Пыль грез. Том 2 Эриксон Стивен

Впереди еще одна колея… нет… Сеток прищурилась. Две колеи, взрытые лошадиными копытами. Это след. Двойняшки его тоже заметили, бросились вперед и, остановившись, посмотрели вниз. Сеток не слышала, о чем они говорят, но обе повернулись к ней, и на их лицах было написано растущее нетерпение.

Стори показала пальцем.

– След идет туда. Туда, Сеток.

– И мы пойдем, – добавила Стави.

На юг, но поворачивает, увидела Сеток. На восток. И что там? Что мы найдем?

– Балалалала! – громко крикнул мальчик над самым ухом Сеток; ее передернуло.

Баальджагг подошла обнюхать след. Наверное, просто инстинкт. У зверюги даже нос не работает… Так ведь? Или она все-таки что-то может учуять. Жизнь, например.

Когда двойняшки пошли вперед, огромная волчица двинулась за ними. Мальчик заерзал на руках Сеток, и она опустила его на землю. Он побежал за сестрами.

Ну я и лидер.

На повороте она увидела следы заноса: здесь колеса фургона пошли юзом, вспахав землю. Следы от копыт очень глубокие. Но непонятно, чем был вызван такой маневр. След тянулся прямо еще на юг сотню шагов, потом поворачивал к востоку, а потом – на северо-восток.

Сеток фыркнула.

– Они потеряли управление, – сказала она. – Ехали, куда лошади несут. Бессмыслица…

Стави повернулась.

– Нам все равно, куда они едут! – крикнула она. – Неважно!

– Но как они помогут нам, если даже себе помочь не могут? – спросила Сеток.

– Ну и какая разница?

Стервозная малявка дело говорит.

– Посмотрите на отметки – они скакали во весь опор как сумасшедшие. Как вы собираетесь их догнать?

– Лошади устанут.

Они пошли дальше. Старательно-бесцельное преследование. Очень по-взрослому.

Под ногами хрустели камни, от обжигающей жары сучья кустов потрескивали. Воды почти не осталось. От мяса ящерицы, которое ели утром, в желудке Сеток было сухо и кисло. Ни одно облачко не давало передохнуть от жары. Сеток уже не помнила, когда видела в последний раз птицу.

Миновал полдень, день тянулся, как сама бесконечная Пустошь. След наконец тянулся прямо на восток. Даже двойняшки шагали не так бойко. Тени удлинились; и тут Стори вскрикнула и вытянула руку.

Одинокая лошадь. К югу от дороги, шагах в двухстах. Остатки постромок свисали с головы. Стоя на слабых ногах, она тыкалась носом в безжизненную землю; черные бока были покрыты коркой белой засохшей пены.

Сеток помедлила и сказала:

– Придержите Баальджагг здесь. Может быть, я смогу поймать лошадь.

Впервые двойняшки не начали жаловаться.

Лошадь смотрела в другую сторону, но уловила звук или запах, когда Сеток была еще в сотне шагов от нее, и развернулась. Глаза животного были странные, словно подернутые чем-то одновременно бледным и темным. Но лошадь хотя бы не бросилась прочь.

Призраки волков, держитесь от меня подальше. Нам нужно это животное.

Очень осторожно Сеток приближалась.

Лошадь следила за ней. Она явно ела кактус, и теперь из пасти торчали десятки игл, с которых капала кровь.

Голодная. Страдает. Сеток заговорила тихим, успокаивающим тоном:

– И давно ты здесь, подруга? Совсем одна, все ушли. Хочешь к нам в компанию? Я уверена, что хочешь. А с этими иголками мы что-нибудь придумаем. Обещаю.

Она подошла уже вплотную и могла коснуться лошади. Но глаза животного останавливали ее. Это не лошадиные глаза. Скорее, как у… демона.

Она ела кактусы… и сколько? Сеток посмотрела на ощипанную землю. Ох, нижние духи. Если все это у тебя в животе, то беда. Лошади больно? А как можно узнать? Усталая, да, но дышит ровно и глубоко, уши настороженно шевелятся, словно изучая саму Сеток. Наконец Сеток решилась и медленно потянулась к обрывкам кожаных постромок. Крепко ухватила их – и лошадь подняла голову, словно собираясь ткнуть ее израненной мордой.

Сеток намотала поводья на левую руку и осторожно взялась за одну иголку. Вытащила ее. Лошадь вздрогнула. И только. Вздохнув, она принялась щипать траву.

А что, если слизнуть кровь с иголок? Что подумает лошадь? Сеток решила не выяснять. Ох, но как же хочется. Язык истомился по вкусу крови. Я чую ее теплую жизнь.

Старик, дай мне свою шкуру.

Когда Сеток вынула последнюю иголку, она положила ладонь на украшенный лоб лошади.

– Тебе лучше? Надеюсь, что да.

– Милосердие… – произнес слабый голос на торговом наречии с сильным акцентом. – Я уж и забыл, каково это.

Сеток обошла лошадь кругом и увидела распростертый на земле труп. У нее перехватило дыхание.

– Ток?

– Кто? А, нет. Хотя видел его разок. Забавные глаза.

– Здесь мертвые вообще никогда не уходят? – Страх Сеток сменился гневом.

– Не знаю, но ты хоть могла бы представить, какую злость испытывают такие, как я, когда видят таких, как ты? Юных, полных жизни, с ясными и горящими глазами. Ты меня мучаешь.

Сеток потянула лошадь прочь.

– Погоди! Помоги подняться – я на что-то наткнулся. Я не против быть несчастным, если только найдется, с кем поговорить. Быть несчастным, когда не с кем говорить, гораздо хуже.

Это верно. Сеток подошла ближе. Присмотрелась к трупу.

– У тебя в груди торчит кол, – сказала она.

– Кол? А, ты про спицу. Тогда понятно.

– Серьезно?

– Пожалуй, нет. Все перепуталось. Все же, полагаю, я лежу на куске ступицы, а спица уходит глубже в землю. Так бывает, если фургон подхватят, а потом снова бросят. Интересно, хорошая ли у лошадей память. Похоже, нет, иначе эта все еще бежала бы. Итак, прекрасное дитя, ты мне поможешь?

Сеток нагнулась.

– Цепляйся за руку – сможешь? Хорошо, теперь держись крепко, а я попытаюсь тебя поднять.

Получилось легче, чем она ожидала. Кожа и кости весят не много, да?

– Меня называют Картограф, – сказал труп, безуспешно стараясь смахнуть пыль со своих лохмотьев.

– Сеток.

– Очень приятно познакомиться.

– Я думала, что делаю тебя несчастным.

– Несчастья меня радуют.

Она хмыкнула.

– Очень кстати. Идем со мной.

– Замечательно, а куда ты идешь?

– Мы следуем за вашим фургоном – скажи, в нем все мертвые, как ты?

Картограф, казалось, серьезно задумался, а потом ответил:

– Вероятно. Но давай выясним, ага?

На детей Оноса Т’лэнна и Хетан, похоже, появление еще одного живого трупа не произвело никакого впечатления. Картограф, увидев Баальджагг, настороженно остановился, но ничего не сказал.

Сеток взяла мальчика за руку и подвела к лошади. Запрыгнув ей на спину, нагнулась и подняла мальчика к себе.

Двойняшки снова двинулись по следу. Баальджагг пошла за ними.

– Ты знала, – сказал Картограф, – что мертвым все еще снятся сны?

– Нет, – сказала Сеток. – Не знала.

– Иногда мне снится, что меня находит собака.

– Собака?

– Да. Большая, вот как эта.

– Что ж, похоже, твой сон сбывается.

– Надеюсь, что нет.

Сеток посмотрела вниз на Картографа, ковыляющего рядом с лошадью.

– Почему?

– Потому что в моем сне собака хоронит меня.

Сеток, вспомнив видение, в котором Баальджагг вырывалась из земли, улыбнулась.

– Не думаю, что тебе стоит волноваться из-за этой собаки, Картограф.

– Надеюсь, ты права. Однако у меня есть вопрос.

Сеток вздохнула. Труп, который не затыкается.

– Давай.

– Где мы?

– Это Пустошь.

– Ага, это все объясняет.

– Объясняет что?

– Ну, всю эту… пустоту.

– Ты никогда не слышал про Пустошь, Картограф?

– Нет.

– Тогда позволь спросить. Откуда же прибыл ваш фургон, что ты даже не знаешь, по какой земле путешествуешь?

– Учитывая мое имя, действительно печально, что я знаю так мало. Разумеется, эти земли были когда-то внутренним морем, однако подобное можно сказать о бесчисленных бассейнах на любых континентах. И это вряд ли служит блестящим подтверждением моего профессионализма. Увы, после смерти мне пришлось радикально пересмотреть мои самые ценные представления.

– Ты вообще на вопросы отвечать собираешься?

– Наше появление было неожиданным, но мастер Квелл счел его благоприятным. Клиент остался доволен и даже весьма изумлен. Уж лучше эта жалкая земля, чем царство внутри проклятого меча, и не мне же с этим спорить? Карты это карты и все такое прочее. Естественно и неизбежно, мы потеряли бдительность. А погляди вперед. Вот и доказательство. – Колеи пропали и снова появились шагов через пятнадцать-двадцать, где лежали разные обломки, в том числе и половина сломанной оси.

Потерянная лошадь и потерянное колесо позади, половина оси здесь… как эта повозка продолжала двигаться? И почему прервались колеи? Она летела?

– Нижние духи, Картограф… – И Сеток замолчала. Сидя верхом на лошади, она действительно что-то видела впереди. День угасал, и все же… – Я вижу.

Снова участок без следов, а потом, там, где следы снова появляются, разбросаны фрагменты украшенного фургона. Сеток видела большой кусок раскрашенного дерева, вероятно, с крыши фургона, с глубокими царапинами, словно громадная рука разрывала фургон на части. Немного подальше и сам фургон – то, что от него осталось. В стороне лежали скрюченные мертвые лошади.

– Картограф…

– Оно ударило с неба, – сказал труп. – Был это дракон? Совершенно точно нет. Энкар’ал? Какому энкар’алу под силу запросто оторвать от земли целый фургон и всех лошадей? Нет, не энкар’ал. Учти, однако, что я видел только начало атаки… Скажи, Сеток, ты видишь кого-нибудь?

– Пока нет, – ответила она. – Стави, Стори! Погодите. – Она спустила мальчика на землю. – Я поеду вперед. Знаю, что становится темно, но следите за небом: там что-то есть.

Где-то. И надеюсь, не очень близко.

Нервная лошадь не желала приближаться к фургону, и ее пришлось понукать.

Лошади, лежащие вокруг фургона, были разодраны, торчали сломанные кости, местами была содрана плоть. Повсюду те же тонкие, но глубокие царапины. От когтей. Громадных и смертельно острых.

Сеток увидела первый труп. Мужчина. Он намотал постромки на предплечья, и теперь его обе руки были неестественно вывернуты и почти оторваны от плеч. Что-то, похоже, прорезало его голову сверху наискосок. Через маленький шлем, вдоль носа и ниже челюсти, так что осталась лишь половина лица. Рядом лежал другой мужчина – без головы, и ее нигде не было видно.

Сеток остановила лошадь в нескольких шагах от разрушенного фургона. Он был огромный, шестиколесный, и весил, похоже, как баргастская юрта со всей семьей внутри. Нападавший упорно царапал его с одного бока, словно стремился попасть внутрь. Края зияющей дыры были залиты кровью.

Сеток залезла повыше, чтобы заглянуть внутрь. Мертвых тел нет. Но какая-то куча лежала на стенке фургона, ставшей полом, поблескивая во мраке. Сеток подождала, пока глаза привыкнут к темноте. И внезапно отпрянула. Кишки. Пассажира выпотрошили. А где остальное? Сеток снова залезла на фургон и оглядела окрестности.

Вот он. По крайней мере, половина. Верхняя.

А потом она увидела следы ног: три-четыре следа сливались в один широкий, который вел прочь, на восток. Выжившие. Но они явно бежали, спасаясь, иначе что-нибудь сделали бы для своих мертвых. Впрочем, кто-то сделал… по крайней мере, чуть-чуть.

Сеток спустилась с фургона и села на лошадь.

– Прости, подруга, но ты, похоже, последняя. – Она развернула лошадь и направилась к остальным.

– Сколько тел? – спросил Картограф, когда она подъехала.

– Три точно. И следы уходят прочь.

– Ты сказала три?

– Сколько видела. Два на земле, один в фургоне… ну, вернее, его куски остались в фургоне.

– Мужчина? В фургоне мужчина?

– Да.

– Ох, это очень плохо.

Вернувшись к развалинам фургона, Картограф постоял над каждой жертвой, качая головой и тихо бормоча что-то, возможно, молитву, – Сеток издали не разбирала слов. Когда они миновали Картографа, он догнал ее.

– Я нахожусь в некотором противоречии, – сказал он. – С одной стороны, жаль, что меня не было здесь, чтобы увидеть страшный бой, увидеть, как Смертный меч Трейка полностью пробудился. Увидеть, как ярость трелля поднимается из глубин его души. С другой стороны, стать свидетелем страшной смерти тех, кого я почитал друзьями, – да, это было бы кошмарно. Как ни печально, бывает так, что получить желаемое не приносит ничего кроме смятения. Выясняется, что хотел вовсе не того, чего хотел. Еще хуже, если просто не знаешь, чего хочешь. И думаешь, что смерть покончит с этими испытаниями. Как бы не так.

– На дороге кровь, – сказала Сеток.

– Почему-то я не удивлен. И все же, им, видимо, удалось отогнать демона – и это само по себе необычайный подвиг.

– Как давно все случилось?

– Не очень давно. Я лежал на земле с утра. И думаю, мы найдем их…

– Уже нашли, – сказала Сеток. – Они встали лагерем.

Она видела слабый свет маленького костра, и фигуры, выпрямившиеся и повернувшиеся к ним. Солнце садилось за спинами у Сеток и ее спутников, так что ясно, что незнакомцы могли видеть только силуэты. Она подняла руку в приветственном жесте и легонько тронула лошадь пятками, направляя вперед.

Две фигуры у костра выглядели внушительно: один широкий, звериного вида, с кожей цвета полированного красного дерева и черными волосами, которые свисали грязными косами. Он держал двуручную булаву. Второй был выше ростом, кожа татуирована тигриными полосами; приблизившись, Сеток увидела, что он сам похож на дикого кота, и его янтарные глаза были разделены вертикальными зрачками. Два зазубренных тяжелых меча в руках были под стать его татуировкам.

Сеток разглядела еще троих: две женщины и высокий юноша – с вытянутой челюстью, длинной шеей и испачканными кровью волосами. Узловатая морщина омрачала высокий лоб над темными сердитыми глазами. Стоял он чуть в стороне от остальных.

Сеток снова посмотрела на женщин. Обе невысокие и пухлые, обе ненамного старше самой Сеток. Но глаза, как у пожилых: унылые и блеклые от пережитого.

Еще двое выживших лежали у костра – то ли спали, то ли были без сознания.

Первым заговорил звероподобный мужчина: он обратился к Картографу; языка Сеток не узнала. Немертвый ответил на том же языке, потом повернулся к Сеток.

– Маппо Коротышка приветствует тебя, но предупреждает: за ними охотятся.

– Знаю, – ответила она. – Картограф, а у тебя, похоже, дар к языкам…

– Дар Худа, чтобы выполнять его поручения. Маппо обратился ко мне на диалекте даруджистанского – на торговом арго. Это чтобы его спутники поняли, ведь они из Генабакиса, в отличие от него.

– А кто он тогда?

– Он трелль, Сеток…

– А полосатый – что за существо?

– Смертный меч Трейка…

– А что это значит?

– Ага. Трейк – это Тигр Лета, чужеземный бог. Остряк избран смертным оружием этого бога.

Тот, кого Картограф назвал Остряком, заговорил, уставившись на Сеток зловещими глазами. Она обратила внимание, что мечи он так и не убрал в ножны, хотя трелль свою булаву опустил.

– Сеток, – сказал Картограф, когда Остряк замолчал. – Смертный меч назвал тебя Дестриантом Фэндерей и Тогга – Волков Зимы. Вы, в каком-то смысле, схожи. Ты тоже слуга войны. Но хотя если Трейк и видит в тебе и в твоих Госпоже и Господине смертных врагов, Остряк с ним несогласен. И вообще говорит, что не особо-то ценит своего бога и не слишком доволен своим… э… он называет это проклятием. Соответственно, он приветствует тебя, и его не нужно бояться. И наоборот, – добавил затем Картограф, – если тебе потребуется насилие, он исполнит твое желание.

Сеток почувствовала, как быстро колотится сердце в груди. Во рту пересохло. Дестриант. Я ведь слышала это слово? Ток называл меня так? Или кто-то другой?

– Я не хочу насилия, – сказала она.

Когда Картограф передал ее ответ, Остряк взглянул на немертвую волчицу, стоящую между двойняшками, – щетинистую спину Баальджагг трудно было не узнать; потом Смертный меч на мгновение обнажил впечатляющие клыки, кивнул и убрал мечи в ножны. И тут же застыл: брат двойняшек ковылял, явно направляясь к Остряку.

– Клавклавклавклавклав!

Сеток заметила, как трелль замер, глядя на мальчика, который стоял прямо перед Остряком, раскинув ручки.

– Он хочет, чтобы Остряк его поднял, – сказала Сеток.

– Уверен, что Остряк это понимает, – ответил Картограф. – Потрясающе бесстрашный ребенок. Слово, которое он ищет, – имасс. Я и не думал, что такое вообще существует. Дети имассов, я имею в виду.

Остряк подхватил мальчика, который взвизгнул от удовольствия и наполнил ночной воздух смехом.

Сеток услышала тихий рык Баальджагг и обернулась. Хотя немертвая волчица не шевелилась, черные дыры ее глаз были устремлены, насколько можно было судить, на Смертного меча и ребенка у него в руках.

– Один раз помереть недостаточно? – спросила Сеток. – Щенку не нужна помощь.

Двойняшки подобрались ближе к Сеток, которая уже спешилась.

– Все хорошо, – сказала она им.

– Мама говорила, что у котов есть зубы и когти, а нет мозгов, – сказала Стори. Она показала на Остряка. – Похоже, его мать спала с котом.

– Твой брат не боится.

– Слишком туп, чтобы бояться, – ответила Стави.

– А вот эти, – сказала Сеток, – сражались с небесным демоном, но не убили его, иначе мы нашли бы труп. Нам будет безопаснее с ними или без них?

– Я жалею, что с нами нет Тока.

– Я тоже, Стори.

– А куда они вообще направляются? На Пустоши нет ничего.

На вопрос Стори Сеток только пожала плечами.

– Пока я не могу получить ответ на этот вопрос, но буду стараться.

Две женщины продолжали ухаживать за ранеными спутниками. Высокий юноша так и стоял в стороне с хмурым видом. Сеток подошла ближе к Картографу.

– А с этим что не так?

– Мне говорили, что будет ошибкой смотреть на Валуна из Моттских ополченцев с презрением. Амба разгневан, и его гнев утихает медленно. Его брат серьезно ранен, он при смерти.

– И он винит в этом Остряка или Маппо?

– Вряд ли. Как я понимаю, те, о ком ты говоришь, доблестно сражались с небесным демоном; безусловно, Смертный меч и нужен для таких оказий. Но ни Остряк, ни Маппо не смогли прогнать это чудовище. А Валуны презирают всяких демонов и прочих. И когда просыпается их гнев, они становятся смертельно опасными для таких врагов. Наперсточек называет это горячкой. Но мастер Квелл полагал, что Валуны – порождение колдовства, возможно, кривое творение яггута. Может, этим объясняется удивительная ненависть Валунов к яггутам? Возможно. В любом случае это Амба и Юла Валуны прогнали демона. Но ярость Амбы еще не угасла, и он, вероятно, все еще в готовности: вдруг демону хватит дурости вернуться.

Сеток посмотрела на юношу с новым интересом и с недоверием. А что же он сделал демону, укусил своими громадными передними зубами?

Картограф продолжал:

– Ты упомянула Тока. Мы тут все его знаем. Ведь именно Ток вывел нас из царства Драгнипура. А Остряк однажды напился с ним допьяна – надо полагать, до того, как Тока Анастера убили.

Двойняшки внимательно слушали, и Сеток заметила в их глазах облегчение. Еще друзья Тока. Довольны, девочки? Похоже, да.

– Картограф, а что такое Дестриант?

– А. Да. Дестриант – избранный из всех смертных, чтобы носить шкуру бога.

– Э… шкуру?

– Слишком поэтично? Дай-ка подумать. Вот взгляни в глаза тысяче жрецов. Если среди них есть Дестриант, ты найдешь его – или ее. Как? Правда в их глазах, ведь глядя в них, ты понимаешь, что смотришь в глаза бога.

– У Тока глаз волка.

– Потому что он – Вестник Войны.

Сеток поежилась.

– Тогда почему второй глаз – не волчий?

– Да, действительно, второй – человеческий.

– Именно. Почему?

Картограф, забывшись, почесал висок и содрал ногтями полоску морщинистой кожи. Помотав пальцами, он отпустил ее по ночному ветру.

– Полагаю, потому, что люди и есть настоящие вестники войны, не согласна?

– Может быть, – не слишком уверенно сказала Сеток. – Ток вел нас на восток. Если он, как ты говоришь, вестник войны, то…

Картограф кивнул.

– Думаю, да, Сеток. Он вел тебя туда, где ты будешь нужна в нужное время.

Как Дестриант Волков Зимы. Богов войны. Она оглянулась на Баальджагг, стоящую за костром. Смертельная и смертельно спокойная, и всегда оскаленные зубы, всегда пустые глаза.

Шкура войны.

И я ее надену. Сеток посмотрела на Остряка.

– Картограф…

– Что?

– Он сказал – ни во что не ставит своего бога. И сказал, что проклят.

– Это так.

– Мне нужно с ним поговорить.

– Разумеется, Сеток.

Смертный меч сидел у костра, качая на ноге мальчика. Зубчатые татуировки словно поблекли, как и кошачьи черты. Теперь он выглядел совсем как человек, не считая глаз. На лице было написано тихое удовольствие.

Что бы сделал Онос Т’лэнн? Ток, ты вел нас к ним? Сеток вздохнула. Шкура войны. Волки хотят, чтобы я надела ее.

Но я не хочу.

– Пожалуйста, отведи меня к нему.