподалеку от дома, среди хаотично посаженных деревьев.
– Как успехи? – заулыбалась она.
– Еще не знаю, – пожал я плечами. – Дело кажется мне запутанным.
– Убийство? – спросила Мира, ее черные глаза сделались серьезными.
Я кивнул.
– Как много зла в нашем несовершенном мире! – воскликнула она. – Я так устала за вас переживать! Неужели, Яков Андреевич, вы никогда не бросите ваше опасное занятие?!
– Мира, Мира, – я покачал головой. – Боюсь, мне придется тебя разочаровать. Я вижу смысл своей жизни в поиске истины. Ради этого я даже утратил частицу своей свободы!
Мне нередко случалось откровенничать с индианкой, но ни единого раза не заставила она меня пожалеть об этом. Мира умела хранить тайны не хуже иного масона.
– Прохладно, – сказала девушка, поежившись в своем спенсере. Легкая куртка была наброшена ею на тонкое полупрозрачное платье из голубого флера. Погода и в самом деле испортилась, поэтому я взял ее под локоть и заторопился домой, под крышу своего особняка, выстроенного в античном стиле.
– Как Кинрю? – поинтересовался я. – Оторвался ли он от своих шахмат?
Мира усмехнулась:
– Едва ли.
Однако, как оказалось, индианка ошиблась. Мой золотой дракон уже давно наблюдал за нами из гостиной и отошел от окна только тогда, когда мы с ней переступили порог.
– Какие новости? – осведомился он, с видимым интересом. – Неужели я пропустил что-то любопытное? – Он сощурил свои и без того узкие глаза, которые превратились почти что в щелочки.
И тогда я пересказал ему все, что со мной случилось за этот день, предварительно прикрыв за собой все двери. Мира же покинула нас, удалившись в свой будуар, который располагался на втором этаже.
Я показал Кинрю свои записи, скопированные мною с часов почившего Строганова.
Японец слушал меня очень внимательно, не сводя с меня выразительного, сверлящего взгляда. Когда я замолчал, он задумался, а затем изрек:
– По-моему, это все же самоубийство.
– Почему ты так в этом уверен?
– Потому что, если это самоубийство инсценировано, то инсценировано оно очень бездарно. Просто-таки шито белыми нитками, и если ваши предположения верны, то подстроить его должен был ваш товарищ по тайной организации. Неужели такое возможно?
Этот довод меня смутил, но я все-таки не сдался:
– Он мог действовать в спешке, могли, наконец, возникнуть и какие-то непредвиденные обстоятельства!
– И никаких других версий вы не допускаете? – поинтересовался Кинрю.
– К примеру?
Японец замялся:
– Возможно, у погибшего были какие-то враги, вовсе и не связанные с вашим Орденом, или поводом послужила… – он на несколько мгновений задумался. – Ну, скажем, ревность? Что там за история с его невестой? Может быть, помолвку расторгли вовсе не из-за его страсти к игре? – предположил Юкио Хацуми. – Или, – продолжил он, – Строганов мог и сам уничтожить бумаги перед тем, как в последний раз выйти из дома…
– То есть, ты полагаешь, что он сам мог оказаться предателем?!
– Вполне возможно, – согласился японец. – А потом его просто-напросто устранили за ненадобностью.
– Но тогда зачем ему понадобилось устраивать в своем кабинете такой беспорядок?! – рассуждал я вслух. – Почему окно оказалось распахнутым?
– Ветер, – пожал плечами мой золотой дракон.
– Не очень-то убедительно, – засомневался я. – Скорее всего, злоумышленник каким-то образом завладел ключом от кабинета покойного, потому и проник в него практически без труда. Правда, здесь налицо явный сговор с кем-то из слуг, иначе как бы ему удалось проникнуть в дом незамеченным!
– Возможно, он был знаком с хозяевами, – предположил Кинрю, но тут же оговорился: – Если, конечно, Яков Андреевич, ваша гипотеза верна.
– Он мог прийти на похороны, попрощаться с покойным, а заодно и заглянуть в кабинет, – эта догадка показалась мне наиболее вероятной. – Что-то помешало ему уйти через дверь, могло случиться, что он услышал шум в коридоре и во избежание бессмысленного риска удалился через окно, так и оставив дверь закрытой на ключ.
Кинрю размышлял разумно, и я признавал, что в логике ему не откажешь, достаточно было вспомнить, как он играет в шахматы или в вай ки. Но, так или иначе, я все равно продолжал считать, что Строганов стал жертвой вероломства одного из братьев. Что мог искать злоумышленник в его кабинете? У него ведь не было ни денег, ни драгоценностей! Только одни долги! Так кто мог на них позариться? Хотя, кто знает, возможно, Виталий был замешан в чем-то еще. Очень бы хотелось узнать, во что же именно?
Кинрю я противоречить не стал, но все-таки, для начала, решил настоять на своем и проверить ту версию, которая мне не давала покоя. Не построишь «духовного храма» вместе с предателем и убийцей! Потому я и считал это свое расследование одним из самых важных!
– Вот именно к невесте-то я и отправлюсь в первую очередь, – сообщил я ему.
– К чьей невесте? – на пороге гостиной стояла Мира, прикрывая дверь за собой. Она уже успела переодеться в лиловое сари. Руки ее были унизаны золотыми браслетами, один из которых был выполнен в форме индийского кадуцея, магического жезла, обвитого змеями.
– Ныне покойного Строганова, – ответил я.
– К Анне Аксаковой? – переспросила она.
Теперь настал мой черед удивляться, поскольку Мире я ее имя не называл.
– Откуда ты об этом узнала?
– Так ведь она – моя подруга, – невозмутимо ответила индианка.
– Что же ты раньше молчала? – воскликнул я. Мне и в голову не приходило, что у Миры в свете могут появиться подруги. Я, как всегда, ее недооценивал.
– А вы меня, Яков Андреевич, и не спрашивали, – из – рекла она с видом оскорбленного собственного достоинства.
– Каюсь, – смутился я. – Так я могу рассчитывать на тебя?
– Что вы имеете в виду, Яков Андреевич? – Мира сделала вид, что не понимает, чтобы побольше раззадорить меня. Она присела на оттоманку и откинулась на подушки. Иногда у нее побаливала спина вследствие перенесенных ею на родине страданий.
Я же прикинулся, что не понял ее игры:
– Ты не могла бы меня представить Аксаковой?
– Пожалуй, – на мгновение Мира смолкла, притворившись, что серьезно раздумывает над моим предложением. – Могла бы, – наконец-то выговорила она. – Кстати, сегодня Анечка приглашала меня к обеду, – девушка по-заговорщически улыбнулась, змеи на ее кадуцее загадочно поблескивали в свете камина, который был предусмотрительно разожжен, как только повеяло прохладой.
Как тут было ни возблагодарить Господа Бога за ниспосланную удачу. И невольно мне на ум пришли слова из псалма, которые я и прошептал к удивлению присутствующих:
«Ибо знает Господь путь праведных, а путь нечестивых погибнет».
– Она никогда не говорила тебе о своем женихе? – оживленно поинтересовался я.
– Что-то припоминаю, – наморщила Мира высокий лоб. – Кажется, он оказался chevalier d' industrie!
– Мошенником? – я не поверил своим ушам.
– Точно не знаю, – призналась Мира. – По-моему, это как-то связано с картами.
– Возможно, речь шла всего лишь шла о карточном долге?
– Утверждать не берусь, – индианка развела ухоженными руками. – Аня не любит об этом говорить. Вероятно, вы правы.
Я покинул своих друзей для того, чтобы провести несколько часов, уединившись в любимом кабинете. В полумраке своей почти что отшельнической кельи мне думалось яснее. Однако я решил на некоторое время отвлечься от мыслей, касающихся моего расследования, и заняться одним из философских трудов Сен-Мартена, который мне до сих пор недосуг было изучить. Но голова моя была всецело занята Виталием Строгановым, его трагической смертью и записями, сделанными им на часах. Я возлагал большие надежды на Английский клуб и господина Л., если, конечно, мои соображения соответствовали истине, и буквы, нацарапанные на крышке, означали конкретных лиц. Особенно меня интересовало, приходился ли он Виталию заимодавцем? Я полагал, что господин этот мог бы мне поведать прелюбопытнейшие вещи!
В дверь постучали, и в тот же миг мой взгляд невольно остановился на циферблате фарфоровых часов. Подумать только, ведь я и не заметил, как быстро пролетело время!
– К вам можно? – услышал я нежный голос Миры, затем позволил:
– Войдите!
Дверь приоткрылась, и на пороге возникла черноокая ин – дианка.
Выглядела она обворожительно: короткий глухой жакет из темно-синего бархата в обтяжку, с длинными, узкими рукавами, окаймленными кружевными манжетами, выигрышно подчеркивал изгибы ее фигуры, в глубоком вырезе с высоким гофрированным воротником виднелись смуглые прелести дочери диких джунглей, нитка розового жемчуга украшала лебединую шею. Волосы Миры были убраны кверху, разделены побором и распущены вдоль висков по плечам длинными локонами, перехваченными местами такими же нитками жемчуга, что и на шее. Перкалевая юбка, пышно украшенная блондами, покачивалась в такт изящным шажкам. Я не встречал еще ни одной женщины, умеющей столь грациозно ходить. Левое запястье индианки было стянуто узкой бархатной лентой в виде браслета с миниатюрным замком из чистого золота. На браслете сверкал прозрачный большой сапфир, в прошлом гордость самой Калькутты.
Ручками в шелковых перчатках Мира сжимала вязаную су – мочку.
Мне невольно подумалось, что не зря меня в столичном свете величают любителем экзотов. Есть на то особенная причина!
– Яков Андреевич, вы еще не готовы? – ужаснулась она, как только увидела мой халат.
Я едва не хлопнул себя по лбу, потому как позабыл о званом обеде. Ничего не скажешь, хорош сыщик!
– Я мигом, – пообещал я ей, и она послушно вернулась в холл, дожидаться, пока я выйду. Мне пришлось наспех переодеться в длинные панталоны до щиколоток, ослепительно белую рубашку с крахмальным воротником, который неприятно кололся, впиваясь в подбородок, повязать вокруг шеи батистовый галстук бантом, обрядиться в короткий жилет из пике цветочками с двумя рядами серебряных пуговиц, а потом и во фрак с завышенной талией. Пришлось набросить поверх него и походный серый сюртук.
Кто ее знает, эту Аксакову, по каким критериям она судит о людях! Пожалуй, уж лучше перестараться с выбором одежды, но даме понравиться, чем натолкнуться затем на непонимание и глухую стену молчания замкнувшейся чопорной особы. Кому как не вашему покорному слуге знать, какие шутки с нами может сыграть симпатия!
Кинрю навязывался с нами к «невесте», но я напрочь отказался везти его с нами к Аксаковой. Довольно с нее экзотики, а то еще разговаривать не захочет! Свой отказ я пообещал японцу компенсировать поездкой в Английский клуб. Он проворчал что-то о европейской неблагодарности, но все же смирился и проглотил обиду из нежелания спорить, а может, потому что просто вспомнил о том, что его сила – невозмутимость!
Мира в нетерпении расхаживала по дому, размахивая из стороны в сторону ридикюлем, когда я приказал закладывать лошадей. Мой кучер, вытребованный из имения, высокий статный мужик в поярке, с окладистой кучерявой бородой, помчался готовить карету к вояжу.
Я взял Миру под руку и вывел ее на улицу. Это ее так развеселило, что она едва не задохнулась от смеха.
– Будто кисейную барышню, – объяснила она.
В экипаже я забросал мою спутницу вопросами, напрямую касающимися ее подруги, и выяснил кое-что интересное!
– Сколько лет нашей Анечке? – осведомился я, как только лошади тронулись с места.
– Летом девятнадцать исполнилось, – сообщила Мира, играя браслетом.
– Серьезный возраст, – заметил я.
– Напрасно иронизируете, Яков Андреевич, – сказала Мира с видом оракула. – Анна Александровна – не по годам разумная девушка.
– Что ты имеешь в виду? – поинтересовался я.
Мира пожала плечами, словно дивясь моему непониманию:
– В омут с головой не бросается, – растолковала она.
– Вот оно что, – ответил я. – Так речь всего-навсего идет о несостоявшейся помолвке!
– Всего-навсего, – подтвердила индианка. – Но, я думаю, вы должны понимать, что это ее во многом характеризует, – с данным выводом мне трудно было не согласиться. – Она практична, умна и может за себя постоять, – продолжала Мира, потом задумалась на мгновение, а затем добавила:
– Все свои решения Аня принимает самостоятельно, так что, я думаю, вам с ней придется нелегко!
Индианка сочувственно на меня взглянула, а потом тяжело вздохнула. Теперь я понял, что она согласилась представить меня Аксаковой только из чувства привязанности ко мне, рискуя потерять недавно завязавшееся знакомство.
– Она в самом деле богата? Или это только слухи? – осведомился я.
– Не знаю, – честно призналась Мира. – Доподлинно мне известно только то, что в приданое ей достались пензенские имения, на которые и соблазнился ваш подопечный, то есть… покойный, – поправилась она.
– Анна им увлеклась?
– Пожалуй, – сказала Мира. – Но я не уверена, – развела она руками. – Как я и говорила, Аксакова – особа весьма практичная, я бы сказала – меркантильная, – добавила она. – Если хотите, Яков Андреевич, – глаза ее игриво блеснули, – могу вам на нее погадать!
Я до поры до времени отказался от этого любезного предложения.
– Кстати, – вдруг вспомнила Мира, лицо ее сделалось серьезным и, пожалуй, даже взволнованным. – Анна как-то говорила мне, что ей знакома ваша фамилия!
Приятно было осознавать, что столь очаровательные барышни обсуждали мою персону.
– У меня известное имя, – успокоил я Миру. – Так что в этом нет ничего удивительного!
Однако я не был так уж уверен на этот счет, совпадения и случайности мне всегда не нравились. Я полагал, что Строганов вряд ли стал бы упоминать обо мне в разговоре с невестой. В конце концов он был хотя и новообращенным, но масоном и должен был уметь держать язык за зубами.
Анна Александровна Аксакова проживала на Сергиевской улице совместно с двумя престарелыми тетками, одна из которых звалась Пульхерией, нюхала табак и молодилась, а другая – Авророй, которая, напротив, все время изображала из себя умирающую и брала на себя труд учить всех и каждого, рассыпая советы направо и налево. Этой суровой менторше, которую, как говорили в свете, побаивался и стар и млад, умела противостоять одна только ее своенравная племянница. Но тетка ее любила и порою даже с ней соглашалась, а после расторжения помолвки со Строгановым зауважала Анюту еще сильнее.
Экипаж остановился у парадного подъезда двухэтажного белокаменного дома с колоннами. Я помог своей даме выбраться из кареты и направился прямиком к особняку, дернул ручку звонка, и дверь незамедлительно отворилась. Лакей оглядел нас с Мирой зоркими глазами с головы до пят, на мгновение его взгляд задержался на моей спутнице, затем скользнул по моим сапогам с узкими голенищами и остановился на экипаже. Оценив все увиденное, он отнесся к нам как к настоящим аристократам. Из чего я заключил, что лакею не откажешь в здравом уме.
Слуга проводил нас в гостиную с огромными зеркалами. Через некоторое время на пороге появилась хозяйка и радостно заулыбалась при виде Миры.
– Charmee de vous voir, – запела она дежурную фразу.
Индианка представила меня:
– Яков Андреевич Кольцов, поручик в отставке, – и добавила, полусерьезно-полушутя:
– Мой господин и повелитель.
Анне Александровне шутка понравилась.
– Вы были на Востоке, – мечтательно сказала она.
Я согласно кивнул и только теперь принялся за изучение объекта, а он и в самом деле представлял из себя огромный интерес, особенно для ловеласа. Вот только если бы не характер!
Анна Аксакова была обладательницей огромных зеленых глаз с полуопущенными богатыми ресницами, боярских соболиных бровей, чуть вздернутого тонкого носа и пухлого чувственного рта. Ее золотистые волосы на темени были собраны в пучки и спрятаны под тонкую жемчужную сетку. Одета она была в вышитую канзу с тончайшим кружевом валансьен, как я полагал, напрямую выписанным из Франции.
«Не пара ей Виталий, не пара», – заключил я, едва только увидел Анну Аксакову.
– Пройдемте, пожалуйста, в столовую, – попросила она, подобрала обе свои юбки и поманила нас за собой. Мы вслед за ней покинули комфортно обставленную, гостиную.
Столовая в этом доме была скромная, но уютная. В центре комнаты, между двух окошек, располагался огромный стол с закуской. Разговор поначалу как-то не клеился, но в итоге мне на правах скорбящего друга ее покойного жениха все-таки удалось Анну Александровну мало-помалу расспросить о ее расстроившейся помолвке.
Особо расстроенной бывшая невеста не выглядела, скорее наоборот, можно было подумать, что она испытывает огромное облегчение.
– Где же я слышала вашу фамилию? – пыталась вспомнить Анюта.
– Не расстраивайтесь, – успокаивал я ее, немного лукавя. – Не так уж это и важно.
– Были ли вы на похоронах? – спросил я ее чуть позже, когда горничные стали убирать со стола.
– Была, – вздохнула Анна Аксакова, и прозрачные глаза ее с томной поволокой все-таки заблестели от нахлынувших слез.
– Вы любили его? – спросил я с сочувствием.
Она подняла на меня глаза и медленно выговорила:
– Не знаю, – Анна помолчала немного, а потом нервно воскликнула:
– Вы только подумайте, я бы уже овдовела!
– Но вам вопреки всему удалось-таки избежать столь печальной участи, – заметил я с невольной иронией.
Читать бесплатно другие книги:
