Пыль грез. Том 2 Эриксон Стивен

Глава двадцатая

• Пусть солнце согреет день.
• Если свет содержит все цвета,
• то посмотри на этот чистый союз
• без всяких компромиссов.
• Пройди камень и груз земли
• с гривой, как у кота в засаде,
• и ветер скользит шелковисто
• и омывает завиток
• твоего уверенного видения.
• Пусть солнце согреет день,
• защищенный от всех споров,
• крепкий в святости мнения.
• Цвет не обманывает,
• и муть не скрывает мыслей
• слиться с серыми массами в небе,
• опускающем край горизонта,
• где каждый шаг уравновешивается
• с рождением дня.
• Проснись навстречу теплому солнцу.
• Оно знало другую любовь в прошлом
• и украло все цвета
• у вечных обещаний.
• Только пыль пробуждается к жизни
• в золотом свете утерянных сокровищ.
• Не ищи нового,
• ведь даже новое – старое
• и основательно потрепанное.
• Пусть солнце пробудит день.
• Ты прежде шел по этому пути
• среди охотников в траве
• и катящихся любовников смерти,
• венчающих каждое небо.
• Армии преследовали неизвестного;
• всадники поднялись на гребень.
• Служанки и придворные ожидают
• в идеальной тени будущего,
• когда вернется то, что пропало.

«Баллада о раненой любви» Рыбак

– Это не просто, – сказал он, нахмурившись собственным мыслям, – но это в мире – то есть среди людей. В обществе, в культуре, в народе – в мире есть те, кто нападает, и те, кто защищается. У большинства из нас присутствует и то, и другое, но в общем каждый попадает в тот или иной лагерь – какой больше соответствует его натуре.

Ветер обдувал иссеченный камень. Пятна гуано, оставшиеся на темной, щербатой поверхности, напоминали старую стертую краску. От камней поднимался теплый запах – он накатывал и уносился с каждым порывом ветра. Однако солнце не уступало в этой битве, за что Риадд Элейс был благодарен.

Глаза Силкаса Руина были устремлены куда-то на северо-запад, а Риадду камень закрывал обзор в том направлении. Ему было любопытно, но он терпеливо ждал, когда Силкас продолжит, зная, как порой белокожему тисте анди трудно выразить свои мысли. И когда получалась долгая, подробно аргументированная речь, Риадд молча внимал. Ему было чему поучиться.

– И нельзя сказать, что агрессию проявляют только те, кто нападает, – продолжил Силкас. – Вовсе нет. Например, я, умело владея мечом, по большей части выступаю в защите. И делаю упор на ритм и контратаку – использую порыв атакующего, прямолинейность его намерения. И контратака, разумеется, тоже своего рода агрессия. Понимаешь различия?

Риадд кивнул.

– Думаю, да.

– У агрессии может быть много форм. Активная, пассивная, прямая, косвенная. Внезапная, как взрыв, или сдержанная, как долгая осада. Часто она не хочет ждать, а обрушивается на тебя со всех сторон. Если одна тактика не срабатывает, пробуешь другую – и так далее.

Улыбнувшись, Риадд сказал:

– Да. Я очень часто играл с детьми имассов. То, что ты описываешь, любой ребенок постигает от рук забияк и соперников.

– Прекрасно. Конечно, ты прав. Но учти: все это относится не только к периоду детства. То же самое продолжается и процветает и среди взрослых. Вот что следует понять: нападение атакующего – форма защиты. Это инстинктивный ответ на угрозу, реальную или воображаемую. Он может быть вызван отчаянием или привычкой; или тем и другим сразу – когда отчаяние становится образом жизни. За атакой прячется хрупкий человек.

Он замолчал, и Риадд понял, что Силкас предлагает ему поразмыслить над всем сказанным. И, возможно, определиться самому. Нападающий он или защитник? Доводилось быть и тем, и этим, а еще бывало, что он нападал, когда следовало защищаться; бывало и наоборот. Я не знаю, кто я из них. Пока не знаю. Но, кажется, ясно одно: когда я чувствую угрозу, я атакую.

– В культурах обычно одно доминирует над другим – и в результате индивид добивается успеха и процветает или, наоборот, – проигрывает и гибнет. Общество, где преобладают нападающие – и где качества атакующего превозносятся и открыто поощряются, – взращивает людей с толстой кожей, которая защищает очень хрупкое «я». Их раны кровоточат, но остаются спрятанными. А культуры, ориентированные на защиту, растят тонкую кожу и чувствительность к оскорблениям – и ты наверняка понимаешь, что это тоже вид агрессии. Культура атакующих требует подчинения, и очевидность этого подчинения служит доказательством превосходства старшего над младшими. Культура защитников призывает к согласию через конформизм, наказывает инакомыслящих и таким образом добивается молчания, а молчание это соучастие.

Последовала долгая пауза – и Риадд был доволен, ведь Силкас дал ему вдоволь пищи для размышления. Имассы? Ну, думаю, защитники. Да. Конечно, всегда есть исключения, но об этом он тоже говорил. Есть примеры и того, и другого, но в целом… да, защитники. Если подумать о судьбе Онрака, о его любви к Килаве, о преступлениях, на которые его толкала любовь. Он восстал против конформизма. И был наказан.

Сложнее подумать о культуре, где правят нападающие. Летери? Риадд подумал об отце, Удинаасе. Он защищается, когда сам по себе. Но атакует насмешками, хотя и тогда не прячет своей уязвимости.

– Силкас, а третьего пути не существует?

Воин улыбнулся.

– За свою долгую жизнь, Риадд, я видел много вариаций… особенностей поведения и взглядов; и я видел, как одно сменяет другое – если опыт оказался разрушительным, или когда признаешь врожденные слабости и в результате полностью отказываешься от них. Однако различные слабости существуют и на другом пути – и часто оказываются смертельной ловушкой. Мы сложные существа, это правда. И главное, я думаю, придерживаться собственных принципов, того, что ценишь, и не позволять никому судить о твоих вкусах. Также нужно разработать стратегию – как парировать и нападающих, и защищающихся. Используй агрессию, но только для самозащиты; самозащиты, которая объявляет о неуязвимости твоей брони, о непоколебимой уверенности и подтверждает безгрешность твоей самооценки. Нападай, если необходимо, но не из высокомерия. Защищайся, когда брошен вызов твоим ценностям, но не в гневе. Против нападающих твоя самая надежная защита – холодная сталь. Против защищающихся часто лучшая тактика – убрать оружие в ножны и выйти из игры. Оставь презрение для того, кто заслужил его, но считай презрение не оружием, а защитой против атаки. И наконец, будь готов разоружиться с улыбкой, даже если глубоко ранишь словами.

– Пассивная агрессия.

– Да, в каком-то смысле. Дело в том, чтобы предупредить вероятного противника. По сути, ты говоришь: «Не подходи слишком близко. Ты не можешь причинить мне вред, но если будешь чересчур давить, я тебя раню». В чем-то уступать нельзя никогда, но в чем именно – не закреплено навеки; ты сам решаешь каждый раз и меняешь, если сочтешь нужным. И в своем решении не поддаешься давлению других, но все же учитываешь их аргументы. Все время оцениваешь их и взвешиваешь, решая самостоятельно, насколько они ценны. Но если чувствуешь, что другой пересек черту, если ощущаешь, что атакована твоя самооценка, то готовься к бою и будь тверд.

Риадд поскреб пушок на щеках.

– Услышал бы я такие слова от своего отца, если бы остался дома?

– В каком-то смысле, да. Удинаас – человек огромной силы…

– Но…

– Огромной силы, Риадд. Он достаточно силен, чтобы раскрыться, не пряча своей уязвимости. Достаточно храбр, чтобы подпустить тебя ближе к себе. Если причинишь ему боль, он отступит, как и положено, но тогда путь к нему будет навеки закрыт. Хотя он всегда начинает, даря себя. И от того, что сделает с этим даром другой, зависят дальнейшие отношения.

– А что о доверии?

Красные глаза уперлись в него и снова посмотрели в сторону.

– Я долго обеспечивал им безопасность, – тихо сказал Силкас. – Избегал летерийских магов и солдат. Все это было не обязательно.

– Мой отец знал.

– Думаю, и Фир Сэнгар знал тоже.

– И значит, тебе не доверял ни один.

– Наоборот. Они верили, что я сохраню решимость.

Теперь уже Риадд отвел взгляд.

– А ей обязательно было умирать?

– Она никогда и не была живой, Риадд. Ее прислали как возможность. Я следил, чтобы она реализовалась. Хранят ли надежду семена? Можно думать и так. Но на самом деле на- дежда принадлежит создателю этого семени, и тем, кто решил посадить его.

– Для всех она выглядела ребенком.

– Азаты используют то, что попадется.

– Так она еще жива?

Силкас Руин пожал плечами.

– Возможно, более чем прежде. Живая, но юная. И очень уязвимая.

– И значит, – сказал Риадд, – мой отец желает выживания Азатов и по-прежнему надеется на твою решимость. Только, наверное, «надеется» – не то слово. Правильнее было бы верит.

– Если так, то ты сам ответил на свой вопрос.

А что с моей решимостью? Ты веришь в нее, Силкас Руин?

– Они все ближе, – сказал тисте анди, поднимаясь с камня, и, помолчав, добавил: – Будь осторожен, Риадд, она опасна, и я не могу предсказать, чем кончится этот разговор.

– Что она сделает со мной? – спросил Риадд, тоже вставая.

– Это мы и хотим узнать.

Конь наступил на особенно колючий кактус. Торант, чуть слышно выругавшись, спешился. Обойдя коня, он поднял его копыто и принялся выдергивать иголки.

Олар Этил стояла в стороне, наблюдая.

Оказалось, что от седой старой ведьмы нельзя ускакать верхом, ее нельзя обогнать. Она вновь и вновь появлялась в завихрениях пыли, и беззвучная улыбка черепа была до боли издевательской.

По следам тяжелого фургона Торант миновал еще две башни-дракона, таких же разрушенных и безжизненных, как и первая. И вот теперь они приближались еще к одной. Загадочные механизмы, вывалившиеся через дыры в камне, были разбросаны на сотню шагов от башни. Среди обломков виднелись смятые куски доспехов и разбитое оружие, и рядом – обрывки посеревшей чешуйчатой кожи. Ярость, которую испытала на себе башня, все еще ощущалась в воздухе, навязчивая, как горький дым.

Торант вытащил последний шип и, подобрав поводья, провел коня на несколько шагов вперед.

– Эти проклятые иголки, – спросил он, – ядовитые?

– Не думаю, – ответила Олар Этил. – Просто болезненные. Местные бхедерины стараются на них не наступать.

– Здесь нет местных бхедеринов, – отрезал Торант. – Это Пустошь, и зовется она так не зря.

– Воин, давным-давно в этом месте обитали духи земли и ветра.

– Так что случилось?

Она со скрипом пожала плечами.

– Когда пищи вдоволь, начинаешь жиреть.

И какого хрена это значит? Он посмотрел на башню.

– Мы пойдем… – Его отвлекло движение в небе: два крупных силуэта поднялись над громадной головой каменного дракона. – Нижние духи!

Пара драконов – настоящих. У того, что слева, цвета тусклой белой кости, глаза горели красным огнем; хотя он был крупнее второго, но сухопарый, наверное, старее. Другой – ослепительно-белый, с золотом вдоль плеч и зубчатой спины. Хлопая крыльями и спускаясь по спирали, эти двое приземлились прямо на пути Торанта и Олар Этил, между ними и башней. Земля дрогнула.

Торант посмотрел на Олар Этил. Она стояла, неподвижная, как статуя. Я думал, ведьма, ты знаешь все, а теперь подозреваю, ты думала то же самое. А теперь застыла, как заяц под взглядом дикого кота.

Он снова повернулся и увидел, как два дракона замерцали, размываясь словно миражи. И через мгновение на месте громадных существ стояли двое мужчин. Стояли неподвижно.

Даже издали Торант мог видеть, насколько точно драконы отражали сущность этих двоих. Слева стоял высокий, худой мужчина с кожей цвета выбеленной кости; второй был намного моложе и мускулистый, хотя ростом был немного меньше. Его распущенные волосы отливали золотом и бронзой, кожа блестела на солнце, и стоял он с непринужденностью невинности.

Ничего не сказав, Олар Этил пошла им навстречу; Торанту показалось, ее фигура уменьшилась и стала особенно неуклюжей. А чешуйчатая кожа ее плаща теперь выглядела жалкой пародией.

Ведя за собой норовистого коня, Торант двинулся за ней. От этих воинов не спастись, реши они нанести ему вред. И если Олар Этил готова встретиться с ними, он последует за ней. Но сегодня я увидел настоящую силу. И взгляну ей в глаза.

Я забрался далеко от своей деревни. Маленький мир моего народа становится все меньше.

Подходя ближе, он с удивлением заметил, что два меча на поясе худого, старшего воина летерийской работы. Голубая сталь. Я видел однажды, как вождь купил нож, – он пел при ударе. У младшего были мечи из слоистого камня. Одет он был в странную грубую шкуру.

– Тебе тут не рады, Силкас, – сказала Олар Этил. А потом ткнула кривым пальцем в молодого. – А этот просто издевается над моим народом. Здесь не его мир. Силкас Руин, ты договорился открыть врата в Старвальд Демелейн?

– Это сын Менандор, – ответил белокожий воин. – Ты знаешь цену такого договора, Олар Этил. Думаешь, я готов заплатить ее?

– Я не знаю, на что ты готов, Силкас. И никогда не знала.

– Его зовут Риадд Элейс, и он под моей опекой.

Она фыркнула.

– Ты слишком высокого мнения о себе, если думаешь, что ему нужна твоя опека. Нет. – И она склонила голову набок. – Я вижу правду. Ты держишь его при себе, чтобы контролировать. Но раз это отпрыск Менандор, ты проиграешь. Силкас Руин, ты ничему не учишься. Кровь элейнтов не терпит себе подобных. Будет предательство. Всегда бывает предательство. Почему у нее сотня голов? Чтобы высмеять невозможное согласие.

Она повернулась к Риадду Элейсу.

– Он ударит первым, как только сможет. Когда увидит, что ты превосходишь его, он захочет убить тебя.

Молодого золотого воина, похоже, не побеспокоило ее предупреждение.

– Ничего подобного он не увидит, заклинательница костей.

Она удивилась и зашипела.

– Смелое заявление. Как ты можешь быть уверен?

– Потому что, – ответил Риадд, – я уже превзошел.

Мгновенно все изменилось. Торант заметил, что Силкас Руин сделал шаг от своего спутника и его руки поползли к рукоятям мечей.

Олар Этил закудахтала.

– Заклинательница костей, – сказал Риадд с легким поклоном, – я знаю твое имя. Я знаю, что именно ты провела ритуал Телланн. И без тебя вся воля имассов ничего не достигла бы. Решающий голос был твой. Ты забрала у народа саму смерть.

– Ты жил среди т’лан имассов?

Он покачал головой.

– Среди имассов. Но знаю того, кто был т’лан имассом. Онрак Разбитый. И знаю его жену, Килаву.

– Килава, милая сучка. Так теперь она его жена? Она чуть не погубила меня. И как она? Передай, что я ее прощаю. И скажи Онраку Разбитому из логросов, что я больше не предъявлю прав на него. Его жизнь принадлежит ему, отныне и навсегда.

– Хорошо, что ты это сказала, – ответил Риадд. – Ведь я поклялся, что никто не причинит им вреда.

– Риадд Элейс, я уже сделала выбор: я тебе не враг, и рада этому. Реши я иначе, эта смелая клятва убила бы тебя.

Он пожал плечами.

– Возможно, будь мы один на один, ты победила бы. Но против меня и Килавы исход будет иной.

– Она где-то рядом? Нет! Ничего не чувствую!

– Она старейшая настоящая заклинательница костей, Олар Этил. Остальные перестали расти, как только сдались ритуалу. И на себя посмотри – то же самое. Ты такая, какой была, и не более того. Если Килава хочет оставаться незамеченной, так и будет. Не ты правишь этим миром, Олар Этил. Ты давно отказалась от этой привилегии, с твоим ритуалом.

Олар Этил повернулась к Силкасу Руину.

– Видишь, кого ты ведешь по своим стопам? Идиот! А теперь проси меня о союзе – быстро!

Но Силкас Руин убрал ладони от мечей.

– Может быть, я держу его при себе по тем причинам, что ты назвала, Олар Этил, но есть и другие причины – и они тем серьезнее, чем ближе я узнаю этого сына Менандор. Если он действительно уже превзошел меня, я уступлю свое лидерство. А по поводу союза с тобой… честно говоря, я лучше пересплю с энкар’алом.

Торант засмеялся – частично чтобы снять напряжение и страх, частично от идеи, что этот воин может спать с чем-то под отвратительным названием энкар’ал. Его смех, увы, привлек внимание.

Риадд обратился к нему:

– Воин, ты должник этой заклинательницы?

Торант нахмурился.

– Об этом я и не думал. Возможно, я ей должен, хотя и не знаю – чего и сколько. Я – Торант из оул’данов, но оул’данов больше нет. И теперь я вожу компанию с костями.

Юноша улыбнулся, как будто ему неожиданно понравился ответ.

Силкас сказал:

– Торант из оул’данов. Я скорблю о твоем исчезнувшем народе. Память о них остается с тобой. Лелей ее, но не давай ей разрушить тебя.

– Интересное разграничение, – сказал Торант, немного поразмыслив. – Но меня это уже не трогает, поскольку я теперь лелею разрушение. Я убил бы своих убийц. И разрушил бы жизнь тех, кто разрушил мою. – Он взглянул на Олар Этил. – Возможно, это я и должен этой немертвой ведьме.

На лице Руина появилась печаль, но он не сказал ничего.

Улыбка Риадда погасла.

– Оглядись, воин. Вот дом, который ты хочешь устроить для своих врагов и для себя. Тебе нравится?

– Думаю, да, Риадд Элейс.

На лице юного воина можно было прочесть неудовольствие и разочарование.

После некоторого молчания заговорила Олар Этил:

– Ты долго готовил засаду, Силкас Руин. То, что ты рассказал, это все, что надо, или есть что-то еще?

– Мое любопытство удовлетворено, – ответил Силкас заклинательнице костей. – Но скажу еще кое-что – в качестве жеста доброй воли, как доказательство того, что я не желаю вражды между нами. Два немертвых дракона разыскивают тебя. Я знаю их давно. Они будут кланяться, ластиться и клясться в верности. Но души их черны.

Олар Этил хмыкнула.

– Мне казалось, я… что-то чувствую. За спиной. Ты говоришь, что знаешь их; а вот я – нет. Это кажется мне странным, учитывая тот мир, который мы делили.

– С тех пор как элейнты прорвались через врата, ища владения, которыми можно править посреди расколотых остатков Куральд Эмурлана. – Он помолчал и добавил: – Моя встреча с ними была короткой, но яростной. Они настоящее отродье Т’иам.

– И все же путешествуют вместе. Почему ни один не предал другого?

– Думаю, они близнецы, Олар Этил, вылупившиеся из одного яйца. Из всех элейнтов во время войн Тени они были ближе всех к победе. Тогда я в последний раз стоял рядом с братом, в последний раз он прикрывал мой фланг – а я его. И какое-то время… – его голос был едва слышен, – мы были счастливы.

Хотя Торант ничего не знал ни о войнах Тени, ни о других элейнтах, он не мог не услышать печали в голосе Руина и почувствовал укол в душе. Гребаные сожаления. Они есть у каждого. Жизнь достаточно длинна; и она, возможно, все, что у нас есть, все, о чем мы думаем. Нижние духи, какая печальная мысль.

Но у Олар Этил в ее мешке костей не было места сантиментам. Она рассмеялась.

– Радостно смерть приносящий! Да, вы тогда были такими праведными дураками! А теперь из братьев остался только ты, как терновый шип, который нельзя вытащить! Расскажи, Силкас Руин, какое великое дело ты выбрал на этот раз. Расскажи о достойных сожаления, но необходимых жертвах, устилающих твой жуткий путь! Не думай, что я осуждаю тебя – или вот этот смертный, если можно понять правду из его слов. Добро пожаловать в хаос, Силкас Руин! И ты, и этот ребенок-пламя рядом с тобой, и Килава, если на то пошло!

На ее слова Силкас нахмурился.

– Говори, что ты утаиваешь, заклинательница костей.

– Услуга за услугу? Хорошо. Эстранн собрал Старших. Сечул Лат, Кильмандарос, Маэль… а теперь и Драконус. Да! Если вы прячетесь изо всех сил, то теряете связь с этим дрожащим миром – вы слепнете. Твой брат мертв, Силкас Руин. Драгнипур разбит. Драконус свободен в этом владении, в его руках Тьма – и что видит его старая любовь, когда снова смотрит на нас? Ты уже приветствовал мать, Силкас? Почувствовал на своем челе ее прикосновение? Думаю, нет. Она, наверное, горюет о любимом сыне, в ком черное пламя ее любви горело так ярко. А истинную злобу и презрение приберегает для…

Торант тыльной стороной ладони с размаху ударил Олар Этил в лицо; она повалилась, гремя костями. Стоя над ней, он понял, что держит в руке меч.

– Злоба, говоришь, ведьма? Ну да, тебе ли не знать. А теперь запахни костлявую челюсть и больше не открывай.

Ее черные глаза впились в него, будто когти, но он даже не дрогнул. Разрушение? Ах ты, костлявая сука, я боюсь только, что его не будет. Он отступил на шаг и взглянул на Силкаса.

Воин выглядел таким уязвленным, что было удивительно, как он еще стоит на ногах. Он обхватил себя руками и съежился. Из глаз текли слезы, поблескивая на щеках алым. Торант увидел, как Риадд, с искаженным от расстройства лицом, шагнул к спутнику, а потом развернулся к Олар Этил.

Торант преградил ему путь.

– Возвращайся, – сказал он. – Сейчас не время. Утешь друга, Риадд. Я уведу ее отсюда.

Юный воин дрожал, его глаза сверкали от ярости.

– Она не…

– Не последует за мной? Последует. Риадд. Время атак прошло…

Риадд замер, распахнув глаза.

– Атак. – И кивнул. – Да, понимаю. Да. – Он еще раз кивнул и повернулся кругом, готовый всей силой юности помочь неожиданно разбитому старику.

И он превзошел, и лидерство теперь принадлежит ему. Вот так просто. Торант убрал меч в ножны и запрыгнул на коня. Подобрал поводья, бросил последний испепеляющий взгляд на Олар Этил – никуда не денется – и ударил пятками в бока скакуна.

По следу фургона, на восток и юг. Он не оглядывался, но через какое-то время увидел клубы пыли над близким холмом. Она с ним. Вижу тебя, гнилая промежность, но признаешься ли ты, что я только что, вероятно, спас твой жалкий мешок с костями?

Это вряд ли.

Солнце золотило грубый фасад каменной башни; фигура цвета золота и бронзы стояла над второй, коленопреклоненной, согнувшейся и закрывшей лицо руками.

Оба не шевелились и после того, как солнце село и тьма захватила небеса.

Был среди баргастов старик, умом слабый, привыкший натягивать на плечи драную, облезлую волчью шкуру и падать на четвереньки, словно обретая свое истинное «я». Словно бессловесный зверь, умеющий только тявкать и выть, он бросался на стаю лагерных псов, пока не усмирял всех ошарашенных, дрожащих животных. Он пытался делать и другие вещи, но Сеток и вспоминать об этих печальных мерзостях не хотела.

Гигантская равнинная волчица Баальджагг напоминала Сеток об этом старике. Шкура, потертая и паршивая, местами свисала драными полосами. Пасть все время разинута, обнажая крупные коричневые клыки, словно бросающие постоянный вызов миру. Черные глазницы волчицы не оставляли Сеток, молчаливо беседуя с ней. «Я – смерть, – говорили они. – Я твоя судьба, судьба всех живущих. Я то, что останется. Покинув мир, я оставлю только это».

Сеток не могла представить, что такого случилось с тем стариком, что он захотел быть волком. Что застряло в его мозгу, лишив всех представлений о собственном «я»? Разум хранит много тайн. В мозгу есть множество истин; их мощь, скрытая внутри, абсолютна. Преврати одну истину в ложь, и человек станет волком. А его плоть и кости вынуждены подчиниться, изменяясь. Вместо двух ног – четыре, вместо человечьих зубов – волчьи клыки: новые формы и новые цели, чтобы подтвердить ложь.

Но подобная ложь не обязательно так очевидна, как в случае со стариком и его сломанным мозгом, да? Можно ведь потерять свое «я» не так явно. Сегодня я один человек. Завтра – другой. Видите меня истинную? Никто не скован. Я не привязана к единому «я», но представляю множество разных. Значит это, что я больна? Сломана?

И поэтому не могу обрести покоя?

Двойняшки шли в пяти шагах перед ней. Словно одна, разделенная пополам. Остроглазые круглые личики смотрелись в зеркало, в котором ничего нельзя скрыть. Правду можно искривить, но нельзя исказить.

Я по своей воле следовала за Током Анастером, хотя и была не рада этому. У меня свое пагубное пристрастие – недовольство. И каждый раз, как оно возвращается, расплачиваются все. Кафал, я подвела тебя. Я прокричала о своем неверии – и заставила тебя бросить меня. Где ты теперь, мой жрец с ласковыми глазами?

Мертвые глаза Баальджагг снова и снова обращались на Сеток. Она отставала от двойняшек. От веса мальчика у нее болели мышцы рук. Придется его снова спустить на землю, а значит, опять они будут еле ползти. Все были голодны – даже немертвой волчице здесь трудно найти добычу. Высохшая трава равнины осталась далеко позади. Почву сменили камень и плотная глина. Тут и там посреди кактусов торчали древние колючие кусты. В высохших руслах валялись куски плавника размером с кость предплечья Сеток; порой попадались куски побольше – с ногу, и хоть точно сказать было нельзя, на них были следы обработки. Отверстия, куда пролез бы большой палец – хотя, конечно, сунуть туда палец значило получить укус паука или скорпиона, – и следы обтесывания. Но ни по одному из этих древних потоков не прошла бы лодка, ялик или плот. Сеток не могла понять, какой в них смысл.

Северный горизонт был истыкан каменными башнями, словно кто-то обгрыз горы, оставив острые узкие пики. Они словно предупреждали Сеток о чем-то. Ты в земле, которая ничего не дает. Она пожрет тебя, и ее ужасному голоду нет предела.

Они сделали громадную ошибку. Нет, это она сделала. Он вел нас на восток, и мы идем на восток. Почему он вел нас туда? Стави, я понятия не имею.

Но я открыла правду внутри себя. Все это недовольство – оно не по отношению к Току. И вообще к кому-либо. Я была недовольна собой. Своей неспособностью обрести покой, довериться ему и держаться за него.

Это пагубное пристрастие подпитывает само себя. И не лечится.