Пыль грез. Том 2 Эриксон Стивен

– Вроде того.

Вал поглядел на фургон.

– Похоже, этот кто-то взял, что ему нужно, и без подписанного ордера.

– За такое под трибунал надо, – подал голос один из Валовых капралов и неодобрительно покачал головой. – У ваших охотников за костями, мастер-сержант, нелады с дисциплиной.

Порес посмотрел на тощего летерийца.

– Знаешь, капрал, я как раз об этом и думал. Вокруг меня совершеннейшее беззаконие. Я словно одинокий островок рассудительности и порядка посреди бушующей пучины хаоса. – Он обратился к Валу и указал на фургон. – Если вам что-то нужно, то придется подождать, пока я проведу ревизию. Кроме того, мои припасы, строго говоря, официальному распределению не подлежат. Впрочем, я могу выдать вам предписание к квартирмейстеру.

– Спасибо за одолжение, но мы уже у него были.

– Без предписания? Полагаю, безуспешно?

– Представь себе. Похоже, он принимает предписания только от тебя.

– Естественно, – сказал Порес. – Думаю, вы понимаете, командующий, – у вас ведь командирская должность, да? Так вот, как вы понимаете, ввиду того хаоса, на который так верно обратил внимание ваш капрал, я был вынужден взять на себя задачу хоть как-то контролировать наши стремительно сокращающиеся запасы.

Вал слушал его вполуха и кивал, не сводя глаз с фургона.

– Ага, вот только сдается мне, мастер-сержант, главная причина хаоса как раз в том, что все проходит именно через тебя. Интересно, в курсе ли этих махинаций Кулак Кенеб. Как командующий я вполне могу переговорить с ним лично – на равных, так сказать. И без твоих прихвостней – да-да, я приметил твой личный конвой вокруг штабной палатки. Серьезная у тебя организация, мастер-сержант. Прямо даже интересно, кто тебе так рожу расквасил.

– Если бы я помнил, командующий, то сказал бы… После того как выследил бы его и четвертовал за мародерство.

– Я тут на подходе уловил один слушок, – произнес Вал. – Свежий, как лепешки под твоими волами.

– Весь внимание.

Порес приготовился слушать.

– Предписание не забудь, – сказал Вал.

– Да-да, сейчас… только найду чистую восковую табличку…

– Не пользуешься пергаментом? Ну и правильно, зачем? Пергамент ведь не воск, он не плавится. Улики? Какие улики?.. Умно, мастер-сержант, умно.

Табличка и стило нашлись в переносном столе, который лежал рядом со складным стулом, где Порес, вероятно, сидел, когда поздоровался с неизвестным. Он быстро нацарапал свой знак и вопросительно посмотрел на Вала.

– Что конкретно вам нужно?

– Конкретно? Все, что нам понадобится.

– Понял. Хорошо, так и запишу.

– Только четко и разборчиво.

– Само собой.

Порес вручил Валу табличку, подождал, пока тот перечитает написанное.

Наконец гадский вымогатель удовлетворенно улыбнулся.

– В общем, поговаривают, тебе вмазал Нефарий Бредд.

– Ах, ну конечно, кто же еще? Вот я дурень. И вы, естественно, не знаете, как он выглядит.

Вал пожал плечами.

– Говорят, он крупный. Лоб, как отвесная скала, глаза, как у хомяка, нос плоский, что твой остров Малаз. Зубами разгрызает камни. Волосатее, чем яйца у самца бхедерина. Кулаком может размозжить голову мастер-сержанту…

– Спасибо, достаточно, – сказал Порес. – Эту асть я и сам отлично представляю.

– Однако Поденка говорит, что это все враки, – добавил Вал. – Бредд высокий, да, но тощий. И лицо у него крошечное, словно цветочный бутончик. Глаза милые, губы бантиком…

– Ага, и еще он снится ей каждую ночь. Что ж, благодарю за чудесную беседу, командующий. У вас ко мне все? А то, как видите, много дел.

– Да уж вижу, вижу.

Порес и волы проводили гостей взглядом.

– Боги, вот уж и правда «мостожоги». – Порес вздохнул и сурово зыркнул на волов. – Мотайте на ус, олухи бесполезные.

Мертвоголов, последний выживший принц некоего пустынного племени в Семи Городах и самая страшная машина для убийства из всех, кого знала сержант Уголёк, накручивал волосы Драчунье. Стиль прически явно отличался от того, что был в ходу среди далхонцев, но на небольшой и круглой голове Драчуньи она смотрелась, на взгляд Уголька, как нечто среднее между удобным и жутким.

– Сстри-ка, – бубнил Неп Хмурый; его сморщенный пятнистый лоб напоминал черепашью кожу. – Тратно!

– Ну не знаю, – возразил Аккурат. – Эти кудряшки будут вместо подкладки под шлемом. Ей будет не так жарко, как нам.

– Нетто, дуба! Мервоглов хожна баба!

– Почти стихи, – произнес Мелкий.

Он лежал, вытянув ноги, почти суя сапоги в тлеющий костер. Руки сплетены за головой, глаза закрыты.

Уголёк и еще с полдюжины солдат, сидевших вокруг костра, время от времени поглядывали в сторону Мелкого. Жестами, без слов, делали ставки, когда же тот наконец заметит, что ноги у него начинают поджариваться. Капрал Римм вел отсчет и уже дошел до седьмого десятка.

Дым из трубки, с которой Драчунья теперь не расставалась, лез прямо в лицо Мертвоголову, орудующему костяным крючком и деревянным валиком, отчего ему приходилось постоянно тереть глаза.

И как только чудакам удается находить друг друга в толпе – или, как в этом случае, в чистом поле? Они будто травяные пауки из саванны, что в период спаривания выбрасывают перед собой щупальце длиной с палец. Поймав себя на том, что снова думает о пауках (уже, наверное, в пятый раз за день), Уголёк посмотрела на неподвижно лежащего сержанта Хеллиан. Накануне она завалилась к ним в лагерь, думая, что это ее взвод. Она была настолько пьяна, что Римм всеми правдами и неправдами не давал ей садиться близко к огню, дабы воздух вокруг не воспламенился. Хеллиан сказала, что спасалась от пауков. От каких? Вместо объяснения она рухнула наземь.

Мертвоголов какое-то время осматривал ее, разглаживая волосы и проверяя, не сломалась ли рука или нога. А потом так и заснул, свернувшись вокруг Хеллиан. Матери, которой у него никогда не было. Или матери, которую он никак не может забыть. Все те заблудшие принцы из детских сказок и вполовину не столь заблудшие, как Мертвоголов. Какую грустную, хоть и путаную, историю можно сочинить из жизни этого милого мальчика!

Уголёк потерла виски. Она чувствовала себя почти так же, как Хеллиан, хотя пила накануне только разбавленное пиво. В разбитом сознании царило оцепенение. Без обычной гнетущей чувствительности Уголёк наполовину ослепла и оглохла. Похоже, меня совсем… накрыло.

Что-то. Что-то близится. Уже совсем близко. В этом ли все дело?

Интересно, где сейчас сестра – и как далеко изморцы с хундрилами? Давно пора было с ними встретиться, нет?

Уголёк вспомнила ту роковую аудиенцию у адъюнкта. Вспомнила злое выражение на лице у Масан Гилани, когда Тавор ее отослала. Отвечая на предложения Уголька, адъюнкт ни мгновения не колебалась и не высказала ни единого возражения. Единственная зримая реакция была раньше. Предательство. Да, это слово ее ранило. Она все в состоянии вынести, кроме этого. Сама мысль лишает ее смелости. Что с тобой случилось, Тавор Паран? Может, что-то из детства: суровый отказ, измена, которая ранила тебя в самые глубины сердца, убила в тебе невинное дитя?

Когда это произошло? Все те раны, которые сделали из нас взрослых, – таких, какие мы сейчас? Если ребенок недоедает, он не вырастет большим и сильным. Если ребенка не любят, он никогда не найдет любви и сам не сможет никого полюбить. Если ребенок не смеется, ничто в мире не принесет ему радости. А если ребенок получил тяжелую рану, он всю жизнь будет пытаться ее залечить, но вольно или невольно будет постоянно расковыривать болячку. Уголёк думала о бездумных поступках и безразличных жестах, которые наблюдала у родителей в цивилизованном обществе. Такое ощущение, будто на детей у них никогда нет времени. Родители слишком заняты собой, и это отношение передается следующему поколению, а от него – следующему.

В далхонских селениях и на севере, и на юге ребенка считали подарком и дарили ему терпение. Терпение, исполненное уважения, желания слушать и готовности учить. Разве не в этом родительский долг? И разве цивилизация способна выжить, планомерно изничтожая эти ценнейшие взаимоотношения? Провести время с детьми? Некогда. Нужно работать, чтобы их прокормить, в этом ваш долг. Однако ваша верность, сила и энергия принадлежат нам.

Нам – это кому? Нам – поругателям мира. Чьего мира? Вашего. И ее – то есть адъюнктова. А заодно и мира Мертвоголова – бедного, потерянного Мертвоголова. И мира Хеллиан, купающейся в теплых объятиях алкоголя. Мир, принадлежащий вам всем и тому бродячему бывшему священнику с вечной ухмылкой и сломленным взглядом. Вашим армиям, царям и царицам, вашим богам и – главное – вашим детям.

Мы убиваем их мир еще до того, как они могут стать его хозяевами. Еще до того, как они вырастут и поймут, что это такое.

Уголёк снова потерла виски. Адъюнкт очень одинока, это так. Но я пыталась. Мне так кажется. Тавор Паран, ты не права, считая себя брошенной. Сумела ли я до тебя это донести? Что ты делала, когда я ушла, оставив тебя одну в пустой палатке? Когда ни Лостара Йил, ни кто-то другой тебя не видел?.. Что ты высвободила из своих внутренних цепей?

Если Флакон смотрел через глаза одной из своих крыс, что он видел в твоем лице?

Видел ли он хоть что-то? Хоть что-то?

– Что горит?

– Так ты и горишь, Мелкий.

Тяж даже не пошевелился. От сапог густо валил черный дым.

– Как думаешь, Аккурат, я уже прожарился?

– Как хрустящий бекон.

– Боги, обожаю бекон.

– Мелкий, ты ноги вытаскивать собираешься? – встревожился Мулван Трус.

– Эй, гады, вы ставки сделали?

– Конечно, – отозвался Правалак Римм.

– Кто считает?

– Я, – сказал Римм. – Участвуют все, включая Мертвоголова и Драчунью, – они вдвоем заняты и все такое, но сойдут за одного.

– Уголёк поставила?

– Ага, – откликнулась Уголёк.

– На какое число?

– На семь.

– Римм, до скольких уже досчитал?

– До трех.

– Вслух считай!

– Пять, шесть, се…

Мелкий отдернул ноги от костра и вскочил.

– Вот это верность, – ухмыльнулась Уголёк.

– Нчессна! Нчессна! Стаил наять! Наять! Эйрим, нчессна!

– Это ведь Мелкого ноги, – сказал Мулван. – Что хочет с ними, то и делает. Уголёк сорвала куш, потому что красивая. Так, Мелкий?

Тот расплылся в улыбке.

– Так! Эй, Голь, я тебе нравлюсь?

– Наполовину, – ответила она.

– Мне хватит. Неп, во сколько мне обойдется быстрое исцеление?

– Х-ха! Твоя ловина! Ловина! Ха-ха!

– Половина от моей половины…

– Тутки! Тутки!

– Либо так, либо сержант приказывает тебе меня исцелить за просто так.

– Резонно, – сказала Уголёк и обратилась к Бадану Груку: – Эй, Бадан, можешь прислать нам своего целителя?

– Не вопрос.

– Это все подстава, – проворчал Аккурат. – Чую, тут попахивает не только беконом.

– Шо я грил! Млекий! Шо я грил!

– Пожалей его, Мелкий, а он за это постарается.

– Хорошо, сержант Уголёк. Половина от половины. Договорились. Где общак?

– Сбрасываемся, народ! – объявил Римм, поднимая шлем. – Передавайте по кругу.

– Развод, – проворчала Молния. – Затылок, нас всех развели.

– Эка невидаль. Морпехи играют нечестно…

– Они играют на победу, – закончила за ним Молния старый девиз «Мостожогов».

Уголёк поднялась и вышла из лагеря. Как назвать состояние, когда оцепенел и беспокоен одновременно? Через несколько шагов она поняла, что не одна. Повернув голову, увидела рядом с собой Бадана Грука.

– Уголёк, ты какая-то… сама не своя. Не заболела? Слушай, Целуй…

– Не надо про мою сестру, Бадан. Я лучше всех ее знаю.

– Именно. Ей не терпелось сбежать, все это видели. И ты наверняка тоже. Одного в толк не возьму: почему она никого из нас за собой не потянула?

Уголёк мельком взглянула на Бадана Грука.

– Она бы тебя уговорила?

– Возможно.

– А потом вы на пару стали бы уламывать меня, пока я не поддамся.

– Вроде того, да. Вот только этого не случилось. Теперь она неизвестно где, а мы застряли тут.

– Я не собираюсь дезертировать, Бадан.

– Что, даже не думала?.. В смысле, последовать за Целуй?

– Нет.

– Правда?

– Она уже взрослая. Мне давно пора было это понять. Я больше не должна с ней носиться. Жаль, я не осознала это, когда она попала в эту армию.

Бадан скривился.

– Не ты одна, Уголёк.

Ах, Бадан, что мне с тобой делать? Ты только и делаешь, что разбиваешь мне сердце. Вот только жалость не уживается с любовью, так ведь?

Что вообще такое жалость? Уголёк не знала. Поэтому просто взяла Бадана за руку, и они пошли.

Его разбудил легкий ветерок. Голова болела, во рту пересохло. Геслер с трудом разлепил глаза. Голубое небо, ни птиц, ничего вообще. Он мучительно пытался припомнить, что было накануне. Лагерь, очередная дурацкая ссора с Ураганом. Придурку снова снился сон: из черного неба опускается какой-то демонический кулак. Выглядел Ураган при этом как загнанный заяц.

Они выпили? Покурили? Или просто завалились в палатку спать – Геслер с одной стороны, Ураган с другой? Одна сторона чистая и убранная, вторая – вонючий бардак. Может, из-за этого поссорились?.. В памяти зияла натуральная дыра.

Ладно, неважно. Вот почему по лагерю никто не ходит? И почему так тихо? И вообще, почему он не в палатке? Геслер медленно поднялся.

– Нижние боги, нас бросили.

Кругом изрытая земля, странные холмики вдалеке. Это они вчера здесь остановились? А где тогда ямы для костров и защитные насыпи? За спиной кто-то пошевелился. Геслер резко развернулся и стиснул зубы от пронзившей голову боли.

Возле небольшого костра на корточках сидела незнакомая женщина. Справа от нее дрых Ураган. Оружие и снаряжение были сложены рядом.

Геслер пригляделся к незнакомке. Одета как дикарка: бесцветная жеваная оленья шкура и кожа бхедерина. Немолода – лет сорок, хотя у степняков (а на вид она точь-в-точь старомодная сэтийка) с ходу не скажешь. Лицо аккуратное. Когда-то она, надо думать, была красавицей, но годы ее не пощадили. Разглядывая женщину, Геслер встретился с ней взглядом. В ее темно-карих глазах читалось любопытство с примесью грусти.

– Чего молчим? – спросил Геслер и, заметив бурдюк, указал на него.

Женщина кивнула.

Геслер подтянул бурдюк к себе, выдернул пробку и сделал три коротких глотка. Почувствовал странный аромат, от которого мигом закружилась голова.

– Худова булава, что было вчера ночью? – Он уставился на женщину. – Ты меня вообще понимаешь?

– Торговое наречие, – произнесла она.

Геслер не сразу разобрал слова. Такого выговора он прежде не слышал.

– Хорошо, хотя бы так. Где я? Кто ты? Где наше войско?

Женщина махнула рукой. Они ушли.

– Ты за меня. Со мной. За меня?

Она тряхнула головой, явно досадуя на то, что плохо знает язык.

– Калит мое имя. – Женщина отвела взгляд. – Калит – Дестриант.

– Дестриант? Подобными титулами так просто не разбрасываются. Если он тебе не принадлежит, то ты и весь твой род прокляты на веки вечные. Что ты за Дестриант? Какого бога?

– Бога – нет. Не бога. К’чейн че’малли. Гнездо Асиль. Матрона Гунт’ан Асиль. Я Калит, из эланов…

Геслер вскинул руку.

– Постой, постой, я за тобой не поспеваю. К’чейн че’малли, понятно. Ты Дестриант к’чейн че’маллей? Но так не бывает. Это ошибка…

– Ошибка – нет. Хочу, да. – Женщина указала на Урагана. – Он Кованый Щит. – Затем на Геслера. – Ты Смертный Меч.

– Мы не… – Геслер не договорил и перевел взгляд на Урагана. – Когда-то его называли Кованым Щитом. Кажется. Не помню только кто. Хотя, если подумать, это мог быть и Смертный Меч… – Он снова уставился на женщину. – Но никаких к’чейн че’маллей, это точно.

Калит пожала плечами.

– Идет война. Вы ведете. Он и ты. Гунт’ан Асиль сказала мне вас найти. Я вас нашла. Вы огонь. Гу’Рулл увидел вас, наполнил мне голову вами. Пламя. Маяки – ты и он. Ослепляет. Гу’Рулл собрал вас.

Собрал? Геслер резко встал и снова стиснул зубы от боли.

– Ты нас похитила!

– Я не… не я. Гу’Рулл.

– Кто такой Гу’Рулл? Где он? Я ему глотку перережу и тебе заодно. А потом мы пойдем догонять армию…

– Ушли. Ваша армия за много лиг отсюда. Гу’Рулл летел всю ночь. С вами. Ночь целую. Вы должны вести армию к’чейн че’маллей. Восемь Фурий, уже идут. Близко. Идет война.

Геслер подошел к Урагану и пнул его.

Великан что-то буркнул, потом схватился за голову.

– Пошел на хрен, Гес, – проворчал он. – Еще не рассвело.

– Да неужели?

Ураган говорил по-фаларски, и Геслер тоже перешел на этот язык.

– Ты же знаешь, что меня Бугор будит. Никчемный кусок…

– А ну продери глаза, солдат! Подъем, живо!

Ураган двинул босой ногой, но Геслер вовремя отошел. Он знал, какая у рыжего тяжелая нога. Затем Ураган все-таки поднялся, открыл глаза и удивленно огляделся.

– Что ты со мной сделал, Гес? Где… где всё?

– Нас ночью похитили.

Ураган уставился на Калит.

– Вот она? Да уж, а по виду не скажешь…

– Фэнера ради, Ураган, не она сама. Ей помог какой-то ублюдок по имени ГуРулл. Не знаю, кто это, но у него есть крылья. И он достаточно силен, чтобы тащить нас обоих всю ночь.

В голубых глазах Урагана сверкнула искра.

– А что я тебе говорил, Геслер? Мои сны! Я видел…

– В твоих рассказах ничего было не разобрать. И до сих пор нельзя! Суть в том, что эта женщина называет себя Дестриантом к’чейн че’маллей. А если это тебе не кажется идиотизмом, то меня она назвала Смертным Мечом, а тебя – Кованым Щитом.

Ураган закрыл лицо руками и проговорил сквозь ладони:

– Где мой меч? Где мои сапоги? Где, Худов дух, завтрак?

– Ты меня вообще слушаешь?

– Слушаю, Геслер. Сны. Это все проклятые чешуйчатые крысы. Каждый раз, когда я видел их на дороге, меня пробирала дрожь.

– К’чейн че’малли – это не крысы. Знаешь, будь у тебя в башке хоть половина мозгов, ты бы разобрался в своих снах, и мы бы не попали в эту передрягу!

Ураган отнял руки от лица и посмотрел на Калит.

– Посмотри на нее, – прошептал он.

– А что такое?

– Похожа на мамку мою.

Геслер невольно сжал кулаки.

– Даже не начинай, Ураган.

– Ничего не могу поделать. Она…

– Нет. У твоей матери были рыжие волосы…

– Не в этом дело. Посмотри на ее глаза. Видишь, что вокруг? Тебе ли не знать, Гес, ты ведь сколько с ней кувыркался…

– Это была случайность…

– Что-что?

– В смысле, откуда мне было знать, что она любит соблазнять твоих друзей?

– А она и не соблазняла. Только тебя.

– Ты же сам говорил…

– Да врал я! Не хотел, чтоб ты расстраивался! Впрочем, нет. Хотел, чтоб ты не считал себя особенным, – и так нос выше крыши задран. Да и какая теперь разница? Забудь. Если помнишь, я тебя простил…

– Мы тогда пьяные были, а перед этим разнесли целый переулок и чуть не поубивали друг друга…

– Вот тогда-то я тебя и простил! Ладно, забудь, я сказал.

– Легко сказать! И ты еще говоришь, что эта на нее…

– Так если и правда похожа!

– Я и сам вижу, чтоб тебя! Заткнись уже! Мы не… нас не…

– Нет, Гес, ты же понимаешь. Можешь не соглашаться, но так оно и есть. Нас оторвали от своих. Вручили в руки судьбу. Здесь и сейчас. Она Дестриант, ты Кованый Щит, а я Смертный Меч…

– Наоборот, – буркнул Геслер. – Я Сметный Меч…

– Отлично. Хорошо, что разобрались. Теперь пусть она нам что-нибудь приготовит…

– Так вот зачем, по-твоему, нужны Дестрианты? Готовить для таких, как мы?

– Я есть хочу!

– Так сам и попроси. Только вежливо.

Ураган тоскливо посмотрел на Калит.

– Торговое наречие, – напомнил Геслер.

Вместо слов, однако, Ураган указал себе на рот, потом похлопал по животу.

– Ты ешь, – сказала Калит.

– Ага, голоден.