Боевые псы не пляшут Перес-Реверте Артуро
Он фыркнул, улыбнувшись по-собачьи, и облизнул свою израненную морду.
– Я давно уж обдумываю такой вариант. Но, когда вижу перед собой оскаленную пасть, инстинкты берут верх над разумом – инстинкт самосохранения и инстинкт агрессии. Я ведь собака – от носа до хвоста. И не могу отдать свою шкуру задешево. Для победы мне не хватает умения, но у меня достаточно силы, чтобы сопротивляться. То есть я просто идеальный спарринг-партнер… И потому держусь и отбиваюсь, пока не растащат.
– Когда-нибудь и этого не сможешь, как сам говоришь.
– Да, конечно… Сегодня… Или завтра… Но, знаешь ли, меня немного удивляют твои отметины. Шрамы… И уши обрублены… – Он взглянул с подозрением. – Ты что – бывал в подобных местах прежде?
– Нет, – соврал я. – Просто жизнь у меня была тяжелая.
– Да уж…
Он оценивающе оглядел мои плечи и клыки.
– Ты – крепкий парень. У тебя есть шансы. Может быть, тебя попробуют и решат сделать бойцом. Станешь звездой. Станешь…
Он осекся.
– Убийцей, – подсказал я.
– Может, и убийцей.
Лабрадор жалостливо покосился на нашего третьего товарища.
– У других нет такой возможности. Они – пушечное мясо для первой и единственной атаки.
– Не хочу умирать, – проскулил терьер.
– Чему быть, того не миновать, малыш.
– Не называй меня так. Мое имя – Куко, – при этих словах голос его дрогнул от собачьего рыдания.
Лабрадор качнул тяжелой головой:
– А меня – Томас, – он печально улыбнулся. – Знаю, смешное имя для собаки. Но что ж поделаешь… Так назвала меня одна девочка. Маленькое человеческое существо… Помню ее теплый запах.
Он глубоко вздохнул и уставился куда-то в пустоту, а чуть погодя сказал:
– Семь месяцев ровно… На Рождество щеночек – подарок, а к летним каникулам – обуза.
– Это классика, – заметил я.
– Мне до сих пор снится, как машина набирает скорость, удаляется, а я бегу за ней, бегу, а она все дальше.
– Какая старая песня, – с горечью сказал я. – И сильно запетая.
– Да. Несколько недель я бродил по этой дороге, думал – вернутся за мной.
– Ага, как же.
– А они не вернулись.
– Ну, еще бы.
– Они никогда не возвращаются.
Мы печально переглянулись. Потом лабрадор обернулся к терьеру:
– Умирать не так уж тяжко, Куко… Наоборот, это даже облегчение.
– Вот сам и умирай! Дурак…
– Да успокойся ты, не психуй… – лабрадор ласково лизнул его раза два в морду. – Тебе в Барранке не выжить, так что лучше, чтобы все кончилось быстро, как мы тебе сказали… Бросайся прямо в пасть противнику – и через миг ты уже на том свете.
– Не струсив, – добавил я.
– Да-а, тебе легко говорить, – заныл терьер. – Ты вон какой здоровый… Зубищи какие… Сволочь.
– Поверь, это гораздо лучше… А то будут тянуть, развлекать двуногих твоими мучениями или тренировать на тебе твоего убийцу… Вот хоть его спроси – уверен, он подтвердит, что я прав.
– Целиком и полностью, – сказал я.
– Да заткнитесь вы оба, чтоб вас… – терьер забился в угол и закрыл голову лапами. – Оставьте меня в покое.
Открылась дверь. За лабрадором пришли двое. Тот окинул нас прощальным взглядом, задрал ногу и пустил короткую струйку в угол. Смысл этого обонятельного послания был ясен: «Здесь был Томас». Потом он поднял голову, облизал морду, лапы и детородный свой орган, совершая последний туалет.
– А девочку ту звали Хулия, – сказал он напоследок.
И короткой, исполненной достоинства рысцой затрусил туда, куда его повели.
Не очень скоро, но пришел и мой черед. Вернее, «наш», потому что нас с терьером вытащили вместе. Шли мы, страдая и напрягаясь от того, что слышали, а слышали мы тот неистовый, яростный лай, какой бывает во время схватки, и узнали, кажется, голос лабрадора. Потом все смолкло. Потом нас развели, и я потерял из виду бедного терьера, который трепетал, как листок на ветру.
Войдя в ангар, я прежде всего поднял голову и осмотрелся. Мы, собаки, видим то, что находится где-то на высоте человеческих колен, это самое большее. Мир предстает нам на этом уровне, и нам хватает. Другое дело, когда мы поднимаем глаза на лица наших хозяев, если, конечно, они у нас есть. Лица, которые мы часто видим, к которым внимательно приглядываемся, на которые смотрим, как на лицо бога – он тебя кормит, он о тебе заботится, он тобой владеет и распоряжается. Люди в Барранке не были моими хозяевами (во всяком случае, я их таковыми не считал), однако по их лицам мне хотелось прочесть мое ближайшее будущее. Прежде мне уже приходилось видеть подобные, и в немалом количестве, и увиденное теперь сомнений не вызывало: эти зеленовато-желтые лица принадлежали людям скверным и напрочь чуждым жалости. И читались на них лишь жестокость, спесь и злоба.
Меня подволокли к площадке диаметром примерно лап двадцать – как вы знаете, длина собачьей лапы это плюс-минус тридцать сантиметров, – посыпанной взрытым и истоптанным песком, куда уже почти впиталась, оставив большие бурые пятна, недавно пролитая здесь кровь. За пределами этой площадки я сумел разглядеть, что у ног людей лежит лабрадор – его неподвижное и окровавленное тело.
Я глубоко вздохнул и повернулся ко входу в ожидании противника. Хоть бы это оказался тот самый, думал я, напрягая мышцы, ощетиниваясь, чувствуя, как запах влажного от крови песка пробуждает во мне давние инстинкты. Хоть бы я мог расквитаться с этим убийцей. Хоть бы ко мне вывели того бойцового пса, который убил лабрадора, носившего такое смешное для собаки имя Томас. И хоть бы тот, прежде чем отплыть к Темному Берегу, ощутил напоследок теплый запах девочки, когда-то давшей ему, щенку, такую кличку.
В этот миг раздались какие-то крики, грянул хохот, а человек, державший меня, резко дернул поводок и одновременно полоснул меня по спине хлыстом, чтобы разгорячить. И тут я увидел, как из-под ног у людей испуганно смотрит на меня терьер Куко.
Время – что по-собачьи считай, что по-человечьи – будто остановилось. Куко стоял передо мной на пятачке арены: его держали на поводке, хотя какого, извиняюсь, надо было его держать – он дрожал всем телом и шагу не в силах был ступить. Тогда его, наоборот, принялись тянуть ко мне поближе и тоже хлестать для куражу. Однако в его случае вместо животной злобы добились только ужаса. Терьер не мог и не хотел драться. Ясно было, что судьба его – стать спарринг-партнером на один раз, второго он не выдержит, чтобы двуногие смогли оценить мои боевые качества. Испробовать меня поначалу на легкой добыче. Учебное убийство. Но ведь я пришел сюда именно для этого – чтобы занять какое-то положение и потом сплести интригу. Слишком далеко я зашел, слишком многим рискнул… теперь поздно идти на попятный. Теперь на кону стояла и моя жизнь. А это, само собой, означало смерть для терьера.
Играя свою роль, я оскалился и залился яростным лаем, хотя смысл его могла разгадать только эта несчастная псина, стоявшая передо мной.
– Мне очень жаль, старина, что так вышло, – вот что значил мой лай.
Выпученными глазами Куко скользнул по мне, словно не узнавая. Словно не мог сфокусировать их.
– Пожалуйста… – наконец пролаял он в ответ.
– Ничего не могу сделать.
– Не нападай на меня, прошу тебя… – взмолился он. – Сжалься. Не убивай.
– Это невозможно, Куко… Либо ты, либо я. Сам знаешь… Ты – одноразовый спарринг-партнер. Если не я, так другого приведут.
Он затрясся так, что у него подогнулись задние лапы, между которыми был зажат хвост. И чуть не упал. Человек, державший поводок, встряхнул Куко, хлестнул его по спине.
– Отпусти меня, – снова проскулил терьер. – Дай уйти.
– Не могу. Ты сам знаешь, что не могу. А и отпущу – далеко не уйдешь.
– Тогда хоть не убивай… Можешь ранить, если хочешь, но не убивай.
– Им не этого надо.
– Я жить хочу!
Я подался вперед, оскалился, как бы показывая, что невтерпеж накинуться на него. Люди встретили это одобрительными криками.
– Это будет быстро. Бросайся на меня – обещаю, что все произойдет очень быстро. Ты ничего даже не почувствуешь. – И мотнул головой, показывая на людей. – Хочешь, чтоб тебя затравили как зайца? Не доставляй им такой радости.
Он повел вокруг глазами, полными ужаса. Свесил язык меж смехотворных клычков.
– Умри достойно, – сказал я. – Как настоящий пес.
Он весь скорчился в отчаянии. Заскулил. Присел на задние лапы, отставил хвост и выпустил струйку жидкого помета. Человек снова стегнул его концом поводка.
– Избавься навсегда от этих сволочей. Давай. Атакуй – и покончим с этим.
Он вдруг застыл, еще шире открыв глаза:
– Обещаешь, что это будет быстро? Клянешься Великим Псом?
– Я не верю в Великого Пса, но клянусь. Бросайся на меня. Прыгай прямо в пасть и ни о чем не беспокойся. Предоставь все мне.
Он затряс головой.
– Ты меня обманываешь, гад… Ведь знаешь же, что я не могу этого сделать.
– Не обманываю. Я знаю, что говорю и что делаю. Нет у тебя другого пути. Вперед, Куко! Ты сможешь!
– Ты все врешь и путаешь меня! – завыл он, и человек снова дернул поводок. – Не могу!
– Да вспомни ты, слякоть, о своих предках-волках. Соберись с духом. Перестань трусить. Представь, что твой хозяин – тот, у кого тебя украли, – смотрит на тебя сейчас. Ты же не хочешь разочаровать его? Ведь не хочешь, правда? Он смотрит на тебя.
Куко вдруг затих. И как будто призадумался.
– Хозяин… – простонал он.
– Да. И он смотрит на тебя. Разве ты не видишь? Смотрит, как ты дерешься, и приговаривает: «Хороший… хороший пес».
Он помедлил еще мгновение. Потом глубоко вздохнул и словно преобразился. Испуг исчез, сменившись какой-то дикой отчужденностью, и я увидел, как в этот высший и последний час ему на помощь пришли позабытые древние инстинкты. И, как по волшебству, исчез маленький, робкий, насмерть перепуганный терьерчик – вместо него появился настоящий пес. Я видел, как он торчком вздернул уши, взъерошил шерсть на загривке и на темени, ощерился и сильно дернул поводок, требуя отстегнуть карабин с ошейника. И под гремевшие вокруг нас смех и крики бедный песик, наконец-то обретший мужество, словно почувствовал на себе взгляд своего потерянного хозяина, разинул пасть, закрыл глаза и ринулся прямо на меня. Я же, почувствовав, что и меня спустили с поводка, успел приподняться на задних лапах, принять его передними и молниеносно сомкнуть клыки у него на шее под углом челюсти, где проходит главная жила: перекусишь ее – быстро, чисто и милосердно отправишь собаку на Темный Берег.
· 7 ·
Кто рано встает, тому Бог подает
Я, разумеется, прошел испытание. И уже на следующее утро получил право на изрядный кусок мяса и отдельную клетку на Барранке, в помещении для бойцов. Нас, претендентов на чемпионское звание, содержали как принцев, потому что люди видели в нас возможность заработать. Не могу сказать, узнал ли меня кто-нибудь, видевший прежде мои выступления, а потому не могу, что из человечьей речи разбираю лишь отдельные слова и краткие команды, да и их тоже, как все собаки, воспринимаю больше по тону, чем по смыслу. Не знаю, что могли бы сказать по этому поводу мои новые хозяева, но факт в том, что они во мне признали или узнали бойцового пса. Немудрено – с моим-то, извините, экстерьером, с моими клыками, с моими подрубленными ушами, с моими шрамами и с моей смертоносной стремительностью в миг убийства. Как я и предполагал, жертва бедного Куко была не напрасна. Я оказался там, куда и стремился попасть.
Чуть не целый день я провалялся в клетке, стараясь не думать ни о терьере, ни о Томасе, усталом лабрадоре. Таким псам, как я, думать вообще вредно, а особенно, если в прошлом, то есть в памяти, у них – кровь. Воспоминания перемешиваются с настоящим, сны делаются кошмарами, и, как я уже говорил, наступает такой миг, когда мозги начинают двигаться у тебя в голове, и ты перестаешь понимать, где ты, на самом ли деле все это происходит или привиделось, сейчас или было давным-давно. Так что думают пусть собаки вроде Агилюльфо, благо у них для этого занятия есть и охота, и время, и условия. Я же лежал на полу своей клетки и ограничивался ожиданием дальнейших событий. И во второй половине дня дождался – одно по крайней мере не замедлило случиться.
Оно было неизбежно. Новые хозяева захотели испробовать меня на собачке калибром покрупнее, чем был покойный Куко: свести с бойцовым псом. И еще не наступил вечер, как я снова оказался на ринге, и на этот раз – перед совсем иным противником. Уж какой там спарринг. Ко мне вывели гигантского пса – широкогрудого, с квадратной мордой и обрезанными ушами: таких собачек люди называют «немецкий дог». Это было самое основное, но от моего опытного взгляда не укрылись и кое-какие подробности. Я сразу понял, что схватка будет не насмерть: устроители никогда не пойдут на то, чтобы два прекрасных экземпляра бойцовых собак уничтожили друг друга. Пес, который стоял передо мной – нас обоих держали на поводке – и скалил зубы, был не из бывших знаменитостей, ныне служащих «грушей» для восходящей звезды: нет, это был молодой, хорошо тренированный боец в расцвете сил и в отличной форме. Мускулы и оскаленные клыки это доказывали.
Я хотел договориться с ним. И пролаял – давай, дескать, поборемся не всерьез. Разыграем спектакль, устроим ничью, достигнем этого… как его? парапета, пиетета? – и разойдемся по клеткам. Однако его, что называется, заело. Оно и понятно – молодой, самоуверенный, амбициозный… Метит в звезды. Мнит себя Вольтом[9] или еще кем-то из кино. И вместо того, чтобы ответить вежливо, зашелся вызывающим лаем, стал рваться с поводка, будто не слыша мое разумное предложение.
– Не стоит относиться к этому так серьезно, – настаивал я.
– Да я тебя сейчас в клочья разорву, – снизошел он наконец до очень высокомерного ответа. – Рухлядь старая.
Раньше такое обращение проняло бы меня до печенок. И я нашел бы, что сказать. Но все же я не первый год живу на свете. И потому холодно смерил его взглядом сверху донизу, глубоко вздохнул, подобрался, дернул поводок так сильно и внезапно, что вырвал его из рук человека, – и налетел на дога.
Он, конечно, не ожидал. Этот олух был занят тем, что морщил морду и скалился. И лаял в том смысле, что сейчас сожрет старого хрыча живьем и без соли. А хрыч накинулся на него и укусил за верхнюю губу чуть пониже носа – это адски больно. Потом всей тяжестью налег на него так, что он потерял равновесие. Человек, державший его на поводке, увидев, что я не на привязи, не знал, что ему делать – то ли и дога спустить, то ли нет, и я воспользовался этой заминкой, длившейся считаные секунды – я же говорил, что для нас время идет по-другому, – вцепился в противника, а тот прижал уши, стал отпихивать меня лапами и попытался отступить – для того, разумеется, чтобы получить, так сказать, пространство для маневра и атаки, в чем не преуспел, потому что я не отпускал его морду, пока не уложил брюхом кверху. Уложил на миг, но этого хватило. Кто-то схватил волочившийся поводок, рванул и оторвал меня от дога.
– Сволочь ты, – пролаял тот, поднимаясь.
И облизнул кровоточащую морду. Она была прилично разодрана.
– Кто рано встает, тому бог подает, – ответил я.
Мы стояли шагах в пяти-шести друг от друга. Дог глядел на меня растерянно и зло.
– Ну что – как тебе старая рухлядь?
Вместо ответа он глухо, угрожающе зарычал. Тем и ограничился.
– Не стоит, – сказал я настойчиво. – Это же была не настоящая схватка, а так, прикидка, проба сил. Никто сегодня не требует от тебя рисковать жизнью.
– Да пошел ты…
– Пойду-пойду… Но не сегодня. Сегодня еще побуду здесь.
Тут люди слегка ослабили натяжение, чтобы посмотреть, что мы будем делать, а мы со свирепым лаем стали рваться с поводков. И, прежде чем нас опять растащили, мы успели соприкоснуться носами и передними лапами. В незыблемых традициях, все по прописям – однако же этого было достаточно, чтобы вынести суждение. Вид у него оставался таким же внушительным, но глаза он чуть сощурил, губы подобрал, лоб разгладил, а уши немного прижал. И ни одна из этих мелких деталей не укрылась от моего внимания. Человеку неопытному они мало что скажут, а вот для пса все мгновенно становится ясно, как божий день. По всем этим приметам – противник вот-вот обделается. В буквальном смысле.
– Дружище, хватит на сегодня, – сказал я с безмятежным миролюбием. – Мы свое дело сделали.
И потом, задрав ногу, пометил площадку долгой спокойной струей.
Стемнело, и я спал в своей клетке. День выдался тяжкий, и мне в самом деле надо было отдохнуть. Но тут совсем рядом кто-то поскребся. Я открыл глаза и увидел какую-то тень. Нет, сперва огоньки глаз, а потом уж темный силуэт.
– Ты кто? – гавкнул я негромко. – Какого… тебе тут?
– Я – дог, с которым ты подрался, когда пришел в Каньяду, – ответили мне.
Я стал вспоминать. И это было непросто. Слишком много собак прошло передо мной за последние двадцать четыре человечьих часа. И наконец вспомнил. Это был тот самый сторожевой пес, которого я встретил – я его, либо он меня, – когда проник в Каньяду-Негра. Это с ним я дрался, пока его хозяева меня не заловили.
– Как тебя зовут?
– Да пес его знает. Понятия не имею. А, может, и имени тоже.
Он придвинулся ко мне вплотную, насколько позволяли прутья, и мы заурчали потише. Стали шептаться. Теперь, когда он подполз ближе, я смог рассмотреть его, благо сквозь маленькое узкое оконце пробивался лунный свет.
– Зачем пожаловал?
– Любопытно мне.
– Любопытство, как известно, кошку сгубило.
– Так то кошку. А я – собака.
Мне понравилось, как он говорит. И как потянулся ко мне и обнюхал, а потом потерся носом о мой нос. Он вроде бы не затаил на меня обиды.
– Хочу тебя спросить, – вдруг спросил он в упор. – Ты почему меня не прикончил вчера?
Я удивился:
– Не смог, наверно. Ты не дал.
– Да не ври. Я дрался, конечно, изо всех сил, но и ты тоже. И я почувствовал твои клыки у самых вен на шее… Но почему-то остановился.
Я на миг задумался:
– Ну, значит, надобности не было. Не люблю убивать.
Он посмотрел недоверчиво:
– Что ты не любишь?
– Убивать.
Он засмеялся сквозь зубы, вывалив язык и часто дыша.
– Про тебя говорят другое.
– И что же?
– Что сегодня ты прикончил спарринга и навел страх на Олафа, немецкого дога, а он – зверь серьезный. Еще говорят, ты и раньше занимался такими делами.
– Кто говорит?
– Пронесся такой слух, то есть лай. Сам знаешь, как это происходит. Наше радио.
– А еще что говорят?
– Что пришел сюда по доброй воле, хотя носишь ошейник со всей этой дребеденью. И это значит одно из двух – либо ты больной на всю голову, либо у тебя тут какое-то дело.
Помолчали. Потом я снова навострил уши. Мне было интересно.
– Ты так и не сказал, зачем пришел.
Он как будто задумался.
– Всего лишь спасибо тебе сказать, – он шевельнул хвостом. – Если бы не ты, потерял бы я жизнь, а в лучшем случае – эту службу.
– Службу… Не больно-то почтенная, прямо скажем, у тебя служба. Сторожить все это дерьмо.
Он принял мои слова как должное и глазом не моргнул.
– Останься я бойцом, меня давно бы уж закопали. Повезло мне. Кормежкой обеспечен. А что касается собак… Веселого, конечно, мало, но я выполняю свой долг и помогаю, чем могу.
Я покивал понимающе.
– Лучше они, чем ты, да?
– Именно так.
Пришел мой черед ненадолго задуматься. В отличие от людей, мы, семейство псовых, почти совсем лишены лицемерия. Притворяться не умеем: мы такие, какие есть. Мы – честные животные. И этот дог, несмотря на свою службу, не кажется негодяем. У собак и жизнь собачья. Каждый курочит их, как хочет. И потому я решил пооткровенничать и рассказал ему, зачем я здесь оказался. Не вдаваясь особенно в подробности, так – самую суть. Есть у меня два друга – Тео и Борис. Стало мне известно, что они попали сюда. Не слышал ли он о них чего-нибудь?
– Слышал, конечно, – ответил он.
И, без видимого усилия, отодвинул мордой засов на дверце моей клетки. Я в удивлении уставился на него:
– Ты что делаешь?
И услышал нечто похожее на слабую одышку – это дог так смеялся.
– Я подумал, может, тебе захочется прогуляться.
Цинковые крыши поблескивали в лунном свете, а из окон, задернутых занавесками, пробивался свет электрический. Мы шли бесшумно, стараясь держаться там, где потемней, и наконец остановились перед последним ангаром. Я сгорал от любопытства так, что хвост дымился, однако дог оказался настоящий кремень.
– Да что за черт такой? Долго еще?
– Помалкивай. Увидишь.
Мы шли бок о бок. Мой спутник постоянно оглядывался по сторонам.
– Если накроют, – предупредил он, – представим дело так, что ты удрал, а я тебя только что поймал. Понял? Разыграем задержание, и ты послушно вернешься в клетку.
– Ладно. Но все же – что там с моими друзьями?
– Спокойствие, товарищ! Терпение – это добродетель.
– Да я очень спокоен и очень терпелив. Но все же скажи что-нибудь.
Он задумался на миг.
– Этот твой Тео – родезиец, здоровенный барбос? Видный? Да?
– Да, это он.
– Их привезли недели две назад – его и второго. Изящного такого… Твой дружок пошел, судя по всему, по высшей категории. Его испробовали на двух спаррингах. И с одним – это был жалкий блохастый шелудяк – он драться отказался.
– Меня это не удивляет. Тео – благородный пес. Достойная личность.
– Ну, эту достойную личность отлупили и на двое суток заперли без еды. И даже пить не давали. Потом вывели на ринг попробовать с другим спаррингом – пиренейским мастифом, довольно пожилым, но еще мощным.
– И?
– Ну, ты знаешь сам, наверно, чем это кончается…
– Хочешь сказать, он дрался?
– Да как еще дрался. Осатанев с голодухи, остервенясь от побоев, он живого места от мастифа не оставил. Так истрепал, что того пришлось пристрелить.
От изумления я даже остановился:
– Да ты что?!
– Отвечаю! И с тех пор, насколько мне известно, он никого в живых не оставляет. Кого ни выведут к нему – убивает всех. Держат его на Живодерне, где проводятся настоящие бои… – Он взглянул на меня с любопытством. – Место, полагаю, тебе знакомое.
– Не без того.
– Ну, там он и живет в одной из клеток, где содержат чемпионов, чтобы не возить их каждый раз взад-вперед – на бой и обратно, к хозяину. Похоже и ты там жил?
Я мрачно сморщился. Воспоминания, становившиеся все тягостнее и неотвязней, сдавили мне горло.
– Нет. Я был хорош, но жил при хозяине.
– Ты – хорош, а он – самый лучший. Рассказывают, что заработал своим владельцам кучу денег. Живет там же, где дерется, а дерется чуть ли не каждый вечер. Судя по всему, прирожденный боец. Киллер.
Я не сразу сумел осмыслить все услышанное. Живодерня – это такое место, где только жестокость и насилие дают тебе шанс выжить, а иначе говоря – это ад. Мне трудно было представить там Тео с его иронической ухмылкой уверенного в себе пса, с его насмешливо-спокойной манерой. С его обаятельной невозмутимой задиристостью, которая прельстила когда-то Дидо, а меня сделала его другом.
– Что же касается второго… – помявшись, продолжал дог.
И я встряхнул головой, возвращаясь к действительности. Тео ведь был не один, вдруг вспомнил я. Их было двое.
– Русский борзой, да? Пижонистый такой?
– Все так. Красавчик Борис. Что с ним случилось?
Мы остановились перед последним ангаром. И переговаривались тихим урчанием, чтоб никто нас не услышал. Дог приглушенно фыркнул, что означало смешок.
– Случилось то, что красоту свою он потерял.
Уж на что я крепкий парень, но тут содрогнулся:
– Спарринг?
– Кое-что еще похуже.
– Не свисти… Что же может быть хуже?
Он показал на вход в ангар:
– Сам увидишь.
Я затаил дыхание, подходя ближе. Сердце у меня колотилось. Дверь была не заперта, и я толкнул ее лапой. Вместе со мной внутрь проник и неяркий лунный свет, так что я смог отчетливо различить клетку, где лежало грязное и рваное одеяло. На нем спали несколько собак. Четыре, посчитал я. И в одной из них я с трудом узнал Бориса, да и немудрено, что с трудом, – он стал совсем другим. Вместо Бреда Питта собачьего мира, красавца с бархатными, отливающими золотом глазами и шелковистой светло-русой шерстью, вместо чистокровного аристократа, чьи предки служили при дворе русских царей, вместо фотомодели, принимавшего изысканные позы на обложках журналов, я увидел изможденное, истощенное – кожа да кости – существо с запавшими глазами и бесцветно-бледным носом.
– Борис? – глазам своим не веря, тихонько окликнул я его.
Он шевельнулся, услышав свое прежнее имя. Его давно уже никто не называл так. Удивленно поднял голову, но при виде меня немедленно вскочил на все четыре.
– Арап? Это ты? Арап!
Я прижался к решетке.
– Я самый.
– Гав.
Медленными усталыми шагами он подошел ближе. Да, он и вправду сильно сдал. Вяло отвечал, когда я лизал его в морду и терся носом сквозь решетку.
– Что они сделали с тобой, Борис?
Он прекратил лизания и вздрогнул всем телом.
– Это ужас, ужас…
И оглянулся на других собак в глубине клетки. Я присмотрелся повнимательней и увидел, что это суки. Три сладко спавшие суки. Снова обернувшись ко мне, он еле слышно, словно боясь разбудить их, пролаял:
– Умоляю тебя, Арап. Вытащи меня из этого ада.
За спиной я услышал приглушенный смешок дога: «Аф-аф». И тотчас все понял. Бориса превратили в кобеля-производителя.
· 8 ·
Борисовы мытарства
– Поистине, сожаления достоин пес, который родился таким красивым, как я.
Читать бесплатно другие книги:
