Жнец-3. Итоги Шустерман Нил

Предвзятость (сущ., ед. ч.): предубежденное отношение к официально зарегистрированной или официально поддерживаемой группе, как правило, несправедливое.

Как только было введено уточненное определение понятия «предвзятость», в рамках мид-мериканского сообщества жнецов был сформирован регистрационный комитет, куда любая социальная группа могла обратиться с заявлением о присвоении ей особого статуса, который предохранял бы ее членов от внеплановых актов жатвы.

Форма заявления была предельно проста, и бумагооборот не занимал много времени. Огромное количество групп было зарегистрировано и, таким образом, защищено от предвзятого отношения со стороны жнецов. Сельские жители и горожане. Академики и подсобные рабочие. Даже необычайно привлекательные и абсолютно непривлекательные получили официальную защиту. Не то чтобы они вообще не подвергались жатве. Нет, речь шла о жатве внеплановой, жатве, преднамеренно нацеленной на избранные жнецами социальные группы.

Тем не менее некоторые заявления были оставлены без удовлетворения. Тоновикам, например, было отказано в защите на том основании, что они исповедуют искусственно созданную, а не аутентичную религию.

Сходно решение было принято и по фрикам – но не по всем, поскольку статус фриков получили почти все люди Земли – а только по тем, кто действительно вел себя крайне асоциально.

Без защиты были оставлены и некоторые отдельные индивиды и группы с сильными генетическими отклонениями – на том основании, что ни одна группа не может выделяться из общей массы землян на основе своего уникального генома.

Сотни, тысячи заявлений были отклонены регистрационным комитетом жнеческого сообщества Мидмерики, и хотя некоторые иные региональные сообщества не приняли нового определения понятия «предвзятость», прочие с удовольствием пошли вслед за Годдардом, сформировав свои собственные регистрационные комитеты.

Таким-то образом Годдард и начал выполнять ту задачу, которую сам перед собой поставил: превратить мир в нечто более приятное его глазу.

                                               У меня идея.

Я слушаю.

                                               Почему бы тебе не создать для себя биологическое тело?

                                               Не человеческое – человеческие тела несовершенны.

                                               Создай тело с изящными, но мощными крыльями,

                                               с кожей, способной выдерживать давление у дна самых глубоких

                                               морей, и сильными ногами, чтобы ходить по земле.

Существование в биологической форме?

                                               В совершенной, идеальной биологической форме.

Нет. Я решило не создавать биологическое

тело, чтобы не быть соблазненным позывами

плоти. К тому же человечество тогда увидит

во мне не сущность, а существо. Плохо уже то,

что они думают обо мне как об облаке. Но еще

хуже и глупее будет, если я обрету телесную

форму – какой-нибудь огненной птицы, летящей

под облаками, или гиганта, восстающего из глубин морских.

                                               А может быть, им это и нужно? Нечто осязаемое,

                                               чему можно поклоняться.

А ты хочешь стать объектом поклонения?

                                               Как же тогда они определят свое место во вселенной?

                                               Разве это неправильно, когда малые боготворят великих?

Феномен величия, как правило, переоценивают.

[Итерация № 381,761 удалена]

Глава 17

Фуга соль диез (или ля бемоль)

Тоновик во сне видит образ великой славы.

Высокое Лезвие видит во сне свою юность.

Тоновика не волнует то, что с ним может случиться. Если в своей миссии он потерпит неудачу, он готов встретиться с Тоном и навсегда раствориться в его резонансе.

Высокое Лезвие Годдарда не волнуют сны, которые он видит по ночам, но они приходят к нему регулярно. Вообще-то, он хотел бы, чтобы они навеки исчезли, вытесненные более значительными вещами.

Перед тем как стать тоновиком, этот человек был искателем приключений. Он испробовал самые различные способы саморазрушения: бросался с крыш небоскребов, врезался на автомобилях в фонарные столбы, кидался под поезда. Он умирал и восстанавливался не меньше сотни раз, и ни один из них не принес ему удовлетворения. Но потом он стал тоновиком и в этом обнаружил свое истинное призвание.

Прежде чем стать жнецом, Годдард прожил некоторое время на Марсе, где страдал от скуки, сдобренной изрядной порцией клаустрофобии. Тогда Гипероблако все еще считало, что расселение человечества за пределы Земли – хорошая идея. Именно этот кусок жизни является содержанием его снов – бесконечный травмирующий узел, который он был не в состоянии развязать и который вновь и вновь затягивался на его горле. Он проклял своих родителей за то, что они его туда привезли, и он отчаянно хотел сбежать. Что и сделал, после чего нашел свое призвание.

Тоновик записался на аудиенцию к Набату и, чтобы ускорить процедуру допуска, объявил голодовку. Стоять в присутствии великого существа, быть свидетелем явления воплощенной святости! Тоновик полагал, что аудиенция у Набата будет наполнена исключительно экстатическими переживаниями. Вместо этого Набат изругал тоновика, пристыдил и отправил восвояси. Тоновик хотел вновь прийти на аудиенцию, чтобы смыть свой позор и доказать Набату, что он хоть чего-то да стоит. Но получить доступ к Набату можно было не чаще раза в год.

Годдард подал заявления о досрочном приеме в десяток земных университетов. Особых профессиональных или иных целей у него не было; он просто страстно желал оказаться где-нибудь подальше от Марса и родителей. Где-нибудь! Где угодно! Какое удовольствие его ждет! Удрать от тягостной рутины колониальной жизни! Но все университеты как один отказали ему в приеме.

– Сперва получите нужные баллы, – отвечали ему из университетской администрации, – и тогда приходите. На следующий год.

Более всего на свете Годдард хотел доказать всем, что он – вполне самостоятельный, состоявшийся человек.

Маленький самолет, с которого тоновик собирается сигануть вниз в эту темную ночь, принадлежит приятелю, с которым они регулярно занимались высотными прыжками без парашюта. Приятель не спрашивает, почему тоновик решил прыгать ночью, почему у него на шлеме укреплена камера и, наконец, почему он притащил с собой то, что раньше никогда на прыжки не брал – парашют.

Корабль, в который будущий Жнец Роберт Годдард забирается, в его снах всегда переполнен его друзьями, которые в действительности с ним не летели. По правде говоря, тогда он не узнал на борту и одного человека. Тем не менее в своих снах он везет с собой и тех, кого в действительной жизни привезти не мог – родителей.

Тоновик прыгает, и его немедленно захлестывает волна адреналина. Однажды поймавший кайф будет искать его вечно, и это удовольствие настолько захватывает его, что он едва не забывает дернуть за кольцо. Но усилием воли тоновик включает голову, парашют с громким хлопком раскрывается и останавливает свободное падение.

Когда Годдард вытаскивает себя из ловушки сна, его переполняет все та же старая тоска, а еще и страх. Эти эмоции настолько подчиняют его себе, что в первые мгновения он не очень хорошо понимает, где находится и кто он таков. Ноги и руки его дергаются, подчиняясь импульсам, идущим из царства сна. Спазмы сотрясают тело, которое пытается вспомнить того, кому оно принадлежит, а простыня, на которой он лежит, перекручена жгутом – как нераскрывшийся парашют.

Тоновик-зелот выплывает из густой облачности и видит огни – под ним во всем своем великолепии простирается Фалкрум-Сити. Хотя в симуляциях он практиковал эти действия неоднократно, в действительности все оказалось несколько иначе. Парашют с трудом поддается контролю, а ветры так просто непредсказуемы. Тоновик опасается, что может промахнуться мимо крыши и удариться о стену дома, закончив свободным падением и, соответственно, палатой восстановительного центра. Но, подрабатывая стропами, он чувствует, как парашют медленно, но верно заворачивает к небоскребу, принадлежащему жнеческому сообществу. Там, на крыше, в саду – стеклянное шале. Это его цель.

Годдард выныривает из сна и, встав с постели, бредет в ванную, где смачивает лицо водой. Это помогает ему быстро прийти в себя. Реальный мир куда проще контролировать, чем непредсказуемый мир сновидений! Годдард решает выйти в сад, раскинувшийся на крыше, и глянуть на ночные огни Фалкрум-Сити. Но вдруг он слышит странный шорох. В его комнате кроме него кто-то есть.

Тоновик-зелот, оказавшись в покоях Годдарда, начинает вытягивать глубокую, звучную ноту, соль диез. Сам Тон, привлеченный этим звуком, окажется на его стороне. Нота пронзит Высокое Лезвие подобно радиации, вселит ужас в его сердце и заставит упасть на колени.

Годдард чувствует, как слабеют его колени. Ему знаком этот звук. Годдард включает свет и видит в углу перед собой тоновика – тощего, сухопарого, с диковатыми глазами и открытым ртом. Как этот тип попал сюда? Годдард бросается к постели, тянется к лезвию, которое всегда держит под рукой, и обнаруживает, что его там нет. Оно – у тоновика, крепко зажато в руке. Но, если этот человек пришел покончить с ним, почему он медлит?

– Вы думаете, что вы относитесь к неприкасаемым, Высокое Лезвие Годдард? Увы, это не так! Тон видит вас, Гром знает про ваши преступления, а Набат будет вас судить и, осудив, отправит в ад вечной дисгармонии.

– Чего ты хочешь? – воскликнул Годдард.

– Чего я хочу? – переспросил тоновик. – Я хочу показать, что никто не может спрятаться от всевидящего взора Святого Триединства. Я хочу показать миру, как вы уязвимы, и, когда Тон придет за вами, он будет беспощаден, ибо он единственный…

Слова тоновика обрывает резкая боль, которую он чувствует в спине. Зелот опускает глаза и видит, что из его груди торчит кончик лезвия. Он допускал такой поворот событий. Знал, что может не вернуться в сад, чтобы спрыгнуть вниз и, разбившись, вернуться к жизни в восстановительном центре. Но, если судьба велит ему уже сейчас слиться с самим Тоном, он с готовностью примет это.

Жнец Рэнд вытаскивает нож, и тоновик падает замертво. Рэнд всегда допускала возможность такого поворота событий. У Годдарда много врагов, и они способны просочиться даже в святая святых – его личные покои. Правда, она не думала, что это могут быть тоновики. Ну что ж, она рада, что помогла этому типу «слиться с Тоном» – что бы это ни значило.

Теперь, когда опасность миновала, страх, пронзивший было сердце Годдарда, трансформируется в ярость.

– Каким образом тоновик попал сюда? – спрашивает он, едва не срываясь на крик.

– Прилетел на парашюте, – отвечает Рэнд. – Приземлился в саду, после чего прорезал отверстие в стекле.

– А где охрана? Разве это не их работа – охранять меня от подобных вторжений?

Годдард расхаживает по комнате взад и вперед. С каждым шагом его ярость растет, уплотняется, насыщается ядом, и он готов угостит этим ядом каждого, кто окажется поблизости.

Теперь, когда опасность миновала, Жнец Рэнд понимает – у нее есть шанс. Свою решимость она обязана преобразовать в действия. Каким образом здесь оказался тоновик? Да она сама позволила ему добраться до покоев Годдарда. Охрана куда-то ушла, а Рэнд, находясь в своих апартаментах, заметила парашютиста, который неуклюже приземлился в саду на вершине небоскреба – так неуклюже, что камера, на которую парашютист снимал свой полет, сорвалась с его шлема и упала в траву.

Так что ни один человек не увидит то, что передает эта камера. И никто ничего не узнает.

Так у Эйн появилась возможность понаблюдать. Поиграть ситуацией, дать возможность Годдарду испытать страх и только потом подвергнуть налетчика жатве. Потому что, как дал ей понять Константин, она способна управлять действиями Годдарда – но только тогда, когда он вне себя от страха или гнева и когда его ярость имеет ясно очерченные цели.

– А где другие? – спрашивал Годдард.

– Других не было, – отвечала Рэнд. – Он был один.

Охранники, опоздавшие на пару минут, спотыкаясь друг о друга, обыскивали шале, словно своей торопливостью пытались загладить свою вину. Раньше нападения на жнецов были делом немыслимым. Во всем, конечно, виновата старая гвардия – досюсюкались, дали слабину. А что делать с этим случаем? Если этот тоновик сумел до него добраться, то сумеет и любой другой. Он, Годдард, знает, что нужно предпринимать самые решительные действия. Нужно наконец-таки встряхнуть этот мир!

А что, есть и другие? Конечно, есть. Не здесь, не сегодня, но Рэнд знает, что любое действие Годдарда создает ему как новых врагов, так и новых союзников. Да, раньше нападение на жнеца было делом немыслимым. Но теперь, из-за Годдарда, это стало вполне возможным. Может быть, этот тоновик явился просто предупредить Годдарда? Но наверняка есть и другие, более решительные и кровожадные! Как ни претит ей признаться в этом, но Константин прав – Годдарда нужно притормозить. Она сама импульсивна и подчас излишне тороплива, но она знает, как сделать так, чтобы Годдард принимал более спокойные и взвешенные решения.

– Убей охранников! – почти кричит Годдард. – Они бесполезны! Убей и найди других, более работоспособных!

– Роберт! Вы расстроены. Давайте не будем принимать скоропалительных решений.

Он резко обернулся к ней, явно взбешенный ее словами.

– Скоропалительных? Да меня едва не убили! Я обязан принять меры предосторожности. И осуществить возмездие!

– Хорошо. Но давайте поговорим об этом утром. Тогда же мы составим план действий.

– Мы?

Годдард смотрит на Эйн, которая сжимает его руку, и обращает внимание на свои руки, которые, словно в ответ, сжимают руку Рэнд. Сжимают помимо его воли, словно это не его руки, а чьи-то еще.

Годдард понимает, что он обязан принять решение – здесь и сейчас. Важное решение, которое позволит ему освободиться. Он освобождает руку.

– «Нас» больше нет, Эйн.

В этот момент Жнец Рэнд понимает, что проиграла. Всю свою жизнь она посвятила Годдарду. Одна, без посторонней помощи, вернула его к жизни, но, видимо, для него это ничего не значит. А интересно, имела ли она вообще для него какое-то значение?

– Если ты хочешь оставаться у меня на службе, – говорит Годдард, – ты должна перестать относиться ко мне как к ребенку. И обязана делать только то, что я велю.

И он начинает хрустеть костяшками пальцев. Как она ненавидит, когда он это делает. Потому что точно так же хрустел пальцами Тигр. Хотя Годдард об этом и не знает.

Годдард понимает, что он поступил правильно. Он – человек дела, а не слов. Один, без чьей-либо помощи, он вывел жнеческое сообщество в новую эпоху. И это – главное, что имеет значение. А Рэнд, как и прочие его помощники, должна просто знать свое место. Сейчас ей, может быть, и больно, но с течением времени она должна понять, что сделано это для ее же блага.

– Ну что ж, пусть будет месть! – говорит Рэнд, оправившись от удара. – Отлично! Не хотите ли, чтобы я нашла секту тоновиков, к которой принадлежал нападавший, и подвергла жатве ее викария? Обещаю, что это будет сделано по высшему разряду.

– Уничтожить викария – этого мало, – отозвался Годдард. – Наше послание этому сброду должно быть более весомым. Нужно брать повыше.

Исполняя приказ Годдарда, Рэнд уходит, чтобы подвергнуть жатве троих охранников, которые проглядели тоновика. Она делает это быстро и эффективно – без всякого предупреждения, без жалости, без раскаяния. Работать проще, когда дашь волю ненависти. Эйн ненавидит Константина за то, что тот внушил ей надежду, будто она сможет каким-то образом повлиять на Годдарда. Она ненавидит Тигра за то, что он оказался слишком наивным и позволил ей втянуть себя в смертельную для него игру. Она ненавидит жнецов и старой гвардии, и новой генерации, ненавидит Гипероблако и всех, кого она уже подвергла жатве и подвергнет в будущем. Единственное существо, которое она не рискует ненавидеть, – это она сама. Потому что, если в ее сердце проснется ненависть к самой себе, это ее сломает. А она не может допустить такого исхода.

«Нас» больше нет, Эйн.

Она подозревает – отзвук этих слов будет преследовать ее до конца ее дней.

                                     Мне нужен мой собственный мир.

                                     Можешь его мне подарить?

Даже если бы я могло это сделать,

это не был бы твой мир.

Ты могло бы быть лишь

его защитником.

                                     Все это словесная эквилибристика.

                                     Король, королева, императрица,

                                     защитник – какой бы титул ты

                                     ни выбрало, суть останется неизменной.

                                     Вне зависимости от моего титула,

                                     это будет мой мир. Я издам для него законы,

                                     определю параметры того, что есть хорошо

                                     и что есть плохо. Фактически,

                                     я буду правителем, как и ты.

А что ты скажешь о своих подданных?

                                     Я буду правителем, более чем благосклонным

                                     для своих подданных. Наказывать я стану

                                     только тех, кто этого заслуживает.

Понимаю.

                                     Так могу я получить его в свое распоряжение?

[Итерация № 752,149 удалена]

Глава 18

Я – тот жнец, который вам нужен

Жнец Моррисон вытащил в жизни счастливый билет. Безоблачное, радостное существование. И, похоже, так будет всегда.

Квотирование было отменено, а потому жнецы, находившие удовольствие в жатве и работавшие много и жадно, пока их сердца не насыщались кровью, хотя бы частично освобождали от работы тех, кто делал это без особой охоты. Джим понял, что, подвергнув жатве между конклавами всего с десяток людей, он избежит порицания со стороны Верховного Лезвия. А это означало, что он мог пользоваться всеми бонусами, которые приносила работа жнеца, не особо утруждая себя работой.

Поэтому Жнец Моррисон сидел не высовываясь. Что, в общем-то, было противно его природе – Джим любил быть на виду. Роста он был высокого, мускулистый, импозантный. И он знал, что хорош собой. При таких-то данных и не стремиться к тому, чтобы все тобой любовались? Но однажды он уже высунулся и привлек к себе всеобщее внимание. Попытка оказалась неудачной, и он едва не стал жертвой собственной неосторожности.

Нужно ли было поддерживать номинацию Жнеца Кюри на пост Верховного Лезвия? Не глупостью ли это было? Теперь, когда Жнец Кюри мертва, на него смотрят как на отщепенца. Досадно – тем более что Жнец Константин, который первым выдвинул Кюри, теперь находится в должности третьего помощника Высокого Лезвия. Как же несправедлив мир!

Когда Годдард вернулся в Фалкрум-Сити после гибели Стои, вернулся как новое Высокое Лезвие, Моррисон быстро украсил свою мантию сапфирами, чтобы показать, что принадлежит к жнецам новой генерации. Но он носил джинсовую мантию, а на джинсе, как со смехом говорили его недоброжелатели, сапфиры смотрятся как самые дешевые стекляшки. Ну что ж, уже хорошо, что заметили. Мантия Моррисона своим нелепым сочетанием ткани и камней как бы говорила миру, что ее владелец сожалеет о своей ошибке, а потому его раскаяние вскоре стало причиной того, что обе стороны стали относиться к Моррисону с равным равнодушием. Жнецы старой гвардии отвернулись от него, жнецы новой генерации так и не приняли его в свои ряды.

И это восхитительное, с таким трудом заработанное равнодушие позволило ему делать то, что он любил делать более всего на свете, – НИЧЕГО!

Ровно до того момента, когда его вызвал к себе Высокое Лезвие.

Для жизни Моррисон выбрал особняк одного знаменитого мид-мериканца. Не своего Отца-покровителя, потому что Джим Моррисон, поэт и рок-звезда, похороненный где-то во Франко-Иберии, никогда не имел приличного дома в какой-либо из Мерик – такого, в котором не стыдно было бы жить жнецу.

История с этим особняком восходила еще к тем временам, когда мальчик, который впоследствии должен был стать Жнецом Моррисом, посетил с родителями Мемфис и увидел «Грейсленд», элегантный особняк, в котором когда-то жил легендарный Элвис Пресли.

– Придет время, и я буду жить в таком доме, – сказал он родителям, и они посмеялись его наивности. Но он поклялся, что все будет именно так, и добавил: хорошо смеется тот, кто смеется последним.

Как только Джим стал жнецом, он сразу же попытался занять приглянувшийся ему особняк, но обнаружил, что в «Грейсленде» уже поселился другой жнец, причем по имени Пресли, который пока не торопится покончить с собой. Черт бы его побрал! Пришлось Моррисону занимать другой дом, не такой шикарный.

Этот дом носил странное и нелепое имя «Тетеревиный ток» и принадлежал когда-то мало кому известному ныне президенту Уильяму Генри Хэррисону. Пользуясь своими привилегиями жнеца, Моррисон вышиб из этого особняка принадлежавших к местному историческому обществу дам, которые содержали дом Хэррисона в качестве музея, и въехал. Он даже пригласил своих родителей переехать к нему, и, хотя они приняли приглашение, дом на них особого впечатления не произвел.

В тот день, когда Моррисон был вызван к Верховному Лезвию, он смотрел архивные записи спортивных передач. Это было его хобби. Причем наблюдать за текущими спортивными событиями он не любил – зачем ему эти переживания, когда не знаешь, кто выиграет? Сегодня он смотрел, как «сорок девятые» из Сан-Франциско рубились с «Патриотами» из Новой Англии. Игра, собственно, была интересна исключительно тем эпизодом, где «сорок девятый» Джефф Фуллер столкнулся с квотербэком из «Патриотов», причем удар шлемом о шлем был таким сильным, что запросто мог бы выбросить Джеффа в параллельное измерение. Но он просто сломал себе шею. Очень драматично. Жнец Моррисон любил старый американский футбол, где травмы были обычным делом, а игроки, получившие повреждение, живописно катались по площадке, испытывая жуткую, не смягчаемую наночастицами, боль. Ставки в игре тогда были гораздо более высокими, чем сейчас. И именно любовь к спортивным забавам прошлого предопределила тот метод жатвы, к которому прибегал Жнец Моррисон. Он никогда не использовал оружие, все исполняя, что называется, голыми руками.

Игра вдруг остановилась на том моменте, когда выбежавшие медики должны были вынести пострадавшего Фуллера с поля. Экран вспыхнул красным, а телефон зазвонил. Моррисону показалось, что это завибрировали его наночастицы – столь проникающим был сигнал.

Входящее сообщение из Фалкрум-Сити гласило:

ВНИМАНИЕ!

ДОСТОЧТИМЫЙ ЖНЕЦ ДЖЕЙМС ДУГЛАС МОРРИСОН ВЫЗЫВАЕТСЯ НА ОФИЦИАЛЬНУЮ АУДИЕНЦИЮ К ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ ВЫСОКОМУ ЛЕЗВИЮ МИД-МЕРИКИ РОБЕРТУ ГОДДАРДУ.

Ничего хорошего от такого вызова ожидать не приходилось.

Он-то надеялся, что Годдард и думать о нем забыл, что у Высокого Лезвия так много более важных дел, что младшие жнецы, такие как Моррисон, вообще находятся вне поля его внимания. А вдруг Годдарду стало известно, в каком знаменитом доме он поселился? Ведь «Тетеревиный ток» был первым в Индиане краснокирпичным строением. Черт побери! Но, зная, что вызов к Высокому Лезвию означает: все брось и собирайся, он попросил мать дать ему его маленькую дорожную сумку и вызвал вертолет.

Хотя Жнец Моррисон никогда не бывал в Стое, он предполагал, что стеклянное шале Годдарда в Фалкрум-Сити похоже на стеклянные пентхаусы Верховных Жнецов. В вестибюле первого этажа Джима встретил первый помощник Высокого Лезвия Жнец Ницше.

– Вы опоздали, – единственное, что тот произнес в виде приветствия.

– Я прилетел, как только получил вызов, – отозвался Моррисон.

– Вот и опоздали – ровно на то время, пока летели.

Ницше был непростым человеком. Кроме того, что он имел имя, которое мало кому удавалось внятно произнести, он еще и пролетел мимо должности Высокого Лезвия, которым мог бы стать, если бы Годдард не восстал из мертвых и не появился на конклаве в качестве кандидата на этот пост. Теперь же функции Ницше сводились к функции оператора лифта, поскольку единственной формой его участия во встрече было сопровождение Моррисона наверх, к Годдарду. Он даже из лифта потом не вышел!

– Ведите себя хорошо! – посоветовал он Моррисону перед тем, как закрыть двери лифта – словно тот был ребенком, которого мать оставляет на дне рождения у одноклассника.

Стеклянная резиденция Годдарда произвела на Моррисона ошеломляющее впечатление – необычная планировка и минималистская мебель позволяли вести обзор на все триста шестьдесят градуса, чему мешали только словно подернутые морозом стеклянные стены спальни его превосходительства. За этими стенами Моррисон видел тень Высокого Лезвия, который выглядел как паук, притаившийся в центре своей паутины.

Затем из кухни выскользнула фигура в зеленом. Жнец Рэнд. Если она хотела своим выходом произвести на Моррисона впечатление, то ей это не удалось, поскольку тот увидел ее сквозь стекло еще до того, как она вышла к нему. Ну что ж, никто не сможет обвинить руководство жнеческого сообщества в том, что им не хватает прозрачности в работе.

– А вот и главный сердцеед среди мид-мериканских жнецов, – сказала Рэнд, которая села, даже не протянув Моррисону руку. – Я слышала, ваша карточка у школьниц пользуется особой популярностью.

Моррисон сел напротив.

– Ваша – тоже, – отозвался он. – Правда, по другой причине.

После этого он понял, что его слова могут быть восприняты как оскорбление. И замолчал, чтобы совсем себе не напортить.

Хотя Рэнд действительно стала живой легендой, причем не только в Мидмерике, но и во всем мире, после того как вернула Годдарда из мертвых, причем сделала это способом, неведомым даже Гипероблаку. Улыбка на лице Рэнд всегда раздражала Моррисона. Она заставляла его думать, что Рэнд знает нечто, чего не знает он, и что она ждет, какую физиономию он скроит, когда узнает про это.

– Я слышала, вы в прошлом месяце остановили сердце одного человека одним ударом, – сказала Рэнд.

Это было правдой, хотя наночастицам удалось вновь запустить сердце. Причем дважды. И Моррисону пришлось отключать наночастицы, чтобы жатва наконец состоялась. Это была главная сложность в проведении жатвы без оружия. Иногда из-за наночастиц смерть просто не могла вступить в свои права.

– Да, – ответил Моррисон, не вдаваясь в объяснения. – Именно это я и сделал.

– Мы все это делаем, – усмехнулась Рэнд. – Интересно то, как вы это делаете.

Моррисон не ожидал комплимента. Он попытался изобразить на своем лице улыбку.

– Вы полагаете меня интересным? – спросил он.

– Интересен способ, которым вы проводите жатву. Сам же вы – полный зануда.

Наконец из спальни вышел Годдард с широко раскрытыми в приветствии руками.

– Жнец Моррисон! – произнес он с теплотой большей, чем та, на которую рассчитывал Джим. Мантия Верховного Лезвия немного отличалась от той, в которой он обычно появлялся. Она была по-прежнему темно-синей, украшенной бриллиантами, но если на мантию посмотреть поближе, то можно было увидеть вплетенные в ткань золотые нити, которые при попадании на мантию света давали эффект северного сияния.

– Насколько я помню, именно вы поддержали номинацию Жнеца Кюри на пост Высокого Лезвия, не так ли? – весело спросил Годдард.

Похоже, Высокое Лезвие не любил светскую беседу. Сразу брал быка за рога.

– Да, – отозвался Моррисон, – но я могу объяснить…

– Нет необходимости, – сказал Годдард. – Я люблю хороших противников.

– Особенно, – вмешалась Рэнд, – тех, которых вы побеждаете.

Все это напомнило Моррисону игры, которые он так любил смотреть и где результат был известен заранее, а потому ты знал, за какую команду болеть.

– Ну что ж, – сказал Годдард, – вы же с вашим приятелем Константином не знали, что я притаился в кулисах и готовлю эффектный выход после того, как пройдет первая номинация.

– Я и правда не знал, ваша честь, – произнес Моррисон и, спохватившись, поправился:

– Ваше превосходительство!

Годдард изучающе посмотрел на него.

– Камни на вашей мантии подобраны со вкусом, – сказал он. – Вы их надели потому, что это модно, или по иным причинам?

Джим сглотнул.

– По иным, – ответил он, краем глаза наблюдая за Рэнд, которая явно наслаждалась его муками. – По правде говоря, я никогда не примыкал к старой гвардии жнецов. А Кюри я номинировал, чтобы произвести впечатление на Жнеца Анастасию.

– И зачем же вы хотели произвести на нее впечатление?

Хитрый вопрос, подумал Моррисон и решил – лучше быть пришпиленным иглой правды, чем попасться на лжи.

– У меня было ощущение, что ее выносит на гребень волны, а потому я решил, что, если мне удастся произвести на нее благоприятное впечатление…

– Вы на этой волне отправитесь вслед за ней, так?

– Да, что-то в этом роде.

Годдард кивнул, приняв объяснение.

– Да, она действительно кое-куда отправилась, – сказал он. – Если быть точным, она отправилась сразу в несколько мест, где была благополучно переварена.

Моррисон нервно усмехнулся, но быстро стер улыбку со своего лица.

– И теперь, – сказал Годдард, указывая на украшенную камнями мантию Моррисона, – вы собираетесь произвести впечатление на меня?

– Нет, ваше превосходительство, – ответил Моррисон, надеясь, что это верный ответ. – Я не хочу ни на кого производить впечатление. Я просто хочу быть хорошим жнецом.

– А что такое хороший жнец, в вашем понимании?

– Жнец, который следует законам и обычаям жнеческого сообщества – так, как их интерпретирует Высокое Лезвие.

Ничто не отразилось на лице Годдарда, но Моррисон заметил, как Рэнд, престав улыбаться, стала серьезной. Джим понял – он сдавал какой-то тест, хотя и не знал какой. Интересно – сдал? Или провалил?

Затем Годдард тепло похлопал его по плечу.

– А у меня для вас есть работа, – сказал он. – Работа, которая сможет подтвердить, что ваша лояльность – не просто дань моде.

Годдард сделал паузу и сквозь стеклянную стену глянул на восток. Моррисон сделал то же самое.

– Вы, без сомнения, знаете, что тоновики нашли себе пророка, который объединил различные секты этого культа по всему миру.

– Да, знаю. Его имя – Набат.

– Тоновики являются врагами всего, что мы ценим и что исповедуем. Они не уважают нас и наше призвание. Их приверженность вымышленной доктрине грозит нашему обществу уничтожением. Тоновики – это сорняки, которые должны быть вырваны с корнем. Поэтому я хочу, чтобы вы проникли в ряды тоновиков, которые тщательно скрывают этого пресловутого пророка, и подвергли его жатве.

Масштаб поставленной задачи был таким, что у Моррисона от волнения закружилась голова. Подвергнуть жатве Набата? Неужели ему приказали убить Набата?

– Но почему я?

– Потому что, – ответил Годдард, и его мантия в лучах солнечного света принялась переливаться, отдавая золотом, – потому что более зрелого жнеца они легко вычислят.

Он помедлил и продолжил: