Древняя Греция Мартин Томас

В архаическую эпоху в Греции получила полное развитие самая распространенная и влиятельная из новых политических форм – город-государство (полис). Понятие архаической, то есть древней, эпохи, обозначающей период истории Древней Греции примерно с 750 по 500 г. до н. э., относится, скорее, к истории искусства. Исследователи древнегреческого искусства, исходя из своих критериев прекрасного, которые ныне не считаются абсолютными, полагали стиль произведений искусства того периода более архаичным по сравнению с более естественным искусством V и IV вв. до н. э. Историки искусства считали скульптуру и архитектуру последующего периода эталоном красоты и потому назвали его классической эпохой. Они полагали, например, что скульпторы архаической эпохи, создававшие отдельно стоящие, словно застывшие, фигуры, смотрящие прямо перед собой и напоминающие подражания египетским статуям, были не столь искусны, как мастера классического периода, изображавшие свои модели в более разнообразных позах.

Если принимать во внимание вопрос о достоинствах статуй того времени, архаический век был постепенной кульминацией изменений, происшедших в социальной и политической организации Древней Греции. Начались же они намного раньше, в «темные века», и привели к возникновению греческого города-государства. Организованный на основе гражданства, город-государство включал несколько категорий жителей – свободных граждан, мужчин и женщин, их детей, а также неграждан – свободных проживающих иностранцев и несвободных рабов. Рабами могли владеть и частные лица, и государство. Таким образом, греческий город-государство представлял собой сложное сообщество, состоявшее из людей очень разного правового и социального статуса. Несомненно, одним из самых замечательных его отличий было обладание гражданством и определенной долей политических прав даже беднейшими свободнорожденными членами общины. Главная проблема для историков – объяснить, как произошла такая перемена. Поскольку эти принципы принимаются как должное во многих современных демократиях, можно очень легко не заметить, сколь необычными – поистине поразительными – были они в Античности. Хотя нищета могла делать жизнь бедных слоев столь же материально скудной, как и жизнь рабов, их гражданский статус был отличием, придававшим дополнительный смысл личной свободе, отделяя их от живущих в городе-государстве рабов и иностранцев. С моей точки зрения, важность полисного гражданства – настоящее чудо в истории Древней Греции.

800 г. до н. э.: торговые контакты греков с поселением Аль-Мина в Сирии.

Ок. 775 г. до н. э.: эвбейцы основывают торговую факторию на острове Искья в Неаполитанском заливе.

До 750 г. до н. э.: финикийцы основывают колонии в Западном Средиземноморье (например, Кадис в современной Испании).

Ок. 750–700 гг. до н. э.: оракул Аполлона в Дельфах уже широко известен.

Ок. 750–700 гг. до н. э.: архаическая эпоха греческой истории.

Ок. 750 г. до н. э.: греческие города-государства получают пространственную, социальную и религиозную организацию.

Ок. 750–550 гг. до н. э.: греческие колонии появляются по всему Средиземноморью.

Ок 700–650 гг. до н. э.: в Греции широко распространяется вооружение пеших воинов-гоплитов.

Ок. 600 г. до н. э. и позже: все большее распространение в Греции получает труд рабов.

Характерные черты города-государства

Греческое слово полис, от которого происходит современное слово политика, обычно переводится как «город-государство», чтобы подчеркнуть отличие от того, что мы обычно понимаем под словом «город». Как во многих ранних государствах древнего Ближнего Востока, полис в территориальном смысле включал не только городской центр, часто защищенный прочными стенами, но простирающуюся на несколько километров сельскую округу с большими и малыми деревнями. Члены полиса могли жить и в главном городе, и в деревнях, и в отдельных домах, разбросанных по сельской местности. В Греции они составляли гражданскую общину, в политическом смысле воплощающую государство, и именно партнерство граждан являлось отличительной особенностью полиса. Только у мужчин было право участвовать в политической жизни, но женщины также считались членами общины в юридическом, социальном и религиозном отношении.

Члены полиса составляли религиозную общину, обязанную почитать ее бога-покровителя, так же как и прочих богов греческой политеистической религии. Покровителем каждого полиса был какой-либо бог, например, у Афин – Афина. Разные общины могли избрать своим покровителем одного и того же бога: Афина была и покровительницей Спарты, главной соперницы Афин в классическую эпоху. Община выражала официальное уважение и покорность богам с помощью культов, представлявших собой упорядоченную систему жертвоприношений, ритуалов и празднеств, которые оплачивались из общественных фондов и проводились жрецами и жрицами из числа граждан. Главным действом в полисном культе было принесение в жертву животных, с тем чтобы продемонстрировать богам-покровителям уважение и благочестие граждан, а также отметить единство общины, разделив жертвенное мясо.

Полис представлял собой политическое объединение городских и сельских граждан и был независимым государством. Ученые расходятся в вопросе о глубинных основаниях греческого полиса как сообщества, члены которого сознавали общность и единое политическое самосознание. Поскольку к архаической эпохе народы Греции восприняли от других народов восточного Средиземноморья и Ближнего Востока множество новшеств как в области технологии, так и в сфере религиозной мысли и литературы, предполагалось, что стороннее влияние могли оказать такие политические примеры, как города-царства Кипра или города Финикии. Трудно представить, однако, как политические прецеденты, в отличие от культурных, могли перейти в Грецию с Востока. Поток ближневосточных торговцев, ремесленников и путешественников в Грецию в «темные века» мог принести технические, религиозные и художественные идеи куда проще, чем политические системы. Одна из особенностей «темных веков», несомненно приведшая к появлению городов-государств, заключалась в том, что в Греции не сформировалось сильных империй. Политическая смерть микенской цивилизации оставила вакуум власти и сделала возможным возникновение небольших независимых городов-государств, не поглощенных крупными государственными образованиями.

Более важно, что в политическом отношении греческий город-государство строился на идее гражданства всех его изначально свободных жителей. Эта идея не пришла с Ближнего Востока, где цари правили самовластно: мудрые правители прислушивались к советам подданных и делегировали им полномочия, но подданные не были гражданами в греческом смысле слова. Отличительной чертой гражданства как организующего принципа пересоздания политического устройства в Греции того времени стало признание – по крайней мере в теории – определенных базовых уровней юридического равенства, в частности ожидания равенства перед законом и права свободно высказываться о политических делах, за тем исключением, что к женщинам могли применяться особые нормы, касающиеся в том числе приемлемого сексуального поведения и права распоряжаться собственностью. Всеобщее юридическое (хотя и не социальное) равенство, которое обеспечивали греческие города-государства, не было связано с благосостоянием гражданина. Поскольку ясно выраженное социальное расслоение на богатых и бедных было характерно для истории Ближнего Востока и Греции микенской эпохи и вновь стало обычным явлением в Греции в конце эпохи «темных веков», примечательно, что идея о некоем роде юридического равенства – неважно, насколько неполно оно могло воплощаться на практике, – оказалась основой для переустройства греческого общества в архаический период. Полис, основанный на принципах гражданства, оставался преобладающей формой политической организации в Греции с момента своего появления около 750 г. до н. э. – времени, к которому относятся первые обнаруженные археологами общественные святилища, служившие всей общине, – до возникновения Римской империи восемь веков спустя. Другой распространенной формой новой политической организации в Греции стал «союз», или «федерация» (ethnos), – гибкая форма ассоциации, охватывающая обширную территорию, иногда состоящую из нескольких городов-государств.

В IV в. до н. э. философ Аристотель, знаменитейший теоретик политики и общества Древней Греции, утверждал, что возникновение полиса было неизбежным следствием действия естественных сил. «Человек по природе своей есть существо политическое», – утверждал он[30]. Любой, кто способен к самостоятельному существованию вне полиса, должен быть или богом, или животным, – полушутя замечает Аристотель[31]. Упоминая о природе, Аристотель подразумевает объединенный эффект экономических и социальных сил. Но на новый процесс организации человеческого общества оказывала влияние и география Греции. Суровый горный рельеф континентальной части страны означал, что города-государства часто физически были отделены друг от друга серьезными барьерами, затруднявшими связи и усиливавшими тенденцию к политической изоляции и нежеланию сотрудничать друг с другом, несмотря на общий язык и общих богов, главные составляющие самосознания, объединявшего греков, где бы они ни жили.

Города-государства могли существовать и рядом друг с другом без существенных помех, мешающих путешествиям между ними, как на равнинах Беотии. На одном греческом острове могло располагаться множество городов-государств, блюдущих свою независимость друг от друга: так, крупный остров Лесбос на востоке Эгейского моря стал домом для пяти разных городов-государств. Поскольку лишь немногие города-государства располагали достаточным количеством сельскохозяйственных земель и не могли вырастить урожай, которого хватило бы для большого числа граждан, полисы, насчитывавшие от нескольких сот до пары тысяч человек были обычным явлением даже после того, как в конце «темных веков» население Греции резко увеличилось. К V в. до н. э. в Афинах насчитывалось, вероятно, 40 000 граждан-мужчин, а общая численность населения, с учетом рабов и неграждан, составляла несколько сотен тысяч, но это было редкое исключение среди, как правило, небольших греческих городов-государств. Столь многочисленное население, как в эпоху расцвета Афин классической эпохи, можно было поддерживать только за счет регулярных поставок продовольствия из-за рубежа, которые приходилось финансировать за счет торговли и других доходов.

Ранняя греческая колонизация

Некоторые греки перебирались с Европейского континента на восток через Эгейское море, чтобы поселиться в Ионии (на западном побережье Малой Азии и близлежащих островах) уже в IX в. до н. э. Однако начиная примерно с 750 г. до н. э. греки стали расселяться далеко за пределами своей родины. С этого времени на протяжении двух столетий греки основывали «колонии» на территории современных Южной Франции, Испании, Сицилии, Южной Италии, Северной Африки и побережья Черного моря. Следует помнить, что современное слово колонизация подразумевает «колониализм», то есть установление политического и социального контроля со стороны имперской державы над подчиненным населением. Ранняя греческая колонизация не была следствием империализма в современном смысле, так как в ту эпоху в Греции не было империй. Греческие колонии основывались частными лицами в поисках новых возможностей для торговли и городами-государствами в надежде решить социальные проблемы или существенно укрепить свое экономическое влияние, создавая новые общины граждан в дальних странах.

В итоге греческий мир включал сотни вновь возникших торговых поселений и новообразованных городов-государств. В эпоху архаики стремление владеть землей и возрождение морской торговли в Средиземноморье, вероятно, стали самыми важными стимулами для греков, покидавших родину. Иными словами, стремление обеспечить собственное финансовое благополучие, скорее всего, было первым и самым сильным мотивом для того, чтобы принять трудное решение об эмиграции, несмотря на явные и серьезные опасности, связанные с переселением в незнакомые и зачастую враждебные края. Как бы то ни было, начиная с середины VIII в. до н. э. все больше греков стали навсегда переселяться в другие страны. К этому времени взрывной рост численности населения на исходе «темных веков» привел к недостатку пригодных для сельского хозяйства земель, самой желанной формы богатства в греческой культуре. После невзгод и обезлюдения, случившегося в «темные века», немало пригодной земли поначалу оставалось незанятой, и у молодых людей была возможность осваивать и обращать в свою собственность участки, на которые никто не претендовал. В конечном счете этот источник свободных земель истощился и в некоторых городах-государствах возникла напряженность из-за конкуренции за сельскохозяйственные земли. Эмиграция помогала решить эту проблему посредством отправки безземельных мужчин в дальние страны, где они могли получить собственный участок на землях колоний, основывавшихся как новые города-государства.

Стремление сколотить состояние на международной торговле явно толкало многих греков к тому, чтобы оставить спокойную жизнь за спиной. Некоторые греки ради коммерции селились в иностранных факториях вроде тех, что основали в Испании пришедшие из Палестины финикийцы. Финикийцы активно основывали торговые поселения по всему Западному Средиземноморью – обычно там, где можно было легко вести торговлю металлами. Например, век спустя после своего основания около 750 г. до н. э. финикийское поселение на месте современного Кадиса в Испании превратилось в город, живущий за счет экономических и культурных связей с местным иберийским населением. В Испании располагались богатые залежи металлических руд.

Греки также основывали за рубежом множество торговых факторий самостоятельно, по собственной инициативе. Торговцы с острова Эвбея, например, к 800 г. до н. э. уже установили торговые связи с общиной на побережье Сирии – в местечке, которое сегодня называется Аль-Мина. Достаточно богатые люди в поисках металлов готовы были финансировать рискованные дальние морские плавания. Поэмы Гомера рассказывают об основах стратегии подобных предпринимательских экспедиций. В «Одиссее» Афина однажды появляется под видом торговца металлом, чтобы остаться неузнанной для сына Одиссея:

Примерно к 775 г. до н. э. эвбейцы, которые были, похоже, особенно активными исследователями, также основали торговое поселение в Южной Италии на острове Искья в Неаполитанском заливе. Там они обрабатывали железную руду, которую получали от этрусков, процветающего народа, населявшего Центральную Италию. Археологи подтвердили расширение заморских связей в VIII в. до н. э., обнаружив греческую керамику более чем в 80 районах Средиземноморья, расположенных за пределами собственно Греции; по контрасту, в X в. до н. э. греческая керамика почти не встречается за пределами Греции. Торговые маршруты архаической эпохи говорят о взаимозависимых рынках и вездесущих торговцах, сосредоточенных на том, чтобы удовлетворить спрос на поставки всевозможных товаров, от сырья до предметов роскоши.

Узнавая от заморских купцов о местах, куда можно переселиться в поисках лучшей жизни, греческие колонисты иногда отправлялись туда группой, сформированной в их родным городе (mtropolis), под руководством так называемого основателя (ktists). Даже если на новом месте планировалось основать независимый город-государство, предполагалось, что колонисты, покидавшие дом с такими организованными при общественной поддержке экспедициями, будут поддерживать связи с метрополией. Колония, бравшая во время войны сторону врагов метрополии, считалась предательницей. Иногда колонисты, будь то частные лица, устраивавшие торговую факторию по своей инициативе, или группа, отправленная метрополией организованно, встречали дружественный прием со стороны местного населения, иногда им приходилось сражаться, чтобы отвоевать гавань и место для нового поселения. Поскольку состав таких экспедиций был, по-видимому, в основном чисто мужским, жен колонистам приходилось искать на месте – либо в ходе мирных переговоров, либо похищая женщин. Те колонии, у которых был основатель, ожидали, что он выберет удачное место для поселения и правильно нарежет землю для колонистов; Гомер говорит об этом в рассказе о вымышленной колонии:

Основание Кирены (в Северной Африке, на территории нынешней Ливии) около 630 г. до н. э. показывает, сколько раздоров могло возникать в некоторых случаях в ходе колонизации. Граждане полиса Фера, острова к северу от Крита, видимо, не в состоянии были прокормить возросшее население. Отправка колонистов поэтому имела смысл как решение демографического кризиса. Поздняя надпись (IV в. до н. э.), обнаруженная в Кирене, описывает, как была организована экспедиция под руководством основателя Батта. Вот отрывок из этого гораздо более длинного текста:

Поскольку Аполлон повелел через оракул Батту и ферянам заселить Кирену, феряне внесли определение Батту отправиться в Африку в качестве архагета и царя, а ферянам – отплывать в качестве его спутников. На равных и одинаковых основаниях отплывать из каждого дома, причем в число колонистов брать по одному сыну, при этом плыть сыновьям свободным и возмужалым, а также свободным мужам из ферских округов. Если колонисты прочно обоснуются на новом месте жительства, то пусть сродственники, приплывающие впоследствии в Африку, получают равные гражданские права, возможность занимать магистратуры и по жребию – наделы из незанятой земли. Если же колонисты не утвердятся на новом месте и феряне не смогут им помочь, то пусть в силу необходимости они переносят тяготы в течение пяти лет, после чего могут вернуться из той страны без страха на Феру к своему достоянию и состоять полноправными гражданами. Если кто-нибудь предназначенный городом к отправлению не захочет отплыть, то пусть он будет предан смерти, а имущество его конфисковано в пользу государства. Укрывающий или невыдающий, пусть то будет отец сына или брат брата, понесет то же наказание, что и не желающий отплыть. На этих условиях остающиеся на Фере и отплывающие колонисты принесли клятвы и призвали погибель на нарушающих оные и не сохраняющих им верность как из тех, кто переселяется в Ливию, так и из числа остающихся на Фере[34].

Если эта более поздняя надпись точно передает реальные обстоятельства экспедиции – а некоторые ученые полагают, что это воображаемая реконструкция клятвы, – то значит, молодые мужчины Феры неохотно покидали свой дом ради новой колонии. Независимо от того, насколько данный текст точен в деталях, видимо, невозможно отрицать, что греческая колонизации не всегда была делом личного выбора и инициативы. Возможность разбогатеть, получив землю в колонии, следовало тщательно сравнить с ужасом оказаться оторванным от семьи и друзей в плавании по коварному морю в края, где чужестранцев ждали непредсказуемые, но всегда немалые опасности. У греческих колонистов были все основания тревожиться о своем будущем.

В некоторых случаях нехватка пашенной земли или желание основать торговую факторию не были главным стимулом для колонизации. Иногда города-государства основывали колонии для избавления от нежелательных лиц, чье присутствие на родине могло вызвать общественные беспорядки. Спартанцы, например, в 706 г. до н. э. основали колонию Тарент в Южной Италии, отправив туда группу незаконнорожденных сыновей, которых нельзя было включить в число граждан. Как и молодые люди из Феры, эти несчастные отверженные явно оказались колонистами не по своей воле.

Как происходило взаимодействие с другими народами

Греки архаической эпохи, занятые морской торговлей, способствовали налаживанию контактов с другими народами, особенно в Малой Азии и на Ближнем Востоке, и это взаимодействие привело к переменам в жизни Греции. Греки восхищались этими древними цивилизациями и завидовали их богатству (например, знаменитым золотым сокровищам фригийского царя Мидаса), а также достижениям их культуры – полным жизни изображениям животных на ближневосточной керамике, величественным храмам Египта, финикийской письменности. В начале «темных веков» греческие художники перстали рисовать людей и живых существ. Изображения на керамике, привезенной с Ближнего Востока в конце «темных веков» и в начале архаической эпохи, послужили для греков образцом, так что и на греческих глиняных сосудах появились человеческие фигуры. Стиль ближневосточных рельефов и скульптур также вызвал подражания в греческом искусстве того времени. Когда с улучшением экономической ситуации в конце архаической эпохи у греков появилась возможность возродить монументальное каменное строительство, самыми выдающимися примерами новой тенденции к возведению огромных и дорогих зданий стали храмы, вдохновленные образами египетских святилищ. Кроме того, в VI в. до н. э. греки начали чеканить монету: технологию они почерпнули в Малой Азии у лидийцев, которые сделали это изобретение веком ранее. Однако натуральный обмен осуществлялся еще долгие-долгие годы и после этого новшества, особенно на Ближнем Востоке. Для появления торговли, основанной на денежном обмене, потребовались многие века.

Письменность явилась самым существенным вкладом Ближнего Востока в культуру Греции, последней выходившей из «темных веков». Как упоминалось выше, греки, вероятно, научились алфавитному письму от финикийцев и, как и финикийцы, использовали его для делового оборота и торговли, но вскоре начали применять и для записи литературных текстов, прежде всего поэм Гомера. Поскольку в архаической Греции с ее в основном аграрной экономикой в умении читать и писать не было нужды, а никаких общеобразовательных школ не было, поначалу лишь немногие овладели этим новшеством, использующим буквы для передачи звуков и смыслов.

Соперничество за международные рынки существенно сказалось в эту эпоху на судьбах крупнейших греческих городов-государств. Коринф, например, достиг процветания благодаря своему географическому положению, позволявшему контролировать узкий перешеек между северной и южной частями Греции. Поскольку корабли, ходившие по маршрутам, соединявшим Восточное и Западное Средиземноморье, предпочитали избегать опасных штормов у южной оконечности Греции, то товары, как правило, разгружали, перевозили через перешеек по специально проложенной дороге, а затем загружали на другие корабли по ту сторону узкой полосы земли. Небольшие суда могли даже перемещать через перешеек волоком. Морская торговля кипела, и Коринф получал большой доход от торгового оборота и портовых сборов. Коринф слыл и главным в архаической Греции центром кораблестроения, также приносившего доход. Еще одним преимуществом стали залежи превосходной глины и мастерство растущего числа гончаров, позволившие Коринфу наладить массовый экспорт ярко расписанной керамики. Заморские покупатели, например этруски в Центральной Италии, приобретали сосуды в больших количествах. Неясно, ценились ли товары как предметы иноземной роскоши или же покупателей больше интересовало их содержимое – вино или оливковое масло. Очевидно, что амфоры, расписные греческие сосуды, постоянно перевозились на большие расстояния от места производства. Однако к концу VI в. до н. э. Афины начали вытеснять Коринф в роли ведущего экспортера популярной расписной керамики явно потому, что потребители стали предпочитать красноцветные рисунки, для которых больше подходил химический состав афинской, а не коринфской глины.

Греки всегда заботились о том, чтобы испросить одобрение богов, покидая дом ради торгового путешествия или отправляясь в колонии. Богом, у которого чаще всего просили совета об основании колонии, как видно из киренской надписи, был Аполлон Дельфийский, чей культовый центр располагался в притягательно живописном месте в Центральной Греции (илл. 4.1). Святилище в Дельфах получило всеобщую известность в VIII в. до н. э., когда там появился храм оракула, в котором жрица-прорицательница, пифия, оглашала волю Аполлона в ответ на вопросы ищущих совета. Дельфийский оракул действовал лишь несколько дней на протяжении девяти месяцев и был так востребован, что служители святилища даже брали плату за возможность переместиться к началу очереди. Наибольшее число посетителей спрашивали оракула о личных делах, таких как брак, рождение детей, но города-государства также могли посылать своих представителей, чтобы просить совета в некоторых ключевых решениях – например, начинать ли войну. Если греки, надеявшиеся основать колонию, считали необходимым заручиться одобрением Аполлона Дельфийского, то, стало быть, оракул очень почитался уже в VIII в. до н. э. и его репутация как влиятельной силы в межгосударственных делах Греции в предстоящие столетия лишь возрастала.

Устройство города-государства

Определить причины изменений в политической жизни Греции, которые привели в к постепенному возникновению городов-государств в архаическую эпоху, остается трудной задачей. Сохранившиеся свидетельства в основном касаются Афин, которые во многих отношениях не были типичным городом-государством, в частности из-за численности населения. Поэтому многое из того, что мы может сказать о формировании ранних греческих городов-государств как общественной, политической и религиозной организации, относится исключительно к Афинам. Другие города-государства, конечно, возникали в разных условиях и с разным успехом. Тем не менее представляется возможным сделать некоторые общие выводы о медленно протекавших процессах, в ходе которых около середины VIII в. до н. э. стали возникать города-государства.

Началом этого процесса были, конечно, возникшие в архаическую эпоху экономическое возрождение и рост населения Греции. Люди, которым удавалось сколотить состояние на выгодной торговле и сельском хозяйстве, теперь требовали поступиться влиянием от верхушки общества, претендовавшей на господство, которое было основано на существующем авторитете и богатстве, а если этого казалось мало, то на славе своих семейств. В VI в. до н. э. поэт Феогнид из Мегар, в стихах которого также отражены более ранние условия, выражал тревогу знати, ощущавшей угрозу со стороны нуворишей из низших слоев, своим богатством пробивавшим путь в верхи общества:

Эта жалоба не совсем искренняя, потому что скрывает традиционную заинтересованность знати в стяжании богатства, но она отражает растущее напряжение между теми ее представителями, кто привык к господству, основанному на положении его рода, и незнатными людьми, стремившимися возвыситься за счет материального успеха, который они обеспечили собственными силами.

Большой прирост населения в этот период, вероятно, связан с увеличением численности незнатных людей, в особенности сравнительно скромного достатка. В их семьях было больше детей, помощь которых давала возможность обрабатывать больше земли – пока ее было в достатке после обезлюдения в период «темных веков». Подобно Зевсу в «Теогонии» Гесиода, восставшему против злодеяний своего отца Крона, пожравшего собственных детей, все больше людей, ставших обладателями какой-то собственности, возмущались из-за неприемлемого, по их мнению, неравноправия, когда представители знати вели себя в своих землях словно царьки. Говоря словами Гесиода, они словно «дароядцы» [поедающие дары], стремящиеся навязать «неправосудие» людям незнатным, не столь богатым и не имеющим власти[36]. Эта забота о равноправии и честности со стороны тех, кто стремился улучшить свою участь, придала направление социальному и политическому давлению, возникшему из-за роста населения и общего улучшения экономических условий.

Чтобы создать город-государство как политический институт, в котором были бы представлены все свободные – те, кто не принадлежал к элите общества, – должны были настоять на том, что заслуживают равного к себе отношения, даже если знать сохранит за собой руководящие посты и будет проводить политику, одобренную всем обществом. Этому требованию отвечало принятие идеи гражданства как основы полиса и распространение гражданского статуса на всех членов общины. Кроме того, гражданство несло с собой и некоторые юридические права – такие как право пользоваться свободой слова, голосовать в политических и законодательных собраниях, избирать чиновников, обращаться в суд для решения споров, законную защиту от обращения в рабство в случае похищения, а также участия в религиозной и культурной жизни города-государства. Степень участия в политике, возможная для беднейших слоев, в разных городах была разной. Возможность занимать общественные должности в некоторых случаях могла быть связана с определенным количеством имущества и денежных средств. Заметнее всего статус гражданина отделял свободных мужчин и женщин от рабов и метеков (свободнорожденных иностранцев, которым официально предоставлялись некоторые юридические права, возможность жить и работать в не родном для них городе-государстве). Таким образом, даже бедняки отличались от этих групп, не имевших гражданства, – статуса, которым человек мог гордиться, даже невзирая на бедность.

Верно, конечно, и то, что, несмотря на юридические гарантии, которые давало гражданство, общественное и экономическое неравенство между гражданами мужского пола оставалось частью реальной жизни греческих полисов. Неполнота равноправия, пронизывающая политическое устройство полиса, проявлялась также в положении женщин из числа граждан, пусть и считавшихся полноправными. Важно, что женщины также стали считаться гражданами полиса, обладая социальным статусом и правами, которые не предоставлялись метекам и рабам. Важное различие между женщинами из числа граждан и женщинами, не принадлежащими к гражданам, отчетливо отразилось в языке, в котором существовал термин «женщины-гражданки» (politis, женский род от polits, «мужчина-гражданин»), в существовании определенных религиозных культов только для «женщин-гражданок», а также в законе, защищавшем их от похищения и продажи в рабство. Кроме того, женщины из числа граждан могли защищать свои интересы в суде при имущественных спорах и других тяжбах, хотя и не могли лично участвовать в процессе и интересы их представляли мужчины – требование, которое указывает на неравенство перед законом. Традиционный патернализм греческого общества требовал, чтобы мужчины как «отцы» регулировали жизнь женщин и отстаивали интересы «дочерей» по их, мужчин, разумению, чтобы у каждой женщины был официальный мужчина-опекун (kyrios), защищавший ее физически и юридически. Но женщинам не только требовались руководство и защита со стороны мужчин, они не имели права участвовать в политике. Они никогда не посещали политических собраний, не могли голосовать. За ними сохранялись, однако, некоторые жреческие должности, и они вместе с мужчинами могли участвовать в мистериях популярного культа Деметры в Элевсине близ Афин. Этот известный во всей Греции культ, о котором далее расскажем подробнее, в некотором роде служил предохранительным клапаном, позволявшим сбрасывать напряженность, возникавшую из-за сохранявшегося в городах-государствах неравноправия, поскольку предоставлял всем – независимо от социального статуса – надежду на защиту от зла и лучшую судьбу в ином мире.

Беднота и гражданство

Хотя в греческих городах-государствах равноправие оставалось ограниченным, создание этой новой формы политической организации тем не менее представляло собой серьезный разрыв с прошлым, а распространение по крайней мере некоторых политических прав на малоимущие слои населения следует признать поистине замечательным достижением. Неимущим мужчинам-гражданам потребовалось долгое время, чтобы получить желаемые политические права и влияние, и знать всегда этому сопротивлялась. И пусть этот путь был очень долгим, а перемены ограниченными, для Древнего мира это было беспрецедентно. С моей точки зрения, вне зависимости от всех существовавших ограничений и от того, сколько времени понадобилось, чтобы этот процесс достиг своего наивысшего развития, было бы несправедливо по отношению к древним грекам не отдать им должное за их труды по воплощению в жизнь принципа, который так широко восхваляется – если только не почитается – в нашем мире.

К сожалению, мы не можем в точности определить те силы, что привели к появлению города-государства как института, в котором даже у бедных мужчин было право голоса в политических делах. Долгое время многие ученые склонялись к тому, что причиной был комплекс военных и общественных изменений, названный «революцией гоплитов», итогом которого стало общее расширение политических прав в городе-государстве, но недавние исследования в области военной истории подорвали вероятность этой концепции. Гоплиты – это пехотинцы в металлических доспехах и шлемах (илл. 4.2), составлявшие главную ударную силу ополчения граждан, отвечавшего за оборону греческих городов-государств в ту эпоху. Профессиональные армии еще не были известны, а наемники в Греции были редкостью. Гоплиты шли в бой плечом к плечу в прямоугольном построении – фаланге, в которой они ощетинивались копьями, строго держась своего места в шеренге и в вертикальном ряду. Сохранять строй, действуя как единое целое, – вот секрет успеха тактики фаланг. Хороший гоплит, по словам поэта VII в. до н. э. Архилоха,

Как видно из «Илиады», греки сражались строем задолго до архаической эпохи, но до VIII в. до н. э. только вожди и относительно небольшое число их соратников могли позволить себе приобрести вооружение, сделанное из металла, которое стало более доступным с началом использования железа, и ополченцы сами обеспечивали себя оружием и доспехами. По-видимому, эти новые гоплиты, сами оплачивавшие свою амуницию и проводившие интенсивные учения, чтобы, защищая общину, уметь действовать в составе фаланги, чувствовали, что и они, а не только представители знати должны быть наделены политическими правами в ответ на вклад в «народную оборону». Согласно концепции «революции гоплитов», люди этого социального слоя заставили элиту поделиться политической властью, угрожая отказом сражаться и тем самым подорвать обороноспособность общины.

Концепция «революции гоплитов» верна в том, что у новых гоплитов хватило влияния требовать для себя большего политического представительства – достижение огромного значения в развитии города-государства как института, власть в котором не принадлежит лишь узкому кругу именитых граждан мужского пола. Однако концепция «революции гоплитов» не может объяснить один ключевой вопрос: почему право голоса в политических вопросах получили (как считается, иногда лишь постепенно) бедняки, а не одни только гоплиты? Большинство мужчин в новых городах-государствах были слишком бедны, что выступать в качестве гоплитов. Не было еще у греческого города-государства и самого эффективного оружия – военного флота, личный состав которого в более поздние времена набирался из бедняков. Если бы способность участвовать в обороне города-государства в качестве гоплита являлась единственной возможностью получить связанные с гражданством политические права, у элиты и «класса гоплитов» не было бы никакой очевидной причины пожаловать беднякам право голоса в важных делах. История показывает, что господствующие политические группы не любят делиться властью с теми, кого считают ниже по положению. Антропологи и психологи могут спорить – и спорят – о том, до какой степени человеческая природа включает (если включает вообще) врожденную склонность делиться с другими, но искать в политике примеры, когда властью делятся добровольно, – дело безнадежное.

Тем не менее бедняки стали политически полноправными гражданами во многих греческих полисах, с местными различиями в отношении того, какого размера участок земли является достаточным для обретения полных политических прав, какой уровень дохода требуется, чтобы получить право избираться н высшие должности, а также сколько времени заняли перемены, принесшие беднякам политические права. В целом, однако, все граждане мужского пола, независимо от уровня своего достатка, в итоге получили право присутствовать, выступать и голосовать в народных собраниях, на которых принимались политические решения и выбирались должностные лица. Коль скоро бедняки постепенно пришли к участию в полисных народных собраниях, то они, стало быть, стали гражданами, располагающими основным слагаемым политического равенства. Прежде всего, концепция «революции гоплитов» не может полностью объяснить развитие города-государства, так как не может объяснить, почему элита делится этим правом с более бедными гражданами. Более того, большое число достаточно богатых людей, способных позволить себе вооружение гоплита, похоже, появляется только к середине VII в. до н. э., намного позже возникновения первых городов-государств как новой формы политической организации.

До сих пор нет никакой полностью удовлетворительной альтернативы или дополнения к концепции «революции гоплитов», которая объясняла бы происхождение политической структуры греческого города-государства. Трудящиеся свободные бедняки – земледельцы, торговцы и ремесленники – вносили большой вклад в его экономику, но трудно понять, почему их ценность как работников могла бы принести им политические права. Безусловно, более состоятельные члены общества решили предоставить гражданские права беднякам не из романтических воззрений на бедность как духовное достоинство. Поэт того времени Алкей цитирует слова спартанца Аристодама: «В богатстве – весь человек; Кто добр, но убог – ничтожен»[38].

Более вероятным кажется, однако, что излишнее внимание к развитию вооружения и тактики гоплитов в архаическую эпоху ведет к неверному пониманию характера военных действий в Греции того времени. В «темные века» лишь немногие могли позволить себе металлические доспехи, и военная тактика, по-видимому, отражала тот факт, что для большинства воинов обычными были доспехи из кожи или даже толстой ткани, остававшиеся лучшей доступной защитой. Поскольку бедных было больше, чем богатых, любой вождь, желавший собрать значительные силы, должен был рассчитывать на строй бедняков. Даже плохо вооруженные люди оказывались грозной силой против лучше вооруженного противника, если были достаточно многочисленны. Легковооруженные воины VIII в. до н. э., даже те, что только метали камни, орудовали дубинами и сельскохозяйственными орудиями, могли поддержать войско гоплитов и волной ударить по противнику. Батальные сцены в «Илиаде» часто описывают воинов, с успехом осыпающих врагов камнями, и даже герои швыряют камни, чтобы поразить закованных в броню врагов, надеясь свалить их таким ударом, и часто побеждают. Словом, легковооруженные граждане могли внести существенный вклад в оборону своего города-государства.

Если и в самом деле бедные легковооруженные воины были важной силой в войнах эпохи «темных веков», их значение могло сохраняться и в архаическую эпоху, и ко времени развития полиса, так как понадобилось немало времени, пока доспехи и вооружение гоплитов стали повсеместным явлением. И даже после того, как большее число мужчин разбогатело настолько, чтобы позволить себе амуницию гоплитов, более бедные все еще значительно превосходили их числом. Поэтому ранние формирования гоплитов могли быть всего лишь «воинами первой шеренги» (promachoi), стоявшими в главе более крупного войска не столь тяжело вооруженных воинов, собранных из бедноты. С этой точки зрения участие бедноты в обороне города в качестве составной части единственной на тот период военной силы – ополчение граждан – был существенным и достойным гражданства.

Другой значительный толчок к появлению политических прав у бедного населения иногда исходил от единовластных правителей – так называемых тиранов, на какое-то время захватывавших власть в некоторых полисах (о них речь пойдет в следующей главе). Тираны могли жаловать гражданство бедным или бесправным людям, чтобы усилить народную поддержку своих режимов.

Далее, кажется вероятным, что знать греческого общества стала менее сплоченной политически в этот период драматических перемен, раскалываясь все глубже по мере того, как ее члены все более жестоко конкурировали друг с другом за статус и богатство. Отсутствие единства между ними ослабляло эффективность их сопротивления растущей в рядах бедноты идее, что отказывать людям в политических правах несправедливо. С этой точки зрения, когда бедные притязали на участие во власти в гражданской общине, а знать и гоплиты не выступали против них единым фронтом, необходим был компромисс, чтобы предотвратить смуту в обществе.

В таком контексте есть смысл полагать, что беспрецедентную перемену в самой природе политики Древней Греции, как это показывают поэмы Гесиода, подогревала забота о справедливости и равенстве. Большинство людей было едино в том, что невозможно далее терпеть положение, когда кто-то другой указывает, что делать, не спрашивая согласия, если на некоем глубинном уровне все они равны или, по крайней мере, их вклад в дела общины не слишком различается, а потому все люди заслуживают равного голоса в управлении делами. Общинная тенденция к большему равноправию в политике, связанная на местном уровне с панэллинизмом, проявилась в возникновении Олимпийских игр и отказом от практики, показанной в одном из эпизодов «Илиады», когда Одиссей избивает Терсита за публичное поношение Агамемнона (о чем говорилось в главе 3).

Вне зависимости от того, как именно эти различные причины взаимодействовали друг с другом, характерной чертой политики развитых греческих городов-государств стало участие граждан-мужчин в выработке коллективных решений. Знать оставалась чрезвычайно влиятельной в политике даже после возникновения полисных структур, но беспрецедентный политический сдвиг, со временем приведший незнатных граждан к управлению полисом, является примечательной особенностью перемен в политической организации Греции архаической эпохи. Весь этот процесс был постепенным, так как полисы, безусловно, не возникали в окончательном виде в 750 г. до н. э. Триста лет спустя после этого, например, граждане Афин все еще проводили крупные изменения в структуре своих политических институтов, чтобы предоставить менее имущим гражданам более широкие права и уменьшить централизацию политической власти. Но важно помнить, что перемены произошли.

Рабовладение

Как уже упоминалось, даже после возникновения городов-государств в архаическую эпоху для многих в Древней Греции свобода оставалась лишь ускользающей мечтой. Данные о существовании рабства в начале эпохи «темных веков» уже говорят о сложных отношениях зависимости между свободными и несвободными. В эпосе Гомера и Гесиода говорится о разных группах людей – dms, doul и douleios; все это зависимые и в большей или меньшей степени несвободные люди. Некоторые упоминающиеся в поэмах зависимые люди более напоминают подчиненных домочадцев, а не одушевленную собственность. Они живут практически в тех же условиях, что и хозяева, у них свои семьи. Другие, взятые в плен на войне, низводились до подлинно рабского состояния, то есть находились полностью во власти хозяев, извлекавших выгоду из их труда. Эти рабы считались собственностью, движимым имуществом, а не людьми. Если поэмы отражают реалии «темных веков», то полное рабство все же не было главной формой зависимости в Греции того времени.

Появление гражданства как категории, определяющей принадлежность к особой группе людей, составляющей греческий город-государство, с неизбежностью высветило контраст между теми, кто был включен в число граждан, и теми, кто оказался вне этой группы. Свобода от контроля со стороны других была необходимым предварительным условием, чтобы стать политически полноправным гражданином, что в городах-государствах прежде всего значило быть свободнорожденным совершеннолетним мужчиной. Самым большим контрастом, возникшим после появления гражданства, был контраст между свободными (eleutheros) и несвободными, или рабами (doulos). В этом смысле распространение в архаическую эпоху четкой идеи личной свободы, реализуемой в рамках новой политической формы – города-государства, может, в свою очередь, парадоксальным образом вести к широкому распространению рабского труда. Рост экономической активности в этот период, возможно, также способствовал импорту рабов в ответ на возросшую потребность в рабочей силе. В любом случае рабство в том виде, как оно оформилось в архаическую эпоху, низвело большинство несвободных людей до положения полной зависимости; они стали собственностью своих владельцев. Как позже определил Аристотель, рабы были «одушевленной собственностью»[39]. Он заключил, что рабство – естественное состояние, так как есть люди, не обладающие достаточным рассудком, чтобы быть свободными, хотя и с некоторыми колебаниями согласился с возражениями против утверждения, будто некоторые люди по своей природе недостойны быть свободными.

Проблемой в теории Аристотеля о естественности рабства стали пленники, захваченные на войне: они были свободными, пока поражение в битве не лишило их этого статуса, и вовсе не слабость рассудка обратила их в одушевленные орудия. Тем не менее во всех греческих полисах считалось, что военнопленные могут быть проданы в рабство (если не будут выкуплены своими семьями). Относительно небольшое число рабов, по-видимому, рождалось и воспитывалось в хозяйствах тех, на кого они работали. Большинство рабов приобреталось на международном рынке. Работорговцы ввозили рабов в Грецию из населенных варварами земель на севере и востоке, где иностранные грабители и пираты захватывали негреков. Местные разбойники в тех местах нападали также на соседей и захватывали людей, чтобы продать их работорговцам. Затем работорговцы с прибылью продавали свой товар в Греции. Геродот сообщает, что некоторые фракийцы – народ, живший к северу от континентальной Греции, «продавали своих детей на чужбину»[40]. Это сообщение, вероятно, означает, что некая группа фракийцев продавала детей, захваченных у других групп фракийцев, которых считали чужаками. Греки воспринимали всех иностранцев, не говоривших по-гречески, как варваров (barbaroi) – людей, чья речь звучала для греков как бессмысленное бормотание – «бар-бар». Греки не считали всех варваров одинаковыми: те могли быть храбрыми или трусливыми, умными или недалекими, но не являлись, по греческим представлениям, достаточно воспитанными. Греки, подобно фракийцам и другим народам, у которых существовало рабовладение, легче обращали в рабство тех, кто казался им непохожим, чья этническая и культурная чуждость позволяла не обращать внимания на их человеческую сущность. Греки, однако, обращали в рабство и других греков. Особенно тех, кто потерпел поражение в войне, но эти греки-рабы не были членами того же города-государства, что и их хозяева. Богатые семьи давали рабам-грекам какое-то образование, чтобы те могли служить наставниками для детей, потому что в то время еще не существовало школ, содержащихся за общественный счет.

Рабовладение стало нормой в Греции только к 600 г. до н. э. В конечном счете стоимость раба упала настолько, что даже семьи со средним достатком могли позволить себе одного или двух. Тем не менее даже богатые греческие землевладельцы никогда не приобретали толпы рабов, сравнимые с теми, что поддерживали римскую систему водоснабжения во времена империи или работали на плантациях американского Юга перед Гражданской войной в США. Например, содержать в течение круглого года большое число рабов в Греции было экономически невыгодно, потому что сельское хозяйство там требовало обычно недолгих периодов интенсивного труда, перемежаемых длительными промежутками бездеятельности, когда рабов требовалось кормить, но нечем было занять.

И все же к V в. до н. э. численность рабов в некоторых городах-государствах достигала не менее трети всего населения. Этот процент означает, конечно, что мелкие землевладельцы, их семьи и наемные свободные работники все еще составляли большинство трудового населения в греческих городах-государствах. Особая система рабства в Спарте, как будет показано далее, представляет собой редкое исключение из этой ситуации. Богатые греки повсюду считали зазорным трудиться на кого-то другого, но их отношение не соответствовало реалиям жизни многих бедняков, зарабатывавших на жизнь любой работой, которую удавалось найти.

Как и свободные трудящиеся, рабы выполняли все виды работ. Жизнь домашних рабов – часто это были женщины – подвергалась меньшим физическим опасностям. Они поддерживали чистоту, готовили пищу, носили воду из общественных источников, помогали супруге хозяина ткать, следили за детьми, сопровождали главу семьи, когда тот совершал покупки (по греческому обычаю), а также выполняли другие домашние дела. Не могли они отказать и в том случае, если хозяин требовал сексуальных услуг. Рабы, трудившиеся на небольших предприятиях, например в гончарных мастерских или кузницах, а также на полях, часто работали рядом со своими хозяевами. Богатые землевладельцы, конечно, могли назначить одного из рабов надсмотрщиком, чтобы тот следил за работой других рабов, когда хозяева оставались в городе. Самые худшие условия выпадали на долю тех рабов, которых сдавали для работы в тесных, чреватых обвалами штольнях немногочисленных золотых и серебряных рудников Греции. Это был изнурительный и опасный труд в каторжных условиях, в темноте и тесноте. Владельцы могли наказывать своих рабов так, как считали нужным, и даже убивать, не опасаясь каких-либо заметных последствий. (Убийство раба хозяином считалось по меньшей мере предосудительным, а в Афинах классического периода, возможно, и незаконным, но наказание могло состоять лишь в ритуальном очищении.) Сильные побои, которые приводили к инвалидности трудоспособного раба, и казни физически крепких рабов были, вероятно, редкими, поскольку уничтожение столь полезной собственности было для хозяина экономически бессмысленным.

Несколько более независимыми чувствовали себя так называемые общественные рабы (dmosioi, «принадлежащие народу»), находившиеся в собственности города-государства, а не частных лиц. Они жили самостоятельно и выполняли особые задачи. В Афинах, например, общественные рабы в более позднее время отвечали за качество чеканки монет. Они также исполняли осуждаемые обществом обязанности, связанные с применением силы против граждан, например оказывая поддержку должностным лицам при аресте преступников. Официальным городским палачом в Афинах тоже был общественный раб. Рабы, приписанные к храмам, не имели отдельных хозяев, так как принадлежали божеству святилища, слугами которого они были, как показано, например, в трагедии афинского драматурга Еврипида «Ион», поставленной в конце V в. до н. э.

В лучшем случае домашние рабы, у которых были человеколюбивые хозяева, могли жить, не сталкиваясь с жестокими наказаниями. Им даже могли разрешать сопровождать семейство хозяина в путешествиях и присутствовать при совершении религиозных обрядов, например жертвоприношений. Однако, не имея права обзавестись своей семьей, владеть имуществом, лишенные юридических или политических прав, они жили в отчуждении от обычного общества. По словам античного комментатора, жизнь рабов заключалась в «работе, наказании и еде»[41]. Их труд способствовал устойчивости экономики греческого общества, но редко приносил пользу им самим. И все же, несмотря на свое несчастное положение, греческие рабы – за исключением Спарты – почти никогда не устраивали крупных бунтов, возможно, потому, что слишком различались и по языкам, и по происхождению, и слишком далеко находились от родины, чтобы, подняв восстание, бежать туда от хозяев. Иногда владельцы по доброй воле освобождали рабов, а некоторые обещали свободу в будущем как награду за тяжелый труд. Освобожденные рабы не становились гражданами греческих полисов, а оказывались в положении постоянно проживающих чужеземцев, метеков. Ожидалось, что они будут помогать своим прежним хозевам в случае надобности.

Домохозяйство и брак

С появлением в греческом городе-государстве развитого рабовладения увеличились и домохозяйства, добавив новых обязанностей женщинам, в особенности богатым, чья жизнь была посвящена управлению домом. Супруги содержали семью совместно, но если мужья проводили время вне дома, возделывая землю, участвуя в политической жизни и общаясь с друзьями, то на долю жен выпадало собственно управление домашним хозяйством (oikonomia, от которого произошло современное слово экономика). Женам надлежало растить детей, следить за хранением продовольствия и приготовлением еды, вести семейные финансы, руководить работой домашних рабов и ухаживать за ними, если те вдруг заболевали. Главным занятием было ткачество, поставлявшее ткани для пошива одежд. Ткани были дорогие, особенно цветные и узорчатые; их носили женщины, если их семьи могли себе позволить такую роскошь (илл. 4.3). Таким образом, домашнее хозяйство зависело от женщин, чей труд позволял семье быть экономически самодостаточной, и от мужчин-граждан, участвовавших в общественной жизни полиса.

Бедные женщины работали вне дома, часто в мелких лавках на общественном рынке (агоре), располагавшемся в центре каждого поселения. Лишь в Спарте женщины могли заниматься физической подготовкой наряду с мужчинами. Главная роль, отведенная женщинам в общественной жизни города-государства, состояла в участии в религиозных обрядах, государственных празднествах и похоронах. В некоторых празднествах могли участвовать только женщины – особенно связанных с культом Деметры, которую греки почитали за то, что она научила их жизненно важному искусству земледелия. В качестве жриц женщины исполняли общественные обязанности в различных официальных культах, которых, например в Афинах к V в. до н. э., было более 40. Женщины, занимающие эти посты, часто пользовались значительным уважением, получали практическую выгоду в виде выплачиваемого государством жалованья, а также бльшую свободу появляться на публике.

В браке женщины оказывались под юридической опекой мужей – так же как до замужества были под опекой отцов. Браки устраивались мужчинами. Опекун женщины – отец, а в случае его смерти дядя или брат – обычно договаривался о помолвке ее с сыном другого мужчины, когда она была еще ребенком, возможно лет в пять. Помолвка была важным общественным событием, проходившим в присутствии свидетелей. Опекун в этой ситуации повторял формулу, выражавшую главную цель брака: взять «по закону в свой дом свободную женщину для рождения законных детей»[42]. Сам брак обычно заключался, когда девушка только вступала в подростковый возраст, а жених был на 10–15 лет старше. Гесиод советовал мужчине «лет тридцати ожениться – вот самое лучшее время», в жены же брать юную девушку: «года четыре пусть зреет невеста, женитесь на пятом»[43]. Вступление в законный брак означало, что невеста будет жить в доме своего мужа. Переход в дом мужа в современной свадебной церемонии очень напоминает греческий брак. Женщина приносила с собой приданое (это могла быть земля, дававшая доход, если она была богата) и личное имущество, которое становилось частью достояния нового домохозяйства и могло быть унаследовано ее детьми. Закон обязывал мужа сохранять приданое и вернуть его в случае развода. При разводе большее значение имела власть, а не право. Муж мог выгнать жену из своего дома, но и жена теоретически могла по своей инициативе уйти от мужа, вернувшись под опеку родственников-мужчин. Ее свобода действий, однако, могла быть ограничена, если муж силой удерживал ее. Нормой в Древней Греции была моногамия, а нуклеарная семья (то есть муж, жена и дети, живущие вместе под одной крышей, без других родственников) была распространена повсюду, за исключением Спарты, хотя на разных этапах жизни супруги могли жить вместе с другими родственниками. Полноправные мужчины могли безнаказанно вступать в половые отношения с рабынями, иностранками, проститутками или несовершеннолетними свободными юношами, если те выражали согласие. У полноправных женщин не было такой сексуальной свободы, а супружеская измена влекла за собой суровое наказание и для женщин, и для их преступных партнеров-мужчин. Спарта, как часто случалось в отношении греческих социальных норм, была исключением. Там бездетная женщина могла вступить в связь с другим мужчиной, чтобы родить ребенка, если на то было согласие мужа.

Хотя греческие города-государства отличались размерами и объемом имеющихся в их распоряжении природных ресурсов, на протяжении архаической эпохи сформировались общие базовые политические институты и традиции: гражданство, рабовладение, ограничение юридических прав женщин и исключение их из политики, а также сохранение господства богатой знати в общественной жизни. Но эти особенности получили в каждом из городов-государств различное развитие. Судя по отдельным сообщениям, монархия в Греции практически умерла с концом Микенской цивилизации. В любом случае правление в Спарте двух царей, передававших власть по наследству, оформилось скорее как часть ее сложной олигархической системы, а не функционировало как монархия в обычном смысле, при которой единовременно у власти стоит один правитель и нет сложных и строгих требований разделения власти, которым следовали спартанские «цари». В Спарте и некоторых других полисах Греции ограниченное число мужчин-граждан пользовались значимой политической властью, создав таким образом политическую систему, названную олигархией (oligarchia по-гречески – «власть немногих»). В других городах-государствах утвердилось господство единовластного правителя, захватившего власть каким-либо незаконным, иногда насильственным, образом, которого греки называли тираном (от греческого tyrannos). Власть тирана, переходившая от отца к сыну, зафиксирована несколько раз во всем пространстве греческого мира, от городов-государств на Сицилии на западе до острова Самос у берегов Ионии на востоке, хотя большинство этих режимов не смогли удержаться у власти дольше пары поколений.

800–600 гг. до н. э.: возникновение особых зконов и традиций спартанского общества.

Ок. 730–710 гг. до н. э.: спартанцы вторгаются в Мессению в ходе Первой Мессенской войны.

Ок. 657 г. до н. э.: Кипсел из рода Бакхиадов становится тираном Коринфа.

Ок. 640–630 гг. до н. э.: спартанцы вторгаются в Мессению в ходе Второй Мессенской войны. В Афинах начинает формироваться демократия.

Ок. 632 г. до н. э.: в Афинах Килон пытается захватить власть силой.

Ок. 630 г. до н. э.: родилась Сапфо.

625 г. до н. э.: смерть Кипсела. Тираном Коринфа становится его сын Периандр.

621 г. до н. э.: законы Драконта в Афинах.

594 г. до н. э.: афиняне призывают Солона переписать законы, чтобы положить конец социальным и экономическим конфликтам.

546 г. до н. э.: Писистрат с третьей попытки становится тираном в Афинах.

Ок. 540 г. до н. э.: начало тирании на Самосе.

Ок. 530 г. до н. э.: Пифагор бежит с Самоса в Южную Италию.

527 г. до н. э.: смерть Писистрата, его сын Гиппий становится тираном в Афинах.

510 г. до н. э.: род Алкмеонидов при военной помощи спартанцев свергает тиранию в Афинах.

508 г. до н. э.: Клисфен начинает демократические реформы в Афинах. Спартанское вторжение отражено народом Афин.

Тем не менее в других городах-государствах появляются ранние формы демократии (dmocratia – власть народа), предоставляющие всем гражданам мужского пола право на участие в управлении. Это была совершенно новая форма правления; современные люди могут не осознавать, насколько значимо ее появление, поскольку, основываясь на своем опыте, полагают демократию существующим «по умолчанию» принципом политической организации. Собрания мужчин, обладающих некоторым влиянием на царя, существовали в некоторых ранних государствах древнего Ближнего Востока: мудрые правители всегда искали мудрых советников, чтобы отслеживать настроения в народе, но греческая демократия вырвалась на неведомый уровень, отдав всю политическую власть в руки граждан-мужчин. Самую известную демократию в Греции установили афиняне, и личная свобода граждан-мужчин расцвела до степени, не виданной прежде в античном мире и редкой даже ныне. Эти расходящиеся пути политического и общественного развития города-государства говорят о масштабе проблем, с которыми столкнулись греки в попытках выстроить в архаическую эпоху новый образ жизни и, пересоздавая сферу политики, поддержать растущее население за счет сельского хозяйства и торговли (илл. 5.1). В ходе этих попыток перспективно мыслящие люди также стали по-новому формулировать понимание физического мира, свое отношение к нему и взаимоотношения людей друг с другом. Новизна этих философских и естественно-научных идей стала эхом новых политических обстоятельств.

Ранняя Спарта

Спартанцы сделали олигархию политической основой общества, всегда готового к войне. Спартанский образ жизни стал повсеместно известен своей дисциплиной, особенно ярко проявлявшейся в рядах спартанской пехоты, самой мощной военной силы в Греции архаической эпохи. Безопасную основу для наращивания ее мощи создавало удобное для обороны местоположение Спарты, разместившейся на узкой, протянувшейся с юга на север равнине между труднопроходимыми горными хребтами Юго-Восточного Пелопоннеса, в области, называвшейся Лакония. (Отсюда местное именование спартанцев – лаконцы; также их могли называть лакедемонянами по альтернативному названию Спарты – Лакедемон.) Город-государство имел выход к морю через Гифеон – порт, располагавшийся примерно в 40 км южнее от главного города, но порт этот находился на опасном участке Средиземного моря, окутанном опасными ветрами и изобилующими предательскими течениями. Из-за этого враги не могли угрожать Спарте с моря, но относительная изолированность от него не позволила спартанцам стать умелыми моряками. Их сила и их интересы оставались привязанными к материку.

Греки полагали, что предками спартанцев были дорийцы, вторгшиеся в Пелопоннес из Центральной Греции и покорившие первоначальных обитателей Лаконии около 950 г. до н. э., но, как упоминалось выше, данные археологии указывают, что никакого единичного «дорийского вторжения» не было. В историческое время жители Лаконии говорили на дорийском диалекте греческого языка, но нет никаких надежных свидетельств, позволивших определить их первоначальное происхождение. Изначально спартанцы поселились как минимум в четырех небольших деревнях, две из которых явно занимали господствующее положение. Эти ранние поселения позже объединились, образовав ядро того, что в архаическую эпоху стало полисом спартанцев. Этот процесс политического объединения греки назвали синойкизмом («союзом домохозяйств»). В ходе синойкизма люди продолжали жить в своих деревнях даже после того, как одно из поселений становилось главным городским центром нового города-государства. (Синойкизм имеет место и в том случае, если все перебираются в единый центр.) Со временем это объединение превратило Спарту в одну из самых могущественных общин в Лаконии, и тогда спартанцы стали использовать эту силу, чтобы завоевать окрестных греков. Мы не можем определить хронологию распространения владычества спартанцев в Лаконии, а затем и в Мессении на западе Пелопоннеса, но, как будет рассказано далее, эта последовательность оказала серьезное и устойчивое влияние на жизнь спартанцев.

Очевидным следствием компромисса, потребовавшегося для того, чтобы достичь единства Спарты, стало появление у спартанцев двух наследовавших власть военных вождей, пользовавшихся высшим авторитетом, которых называли царями. Эти цари, которые, возможно, первоначально были вождями двух господствующих деревень, являлись духовными главами Спарты и командующими ее армии. Власть царей в принятии решений и проведении политики не была неограниченной, поскольку они выступали не в качестве чистых монархов, но скорее как лидеры олигархической верхушки, правящей спартанским городом-государством. Соперничество двух царских фамилий время от времени приводило к яростным спорам, и изначальный обычай иметь двух главнокомандующих парализовал спартанское войско, когда в ходе военной кампании между царями возникали разногласия в вопросах стратегии. Поэтому в итоге спартанцы решили, что во время войны командовать будет лишь один царь.

«Немногие», принимавшие в Спарте политические решения, – это группа из 28 мужчин старше 60 лет, а также два царя. Эта группа из 30 человек, называвшаяся советом старейшин (герусией), выдвигала предложения перед собранием всех свободных взрослых мужчин. Народное собрание располагало лишь ограниченной властью внести в представленные предложения какие-либо поправки; в большинстве случаев ожидалось, что оно одобрит планы совета. Отклонялись предложения редко, потому что совет сохранял право снять их, если реакция участников собрания говорила о том, что итог голосования будет отрицательным. В соответствии со спартанской традицией, в случае «если народ постановит неверно, старейшинам и царям распустить» народное собрание, а решение не считать принятым[46]. Предложение могло быть представлено совету позже – после того как удастся заручиться поддержкой для его прохождения.

Уравновешивала влияние царей и герусии коллегия из пяти ежегодно избираемых «надзирателей» (эфоров). Избираемые из числа всех взрослых граждан-мужчин, эфоры созывали герусию и народное собрание, а также пользовались значительной юридической властью, осуществляя суд и наказание. Они могли выдвигать обвинения даже против царя и заключать его в тюрьму до суда. Создание коллегии эфоров подрывало политическую власть олигархической герусии и царей, потому что задачей эфоров было обеспечить верховенство закона. Афинянин Ксенофонт позже писал: «При появлении царя встают все, кроме эфоров, которые продолжают сидеть на своих сульях. Эфоры и царь ежемесячно обмениваются клятвами: эфоры присягают от лица полиса, царь – от своего имени. Царь клянется править, сообразуясь с законами, установленными в государстве, а полис обязуется сохранять царскую власть неприкосновенной, пока царь будет верен своей клятве»[47].

Соседи и рабы спартанцев

Особенности спартанского образа жизни возникли, в сущности, как ответ на необходимость жить в окружении людей, которых спартанцы завоевали и поработили, чтобы использовать их труд, но которые числом значительно превосходили завоевателей. Чтобы сохранять господство над завоеванными и враждебными соседями, у которых они отбирали пищу и заставляли работать, спартанцам пришлось превратиться в общество воинов, постоянно стоявших на страже. Они преобразовали свое общество, радикально перестроив традиционную семейную жизнь, подчинив ее строгим законам и обычаям, регулирующим практически все стороны жизни. Искусство, литература и развлечения ограничивались во имя укрепления общих ценностей – преданности обществу и покорности законам. Постоянно и ежедневно утверждая строгий кодекс ценностей, спартанцы гарантировали собственное выживание среди врагов, которых они сами создали, поработив своих собратьев-греков Южного Пелопоннеса. Поэт VII в. до н. э. Тиртей, чьи стихи полны отсылок к мифологии, демонстрируя литературную изысканность поэзии ранней Спарты до того, как воинская культура вытеснила эти достижения, высказал следующий свод правил, поставив превыше всех достоинств мужество в битве:

Некоторые из завоеванных обитателей Лаконии не были обращены в рабство, и им было позволено жить в общинах, пользовавшихся самоуправлением. Их называли «периэки», буквально «живущие вокруг» (perioikoi), что можно также перевести как «соседи». Этим жителям Лаконии вменялись в обязанность служба в спартанском войске и уплата налогов; все вместе они назывались «лакедемоняне». И все же в Спарте у них не было гражданских прав. Возможно, из-за того, что они сохранили личную свободу и собственность, периэки почти никогда не восставали против господства спартанцев. Совсем иной была судьба многочисленных покоренных жителей Пелопоннеса, оказавшихся в рабстве в положении илотов – слово это восходит к тому, как греки называли «захваченных в плен». Поздние античные комментаторы считали илотов оказавшимися «между свободой и рабством»[50], потому что они не были личной собственностью отдельных спартанцев, но скорее рабами, принадлежавшими всей общине, и только она могла их освободить. У илотов имелось подобие семейной жизни; рожденные ими дети должны были поддерживать число тех, кто трудился в сельском хозяйстве или в домашнем хозяйстве и тем самым мог освободить граждан Спарты от подобных забот. Спартанские мужчины отращивали очень длинные волосы только для того, чтобы подчеркнуть свой высокий статус воинов, а не работников, которым длинные волосы причиняли бы неудобства.

Когда пригодных для земледелия территорий в Лаконии стало слишком мало, чтобы прокормить всех граждан Спарты, спартанцы напали на своих соседей на юго-западе Пелопоннеса – мессенцев. В ходе двух Мессенских войн, Первой (ок. 730–710 гг. до н. э.) и Второй (ок. 640–630 гг. до н. э.), спартанское войско захватило Мессению, занимавшую около 40 процентов территории Пелопоннеса, и низвела мессенцев до положения илотов. С появлением десятков тысяч илотов-мессенцев общая численность илотов стала намного превышать общее количество граждан Спарты, составлявшее тогда, вероятно, 8000–10 000 мужчин. Мессенское предание о царе Аристодеме ярко рисует ужасное чувство утраты, постигшей мессенцев. Они вспоминали Аристодема, принесшего любимую дочь в жертву богам подземного мира в попытке заручиться их помощью, чтобы победить спартанцев. Когда начатая им партизанская война против спартанцев окончилась поражением, Аристодем в отчаянии заколол себя на могиле дочери. Лишенные свободы и своего полиса, илоты-мессенцы всегда искали случая поднять восстание против спартанских поработителей и вернуть себе древние свободы.

В частной жизни илоты могли иметь кое-какое личное имущество и исповедовать свою религию, как, в общем, все рабы в Греции. Однако в публичной сфере илоты жили под постоянной угрозой официально одобряемого насилия. Ежегодно эфоры формально объявляли о состоянии войны между Спартой и илотами, тем самым позволяя любому спартанцу убить илота без страха быть наказанным по закону или опасения оскорбить богов несанкционированным убийством. Часто побивая илотов, заставляя их ради урока юным спартанцам напиваться допьяна на публике, носить шапки из собачьей шкуры, чтобы их всегда можно было заметить, а также подвергая всяческим оскорблениям, спартанцы постоянно подчеркивали свое отличие от илотов. Таким способом спартанцы возводили моральный барьер между собой и илотами, желая оправдать жестокое отношение к собратьям-грекам. Поэтому илоты яростно ненавидели спартанцев.

Илоты ценились тем, что работали на спартанцев. И в Лаконии, и в Мессении илоты прежде всего были заняты на полях, принадлежавших землевладельцам-спартанцам, и были навечно прикреплены к этой земле. Кроме того, некоторые илоты являлись домашними слугами. К V в. до н. э. илоты также сопровождали спартанцев в военных походах, перенося тяжелое снаряжение гоплитов. В крупных конфликтах спартанцы даже вооружали илотов, используя их как воинов с обещанием возможного освобождения за проявленную доблесть. Немногочисленные илоты, избежавшие таким образом порабощения, считались неполноправными гражданами (neodamodeis) и пребывали в состоянии социальной и политической неопределенности, детали которой неясны. Большинство илотов, однако, не надеялись на свободу, а ненависть к хозяевам толкала их на мятежи всякий раз, когда они видели шанс освободиться, выгнав спартанцев со своей земли. Историк Ксенофонт, хорошо знавший Спарту, писал о чувствах, которые мятежные илоты питали к спартанцам: они говорили, что «с удовольствием съели бы их живьем»[51].

Именно это враждебное население, обреченное на рабский труд в сельском хозяйстве, обеспечивало свободных спартанцев продовольствием. Это позволило мужчинам Спарты полностью посвятить себя военной подготовке, чтобы в качестве гоплитов защищать свой полис от внешних врагов и подавлять восстания илотов, особенно в Мессении. Как писал Тиртей, илоты

Это принудительная выплата половины всего произведенного илотами, работавшими на земле каждой свободной семьи, равнялась предположительно 70 мерам ячменя ежегодно хозяину дома, 12 – его жене, наряду с эквивалентным количеством плодов и другой продукции. В целом этого количества продовольствия хватало, чтобы прокормить шесть или семь человек. Предполагалось, что илоты должны существовать на уровне прожиточного минимума, спартанцев могли наказать, если те позволяли подвластным им илотам есть столько, чтобы те толстели. Отмечая контраст между свободными от будничных трудов спартанцами и ужасным положением илотов, афинянин Критий писал: «В Лаконии живут и свободнейшие из греков, и самые порабощенные»[53].

Спартанский образ жизни

Весь образ жизни спартанцев был жестко регламентирован, чтобы держать войско в состоянии постоянной готовности; личный выбор образа жизни не предполагался. Мальчики жили дома только до семилетнего возраста, после чего переселялись в общие казармы, где жили вместе с другими мужчинами до 30 лет. Бльшую часть времени они занимались физической подготовкой, охотой, упражнялись с оружием, а также им прививались спартанские ценности: мальчики слушали сказания о храбрости и героизме за совместными трапезами, возглавляемыми старшими мужчинами. Дисциплина была жесткой, с физическими наказаниями и устными порицаниями за плохое подчинение наставникам. Жесткое принуждение, требовавшее только исполнять и подчиняться, готовило юношей к тяжелой жизни воина. Например, им не дозволялось говорить по своей инициативе (современное слово «лаконичный», означающее «краткий», происходит от древнего греческого названия Спарты и ее жителей). Мальчиков также специально недокармливали, с тем чтобы, стараясь незаметно украсть еду, они учились скрытности. Однако, если их все же ловили с поличным, наказание и порицание следовали незамедлительно. Известная спартанская легенда говорит о том, как серьезно мальчики относились к возможной неудаче: удачно украв лису и спрятав ее под одеждой, спартанский мальчик умер из-за того, что она прогрызла ему живот, но до конца молчал, чтобы не быть уличенным в воровстве. Ко времени классической эпохи юношей на время отправляли бродить по окрестностям как членов особых отрядов (криптий, krypteia), задачей которых было убивать любого из илотов, казавшегося способным убить спартиата или склонного к мятежу. Те, кому не удавалось вынести тяготы спартанского воспитания, считались опозоренными и не достойными статуса «равных, подобных друг другу» (homoioi – иногда это слово переводят как «равные»), официального именования взрослых мужчин, пользующихся полными правами гражданина, уважением сообщества и участвующим в политике. Только сыновья царского рода были избавлены от этого долгого и сурового обучения, называемого agog («руководство, «тренировка»), чтобы избежать возможных осложнений, если царский сын не осилит курс и будет опозорен. Страх неудачи и ужас перед публичным унижением преследовали спартанцев на протяжении всей жизни, и храм Страха они воздвигли потому, что верили: это божество сплачивает их общество воедино[54].

Каждый гражданин, прошедший агоге, должен был завоевать приглашение в одну из мужских групп, совместно принимающих пищу, – в так называемый общий стол (сисситию, sussition), – в каждой их которых было около 15 человек. Претендентов тщательно проверяли члены группы, любой из них имел право высказаться против соискателя и отправить его к другому общему столу. Пройдя проверку, новый член принимался на условии, что будет регулярно вносить для общей трапезы долю ячменя, фиг, специй и вина, получаемых со своего семейного участка, на котором работают илоты. Очевидно, что к этому добавлялось и некоторое количество мяса, так как спартанская кухня была печально знаменита черной кровяной похлебкой из свинины, которую все прочие греки считали практически несъедобной. Возможно, ее готовили из диких кабанов, на которых любили охотиться спартиаты. Ради этого занятия члены сисситий официально освобождались от обязательных общих трапез. Если кто-то не мог вносить свою долю, ему отказывали в трапезе и он полностью терял гражданские права.

Столь долгое пребывание на таких общих застольях укрепляло в душах юных спартанцев ценности своего общества. Там они выучивались называть всех старших мужчин «отцами»: этим подчеркивалась верность гражданина, прежде всего, сообществу в целом, а не своему роду. В группах сотрапезников старшие мужчины присматривали себе любимцев из числа молодежи, создавая узы близости, включая и физическую любовь к тем, рядом с кем им предстоит идти на смертный бой. Спарта была одним из тех греческих городов-государств, где разрешался или даже поощрялся такой род гомосексуальных связей между мужчинами – любовные связи взрослых мужчин с незрелыми юношами, запретные в других местах. В греческом мире не было единого стандарта, определяющего приемлемость сексуального поведения среди мужчин, и современная терминология и нормативные суждения относительно сексуального поведения зачастую не подходят при описании сложной реальности и разнообразия древнегреческих практик, особенно с точки зрения гендерных норм. В Спарте, например, «достойные и благородные» женщины могли вступать в любовные связи с юными девушками[55], в других полисах подобные отношения не допускались. В застольях спартанский юноша учился выдерживать грубые шутки и даже насмешки, типичные для военизированной жизни их города-государства. В общем, для взрослевшего юноши общие трапезы во многом были одновременно и продолжением школы, и заменой семье. Мужская группа оставалась его главным социальным кругом, даже когда он достигал зрелости и обзаводился семьей. Назначение этого круга общения заключалось в том, чтобы выковать его систему ценностей и поддерживать ее в соответствии с требованиями единственно достойного спартанского мужчины дела – подчиняться приказам и без страха смотреть в лицо опасности, как подобает воину. Тиртей увековечил этот идеал в своих строках:

Спартанские женщины были известны во всем греческом мире своей относительной свободой. Другие греки считали непристойным, что спартанские девочки занимаются физическими упражнениями вместе с мальчиками – и почти без одежды. По-видимому, женщины в Спарте использовали свободу от труда, которую обеспечивало наличие илотов, чтобы сохранять себя в физической форме и рожать здоровых детей, воспитывая из них строгих приверженцев спартанских традиций. Тренированность и была их украшением, поэтому они не пользовались косметикой. Метафора мужского идеала спартанской женщины встречается, например, в стихах поэта конца VII в. до н. э. Алкмана, писавшего песни, которые исполнялись мужскими и женскими хорами на представлениях, обычных для спартанских гражданских и религиозных празднеств. Ослепительно прекрасная и одаренная предводительница женского хора, пишет он,

Хотя в Спарте намеренно запрещалось хождение обычной монеты, чтобы отвратить от накопления материальных богатств, женщины, как и мужчины, могли владеть землей частным образом. Вероятно, дочери наследовали часть земли и имущества, равную половине того, что получали их братья, но они получали свою долю раньше, вступая в брак, а не только после смерти отца. В поздней Спарте все больше земли оказывалось в собственности женщин из-за убыли мужского населения в результате военных потерь, особенно в классическую эпоху.

Поскольку мужья редко бывали дома, женщины управляли хозяйством и домочадцами, включая слуг, дочерей и сыновей, еще не отданных в общественное воспитание. Как следствие, спартанские женщины в своем доме пользовались властью, нигде больше в Греции не виданной. До 30-летнего возраста муж не имел права жить дома со своей семьей, и даже только что женившиеся мужчины наносили лишь краткие визиты женам, проскальзывая в свои дома по ночам. Спартанцы полагали, что из-за этого соитие только яростнее и дети получаются крепче. Эта традиция была лишь одним из спартанских обычаев гетеросексуального поведения, которые греки находили странными. Как уже упоминалось, если муж оказывался бесплоден, при общем согласии замужняя женщина могла забеременеть от другого мужчины: столь настоятельной была потребность в потомстве в этом жестко регулируемом обществе. Другие греки считали подобное соглашение безнравственным. Мужчины по закону были обязаны жениться, холостяков штрафовали и подвергали общественному осмеянию. Свобода спартанских женщин от некоторых ограничений, которые налагались на них в других греческих городах-государствах, имела ту же цель, что и этот закон: обеспечить живую силу для спартанского войска. К началу классической эпохи вечная проблема обострилась, так как не хватало детей, чтобы предотвратить резкое сокращение гражданской общины Спарты. В конечном итоге секс не спас Спарту. Катастрофическое землетрясение 465 г. до н. э. и последовавшее восстание илотов погубили огромное количество спартанцев, и население так и не восстановилось численно, поскольку уровень рождаемости был слишком низок, чтобы восполнить потери в людях, наиболее ценном для полиса богатстве. В итоге спартанцам не удалось родить достаточно детей, чтобы уберечь свое некогда мощное государство от сокращения населения до мизерного количества – настолько малого, что в IV в. до н. э. их город-государство сделался малозначимым в международных делах. Эта перемена – уход Спарты с положения самого могущественного государства Греции Архаической эпохи до положения статиста на международной сцене ко времени Александра Македонского, вероятно, самое яркое подтверждение ключевого значения демографии в истории, дошедшее до нас из Античности.

Ожидалось, что все граждане Спарты должны отбросить личные стремления и сделать целью свой жизни, включая рождение детей, служение городу-государству. Это было тяжкое бремя, потому что постоянной угрозой для выживания Спарты была ее же экономическая основа – великое множество илотов. Поскольку благосостояние Спарты зависело от систематического и жестокого угнетения этих порабощенных греков, вся ее политическая и социальная система, словно луч лазера, была сфокусирована на свирепой воинственности и консервативных ценностях. Перемены для Спарты были опасны. Спартанцы одновременно узаконили на основе своих мужских объединений, сисситий, некую форму равенства, отказывая при этом в общественном и политическом равенстве обычным гражданам, отдав власть узкому олигархическому кругу. Другие греки, хотя и не желали жить, как спартанцы, восхищались высоким уважением, которое спартанцы питали к своим законам как руководству к жизни во враждебном окружении – эту враждебность они создали сами.

Возвышение тиранов

Во многих греческих полисах стремление избежать господства олигархий привело к появлению власти первых тиранов. Самая известная ранняя тирания возникла в Коринфе около 657 г. до н. э. как оппозиция олигархии, возглавляемой родом Бакхиадов. Под господством Бакхиадов Коринф в VIII – начале VII в. до н. э. вырос в самый экономически передовой город в архаической Греции. Коринфяне, например, продвинулись столь далеко в судостроении, что другие греки заказывали у них постройку кораблей. Сильный коринфский флот служил опорой Бакхиадам для основания заморских колоний на острове Керкира у северо-западных берегов Греции и Сиракуз на Сицилии, которые сами стали крупными морскими державами.

Бакхиады правили жестоко и, несмотря на их важную роль в процветании Коринфа, не пользовались популярностью. Кипсел, выходец из знатного рода, сам Бакхиад по матери, заручился народной поддержкой, чтобы захватить власть.

«Он… завоевал восхищение и уважение граждан, так как был мужествен, разумен и заботился о благе народа в противоположность остальным Бакхиадам, гордецам и насильникам», – писал много позже, на рубеже нашей эры, историк Николай Дамасский[58]. Кипсел организовал переворот, свергнув власть Бакхиадов, добившись поддержки со стороны незнатных граждан Коринфа и получив благоприятное пророчество Дельфийского оракула. После захвата власти он безжалостно подавил сопротивление соперников, но популярность его была столь высока, что он мог править, не нуждаясь в телохранителях. Экономическая мощь Коринфа в правление Кипсела возросла за счет экспорта большого количества тонкой керамики, особенно в Италию и Сицилию. Кипсел основал новые колонии на торговых маршрутах в западную часть Средиземного моря, чтобы поддержать коринфскую торговлю в тех краях.

После смерти Кипсела в 625 г. до н. э. власть перешла к его сыну Периандру. Периандр агрессивно продолжал экономическую экспансию Коринфа, основывая колонии на побережье к северо-западу и северо-востоку от Центральной Греции, чтобы увеличить торговлю с богатыми лесом и металлами внутренними районами. Он также развивал торговые связи с Египтом, значение которых для Коринфа сказалось даже в том, что племянника Периандра назвали египетским именем Псамметих. Благополучие города способствовало расцвету новшеств в искусстве, ремеслах и архитектуре. Руины огромного каменного храма Аполлона, строительство которого было начато в тот период, можно увидеть и сегодня (илл. 5.2). Однако, в отличие от отца, суровое правление Периандра не встречало поддержки коринфян. Он сохранил свою власть до самой смерти в 585 г. до н. э., но постоянная враждебность к его правлению скоро привела к свержению его преемника Псамметиха. Коринфские противники тирании после этого установили новую власть, в основе которой был совет восьми магистратов и собрание из 80 мужчин.

Греческая тирания представляла собой особый тип правления по нескольким причинам. Хотя тираны по определению были правителями, узурпировавшими власть силой или угрозой ее применения, а не получили ее по наследству как законные цари, они после прихода к власти создавали собственные династии, чтобы сохранять свою тиранию: им хотелось, чтобы во главе государства оказались их сыновья или племянники. Кроме того, люди, становившиеся тиранами, как правило, принадлежали к знати или хотя бы к ней приближались, но им тем не менее удавалось добиться поддержки переворота со стороны простых граждан. Там, где мужчина, не имевший собственности, не мог считаться гражданином или по меньшей мере полноценно участвовать в политической жизни города-государства, тираны, возможно, завоевывали приверженцев, распространяя права гражданства и другие привилегии на более бедные слои населения. Кроме того, тираны во время своего правления иногда сохраняли действующие законы и политическую организацию городов-государств, поддерживая таким образом стабильность в обществе.

Как и в Коринфе, большинству тираний, чтобы сохранить власть, требовалось добиться в своих городах-государствах народной поддержки, потому что именно простой народ составлял большинство в войске. Так, династия тиранов на острове Самос в Эгейском море, пришедшая к власти около 540 г. до н. э., инициировала масштабные строительные проекты – и на благо своего полиса, и для трудоустройства населения. Самосцы начали строительство храма Геры, который должен был стать крупнейшим в греческом мире, и значительно улучшили водоснабжение города, прорыв к отдаленным источникам большой туннель, размеры которого впечатляют и сегодня. Это чудо инженерной мысли высотой более 2,5 метра тянется на расстояние около 2 километров сквозь гору 300-метровой высоты. Поздние тирании, возникшие в городах-государствах Сицилии, также возводили прекрасные храмы и общественные здания.

Политическое развитие Афин

В греческой традиции было принято объяснять все значимые перемены вроде основания полисов или создания законодательства деятельностью в далеком прошлом какого-либо одного «изобретателя». Подобно спартанцам, почитавшим легендарного Ликурга основателем своего города-государства, афиняне полагали, что их полис возник благодаря одному человеку. Его создание из нескольких соседствующих поселений Аттики, полуострова на юго-восточной оконечности континентальной Греции, афинские легенды приписывали Тесею. Поскольку на побережье Аттики имелось несколько удобных гаваней, афиняне были больше предрасположены к мореходству и контактам с другими народами, чем почти запертые на суше спартанцы.

В мифе Тесей предстает странствующим искателем приключений, чьим самым ярким подвигом стало добровольное согласие отправиться в качестве заложника на Крит, чтобы убить Минотавра, чудовищного людоеда с телом человека и головой быка, которому скармливали афинских юношей и девушек в искупление за убийство сына царя Миноса. Как и другие приключения Тесея, это свершение стало излюбленным сюжетом для художников. Подвиги Тесея, как их называли в подражание деяниям другого знаменитого греческого героя, Геракла, в основном представляли собой успешные схватки с чудовищами и преступниками, угрожавшими цивилизованной жизни. Поэтому его возвысили до статуса культурного героя, поддерживающего общественные и нравственные устои города-государства. Напротив, победы Геракла, героя дорийских греков, над чудовищами и преступниками, были, прежде всего, демонстрацией его физической силы и способностей. Легенда о Тесее делала его особенно подходящим для роли основателя такого города, как Афины, поскольку афиняне гордились тем, что приобщили других греков к важнейшим сторонам цивилизованной жизни, к сельскому хозяйству, а также инициировали культ Деметры. Выбор Тесея в качестве основателя полиса, таким образом, выражал чувство превосходства афинян, успешно сыгравших в раннем греческом мире роль «цивилизаторов».

В отличие от большинства поселений, известных в микенский период, Афины явно не подверглись катастрофическому разрушению в конце бронзового века, хотя маловероятно, что вовсе избежали жестоких невзгод, столь обычных в то время. Как бы то ни было, в начале «темных веков» население Афин сократилось – так же как и население всей Греции. Около 850 г. до н. э. в Афинах начинается возрождение сельского хозяйства, о чем свидетельствуют археологические находки наподобие упоминавшейся в главе 3 модели зернохранилища из женского погребения. С 800 по 700 г. до н. э. население Аттики, по-видимому, растет с феноменальной скоростью, а с улучшением экономических условий в начале Архаического периода количество свободных земледельцев увеличивается особенно быстро. Эти мелкие земледельцы, вероятно, начали настаивать на том, чтобы их голос учитывался при принятии политических решений, потому что они чувствовали потребность в справедливости – хотя бы в форме политического равноправия для граждан. Некоторые из этих скромных земледельцев достаточно разбогатели, чтобы приобрести вооружение гоплитов, и, как и зажиточные люди повсюду, вероятно, предъявляли жесткие требования элите, правившей до того времени в Афинах и составлявшей относительно широкую олигархию. Соперничество за общественное положение и богатство мешало олигархам выступить единым фронтом, и они вынуждены были отвечать на это давление, обеспечив участие гоплитов в ополчении граждан, от которого зависела военная мощь Афин. В ранних Афинах статус граждан распространялся и на бедноту, но в данном случае, как и в отношении всей Греции, мы не в состоянии объяснить, как в точности это было достигнуто. Кажется очень вероятным, что более бедные граждане завоевали себе право участвовать в политической жизни, поскольку входили в состав городского ополчения как легковооруженные воины.

Встали ли Афины на путь демократии уже на этой, ранней, стадии политического развития? Мнения ученых по этому вопросу сильно расходятся, но мне представляется, что свидетельства, пусть неполные и туманные, указывают, что к концу VII в. до н. э. мужчины – граждане Афин, как зажиточные, на уровне гоплитов, так и бедные, уже впервые установили в Греции (и впервые в мире) форму правления, которую на основе тех сведений, которыми мы располагаем, можно по праву назвать демократией или по меньшей мере первым серьезным шагом к той демократии, что достигла своего полного расцвета лишь после долгого периода изменений и конфликтов между богатыми и бедными гражданами. Конечно, это была неполная и ограниченная форма демократического правления. Наконец, это была не единственная демократия в Греции, другие греческие полисы (о которых у нас намного меньше сведений) также основали свои демократии.

И все же именно Афины, возвысившиеся после эпохи «темных веков», создали основу для возникновения новой политической и общественной организации. Но очень трудно понять, почему, если следовать такой логике, Афины двинулись к демократии, а не, например, к узкому олигархическому правлению, как Спарта. Вероятно, в зарождении первоначальной демократии в Афинском полисе сыграли роль два обстоятельства – быстрый рост населения и сильное чувство равенства у граждан, переживших жестокие реалии ранних «темных веков», когда большинство людей вели одинаково скудное существование. Те же самые обстоятельства, однако, необязательно отличали Афины от других полисов, где демократия так и не возникла, поскольку в конце «темных веков» и в начале архаической эпохи во всем греческом мире условия были в общем-то одинаковы. Возможно, численность афинских земледельцев росла так быстро, что у них оказалось больше возможностей, чем в других местах, требовать своей доли власти. Их влияние и политическая сплоченность проявились, например, в 632 г. до н. э., когда они собрались «с полей в войско», чтобы противостоять попытке переворота, предпринятой знатным афинянином Килоном[60]. В прошлом победитель Олимпийских игр, женатый на дочери Феагена, тирана Мегар, Килон и несколько его друзей собирались силой установить тиранию.

Скудные сведения говорят, что к VII в. до н. э. все свободнорожденные мужчины-граждане Афин имели право присутствовать на открытых народных собраниях, так называемых экклесиях (ecclesia), «собраниях тех, кто призван», где каждый год избирали девять магистратов – архонтов («правителей»). Архонты возглавляли правительство и выносили решения в спорах и приговоры в уголовных делах. Как и прежде, элита общества все еще преобладала в политической жизни Афин и пользовалась своим положением, чтобы гарантировать избрание в архонты людей своего круга, возможно организовывая группы поддержки при голосовании и составляя союзы с людьми такого же социального и экономического уровня. Право бедноты участвовать в народном собрании носило ограниченный характер, поскольку, помимо выборов архонтов, народные собрания контролировали и их мелкий бизнес, да и народные собрания в то время происходили не часто, разве что действующий архонт решал, что пора ему уходить в отставку.

Политические союзы между членами элиты, однако, часто были недолговечны, а соперничество между людьми, бдительно следящими за общественным статусом друг друга, могло становиться жестоким. После попытки Килона стать тираном, в 621 г. до н. э., возможно под давлением гоплитов, афинянину Драконту поручили установить законы, поддерживающие стабильность и равенство. В итоге он сделался печально знаменит, определив наказанием за большинство преступлений смертную казнь. Афиняне говорили потом, что законы его были так же жестоки, как его имя – Драконт (drakn) по-гречески и означает «змей», или «дракон». Афиняне, как и прочие греки, сохраняли смертную казнь за такие тяжкие преступления, как убийство или измена, но по причинам, которые мы не можем установить, реформы Драконта только усилили напряженность и неустойчивость политической ситуации в Афинах. Ухудшение экономического положения афинских земледельцев, медленно усугублявшееся на протяжении долгого времени, еще больше подрывало устойчивость общества; голодающие крестьяне готовы были на отчаянные поступки, лишь бы накормить свои семьи. Жившие позже афиняне так и не узнали, что вызвало этот экономический кризис, способный разжечь кровопролитное восстание; понятно было лишь, что он натравил богачей на земледельцев и бедноту.

Одной из причин могло быть неустойчивое состояние сельского хозяйства в этот период, приведшее к постепенной концентрации свободных участков земли в руках все меньшего и меньшего числа людей. При натуральном хозяйстве, на уровне которого оставались многие афинские земледельцы, неурожайный год мог означать голод. Кроме того, у земледельцев не было простых способов обратить излишки, полученные в удачный год, в устойчивый капитал, например в деньги, которые можно было бы отложить, чтобы смягчить возможные неудачные годы в будущем, потому что монеты еще не вошли в широкое употребление и Афины еще не чеканили собственную монету. Неудачливым земледельцам приходилось занимать еду и семена для посева у богатых, чтобы выжить. Когда они больше не могли занимать, им приходилось бросать землю и искать работу, чтобы прокормить свои семьи, обычно нанимаясь к более успешным земледельцам. В таких условиях более эффективные или просто более удачливые крестьяне могли приобретать право пользования или даже собственности на участки крестьян-неудачников. Каковы бы ни были причины, но множество бедных афинян явно лишились своих участков, которые перешли к более богатым собственникам около 600 г. до н. э. Кризис был настолько острым, что обедневшие крестьяне попадали в рабство, если не могли расплатиться с долгами. Их экономическая несостоятельность привела к ключевому перелому в политике.

Реформы Солона

Через 25 лет после введения Драконтовых законов жизнь многих бедных афинян стала столь ужасной, что грозила вспыхнуть гражданская война. В отчаянии афиняне в 594 г. до н. э. предоставили Солону особые полномочия для пересмотра законов, чтобы справиться с кризисом. Передать власть в руки одного человека было чрезвычайным решением для города-государства, управление которым основывалось на том, что все политические решения и законы принимались общим решением народного собрания. Как объяснял Солон в своих автобиографических стихах, он старался пройти средним курсом между требованием богатых сохранить свою финансовую выгоду и призывом бедных перераспределить землю, изъяв участки у крупных землевладельцев. Осуществленный им знаменитый «сброс обязательств», как называли это афиняне, каким-то образом (мы не знаем деталей) освободил те хозяйства, владельцы которых были формально обременены долгами, но не привел к перераспределению земли. Солон также запретил продажу афинян в рабство за долги и добился освобождения граждан, из-за долгов ставших рабами, увековечив свой успех в стихах о своей реформе:

Стремясь сохранить политическое равновесие между богатыми и бедными, Солон также провел реформу, распределив всех граждан-мужчин на четыре ранга сообразно их доходам: пентакосиомедимны, или «люди пятисот мер» (pentakosiomedimnoi) – те, чей годовой доход соответствует этому количеству сельскохозяйственной продукции; гиппеи, или «всадники» (hippeis), чей доход равен трем сотням мер; «подъяремные», зевгиты (zeugitai), люди с доходом в 200 мер; а также феты, или «трудящиеся» (thetes), чей доход был менее 200 мер. Чем выше уровень дохода, тем на более высокую государственную должность могли избрать человека, при этом феты не имели возможности претендовать на посты. Однако Солон подтвердил право этой большой группы бедняков участвовать в народном собрании. Ключевое значение имел созданный Солоном Совет четырехсот (boul), в задачу которого входила подготовка вопросов для обсуждения народным собранием (некоторые ученые относят это нововведение к более позднему времени). Члены Совета избирались жребием, вероятно только из числа трех высших категорий. И все же его учреждение было важно, так как означало, что знать больше не могла влиять на деятельность Совета, заранее определяя порядок рассмотрения вопросов так, чтобы в первую очередь рассматривались те, что отвечают ее интересам, а не нуждам менее обеспеченных граждан. Вероятно, Солон разработал и расписание регулярных заседаний народного собрания. Все эти реформы усилили законодательную роль народного собрания в полисе и косвенно заложили основу политического влияния, которое феты постепенно наращивали в Афинах в следующие полтораста лет.

Несмотря на ограничение на занятия должностей малоимущими гражданами, схема, введенная Солоном, способствовала развитию условий, ведущих к демократии, поскольку допускала восходящую социальную мобильность, а отсутствие прямых налогов на доходы облегчало предприимчивым гражданам возможность улучшить свой жребий. Если человеку удавалось увеличить доход, он мог продвинуться вверх и быть избранным на должность. Некий человек, добившийся этого, увековечил свое возвышение с четвертого до второго уровня надписью и статуей коня, воздвигнутой в центре Афин:

Реформы Солона дали афинским гражданам возможность со временем создать политическую и общественную систему куда более подвижную и открытую для личной инициативы, чем та, что была в Спарте.

Столь же важными для сохранения мира и стабильности в обстановке, чреватой гражданской войной, оказались проведенные Солоном судебные реформы. Он установил закон, по которому любой гражданин мужского пола мог выдвинуть обвинение за самые разные преступления от имени пострадавшей стороны. Возможно, еще важнее, что он ввел право обращения к народному собранию, если кто-то считал, что магистраты вынесли по его делу несправедливое решение или приговор. С помощью двух этих мер Солон сделал правосудие редметом заботы всех граждан, а не только наиболее обеспеченного слоя, занимавшего официальные должности во власти. Он, однако, уравновесил эти судебные реформы, выгодные простым людям, предоставив широкие полномочия «совету, который собирается на холме бога войны Ареса»[63], этот совет обычно назывался просто Ареопагом (буквально – «Аресов холм»). Архонты становились членами Ареопага после года пребывания в своей должности. Этот орган, состоящий из бывших архонтов, мог по решению его членов воспользоваться большой властью, потому что в те времена он решал наиболее сложные судебные дела, в частности обвинения, выдвигаемые против самих архонтов. Вероятно, Солон предполагал, что Ареопаг использует свою власть, чтобы защитить проведенные им реформы.

Учитывая место и время ее появления, афинская политическая система была превосходна, даже на этой начальной стадии своего пути к более полной демократии, поскольку давала всем гражданам мужского пола возможность значимого участия в принятии законов и отправлении правосудия. Но далеко не все находили эту систему достойной восхищения. Посетивший Афины во времена Солона иноземный царь якобы пренебрежительно заметил, что это афинское народоправство смехотворно. Наблюдая за ходом народного собрания, он выразил удивление, что ведущие политики в своих речах могут лишь давать рекомендации, в то время как решение принимают все граждане: «Анахарсис, посетив народное собрание, выражал удивление, что у эллинов говорят мудрецы, а дела решают невежды. Я нахожу удивительным, что мудрые высказываются об общественных делах, тогда как глупцы решают, как поступать»[64]. Некоторые афиняне, согласные с тем, что богатых следует признать мудрыми, а бедных – невеждами, продолжали интриговать с тем, чтобы подорвать реформы Солона, и такие сторонники олигархии время от времени бросали вызов афинской демократии на протяжении всей ее истории.

От тирании к демократической реорганизации

Солон провел реформы в надежде заодно улучшить состояние экономики. В частности, он запретил вывоз всей сельскохозяйственной продукции, кроме оливкового масла, и потребовал от отцов учить сыновей так, чтобы те могли прокормиться. Несмотря на все его усилия, вслед за его реформами в Афинах вновь вспыхнул острый конфликт, затянувшийся на несколько десятилетий, вплоть до середины VI в. до н. э. Конфликт породило соперничество из-за должностей и общественного положения среди знати и продолжавшееся недовольство афинской бедноты. Результатом этой нескончаемой смуты стало установление тирании: знатный афинянин Писистрат долго и яростно пытался утвердиться в качестве единоличного правителя, опираясь как на своих богатых друзей, так и на бедняков, чьи интересы он отстаивал. С третьей попытки, в 546 г. до н. э., он наконец сделался тираном в Афинах и обзавелся телохранителями. Сторонников среди малоимущих он завоевал, предоставив крестьянам помощь на приобретение сельскохозяйственных орудий и заняв бедноту на общественных работах – на строительстве дорог, на возведении громадного храма Зевса и на устройстве каналов, позволивших улучшить снабжение города водой. Налог на сельскохозяйственную продукцию, один из редких случаев прямого налогообложения в Афинах, шел на финансирование займов сельским хозяевам и на строительные работы. Он также организовал регулярный объезд судейскими чиновниками деревень в окрестностях Афин для разбора дел на месте, избавив крестьян от поездок на судебные слушания в город, из-за чего приходилось покидать поля. Писистрат не стал ничего менять в законах Солона и установившихся к тому времени институтах власти. Как и тираны Коринфа в свое время, он способствовал экономическому, культурному и архитектурному развитию Афин. Так, афинская керамика все более теснила коринфскую продукцию на международном рынке.

После смерти Писистрата в 527 г. до н. э. положение тирана унаследовал его старший сын Гиппий. Он правил, обеспечив должности своим друзьям и родственникам, но на время позволял соперникам из верхушки общества занимать посты архонтов, снижая таким образом уровень напряженности, вызванный завистью к его высшей власти. В конце концов, однако, богатый род Алкмеонидов договорился со спартанцами, чтобы те прислали войско и изгнали Гиппия. Это примечательное решение отвечало взглядам спартанцев, полагавших, что они как самый могущественный полис Греции обязаны защищать свободу остальных греков (если только это не илоты). В возникшем вакууме власти возглавлявший Алкмеонидов Клисфен пытался добиться поддержки широких масс, пообещав масштабные демократические реформы, тогда, в 508 г. до н. э., архонтом стал его главный противник Исагор, происходивший из другого знатного рода. Исагор попытался воспрепятствовать реформам Клисфена, снова призвав спартанцев совершить военное вмешательство в дела Афин, на этот раз на его стороне. Они согласились, видимо посчитав, что Исагор – тот человек, кто сможет обеспечить Афинам свободу, поскольку демократию понимали не как истинную свободу, а как необузданную вольность, движимую прихотью масс. Но в ответ на второе вторжение большинство афинян объединились, чтобы силой выгнать Исагора и его иноземных союзников. Это ярко выраженное сопротивление большинства афинян быстро положило конец конфликту между Афинами и Спартой, однако этот отпор гордым спартанцам со стороны тех, кого они считали афинским сбродом, посеял семена взаимного недоверия между двумя полисами, принесшие горькие плоды в виде междоусобных войн, разразившихся через два поколения в середине V в. до н. э.

Готовность простых людей встать стеной в поддержку планов Клисфена по реформированию системы управления в Афинах дала ему опору, чтобы приступить к созданию еще более прочной демократической системы, которой и прославились Афины. Непреходящее значение этих реформ позже привело к тому, что афиняне стали считать его главным основателем демократии классической эпохи. Прежде всего он преобразовал существовавшие к тому времени селения близ Афин и части самого города (и те и другие назывались «демы» – dmoi) в базовые составляющие политической организации Афин. Организованные по демам, граждане напрямую участвовали в управлении. Для начала по спискам демов проверяли, кто входит в число граждан и, следовательно, в возрасте 18 лет может участвовать в народном собрании и высказывать мнение о законах и политических решениях. Каждый дем был также в соответствии со своим местоположением приписан к одному из 30 промежуточных округов («третям» или тритиям, trittyes), которые должны были представлять три части Аттики (по десять третей для побережья, равнин и города). Наконец, были созданы десять административных единиц, именуемых «филами», то есть «родами» (phylai), приписав по трети из всех трех региональных округов к каждой филе; это слово означает «род», хотя в филы входили не сообщества родственников.

Эта сложная система разделения имеющих право голоса, заменившая прежнее разделение на четыре филы, позволила создать десять групп, члены которых необязательно жили по соседству. Предпринятое Клисфеном переустройство политической карты афинской власти означало, что местная знать больше не могла с легкостью контролировать итоги выборов, пользуясь своим влиянием на более бедных соседей. Этот результат, в частности, мог быть нацелен на ограничение политического влияния противников Клисфена в олигархических кругах. В любом случае система десяти фил, каждая из которых состояла из демов со всей Аттики, обеспечивала административную основу для широкого участия граждан в деятельности афинской власти. Особенно значимой была его реформа, согласно которой от каждой филы по жребию избирались 50 человек, чтобы в течение года участвовать во вновь учрежденном Совете пятисот (вместо установленного Солоном Совета четырехсот). Количество представителей от каждого дема было пропорционально его населению. Еще важнее, что от каждой из десяти фил избирались стратеги (stratgoi) – всего десять человек, обладавших высшей гражданской и военнй властью в полисе. Ополчение граждан также формировалось по филам. Предпринятая Клисфеном – весьма сложная в административном отношении – имела цель снизить противоречия между гражданами в вопросе о разделе политической власти. Что именно двигало Клисфеном, трудно определить, но он разрушил существующие политические союзы в высших слоях общества, что несомненно способствовало большей демократизации и политической стабильности.

Однако примерно к 500 г. до н. э. Клисфену удалось разработать систему власти, основанную на прямом участии максимально большого количества взрослых граждан мужского пола. Сам факт того, что ему удалось успешно учредить эту систему во времена смуты, поддерживать ее и со временем сделать даже более демократичной, означает, что он должен был строить ее на основе существовавших до этого условий, благоприятствующих скорее прямой, а не представительной демократии. Конечно, принадлежа к элите общества и стремясь завоевать симпатии народа, Клисфен имел все основания придумать систему, которую, как он полагал, и ожидает простонародье. В основу этой системы он положил деление на демы, большую часть которых составляли сельские поселения, и это свидетельствует, что какие-то условия, благоприятствующие демократии, произрастали из традиций сельской жизни. Возможно, идея широкого участия в управлении получила поддержку благодаря тому, что сельские жители часто строили отношения друг с другом на относительно равных условиях. Каждый мог высказать свое мнение о том, как управлять местными делами, и должен был убедить остальных в мудрости своих рекомендаций, не прибегая к принуждению. В повседневных житейских делах небольшой общины, особенно в организации и исполнении религиозных празднеств и жертвоприношений, люди всякого положения, от беднейшего землепашца до богатейшего землевладельца, должны были из практических соображений договариваться друг с другом, чаще выбирая компромисс, чем противостояние, по крайней мере если хотели добиться чего-то совместного.

Кроме того, поскольку многие богатые афинские землевладельцы того времени все чаще предпочитали постоянно проживать в городе (даже если они также управляли сельским поместьем), они больше не могли влиять на ход обсуждения дел в сельских демах, как это было, когда они жили за пределами города. В любом случае идея, возникшая на заре афинской демократии, что определяющим в механизме политических решений должно быть убеждение, а не сила или общественное положение человека, хорошо совпадает с духом интеллектуальных перемен, происходивших в конце архаической эпохи. Иными словами, идея, что люди должны представить веские и убедительные доводы в пользу своих рекомендаций, отвечала одному из типов нового мышления того времени. Это достижение стало одним из наиболее влиятельных в наследии греческой цивилизации.

Новая словесность и новое мышление

Вплоть до конца архаической эпохи единственным жанром греческой литературы оставалась поэзия. Древнейшие греческие поэтические произведения, принадлежащие Гомеру и Гесиоду, были написаны одним размером. Бльшим разнообразием отличалась новая форма поэзии – лирика, появившаяся в архаическую эпоху. Лирические произведения были значительно короче эпических повествований Гомера или дидактических поэм Гесиода, затрагивали разные темы, но всегда исполнялись с музыкальным сопровождением, в особенности на лире (вариант арфы), название которой и дало название такой поэзии, и тростниковой дудочке – авлосе. Поэты, сочинявшие для хора (например, Алкман из Спарты), писали для публичного исполнения гимны во славу богов, в честь важных событий в истории полиса и военных побед, в честь победителей в атлетических состязаниях или для свадебных процессий (илл. 5.3). Лирические поэты сочиняли песни на самые разные темы для сольного исполнения в общественных местах, выражая личные переживания.

Наиболее личной темой была любовная страсть, и самой знаменитой певицей была Сапфо. Она родилась около 630 г. до н. э. на острове Лесбос и к 30 годам уже прославилась своими стихами. Ее вынудили уехать в изгнание на далекую Сицилию – возможно, из-за того, что она и ее род были противниками тирана ее родного города Митилены. Страстные стихи Сапфо показывают психологическую сторону любви, но умалчивают о любви физической, как в этом искусном стихотворении о ее чувствах к другой женщине:

Архилох с острова Парос, живший, вероятно, в начале VII в. до н. э., известен множеством стихотворений на самые разные темы – от сгинувших в море друзей и безумной любви до насмешек над кичливым воином. Жестокая мощь его слова якобы стала причиной самоубийства отца и двух его дочерей, после того как Архилох высмеял их в стихах из-за того, что отец Необулы пресек ее связь с Архилохом. Некоторые современные литературоведы считают, что персонажи стихов о Необуле и ее семье вымышлены, а стихи не носят автобиографического характера, но представляют собой демонстрацию талантов Архилоха в «обличительной поэзии», зеркального отражения лирики хвалебной поэзии. Еще один лирический поэт VII в. до н. э., Мимнерм из Колофона, воспевал юность и печалился о ее краткости:

Лирические поэты также писали стихи о текущих событиях и политике. Особенно известны в этом качестве Солон и Алкей. Симонид, его племянник Бакхилид и Пиндар в VI и V вв. до н. э. продолжили эту линию, увековечив героические военные подвиги, а также победы в международных спортивных празднествах, привлекавших богатых атлетов, готовых вознаградить поэтов, сочинявших в их честь изящные стихи. Иногда лирические поэты сознательно выбирали критическое отношение к традиционным ценностям – таким как военная мощь. Сапфо, например, писала:

Внимание к личным переживаниям, на котором делали акцент такие поэты, как Сапфо, представляло собой новый этап в литературных пристрастиях греков и продолжает вдохновлять поэтов по сей день.

Первая греческая проза тоже появляется в конце архаической эпохи. Мудрецы того времени, которых сегодня обычно называют философами, в той же мере могут считаться первыми теоретиками-естествоиспытателями, изучавшими физический мир, начали писать по-гречески прозой, чтобы выразить новые способы мыслить. Впрочем, некоторые из них также излагали свои идеи в стихах. Эти мыслители, в большинстве своем выходцы из полисов Ионии, развивали радикально новые толкования того, как мир людей соотносится с миром богов. Именно с этого началась в Греции философия. Географическое положение Ионии, соседствовавшей с негреческими цивилизациями Малой Азии, поддерживавшими связи с более древними цивилизациями Египта и Ближнего Востока, означало, что ионийские мудрецы могли черпать знания и интеллектуальное вдохновение у своих соседей по Восточному Средиземноморью. Поскольку в Греции того времени не существовало никакой формальной системы образования любого уровня, мудрецы, подобные ионийским, передавали свои идеи, обучая учеников частным образом или дава публичные лекции, а также сочиняя тексты в прозе или в стихах и читая их всем интересующимся. Люди, учившиеся у этих мыслителей или их слушатели затем способствовали распространению новых идей.

Просчеты Афин в международной дипломатии привели в действие величайшую военную силу, с которой когда-либо сталкивались древние греки, поставив свободу Греции под угрозу из-за вторжения огромной армии Персидской державы. В 507 г. до н. э. в Афинах опасались, что спартанцы снова попытаются вмешаться во внутренние дела Афин на стороне олигархической группировки, противившейся демократическим реформам Клисфена. Стремясь заручиться поддержкой против сильнейшей державы Греции, афиняне отправили послов просить о союзе с царем Персии Дарием I (правил в 522–486 гг. до н. э.). Персидская держава была на тот момент крупнейшим, богатейшим и самым могущественным в военном отношении государством всего Древнего мира. В Сардах, персидской столице на западе Малой Азии, афинские послы встретились с представителем царя, правителем области (сатрапом). Когда сатрап услышал их просьбу о союзе для защиты от спартанцев, он спросил: «Что это за народ, где он обитает?»[70] Для персов Афины были столь незначительны, что этот крупный персидский чиновник даже никогда не слышал о них. И все же через два поколения Афины встали во главе собственной Афинской державы. Превращение Афин из незначительного полиса в крупную международную силу было совершенно неожиданным. Это случилось после занявшего жизнь целого поколения периода жестокой войны, ознаменовавшего начало классической эпохи (500–323 гг. до н. э.)

Ход этого столкновения между Афинами и Персией позволяет увидеть силы, стоявшие за противоречиями, определявшими военную и политическую историю континентальной Греции на протяжении V в. до н. э. Прежде всего, две главные силы континентальной Греции – Афины и Спарта – с подозрением относились друг к другу. В предыдущей главе сообщалось, что спартанцы отправили войско, чтобы вмешаться в дела Афин на стороне противников Клисфена и его демократических реформ, проведенных в последнее десятилетие VI в. до н. э. Защищая свободу (как они ее понимали), спартанцы вынудили 700 афинских семей отправиться в изгнание. Но позже они сами пережили унижение от афинян, объединившихся, чтобы изгнать интервентов, повредив тем самым репутации спартанцев, считавшихся непобедимыми в битвах. С тех пор спартанцы видели в Афинах враждебное государство, афиняне относились к ним с тем же чувством. Кроме того, Персидское царство вело экспансию в западном направлении, присоединив греческие города на побережье Малой Азии и сделав их тиранов марионеточными правителями покоренных греков. Теперь, когда персы контролировали восточную часть Эгейского моря, у греков на Европейском континенте появились все основания тревожиться относительно дальнейших намерений персов. Поскольку и персы, и греки на континенте знали друг о друге очень мало, это взаимное неведение открывало возможность для взрывоопасного недопонимания.

Конфликт между неравными

Направленные в Сарды афинские послы наивно полагали, что заключат оборонительный союз с персидским царем на более или менее равных условиях, потому что греки привыкли к такого рода равным соглашениям. Когда для заключения договора сатрап потребовал от представителей Афин «земли и воды», афиняне, плохо знавшие персов, сначала не поняли значения этих символических жестов. С персидской же точки зрения, послы, согласившись с требованием, официально признали верховенство царя, ибо, по официальной персидской идеологии, царь, превосходя величием всех живущих, ни с кем не мог заключать равноправных союзов. Когда посланники Афин осознали, что означают эти жесты, они не без колебаний сделали следующий шаг, публично признав подчиненное положение своего государства, так как не хотели возвратиться к соотечественникам без соглашения в руках. Но когда они вернулись домой, то обнаружили, что члены народного собрания Афин возмущены тем, что их послы символически признали зависимость от иностранной державы. Несмотря на все возмущение, народное собрание так и не направило к сатрапу в Сарды другое посольство, которое бы уведомило, что Афины в одностороннем порядке разрывают договор с царем. Поэтому Дарий I не имел никаких сведений, что отношения изменились, для него Афины по-прежнему оставались добровольным, подчиненным и верным союзником, склоняющимся перед его царским величием, как и подобает всем смертным. В свою очередь, афиняне продолжали считать себя независимыми и свободными от любых обязательств перед персидским царем.

507 г. до н. э.: афиняне направляют послов просить о союзе с Персией.

500–323 гг. до н. э.: классический период Греции.

Страницы: «« « 12345 » »»